<< Пред.           стр. 2 (из 2)           След. >>

Список литературы по разделу

  Сначала пара определений.
  "Гражданские инициативы - это обозначение групп, возникающих и существующих в течение какого-либо острого локально ограниченного конфликта интересов, и состоящих из заинтересованных граждан, которые спонтанно и публично реагируют на ошибки политико-административной системы и стремятся добиться процесса принятия решений по конкретной, специфической теме".
  Примеры: строительство дороги, охрана среды, наконец, протест против постройки гаражей во дворе.
  Новые политические движения - коллективные группировки, стремящиеся поддержать или наоборот, предотвратить изменения в обществе. Это чаще всего оппозиционные или протестные движения, которые - в отличие от партий - не участвуют непосредственно в борьбе за власть.
  Однако они могут преобразовываться в партии - рабочее движение, зеленые в Германии, "Единство" у нас, которое, безусловно в скором времени преобразуется в партию.
  Они всегда в двойственном положении - между "фундаментальной оппозицией" и "реальной политикой". В первом случае они политически незначимы, во втором - им приходится пройти путь интеграции в систему и принятия правил игры (пример - эволюция "зеленых" в Германии), в результате чего они становятся элементом политической системы.
  Новейшая история социальных движений: студенческие движения 60-х годов - гражданские движения в США 50-х (был расизм, отдельно черные и белые в ресторанах, в автобусах, затем под влиянием массовых движений произошло коренное изменение межрасовых отношений) - контркультурные движения 60-х против цивилизаций потребления и успеха. Произошли глубочайшие изменения в культуре, в частности, сексуальная революция.
  Две причины возникновения НСД.
  Первая - политическая, т.е. неудовлетворенность институтами, которые не способны были включить в себя новые темы: экология, альтернативная жизнь, равноправие женщин, клонирование, реконструкция городов и регионов и т.д. Механизмы принятия решений и алгоритмы реализации интересов были настолько непрозрачны, что преодолеть блокаду новых проблем и интересов можно было только маргинальными путями. Отсюда и новые политические движения.
  Вторая причина: изменение структуры политических действий в свете СМИ. Какова традиционная структура политики? Это - партийная организация, заседания, местные организации, собрания избирателей, медленный подъем по иерархической лестнице и т.п.
  У новой, так называемой прямой политики, воплощаемой в жизнь новыми социальными движениями, другие методы: это - сбор подписей, открытые письма политикам, пресс-конференции, стачки, блокады улиц и железных дорог, захваты домов или предприятий, бойкоты, демонстрации, уличные драки, всякие "гэги", "хэппенинги" и все прочее, что вызывает отклик в прессе.
  Все это - в комбинации с традиционной политикой - открытие последних десятилетий и является новым инструментом "продавливания" интересов, в основном, для групп, которые оказываются не представлены в традиционной системе власти. Все эти методы рассчитаны на "медиализированный" мир, то есть на политическую среду, определяемую воздействием масс-медиа. В такой медиализированной среде гражданские инициативы и НСД - самый скорый и часто самый рентабельный путь достижения политических целей.
 
