<< Пред.           стр. 1 (из 9)           След. >>

Список литературы по разделу

 ИЗДАТЕЛЬСКО-ВНЕДРЕНЧЕСКИЙ ЦЕНТР "МАРКЕТИНГ'
 Рекомендовано Министерством общего и профессионального образования для студентов экономических вузов
 
 Москва • 1999
 М А Р К Е Т И Н Г ИЗДАТЕЛЬСТВО
 
 ББК 65.02 Г 962
 Работа поддержана гарантом Министерства общего и профессионального образования РФ
 Рецензенты:
 Кафедра истории и теории мировой экономики Сибирского университета потребительской кооперации (Новосибирск);
 доктор экономических наук, профессор Б. Н. Хомелянский (Новосибирск)
 Гусейнов Р.
 Г 962 История экономики России. Учебное пособие,— М.: ИВЦ "Маркетинг", 000 "Издательство ЮКЭА", 1999.— 352 с.
 ISBN 5-7856-0036-6
 Требования нового государственного образовательного стандарта предполагают углубленное изучение истории экономики.
 Предлагаемое учебное пособие написано на основе объективного анализа общемировых и национально-особенных путей исторического развития России, а также синтеза формационного и цивилизационного подходов к истории ее экономики. Российская экономика, при всей спе­цифике развития, всегда находилась в русле мирового общественного прогресса. Поэтому и преувеличение национальных особенностей, и иг­норирование их всегда приводили к искажению в сознании учащихся реального хода историко-экономического процесса. Единство формаци­онного и цивилизационного подходов позволяет преодолеть крайности сложившихся взглядов и представлений на экономическую историю Рос­сии.
 Учебное пособие предназначено для студентов, магистрантов и ас­пирантов, а также для всех интересующихся историей и экономической теорией.
 Издание второе. ББК 65.02
 
 ЛР № 065547 от 05.12.97
 ISBN 5-7856-0036-6
 И с бессмысленной улыбкой
 Вспять глядишь, жесток и слаб,
 Словно зверь когда-то гибкий
 На следы своих же лап..
 О. Мандельштам
 История России со времен Петра Первого представляет беспрерывное почти колебание правительства от одного плана к другому. Cue непостоянство или, лучше сказать, недоста­ток твердых начал был причиною, что доселе образ нашего правления не имеет никакого оп­ределенного вида, и многие учреждения, в самих себе превосходные, почти столь же скоро раз­рушались, как возникали.
 М. Сперанский
 Русский народ, этот сторукий исполин, ско­рее перенесет жестокость и надменность сво­его повелителя, чем слабость его...
 М. Лермонтов
 
 
  ВВЕДЕНИЕ
 Нет более скучного занятия, чем изучение какой-нибудь науки по учебникам и учебным пособиям. Это касается не только обществен­ных и экономических дисциплин, но и точных наук, математики, в частности. Если читатель уже имеет опыт преподавательской работы, он знает, с каким противоречием все мы, преподаватели, сталкива­емся. С одной стороны, нам хочется, чтобы наши ученики, студенты, магистранты и, тем более, аспиранты углубленно изучали первоис­точники, классическую литературу по заданной теме, ощущали аро­мат истории науки, с другой, — мы точно знаем, что делать этого они не станут хотя бы из-за недостатка времени. Наши ученики все равно будут обращаться к учебникам, методическим пособиям, иным комментирующим материалам. А ведь учебники написаны обычными людьми, авторами, имеющими свои пристрастия, симпатии и анти­патии, свое понимание предмета науки, методов исследования и из­ложения и, конечно, свои методические приемы подачи материала. И чем лучше написан учебник, тем быстрее учащийся попадает в плен чужих идей, порой ложных. А поскольку первоисточники и класси­ческая литература остаются за пределами внимания, то искаженный взгляд на предмет, сформированный в молодости, в период обуче­ния, может сохраниться на всю жизнь.
 Если учебник написан слишком занимательно, то это зачастую происходит за счет содержательности. А если учебник уж очень со­держателен, то скучен невероятно. Вот и приходится выбирать некий методический оптимум, прийти к которому нелегко: все время воз­никает соблазн уклона в ту или иную сторону.
 Идеальный учебник не должен быть похож на лекарство: хотя и полезно, но не вкусно. Но учебник — и не художественное произве­дение, он требует значительных мозговых усилий. Главная цель лю­бого учебного пособия — это усвоение учащимся некоего набора по­зитивного материала, без которого невозможно понимание предмета данной науки. Но есть еще более важная цель — вызвать у читающе­го человека интерес к науке, желание самому покопаться в источ­никах, полистать труды выдающихся представителей науки. Вот тут-то не обойтись без определенной доли занимательности. И если в учебном пособии содержатся дискуссионные материалы, спорные ги­потезы, непривычные подходы к теме — это может еще более воз­будить интерес к науке, правда, если автор учебника не выставля­ет свою точку зрения в качестве непререкаемой истины и прямо при­знается в существовании иных взглядов.
 Самая прекрасная мечта преподавателя, пока еще плохо реализуе­мая на практике, — это сомневающийся ученик, пытающийся самостоятельно докопаться до истины, но при этом отталкивающийся от знаний, полученных от учителя или из учебника.
 Вот с такой мечтой и приступал я к работе над учебным посо­бием.
 Что имеем?
 Новый государственный образовательный стандарт предполагает восстановление в правах учебной дисциплины "История экономики" в системе высшего экономического образования. На всякий случай на­помню основные требования стандарта.
 Сравнительный историко-экономический анализ моделей развития ми­рового хозяйства:
 — азиатский способ производства и античное рабство;
 — классическая модель феодальной экономики (Франция);
 — особенности феодального хозяйства (Англия, Германия, Россия, Япония);
 — генезис капиталистической экономики в странах первого эшелона (Голландия, Англия, Франция, США);
 — реформистский путь перехода к рыночной экономике (Германия, Россия);
 — промышленный капитализм в Японии (патерналистская модель);
 — основные тенденции в развитии мирового капиталистического хо­зяйства на рубеже XIX и XX веков;
 — особенности монополизации экономики по странам;
 — становление различных систем регулируемого капитализма;
 — возникновение, развитие, кризис хозяйственной системы государ­ственного социализма в СССР и в странах Восточной Европы;
 — сдвиги в структуре экономики ведущих капиталистических госу­дарств;
 — различные модели смешанной экономики;
 — основные направления перестройки мирового хозяйства.
 Не будем сейчас спорить о том, насколько адекватен современно­му уровню развития науки этот стандарт. Предположим только, что степень адекватности скорее низка, чем высока. Для нас сейчас важ­но, что история экономики России справедливо рассматривается в контексте мировой истории. И если бы речь шла только об обычных студентах экономических факультетов и вузов, то было бы не вполне корректно изучать историю экономики России отдельно от мировой истории, тем более что обычно наш курс читается в первом семестре при крайне небольшом объеме учебного времени, когда студенты толь­ко приступают к овладению экономической наукой. Но это пособие рассчитано на студентов, а также магистрантов и аспирантов, уже немало знающих из отечественной истории. Поэтому мы имеем воз­можность рассматривать историю экономики России как относитель­но самостоятельную дисциплину.
 
