<< Пред. стр. 29 (из 54) След. >>
Список литературы по разделу
и серебро являются в этом смысле творцами всего, что человек
может страстно желать. Однако для того, чтобы иметь возможность
играть эту роль представления, нужно, чтобы деньги представляли
свойства (физические, а не экономические), которые делают их
адекватными своей задаче и, следовательно, дорогими. Именно в
качестве универсального знака деньги становятся редким и
неравномерно распределенным товаром: "обращение и стоимость,
предписанные любым деньгам, -- вот истинная доброкачественность,
присущая оным"<$FD u m o u l i n (цит. по: G o n n a r d.
Histoire des theories monetaires, I, p. 173).>. Как в плане
представлений знаки, которые их замещают и анализируют, должны
сами быть представлениями, так и деньги не могут означать
богатств, не будучи сами по себе богатством. Но они становятся
богатством, потому что они являются знаками; в то время как
представление должно сначала быть представленным, чтобы затем
стать знаком.
Отсюда проистекают явные противоречия между принципами
накопления и правилами обращения. В какой-то данный момент
времени количество существующих золотых и серебряных монет
является определенным; Кольбер даже считал, что, несмотря на
эксплуатацию рудников, несмотря на приток американского золота,
"количество денег, обращающихся в Европе: является постоянным".
Следовательно, в этих деньгах нуждаются как в средстве
представлять богатства, то есть в том, чтобы привлекать их (не
скрывать их), привозя их из-за границы или производя на месте; в
них нуждаются также для того, чтобы передавать их из рук в руки в
процессе обмена. Следовательно, необходимо ввозить металл из
соседних государств: "Лишь одна торговля и все то, что от нее
зависит, могут осуществить это великое дело"<$FC l e m e n t.
Lettres, instructions et memoires de Colbert, t. VII, p. 239.>.
Законодательство должно, следовательно, позаботиться о двух
вещах: "запретить вывоз металла за границу или его использование
для иных, чем чеканка денег, целей и установить такую таможенную
пошлину, которая позволит торговому балансу быть всегда
положительным, поощряя ввоз сырья, предотвращать, насколько это
возможно, ввоз готовых изделий, вывозить промышленные товары, а
не продукты питания, исчезновение которых приводит к голоду и
вызывает рост цен"<$FC l e m e n t. Lettres, instructions et
memoires de Colbert, t. VII, p. 284. Cм. также: B o u t e r o u
e. Resherches curieuses, p. 10--11.>. Итак, накапливающийся
металл не предназначен к тому, чтобы закупориваться или
оставаться неиспользованным: он привлекается в государство лишь
для того, чтобы расходоваться в процессе обмена. Как говорил
Бехер, все, что является расходом для одного из партнеров,
оказывается доходом для другого, а Томас Ман отождествлял
наличные деньги с богатством<$FTh. M u n. England Treasure by
foreign trade, 1664, ch. II.>. Это обусловлено тем, что деньги
становятся реальным богатством лишь в той мере, в какой они
выполняют свою функцию в предоставлении богатства: когда они
замещают товары, когда они позволяют им перемещаться или ждать,
когда они дают возможность сырью стать потребляемым, когда они
оплачивают труд. Следовательно, не надо опасаться, что накопление
денег в государстве привело бы к повышению цен; и принцип,
установленный Боденом, согласно которому большая дороговизна в
XVI веке была вызвана притоком американского золота,
несостоятелен. Если верно, что умножение находящихся в обращении
денег сначала поднимает цены, то оно же стимулирует торговлю и
мануфактурное производство; количество богатств возрастает, и
число элементов, между которыми распределяются деньги,
оказывается, возрастает на столько же. Высоты цен не следует
опасаться; напротив, теперь, когда дорогие предметы приумножены,
теперь, когда буржуа, как говорит Сципион де Граммон, могут
носить "атлас и бархат", стоимость вещей, даже самых редких,
могла лишь упасть по отношению к совокупности остальных; также
каждый кусок металла теряет часть своей стоимости наряду с
другими по мере того, как увеличивается масса находящихся в
обращении денег<$FS c i p i o n de G r a m m o n. Le Denier
royal, p. 116--119.>.
Таким образом, отношения между богатством и деньгами
устанавливаются в обращении и в обмене, а не в "драгоценности"
самого металла. Когда ценности могут обращаться (и это благодаря
деньгам), они приумножаются, и богатства возрастают; когда денег
становится больше благодаря хорошему обращению и благоприятному
торговому балансу, то тогда можно привлекать новые товары и
расширять сельскохозяйственное и фабричное производство.