  Часть II
  Глобализация и смена парадигм в политической социологии
 
  Новая политическая социология.
  Речь идет о политической социологии, которая должна ориентироваться на новые реалии мира. Традиционная политическая социология возникла в конце XIX - первой половине ХХ века. Мы называли разные имена в этой связи: Макс Вебер, Михельс, Моска, Шумпетер, Кельзен. Последние существенные сдвиги в связи с проблемами плюралистической демократии и неокорпоратизма: Р. Даль, Ф. Шмитер и другие.
  Новая политическая социология своих классиков еще не породила, хотя имена Э. Гидденса, У. Бека и другие играют большую роль. И, разумеется, М. Фуко и так называемые. постструктуралисты: французские философы Лиотар, Бодрияр и др. Мы в философскую сторону особо не будем уклоняться, хотя кратко остановимся на их концепциях в дальнейшем.
  Рассматривать эту новую политическую социологию или новую парадигму политической социологии мы будем по трем темам:
  - глобализация и изменение роли суверенного национального государства;
  - права человека и новая универсалистская политика;
  - новые понимания демократии.
  1. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ
  Глобализацию можно определить очень просто. Это возрастание и усиление глобальных взаимосвязей. Но это простое определение предполагает анализ целого ряда сложных и взаимосвязанных процессов экономического, технологического, культурного, энвайронментального и политического характера. Глобализация включает в себя потоки товаров, капиталов, людей, информации, идей, образов, рисков и т.д. поверх национальных границ. Поэтому возникают новые сложные системы и политические институты, которые ограничивают роль и влияние национального государства. Это, я полагаю, главная функция глобализации, которая интересует нас в нашем политико-социологическом контексте.
  Что значит "ограничивает"?
  В политической социологии общество - это тесно связанный комплекс структур и институтов, регулируемый и управляемый суверенным национальным государством и в свою очередь оказывающий на него воздействие.
  В условиях же глобализации оказывается, что процессы, структуры ускользают из-под влияния национального государства.
  Это не означает, что его можно игнорировать или что в условиях глобализации это устарелое или неактуальное понятие. Надо рассматривать его (и традиционную политику вообще) как одну из "площадок" глобализации. Его заботы переопределяются, переструктурируются в свете глобальных процессов. Формируется не просто политика национального государства, но возникает особая интернациональная политика. Можно даже сказать, что национальное государство интернационализируется.
  Но давайте для начала кратко остановимся на основных аспектах глобализации. Выделим три таких аспекта: экономический, энвайронментальный, культурный.
 Экономическая глобализация
  Это глобализация производства и финансовых трансакций. Она тесно связана с развитием технологий переработки информации и коммуникации, создающих возможности формирования транснациональной финансовой системы и деятельности транснациональных корпораций.
  Транснациональные корпорации (ТНК) считаются авангардом экономической глобализации. Продукция компании не ограничивается страной, где она базируется, не предполагает наличие производственных мощностей в других странах, основанных на прямых инвестициях самой компании.
  Считается, что транснациональные корпорации - сами продукт и результат постколониального разделения труда, поскольку они базируются в развитых странах Запада и извлекают выгоду из дешевого труда и дешевых ресурсов слаборазвитых стран.
  Пример: "Найк". Оборот в 1974 году 9 мрд. долларов, 9 тыс. сотрудников в США и 75 тыс. в Китае, Южной Корее, Таиланде и т.д. Корпорация Они мало платят, дурные условия труда, используют даже детский труд. Лет пять назад были скандалы в связи с нарушениями прав человека.
  Экономическая глобализация ведет к сужению области экономической политики, которую контролирует государство. В традиционных моделях есть так называемые трехсторонние соглашения: государство, профсоюзы и бизнес договариваются о направлениях экономической политики, цели которой обеспечить занятость и высокий уровень потребления, гарантировать экономическую, постоянную социальную защиту и т.д. Государство благодаря своей налоговой и денежной политике реализует ставки банковских кредитований, инвестирует в общественные работы, регулируя уровень безработицы и т.д. и т.п. Это не наша задача детально об этом рассказывать. Об этом у вас еще будут особые курсы.
  Нам важно подчеркнуть, что в условиях глобализации государство оказывается в более трудной ситуации. Во-первых, у него появляются новые задачи. Оно должно не только регулировать активность собственных национальных корпораций с точки зрения национального интереса, но и - также с точки зрения национального интереса - создавать то, что вы слышите на каждом углу - "благоприятный инвестиционный климат". Это чтобы привлечь транснациональный финансовый капитал и остановить его бегство и бегство собственного капитала в более привлекательные регионы.
  Есть два основных рецепта для этого: ликвидировать воинственный тредъюнионизм и создать налоговые льготы для транснациональных корпораций.
  Отсюда следует, что экономическая политика суверенного национального государства начинает работать на благо транснациональных корпораций, и это означает, по меньшей мере, проблематизацию его функции.
  Энвайронментальная глобализация,
  Лучше сказать - глобализация процессов загрязнения окружающей среды.
  Есть три формы:
  Так называемое трансграничное загрязнение (кислотные дожди, к примеру, во всей Европе). Это скорее, не глобальные, а региональные проблемы.
  Энвайронментальная взаимозависимость, когда причины в одном месте, а следствие - повсюду: парниковый эффект, посредством которого развитые страны вызывают глобальное потепление.
  Деградация среды в целом: загрязнение вод и атмосферы негативно влияющие на все нынешние живые существа.
  Далее, третий аспект глобализации - информационный или, если брать дело шире, - культурный.
  Культурная глобализация и международный информационный порядок
  Культурная глобализация и мировой информационный порядок (МИП) обнимают собой все процессы межкультурных коммуникаций, происходящие при посредстве в основном технических информационных систем как индивидуального (РС), так и массового характера (пресса, ТВ, интернет, спутниковые и пр. системы передачи).
  Что касается содержания, то это, в основном, обычная медийная информация, т.е. новости, развлекательные программы и реклама. Согласно идее, закалывавшейся международными культурными организациями в основание МИП, его содержание должно было в некой квазинаучной форме, то есть в согласии с требованиями объективности, рациональности, обоснованности представлять общезначимую информацию о культурном достоянии разных народов; на практике эти каналы оказываются перегруженными коммерческой и развлекательной информацией. (Впрочем, развлекательная информация также имеет в основном коммерческий характер, ибо обладает функцией товара.)
  Кроме того, поскольку МИП задумывался и организовывался как орудие преодоления культурного и государственного изоляционизма, новостная и политическая информация на его каналах неизбежно оказывалась контринформацией, часто противоречащей информационной политике правительств стран- реципиентов, которые либо просто дезинформировали своих граждан по соображениям удержания власти, либо использовали масс-медиа для мобилизации и интеграции сил внутри страны, подъема национального духа, реализации протекционистских мер в экономике и культуре. И в том, и в другом случае воздействие МИП оказывалось на практике вмешательством извне во внутреннюю политическую ситуацию того или иного государства и вызывало как протест со стороны правительств, так и активное противодействие со стороны разного рода фундаменталистских национальных и культурных движений.
  Формально все участники мирового информационного порядка равноправны. На практике вес того или иного участника определяется состоянием и уровнем развития экономики и информационных технологий. Другими словами, решающую роль играют финансовые и технические возможности производства и трансляции знаний, которыми располагает та или иная страна. Как правило, информация, производимая и распространяемая разными странами в рамках МИП, выражает политические интересы этих стран. В результате страны - реципиенты подвергаются через каналы МИП информационному воздействию, серьезно корректирующему или даже принципиально изменяющему развитие политических событий в этих странах. Ценой закрытия этих каналов может быть только информационная изоляция, что также не на пользу большинству стран, ибо снижает информационный и творческий потенциал, что, в конечном счете, отражается и на экономическом развитии.
  Отсутствие достаточного технологического уровня и скудость финансов у большинства стран - участниц МИП превращает международные информационные потоки в улицу с односторонним движением, где информация направляется от развитых индустриальных стран к странам третьего мира. Существуют потоки более низкого уровня - от США к Европе, а также от Западной Европе к Восточной. Это распределение информационных потоков является отражением глобального распределения влияния в мире.
  Ныне много говорится о полицентрической организации мирового сообщества. Берется в расчет множество параметров: политическое влияние, экономическая мощь, военные возможности, в частности, наличие ядерного оружия, традиционные сферы влияния, обусловленные культурной общностью, размер территорий, количество населения и т.д., - и делается вывод о наличии в мире нескольких центров сил, в соперничестве и взаимодействии которых складывается "геостратегический" мировой порядок. Мировые информационные взаимодействия в этих расчетах почти не учитываются. На самом деле именно они наиболее показательны (хотя и мало ощутимы, если подходить к делу с точки зрения критериев тридцатилетней, полувековой или даже вековой давности, вроде количества броненосцев. танков, ракет). Распределение сил на мировой арене зависит от распределения источников и потоков информации. С этой точки зрения США вне конкуренции. Это и отражается в современной организации МИП, ярко демонстрирующего однополярность современного мира.
  Оказывается. таким образом, что мировой информационный порядок основан на парадоксе: он предполагает равное сотрудничество культур и идеологий не только обладающих неравными экономическими и техническими возможностями, но и обладающих неравными потенциальными, заложенными внутри самих идеологий возможностями распространения. Либерально-демократическая идеология "снабжена" встроенным механизмом глобализации, она - глобальная идеология по самим своим исходным индивидуалистическим предпосылкам. Наоборот, консервативные "фундаментализмы", с которыми она борется, таких механизмов не имеют, они по определению привязаны к месту, территории, фундаменту, "фундаментальны", локальны, как правило, замкнуты на себя самих. Так любой национальный фундаментализм рассчитывает на объединение и консолидацию нации, религиозный фундаментализм - на объединение и консолидацию верующих одной религии. Консолидация происходит путем подчеркивания своей особости, отличности от других. Глобализация же, наоборот, ориентирована на выделение и подчеркивание общего, как правило, за счет снижения удельного веса партикулярных компонентов.