 
 Между тем одной из самых больших трудностей, с которыми стал­киваются студенты, магистранты и аспиранты, изучающие эконо­мическую историю России, является недостаток учебной литературы. Практически исчерпывающий список, предлагаемый вузовскими биб­лиотеками, сводится к следующему:
 — Конотопов М. В., Сметанин С. И. Очерки истории экономики.— М.: ВлаДар, 1993;
 — Тимошина Т. М. Экономическая история России. Учебное посо­бие.— М.: Филинъ, Юстицинформ, 1998;
 — Чунтулов В. Т. и др. Экономическая история СССР. Учебное по­собие для экономических вузов.— М.: Высшая школа, 1987;
 — Экономическая история социалистических стран. Учебное посо­бие для экономических вузов/Под ред. В. А. Жамина.— М.: Эконо­мика, 1985.
 Хотя книги эти относительно новые, нужно признать, при всем уважении к авторам, что написаны они в традиционном духе и не могут сегодня удовлетворить ни преподавателей, ни учащихся.
 Эти учебники и учебные пособия не отвечают современным требо­ваниям по следующим обстоятельствам.
 Во-первых, все они исходят исключительно из формационной концепции историко-экономического процесса. Ни в коем случае не отрицая огромные познавательные возможности формационной тео­рии, отметим объективное существование и иных, прежде всего цивилизационных, взглядов, давших не менее значительные научные ре­зультаты, о чем свидетельствуют уже имеющиеся и хорошо известные специалистам публикации:
 — Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV-XVIII вв.- В 3 т.- М.: Прогресс, 1986-1992;
 — Ван дер Bee Г. История мировой экономики. 1945—1990.— М.: На­ука, 1994;
 — Цивилизации. Вып. 1—4.— М.: Наука, 1992—1997;
 — Яковец Ю. В. История цивилизаций. Учебное издание.— М.: Вла­Дар, 1995;
 — Яковец Ю. В. У истоков новой цивилизации.— М.: Дело, 1993.
 Во-вторых, в учебной литературе практически не учитываются на­ционально-специфические черты историко-экономического процес­са, подчеркивается формационная предопределенность социально-экономических событий, что создает ложное впечатление равномер­ного, монотонного и равновесного развития экономики. Авторы по­стоянно силятся доказать, что Россия развивается "как все", что не соответствует действительности. Подчеркну, кстати, что и противо­положный взгляд на российскую экономическую историю, как на бесконечную и исключительно самобытную цепь отклонений от все­мирно-исторического вектора, не менее ошибочен.
 Все это делает насущной задачу создания нового учебного пособия по истории экономики России, которое органически сочетает достижения формационного и цивилизационного подходов, сопоставляет общемировые тенденции и особенности национального развития, учитывает пределы действия собственно экономических законов, представляет единую картину исторического развития экономики*.
 * Оптимальный объем курса для студентов — 36 часов: лекции — 18 часов, семинары — 18 часов. Форма контроля — зачет, предпочтительно в виде эконо­мического сочинения. Оптимальный объем курса истории экономики России для магистрантов и аспирантов — 40 часов: лекции — 16 часов, семинары — 24 часа Форма промежуточного контроля — реферат.
 Теоретическое обоснование концепции учебного пособия
 Мне чужда идеализация и прошлого (что ведет к реакционному ро­мантизму в исследованиях), и настоящего (что ведет к апологетике), и будущего (что ведет к беспочвенному прожектерству). Объективность и спокойный взгляд на факты — вот те методологические приемы, ко­торые положены в основание пособия.
 Учитывая актуальность транзитологической проблематики в совре­менной России, в пособии особое внимание уделяется периодам кар­динальных экономических реформ. При этом мне хотелось разгадать одно из самых загадочных явлений российской истории: постоянные вмешательства государственных лидеров России в естественно - истори­ческий процесс не только не ускорили развития российской эконо­мики, но и консервировали ее перманентную "отсталость".
 Я не случайно поставил слово "отсталость" в кавычки. Наша стра­на была отсталой с точки зрения самих реформаторов и преобразова­телей, а не ее граждан. Кстати, мало кто и из иностранных исследова­телей рисковал подчеркивать нашу отсталость. Социальный "мазо­хизм" — явление сугубо национальное и трудно объяснимое. Толь­ко сейчас мы начинаем осознавать, что жить "по-другому" не значит жить "плохо"*.
 Разрешая эту и многие другие проблемы истории экономики, я пы­тался избежать традиционного методологического порока историчес­ких и теоретических исследований, когда выводы и обобщения дела­ются не на основе добросовестного анализа эмпирического материа­ла, а исходя из априорных гипотетических схем, соответствующих той или иной концепции. Факты истории широко используются в эконо­мических трудах, но часто лишь как иллюстрации для подтверждения собственных идей автора, а не для поиска генетических связей и ис­торических закономерностей.
 Между тем история экономики — это ключ к поиску и генети­ческих зависимостей, и каузальных связей в экономической жизни.
 Без истории в руках экономиста остается только анализ функцио­нальных связей — отличный, но ограниченный инструмент позна­ния хозяйственной жизни и экономической культуры страны. Без глубокого проникновения в историю экономическая жизнь представ­ляется набором дискретных состояний, каждое из которых образуется на пустом месте Готовые результаты социально-экономического про­цесса рассматриваются вне его действительного развития.
 Эти методологические обстоятельства еще более актуализируют за­дачу создания современного и полноценного учебного пособия по экономической истории России.
 Постановка проблемы
 Я ставил перед собой ряд взаимосвязанных целей.
 1. Объективно и, по возможности, беспристрастно, без уклонов в "западничество" или "славянофильство", описать российскую эконо­мику в ретроспективе на основе синтеза действительных достижений различных концепций, преимущественно формационной и цивилизационной.
 
 * В 1997 году по телевидению показывали многосерийный фильм "Сегун" о первых европейцах, попавших в Японию. Так вот, японцы называли европейцев варварами, а европейцы японцев — обезьянами. Им всем было невдомек, что люди, культуры, цивилизации могут быть просто "другими".
 
