<< Пред. стр. 29 (из 56) След. >>
Список литературы по разделу
хотя и неизведанной природной стихии. О древности и значимости
понятия "свет" для народного миросозерцания свидетельствует
также поговорка -- клятва со следами заклинания: "Чтоб мне
свету белого не видеть!"
Наряду с общеиндоевропейскими корнями и словами "свет" и
"бел" в русском языке глубоко укоренилась еще одна близкая по
смыслу лексическая основа -- "яс", в первозданном виде
присутствующая в словах "ясный" и "ясень". Понятие "ясный"
имеет двоякое значение: 1) "чистый", 2) "понятный" и восходит к
санскритскому слову yaas -- блеск (ср.: укр. "яскорка"
-- "искорка"). В процессе языкового развития корень "йас"
("яс") трансформировался в "ас" и "ес". В этих обличиях он
встречается в таких, к примеру, архаичных словах, как "есень"
("осень") -- откуда фамилия Есенин; яство ("пища"),
этимологически связанное с глаголом "есть" ("кушать"). Одно из
названий "ячменя" -- "ясмень" (откуда: "ясничек" -- ячменный
хлеб, и "ясник" -- ячменное вино).
Не меньший интерес представляет смысловая нагрузка,
которую носил корень "яс" на разных исторических этапах. Прежде
всего обращает на себя внимание устойчивое сочетание
прилагательного "ясный" с существительным "сокол",
символизирующим издревле Солнечное светило. "Ясный сокол" -- не
просто поэтический образ, в нем закодированы древнейшие
представления и о Солнце, и о Солнцебогах, и о магической связи
людей с космическими законами. В сказках и былинах ясный сокол
-- оборотная ипостась героев, приобщающая их к иному --
неземному и нечеловеческому -- миру: на оборотничестве
построены сказки о Финисте Ясном соколе (или, как она
оригинально именуется в варианте, записанном И.А.Худяковым в
Рязанской губернии, сказка о Фенисто-ясно-сокол-перышке), а
также былина о Вольге (Волхе Всеславьевиче).
Одно из древних названий сокола -- "ясмен" (см. "Толковый
словарь живого великорусского языка" Владимира Даля). Корень
"яс" входит и в название "ястреб" -- другого рода хищных птиц,
по виду наиболее близких к соколам и в древности, видимо,
понятийно объединявшихся. Общеиндоевропейский корень
"yas" обнаруживается в словах "асы" -- древнегерманские
Боги, Ясна -- главная часть Авесты, ясы -- древнерусское
название осетии, Яссы -- название города в Румынии на
территории, где пересекались исторические пути славянских и
романских народов -- двух ветвей некогда единого
индоевропейского пранарода. Наконец, отзвуки древнего
космического миропредставления слышатся в исконно народном
понятии "ясочка" -- звездочка.
Имелись и другие Божества, чьи светозарные функции ставят
их в один ряд Светобогов. Их соподчинение в настоящее время
установить трудно. Однако нетрудно доказать, что такие
древнерусские и общеславянские боги, как "Дый" (упоминается в
"Хождении Богородицы по мукам) и Див из "Слова о полку
Игореве", этимологически восходят к имени древнеиндийского Бога
неба Дьяуста (dy-aus -- "день", "сияющее дневное небо").
В древнерусских мифологических и фольклорных
представлениях известную роль играла такая женская ипостась
светлого Дня, как утренняя заря (и звезда -- одновременно),
Денница. Известно также понимание Денницы как падающей
звезды (именно звезды, поскольку представление, и тем более
правильное истолкование явления метеоритов, относится к более
позднему времени). Так, в сборнике XV века "О земном устроении"
имеется отдельная глава "О денницах", описывающая падающие
звезды, истолкованные как обломки небесного огня. Как и древнее
"солонь", образ Денницы характеризует космическое животворящее
начало, заключенное в свете, олицетворением которого выступает
брачная пара День и Денница (Свет околоземный и Свет
космический). Но скорее всего, если восходить к праславянским
общеарийским верованиям, все космические явления (включая
землю, воду, небо, огонь) можно представить как
самозарождающиеся из света. Вячеслав Иванов считал Денницу
мифологическим существом мужского рода и отождествлял его с
христианским и дохристианским Люцефером -- одной из ипостасей
Дьявола, однако дословно означавшем "Носитель света" (его
сотканную из противоречий суть искателя истины гениально
раскрыл Байрон в мистерии "Каин"). По Вяч. Иванову, Денница --
фосфорически светящийся дух -- первомятежник, внушающий
человеку гордую мечту богоравного бытия; это тот самый
"печальный демон -- дух изгнанья", который "сиял" Лермонтову
"волшебно-сладкой красотою"23.