Следовательно, вместе с Хорнеком можно сказать, что золото и
серебро -- это "самая чистая наша кровь, основа наших сил",
"самые необходимые средства человеческой деятельности и нашего
существования"<$FСм.: D a v a n z a t t i. Lecon sur la monnaie
(цит. по: J.-Y. L e B r a n c h u. Op. cit., t. II, 230).>.
Однако у Давандзатти деньги служили лишь для того, чтобы
"орошать" различные части нации. Теперь же, когда деньги и
богатство рассматриваются внутри пространства обменов и
обращения, меркантилизм может выверить свой анализ по модели,
данной тогда же Гарвеем. Согласно Гоббсу<$FT h. H o b b e s.
Leviathan, ed. 1904, Cambridge, p. 79--180.>, подобная венам
система каналов, по которым деньги передаются, -- это система
налогов и обложений, изымающих из перемещающихся, купленных или
проданных товаров определенную массу металла, доставляя ее к
сердцу Человека-Левиафана, то есть в государственное
казначейство. Таким образом, металл становится "условием жизни":
государство действительно может его выплавлять или пускать в
обращение. В любом случае авторитет государства определяет его
курс; будучи распределен по различным отраслям (в форме пенсий,
жалованья или вознаграждения за услуги, купленные государством),
он стимулирует во втором цикле, теперь уже артериальном, обмены,
а также промышленное и сельскохозяйственное производство.
Циркуляция, таким образом, становится одной из основных категорий
анализа. Но перенесение сюда этой физиологической модели стало
возможным лишь благодаря более глубокому раскрытию общего -- для
денег и знаков, для богатств и представлений -- пространства.
Столь привычная для нашего Запада метафора, уподобляющая город
телу, обрела в XVII веке свою воображаемую силу лишь на основе
гораздо более радикальных археологических необходимостей.
В ходе меркантилистской практики область богатств
складывается таким образом, как и область представлений. Мы
видели, что представления обладали способностью представлять себя
исходя из самих себя: открывать в самих себе пространство, в
котором они анализировались, и образовывать вместе с их
собственными элементами заместители, позволяющие устанавливать
одновременно систему знаков и таблицу тождеств и различий. Тем же
самым образом богатства обладают способностью обмениваться,
анализироваться в таких частях, которые обеспечивают отношения
равенства или неравенства, взаимно означать друг друга
посредством таких вполне пригодных для сравнения элементов
богатств, какими являются драгоценные металлы. Как весь мир
представления покрывается представлениями второго порядка,
которые их представляют, причем в непрерываемой цепи, так все
богатства мира соотносятся друг с другом в той мере, в какой они
участвуют в системе обмена. Между двумя представлениями нет
автономного акта обозначения, но только простая и неопределенная
возможность обмена. Каким бы ни были его установления и
экономические последствия, меркантилизм, если его исследовать на
уровне эпистемы, представляется постепенным, длительным усилием
включить размышление о ценах и деньгах в прямую цепь анализа
представлений. Он породил область "богатств", связанную с
областью, которая в ту же эпоху открылась перед естественной
историей, а также и с той, которая тогда же развернулась и перед
всеобщей грамматикой. Но в то время как в этих двух последних
случаях перелом произошел внезапно (определенный способ бытия
языка вдруг возникает в "Грамматике Пор-Роядя", определенный
способ бытия природных существ обнаруживается почти сразу у
Джонстона и Турнефора), то здесь, напротив, способ бытия денег и
богатства, будучи целиком и полностью связанным с некоей
практикой (praxis), с некоей институциональной структурой,
обладал гораздо более высоким коэффициентом исторической
вязкости. Природные существа и язык не нуждались в эквиваленте
длительной меркантилистской деятельности для того, чтобы войти в
область представления, подчиниться его законам, получить от него
свои знаки и свои принципы построения.
