<< Пред.           стр. 11 (из 56)           След. >>

Список литературы по разделу

 же "т" можно рассматривать как приглушенный "д") получается
 "лед".
  Но и это еще не все. Корень "лет" лежит в основе целого
 семейства слов и понятий со смыслом "летать". И вновь
 напрашивается аналогия с гиперборейцами, как летающим народом.
 У Лукиана сохранилось описание летающего гиперборейского мага,
 посетившего Элладу: на глазах у изумленных зрителей он летал по
 воздуху, ступал по воде и медленным шагом проходил через
 огонь42. Летающей была и сама титанида Лето, когда преследуемая
 ревнивой Герой устремилась от границ Гипербореи по всему свету
 искать прибежище, где бы она могла разрешиться от бремени.
 Такое место она отыскала на острове Делос, где впоследствии
 возникло святилище Аполлона, куда гиперборейцы постоянно
 присылали свои дары. Летающими, естественно, были и дети
 Лето-Латоны -- Артемида и Аполлон. Солнцебог Аполлон
 Гиперборейский нередко изображался летящим на свою родину на
 колеснице, запряженной лебедями, или на "аппарате" с лебедиными
 крыльями (см.: Пролог). А Пиндар прямо называет гиперборейцев
 "служителями Аполлона" (Pind. Ol. 3. 16-17). Вообще же в
 представлении эллинов образ Аполлона претерпел существенные
 изменения. Казалось бы, Солнцебог во все времена был носителем
 прекрасного, воплощая его в собственном облике, поэзии, музыке.
 Но нет! Достаточно сопоставить классическое изображение
 Аполлона с архаическим (рис.21), более чем далеким от
 совершенства (с привычно-традиционной точки зрения).
 Приведенный рисунок борьбы Геракла и Аполлона, быть может,
 восходящий к их гиперборейскому прошлому, наверняка ближе к
 первобытным петроглифам, чем к классическим образцам. Обращает
 на себя внимание также тотемная атрибутика: змея и гриб,
 имеющие в большинстве древних культур -- от Сибири до Южной
 Америки -- фаллический смысл.
  Лебедь -- символ Гипербореи. Морское божество Форкий --
 сын Геи-Земли и прообраз русского Морского царя сочетался
 браком с титанидой Кето. Их шесть дочерей, родившихся в
 гиперборейских пределах. Изначально они почитались как
 прекрасные Лебединые девы (лишь значительно позже из
 идеологических соображений они были превращены в безобразных
 чудовищ -- грай и горгон). Дискредитация горгон шла по той же
 схеме и, видимо, в силу тех же причин, что и приписывание
 противоположных знаков и отрицательных смыслов при распаде
 общего индоиранского пантеона на обособленные религиозные
 системы, когда "деви" и "ахуры" (светлые божественные существа)
 становятся "дэвами" и "асурами" -- злобными демонами и
 кровожадными оборотнями. Это общемировая традиция, присущая
 всем без исключения временам, народам, религиям. Демонизация
 политических противников еще совсем недавно выступала в России
 эффективным средством идеологической борьбы. Как еще иначе
 объяснить превращение Сталиным былых соратников по партии в
 извергов рода человеческого, что незамедлительно повлекло за
 собой их физическое уничтожение? Что же тогда говорить о
 глубокой древности!
  Судя по всему, еще до начала миграции протоэллинских
 племен на Юг у части их произошла переориентация на новые
 идеалы и ценности. Особенно наглядно это проявилось на примере
 самой знаменитой из трех горгон -- Медусы (Медузы). Как и
 многие другие хорошо знакомые имена мифологических персонажей,
 Медуса -- это прозвище, означающее "владычица",
 "повелительница". Дочь Морского царя Форкия, возлюбленная
 владыки морской стихии Посейдона -- прекрасноликая Лебединая
 дева Медуса властвовала над народами северных земель и морей
 (как выразился Гесиод, "близ конечных пределов ночи"). Но в
 условиях господствующих матриархальных отношений Власть не
 ужилась с Мудростью: соперницей Медусы стала Афина. Скупые
 осколки древних преданий позволяют восстановить лишь общую
 канву разыгравшейся трагедии43. Не поделили власти над
 Гипербореей две девы-воительницы. Борьба была жестокой -- не на
 жизнь, а на смерть. Первым актом изничтожения соперницы стало
 превращение прекрасной Лебединой царевны Медусы в
 отвратительное чудовище с кабаньими клыками, волосами из змей и
 взглядом, обращающим все живое в камень. Данный акт
 символизирует, скорее всего, раскол протоэллинского этнического
 и идеологического единства и отпочкование той части будущих
 основателей великой древнегреческой цивилизации, которые,
 возможно, под воздействием природной катастрофы и под
 предводительством или покровительством девы Афины двинулись с
 Севера на Юг и в пределах жизни отнюдь не одного поколения
 добрались до Балкан, где, воздвигнув храм в честь Афины,
 основали город, и поныне носящий ее имя.
