<< Пред. стр. 14 (из 56) След. >>
человечества, включая и современный этап его развития, -- это1200 поколений. Так не будем обеднять собственную историю! Тем
более что тотемное прошлое не исчезло бесследно. Оно живет в
современных символах, государственной и сословной геральдике,
обрядах, традициях и, наконец, во многих фамилиях, названиях
рек, озер, древних городов, селений и просто заповедных мест.
По ним-то и удается расшифровать пути древних миграций и
восстановить мысленные контуры заветной страны Лебедии, которую
-- в честь древних русских тотемов -- с неменьшим правом можно
было бы назвать и Соколией, и Оленией, и Медведией, и еще
какой-то волшебной страной, что не отыскать ни на одной карте!
В новейшем -- небезынтересном, хотя и спорном --
переложении на современный литературный язык "Слова о полку
Игореве" ("Молодая гвардия". 1995. No1. Перевод В.Молоканова)
лебеди и соколы напрямую истолковываются как тотемы. Прав или
не прав переводчик, по-новому объясняя значение древнерусских
слов и восстанавливая якобы имеющиеся пропуски, -- это лишь
одна сторона медали. Другая же такова: скрытый смысл или
подтекст угаданы правильно. Дословно знаменитый фрагмент из
зачина древнерусской поэмы -- в отличие от канонических версий
-- переведен так:
Помнили ибо народы
древних племен тотемы.
Пускали тогда соколов
десять на стадо лебедей, --
кто догонял (свою лебедь,
тот и женился на ней),
да прежде того песню пел...
Конечно, понятие "тотем", заимствованное из языка одного
из индейских племен, выглядит более чем инородным даже в
контексте современного перевода. Однако автору оригинальной
интерпретации никак нельзя отказать в достаточной
аргументированности. Термин "тотем" возникает в поэтическом
переложении знаменитой фразы о вещем Бояне, помнящем "первых
времен усобицы". В древнерусском тексте стоит "усобицъ",
но смысл в ту пору данное слово имело двоякий: во-первых,
"распря", во-вторых, "особь". В древнерусских текстах можно
встретить слово "усобичный" -- "родственный", "единоплеменный".
Из лексического гнезда однокоренных слов с основами "усоб-особ"
вышла целая смысловая цепочка: "особо", "особый", "особенный",
"обособленный", "особь", "особа" ("лицо"). В сочетании с
древнейшим смыслом, означающим "родственность" и
"единоплеменность", а также будучи спроецированным на
социальные, родоплеменные отношения, слово "усобицы" и
позволяет истолковать его как "тотемы": особый род --
это и есть тотем.
Но вернемся к Гиперборее. О ней имеется немало прямых и
косвенных свидетельств, сохранившихся в разных языках, мифах и
фольклоре. Одно из них -- история рождения Персея
Гиперборейского. "Водитель народа" не просто так отправился в
Гиперборею (там его, кстати, обучили летать с помощью крылатых
сандалий) -- он возвращался на родину предков, где на северной
оконечности Ойкумены обитала Горгона Медуса (существует,
кстати, обоснованная версия о том, что способность Горгоны
Медусы обращать все живое в камень означает не что иное, как
способность превращать живых существ в лед). Персей -- сын
Зевса. В виде золотого дождя сошел владыка Богов на лоно
прекрасной Данаи, и у нее родился герой Эллады -- Персей. Не
станем повторять традиционную версию, заглянем чуть глубже.
Сначала обратимся к сказке. У царевны родился чудесный
сын, его вместе с матерью недруги закупорили в бочку и бросили
в море. Спрашивается: о ком идет речь? 99 процентов русских
читателей немедленно ответят: Пушкин -- "Сказка о царе
Салтане", написанная на основе русского фольклора. Между тем
речь идет совсем о другом. У Пушкина родила царица, а вопрос
относится к царевне. Царевна эта -- Даная, дочь аргосского
царя, запертая им в темницу. Но туда проник Зевс, обратившись в
солнечные лучи, и от этого света Даная родила будущего героя
Эллады Персея -- победителя Горгоны Медусы. Сходный миф
обнаруживается и в недрах совершенно иной неиндоевропейской
культуры. В китайских народных поверьях излюбленным образом
является Данай Фужень -- Богиня, помогающая при родах. Образ
этот проистекает из цикла сказаний о великой Богине Гуань-инь.