 
 2. В соответствии с требованиями государственного образовательно­го стандарта дать "сравнительный историко-экономический анализ моделей развития мирового хозяйства". Хотя всемирная история эко­номики не является непосредственным предметом книги, она стано­вится тем необходимым фоном, на котором только и возможен срав­нительный историко-экономический анализ. В учебном пособии пред­ставлен комплекс разнообразных сравнительных хронологических об­зоров и иных материалов, показывающих место и роль России на трассе развития мировой экономики.
 3. Исследовать на конкретно-историческом материале все социаль­но-экономические реформы в России с целью выявления некоторых закономерностей реформационного процесса. Специально рассмотреть содержание и особенности рыночных реформ в России. На этой базе ис­следовать стратегию, тактику и результативность происходящих в на­стоящее время социально-экономических преобразований.
 4. Выдвинуть ряд обоснованных гипотез прогнозного характера о ближайшем и относительно отдаленном будущем российской эконо­мики.
 Пособие может иметь и определенную практическую значимость. Основную свою практическую задачу я видел в том, чтобы внести посильный вклад в процесс саморазвития науки, которая вовсе не обязательно должна иметь мгновенно-прикладное значение. Я настой­чиво подчеркиваю, что процессы в социально-экономической сфере крайне неспешны, даже если и кардинальны. Новые системы произ­водственных отношений формируются веками, они подчиняются объективным законам, которые потому и объективны, что человек не может ни исправить их по своему разумению, ни, тем более, отменить. При всей практической значимости социально-экономичес­кого творчества людей, их экономического воображения, возможно­сти, например, правового декретирования новых производственных отношений, в том числе и рыночного типа, ограничены.
 Экономическая политика должна не столько формировать новые отношения, сколько воздействовать на изменение экономического по­ведения людей с учетом познанных экономических законов. Это вов­се не означает пассивности в сфере экономической политики. Целью экономической политики являются не рискованные начертания новых траекторий движения, а вовлечение экономическими методами субъек­тов производственных отношений, предпринимателей и трудящихся в русло закономерного движения.
 Именно такие практические уроки должны познать учащиеся, изу­чающие экономическую историю по новому пособию.
 Подходы к решению
 Поскольку учебное пособие предназначено для достаточно обра­зованных людей, я освободил себя от пространных объяснений тех или иных терминов, споров вокруг дефиниций, подробных хроноло­гических описаний хорошо известных событий истории России.
 Моя старая мечта — "консерваторский стиль" обучения. Профес­сор консерватории не учит студента играть, скажем, на скрипке. Сту­дент уже давно умеет это делать. Он приходит к профессору с гото­вой вещью, а профессор показывает ему содержание, глубинный смысл музыкального произведения, нюансировку в исполнении. Это и есть действительное сотворчество учителя и ученика. Не добившись за 25 лет преподавательской работы реализации этой мечты в обще­нии с массовой студенческой аудиторией, я воплощаю ее в общении с магистрантами и аспирантами. Впрочем, студент — студенту рознь. Иной из них знает побольше не только аспиранта, но и преподава­теля. Их-то я приглашаю к этому учебному пособию.
 Главное содержание пособия — это методологические подходы к истории экономики, это скорее курс философии экономической исто­рии, чем справочник по историко-экономическим сюжетам. Тем не ме­нее, вся необходимая фактологическая база представлена и в основ­ном тексте, и в приложениях.
 Содержание всего материала должно подвести учащихся к выводу о том, что законы исторического развития, социально-экономическо­го прогресса всегда проявляются как общая тенденция, пробивая себе дорогу сквозь бесчисленные зигзагообразные отклонения, историчес­кие флуктуации, а порой и тупиковые движения. Асинхронность, не­равномерность и неравновесность — закономерность всемирно-истори­ческого развития. И экономическая история России — лучшее тому подтверждение.
 Россия всегда была и остается весомой структурной частью миро­вых цивилизаций, играя порой роль катализатора исторических возму­щений в процессе мирового экономического развития. Но вся история экономики нашей страны — это пример и того, что мировые цивили­зации постоянно вовлекают в свою орбиту те страны и регионы, ко­торые по тем или иным причинам сопротивляются этому вовлечению. Эту тенденцию к "вовлечению" постоянно ощущает на себе наша страна.
 Особую сложность представляют периоды развития отечественной истории экономики, которые принято называть переходными. Переход­ная экономика — это всегда неорганическая система, отличающаяся ге­нетической разнородностью и подвижностью входящих в нее структур­ных элементов, отсутствием целостности и типологической чистоты производственных отношений. Характерно, что реформаторская актив­ность проявляется особенно часто именно в эти сложнейшие переход­ные периоды. Отсюда и то внимание, которое уделено в учебнике про­блемам переходных экономических систем.
 Изложение ведется в "матричной" манере, сочетающей в себе два известных подхода — по крупным историческим периодам и по про­блемам.
 Драма переходной экономики
 Особая тема — переходный характер современной российской эко­номики.
 Россия "издергана" резкими сменами социально-экономическо­го строя. Двадцатый век в этом смысле — особо драматический период в многовековой истории России. Думается, что возможность пере­жить в одном столетии несколько революций и контрреволюций, кардинально меняющих производственные отношения,— удел только очень богатой страны, населенной людьми с высокими адаптацион­ными способностями. Еще живы старики, помнящие Октябрь­скую революцию, а уже ходят по улицам люди, готовые пожертво­вать жизнью ради очередного политического и экономического пе­реворота.
 Экономический организм хрупок и в принципе неустойчив. Эко­номика не терпит суеты и резких движений. "Природа не делает скач­ков",— говорил великий Альфред Маршалл. Прыжки — не самое ес­тественное времяпровождение. Но в России всегда находятся люди, носители вируса нестабильности, которые так и норовят куда-ни­будь "повести" наш многомиллионный народ в твердой увереннос­ти, что ему, народу, очень хочется в это "куда-нибудь" идти.
 Особенно частыми были попытки реформировать экономику Рос­сии в рыночном направлении. Со времен Петра Великого (и даже его отца Алексея Михайловича) таких попыток было более десятка. Ека­терина Вторая, Александр Первый, Александр Второй, Сергей Витте, Петр Столыпин, В. Ленин, Н. Хрущев, А. Косыгин, М. Горбачев, Е. Гайдар, Б. Ельцин — вот неполный (и неравнозначный) список рыночных реформаторов России. Но что удивительно: попыток было много, а результатов мало. Россия много раз пыталась догнать Евро­пу, достичь западных параметров социально-экономического разви­тия, привычных за рубежом стандартов жизни, но еще ни разу не смогла выиграть в этой гонке. Есть в математике понятие "некоррек­тно поставленная задача". Обычно она не имеет решения или реше­ние будет грешить большой приблизительностью. Видимо, и в эко­номике возможны некорректные задачи. В частности, задачу "догнать и перегнать" не стоит перед собой даже ставить: она, судя по всему, не имеет решения.
 Между тем многие рыночные реформаторы ставили перед собой не задачи роста социальной и экономической эффективности, не пробле­му благосостояния граждан во всех ее аспектах, а амбициозные цели "европеизации" и даже "американизации" страны. Ради этого и начи­нался трудный процесс рыночного реформирования, а потому еще ни разу он не завершался созданием системы рыночного хозяйства.
 В результате, наша страна много раз вступала в период "переход­ной экономики", да так там и застревала, не достигнув органической системности. Не зря ведь проблемы "переходной экономики" стали из­любленной темой исследования российских экономистов. Отдал мно­го лет жизни этой проблематике и автор этих строк. А воз и ныне там. Хотя движение к рынку (в который уж раз!) действительно на­чалось, "развитостью" еще и не пахнет. В чем же причина? Ведь мы не первые и не последние из тех, кто взялся за рыночные преобра­зования. Ведь есть же в мире позитивный опыт. Почему у нас всегда получается "что-то не так"?
 Ответ, видимо, надо искать все в той же некорректности поста­новки задач.
 Сравним цели рыночных реформ у нас и в послевоенной Западной Германии. Бог любит за что-то Германию и периодически, в трудные моменты истории, посылает ей на помощь гения-спасителя. Вот и пос­ле войны такой гений объявился, звали его Людвиг Эрхард. Он по­ставил перед собой, казалось бы, невозможную цель: за очень ко­роткий период дать западным немцам "благосостояние", достойную обеспеченную жизнь. Он и свою главную книгу назвал "Благососто­яние для всех". Подчеркну, что речь шла о немцах не будущих по­колений, а о тех, которые жили в разбомбленной стране, в разрухе и нищете, о немцах с уязвленным самолюбием, потерпевших сокру­шительное поражение в войне с Советским Союзом. Л. Эрхард, став­ший позже канцлером ФРГ, решил эту задачу. В начале 50-х годов Западная Германия вступила в полосу процветания. Знающий исто­рию читатель сразу вспомнит о большой американской помощи Герма­нии, о "плане Маршалла" и будет прав. Но надо учесть еще и то, что немцы не из тех людей, которые сидят и ждут, когда "Запад им помо­жет". Германия сама — Запад и все проблемы решает своими силами.
 Итак, Л. Эрхард ставит своей целью благосостояние немцев. А спо­собом достижения этой цели он избирает формирование развитого либерализированного рынка. В нашей стране сегодня все наоборот: у нас цель — рынок, а способ достижения этой цели — социальные жертвы. Благосостояние мы опять откладываем на потом, на следую­щее поколение российских граждан, ради которых должны терпеть тяготы "первоначального накопления капитала". Все это серьезно подрывает заинтересованность граждан в рыночных реформах, вызы­вает тихий внутренний саботаж и делает проблематичным заверше­ние кардинальных преобразований.
 Россия вновь топчется в "переходном периоде", и конца этому не видно...
 С оптимизмом - в будущее!
 Независимо от того, как скоро в нашей стране будет создана дей­ствительно рыночная экономика и с какой степенью развитости она будет функционировать, Россия наверняка останется великой стра­ной, идущей по жизни несколько необычным путем, но в том же на­правлении, что и весь мир. Можно указать несколько причин этого оп­тимизма. Во-первых, Россия — самая богатая страна в мире. И это — не шутка. Просто, как однажды написал А. С. Пушкин, "мы ленивы и нелюбопытны"1. И в этом тоже есть весомая доля правды. Во-вто­рых, наше население — самое цепкое и гибкое, способное приспо­собиться к любым условиям жизни, к тому же не изнеженное благо­получием. Если в нашей стране и происходят какие-то позитивные изменения, то они становятся не столько результатом разумной эко­номической политики государства, сколько результатом адаптации граждан: предпринимателей, наемных рабочих, крестьян, интелли­генции — к неразумной политике. В-третьих, наша страна пока еще уникальна по своему интеллектуальному потенциалу. Мир идет к формированию информационного общества, главным богатством ко­торого станут знания. Если молодое поколение осознает это, нас никто и никогда не сможет покорить и, тем более, уничтожить.
 Знания никогда не бывают лишними. Так или иначе, но мы всту­пили в рыночную эпоху. Мы всегда плохо знали общество, в котором жили. Давайте больше не повторять старых ошибок. Давайте, пока не поздно, начнем изучать российскую экономику и по книгам, и по жизни.
 Особая благодарность — руководству и редакторам издательства ЮКЭА, поверившим в автора еще на стадии представления проекта книги.
 
 
 
 
 Обычно, когда преподаватели в первый раз входят в аудиторию к только что принятым в вуз студентам, они начинают с того, что рассказывают, насколько важна их наука для будущей работы эко­номиста. Одни уверяют, что без умения применять современные ме­тоды математического анализа экономист не сможет решать элемен­тарные хозяйственные задачи, другие,— что без знания психологии или социологии нельзя будет управлять коллективом, третьи обо­снованно доказывают, что самой главной дисциплиной в системе экономического образования является экономическая теория. Нам, преподавателям истории экономики, казалось бы, невозможно этим похвастаться. Нельзя же в самом деле уверять студента в том, что, если он не будет знать систему управления храмовым хозяйством в Древнем Египте или формы собственности на землю в период цар­ствования Ивана Грозного, он не сможет эффективно трудиться в современной промышленной фирме или в банке.
 
 1 Пушкин А. С. Романы. Повести.— М.: Московский рабочий, 1994.— С. 344.
 