  Глобализация и суверенитет
  Это три главных аспекта глобализации - экономический, энвайронментальный и информационный или культурный оказывают огромное влияние на социологическую модель политики как деятельности, центрированной, так сказать, на суверенном национальном государстве.
  Чтобы четко определить, каковы эти воздействия, надо ввести одно различение, автор которого англичанин Дэвид Хелд (Held D. Democracy and Global order. Cambridge, 1995.): различение между суверенным и автономным государством.
  Что такое суверенитет, мы знаем. Это государственно-правовая категория. Автономность государства - это категория реальной политики. Это не право, а способность действовать независимо во внешней и международной политике.
  Вообще-то государства никогда не были целиком автономными, всегда в большей или меньшей мере зависели от соседей. Но глобализация принципиально подрывает как автономию, так и суверенитет национального государства.
  Автономия подрывается в той степени, в которой государства понуждаются иметь дело с процессами, которые они не могут контролировать даже в принципе, поскольку они происходят вне национальных границ.
  Примеры у нас уже были. Возьмем экономическую глобализацию. Финансовая политика государств определяется не столько внутренними интересами, сколько движениями на мировых финансовых рынках. С точки зрения информации и культуры спутниковые системы Интернет несут новые идеи, делают невозможной цензуру, угрожают национальным сетям, а поэтому и национальной интеграции и сплоченности. Ну и ясно, природная среда не может контролироваться средствами собственной национальной политики. Но пойдем дальше. Меняется не только мера автономности, но, что, может быть, еще важнее, и мера суверенности государств.
  Идея суверенитета - основа современного мирового порядка: это, с одной стороны, т.е. внутри государства - способ утверждения легитимности, а с другой - вовне государства - способ существования международной системы государств в условиях их взаимозависимости. Суверенитет в этом последнем смысле - это исключительное право каждого национального государства управлять своими гражданами и вести свои собственные внешние и внутренние дела без вмешательства извне.
  Глобализация резко подорвала суверенитет государств в том смысле, что после II мировой войны возникли новые интернациональные и транснациональные институты и организации, которые первоначально ставили своей целью урегулирование международных конфликтов, но со временем стали брать под свой контроль и другие важные проблемы, даже те, которые согласно традиционным представлениям подпадали под юрисдикцию суверенных государств.
  Эти тенденции получили надлежащее оформление в международном праве. Особенно после Нюрнберга. Нюрнбергский трибунал установил принцип, согласно которому, если международные нормы, защищающие моральные ценности, входят в конфликт с законами государств, индивид, совершивший моральный выбор, с правовой и моральной точки зрения, имеет право не подчиняться законам государства.
  В международном праве права и обязанности индивида как человеческого существа (т.е. пресловутые "права человека") считаются превосходящими его права и обязанности как гражданина суверенного государства. Таким образом, впервые возник наднациональный легальный авторитет, призывающий индивидов игнорировать свое собственное государство.
  В ЕС (Европейском союзе) есть Европарламент, имеющий право принимать законы, обязательные для стран - членов союза. Ясно, что это грандиозное сужение суверенитета. Правда, ЕС - единственная организация такого рода - наднациональная организация. Все остальные, хотя они тоже в определенном смысле ограничивают суверенитет, можно назвать интернациональными. Это ООН, Мировой Банк, МВФ, так называемый G7 - Group 7. Они интернациональны, поскольку зависят от желания их членов сотрудничать, и поэтому не наднациональны. Они, как правило, не располагают орудиями навязывания своих решений, кроме согласия их членов эти решения выполнять.
  По крайней мере, не располагали. Но и при этом вмешательства происходили: скажем, интервенция в Боснии под флагом ООН. Или кредиты МВФ под условия, которые не оговариваются с соответствующим государством. Теперь в прошлом году возник новый феномен: НАТО как транснациональная организация, располагающая средствами принуждения.
  Агрессия против суверенного государства (я имею в виду Югославию) означает новый шаг в политическом развитии в условиях глобализации. С точки зрения международного права этот феномен совершенно не осмыслен. Делалась попытка придать ему правовой статус, сделав НАТО как бы рукой ООН. Но это было бы, что называется, хорошей миной при плохой игре. Идеологическое обоснование здесь было налицо (права человека), но правовое обоснование отсутствовало. Думаю, оно скоро будет возникать.
  Все это свидетельствует о том, что суверенитет ныне не един и неделим, каким должен быть в принципе. Он теперь делится между национальными, международными и иногда региональными властными инстанциями. Суверенитет - это уже не безграничная власть государства в пределах своих границ. Возникает новый феномен - интернационализированного государства, о чем мы еще будем говорить далее.
  Консервативная революция.
  Именно в ходе глобализации, а точнее в самом начале глобализации, как бы в предчуствии глобализации в первой половине ХХ столетия возникла идея консервативной революции. Ее отдаленные родители - Ницше и Шпенглер, прямые - Зомбарт, Э.Юнгер, Г.Фрайер, уже упоминавшийся в первой половине курса К.Шмит и др. Она понималась как "революция восстановления и воссоединения всех государственных сил ХХ столетия против революции разрушительного освобождения XVIII столетия".
  В пору Веймарской республики эти идеи получили широчайшее распространение в Германии. Грядущая "революция справа" мыслилась не как шаг назад, а как рывок вперед, не как реставрация старых режимов, а в государственническом стиле - как создание авторитарного "органического государства". При этом вместе с западным либерализмом, эгалитаризмом, рациональной хозяйственной этикой отвергалась идея прогресса. Историческое развитие не линейно и однонаправлено, но имеет круговой характер - явный отзвук идей Ницше. Именно "вечное возвращение того же самого" дает ключ к тому, как надо понимать слово "консерватизм", говорил один из лидеров консервативной революции Армин Мёлер. Отсюда и его знаменитый афоризм: "Быть консервативным означает не держаться за вчерашнее, а жить тем, что значимо всегда".
  Эти соображения вели к некоторым идеям, которые актуальны и в эпоху глобализации. В 1916 г. Э.Трельч ("Немецкая идея свободы) писал: "Наряду со свободным принятием ответственности немецкая идея свободы включает в себя право духовных индивидуальностей и их взаимное уважение. Будучи перенесенным на мир народов это означает систему взаимного уважения и свободного развития народных индивидуальностей с правом ограничиваться тем, что необходимо для государственного существования и с взаимным уважением свободы развития в этих рамках".
  Духовные индивидуальности - это государства. Следовательно свобода в концепции консервативной революции - это свобода государств, народов, а не индивидов. Консервативная революция должна открыть путь к мирному сосуществованию народов, каждого на собственных основаниях. Именно этом я и имел в виду, говоря о консервативной революции как единственной последовательной альтернативе глобальному международному информационному порядку.
  2. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ.
  Глобализация тесно связана с периодизацией современной истории. О фактической стороне глобализации никто не спорит, но спорят о том, свидетельствует ли глобализация о наступлении нового исторического времени, или она является продолжением процессов, начавшихся ранее. Первый тип концепций - глобализация как продолжение.
  Постмарксистская концепция.
  Традиционно марксистский политический и социальный анализ ведется на уровне национального государства. Но в принципе взаимоотношения производственных сил и производственных отношений, взаимоотношения труда и капитала не предполагают с необходимостью сведения к национальному государству, то есть к обществу, замкнутому в определенных территориальных границах.
  Наоборот, анализ капиталистического производства необходимо показывает его стремление к глобальной экспансии - через поиск новых рынков, дешевого сырья, рабочей силы и т.д.
  Самым развитым применением марксизма к анализу глобализации является теория мировых систем Иммануила Валлерштайна (Wallerstein. The Capitalist World Economy 1979).
  Согласно W., глобальная ориентация и глобальное распространение капитализма - не новое явление. Логика экспансии наблюдалась уже в 16 веке. Вместе с тем, капиталистическая мировая система уникальна, поскольку в ней глобальная экономика сочетается с политическими системами национальных государств в противоположность предыдущим мировым экономикам, которые были скорее региональными, чем глобальными, и зиждились на политических системах империй. Имеются основные государства - ядра глобализации - США, Европа, Япония и а государства - так называемые страны "третьего мира". Это соотношение делает возможной экспансию. Есть еще "полупериферические" государства - "экономические тигры" юго-востока Азии, нефтяные и социалистические государства, которые являются буферной зоной, предохраняющей от открытых конфликтов.
  Другое направление - это концепции, трактующие глобализацию как постмодернизацию, т.е. указывающие на то, что с глобализацией приходит абсолютно новая уникальная социальная и культурная эпоха.
  Постмодерн как социокультурная эпоха
  На тему потмодерна в связи с глобализацией написано множество книг. Укажу хотя бы две, может быть, наиболее представительные: M. Featherstone e.a. (eds) Global Modernities; M. Featherstone e.a. (eds) Global Culture.
  Можно выделить несколько признаков и оснований постмодерна.
  1. Постмодерн - это "постнаучная" эпоха. Современная наука - самое любимое (кроме, разве что, политической демократии) дитя модерна - привела к коренному изменению взглядов на мир. Суть науки - рациональная процедура познания. Рациональное научное познание стало основанием того, что Макс Вебер назвал "расколдовыванием" мира, которое, должно было уничтожить магическое по свое природе традиционное мировоззрение.