4. ЗАЛОГ И ЦЕНА
Как хорошо известно, классическая теория денег и цен была
выработана в ходе самой исторической практики. Это прежде всего
великий кризис денежных знаков, который достаточно рано
разразился в Европе в XVII веке. Нужно ли усматривать первое его
осознание, еще замаскированное и неакцентированное, в том
утверждении Кольбера, что в Европе масса металла постоянна и что
американскими пополнениями можно пренебречь? Во всяком случае, к
концу столетия на опыте убеждаются, что драгоценный металл для
чеканки монет встречается очень редко: упадок торговли, падение
цен, трудности при выплате долгов, рент, налогов, обесценение
земли. Вот чем объясняется длинная череда девальваций, имевших
место во Франции в течение первых пятнадцати лет XVIII столетия и
увеличивших количество обращающихся денег; это и все одиннадцать
"сокращений" (ревальваций), проведенных между 1 декабря 1713 года
и 1 сентября 1715 года и предназначенных -- эти надежды не
сбылись -- вернуть в обращение спрятанный металл; и целый ряд
мер, понизивших процентную ставку рент и урезавших их номинальный
капитал; и появление в 1701 году ассигнаций, вскоре замещенных
государственными облигациями. Наряду с многими другими
последствиями афера Лоу давал возможность вернуть драгоценные
металлы в обращение, повысить цены, произвести переоценку земли,
оживить торговлю. Январский и майский указы 1726 года
устанавливают стабильные для всего XVIII века металлические
деньги: в соответствии с ними чеканится луидор, который равняется
вплоть до Революции двадцати четырем турским ливрам.
В этих событиях, в их теоретическом контексте, в дискуссиях,
которые они вызывали, привыкли видеть борьбу сторонников
концепции денег как знака с приверженцами концепции денег как
товара. С одной стороны, это Лоу, а с ним, конечно, и
Террасон<$FT e r r a s s o n. Trois lettres sur le nouveau
systeme de finances, Paris, 1720.>, Дюто<$FD u t o. Reflexions
sur le commerce et les finances, Paris, 1738.>, Монтескье<$FM o n
t e s q u i e u. L'Esprit des lois, liv. XXII, ch. II.>, шевалье
де Жокур<$FСтатья "Деньги" в "Энциклопедии".>; с другой же
стороны -- Пари-Дюверне<$FP a r i s-D u v e r n e y. Examen des
reflexions politiques sur les finances, La Haye, 1740.>, канцлер
д'Агессо<$FD'A g u e s s e a u. Considerations sur monnaie, 1718
(CEuvres, Paris, 1777, t. X).>, Кондильяк, Дестю де Траси, причем
между двумя группами, как бы в промежуточной позиции, надо было
бы поставить Мелона<$FM e l o n. Essai polique sur le commerce,
Paris, 1734.> и Гралена<$FG r a s l i n. Essai analytique sur
les richesses, Londres, 1767.>. Конечно, интересно было бы
сделать точный обзор всех мнений и выявить их распределение по
различным социальным группам. Но, обращаясь за ответом к знанию,
сделавшему возможными все эти точки зрения сразу, нельзя не
заметить, что это противопоставление является поверхностным. И
если оно все же необходимо, то лишь на основании рассмотрения
единой диспозиции, определяющей в решающем пункте вилку
неизбежного выбора. Эта единая диспозиция определяет деньги в
качестве залога. Такое определение содержится у Локка и несколько
раньше его у Вогана<$FV a u g h a n. A discourse of coin and
coinage, London, 1675, p. 1. L o c k e. Considerations of the
lowering of interests (Works, London, 1801, t. V, p. 21--23).>;
затем у Мелона: "золото и серебро, с общего согласия,
представляют собой залог, эквивалент или общую меру всего, что
употребляется людьми"<$FM e l o n. Essai politique sur le
commerce (цит. по: D a i r e. Economistes et financiers du
XVIIIe siecle, p. 761)., у Дюто: "богатства на основе доверия или
мнения являются лишь представительными богатствами, как золото,
серебро, бронза, медь<$FD u t o t. Reflexions sur le commerce et
les finances. ibid., p. 905--906).>, у Форбонне: "важный момент"
в богатствах на основе соглашения "состоит в той уверенности, с
которой собственники денег и продуктов обменивают их, когда того
захотят... на основе, установленной обычаем"<$FV e r o n d e F
o r t b o n n a i s. Elements de commerce, t. II, p. 91. См.
также: Recherches et considerations sur les richesses de la
France, II, p. 582.>. Сказать, что деньги являются залогом, --
это значит, что они являются всего лишь жетоном, полученным на
основе общего согласия, следовательно, чистой фикцией; но это
означает также, что они в точности стоят то, за что из дали, так
как они могут в свою очередь быть обменены на то же самое
количество товара или его эквивалента. Деньги всегда могут
доставить в руки их владельца то, что было только что обменено на
них, совершенно так же, как в представлении знак должен быть
способен доставить мышлению то, что он представляет. Деньги --
это надежная память, представление, которое удваивается,
отсроченный обмен. Как говорит Ле трон, торговля, использующая
деньги, является усовершенствованием в той самой мере, в какой
она является "несовершенной торговлей"<$FL e T r o s n e. De
l'interet social (цит. по: D a i r e. Physiocrates, p. 908).>,
актом, которому временно не хватает того, что его компенсирует,
полуоперацией, обещающей и ожидающей обратного обмена,
посредством которого залог вернулся бы в свое действительное
содержание.