 Наш предмет действительно относится к тому циклу экономичес­ких дисциплин, который имеет скорее просветительский, чем практи­ческий, прикладной характер. Наша главная задача — это расширение кругозора студентов, формирование общей экономической культуры молодого поколения. И хотя, на первый взгляд, наш предмет совер­шенно бесполезен, интерес к истории экономики никогда не гаснет среди читающей публики, а среди экономистов наша наука всегда вы­зывала обостренное внимание. Еще в 1903 году выдающийся россий­ский историк Е. В. Тарле отмечал особый интерес российской обще­ственности к экономической истории. По его свидетельству, книги по истории народного хозяйства (так в то время назывался наш предмет) были наиболее читаемыми среди всей исторической литературы *.
 Образованные люди, обладающие хотя бы элементарной эконо­мической культурой, прекрасно понимают, что все сегодняшние эко­номические процессы, происходящие в стране и в мире, всего лишь — краткий миг в реке времени. В каждый данный момент мы выхо­дим из прошлого и устремляемся в будущее. И, в определенной мере, все мы зависим и от прошлого, и, как это ни странно звучит, от будущего. Если мы хотим сформулировать свои ожидания на буду­щее, мы невольно будем обращаться к прошлому. Там — наши кор­ни, там — истоки наших достижений и провалов, там — причины многих великих открытий и не менее великих заблуждений.
 Быть экономистом — и очень интересно, и очень ответственно. Вот как характеризует эту профессию великий Дж. М. Кейнс: "Экономист высшей пробы должен обладать редким сочетанием множества способ­ностей. Он должен обладать громадным объемом знаний в самых разных областях и сочетать в себе таланты, которые редко совмещаются в од­ном лице. Он должен — в известной мере — одновременно быть матема­тиком, историком, государствоведом, философом. Он должен понимать язык символов и уметь выражать свои понятия и концепции словами. Он должен уметь разглядеть в частном общее, одновременно держать в уме и абстрактное, и конкретное. Он должен изучать настоящее в свете прошлого во имя будущего. Ни одну сторону природы человека и его ин­ститутов экономист не должен полностью оставлять без своего внима­ния. Он должен быть одновременно целеустремлен и объективен, беспри­страстен и неподкупен, как художник, но вместе с тем иногда столь же близок к реальной жизни, как и политический деятель"**.
 * См.: Тарле Е. В. Сочинения.— М., 1957.— Т. 1.— С. 300—302.
 ** Кейнс Дж. М. Альфред Маршалл, 1842-1924 //Маршалл А. Принципы эко­номической науки.— М.: Прогресс, 1993.— T.I.— С. 11—12.
 
 
 Задумайтесь, читатель, над этой характеристикой. И вникая в каж­дое ее слово, обратите внимание на то, что вам, будущему экономис­ту, почему-то надо быть еще и историком, вам предстоит "изучать на­стоящее в свете прошлого во имя будущего".
 Многие выдающиеся экономисты, в том числе нобелевские лауреа­ты, с большим уважением относятся к историко-экономическим иссле­дованиям. Назовем несколько имен: А. Смит, К. Маркс, Дж. С. Милль, А. Маршалл, И. Шумпетер, Василий Леонтьев, Милтон Фридман, Дж. К. Гэлбрейт, Саймон Кузнец, Дуглас Норт. Все они — всемирно известные экономисты. И в российской традиции было глубоко ос­ваивать эту науку. М. И. Туган-Барановский, В. И. Ленин, Н. Д. Кон­дратьев — вот хотя бы три выдающихся имени, без которых немыс­лима отечественная экономическая наука.
 Что мы изучаем?
 Начну с того, что точно определить предмет нашей науки не так-то просто. Наука наша относительно молодая, развивающаяся (ей не более ста лет), и предмет ее не вполне устоялся. Более того, ее даже по-разному называют: одни, как мы с вами, "историей экономи­ки", другие — "экономической историей", третьи — "историей на­родного хозяйства", в прошлом веке ее называли "историей хозяй­ственного быта".
 Послушаем, что по этому поводу говорят специалисты. Д. Я. Майдачевский обращает внимание на то, что в марксистском варианте история экономики не имеет отличного от политической экономии предмета. И. Шумпетер, подвергнувший критическому ана­лизу экономические построения К. Маркса, особо выделял тот факт, что Маркс "был первым экономистом высокого ранга, увидевшим и последовательно учившим других тому, как экономическую теорию можно превратить в исторический анализ, а историческое повество­вание — в histoire raisonnee (обоснование истории— фр.)"*. Предмет истории экономики — изучение развития способов производства, сме­няющих друг друга на протяжении веков,— не выходит за рамки пред­мета политической экономии, оставляя за собой чаще "нижний этаж" способа производства — "развитие производительных сил в ис­торически определенных формах производственных отношений"**. В са­мом деле, когда вы читаете хотя бы первый том "Капитала", вы об­наруживаете, что почти половина текста — это мастерски подобран­ный исторический материал, с большей или меньшей достовернос­тью подтверждающий созданную Марксом теоретическую картину противоречий капиталистической экономики и буржуазного обще­ства в целом.
 Русский экономист П. П. Маслов отождествлял историю экономи­ки с историей производительных сил, с формами их распределения и перераспределения***. Историк Д. М. Петрушевский понимал под эко­номической историей науку, воссоздающую хозяйственную эволюцию стран мира, "внося в эту картину то общее, что можно наблюсти в эволюции каждой из стран... и отметая все индивидуальное". Иными словами, комментирует Д. Я. Майдачевский, перед наукой стоит за­дача определить характерные черты той или иной эпохи, соединить эти отдельные элементы в единое целое, но уже
  * Шумпетер И. Капитализм, социализм и демократия.— М.: Экономика, 1995.- С. 83-84.
  ** Майдачевский Д. Я. Теория развития хозяйства К. Бюхера и дискуссия о предмете экономической истории в русской историке-экономической литературе начала XX века // Историко-экономический научный журнал.— Иркутск—Чита, 1997. - №1.- С. 38.
 ***См. там же.
 не в их конкретно-исторической, а в общеисторической определенности*.
 Напротив, эко­номист П. Б. Струве видел задачу экономической истории в "истори­ческом истолковании систематических категорий политической эконо­мии"**.
 
  Принципиальный спор заключался в поисках ответа на вопрос:
 кто кому служит — история теории или теория истории. Думается, что сегодня здесь можно найти компромисс, согласившись с тем, что экономическая теория (политическая экономия) и история эконо­мики — две самостоятельные науки, развивающиеся во взаимном обо­гащении.
 Выдающийся польский экономист Оскар Ланге, отдавший в свое время свою дань марксизму, решает проблему с завидной простотой. Он рассматривает политическую экономию, экономическую историю и конкретную экономику (а также статистику и экономическую гео­графию) как "экономические науки", или науки, трактующие об эко­номическом процессе. В противоположность политической экономии как науке теоретической экономическая история и конкретная эконо­мика "изучают развитие конкретных экономических процессов, про­исходящих в определенное время и в определенном месте": экономи­ческая история — в прошлом, конкретная экономика — в настоящем. О. Ланге пишет: "Изучение конкретных экономических процессов тре­бует знания экономических законов, управляющих этими процессами. Поэтому экономическая история и конкретная экономика должны пользоваться результатами исследований политической экономии. Од­новременно они доставляют политической экономии знание конкрет­ных экономических процессов, необходимое для того, чтобы теорети­ческие обобщения политической экономии соответствовали действи­тельности"***.
 Впрочем, поиск взаимосвязей и взаимодействий между историко-экономической наукой и политической экономией — не единствен­ный, да и не главный сюжет современных ученых.
 М. П. Рачков — один из самых интересных исследователей историко-экономических проблем России, создающий в наши дни действи­тельно научную школу в Иркутске, строго различает "экономическую историю" и "историю экономики", считая, что последняя есть струк­турная часть первой наряду с историей экономической политики и ис­торией экономической мысли. Собственно "история экономики" есть объективный процесс экономического развития как он предстает перед исследователем в реально осуществленных исторических формах. Автор предлагает "новый взгляд на экономическую историю России как на­учную дисциплину, которая до последнего времени ограничивалась по преимуществу историей народного хозяйства. Она рассматривает историко-экономический процесс в единстве его объективной (история экономики) и субъективной (история экономической мысли и эко­номической политики) сторон, отображая тем самым неповторимый колорит национальной экономической жизни"****.
 