По преданиям, Данай Фужень родилась от луча света, исходящего
из пальца Гуань-инь и попавшего в утробу матери. В русле
развиваемой здесь концепции моногенеза всех народов мира, их
языков и культур представляется совсем не случайным сходство
сюжетов (рождение от луча света) и имен -- Даная и
Данай (дословно "большая бабушка") Фужень.
Итак, что же общего между русской сказкой и
древнегреческим (а также китайским) мифом? Общая сюжетная
основа -- объясняют специалисты -- бродячий сюжет. Но сюжеты
бродили не сами по себе, а по той причине, что бродили люди и
народы, их распространявшие. Когда-то был единый пранарод с
единым праязыком и едиными праверованиями. Единый очаг культуры
находился на Севере Евразии. Затем начались дифференциация и
расселение народов, растянувшиеся на тысячелетия. Одни
впоследствии оказались в Индостане или Иранском нагорье, другие
остановились в ареале от Волги до Одера (Одры), от
Черноморско-Кавказских степей до Прибалтики и Волхова (это были
предки славян), третьи двинулись на Балканы через Малую Азию и
с севера, основав по берегам Средиземного, Эгейского и
Адриатического морей древнегреческие колонии и полисы.
Былое же время, когда они тесно соприкасались, и
отразилось в дошедших до нас сильно измененных преданиях о
Данае или славянской Дане -- жене Солнца (она же Дева --
Божество, олицетворяющая не только Солнце, но и воду51). О Дане
современным потомкам древних индоевропейцев известно больше по
именам великих славянских рек -- Дон, Данапр
(Днепр), Донец, Данувий (Дунай). Но не только в
гидронимах сохранилась память о Дане. Спустя тысячелетия в
местах ее былого почитания, на Дунае, старуха Изергиль поведала
молодому Максиму Горькому легенду об огненосном Данко и
его горящем сердце, которое "пылало так ярко, как солнце, и
ярче солнца".
Не приходится сомневаться, что древняя Гиперборея имеет
непосредственное отношение к древнейшей истории России, а
русский народ и его язык напрямую связаны с исчезнувшей
гиперборейской цивилизацией. Неспроста ведь Мишель Нострадамус
в своих "Центуриях" именовал россиян не иначе как "народом
гиперборейским". Быть может, рефрен русских сказок о
Подсолнечном царстве, что расположено за тридевять земель, --
смутные воспоминания о стародавних временах, когда наши предки
соприкасались с гиперборейцами и сами были гиперборейцами.
Имеются и более детальные описания Подсолнечного царства. Так,
в былине-сказке из сборника П.Н.Рыбникова рассказывается о том,
как герой на летающем деревянном орле посещает Подсолнечное
царство:
Прилетел он в царство под солнышком,
Слезает с орла самолетного
И начал по царству похаживать,
По Подсолнечному погуливать.
Во этом во царстве Подсолнечном
Стоял терем -- золоты верхи,
Круг этого терема был белый двор
О тых воротах о двенадцати,
О тых сторожах о строгих... 52
Другое свидетельство, зафиксированное многими авторами, в
том числе Н.М.Карамзиным, А.Н.Афанасьевым и А.А.Коринфским,
касается легендарного Лукоморья. Оказывается, это не сказочная
страна, невесть где расположенная, а древнее Северное царство,
где люди на два месяца впадают в зимнюю спячку, чтобы
проснуться к возвращению весеннего Солнца53.
И совсем уж невероятную картину рисовали русские поморы,
издревле промышлявшие на самой крупной островной территории
России -- Новой Земле, по-северному -- Матке (откуда и
поэтическое название пролива -- Маточкин Шар). Еще в прошлом
веке среди стариков живы были сказания о новоземельских ледяных
городах, церквях и замках. Вот один из записанных рассказов
очевидца (!): "Посреди Матки <...> города есть, не нашим
земным городам чета. Церкви в эфтом городу ледяные, дома тоже.
А живут там на просторе, в таком захолустье, куда живой душе не
добраться, все охотнички да ловцы, что на Матке [исчезли]...
Видел я, братцы, великое чудо. Быд-то висит посреди Матки гора
ледяная, а на эфтой горе все церкви да церкви, и сколько эфтих
церквей, поди, не сосчитать, -- одна другой выше, одна другой
краше. Колоколенки -- словно стеклянные, тонкие да прозрачные
такие. И только я стою, вдруг со всех эфтих колоколен звон
поднялся. Я обмер да скорее назад".