В русском мировоззрении почитание женского космического
начала в форме Девы (рис. 100) имеет длительную историю:
от сказочных Птицедев до Пречистой Девы -- светлого и
светоносного Божества, впоследствии растворенного в культе
Богородицы -- хранительницы и покровительницы Руси, избравшей
Россию своим последним домом. Имя Дева не могло не быть в
центре мифологического и религиозного притяжения хотя бы
потому, что оно -- одно из древнейших и важнейших понятий
индоевропейской культуры. Как известно, в санскрите devб
означает "Бог", "жрец"; "владыка", "царь", а также:
"небесный", "божественный". Соответственно dev-i -- это
"Богиня".
Отголоски такого небесно-божественного смысла сохранились
в однокоренных словах и словосочетаниях "диво", "диво дивное".
Див -- одно из древнерусских мифологических существ,
действует как персонаж в "Слове о полку Игореве", предупреждая
русских воинов об опасности и одновременно предрекая беду.
Кроме того, в древнерусской мифологии было известно женское
божество -- Дива. Итак, Дева в широком смысле -- великий
охранительный и вдохновляющий символ русского народа. В
древнерусском миропредставлении в соответствии с
индоевропейской и общемировой традицией Пречистая Дева --
воплощение вселенского и солнечного света одновременно: "И
явилось на небе великое знамение -- жена, облеченная в солнце,
под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд"
(Откровение святого Иоанна Богослова, 12, 1).
Ближайшая стихия, родственная свету, -- огонь.
Элементарный опыт свидетельствует: свет бывает без огня, огонь
без света -- никогда. Следовательно, свет обладает некоторой
самостоятельной сущностью, хотя и предполагает обычно наличие
какого-либо источника; чаще всего им выступает огонь. Отсюда и
древние мифологические представления о космическом огне: он
тесно взаимосвязан с космическим светом, но не обязательно ему
предшествует. Иногда и тот и другой выступают как тождественные
начала. В позднейшем миропредставлении под влиянием
христианской эсхатологии космический огонь изменил объем и
содержание своего понятия: он переместился в преисподню и начал
носить в основном устрашающую функцию "геены огненной",
ожидающей грешников в аду.
Слово "огонь" ("огнь") родственно имени древнеиндийского
Бога огня Агни (agnн -- "огонь"). В Ригведе --
древнейшем своде обрядовой поэзии -- значительная часть гимнов
посвящена Богу огня -- Агни. Почему -- догадаться не трудно. В
нелегких и некомфортных условиях переселенческой жизни огонь
(особенно по ночам) оставался той рукотворной стихией, которая
давала тепло, свет, защиту от диких животных и жар для
приготовления пищи. Огонь же был и стихией, имевшей
нерукотворное происхождение (молнии и другие небесные явления,
лесные и степные пожары, вулканическая лава и т.д.). Ни в
первом, ни во втором случае не требовалось специальных
скульптурных или живописных изображений огня, поскольку он
всегда был рядом перед глазами. Лишь впоследствии, когда одно
из арийских племен завоевало Индостан, подчинив аборигенов и
создав в условиях оседлого образа жизни уникальную
древнеиндийскую культуру, -- появилась возможность и
необходимость воссоздавать образ Бога огня -- Агни в виде
скульптурных изваяний.
В древнерусском языке имеется еще одно название огня --
"крес". Корень сохранился в слове "кресало" (вышедшее из
употребления приспособление для добывания огня), а также в
серии понятий: "красный", "краса", "красивый", "красота",
"прекрасный", "краска". С существительным "крес" тесно
взаимосвязан глагол "кресать" или "кресить", означающий
одновременно: "высекать огонь" и "воскресать (оживать)".
"Игорева храброго полку не кресити", -- трагически заключает
безымянный автор "Слова о полку Игореве". Нетрудно истолковать
лексическое и смысловое происхождение таких важнейших для
русского миросозерцания слов как "воскрешать" и "воскрешение"
-- они имеют древнейшее дохристианское происхождение и связаны
с культом огня и его ролью в первобытной жизни. При высекании
огонь-крес всегда как бы воскресал заново, потому-то слово
кресить обозначало сразу два понятия -- "высекание" и
"воскресение". Само слово "крес" и этимологически связанные с
ним понятия типа "красный -- красивый" близки по смыслу и
происхождению с церковнославянским "крада", что означает
"костер", "огонь", "жертвенник". (В русском языке слово не
употребляется, однако корень сохранился в словах с иным
смыслом: "украдкой", "украденный" -- от глагола "красть".)