  Но тотальное онаучивание мира сплошь и рядом приводит к противоположным результатам. Усложнение технологических, экономических и социальных систем в процессе их постоянного частичного усовершенствования, надстраивания и достраивания постепенно приводит к тому, что они становятся непостижимыми и неконтролируемыми со стороны самих их создателей и обретают собственные, незапланированные и неконтролируемые человеком модели деятельности. Именно этим объясняется множество так называемых техногенных катастрофы, именно этим объясняются провалы политической демократии, приводящие к власти демократическим путем авторитарных лидеров, именно этим, наконец, объясняются экономические кризисы, которые люди учатся предсказывать на основе теории "круговых процессов", "больших волн" и т.д.
  Макс Вебер писал, что главной чертой эпохи модерна, когда человек освободился от магии и религиозных суеверий и обрел подлинную автономность в мире, стала именно принципиальная познаваемость мира, то есть потенциальная возможность объективно познать все, что угодно. (Это собственно и означает "расколдованность".) Но вопреки оптимистическому взгляду, наступила пора, как пишет Хабермас, "новой неупорядоченности" или, лучше сказать, новой непрозрачности. "Непрозрачность" - сравнительно нейтральный термин. На самом деле можно говорить о новой "заколдованности", о новой магической эпохе. Под магической эпохой я подразумеваю не повсеместное распространение знахарей, колдунов и народных целителей и не суеверия основной массы народов, и даже не отношение простых (и непростых) людей к техническим артефактам. Еще важнее становится в значительной степени магический характер мышления и действования самых "продвинутых" представителей модерна - ученых и "менеджеров, создающих и контролирующих системы, природа которых часто неясна им самим и не поддается их управлению.
  2. Другая важная черта современной эпохи - сжатие или просто даже исчезновение пространства. Это надо понимать не в физическом, а в психологическом и даже в идеологическом смысле. С одной стороны, скоростной транспорт и распространение поистине магических средств мгновенного дальнодействия (например, электронная почта) делает пространство иррелевантным по отношению к целям деятельности. С другой стороны, глобальное распространение идентичных культурных образцов также делает пространство иррелевантным. Повсюду каждый человек может воспользоваться одним и тем же комплексом услуг, как то: получить деньги по кредитной карте, пообедать в "Макдональдсе", получить комнату с ванной, просмотреть новости СNN и т.д. Пространство становится иррелевантным потому, что перестает быть традиционным, то есть утрачивает свое изначальное родство с населяющими его людьми, состоящее в органичной специфической с ними связи. Оно теперь не субстанционально, а функционально: исполняет хозяйственную, рекреационную и т.д. функции. Иррелевантность пространства психологически и идеологически равносильна его исчезновению.
  3. Утопическая природа глобального мира. Начало процессу исчезновения пространства было положено на заре Нового времени, его можно связать с возникновением утопий (от греч. ou "нет" и topos "место" -"не имеющее места", "нигде не находящееся"; первоначально - название романа Томаса Мора о воображаемом совершенном государстве). Возникновение утопий стало принципиальной заявкой на создание социальных общностей, не нуждающихся в месте, наоборот, принципиально отказывающихся от места, поскольку места были связаны с традициями и в сознании того времени слишком крепко отождествлялись со специфичностью многовековой народной жизни. Реальные земные ландшафты, реки, горы и ущелья были полны мифов, теней предков, в них жило не только настоящее, но и прошлое. Ясно, что будущее совершенное общество его конструктор не мог поместить в недоступных горах, поскольку как бы оно ужилось с духами гор, живущими по иным, традиционным правилам. Тогда было иррелевантно время, но пространство только и было релевантно. Чтобы избежать возмущающего действия пространства, утопия и стала утопией.
  Утопия, воплощаемая в реальность, начинает господствовать в процессе глобализации. Но она как была, так и осталась враждебной пространству, поэтому она предполагает и требует психологического и идеологического уничтожения пространства. Если в пору своего зарождения утопия была нигде, то теперь она, можно сказать, везде и нигде, потому что запас "где" становится скуднее и скуднее.
  4. "Протест пространства". Такая тенденция вызывает "протест пространства", которое не хочет исчезать. Этот протест воплощается в возрождении локальных традиций, иногда в агрессивном национализме и в возрождении геополитики. Даже исконные жители современной реализованной утопии (хотя могут ли жители утопии быть исконными!) ищут возможности уйти из времени, в котором они обитают, в пространство и используют для этого туризм.
  Вместе с тем консерватизм начинает все более властно проявлять себя в самом духе эпохи. Но в странном и нетрадиционном обличьи - в обличьи постмодерна. Постмодерн не просто являет собой отрицание духа модерна, но и содержит в себе существенные элементы консерватизма: максимально возможный отказ от абстракций и генерализаций (абстрагирующие и генерализирующие традиции мышления и соответствующие им социальные группы имеют в рамках постмодернистского подхода статус частных культур, имеющих равное с другими право на существование, сам пресловутый "отказ от метаповествований" означает внутреннее неприятие абсолютистского мировоззрения глобализации), подчеркивание роли эзотерики, закрытость групп, сосуществование идеологий и традиций и т.п. Но в то же время постмодерн недисциплинирован, оторван от "земли", его факты не конкретны, но виртуальны, то есть в некотором смысле утопичны. Больше того, постмодерн виртуализирует и сами вроде бы независимые от него проявления консервативной политики, которая становятся предметом свободного выбора. Это виртуальный консерватизм. Подлинный, "почвенный" консерватизм не оставляет своему субъекту права на выбор, а прорастает в нем с непреложностью органического.
 Политика в эпоху постмодерна
  Несколько предварительных соображений о политике во время постмодерна. Она характеризуется здесь на примере российской политики.
  Если отвлечься от слабой процедурной организации (что не удивительно, если принять во внимание краткость демократического опыта в России), то в качестве одного из главных признаков российской политики можно назвать практически полное отсутствие социально-слоевой идентификации политических партий. Многочисленные попытки отдельных партий и их лидеров установить предполагаемую классическими политическими учениями "принципиальную координацию" между партией и ее доктриной и соответствующим социальным слоем многократно и красноречиво проваливались. Нет партии рабочих или партии крестьян, нет партии бедных и партии богатых.
  Формирование блоков и движений регулируется не социальной (социально-слоевой) близостью участвующих в них партий, а актуальными политическими темами, на основе которых может возникнуть временная общность целей, и конкретными политическими ситуациями.
  Мы не будем здесь углубляться в вопрос о том, что происходит с социальной структурой и как возникают новые социальные дифференциации, обусловленные скорее свободой выбора стиля жизни, чем объективной, "онтологической" соотнесенностью с классовым положением индивидуумов. Подчеркнем лишь еще раз: для сегодняшней политики характерно: (а) отсутствие классовой, сословной или какой-то иной "социально-структурной" определенности, (б) терпимость, доходящая до политического промискуитета, (в) "пунктирный" характер политической линии, которая проявляется не непрерывно, а в ряду изолированных друг от друга конкретных событий и ситуаций.
  Теоретики постмодерна
  Постмодерн - прежде всего философская идея, наиболее ярко выразившаяся в новой эпистемологии, связанной прежде всего с именами французских философов М.Фуко, Ж. Бодрийяра и Ф.Лиотара. Это не значит, конечно, что они "изобрели" постмодерн; просто с их работ началось осознание особенностей современного опыта, делающим его отличным от опыта предыдущих времен - осознание начала новой когнитивной эпохи в истории человечества. Если обобщить их соображения, то окажется, что для опыта постмодерна характерны три основных момента: во-первых, постмодерн ставит под сомнение характерное именно для модернистской эпистемологии четкое разделение субъекта и объекта, во-вторых, постмодерн не доверяет так называемым "метаповествованиям", то есть глобальным объяснительным концепциям, в-третьих, постмодерн ставит в центр внимания воспроизводство, репродуцирование, а не производство, как это делал ранний капиталистический модерн.
  1. Ж. Бодрийяр отправлялся от марксова анализа капиталистического производства, прежде всего, от анализа различий между потребительной и меновой стоимостью. Потребительная стоимость - это ценность объекта с точки зрения его способности удовлетворить определенные человеческие потребности. Меновая стоимость - это рыночная стоимость объекта или продукта, измеряемая его ценой. Именно как предмет, обладающий меновой стоимостью, объект, согласно Марксу, становится товаром. С превращением объекта в товар Маркс связывал всю динамику капиталистического производства.
  Бодрийяр добавляет к марксову анализу ряд категорий и развивает на этой основе своеобразную семиотическую теорию производства. Можно говорить о четырех видах логик, проявляющихся в современном производстве и современном потреблении: логика практической деятельности, которой соответствует потребительная стоимость вещи, логика уравновешивания, которой соответствует меновая стоимость, логика амбивалентности, которой соответствует символическая стоимость, и логика различения, которой соответствует знаковая стоимость. Эти логики находят свое воллощение в институтах, соответственно, потребления, рынка, дарения и статуса. Причем потребление согласно потребительной стоимости часто оказывается не главным в предмете, главным оказывается его способность репрезентировать статус. Функция товара как знака состоит не столько в удовлетворении потребности, сколько в символизации и репрезентации самой этой потребности. Товар не столько удовлетворяет потребность, сколько обозначает статус.
  Поэтому первичность потребностей в человеческой жизни и общественном развитии - миф. Между индивидуумом и вещью нет прямой связи через потребность. Субъект отделен от объекта. Их связывает друг с другом то, что диктует формы потребления, а именно: жизненные формы и стили, представляющие собой неосознаваемую структуру социальных связей, выраженную в знаках и символах, в частности, в знаковых объектах - товарах.
  2. От понятия знака Бодрийяр переходит к понятию кода. Применительно к обществу можно говорить, что совокупность ценностей группы, к которой принадлежит человек, есть код его потребления. От товара как кода, он переходит к переходит к кодам вообще, наличие многообразия которых начинает рассматривать как исключительную черту современного общества, современной жизни, современного опыта вообще. Коды господствуют не только в производстве и потреблении, но и в науке, например, биологии (ДНК), где они приобретают фундаментальную роль в объяснении процессов становления организма, в компьютерной и коммуникационной технике, а при их посредстве проникают во все области жизни. Эпоха кодов, говорит он, идет на смену эпохе знаков.