  Но женская мстительность не знает границ. Афине было мало
 морально уничтожить Медусу -- ей потребовалась еще и голова
 соперницы. Вот почему, некоторое время спустя, она отправляет
 назад, в Гиперборею, своего сводного брата Персея и, по
 свидетельству многих, сама сопровождает его. Обманным путем
 Персей и Афина вместе расправились с несчастной Медусой: по
 наущению Паллады сын Зевса и Данаи отрубил горгоне голову, а
 Афина содрала с соперницы кожу и натянула на свой щит, в центре
 которого поместила изображение головы несчастной Морской девы.
 С тех пор щит Афины носит название "горгонион" (рис.22).
 Лик Медусы украшал также эгиду (доспех или же плащ-накидку),
 которую носили Зевс, Аполлон и все та же Афина (рис. 23).
  Безудержная жестокость Олимпийских Богов была на редкость
 изощренной, хотя, должно быть, отражала самые обычные нормы
 поведения той далекой эпохи. После канонизации Олимпийцев в
 памяти последующих поколений элементы кровожадности как бы
 стерлись. Сладкозвучным и опоэтизированным считается прозвище
 Афины -- Паллада. И мало кто вспоминает, что получено оно было
 на поле битвы, где беспощадная Дева-воительница живьем содрала
 кожу с гиганта Палласа (Палланта), за что и была присвоена
 Афине кажущаяся столь поэтичной эпиклеса (прозвище) -- Паллада.
 К живодерным упражнениям прибегали и другие Олимпийцы.
 Общеизвестно наказание, которому подверг Аполлон фригийца
 Марсия, вздумавшего состязаться с Солнцебогом в игре на флейте:
 с соперника также была живьем содрана кожа. Символ поверженной
 Медусы и в последующие века продолжал играть для эллинов
 магическую роль. Ее изображения очень часто помещались на
 фронтонах и резных каменных плитах в храмах (рис. 24).
  С точки зрения археологии смысла интерес представляет и
 корневая основа имени Медуса. Слово "мед" в смысле сладкого
 яства, вырабатываемого пчелами из нектара, одинаково звучит во
 многих индоевропейских языках. Более того, близкие в звуковом
 отношении слова, означающие "мед", обнаруживаются в
 финно-угорских, китайском и японском языках. Возможно,
 допустимо говорить о тотемическом значении "меда" или "пчелы"
 для какой-либо доиндоевропейской этнической общности. (Что
 касается названий "металл", "медь", всего спектра понятий,
 связанных со словами "медицина", "медиум", "медитация",
 "метеорология", "метод" и т.п., имен Медея и Мидас, народа
 мидян и страны Мидии, а также Митании, то все они взаимосвязаны
 с общей древней корневой основой "мед".) Таким образом, в
 словосочетании Горгона Медуса проступают четыре русских корня:
 "гор", "гон", "мед", "ус" ("уз"). Два из них наводят на
 воспоминания о Хозяйке Медной горы, а горная сущность горгоны
 приводит к возможному прочтению (или интерпретации): Горыня,
 Горынишна, хотя индоевропейская семантика корневой основы "гор"
 ("гар") многозначна, да и в русском языке образуется целый
 букет смыслов: "гореть", "горе", "горький", "гордый", "горло",
 "город", "горб" и т.д.
  Память о Горгоне Медусе у народов, во все времена
 населявших территорию России, не прерывалась никогда. Змееногая
 Богиня-Дева, которая вместе с Гераклом считалась греками
 прародительницей скифского племени, не что иное, как
 трансформированный образ Медусы. Лучшее доказательство тому не
 вольное переложение мифов в Геродотовой "Истории", а подлинные
 изображения, найденные при раскопках курганов (рис. 25).
 Похожие лики змееногих дев в виде традиционных русских Сиринов
 встречались до недавнего времени также на фронтонах и
 наличниках северных крестьянских изб. Одно из таких резных
 изображений украшает отдел народного искусства Государственного
 Русского музея (Санкт-Петербург).