Общий корень здесь вполне уместен: огонь-крес способен и
украшать (красить -- к тому же красным пламенем), и красть
(сжигать дотла так, что не останется никаких следов, т.е.
сгораемая вещь исчезает, крадется). Общеиндоевропейский корень
"крес" обнаруживается и в имени Крез (произносится
[kres]) -- так звали последнего царя древней Лидийской
державы (VI в. до н.э.), чье имя вошло в поговорку: "Богат, как
Крез".
Напрашивается семантическое различие между понятиями
"огонь", с одной стороны, например, берущего начало от
санскритского agn и, видимо, означавшего естественный
огонь, сохраняемый в угольях, и, с другой стороны, понятием
"крес", вероятнее всего означавшим искусственный огонь (т.е.
полученный путем высекания), жертвенный огонь. В этом случае
ближе всего по смыслу и звучанию для слова "крес" окажутся
слова krati ("жертва", "сила", "мощь", "действие" и др.)
и kruy-a ("жертвоприношение", "жертвенный обряд";
"действие", "работа", "труд" и др.).
Есть также достаточно оснований предполагать, что от слова
"крес" образовано и понятие "крестьянин", означавшее
первоначально не столько огнепоклонников, сколько людей,
расчищавших землю под пашню путем огневания -- выжигания лесных
участков. Поздняя традиция производит "крестьян" от "христиан",
а корень слова усматривает в понятии "крест". В такой трактовке
"крестьяне -- это крещенные люди, но тогда непонятно, почему,
скажем, князья и дружинники, крестившиеся на Руси прежде
смердов и простого люда, не именуются крестьянами (крещеными).
Скорее всего, само понятие "крест" (пересечение двух
предметов) происходит от понятия "крес" (огонь) -- отчего оно
так быстро и органично прижилось на Руси. Такую этимологическую
зависимость можно объяснить по-разному. Известны, например,
крестообразные поминальные курганы, на вершинах которых
возжигался священный огонь; существовали жертвенники огня с
крестообразной символикой. Крест считается общемировым символом
(горящего) Солнца. Наконец, существует древнейший обычай
получения живого огня путем коллективного действия. В
заповедном месте на землю укладывалось сухое бревно,
перпендикулярно к нему ставилось другое сухое заостренное
бревно (в итоге получался крес), которое и вращалось с помощью
веревок достаточным количеством людей (рис. 101).
В стародавние времена огонь таким способом получали и без
коллективных усилий -- с помощью двух сухих палочек (дощечек),
располагаемых крестообразно. Данный факт, известный из истории
материальной культуры народов всех континентов (включая
австралийцев и индейцев обеих Америк), давно привел ученых к
выводу, что крест испокон веков и задолго до возникновения
крестьянства символизировал огонь24.
Неудивительно поэтому, что и в древнерусском наречии
"крес" (огонь) и "крест" оказались однокоренными. В данном
случае налицо этимологическое доказательство. Но имеются еще
археологические и этнографические аргументы, разделяемые рядом
ученых. Фигура креста очень распространена в древнейшей
орнаментике и символике -- археологи обнаруживают ее
практически во всех культурных слоях. Известны также
дохристианские вырезанные из камня или выдолбленные кресты. Что
касается крестообразного расположения деревянных орудий при
добывании огня трением, то высказывалось следующее соображение:
поскольку искра появлялась на перекрестии двух кусков дерева,
постольку именно крест стал символом света. Крестопересечение
деревянных палочек (дощечек) могло иметь самую разнообразную
форму: т-образный и крючкообразный кресты, свастика. Последняя
также стала в символике древнейших народов символом Солнца,
света и жизни.
Древний обычай добывания огня -- сакральный и
чудодейственный -- оказался чрезвычайно живучим, поскольку с
ним связывалось общение с высшими силами. В романе Николая
Семеновича Лескова (1831 -- 1895) "На ножах" описывается,
как во второй половине прошлого века крестьяне целой деревни с
помощью "живого огня" пытаются предотвратить массовый падеж
скота -- "коровью смерть". Поражает и то, с какими
подробностями и мастерством описывается это чисто языческое
действо, и то, насколько посвященными оказались десятки людей,
участвовавших в столь неординарном полумистическом акте, --
каждый знал свое место и отведенную роль, включая и действия по
сохранению тайны, колдовских заклинаний и т.п. (надо полагать,
что Лесков -- один из самых честных русских писателей -- знал,
что писал).
