<< Пред. стр. 16 (из 44) След. >>
Список литературы по разделу
Криком отчаяния рождается природа
человека. И пока в нас кричит
"бушмен", мы люди до окончания мира.
Ибо конец мира - это разрушение
первоактов, забвения того, что живет
в нас, когда мы бодрствуем и слышим
вопль отчаяния или ликующий голос
радости. Прекращающимся криком
бессловесного бытия бытийствует
человек. А это уже другой опыт,
который легче выразить словами "не
могу иначе". Почему? Потому что уже
есть вяжущая сила. Или, что то же
самое, в форме культуры срабатывает
человеческая природа. Но для того,
чтобы она сработала, необходимо
выпасть за последовательность причин
и действий. "Выпадаем" и появляется
честь, выйдем и рождается совесть, а
вместе с ней рождаемся и мы в этом
мире, располагаясь на линиях
связности человеческой природы вне
128
зависимости от представлений об этой
природе. В момент, когда в нас
говорит нечто независимое от нас, мы
проделываем опыт, известный мистикам.
Например, Серафиму Саровскому. Дело,
конечно, не в том, чтобы кто-то из
нас "томил томящее мя" и на коленях
стоял на камне три года. Если кому-то
"повезло" и к нему пришла совесть, то
ведь уже "стоит". И нет для него
правил последовательного сцепления
связей. Внутри такого опыта рождается
человеческая природа и что-то уж
нельзя сделать, если она есть. А если
ее нет, то последовательность куль-
турных и социальных связей прикрывает
нашу пустоту. И тогда прав Ортега-и-
Гассет. Нет сущности внутри человека,
но нет ее и в социуме. Есть лишь
последовательность действий,
выполняемых человеком вне зависимости
от природы или, что то же самое, от
его немой совести. В раскачивании
колеса истории встреча с ничто по-
лучает отсрочку. Если, конечно, под
ничто понимать не абстракцию от "что-
то", а то, что "ничтожит".
Нет ничего страшнее человека, если
он полностью определен, если в нем не
осталось места спонтанным актам жизни
и мысли. Неопределенность -
фундаментальное свойство человеческой
природы.
129
На этом уровне бытия и сознания
возникает идентификация человека с
миром.
Конечно, мир - загадка, которую не
объяснить. Объяснимый мир - это образ
мира, его картина, т.е. то, что мы в
нем увидели, когда совместилась мысль
о причине мысли и мысль о причине
вещей. Но этим совмещением показывает
себя ителлигибельный мир, а не ре-
альный. Реальный мир полон страданий,
т.е. вещей непроницаемых для ума.
Интеллигибельный мир заполнен
причинами и поэтому в нем покоится
прозрачность. Для того, чтобы ее
достигнуть, нужно отказаться мыслить,
ибо разум есть первое и, может быть,
главное страдание, которое приходится
испытывать человеку с тех пор, как он
стал человеком. В ХХ веке, судя по
всему, люди решили жить в
интеллигибельном мире, т.е. без
страданий, а значит, и без ума. Мысль
стала знанием, а значение
превратилось в выгодный товар. Иными
словами, преходящее мы даем себе в
качестве закона, внутри которого нет
причин для того, чтобы кто-то был
человеком. Причины нет, а люди
бывают, и добываемое ими каждый
подгоняет по своему социальному
росту. Но не для того, чтобы объяс-
нить мир, а для того, чтобы сохранить
130
в нем свою идентичность, свое "Я".
Ведь "Я" тождественно представлениям
о том, кто я. И нужно продлить эту
тождественность, изобретая какие-то
слова и вещи. Но тем самым мы
попадаем в мир воли и представлений.
Становимся его невольниками. Почему?
Потому, что в этом мире "сновидения"
обычного человека ничего не значат. В
нем высоко ценятся "сновидения"
вождей и шаманов. Они видят "большие
сны", а мы их толкуем, каждый на свой
лад. В качестве подданных
представления об обществе, которым
существует само общество, мы
сохраняем верность эмпирически
подтвержденным иллюзиям. Но что же
делать с практически оправданными
иллюзиями, благодаря которым
сохраняет свою идентичность "Я" и
какое-то общество? Лучше всего,
конечно, отождествлять опыт и
осознание опыта, т.е. извлечение
сознания из того, что с нами
случается в этом мире. На этом пути
формируется научный опыт, та сила,
которая сегодня поддерживает нас в
нашем бытии.
Но продолжением этой силы мы не
придем к человеческому бытию,
рождающему в нас связность целого.
Сколько бы мы не пытались ухватить
целое, мы будем на основе научного
131
опыта располагать его в правильной
последовательности частей. Для того,
чтобы прийти к связности целого,
нужно выйти за пределы последова-
тельности. Выйти и посмотреть на эту
последовательность "во взвешенном
состоянии", возможности реализации
которого задаются тем, что Юнг
называл первоактом.
