<< Пред. стр. 14 (из 44) След. >>
"экологической этики".Иными словами, произошел сдвиг от
идеи человека в сторону природы
человека, от публичного сознания - к
непубличной душе. Следы этого сдвига
преследуют нас. Ведь идея есть то,
что никогда не может быть, но не
бывшее мы знаем заранее, а природа
есть то, что уже случилось и будет
111
вечно и об этом вечном мы можем
узнать только задним числом.
Идея человека расшифровывается на
языке свободы как призыв к "самости",
с которым, например, выступил
А.Швейцер. Но читая новых гуманистов,
трудно отделаться от чувства, что
вслед за ними ты совершаешь пу-
тешествие в эпоху Просвещения, когда
гремели слова о свободе и о том, что
ты можешь сделать только сам. Эти
слова навевают сегодня "сон золотой".
И требуется немало усилий для того,
чтобы отказаться от красивой сказки.
То есть проснуться и понять, что
живем-то мы в этом мире, а не в том;
что сон разума рождает не только
чудовищ. Сегодня он выпускает ангелов
свободы.
Для того, чтобы возникла свобода,
необходимо сцепление усилий многих
"Я". Но раз возникнув, она существует
в качестве привилегии немногих.
"Просвещение" настаивало на
свободном делании того, что иным
образом сделать нельзя. Но это
наставление оказалось иллюзией в двух
смыслах. Во-первых, оказалось, что
нет ничего такого, что нельзя было бы
не сделать "иным образом", т.е. в
обход свободы. Во-вторых, на
следующий день после своего рождения
свобода начинает существовать как
112
привилегия всех или немногих. Как
привилегия свобода "тонет" в праве.
Сила права обессиливает свободу, а
наша самость давно уже стала куколкой
рабочей силы.
К природе человека относится все
то, что рождается в нас вне
зависимости от права и привилегий.
Например, право на сновидения - это
правовая глупость, а привилегия на
душу - самообман самости. Если
публика любит свободу, то человек
ищет душу, т.е. то, что рождается в
общении с непривилегированной точкой
интенсивности его сознательной жизни,
символом которой стал бог. Что значит
"сам", если эту самость оставила
душа? Автоматизм работы рефлексивного
сознания. Для того, чтобы возникла
самость и свобода, требуется сцеп-
ление усилий многих ненормированных
"Я". И эти невольные усилия
составляют природу человека, которая
онтологически предшествует свободе и
самости, рыскающей по рыночным
площадям. Иными словами, истиной
эпохи Просвещения стало просвещенное
забвение природы человека. На волне
забвения произошло превращение того,
что было когда-то делом только
логики, в логику дела. Разрыв между
деланием и жизнью образовал пропасть,
113
в которую попытались заглянуть фи-
лософы XX столетия.
Философия есть эпоха, схваченная в
мысли. Эта фраза принадлежит
классике. Ее произнес Гегель. Но с
таким же успехом она могла быть
высказана Декартом или Соловьевым.
Эту же фразу любил повторять Маркс.
Однако ее едва ли мог произнести
Гуссерль или Витгенштейн, а у
Хайдеггера она просто застревает на
кончике языка и поэтому, когда он
говорит,она обволакивает его
метафизически красивое косноязычие.
Молчание, по словам Хайдеггера, это
вообще аутентичная форма слов. Ведь
молчит лишь тот, кто способен что-то
сказать.
В XX в. философия, кажется,
окончательно онемела. Для того, чтобы
ухватить суть эпохи, она обратилась к
вещам, которые, как заметил Р.Музиль,
трудно выразить словами. "О чем
невозможно говорить, о том следует
молчать". От этих слов Витгенштейна,
брошенных в первой четверти нашего
столетия, до мысли Хайдеггера,
нуждающейся в словах-пристройках для
того, чтобы сделать себя понятной,
проложена тропа невольников "воли к
воле". На этой тропе стоят
опознавательные знаки:
"Бессознательное" (Фрейд, Фромм,
114
Юнг), "Бытие" (Хайдеггер), "Единое"
(Тейяр), "Жизнь" (Швейцер), "Смысл"
(Налимов).
Но ведь совсем недавно мы ходили по
другим тропинкам сознания и сверяли
свой путь по иным знакам: "Наука",
"Логика", "Опыт", "Истина",
"Деятельность". Что же заставляет нас
менять вехи, которые с таким трудом
расставляла классическая философия? И
почему мы строимся под новыми
знаменами с надеждой, что уж они-то и
приведут нас к молчаливому пониманию
человека? Разве сущность человека
изменилась и, например, кантовские
прозрения уже больше ничего не
значат? Ведь человек вроде бы как
был, так и остался тем существом,
которое само себе дает законы, себя
определяет. Тем не менее мы с какой-
то поспешностью проскакиваем вопрос о
сущности, на котором "сломалась"
гегелевская философия, и вопрошаем
почему-то о "природе человека". Нас
интересует не сущность, а природа
человека, т.е. все, что осталось с
нами после того, как нашу самость
покинули боги. Вернее, после того,
как мы их выгнали. И вот теперь,
когда их нет и наше сознание за-
цепилось за быт, т.е. обломок бытия,
на смену "божественному" пришло
"человеческое". И зазвучала песенка
115
ребенка, испуг которого передает
тревогу каждого человека:
"Ой, там чудище в чулане
И страшилы на стене!