  Коды выполняют две главные функции. Первая - функция совершенного воспроизведения объектов. Копия и есть оригинал, или ни то, ни другое - не копия и не оригинал, поскольку код оригиналом не является (оригиналом может быть только природный объект, а код - это система знаков).
  Наличие кодов расширило воспроизводство до невероятных масштабов. Реальные объекты "утратили доверие", потому что все они моделируются и воспроизводятся искусственно. Коды позволяют "обойти" реальность и порождают "гиперреальности" (голография, виртуальная реальность и т.д.). Возникает феномен "обратимости". Это ведет к исчезновению "конечностей" любого рода; все оказывается включенным в одну всеобъемлющую систему, которая тавтологична. Это эпоха симуляции и симулякров (от лат. simulatio - видимость, притворство, имитация).
  В современных европейских языках словом "симуляция" обозначается не только имитация, подражание вообще, но, в первую очередь, имитирующее представление функционирования какой-либо системы или какого-либо процесса средствами другой системы или другого процесса (например, компьютерная симуляция производственного процесса). Так же симуляцией именуется изучение какого-либо объекта, недоступного прямому наблюдению, посредством "симулирующей" модели. В русском языке и в том, и в другом случае употребляется слово моделирование.
  Что же касается "симулякров", то это слово, также ведущее свое происхождение от simulatio, обозначающее образ, репрезентацию чего-либо, или какое-либо несубстанциональное, несущностное сходство предметов или явлений. Единственное число - simulacrum, множественное - simulacra. По сути дела, это слово обозначает модель (математическую, компьютерную или иного рода модель). В русском языке применительно к философскому контексту уже устоялся термин "симулякр" или "симулякра" в ед. числе, и "симулякры" - во множественном.
  Мир становится миром симулякров. На человеческую жизнь это оказывает поразительное влияние. Она становится одномерной, ибо противоположности либо сглаживаются, либо вовсе исчезают. Благодаря таким жанрам, как перформанс или инсталляция, переход от искусства к жизни оказывается либо незаметным, либо вовсе несуществующим. В политике, благодаря репродуцированию идеологий, более не связанных с "социальным бытием", снимается различие между правым и левым. Различие истинного и ложного в общественном мнении - в среде масс-медиа, прежде всего, - перестает быть значимым; значима сенсация. Полезность и бесполезность объектов, красивое и безобразное в моде - эти и многие другие противоположности, определявшие ранее жизнь человека, теперь сглаживаются и исчезают. И главное, что исчезло - это, как уже сказано , различие между реальным и воображаемым. Все равно в мире "гиперреальности".
  Есть ли выход за пределы этой всеобъемлющей системы? Бодрийяр предлагает выбор "фатальных стратегий" вместо становящихся стандартными в этом мире банальных рефлексивных стратегий. Первые ориентированы на объект, вторые на субъект. Первые предполагают азарт, риск в преследовании предмета, экстатическое отношение к нему. Вторые - рефлективную интеграцию в систему гиперреальности. Политический смысл фатальных, судьбоносных стратегий - следование массе, а не интеллектуалам, ибо массы - обожающи и экстатичны в своем отношений к вещам и людям, а интеллектуалы - рефлексивны. Устремления масс ведут, таким образом, к пределам системы. Отсюда - парадоксальный смысл "фатальной" стратегии конформизма.
  Сгущение образов и преувеличение силы мира симулякров, конечно, имеется у Бодрийяра. Но, даже если попытаться подойти к делу трезвее и дифференцировать симуляционные и реальные аспекты действительной сегодняшней жизни, невозможно будет не признать, что имеется мощная тенденция к симуляции всего и вся. Недавно прокатившаяся по миру волна споров о возможности клонирования организмов, связанная с очередным судьбоносным шагом научной технологии, показала, что протесты ни к чему не приведут. Пришествие симулякров неотвратимо. Поиск же фатальных стратегий, состоящих в пробуждении любви к объекту, ведет к авантюризму как выходу на индивидуальном уровне или к персонификации власти со всеми вытекающими отсюда действительно фатальными последствиями.
  3. У Лиотара постмодерн - это отрицание тоталитаризма. Тоталитаризм здесь надо понимать не в политическом, а, скорее, в теоретическом смысле, в смысле отказа от идеи целого (лат. totum - все, целое, совокупность, totaliter - все, полностью), которое целиком и полностью определяет части. Лиотар констатирует, что описания общества как целостности, тотальности, независимо от того, как "оформлено" это описание, представляется все более и более неадекватным по причине утраты в современном мире доверия к метаповествованиям. Метаповествования - это всеобъемлющие теории, например, теория социальной эволюции, или теория закономерного чередования социально-экономических формаций, или учение о том, что целью общества является удовлетворение потребностей его членов, либо доктрина о целом, предшествующем частям и их, части определяющем. Отличительным признаком и теоретической, а так же и социальной функцией метаповествования является дедуцированием (если речь идет о теории) или навязыванием (если речь идет о мире социальной практики), соответственно, теоретических решений или форм поведения, которые диктуются заранее принятым способом видения целого. Метаповествование (или "метанарратив", если быть ближе к терминологии Лиотара) предполагает телеологию, то есть идею смысла и цели целого, которая оправдывает, обосновывает, легитимирует насилие в обществе и использование знаний для целей насилия. Метаповествование наделяет смыслом науку, политику, просто всякий фрагмент социального поведения.
  Лиотар рассматривает метаповествования как языковые игры. Согласно концепции языковых игр Л.Витгенштейна, никакая теория не в состоянии понять язык в его целостности, разве что она сама является одной из языковых игр. Так же, считает Лиотар, надо подходить и к метанарративам: каждый из них - языковая игра, являющаяся одной из множества языковых игр. Таким образом, спекулятивные метаповествования релятивизируются. Сами они претендуют на объективное описание явлений. Лиотар же требует рассматривать каждое из них как языковую игру, правила которой могут быть вычленены путем анализа способов соединения предложений друг с другом.
  Пример: языковая игра "наука". Каковы ее правила?
  * В качестве научных допускаются только дескриптивные суждения.
  * Научные суждения по существу отличаются от нормативных суждений, которые только и используются для легитимации всякого рода гнета и насилия.
  * Компетентность требуется только от того, кто формулирует научные суждения, а не от того, кто их принимает и использует.
  * Научное суждение существует как таковое лишь в системе суждений, которая подкреплена аргументативно и эмпирически.
  * Из предыдущего следует, что языковая игра "наука" требует от участника знакомства с современным состоянием научного знания
  Cказанное свидетельствует, что научная игра не требует теперь метанарратива для цели собственной легитимации. Правила ее имманентны, то есть содержатся в ней самой. Для того, чтобы вести ее успешно, конкретному ученому вовсе не нужно добиваться освобождения от кого-то или чего-то, а также не нужно демонстрировать "прогресс" знания. Достаточно того, чтобы его деятельность была признана соответствующей правилам игры, то есть признана в качестве научной деятельности другими представителями ученого сообщества. Наука, таким образом, оказывается самоподдерживающимся предприятием, не нуждающимся в каком-то внешнем по отношению к ней самой оправдании или обосновании.
  Но наличие такой игры ничего не говорит о важности науки и месте, которое она занимает в современном обществе. Поэтому Лиотар идет дальше. Как явствует из приведенных правил, научные суждения требуют эмпирического подтверждения. В сложных случаях само получение подтверждения требует комплексной технологии. Технология организуется согласно принципу эффективности, то есть для получения наибольшего результата при наименьших затратах. Но комплексная технология требует денег. Тот, кто располагает финансами, оказывается в состоянии получить искомое доказательство своих теоретических суждений. Таким образом, говорит Лиотар, технология оказывается не следствием "применения" научных суждений в промышленной и социальной практике, а средством получения самих этих научных суждений.
  Так "составляется уравнение из богатства, эффективности и истины", - констатирует Лиотар. Поскольку по причине ограниченности ресурсов подход с точки зрения эффективности преобладает, истина оказывается на стороне лучше финансируемых исследований. Ибо именно те, кто имеет достаточно финансирования, оказываются в состоянии обеспечить технологию, нужную для получения эмпирического подтверждения. Более того, на их стороне оказывается и справедливость: получение эмпирического подтверждения свидетельствует о том, что распределение средств было справедливым. А если те, кто имеет финансы, имеют и власть (а это, по Лиотару, неизбежно, ибо они получают доход, используя результаты исследования), то оказывается, что наращивание технологий есть одновременно наращивание власти, богатства, истины и справедливости. И все это находится на одном полюсе общества, то есть локализовано в одних и тех же социальных группах. Знание, воплощенное в современной высокоразвитой науке, оказывается, если следовать Лиотару, не только сила, оно же - и власть, и богатство, и истина, и справедливость.
  Но все это справедливо лишь при условии, что эффективность как критерий применения технологий не ставится под вопрос. Если же возникает сомнение в применимости этого критерия в науке, то есть как только он выходит из пределов научной игры, возникает необходимость метанарратива для ее обоснования. Такой метанарратив предоставляет современная системная теория общества (Парсонс, Луман).
  Все в целом - системная теория общества и языковая игра "наука" - неотъемлемые элементы когнитивной эпохи модерна. В новых условиях - в условиях постмодерна - на смену гладкому функционированию систем идет плюрализм подходов, непредсказуемость ходов в игре, отклонения и раскол. Если правила игры, хотя бы некоторые, отвергаются, то невозможно говорить об "ошибке", о "неправильном ходе" в игре. А эти новые условия наступают: как показывает Лиотар, не существует логической возможности редукции общих суждений к конкретным ситуациям и обстоятельствам дел, и поэтому распад метанарративов - естественный путь преобразования человеческих знаний.
 Природа постмодерна
  В таблице показаны сравнительные характеристики модерна и постмодерна как двух социокультурных эпох (Friedman J. Post-modernism).
 