Продолжение темы неожиданным образом обнаруживается в
преданиях российских саамов (лопарей) -- древнейшей коренной
народности Европейского Севера. О лопарской легенде поведал
Василий Иванович Немирович-Данченко (1845 -- 1936) --
некогда весьма популярный и плодовитый писатель, чье собрание
сочинений насчитывало 50 томов. Он еще в конце прошлого века
пешком исходил чуть ли не всю Русскую Лапландию, написал об
увиденном несколько сочувственных книг, одну даже детскую, "для
народа и школ", с трогательным названием "Лопь белоглазая". По
саамской версии, древний народ, что раньше обитал на Севере,
погрузился на дно океана и там продолжает жизнь. Под водою, как
и наверху: те же горы, леса, бродят звери, летают птицы. "Чудь
подземная" (точнее было бы сказать, "подводная") -- так
собирательно назван исчезнувший народ -- пасет под водой не
только оленей, но и моржей, тюленей, разводит вместо коров
дельфинов, отбиваясь от нападения акул с помощью огромных
железных луков и каменных стрел. Своеобразная полярная версия
известной легенды о Невидимом граде Китеже, с той лишь
разницей, что речь идет о целом народе, погрузившемся вместе со
своими городами в пучину Ледовитого океана и продолжающем там
прежнюю жизнь.
В русских народных преданиях живет также память о "дивьих
народах", обитающих под землей на краю света. Известны разные
версии этой легенды, одна даже вошла в канонический Сборник
сказок Афанасьева, хотя к сказке в собственном смысле данного
слова имеет отношение самое незначительное. В русском народном
сознании древний сюжет о подземных жителях смешался с
библейскими "Гогами и Магогами" и Александром Македонским:
он-то якобы и загнал свирепых ворогов в глубь земли. Но они
живы до сих пор и вырвутся на свободу перед самой кончиной
мира.
Представление о подземном царстве имеет древнейшие корни.
И не только сказочные или мифологические. В преданиях о людях
(или человекоподобных существах), обитающих в недрах Земли:
Хозяйка Медной Горы, Подземная чудь, Аггарта -- северная
Шамбала. Сведения на сей счет сохранились и в русских
летописях, где они излагаются как сами собой разумеющиеся
факты. Так, в Начальной летописи под годом 1096-м (6604) Нестор
воспроизводит свою беседу, надо полагать, с приезжим
новгородцем:
Теперь же хочу поведать, о чем слышал 4 года назад и
что рассказал мне Гюрята Рогович новгородец, говоря так:
"Послал я отрока своего в Печору, к людям, которые дань дают
Новгороду. И пришел отрок мой к ним, а оттуда пошел в землю
Югорскую. Югра же -- это люди, а язык их непонятен, и соседят
они с самоядью в северных странах. Югра же сказала отроку
моему: "Дивное мы нашли чудо, о котором не слыхали раньше, а
началось это еще три года назад; есть горы, заходят они к
заливу морскому, высота у них как до неба, и в горах тех стоит
клик великий и говор, и секут гору, стремясь высечься из нее; и
в горе той просечено оконце малое, и оттуда говорят, но не
понять языка их, но показывают на железо и машут руками, прося
железа; и если кто даст им нож ли или секиру, они взамен дают
меха. Путь же до тех гор непроходим из-за пропастей, снега и
леса, потому и невсегда доходим до них; идет он и дальше на
север".
Повесть временных лет
(перевод).
Сохранились в народной памяти также смутные воспоминания и
о так называемой ледниковой эпохе, точнее о катастрофическом
похолодании, постигшем Гиперборею. Выдающийся чешский поэт,
историк и фольклорист Карел Яромир Эрбен (1811 -- 1870)
свидетельствует, что хрустальная или стеклянная гора славянских
сказок есть не что иное, как образ ледяной горы54,
трансформировавшийся в сознании людей, а также при устной
передачи от поколения к поколению (в чешском фольклоре известен
и город Ледян -- сродни русскому Леденцу, -- что значит
"ледяной"). Чтобы убедиться в правомочности данного вывода,
достаточно еще раз внимательно просмотреть волшебную русскую
сказку "Хрустальная гора" (по сборнику Афанасьева No162). Здесь
тридесятое царство наполовину втягивается в хрустальную гору
(что наглядно воспроизводит действие наступающего ледника). Но
главное в другом: чтобы спасти гибнущее царство и заточенную в
хрустальной горе царевну, герой, победив змея о двенадцати
головах, "разрезал его туловище и на правой стороне нашел
сундук; в сундуке -- заяц, в зайце -- утка, в утке -- яйцо, в
яйце -- семечко, зажег и отнес к хрустальной горе -- гора скоро
растаяла". Растопить подобным образом, как не трудно
догадаться, можно только лед и никак не хрусталь (стекло).