  В русской культуре сохранилось и другое изображение
 Медусы: в лубковой живопи-си XVIII века она предстает как
 Мелуза (Мелузина) -- дословно "мелкая" (см. Словарь В. Даля):
 вокализация слова с заменой согласных звуков произведена по
 типу народного переосмысления иноязычного слова "микроскоп" и
 превращения его в русских говорах в "мелкоскоп". Однозначно
 связанная в народном миросозерцании с морем, русская
 Медуса-Мелуза обратилась в сказочную рыбу, не потеряв, однако,
 ни человеческих, ни чудовищных черт: на лубочных картинках она
 изображалась в виде царственной девы с короной на голове, а
 вместо змеевидных волос у нее ноги и хвост, обращенные в змей
 (рис. 26). Ничего рыбьего в самом образе русской Мелузы-Медусы
 практически нет -- рыбы ее просто окружают, свидетельствуя о
 морской среде. Похоже, что русская изобразительная версия
 гораздо ближе к тому исходному доэллинскому архетипу прекрасной
 Морской царевны, которая в процессе Олимпийского религиозного
 переворота была превращена в чудо-юдо. Память о древней
 эллинско-славянской Медусе сохранилась и в средневековых
 легендах о Деве Горгонии. Согласно славянским преданиям, она
 знала язык всех животных. В дальнейшем в апокрифических
 рукописях женский образ Горгоны превратился в "зверя Горгония":
 его функции во многом остались прежними: он охраняет вход в рай
 (то есть, другими словами, является стражем прохода к Островам
 Блаженных).
  В несколько другом обличии и с иными функциями предстает
 Медуса в знаменитых древнерусских амулетах-"змеевиках".
 Магический характер головы Медусы, изображенной в расходящихся
 от нее во все стороны змеях, не вызывает никакого сомнения, его
 защитительно-оберегательное предназначение такое же, как и на
 щите Афины-Паллады или эгиде Зевса. (Сохранившаяся по сей день
 культурологическая идиома "под эгидой" по существу своего
 изначального смысла означает "под защитой Горгоны Медусы".)
 Знаменательно и то, что тайный эзотерический смысл доэллинских
 и гиперборейских верований дожил на русских амулетах чуть не до
 наших дней: точная датировка даже позднейших находок является
 крайне затруднительной. В христианскую эпоху неискоренимая вера
 в магическую силу и действенность лика Медусы компенсировалась
 тем, что на обратной стороне медальона с ее изображением
 помещались рельефы христианских святых -- Богоматери,
 Михаила-Архангела, Козьмы и Демьяна и др. (рис.27).
  До сих пор не дано сколь-нибудь удовлетворительного
 объяснения происхождению и назначению русских "змеевиков".
 Современному читателю о них практически ничего не известно: в
 последние полвека -- за малым исключением -- публикуется
 репродукция одного и того же медальона, правда, самого
 известного -- принадлежавшего когда-то Великому князю Владимиру
 Мономаху, потерянного им на охоте и найденного случайно лишь в
 прошлом веке (рис. 27-а). На самом деле "змеевиков" (в том
 числе и византийского происхождения) известно, описано и
 опубликовано множество44. И с каждого из них на нас смотрит
 магический взгляд Девы-охранительницы Горгоны Медусы,
 представляющей собой табуированный тотем.
 
  Образ Лебединой девы Горгоны Медусы раскрывает наиболее
 типичные черты тотемной символики -- наследия почти что
 недосягаемых глубин человеческой предыстории, сохранившегося по
 сей день в соответствии с неписаными законами передачи традиций
 и верований от поколения к поколению. Безвозвратно ушли в
 прошлое гиперборейские времена -- живы, однако, рожденные ими
 символы. Среди них -- лебедь -- одна из наиболее почитаемых
 русским народом птиц. Вместе с соколом он стал почти что
 олицетворением Руси. И не только олицетворением. По
 свидетельству византийского историка Х века императора
 Константина Багрянородного, сама территория, где жили древние
 руссы, именовалась Лебедией. Впоследствии это дало право
 Велимиру Хлебникову назвать новую Россию "Лебедией будущего".
 Точно так же и славяно-скифы, описанные Геродотом, именовались
 "сколотами", то есть "с[о]колотами" -- от русского слова
 "сокол". В передаче арабских географов, описавших наших предков
 задолго до введения христианства, их самоназвание звучало
 практически по-геродотовски: "сакалиба" ("соколы"). Отсюда и
 знаменитые "саки" -- одно из названий славяно-скифов --
 "скитальцев"-кочевников.
  Почему же именно лебедь и почему сокол -- две столь разные
 птицы, друг с другом пребывающие в беспрестанной борьбе? Сокол
 нападает, преследует; лебедь спасается, защищается. Но всегда
 ли так? Ничуть! У Пушкина в "Сказке о царе Салтане", целиком
 построенной на образах и сюжетах русского фольклора,
 Лебедь-птица добивает и топит злодея-коршуна. В народной
 символике коршун -- ипостась сокола, а все хищные птицы едины
 суть. В "Задонщине" -- Слове Софония-рязанца соколы, кречеты,
 ястребы совокупно олицетворяют ратников Дмитрия Донского и
 перечисляются через запятую: "Ужо бо те соколе и кречеты,
 белозерскыя ястребы борзо за Дон перелетели и ударилися о
 многие стада гусиные и лебединые" (а чуть раньше были еще и
 орлы). Потом это повторит Александр Блок: "Над вражьим станом,
 как бывало, // И плеск и трубы лебедей". Лебедь также во многом
 собирательный символ. В русском фольклоре вообще считается
 нормой нерасчлененный образ "гуси-лебеди". В "Задонщине" они
 оказались наложенными на Мамаеву орду (рис. 28). Исторически
 это вполне объяснимо: сходная птицезвериная символика
 распространена у разных народов.