"Что ж ты шепчешь?
Их там нету, все привиделось
тебе.
Они там ведь, я их вижу,
Каждой ночью я дрожу,
Вот опять они крадутся.
Обними меня, прошу"!17.
Самое удивительное в этой нехитрой
песенке состоит в том, что она
передает человечески возможное со-
стояние, которое нельзя описать в
терминах истины и лжи. Можно
построить систему знания,
аналитическую истину и показать, что
все эти "страшилы" - самообман,
иллюзия. Но ведь иллюзия-то от этого
не исчезнет. И кто-то совершенно
точно знает, что "вот опять они кра-
дутся". А если "они" - это те
"чудища", которые видит какой-то
класс или нация? Что если нам не дают
____________________
17 Лебак К. Страшилы на стене.
Притча, касающаяся манипуляций с
человеческой жизнью // Глобальные
проблемы и общечеловеческие
ценности. М., 1990. С. 496.
116
спать "идеологические страшилища"?
Кто нас "обнимет" и переведет в
другое состояние сознания? Остался и
мешает объятиям один кумир -
"человек", без трансцендентных
установок, такой, как он есть, т.е.
голый.
Ничто уже не связывает людей. Чтобы
быть собой, теперь требуется одно:
преодолеть себя в отношении к
другому. Симптоматично в этом смысле
звучат слова нового гуманиста Тейяра
"Господи, - говорит Тейяр, -
признаюсь Тебе, что долгое время мне
трудно давалась и поныне трудно
дается любовь к ближнему... Я
чувствую себя по естеству враждебным
и замкнутым перед большинством тех,
кого Ты велишь мне любить. Я легко
принимаю в свою внутреннюю жизнь то,
что во Вселенной стоит выше или ниже
меня: материю, растения, животных,
Силы, Власти, Ангелов, - и радуюсь,
чувствуя, что включен в их иерархию и
она поддерживает меня. Но "другой",
Господи, - не только "бедный, хромой,
горбатый, слабоумный", - но просто-
напросто другой... - имею ли я право
сказать Тебе, что моим первым побуж-
дением не будет оттолкнуть его и что
одна лишь мысль войти с ним в
духовное общение не будет мне
117
отвратительна?"18. Многие ли из нас
переболели этой болезнью века и
преодолели отвращение к другому?
Самые простые вещи оказываются
сегодня чрезвычайно сложными, почти
невыполнимыми. Нельзя простым
приложением своей (или чужой) воли
заставить себя полюбить другого, не
образ другого, а его самого. Но этим
"нельзя" мы обнаруживает в себе то, в
чем сознание не может обмануть нас.
Никто нас не может ввести в
заблуждение относительно таких вещей,
которые нельзя ни выдумать, ни
забыть. Но человек, приравнявший себя
к богу, т.е. воспринимающий мир в
качестве своего представления о мире,
живет в выдуманном мире и теряет
контакт с простыми "вещами".
Современная философия - это
философия, изгоняющая последнего
бога, т.е. оголенного свободой чело-
века. Но делает она это оригинальным
способом.
О существовании "идолов" сознания
знали давно. Но этот факт мало кого
беспокоил, ибо была еще и уверенность
в том, что по мере развития науки и
просвещения масс, иллюзии рассеются.
____________________
18 Тейяр де Шарден П. Божественная
среда // Глобальные проблемы и
общечеловеческие ценности. С. 136.
118
Все знают, что есть опыт и есть
иллюзия. Опыт, уверял нас Локк,
исключает иллюзии, он их не
оправдывает. Наука развивалась, про-
свещение росло, а "чудища" не
исчезали. И вот осознавая эту
"чудовищную" прочность, философия
сделала одно из открытий. Если
иллюзии онтологически неистребимы, то
и истреблять их не нужно. Их надо
использовать по назначению. Они
должны быть эффективно встроены в
социальную систему. И в этом смысле
не так уж и важно, истинны ли какие-
то идеи в нашем идейном "корпусе" или
не истинны. Важно, чтобы они были
эффективными. Например, объединят ли
они массу в одно целое или не
объединят, удерживают ли они
"рассеянные" человеческие головы (и
жизни) в собранном состоянии или не
удерживают. Все корпоративные
организации и политические
ассоциации, пишет А.Швейцер, "видят
сегодня свою силу... в достижении
максимально возможной степени
сплоченности и обособленности"19.
____________________
19 Швейцер А. Принцип благоговения
перед жизнью как основа этики и
жизнеутверждения // Глобальные
проблемы и общечеловеческие
ценности. С. 329.
119