В славянском фольклоре имеются и другие любопытные
подробности, касающиеся стеклянной горы. На ее вершине растет
чудесная яблоня с золотыми молодильными яблоками. Стережет ее
беспощадный сокол (!), сметающий вниз всякого, кто пытается
одолеть скользкие, как лед, склоны. Потому-то все подножье
стеклянной горы сплошь усеяно человеческими костями. Герой
одной карпатской сказки сумел перехитрить кровожадного сокола
-- носителя тотемной символики; с помощью рысьих когтей он
незаметно поднялся на вершину и отсек хищному стражу волшебной
горы ноги. Кровь пролилась вниз, и все жертвы безжалостной
птицы ожили. Обо всем этом можно узнать из сборника "Повести и
предания народов славянского племени" (СПб., 1840), изданного
ныне совершенно забытым этнографом и историком Иваном
Петровичем Боричевским (1810 -- 1870). Русские
исследователи фольклора справедливо усматривали в сказочной
стеклянной (хрустальной) горе отголоски общеарийской мифологии
-- воспоминания о вселенской горе Меру55.
В известной словацкой сказке о солнечном коне также
подробно описывается полночная страна, где люди
приспосабливались к ночной жизни среди гор и боролись с тьмой с
помощью волшебного коня с Солнцем во лбу. Как бы ни
трансформировался сказочный сюжет за свою долгую жизнь -- он
неоспоримо свидетельствует об одном: далекие предки словаков и,
надо полагать, предки всех славян знали о такой стране за
Полярным кругом, где царит долгая ночь и бушует нескончаемая
буря.
Современное русское слово "буря" имеет древнеарийские
корни: bhurati в древнеиндийском означало --
"двигается", "вздрагивает", "барахтается". Но в достопамятную
старину "буря" произносилась и писалось как "боуря" (с юсом
малым на конце). Вот он и Борей -- северный ветер, а значит,
бореи -- те, кто с бурей дружит (или спорит). Известен синоним
"ураганного ветра", одного корня со словом "буря". Это --
"бора": так именуют ураган на море и турки, и итальянцы, и
русские. Но, вопреки безапелляционному утверждению этимологов
(и в частности такого авторитета, как М.Фасмер), в русский язык
слово "бора" никак не могло попасть из турецкого, так как турки
появились на берегах Черного и Средиземного морей сравнительно
недавно и, скорее всего, сами заимствовали данное понятие у
аборигенов.
Сказанное подтверждают и данные германо-скандинавской
мифологии. Первобогом-прародителем древних германцев и
скандинавов, согласно Старшей и Младшей Эдде, был Бури, а его
сыном -- Бор (Бер) -- отец Одина, главы пантеона северных
Богов. Рождение Бури сопряжено с мировым катаклизмом, когда
Север "заполнился тяжестью льда", что сопровождалось его
таянием и неотвратимым потопом. Из гигантской ледяной глыбы
(айсберга?) в течение трех дней и родился Бури с помощью
космотворящей коровы Аудумлы. Она паслась на льду, облизывая
соленые (морские?) ледяные глыбы, подобные камню. К концу
первого дня на вершине одной из глыб появились волосы, на
другой день -- целая голова, а к концу третьего дня могучий
титан Бури родился окончательно.
Согласно Татищеву, в утраченной Иоакимовской летописи
упоминается князь Буревой, отец легендарного Гостомысла,
правивший в Новгороде до появления Рюрика и упорно боровшийся с
варяжской агрессией. Корень "бор" древнейшего, вероятно,
доиндоевропейского происхождения. Он образует любопытное
лексико-смысловое гнездо, позволяющее судить и о многообразии
функций, проецируемых и на Бога Борея. Прежде всего, бор -- это
"хвойный, преимущественно сосновый, лес". У болгар, сербов и
хорватов "бор" означает "сосну". Но не только у славян:
название народа "буряты" дословно означает "лесные" и по смыслу
смыкается с русским "бор" -- "лес". Затем ряд однокоренных
слов: "борьба", "борец", "брань" ("боронь" -- в смысле "битва"