По свидетельству этнографов прошлого века уничтожение
"коровьей смерти" с помощью небесного "живого огня" было
распространено повсеместно. Помимо воскрешения древних навыков,
этот первобытный обряд приоткрывал завесу и над первобытными
верованиями, стержнем которых являлось единение с
астрально-космическими силами. Живой огонь обладал
чудодейственными качествами, защищавшими ото всех напастий
потому, что, по народным представлениям, происходил от самого
Солнца. Чтобы получить "живой огонь", необходимо совершить
определенные магические действия, которые, собственно, и
составляли суть коллективного обряда. Добыть солнечную силу,
стать космическим посредником между неземной энергией и ее
земным проявлением можно только путем вращения бревна,
жерди, поскольку само Солнце представлялось вращающимся
огненным небесным колесом.
Представление об огне как о космическом начале и важнейшей
природной стихии плавно переходило в увязывание со свойствами
огня состояний и характеристик самого человека. Представление
об огне в народном миросозерцании всегда предполагало
сексуально-эротический подтекст: любовная страсть наделялась
огненным смыслом, а понятия "любовь" и "огонь" сближались.
Отсюда все известные устоявшиеся обороты, которые в старину (да
и не только в старину) отнюдь не воспринимались исключительно
как поэтические эпитеты, а выступали как существенные аспекты
духовной жизни и мира человеческих чувств: "огонь желания";
"пожар любви"; "огонь в глазах, сердце, крови"; "пожар в душе";
"вспыльчивость"; "пылкость"; завершение жизни (смерть)
истолковывается по аналогии с огнем -- "угасание".
А.А.Потебня выводит из понятий "огонь", "жечь",
"гореть", "печь" целую группу понятий, связанных с жизнью и
человеческими чувствами: "поживать", "пожирать", "жажда",
"жадность", "желание", "желанный", "жалость", "печаль", "горе",
"горечь", "гнев"25.
Но в обряде обретения "живого огня" закодирован еще один
важный мифологический смысл, раскрывающий суть древнейших
миропредставлений. Считалось, что огонь побеждал смерть подобно
тому, как он побеждал мрак. В первобытном мировоззрении понятия
смерти и мрака (ночи) практически были идентичны. Это
отразилось в древнерусских однокоренных словах: "мор" (смерть)
и "морок" (мрак, ночь). Слово "морока", имеющее в наше время
лишь один смысл -- "затяжное, хлопотное дело, канитель", еще в
прошлом веке сохраняло первозданное значение "мрак" (см.:
"Толковый словарь живого великорусского языка" Владимира Даля).
В подобном же обличии соответствующая лексическая основа
предстает и в других языках индоевропейской группы: от
санскритского m-ara -- "смерть", а также "убивающий",
"уничтожающий" (в буддийской мифологии Мара -- божество,
персонифицирующее зло и все, что приводит к смерти живые
существа) -- до французского "кошмар". В конечном счете
санскритское m-ara восходит к общеиндоевропейской и
доиндоевропейской корневой основе mr, входящей в
наименование священной вселенской горы Меру (о чем подробно
говорилось в 1-й части).
В славянской мифологии смерть была воплощена в образах
Богини Морены (Марены, Мараны) (рис. 102) (о ней также
речь уже шла выше) и множестве злокозненных духов, порожденных
ночью под общим именем "мары" (или "моры" -- один из них всем
известная русская кикимора). Морена играла исключительно важную
роль в языческом мировоззрении и сложившихся на его основе
ритуалах и празднествах. Это связано с вселенским обличием
смерти (как ее понимали наши предки). Смерть отдельного
человека -- странное, но в общем-то частное дело. Гораздо
значительней смертное начало в Природе: смерть света, Солнца,
дня и наступление ночи; смерть животворных времен года --
весны, лета, осени -- и наступление зимы. Морена как раз и
олицетворяла такое всеобщее умирание в природе. Но она не могла
выступать в роли необратимой судьбины, ибо на смену ночи всегда
приходит новый день, всегда всходило Солнце, а после холодной
зимы опять наступает весна. Морена -- воплощение смерти, сама
<< Пред. стр. 29 (из 56) След. >>
Список литературы по разделу