  Модерн Постмодерн научное познание мудрость (культурное постижение) большая теория замкнутые смысловые констелляции универсализм партикуляризм символическая значимость симулакры связность (согласованность) коллаж, пастиш цельность (холизм) фрагментарность история истории рациональное эго либидозное я интеллектуальность чувственность
  Попытаемся теперь подвести итог и сформулировать более или менее целостное и более или менее приемлемое понимание постмодерна. Прежде всего, надо однозначно выяснить, что понимать под словом постмодерн: состояние мира, грубо говоря, или стиль мышления Это не простой вопрос. С одной стороны, совершенно ясно, что мир, в котором мы живем, пронизан именно чертами модерна: повсеместная бюрократизация, господство экономического и технологического принципа принятия решений, технизация повседневной жизни, наконец, достаточно тяжелый и достаточно примитивный, без всяких технологических "симулякров" повседневный труд, обусловленный "фатальной" потребностью выживания и т.п. Разделение объекта и субъекта в таких условиях не вызывает сомнений: объект имеет четкий профиль как объект удовлетворения моих потребностей. Если мир, в основном, именно таков, то постмодерн может рассматриваться как роскошь, которую могут себе позволить интеллектуальные слои, да и то не повсюду, а в основном в развитых странах Запада.
  В таком случае постмодерн - это особенность когнитивного стиля "разлагающихся" высших слоев общества эпохи позднего капитализма. А вся эта борьба с "метанарративами" может интерпретироваться в старом добром советском духе как попытка борьбы против истории, с неизбежностью выводящей на чистую воду паразитические слои общества. Попытки такого истолкования постмодерна имеются, и их не так уж мало (хотя, разумеется, все это выражено не так прямо, как в последних нескольких строках).
  Но, с другой стороны, сама реальность современного мира демонстрирует те качества, которые в приведенной выше таблице фигурируют под рубрикой постмодерн. Это разные формы "мудрости" или культурного постижения, которые, как бы они ни выглядели смешными в глазах рационалистически воспитанного интеллектуала, пользуются успехом у все более широких кругов населения: от астрологии до мудрости народных магов и "целителей". Это многообразные, более или менее замкнутые эзотерические группы, "выращивающие" собственные институциональные структуры путем социального инсценирования. Это национальные, этнические, правовые, идеологические и прочие, и прочие целостности, обладающие собственными логиками и создающие собственные "истории" (собственные "метанарративы"), цель которых - легитимация их существования и их претензий на место в сообществе других таких же целостностей. Все это вместе и создает "пастиш" или "коллаж" - в общем пестрый, многообразный и противоречивый образ современного мира.
  Об этом пишет Дж.Фридмэн: "Можно утверждать, что именем "постмодернизм" обозначается определенный аспект фрагментации глобальной системы. Существует связь между децентрализацией накопления капитала, падением гегемонии Запада, отказом от модернизации как стратегии саморазвития и возникновением полифонии, поликультурализма и автохтонных движений "четвертого мира". Можно провести интересную параллель между разными видами фрагментации: фрагментацией знания на отдельные, не зависимые друг от друга области, распадом эволюционных схем общественных типов на многообразие культур, мыслящихся как несоизмеримые друг с другом, "этнификацией" национальных государств, происходящей вследствие как регионализации, так и иммиграции... Индивидуум в таких условиях также подвергается изменениям, влекущим за собой преобразование правил идентификации и конструирования смыслов". Все эти процессы характеризуют глубину изменений, охвативших социальную, экономическую и культурную сферы глобального сообщества. В этом смысле постмодерн как стиль мышления оказывается соответствующим самой конституции современного мира.
 3. Новые образы демократии.
  Демократия - это термин, легитимирующий политические режимы в ХХ веке.
  Хотя были работы, провозглашающие падение коммунизма и на этой основе триумф демократии, широко признано, что, так сказать, "реально существующая" демократия не работает так, как следовало бы. Это иллюстрируется, во-первых, падением числа избирателей, во-вторых, ростом обвинений в адрес политических партий, в-третьих, все большей зависимостью от mass-media, которые заставляют политические проблемы быстро возникать и так же быстро исчезать. Публика апатична, цинична, электорат нестабилен.
  В результате идеальная модель демократии восхваляется, тогда как ее реальное функционирование подвергается глубокой критике. В то же самое время делаются попытки выработать новую модель демократии, которая соответствовала бы реалиям современного мира - мира глобализации и постмодерна.
  Можно говорить о трех таких главных моделях: (I) модель deliberative democracy Ю. Хабермаса, (II) модель радикальной демократии (Laclau-Mouffe), (III) модель глобальной демократизации (D. Held). Все они представляют собой реакцию на сложность современных обществ, то есть попытки выяснить, как демократия возможна ввиду разрушения традиционных социальных солидарностей и усложнения социальных систем (бюрократизация и воздействие экономических факторов).
  Сложные общества
  Главные характеристики современных сложных обществ:
  1. Крайне дифференцированное разделение труда, осуществляемое в специализированных подсистемах. Возникает фрагментированное общество, где факты и явления, происходящие в одной социальной среде невозможно "транслировать" в другую. (Пример: религиозный опыт невозможно истолковать в политическом контексте или в контексте исследовательской лаборатории. Часто просто язык одной сферы непонятен в другой.) При этом, хотя взаимопонимания между сферами нет, функционально они взаимозависимы.
  2. Резко уменьшается социальная солидарность, и именно по причине изменчивости и фрагментированности социо-культурных формаций современного общества. Т.е. разрушаются классовые структуры, идентичности, политические организации, которые все время лежали в основе демократического общества.
  3. В сложных обществах - "слабое" государство. Это по двум причинам. Во-первых, из-за разрушения солидарностей, оно перестает рассматриваться как легитимное. Во-вторых, из-за глобализации оно не в состоянии защищать коллективные интересы и проводить реформы, направленные на всеобщее благо.
  Усложнение обществ ведет к тому, что традиционная модель демократии оказывается устаревшей. Мы раньше говорили о Шумпетере, который считал, что классическая демократия невозможна, поскольку она предполагала полное участие граждан в принятии решений, а современная демократия состоит в соревновании партий за голоса избирателей и участие граждан в политике не напрямую, а через посредство избранных ими профессионалов. Но даже эта шумпетеровская демократия уже невозможна в сложных обществах, хотя бы потому, что отсутствует подлинная конкуренция, делающая возможным выбор со стороны избирателей.
  Причины следующие:
  (а) Нет настоящей конкуренции, потому что партии ведут в принципе одну и ту же политику. Это потому, что они вместе образуют политическую субсистему, замкнутую на себе и со своими законами и отделимую от других субсистем.
  (б) Самые важные переговоры идут за сценой и просто не видимы избирателю.
  (в) Усиление mass media ведет к исчезновению публичной сферы дискуссий и споров. Это потому, что самые важные проблемы и решения инициируются и продуцируются не гражданами, а теми, кто управляет media. В результате граждане и в политике оказываются всего лишь потребителями, реального выбора. Это опасная ситуация, чреватая тоталитаризмом.
  Хабермасовская модель рефлексивной демократии
  Именно к этой ситуации сложных обществ и обращается Хабермас [Structur der Offentlichkeit. 1981 Structural Transformation of the Public sphere. 1989].
  Общество у него делится на четыре главных сектора, которые представляют собой результат функциональной дифференциации в процессе модернизации.
  I экономика
  II бюрократическое государство.
  Здесь социальные акторы ориентируются, строя стратегии на основе своих представлений об общественном интересе. В качестве основных посредников в коммуникации и управлении здесь выступают деньги и власть. Результат - высокая степень эффективности.
  III публичная сфера гражданского общества
  IV частная (домашняя сфера)
  Здесь цель - не достижение объективных, внеличностных результатов, а коммуникация как таковая, понимание людьми друг друга. Действие здесь - не инструментальное (получение объективных, внеличностных результатов) и не стратегическое (воздействие на других людей) действие, а коммуникативное действие. Коммуникация здесь - самоцель. Эти две последние сферы обнимаются у Хабермаса понятием жизненного мира (life world).
  В ходе модернизации и дифференциации обществ, то есть в процессе становления современных сложных обществ происходит постоянное проникновение I и II сфер в III и IV сферы - то, что Хабермас называет "колонизацией жизненного мира". Колонизация осуществляется следующим образом:
  - публичная сфера расширяется таким образом, что главными действующими лицами в ней становятся крупные организации, такие как политические партии с их олигархическими тенденциями, и из нее вытесняются индивиды,
  - ясное различие между частным и общественным исчезает, в общественной (public) сфере действуют крупные организации (партии, группы интересов), проводящие частный интерес вместо универсального общественного интереса,
  - общественное фрагментируется, и исчезает интерес общества как целого,
  - mass media делает граждан пассивными реципиентами продуктов "культурной индустрии" и консенсус возникает без рационального размышления и принятия.
  Все это и есть процесс разрушения рациональной коммуникации, свойственной жизненному миру, путем проникновения в нее экономики и государства.
  Какой же выход из этой ситуации предлагает Хабермас? Он полагает, что в современном обществе нет перспектив возрождения публичной сферы в ее прежнем виде и на прежних основаниях. Идти следует другим путем: организации и институты, которые разрушили публичную сферу, должны быть демократизированы изнутри их самих. То есть, политические партии и организации, государственные институты, медиа должны быть организованы так, чтобы стать открытыми для рационального обсуждения, они должны сопротивляться концентрации денег и власти и трансформироваться в направлении демократической публичной сферы. Условно говоря, "колонизатор" должен превратиться в того, кого он "колонизировал".
  Для достижения этих целей следует избрать два направления деятельности.
  (1) Развивать и поощрять социальные движения, которые должны играть большую роль в формировании общей воли, причем в более неформальных терминах по сравнению с традиционными политическими каналами. (2) Совершенствовать конституционно-правовые институты, то есть вводить более демократические процедуры в деятельность политических партии, усиливать роль плебисцитарных элементов в конституциях, усиливать контроль над медиа для обеспечения воздействия критической аудитории.
  Критика Хабермаса
  Попробуем оценить концепцию Хабермаса в контексте нашего курса.
  Ясно, что хабермасовская теория - анти-постмодернистская. Хабермас ищет в общем и целом тотального консенсуса. Его смущает как раз партикуляризация интересов и невозможность добиться общественной солидарности. Лиотар же, о котором мы говорили, считает идею консенсуса "террористической" и видит в ней попытку институционализации "метанарратива". Это онтологизация конкретной языковой игры ("демократия").
  Эта хабермасовская ориентация на консенсус идет не только против теории постмодерна, но и против практики социальных движений, таких как феминистские, мультикультуралистские, религиозно-фундаменталистские: они считают, что идея Хабермаса состоит не столько в подчеркивании различий, сколько в их преодолении во имя общего согласия. Это первое из направлений критики Хабермаса.
  Другое состоит в том, что его теория ориентирована на исключение из демократического сообщества определенного рода идентичностей, которые не соответствуют идеалу "рационального критического индивида". Здесь надо ввести два важных понятия, играющих важную роль в современной общественно-политической дискуссии: понятия "инклюзии" и "эксклюзии" ("Inclusion" - "Exclusion"). Речь идет о включении в контекст или исключении из контекста современного демократического сообщества определенных социальных групп. Эксклюзия - это как раз исключение групп, которые не соответствуют нормам либерально-демократической политики. Хабермасовский консенсус как раз и предполагает такое исключение (эксклюзию), а потому маргинализирует многие группы. Поскольку демократический консенсус у него создается путем рациональной аргументации, он становится как бы орудием доминирующих общественных групп и средством "эксклюзии" групп, не обладающих рациональным стилем. Это такие группы, как национальные меньшинства, сексменьшинства, разного рода фундаменталистские группы, феминистки и т.д.