Но как денежный залог может дать такую уверенность? Каким
образом он может избежать дилеммы знака без значения или товара,
аналогичного всем остальным? С точки зрения классического анализа
денег именно здесь возникает спорный вопрос, разделивший
сторонников и противников Лоу. На самом деле можно допустить, что
закладывание денег обеспечивается товарной стоимостью материала,
из которого они изготовлены, или, напротив, другим посторонним
товаром, который, однако, был бы связан с заложенными деньгами
коллективным соглашением или волей государя. Лоу выбирает второе
решение по причине редкости металла и колебаний его товарной
стоимости. Он считает, что можно заставить обращаться бумажные
деньги, которые обеспечивались бы недвижимостью: таким образом,
речь идет лишь об эмиссии "закладных билетов на землю, которые
должны погашаться годичными выплатами... эти билеты обращаются
как серебряные деньги по той стоимости, на которую они
указывают"<$FL a w. Considerations sur le numeraire (цит. по: D
a i r e. Economistes et financiers du XVIII siecle, p. 519).>.
Известно, что Лоу вынужден был отказаться от этого метода в ходе
своей французской аферы и обеспечивать заклад денег торговой
компанией. Неудача предприятия ни в чем не подорвала теорию денег
как залога, которая сделала это предприятие возможным, но которая
в равной мере обусловливала возможность любой трактовки денег,
даже противоположной концепциям Лоу. И когда в 1726 году
устанавливается стабильная металлическая денежная система, то
залог испрашивается у самого вещества денег. Товарная стоимость
металла, который представлен деньгами, обеспечивает способность
денег к обмену. Тюрго критиковал Лоу за то, что тот верил, что
"деньги являются лишь богатством знака, доверие к которому
основано на печати государя. Эта печать служит здесь лишь для
того, чтобы удостоверить вес и пробу денег. Следовательно, в
качестве товара деньги являются не знаком, но общей мерой других
товаров... Цену золоту придает его редкость, и вовсе не плохо то,
чтобы оно использовалось в одно и то же время и как товар, и как
мера -- оба этих использования поддерживают его цену"<$FT u r g
o. Seconde lettre a l'abbe de Cice, 1749 (CEuvres, ed. Schelle,
t. I< p. 146--147).>. Лоу вместе со своими сторонниками не
противостоит своему веку как гениальный -- или неосторожный --
предшественник бумажных денег. Как и его противники, он
определяет деньги как залог. Однако он считает, что они будут
лучше обеспечены (одновременно более полно и более стабильно)
посторонним по отношению к самому веществу денег товаром; его
противники, напротив, считают, что они будут лучше обеспечены
(более надежным и менее подверженным спекуляциям) металлом,
представляющим собой материальную действительность денег.
Расхождение Лоу с его критиками касается лишь дистанции между
тем, что заложено, и тем, что взято под залог. В одном случае
деньги, освобожденные в самих себе от всякой товарной стоимости,
но обеспеченные внешней стоимостью, являются тем, "посредством
чего" обменивают товары<$FL a w. Considerations sur le
numeraire, p. 472 и сл.>, а в другом случае деньги, неся в самих
себе цену, являются и этим "посредством чего", и этим "ради чего"
обмениваются богатства. Но как в одном, так и в другом случае
деньги позволяют установить цену вещей благодаря определенному
отношению пропорции между богатствами и определенной способностью
заставить их обращаться.
В качестве залога деньги обозначают определенное (настоящее
или нет) богатство; они устанавливают для него цену. Однако
отношение между деньгами и товарами, а следовательно, система цен
изменяется, как только в какой-то момент изменяется также
количество денег или товаров. Если деньги находятся в малом
количестве по отношению к ценностям, то они будут иметь большую
стоимость и цены станут низкими; если же их количество возрастает
настолько, что они образуют избыток по отношению к богатствам, то
ни будут иметь небольшую стоимость и цены станут высокими.
Способность денег к представлению и анализу богатств изменяется,
с одной стороны, вместе с количеством звонкой монеты и, с другой,
вместе с количеством богатств: она была бы постоянной, если бы
эти два количества были неизменны или изменялись вместе в одной и
той же пропорции.
"Количественный закон" не был "выдуман" Локком. Уже в XVI
веке Боден и Давандзатти хорошо знали, что увеличение в обращении
массы металла поднимало цены товаров; но этот механизм казался
<< Пред. стр. 29 (из 54) След. >>
Список литературы по разделу