 * Там же.— С. 39.
 ** Там же-— С. 40
 *** Цит. по: Предмет экономической истории в современной литературе евро­пейских стран социализма Научно-аналитический обзор.— М ИНИОН АН СССР, 1978.- С. 25
 **** Рачков М. П. Новая концепция экономической истории России // Вестник Иркутской государственной экономической академии, 1997.—№11— С 19
 
 
 Однако М. П. Рачков чрезмерно расширительно трактует предмет нашей науки: "Экономическая история в новом ее понимании не есть история только народного хозяйства или только материального базиса общества; она охватывает жизнь всего общества в единстве и базиса и надстройки, и материального и духовного производства или, точнее, всю культуру общества, развивающуюся на принципе экономии низ­ших форм человеческой деятельности в пользу высших ее форм, обес­печивающих цивилизационный прогресс"*. Такая трактовка дает боль­шую свободу творчеству, позволяет искать неэкономические факторы, воздействующие на экономику, но в то же время несколько размыва­ет и предмет, и объект исследования нашей науки.
 Н. И. Полетаева, белорусский автор, рассматривает проблему не­сколько иначе, различая в экономической истории:
 — экономическую историю различных стран, регионов, мира в целом (объектом изучения является экономические причины и последствия отдельных исторических событий, экономическая политика госу­дарств, классов);
 — историю народного хозяйства (объектами изучения являются эво­люция способов производства, история хозяйственных механизмов, история отраслей хозяйства, история отдельных экономических про­цессов — урбанизации, кооперирования, индустриализации; история экономических институтов — налогов, цен, финансов и кредита, за­работной платы);
 — историю экономической мысли (объектами изучения являются ис­тория экономических теорий, история отдельных теорий, история ме­тодов экономического анализа).
 Что касается предмета экономической истории, то Н. И. Полетае­ва полагает, что можно говорить о предмете экономической истории в широком и узком смысле слова. В широком смысле предметом эконо­мической истории является "экономическое движение" общества, особен­ности его изменений, трансформация закономерностей такого движения, их связь со всеми сторонами общественной жизни. В узком смысле — это изучение хозяйственной деятельности народов различных стран, разви­тия их производительных сил, смены способов производства**.
 В отличие от М. П. Рачкова и Н. И. Полетаевой, я намеренно ис­пользую термины "история экономики" и "экономическая история" как синонимы, так как пока веских доказательств того, что это дей­ствительно серьезно различающиеся понятия, не представлено. Впро­чем, ученые всегда могут договориться друг с другом по поводу той или иной дефиниции, как это делают математики или физики. Мож­но, например, признать, что это действительно две науки, которые исследуют один и тот же объект, но разными методами.
 Скажем, С. Ф. Гребниченко, не считая тождественными эти по­нятия, предлагает различать их не столько по содержанию исследуе­мых объектов, сколько по инструментарию частнометодологического уровня. По мнению этого автора, "экономическая история опериру­ет, по большому счету, методом (в его широком смысле), присущим науке economics, но прилагает его к ретроспективному анализу дол­говременных процессов, причем с целью позитивного создания на эмпирическом материале новых (или проверки
 * Рачков М. П. Новая концепция экономической истории России: опыт науч­ного отчета // Историко-экономический научный журнал.— Иркутск—Чита,
 1997.-№ 1.- С. 59.
  ** Экономическая история зарубежных стран. Курс лекций/Под общ. ред.
 В. И. Голубовича.- Минск: Экоперспектива". 1996.- С. 6-7.
  "поведения" старых) экономических теорий и концепций. Как правило, основное (но не единственное) значение такого рода работ — в использовании их ре­зультатов в повседневной практике принятия крупномасштабных уп­равленческих и политических решений. История экономики же (то есть то, что у нас в историографии долгое время условно называют историей социально-экономического развития, историей народного хозяйства и иначе) оперирует методом (опять же в его широком смысле), характерным для собственно науки истории... Она преследу­ет, главным образом, задачи выявления фона, условий, причин эко­номических событий, объяснения их последствий, отчасти аналити­ческой реконструкции конкретных экономических процессов. В ней если уж и привлекаются определенные устоявшиеся (в том числе и экономические) теории, то преимущественно как средство интерпре­тации конкретных исторических фактов, тенденций. История эконо­мики, в отличие от экономической истории, видимо, аксиологически* не привержена и к столь выпуклой направленности на значимый — для практического управления — результат"**.
 Любопытно, что существует диаметрально противоположное мне­ние по поводу различий между историей экономики и экономической историей. И. М. Супоницкая пишет: "Мировая экономическая истори­ография находится сейчас на перепутье. В ней сложилось два основных направления: история экономики и экономическая история. В первом, характерном для англоязычных стран, преобладают экономисты. Его возглавляет американская "новая экономическая история". Инициато­рами второго направления, тяготеющего к социально-экономическо­му анализу, являлись представители французской школы "Анналов",
 которые стали рассматривать экономическую историю в контексте ис­тории общества.
 Полагаю, что второе направление более перспективно... Понима­ние экономической истории России невозможно без понимания спе­цифики развития ее цивилизации в целом, поскольку экономика в ней никогда не играла определяющей роли, развиваясь под влиянием государства. Французские историки поняли, что изучение средневеко­вой экономической истории в понятиях современной экономической науки приведет к модернизации ее, а потому стали рассматривать ее через призму культуры средневековья, перейдя к проблемам менталь­ности"***.
 Вот, дорогой читатель, образчик того, как плохо слушают друг друга ученые. Два соседствующих в одной книжке автора вряд ли смогут договориться. Если для С. Ф. Гребниченко экономической ис­торией занимаются экономисты, а историей экономики — истори­ки, то для И. М. Супоницкой, напротив, историей экономики за­нимаются экономисты, а экономической историей — историки.
 Вы запутались, читатель? Лучше все-таки считать эти термины синонимами.
 Наконец послушаем еще одного автора, не считающего необходи­мым искать тесные и непосредственные связи истории экономики с теоретической наукой.
 * "Аксиологически" здесь, по своей ценностной ориентации.
 ** Экономическая история. Обозрение. Выпуск 1 / Под ред. В. И. Бовыкина и Л. И. Бородкина.— М.. Центр эконом. истории при ист. ф-те МГУ, 1996.— С. 46—47.
  *** Экономическая история. Обозрение. Выпуск 1 / Под ред. В. И. Бовыкина и Л. И. Бородкина — М.' Центр эконом. истории при ист ф-те МГУ, 1996 — С. 64—65.
 Вот что пишет М. Я. Лойберг: "История эко­номики изучает происхождение и развитие различных типов хозяй­ства. Именно типов, а не общих законов развития экономики, по­скольку открыть эти общие законы экономики до сих пор никому не удалось. У большинства народов, как известно, существуют раз­личные типы экономики, которые с определенным основанием мож­но назвать цивилизациями. В нынешней России, например, функци­онируют государственные, частновладельческие, кооперативные, ар­тельные индустриальные и аграрные хозяйства, современные супер­маркеты сосуществуют с древними базарами и торговлей с рук, электрифицированные фермы — с кочевым скотоводством и коллек­тивной охотой на крупных животных. Состояние экономики и опре­деляется характером взаимоотношений между хозяйственными типа­ми. При относительной гармонии между ними каждый тип хозяйства имеет возможность дальнейшего развития, и народ, естественно, вы­игрывает от этого. Но известно и насильственное вытеснение из эко­номики большинства сложившихся хозяйственных типов и установ­ление полного господства одного из них. В результате народное хо­зяйство развивается однобоко, деформируется образ жизни населе­ния и в большинстве случаев народ, понеся колоссальные потери, снова возвращается на путь гармоничного развития хозяйства"*.
 Обратим внимание на основополагающую мысль, крайности в реа­лизации которой довольно часто встречаются в литературе: никаких всеобщих универсальных законов экономического развития не существует. Основание для этого утверждения любопытное: раз мы (точнее, цитированный автор) их не знаем, значит их и не существует. А посе­му история экономики и не может претендовать на поиск каких-либо закономерностей. Ведь нельзя искать то, чего нет. Каждый экономи­ческий организм соответствует с различной степенью приближения оп­ределенному типу хозяйства, который условно можно назвать циви­лизацией. Их-то и должна изучать и систематизировать история экономики. Систематизировать, вовсе не обязательно понимая, как они, эти типы, функционируют.
 Мысли не новые. Во-первых, они уводят нас к старому труду вы­дающегося немецкого ученого Фридриха Листа "Национальная систе­ма политической экономии" (1841), в котором он резко выступил про­тив "космополитизма" английских классиков — А. Смита и Д. Рикардо. "Как характерное отличие выдвигаемой мной системы,— писал Лист,— я утверждаю национальность. Все мое здание основывается на природе нации как среднего члена между индивидуумом и человече­ством**. Отрицая существование всеобщих и универсальных экономи­ческих законов, он предлагал исследовать прежде всего особенности национальной экономики, ставя перед собой практическую цель вы­работки рекомендаций для экономической политики. Так, апология свободы внешнеэкономической деятельности, содержащаяся в трудах А. Смита и Д. Рикардо, не соответствует национальным интересам Гер­мании и ее молодой буржуазии. Более того, эта апология прямо на­правлена против континентальной Европы и теоретически оправды­вает английскую экономическую экспансию. Для Германии должна быть характерна иная экономическая политика, основанная на "вос­питательном протекционизме".
 