  Для того, чтобы создать подлинно "инклюзивную" демократию, нужно включать в демократический процесс и другие формы дискурса. А этого теория Хабермаса не предполагает, поскольку единственной формой достижения согласия у него оказывается рациональный дискурс.
  Постмодернистская радикальная демократия.
  Для сторонников постмодерна проблема демократии состоит в том, как избежать тоталитаризма, неизбежно ассоциируемого с абсолютизацией истины и ценности, с одной стороны, и фрагментации и дезинтеграции солидарности, обусловливаемой "языковыми играми", - с другой.
  Модерн и до-модерн (традиционное общество) здесь проблематизируются. В до-модерне монарх воплощал в себе знание, легитимность, власть; в модерне то же самое воплощало в себе суверенное национальное государство. Ликвидация суверена открыла возможность демократии, где истина, ценность, власть могут быть оспорены и в этой области воцаряется конкуренция. На это же открыло возможность тоталитаризма, ибо для самых политических сил, олицетворяющих самые разные точки зрения, появилась возможность захвата позиций "в центре" и утверждения обязательности какой-то истины и ценности. Поэтому ныне, в постмодерне, стает вопрос о защите плюрализма от тоталитаризма как вопрос о радикальной демократии. [Laclau and Mouffe. 1985. Hegemony and Socialist. Strategy. Toward a Radical Democratic Politics. London.]
  Эти авторы понимают либеральную демократию по-пост-модернистски. Что это значит? Демократия - это то, что воплощено в современных западных политических институтах и в современной политической риторике, но это не нечто субстанциальное (как, например, неотъемлемые, естественные человеческие права, в которые верили мыслители Просвещения), а скорее "языковая игра". Поэтому само принятие либеральной демократии должно быть плюралистическим. Она может по-разному интерпретироваться из разных теоретических перспектив. Само ее значение нестабильно, недетерминировано.
  Либеральная демократия - как, впрочем, и всякий аспект социальной реальности, - продукт дискурса, стиля мышления. Такие явления как свобода, равенство - это грамматика современных обществ. Это знаки в системе, а потому у них нет строгого и однозначного референта. Их значение определяется контекстом их употребления. Например, для неолибералов свобода есть невмешательство, особенно в праве частной собственности, а для социалистов - позитивная возможность реализации жизненных шансов.
  В этом контексте радикальная демократия - не состояние, а процесс, и ее реализация обусловлена активностью новых социальных движений. Они выступают против неравенства каждый раз в новых и новых областях и добиваются равенства. В то же время они радикально плюралистичны, поскольку создают множество идентичностей и вовлекают в процесс множество новых "площадок" - тем для обсуждения, распространяя тем самым "свободу" на все новые и новые группы граждан.
  Но остается проблема консолидации достигнутых "свобод" и "равенства". Для этого социальные движения должны объединиться в так называемом гегемонистском проекте.
  Властные группы в обществе уже осуществляют гегемонию над подчиненными группами и необходимо преодолеть их влияние на интерпретацию социального мира. Ныне эти гегемонистские группы являются капиталистическими. Поэтому радикальная демократия должна стать антикапиталистической, т.е. опираться на представления о смешанной экономике и государстве всеобщего благосостояния, а не на власть рынка и рынков с присущими последней социальным последствиями, такими как социальная дифференциация, неравенство и т.д. Это новая гегемония - гегемония антикапиталистических сил.
  Критика подхода радикальной демократии
  В этом проекте есть несколько важных внутренних противоречий. Во-первых, подчеркивание перераспределения богатств. Это странно, ибо трудно совместить плюрализм и равенство. Второе ведь должно сильно ограничивать первое. Здесь требуется коллективная организация, сплошь ограничивающая автономию индивидов и групп.
  Далее, гегемонистский проект радикальной демократии противоречит хабермасовскому проекту демократии, выстроенной на рациональном консенсусе (рефлексивная демократия). Здесь различные идентичности тоже соединяются для общего дела, но это прагматический стратегический союз. Каждое движение должно сохранять свою автономию, покуда это совместимо с общим проектом. Но при этом, как только одно из них делает попытку заполнить "пустое место власти", оно становится террористическим (по Лиотару), идет но пути исключения других проектов, практика которых противостоит практике, принятой в этой сконструированной общности. Полученная таким образом власть исключает альтернативные практики. Но она не тоталитарна, ибо она необходима для создания условий, благодаря которым индивиды способны контролировать свою жизнь. Таким образом, радикальная демократия невозможна без власти. Радикальная демократия есть гегемонистский проект. Проект завоевания власти. Но как только эта власть получена, она начинает диктовать условия свободы, и те группы и те индивиды. которые не принимают эти условия, должны быть подвергнуты эксклюзии. Диалог опять заменяется на монолог власти. И, хотя речь идет о плюрализме, о многих идентичностях ( здесь предполагается "мультикультурный подход" - т.е. сосуществование культур на базе западного идеала равенства), там, где практики не соответствуют этому идеалу, они должны подавляться.
  Получается так, что обе рассмотренные теории (Хабермас и радикальная демократия) культурно специфичны, т.е. основаны на западном видении политического сообщества. У Лакло-Моффе речь идет, так сказать, о смене гегемонии и об исключении тех, кто не принимает идеала равенства, у Хабермаса - об исключении тех, кто не способен коммуницировать посредством рациональных аргументов. Но в обоих случаях это - "эксклюзионные" проекты, не способные уловить и включить в себя характерный для постмодерна плюрализм дискурсов.
 Идея глобального демократического правления (Хелд)
  Вопрос о том, как сделать глобализацию демократической, это не праздный вопрос: мы видели, что те концепции, которые мы рассматривали, не являются демократическими ибо они - культурно-специфичны, т.е. имеют дело с эксклюзией не-западных форм, укоренены в западной традиции. Дэвид Хелд (Held) ставит задачу формирования космополитического демократического правления.
  Правление - не правительство. Правление (governance) здесь - регулирование политической, социальной, экономической деятельности без наличия формального управляющего органа. Концепция Хелда - это теория космополитического демократического правления, это идея демократизации политических институтов поверх границ национального государства. Суть ее: реконструкция уже существующих политических институтов на интернациональном и транснациональном уровнях, чтобы сделать их одновременно и более глобально ориентированными, и более демократичными.
  Цитата: [D.Held. Democracy and Global Order, 1995, p. 267]
  "Роль и место демократической политики должны быть переосмыслены применительно к ряду пересекающихся локальных, региональных и глобальных процессов. В последних должны быть выделены три аспекта:
  (1) способ, каким экономические, политические, правовые, военные и культурные взаимосвязи меняют природу, объем деятельности и возможность национального господства "сверху" в той мере, в какой его возможность воздействия ставится под вопрос и в некоторых сферах уменьшаются;
  (2) способ, каким региональные и глобальные связи создают цепи взаимосвязанных политических решений между государством и его гражданами, изменяя природу и динамику самих национальных политических систем;
  (3) способ, каким локальные группы, движения и национализмы соотносят себя "снизу" с национальным государством, как представительной и рациональной властью".
  Здесь еще раз надо подчеркнуть: речь не идет о глобальном правительстве, а именно о глобальном правлении.
  Почему? И в чем здесь разница?
  Глобализация уменьшает, как мы уже говорили, автономию и суверенитет национального государства. Но суверенитет национального государства, как он понимается в либеральных демократиях, - это суверенитет народа. Народ - источник власти. Поэтому если автономия и суверенитет национального государства уменьшаются в ходе глобализации, то уменьшается и суверенитет народа, то есть, так сказать, степень либеральной демократии. Поэтому бессмысленно было бы идти к глобальному "правительству", просто увеличивая территорию действия демократических институтов, т.е. создавая транснациональную "государственность", считает Хелд, а нужно думать о совершенствовании существующих институтов и приспособлении их к реальным национальным государствам.
  Задача глобального правления - оптимальное перераспределение власти и ответственности между разными уровнями правления и выработка правовых норм, гарантирующих демократические права. Конкретно это означает реформирование отношений, реформирование конституций с учетом прав человека.
  Кроме того, Хелд выдвигает идею превращения ООН в мировой парламент, имеющий право принимать законы в областях, относимых к сфере ее ответственности, и реализовывать эти решения, может быть даже с применением военной силы. Это предполагает пересмотр устава ООН. Эту идею можно оценить как своего рода попытку институционализировать "косовскую" модель взаимоотношений суверенного государства и мирового сообщества.
  В то же время у Хелда предполагается усиление региональных аспектов. Решения должны приниматься как можно "локальнее". Наконец, он предлагает транснациональные референдумы, где это необходимо.
  Национальное государство им не игнорируется. Оно просто становится одним из игроков в глобальной политике. Оно делится суверенитетом с другими, но не просто его отдает, а получает взамен возможности большего контроля над процессами, происходящими как внутри, так и вовне его границ. Оно даже получает больше власти, чем ранее, так как путем международных переговоров и соглашений может регулировать глобальные процессы, которые иначе ему недоступны.
  Таков идеальный образ world governance.
 Критика концепции Хелда
  Во-первых, Хелд предполагает как бы добровольную "сдачу" национальных государств и переход их к новой политической системе. В реальности же в нынешнем смутном мире более вероятны конфликты, чем взаимодействия, и государства рассматривают друг друга скорее как потенциальных противников, чем партнеров. Поэтому при отсутствии какой-то наднациональной структуры (типа мирового правительства), располагающей силой для навязывания решений, мировое правление невозможно. А такое государство по определению перестает быть демократичным.
  Во-вторых, не всякое национальное государство будет готово признать над собой такой порядок. Зачем, например, США, которые тратят на оборону больше, чем 10 следующих за ними стран, режим мирового демократического правления, если при нем они как государство станут иметь меньше власти.
  В-третьих, готовы ли транснациональные корпорации к такому режиму, то есть, готовы ли они согласиться с большим контролем, чем до сих пор. Глобализация предполагает открытие рынков, конец протекционизма, а это отнимает у правительств возможность контроля над их собственной экономикой. Это привело к кризисам в России, Юго-Восточной Азии, Бразилии. Такая дерегуляция выгодна транснациональным корпорациям. В случае же хелдовского мирового правления, ТНК утрачивают свободу действий, руки у них оказываются связанными.
  Все это показывает, что в схеме Хелда много утопичных элементов.
 Проблемы демократии в эпоху глобализации
  Тем не менее, глобализация - факт. Это уже не просто тенденция, но всеохватный процесс. Полезно не только анализировать концепции глобальной демократии, но рассматривать реальные проблемы, встающие на этом пути.
  Мы рассмотрим сейчас три проблемы (или три проблемных комплекса), решение которых необходимо на пути к мировому демократическому порядку. Это все в русле Хелда, но как бы дополняет и развивает его.
  (I) Глобальное гражданское общество и глобальные социальные движения.
  (II) Интернационализированное государство.
  (III) Демократическое международное право.
 