  Откуда же она взялась? Как и другие "вечные образы",
 русский лебедь и русский сокол -- наследие тех древнейших
 верований и обычаев человеческой предыстории, когда само
 человечество, его праязык и пракультура были нерасчленены, а
 вместо современной палитры народов царил мир тотемов, тотемного
 мышления и тотемных привязанностей. В те далекие времена люди
 не отделяли себя от природы, видели в животных и растениях себе
 подобных -- защитников и союзников.
  Тотем -- слово экзотического происхождения, взято из языка
 североамериканских индейцев, в научный оборот введено в прошлом
 веке. А родилось оно в той самой поэтической стране оджибуэев,
 с упоминания которой (среди прочих) начинается "Песнь о
 Гайавате" Генри Лонгфелло. Переводится "тотем" как "его род" и
 означает родовую принадлежность, но не по семейным узам, а по
 объединению себя и своего рода-племени с каким-либо животным,
 растением, стихией (например, водой, ветром, молнией) или
 предметом (например, камнем). Несмотря на кажущуюся нерусскость
 понятия "тотем", оно созвучно самым что ни на есть русским
 словам "отец", "отчество", "отчим" и т.п. В собственно
 индейской вокализации слово "ототем" ("тотем") произносилось
 как "оте-отем", где "оте" означает "род", а "отем" --
 местоимение "его" (по совокупности получается "его род"), а
 индейский корень "оте" полностью совпадает с русским
 наименованием отцовской принадлежности. Аналогичные параллели
 нетрудно отыскать и в других индоевропейских и
 неиндоевропейских (например, тюркских) языках, ввиду былой
 общности языков, верований, обычаев и, соответственно, тотемов.
  Для чего нужны тотемы и почему они появились? Каждому
 человеку необходимо отличать себя от других. На персональном
 или семейном уровне никаких проблем не возникает. Но как
 подчеркнуть свою уникальность и неповторимость на уровне рода,
 племени, этноса? Вот здесь-то и выработалась традиция
 различаться по тотемам, связав себя неразрывными узами с миром
 живой и неживой природы. В прошлом и по существу тотемизм
 предполагал полную идентификацию с конкретным животным
 (растением, предметом), включение их в систему "человек-тотем",
 где они полностью растворялись друг в друге. В этой
 взаимосвязанной системе тотему отводилась роль оберега: он
 охранял, защищал человека, помогал ему в трудных ситуациях
 (отсюда все сказочные животные -- помощники). В свою очередь,
 все тотемические животные и растения табуированы: то, что
 считалось тотемом, нельзя было убивать, обижать, употреблять в
 пищу. Тотему поклонялись, ему приносились жертвы, он
 прославлялся и изображался всеми доступными способами.
  Тотемы бывают родоплеменными, половозрастными, семейными и
 индивидуальными. Наиболее устойчивыми, сохраняющими свои
 регулятивные функции на протяжении веков и тысячелетий,
 оказываются клановые и племенные тотемы, их охранительная и
 объединительная семантика передается от поколения к поколению и
 на определенных стадиях общественного развития может
 закрепляться в форме геральдической символики: именно таково
 происхождение многочисленных львов, орлов и иных животных на
 государственных и дворянских гербах. До нынешних времен,
 однако, -- если брать историю индоевропейской культурной
 традиции -- сохранилась лишь малая часть тотемической символики
 прошлого, да и то преимущественно в виде культурных памятников
 или исторических, беллетристических и фольклорных текстов.
 Только в памяти, материализованной в рисунках, рельефах,
 скульптурах или зафиксированных преданиях, сохранились данные о
 тотемических верованиях древних народов.
  Множество пережитков тотемизма отмечено в религии Древнего
 Египта: десятки зверей, птиц, пресмыкающихся, рыб, насекомых,
 среди которых быки и коровы, козлы и бараны, кошки и собаки,
 обезьяны и свиньи, львы и гиппопотамы, соколы и ибисы, змеи и
 крокодилы, скарабеи и скорпионы и т.д. и т.п. На Крите
 почитался бык и обоюдосторонний топор-секира. Фетишизация
 топора как боевого оружия и многофункционального орудия труда
 была повсеместно распространена среди древнего населения
 Старого и Нового Света, уходя своими корнями в эпоху Каменного,

<< Пред.           стр. 11 (из 56)           След. >>

Список литературы по разделу