 * Лойберг М. Я. История экономики. Учебное пособие.— М.. ИНФРА-М, 1997.- С. 4. ** Цит. по: Аникин А. В. Юность науки.— М.: Политиздат, 1979.— С. 312.
 
 
 
 Если рассматривать внешнеэкономичес­кую деятельность с точки зрения абстрактной теории, то, учитывая "сравнительные преимущества"*, Германия вовсе не должна развивать целые отрасли промышленности. Но национальные интересы могут быть выше чисто экономического интереса. Чтобы вовлечь в производ­ство неиспользованные ресурсы, чтобы преодолеть отсталость, необ­ходимо развивать отрасли, в которых производительность труда в дан­ный момент ниже, чем за границей. Лист писал: "Эту потерю стоимо­стей надо, следовательно, рассматривать лишь как цену за промыш­ленное воспитание нации"**. Нация тем богаче и могущественнее, чем больше она экспортирует промышленных изделий и чем больше она импортирует сырья.
 Вопреки мнению классиков, германское государство должно актив­но вмешиваться в экономику с целью создания единого общенацио­нального рынка и защиты национальной экономики от конкуренции со стороны иностранных, прежде всего английских, предпринимате­лей.
 Во-вторых, эта позиция в своих крайних проявлениях может при­вести к тому, что история экономики станет просто фактографическим справочником. А ведь стремление к обобщениям, поиск законо­мерностей должны быть присущи любой уважающей себя науке по определению. И, кстати сказать, если бы история экономики дей­ствительно смогла создать хороший "каталог" типов национальных хозяйств, показать их взаимодействия и взаимные переходы,— это уже был бы значительный шаг к открытию закономерностей соци­ально-экономического развития человеческого общества. Но смогут ли сделать это ученые, заведомо отказавшиеся от самой идеи их (за­кономерностей) существования?
 Если "закономерности" постепенно, но на время, исчезают из историко-экономических трудов в связи с отказом от формационной те­ории развития, то это вовсе не означает, что на другой методологи­ческой базе они никогда не будут открыты.***
 Все это еще не так страшно для науки и образования. Существуют мнения похлеще. Некоторые авторы вообще отрицают познаваемость экономики, начиная с ее прошлого: "Во-первых, при потенциальной многовариантности реализуется лишь один вариант, и принципиаль­но невозможно просчитать и доказать, был ли он оптимальным. Мож­но лишь предполагать, принимая во внимание не поддающиеся коли­чественному измерению политические,
 
 * Сравнительные преимущества в международной торговле — закон, открытый Д. Рикардо. Каждая страна должна специализироваться на производстве и экспор­те тех благ, которые она может изготавливать с относительно низкими затратами, и импортировать те блага, в производстве которых она несет сравнительно высо­кие издержки. Структура внешней торговли должна определяться сравнительны­ми, а не абсолютными преимуществами.
 ** Цит. по: Аникин А. В. Юность науки.— М.: Политиздат, 1979.— С. 312. Эта проблема весьма актуальна для современной России, структура экспорта и им­порта которой оставляет желать лучшего.
 *** Среди российских ученых, особенно старшего поколения, осталось немало ортодоксальных сторонников формационной доктрины. Они-то в своих трудах не­изменно говорят о законах и закономерностях. Например, М. 3. Бор так определя­ет содержания науки, названной им "История мировой экономики": "Система знаний об общих закономерностях процесса генезиса, формирования и функцио­нирования мировой экономики и специфики этого процесса в разных странах". Предметом же науки является "исследование общих и локальных закономерностей становления и развития мировой экономики с учетом специфики отдельных стран".— Бор М. 3. История мировой экономики: конспект лекций.— М.: Дело и Сервис, 1998.- С. 13.
 
 
 моральные, военные факторы. При оценке прошлого общественное мнение может склониться в лю­бую сторону, которая представлена, к примеру, либо единственным монопольным мнением, либо большинством голосов, либо разоружа­ющим красноречием. Во-вторых, сходные непреодолимые трудности возникают при ретроспективном анализе самого реализованного вари­анта развития, при выяснении вопроса, что на него действовало в большей, а что в меньшей мере, и все ли известно из того, что дей­ствовало.
 В-третьих, в каждый момент невозможно охватить все хитроспле­тения текущего экономического развития.
 Экономика как таковая — абсолютная истина, и нам доступна лишь ее малая часть. Обладая лишь истиной относительной, мы употребля­ли в советскую эпоху всю мощь государственного аппарата для фор­мирования процесса, масштабы, структура и характер которого нам не были ясны с самого начала. Именно здесь и кроется природа прошлых экономических ошибок"*.
 Узнай об этом студент раньше, он бы не стал поступать в эконо­мический вуз. Что в нем делать, если сами ученые признают, что ни­чего не понимают в той науке, которой они занимаются? Успокою читателя: ученые — нормальные люди, и им тоже присущи кокетство и своеобразный снобизм.
 Как видим, не все так просто, как может показаться с первого взгляда. Но радует то, что споры вокруг предмета и даже названия на­уки лишний раз доказывают, что это живая, развивающаяся (и разви­вающая научную мысль учащихся) система знаний.
 Что же делать учащемуся, к какому определению примкнуть, кому поверить?
 Верить не надо никому. Надо постараться самому сформулировать определения, прийти к каким-то заключениям. Но сделаете это вы только тогда, когда овладеете большим массивом историко-экономических и теоретических знаний и сможете свободно манипулировать ими в своем сознании. Бог вам в помощь!
 А пока хочу предложить вам компромиссное определение предмета истории экономики.
 В конечном итоге история экономики является наукой об экономи­ческой жизни людей в различных культурах и обществах, рассмотренной ретроспективно. Она, систематизируя факты экономической действи­тельности, может выявлять и формулировать закономерности эконо­мических аспектов человеческой деятельности и выдвигать на этой базе гипотезы развития человеческого общества.
 Поскольку речь идет об экономической жизни, то в поле зрения экономиста-историка должен попасть весь процесс исторического раз­вития общественного производства в конкретных формах отдельных стран в различные эпохи, экономическая политика государств, сдвиги, происходящие в развитии производительных сил.
 Для чего мы изучаем историю экономики?
 Круг интересов экономистов-историков велик. На международных конгрессах по экономической истории, которые собираются с 1960 го­да, рассматриваются проблемы экономического роста, циклов конъ­юнктуры, индустриализации и урбанизации, аграрной истории, гене­зиса и развития капитализма, демографии, эволюции производствен­ных структур,
 * Федоров В., Бойко С. Природа экономических ошибок//Независимая газета, 1994, 4 января.— С. 4
 
 
 общественных институтов и самого человека — homo economicus, методологии истории экономики. В последние три десяти­летия усиленно развивается новая ветвь историко-экономической на­уки — клиометрика*, предполагающая применение эконометрики в экономической истории: изучение истории с использованием совре­менных математических методов обработки данных и их анализа.
 "Клиометрика,— пишет американский ученый Сэмуэль Уильям-сон,— это применение экономической теории и количественных ме­тодов для описания и объяснения исторических процессов и явлений в сфере экономического развития. Клиометристы часто используют об­ширные массивы данных, которые историки считают непригодными к использованию, неинтересными или не относящимися к описанию прошлого. Клиометристы склонны к дедуктивному анализу, почему то или иное экономическое событие имело место, тогда как более тра­диционных экономических историков больше занимает описание того, что случилось"*. Чего же добиваются ученые, изучая историю эконо­мики?
 Во-первых, это просто интересно (тому, кто интересуется экономи­кой или вообще чем-либо интересуется). История экономики расши­ряет кругозор экономиста-профессионала, делает его более культур­ным, интеллигентным и интересным человеком. Вовсе не обязательно знать факты для подтверждения какой-либо теории или амбициозно намереваясь создать новую теорию. Их надо просто знать. Ведь в исто­рии факт имеет самодовлеющую ценность. Исследователи умеют вре­мя от времени находить в прошлом что-нибудь этакое, что может в корне изменить наше представление об истории. Вряд ли неспециа­лист знает, что, скажем, первые частные банки появились в VII веке до Р. X. в Нововавилонском царстве, то есть 2700 лет назад. Сам по себе факт интересен, особенно в свете наших школьных представле­ний о господстве натурального хозяйства в эпохи, предшествовав­шие капитализму. Этого уже достаточно. Но когда мы вдруг узнаем, что первый частный коммерческий банк в России был создан только в 1864 году, у нас возникают кое-какие невеселые мысли по поводу пресловутой отсталости России. Однако не будем торопиться с раз­мышлениями о нашей отсталости. Это еще надо проверить. Очень мо­жет быть, что Россия просто не нуждалась в этом весьма мощном институте рыночной экономики, обходилась без него Однако история все-таки может понадобиться, во-вторых, для ис­торической иллюстрации экономических теорий, подтверждения их верности, или для исторической критики теоретических построений, когда факты опровергают те или иные теоретические постулаты. На­конец, исторические факты, хорошо изученные, систематизирован­ные и проанализированные могут стать основанием для создания но­вых экономических теорий.
 Впрочем, факты бывают весьма коварными, если с ними обра­щаться вольно или с корыстными целями. Фактов в истории так мно­го, что, проведя определенную селекцию, можно доказать с их помо­щью что угодно. Можно, например, в русской истории обнаружить по­стоянное обострение классовой борьбы между феодально зависимыми крестьянами и землевладельцами, а можно найти десятки опубликованных фактов компромиссной и даже дружес-
 
  * Клио — муза истории в древнегреческой мифологии.
  ** Экономическая история. Обозрение. Выпуск 1/Под ред. В. И. Бовыкина и Л. И. Бородкина.— М.: Центр эконом. истории при ист. ф-те МГУ, 1996.— С. 78.
 