  I
  Глобальное гражданское общество - это организации, ассоциации и движения, которые существуют "над индивидами, вне государств и поверх национальных границ".
  Примеры: такие негосударственные организации (NGO - nongovernmental organizations) как Красный крест, Врачи без границ, Гринпис, Эмнести интернейшнл. Сейчас существует более 5 тыс. таких организаций.
  Они отнюдь не все демократические по целям и организации. Но, тем не менее, они, так сказать, могучий резерв глобальной демократии. Они не представляют собой глобальное правительство и не имеют возможности силой навязывать свои решения. Но они действуют как бы изнутри государств, воздействуя на практику их политических институтов, изменяя саму эту практику, то есть, фактически, изменяя сами эти институты.
  Ведь, говоря социологически, социальные институты есть повторяющиеся и кристаллизованные социальные действия, и именно изменения содержания и структуры действий влечет за собой, в конечном счете, изменения институтов.
  Глобальные социальные движения именно и осуществляют такое воздействие.
  Несколько примеров. Самый близкий - в Чечне воздействие многих международных организаций, привело к существенным изменениям в деятельности государственных институтов РФ: в области взаимоотношений с прессой, в области соблюдения прав человека, в частности, содержания заключенных и т.д. Другой пример - бархатные революции в Восточной Европе, приведшие к коренным институциональным изменениям и ставшие результатом глобального демократического движения. Элементом того же движения стала и наша собственная перестройка.
  Глобальные социальные движения - это демократизация институтов снизу путем применения методов прямого политического действия, о которых мы говорили в одной из предыдущих лекций. Они связывают уровень повседневности (ибо проникают к самым локальным и мелким проблемам) с уровнем глобальных институтов. При том они имеют больше возможностей, чем традиционные партии и государственные институты, воздействовать на становление глобального порядка, ибо у представителей этих движений, действующих в разных странах, есть взаимное "трансграничное" понимание, свои сети коммуникаций и т.д. Мы сталкиваемся с этим постоянно; особенно ярко эти возможности реализуются в природоохранных делах. Иногда эти движения, преследуя свои цели, идут наперекор правительствам и государственной политике (возьмем, к примеру, процесс капитана Никитина в связи с его работой для норвежской экологической организации "Беллуна").
  И еще более того, глобальные движения связывают оба этих уровня (транснациональный уровень и уровень повседневной жизни) с уровнем национальных государств, ибо со своими программами участвуют в процедурах представительной демократии на национальном уровне.
  Наконец, глобальные движения ведут к формированию новых идентичностей, к изменению восприятия "своих" и "чужих", к формированию долгосрочных целей мирового сообщества в противоположность краткосрочным политическим целям национальных государств.
  II
  Теперь от национальных государств - к интернационализированным государствам.
  Я бы не хотел, чтобы создалось такое мнение, что национальное государство отжило свое и кругом все денационализировалось. Ведь сама глобализация может происходить только через посредство национальных государств, их лидеров, их институтов, их законодательства и т.п. То есть в эпоху глобализации оно остается одним из главных политических игроков.
  Вспомним, что такое национальное государство. Оно не имеет прямой связи с нацией в этнографическом смысле. Оно - носитель суверенитета. Оно практикует суверенитет над нацией. Нация - это народ, живущий в границах государства.
  Но это не есть нечто застывшее, твердое, так сказать, абсолютный центр. Оно состоит из совокупности институтов, часто с подвижными границами, с постоянным уточнением и пересмотром функций как вовне, так и внутри. В особенности, демократическое государство, которое в силу конкуренции разных сил постоянно находится в процессе реформ.
  Современное государство совсем не то, что 50 лет назад. Поэтому сами классическое наименование "национальное государство" - во многом условно. Оно применяется, чтобы подчеркнуть преемственность развития.
  Первое особо важное изменение государства в современную. эпоху - его денационализация. Мы об этом уже говорили, теперь - подробнее.
  Денационализация идет в трех направлениях: "вверх", "вниз" и "вбок" (Jessup). Это три направления, так сказать, вытекания власти из национального государства.
  Вверх - это когда происходит кооперация с другими государствами и принимаются решения, предполагающие частичный отказ от суверенитета. Пример: договор об уважении прав человека.
  Вниз - передача власти на субнациональный уровень - регионам, республикам.
  Вбок - это когда регионы захватывают территории ряда государств (Верхний Тироль в Италии и австрийский Тироль, немецкоязычные регионы на востоке Бельгии, Украина, Казахстан и т.д. - у нас в СНГ это особенно важно)
  Второе важное изменение - сдвиг от правительства к правлению (government to governance). Оно уже не инициатор и осуществитель всех проектов, а кооперируется с неправительственными организациями и агентствами, делегирует власть.
  Пример: приватизация не только экономики, но и социальной сферы, даже тюрем, например, как в Британии. Передача все большего числа государственных функции по контракту частным фирмам. Или частные банки, обслуживающие счета государственных организации. У нас это часто приобретает уродливые формы (не столько исполнение делегированных функций, сколько паразитирование на бюджете).
  Повторяю: речь идет о передаче обслуживания государственной функции. Государство ставит лишь цели, рамки.
  Третье важное изменение - интернационализация, о которой мы уже говорили. Это отказ от части суверенитета. Но добавим: государство интернационализируется не на единый манер. Каждый из бюрократических институтов имеет собственные международные проблемы и цели, и по-разному, как содержательно, так и в отношениии глубины и интенсивности, включается в международные сети.
  Поэтому сети вплетения в международный порядок оказываются гораздо более прочными, чем раньше, когда, например, в советское время конфликт по частному поводу приводил к охлаждению межгосударственных отношений в целом, вплоть до запрета турпоездок. Теперь такой связи нет, конфликт в одном направлении (применительно к одному из институтов) , не затрагивает отношений в целом, а если затрагивает, то все в мире рассматривают это как возвращение советских методов.
  III
  Третья проблема. Демократизация международного права.
  С точки зрения глобального правления самая важная часть права - это права человека. Но в этой области и больше всего проблем.
  На всякий случай - для тех, кто не знает, откуда эти права появились. Не в идейно-философском смысле - это сложная история (читайте, в частности, "Открытое общество" Карла Поппера ), а в юридическом смысле.
  Все нынешние соглашения базируются на "Всеобщей декларации прав человека", принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1948 г. Это право на жизнь, на свободу от рабства и пыток, на равенство перед законом, на собственную свободу мысли и религии, на труд и fair play (честное обращение). Общепризнанно, что это либерально-демократические права с сильным западным уклоном. (История с американскими антропологами)
  Так вот, этот западный уклон - самая большая проблема и по сей день и источник конфликта развитых стран Запада с третьим миром. Налицо подозрения с обеих сторон. В развивающихся странах полагают, что такая интерпретация прав навязывается Западом. Частное, партикулярное навязывается как всеобщее и обязательное. Третий мир подозревает, что Запад настаивает на этих правах, чтобы открыть экономики этих стран для эксплуатации. Действительно, МВФ, например, предоставляет деньги только в обмен на экономическую либерализацию.
  С другой стороны, Запад подозревает, что третий мир отказывается от введения этих прав, чтобы сохранить практику арестов без суда, пыток, убийств и прочих злоупотреблений, которые во многих стран являются элементом, так сказать, политической повседневности.
  Главное противоречие здесь по сути дела культурное. Согласно западной интерпретации эти права рассматриваются как права индивидов. Согласно интерпретации третьего мира, упор делается прежде всего на коллективы.
  В 1989 г. состоялась Всемирная конференция по правам человека, принявшая новую редакцию Всеобщей декларации. Ей предшествовали прошедшие в 80-х годах региональные подготовительные конференции. Так вот, в африканской хартии (1981) против западной интерпретации индивидуальных прав была выдвинута идея коллективных прав и индивидуальных обязанностей. То есть речь шла об обязанностях индивидуума по отношению к обществу, а не о правах его.
  Примерно в том же направлении ориентировались решения южноамериканской, азиатской и других региональных конференций.
  В конце концов на Всемирной конференции Западным странам удалось не мытьем, так катаньем "продавить" свою точку зрения. Но проблема от этого не исчезла.
  Так что проблема прав человека - очень сложна. Здесь мы постоянно перед выбором: чему отдать предпочтение - навязанному универсализму или культурному релятивизму. Это та же дилемма, о которой мы несколько раз уже говорили выше: демократический глобальный порядок VS консервативная революция, метанарратив VS постмодернистский плюрализм.
  Думается, что логического решения эта проблема не имеет. Она имеет только практическое решение. И это решение - не монолог (диктат) Запада, а долгий, медленно продвигающийся вперед межкультурный диалог.
  Каким должен быть результат этого диалога?
 Космополитизм как решение
  Заключая - о концепции Ханнерца (Hannerz в книге: Featherstone (ed) Global Culture)
  На основе примерно того, что мы перечислили, Ханнерц приходит к выводу, что установление более демократической формы прав человека требует трансформации идентичности: все люди должны стать, если можно так выразиться, более космополитами.
  Он так определяет космополитизм: "...прежде всего, это готовность и желание иметь дело с Другим... Это своего рода готовность, персональная способность находить пути в другую культуру через слух, зрение, вчувствование, понимание. Есть еще культурная компетентность в более узком смысле слова - способность более или менее умело обходиться с особенной системой значений или значимых форм."
  Он говорит, что в процессе глобализации люди все в меньшей степени являются "местными" в узком смысле слова - locals. Они сами - "местные" (locals) - оказываются связанными с глобальными процессами. Они уже не только "местные", а еще и люди мира - не только locals, но и globals. Вот этот самый процесс соединения локального с глобальным, процесс обретения людьми новой глобальной идентичности без утраты старой (национальной, локальной) Ханнерц предлагает обозначать новым термином глокализация (glocalization).
  Это и есть, собственно, то, что мы говорили о "культурной" политике. Выработка глобального демократического правления - это, в первую очередь, не задача введения новых институтов, а задача изменения существующих институтов через посредство новых глобальных социальных движений и задача выработки новых - "глокальных" - идентичностей. Не или-или (космополит или патриот, местный или глобальный, универсальный или партикулярный и т.д.), но и-и.
 
 
 
 •••
 ??
 
 ??
 
 ??
 
 ??
 
 Политическая
 социология
 
 
 
 
 
 1
 
 
 

<< Пред.           стр. 2 (из 2)           След. >>

Список литературы по разделу