6. Забвение избыточности бытия
Промышленная революция XVIII-XIX
вв. разрушает "ячейки" традиционной
социальной структуры общества и
выталкивает в пространство истории
огромные массы людей. Традиционное
общество имело какую-то личностную
размерность рабочей силы, моральную
подкладку своей истории. В нем еще
сохранялась зависимость между
содержанием того, что делается, и
личностью того, кто делает.
Современное общество разлагает эти
зависимости. Спрос на работу рабочей
силы возрос неимоверно. Моральные
качества и личные усилия уже ничего
не значат. События складываются вне
зависимости от того, добродетельны мы
или нет. Результат действия
самодействующих структур один и тот
же. Акт купли-продажи строится вне
132
морали. Политика - вне чести. То есть
современное общество освобождает
огромный материк нечеловеческих
связей, к которому человеку нужно
было приспособиться, которыми нужно
было овладеть, не подгоняя их под
метрики традиционного общества.
Огромные массы ничем не связанных
людей нужно было как-то связать. Для
того, чтобы овладеть этой энергией,
нужны были не идеи, а интересы. Общие
интересы связывают людей. Между
"автономным человеком",
самостоятельно ориентирующимся в
мире, и человеком "элементом массы"
лежит пропасть. Цивилизованный
человек, иронизирует Юнг, научился
делать свою работу без песнопений и
барабанной дроби, которые
гипнотически вводили бы его в
состояние "делания". Он даже может
обойтись без ежедневной молитвы. Но
вот что странно. Одновременно
появилось множество людей, которые
живут так, как если бы они не имели
органов чувств: они не видят вещей,
которые у них перед глазами, не
слышат слов, звучащих у них в ушах.
"Массовый" человек сверяет
предпосылки своего мышления с
мышлением и действием массы, с ходом
истории. А поскольку "масса" не
мыслит, а история не действует,
133
постольку возникает массовая
потребность в представителях истории
и масс. Поверенные хода истории не
могут не знать истины того, что лежит
в конце пути истории. Они знают
законы целого и видят перспективу,
внутри которой неравенство заменяется
равенством, несправедливость -
справедливостью, а свобода становится
привычным делом каждого. Единичное не
должно мешать перспективе, а
особенное обязано не затемнять
всеобщее, ибо сами по себе они не
имеют никакого значения. Если мы
видим всеобщее, то особенное нас уже
не интересует. Значение отдельного
устанавливается в контексте и
отдаленной перспективе закономерно
развивающейся истории. Фактически
данное рассматривается по-
преимуществу через идейно предпола-
гаемое. Если сущности вводятся
предположением поверенных масс, то
единичные факты нельзя ввести пред-
положением. Они либо есть, либо их
нет. И поэтому проективное сознание
принуждено всякий раз заново решать
один и тот же вопрос: что же в мире
от предполагаемого, а что в нем - от
фактически данного, и не сковывает ли
предполагаемое еще живое и особенное,
не замещает ли предложенное сознанием
положенное бытием? Проективное
134
сознание вовлекает массы в пер-
спективу истории. Его интересует не
жизненная позиция человека, а его
классовое положение, не личный опыт,
а историческая тенденция, не условия
вовлеченности индивидов в то или иное
событие, а эффект массового действия.
Опыт не концептуализируется. Он
оценивается в контексте научно
обоснованных проектов и массовых
действий. Философия превращается в
идеологическое украшение жизни масс,
в спекулятивный орнамент общества.
Производство сознания становится
элементом воспроизводства социально-
политических структур общества.
Создается обстановка, в которой не
философия выражает эпоху в мысли, а
сама историческая эпоха захватывает
мысль, лишает ее автономности и права
на представительство истины.
Членораздельная, целостная мысль
становится недостижимой, ибо сама она
превращается в симптом ускользающего
бытия. Смещение субъективности
уловил, например, Пастернак, слова
которого: "Меня деревья плохо видят
на отдаленном берегу", могли бы
повторить все современные философы.
Но если современная философия
признает "я" не существующим, если
"я" - это какая-то производная
квазиструктура сознания, то почему же
135
тогда не испаряется слово "сам"?
Почему мы признаем умного в том, кто
сам подумал, а не в том, кто сам
допускает, чтобы за него в его голове
что-то кем-то мыслилось? Почему бы
нам не признать, что есть глупость
сознания и есть умные сны? Ведь когда
мы видим сон, то это не мы его видим,
а он проясняет нам наши же состояния,
рассказывает о нас. И чтобы его
понять, нам нужно быть на его уровне,
нужно сделать усилие. Какое? Увидеть
его конкретно, а не абстрактно.
Конкретно мы видим тогда, когда не
выходим за пределы видимого. А это
сделать трудно. Для этого нужно
отказаться от "я сам" и допустить
возможность того, чтобы и в
"безбытийности" кружилась листва
бытия. Классическое философское со-
знание "не заметило" эпоху массовых
идеологических движений. Оно
концептуализировало опыт свободной
<< Пред. стр. 16 (из 44) След. >>
Список литературы по разделу