 
 кой формы общения между помещиками и крепостными. Можно восстание Емельяна Пу­гачева охарактеризовать как великую крестьянскую войну за права че­ловека, за землю и волю, а можно — как реакционное выступление, направленное против прогрессивных преобразований Екатерины Вели­кой. При этом вовсе не обязательно обманывать читающую публику. Порой такие невинные шутки происходят непроизвольно, из-за ап­риорно сформулированных теоретических выводов, которые возникли не в результате исследования исторических фактов, а еще до того, как исследователь приступил к социально-экономическому материалу. Тог­да и возникает соблазн селекции. Ученый будет скрупулезно указывать источники, из которых почерпнуты факты, тщательно цитировать сво­их предшественников, добросовестно составлять таблицы и графики. В результате сложится впечатление, что автор абсолютно объективен. И никому не будет известно, что ученый может при всем этом просто замалчивать факты, доказывающие иное, но проигнорированные или просто не замеченные автором из-за психологической настроенности на готовые выводы*.
 В русской истории такого рода казусы случались сплошь и рядом. Скажем, экономисты, принадлежавшие к "западническому" или "сла­вянофильскому" лагерям спорили друг с другом, вооружившись дос­товерными фактами. Но при этом одни доказывали необходимость ка­питалистического развития России по европейским образцам, другие настаивали на самобытности, самостийности и "некапиталистичности" страны. Случалось, что один и тот же автор пересматривал свои взгляды в зависимости от ситуации. Например, В. И. Ленин в самом конце XIX столетия написал прекрасную историко-экономическую книгу "Развитие капитализма в России", где в полемике с неонарод­никами безукоризненно доказал не только возможность, но уже и на­личие системы капиталистических производственных отношений в России. Но после поражения первой русской революции 1905—1907 го­дов он вынужден был признаться, что сильно преувеличивал степень развитости капиталистических производственных отношений**.
 Означает ли все это, что в исторических науках до правды доис­каться нельзя по определению?
 По всей видимости, в науке не может быть одной правды на все времена и для всех исторических ситуаций. Скажем, А. Смит описал относительно гармоничную и вполне компромиссную модель рыноч­ной экономики. К. Маркс же дал лучшее описание противоречивого и конфликтного рыночного мира. Кто из них прав? Как ни странно — оба. В рыночной экономике есть и то, и другое. Если действительно существует закон единства и борьбы
 *Очень уважаемый мной К. Маркс тоже впадал в "грех селекции". Написав в тридцатилетнем возрасте в соавторстве с Ф. Энгельсом "Манифест Коммунисти­ческой партии", он потом всю жизнь искал, обрабатывал и умело использовал экономические факты для доказательства верности своих коммунистических вы­водов. И он добился-таки своего. Логика "Капитала" безупречна: все построение книги, все теоретические посылки и вся историко-экономическая "фактура" с железной необходимостью приводят к выводу о том, что "экспроприаторов эксп­роприируют". Однако все оказалось не так просто и логично в жизни. А случилось это потому, что кроме фактов, доказывающих острую конфронтационность бур­жуазного общества, можно найти тысячи фактов сотрудничества и компромиссов. Но поскольку эти факты не могли "играть" на предварительный вывод, от них нужно было просто "абстрагироваться". В результате "практика не подтвердила ис­тину".
 ** Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 16.— С. 269.
 
 
 противоположностей, то в науке вполне возможна ситуация, когда один исследователь предпочитает рассматривать "единство", а другой концентрирует внимание на "борьбе". Помимо всего прочего, многое зависит от личных пристрас­тий исследователя, от его биографии и даже от характера. И только знакомство со всеми, подчас противоположными, взглядами даст воз­можность для широкого и по возможности достоверного подхода к экономической истории.
 Значение историко-экономического исследования проявляется не только в установлении общественно-экономических закономерностей исторического развития, но и в конкретных случаях хозяйственной практики. К истории хозяйства профессионал-экономист обращается (осознавая или не осознавая это) буквально на каждом шагу. Даже если он занимается бухгалтерским учетом, анализом хозяйственной деятель­ности, финансами и кредитом, экономикой отдельных отраслей хо­зяйства. А что касается менеджмента, то в нем на практике ничего нельзя добиться, если не знать историю предприятия или отрасли, ко­торыми руководит менеджер.
 Нельзя в принципе научиться основам экономического мышления, не научившись представлять хозяйство на всех (микро- и макро-) уровнях в его историческом аспекте.
 Вот как характеризует значение истории для экономики один из основателей современной клиометрики Дональд Мак-Клоски: "Исто­рия, независимо от того, можно ли ее использовать для непосред­ственной проверки экономических законов или выработки экономи­ческой политики, представляет собой коллективную память и являет­ся источником мудрости"*. Практическая ценность истории экономики по Мак-Клоски сводится к следующему.
 1. История дает экономисту больше информации, с помощью кото­рой он может проверять свои убеждения.
 2. История дает экономисту лучшее качество экономических фактов, так как история более открыта для исследований, чем современность. История — это лаборатория общества.
 3. Экономическая история способствует улучшению качества эко­номической теории. Даже самый презирающий историю экономист кое-что из истории использует: свой собственный опыт, опыт своего поколения или некие исторические обобщения, которыми полон фольклор даже самых изысканных обществ.
 Вклад истории в теорию состоит не только в том, что она льет воду на мельницу теоретиков. Использование теории в экономической ис­тории украшает теорию и испытывает ее, и в этом отношении эконо­мическая история не отличается от других разновидностей приклад­ной экономики. Хорошая экономическая история — это просто хоро­шая прикладная экономика. Самые давние события можно анализиро­вать при помощи современного инструментария. Но и старые пробле­мы, казалось бы, вычеркнутые из теории, возвращаются в нее бла­годаря изучению истории.
 4. История экономики способствует улучшению качества экономичес­кой политики. Немного есть сфер интеллектуальной деятельности, где некачественная работа может принести столько вреда, как в эконо­мике и в истории. Способность ложных экономических аргументов или ложных исторических аналогий нанести вред обществу очевидна: псевдоэкономика
  * Мак-Клоски Д. Н. Полезно ли прошлое для экономической науки?//Thesis: Теория и история экономических и социальных институтов и систем.— Зима, 1993.— Том 1.— Вып. 1.— С. 109.
 
 
 меркантилизма в течение многих веков сокращала тор­говлю и защищала предпринимателей; псевдотеория арийской "расы" облагородила лицо германского фашизма. Вдвойне пагубно, если скверная экономика соединяется со скверной историей в скверной экономической истории. Идеи экономистов и историков, и когда они правы, и когда ошибаются, имеют гораздо большее влияние, чем при­нято думать. Безумцы, стоящие у власти, которые слышат голос с неба, основывают свой бред на экономических событиях, происходив­ших несколько лет назад. Люди практические, которые считают себя свободными от всякого исторического влияния, обычно бывают раба­ми исторических аналогий.
 Одна из целей истории — расширение наших представлений о воз­можном. Понимание подлинной истории, как и исправление истории ложной, важно для государственной политики, потому что у эконо­миста, чья память ограничена недавним прошлым, суженное представ­ление о возможном. Восхваляя или критикуя сегодняшние правитель­ства, мы можем быть вольными или невольными рабами исторических аналогий, находиться в зависимости от ненужных или ошибочных представлений.
 5. История экономики способствует улучшению качества подготовки экономистов. История — стимул для воображения экономиста, она очерчивает и расширяет границы его ремесла. Экономист без истори­ческих знаний отличается узким взглядом на сегодняшние события, приверженностью к текущим, мелким экономическим идеям, неспо­собностью оценивать сильные и слабые стороны экономических дан­ных и отсутствием умения прилагать экономический анализ к крупным проблемам.
 История — это кладовая экономических фактов, проверенных скептицизмом, это собрание экспериментов, испытывающих эконо­мическую науку на прочность, это источник экономических идей и наставник в политике*.
 Пожалуй, не стоит портить эти тезисно изложенные идеи крупно­го ученого собственным комментарием. Читателю, особенно студенту, лучше самому взяться за поиск ответа на вопрос: стоит или не стоит тратить время на изучение истории экономики своей страны.
 Трудноразрешимые проблемы истории экономики
 Несмотря на то, что история экономики вообще и история эконо­мики России в частности многого уже добились, в науке осталась мас­са трудноразрешимых крупных и мелких проблем, которые затрудняют процесс преподавания.
 Среди крупных проблем назову прежде всего проблему метода. Есте­ственно, что изучая историю экономики, необходимо исследовать и развитие метода нашей науки. Здесь возможны крайности в подходах. До недавнего времени, когда в нашей стране господствовал "поголов­ный марксизм", в официальной науке признавался лишь один метод исследования — диалектико-материалистический. Между тем непреду­бежденный взгляд в историю показывает, что и на базе иных методо­логических предпосылок,
 * Мак-Клоски Д. Н. Полезно ли прошлое для экономической науки? // Thesis:
 Теория и история экономических и социальных институтов и систем.— Зима, 1993.- Том 1.- Вып. 1.- С. 107-131.
 
 
 например, маржиналистских* или институционалистских*, возможны значительные достижения экономической мысли. Это, впрочем, не должно быть причиной того, чтобы отрицать познавательные возможности гегельянского и марксистского методов. Крайности и экстремизм в науке — весьма вредные явления. Терпи­мость и попытки понять друг друга — вот путь для взаимного обога­щения школ и направлений.
 Всякое экономическое явление можно рассматривать с различных точек зрения и с различными целями. И вполне вероятно, что разные подходы могут быть верными для различных условий. Эмпиризм ученых античной древности и средневековья не помешал им выдвигать глубокие теоретические гипотезы, которые еще не сложились в систе­му взглядов, но стали предтечей науки под названием политическая экономия. С другой стороны, метод научной абстракции, разрабатываемый в эпоху классиков буржуазной политической экономии, не помешал теории выродиться в упрощенные построения последовате­лей классического наследия. Любопытно, что Ж.-Б. Сэй, Дж. Мак-Куллох, У. Сениор, упрощая классическое учение, вместе с тем со­здавали базу для иных концепций, которые позднее превратились в новую систему взглядов. Диалектический материализм, дав значитель­ные результаты в развитии экономической мысли, все-таки не по­зволил чутко уловить достижения маржиналистской концепции. По­пытка выдающегося русского экономиста и историка М. И. Туган-Барановского найти синтетическое единство марксистских и маржиналистских концепций была грубо осуждена ортодоксальным маркси­стом Н. И. Бухариным. И зря! Упустили марксисты и возможность бо­лее глубокого синтеза с институционализмом, хотя, скажем, Дж. К. Гэлбрейт был готов к такого рода сотрудничеству.
 И методы, и теории стареют и умирают. Но в отличие от людей (если, конечно, не верить в переселение душ) могут воскресать и воз­рождаться на новом витке спиралевидного развития. Слепое следова­ние определенным методологическим посылкам привело к самоизоля­ции экономической науки России от магистральных путей развития экономической мысли, что, в свою очередь, ввергло историко-экономическую науку России в глубокий и пока не преодоленный кри­зис.
 Судя по всему, в любой исторической науке трудно достичь полной объективности и окончательной истины, которой просто не существу­ет. Меняется конкретная социально-экономическая обстановка и ме­няются взгляды исследователей на прошлое. Это — нормальный про­цесс. Не следует только одно невежество заменять другим. Например, в недавнем прошлом марксисты ничего в истории не видели кроме классовой борьбы, сейчас же делаются попытки не видеть этой клас­совой борьбы вообще. Одна крайность сменяет другую.
 Другая важная проблема для экономиста-историка — это возмож­ность относительно самостоятельного изучения истории экономики в отрыве от гражданской, политической, военной или иной истории. Все попытки такого рода отделения оказались безуспешными. Экономист, раз уж он занялся историей, должен знать все! Речь может идти лишь о "нюансировке", об объекте внимания, а не об игнорировании не­экономических факторов
 
 * Маржинализм — крупное направление в экономической теории, методоло­гической базой которого является использование предельных величин в экономи­ческом анализе.
 ** Институционализм — направление экономической теории, уделяющее ос­новное внимание роли социальных институтов (преимущественно неэкономичес­кого характера) в экономической жизни общества.
 
 истории. Поэтому предполагается, что и уча­щиеся, приступающие к изучению истории экономической, уже дос­таточно знакомы с историей гражданской хотя бы в объеме школьно­го курса. Впрочем, спасает нас то обстоятельство, что, как правило, в российских вузах уже в первом семестре изучается история Отечества.
 Третья проблема несколько щекотливого свойства. Насколько пра­вомерно и этически корректно включать в книгу по истории России (а не СССР) сюжеты, касающиеся ретроспективы экономики тех самосто­ятельных государств, которые в недавнем прошлом входили в состав Со­ветского Союза? Парадоксально, но ведь могут найтись ученые, счи­тающие, что история Киевской Руси — это изначальная история Ук­раины, в которую входила Московия, а вовсе не наоборот. И будут правы. Не говорю уже о политиках и ученых, например, Туркмениста­на или Армении, которые справедливо выразят недовольство тем, что кто-то включил "их историю" в "нашу". Не будем зря иронизировать по поводу этой проблемы*. Договоримся о следующем: экономическую историю среднеазиатских, закавказских и прибалтийских государств я буду затрагивать лишь тогда, когда это крайне необходимо для нераз­рушающего течения основной фабулы, всегда специально оговарива­ясь относительно их нынешнего суверенитета. Что же касается Украи­ны и Белоруссии, то тут я немного теряюсь, хотя возможный выход из тупика уже показан несколькими строчками выше: я признаю, что Владимиро-Суздальское княжество, на территории которого позже по­явилась Москва, — это окраинный Северо-Восток славянского госу­дарственного образования с центром в Киеве и что Киев не входил в состав Московского царства до воссоединения с Россией. И до­вольно об этом!
 Четвертую проблему я назвал "пространственными и временными аберрациями"**. Человеку, живущему в наше время, иные события ка­жутся исторически важными (вспомним "исторические" партийные съезды КПСС), а с точки зрения действительной Истории они могут оказаться незначительными случайными явлениями, флуктуациями, слабыми возмущениями, не отражающимися на последующих собы­тиях и не оставляющими следа в жизни человеческого сообщества. По­этому историку необходимо осторожно обращаться с фактами "све­жей" истории, ибо здесь возможны как преувеличения, так и недо­оценки событий. Однако и более "застарелые" исторические аберра­ции тоже возможны. То, что важно и существенно для экономики, вовсе не столь важно для отдельных граждан. Люди в своей повседнев­ной деятельности могут и не замечать глобальных экономических про­цессов (конечно, если это не война и не революция), если они не отражаются на их жизни непосредственно. Поэтому в научно-методи­ческом труде могут встретиться описания социально-экономических событий, которые лишь на первый взгляд были не столь значитель­ны, а на самом деле сыграли важную (позитивную или негативную) роль в дальнейшей цепи событий. У историка есть преимущество в сравнении с экономистом, изучающим современность: он уже знает, что было дальше. При этом я признаю возможность мощного воздей­ствия на экономику страны случайных, порой
 * Привычное занятие создавать проблемы с единственной целью их долгого и неэффективного разрешения Характерно, что искусственно созданные проблемы их инициаторы всегда объясняют некими объективными обстоятельствами, кото­рые ими — инициаторами — были "услышаны" в отличие от прочих граждан, глу­хих и неразумных. Экономисту-историку стоит помнить перипетии "отделения" России от самой себя в 1991 году.
 ** Аберрация — в общем случае, всякие отклонения от нормы в строении или в функции, в частном — искажения изображений.
 
 
 экзогенных, обстоя­тельств, отдельных личностей и даже отдельных идей. Но в основание исследования я положил идею о том, что экономическая история — это прежде всего история производственных отношений людей, а не статистических рядов. В этом смысе я — консерватор, предпочитаю­щий и в экономической истории искать людей, действующих в кон­кретном времени, в конкретных обстоятельствах и в составе конкрет­ных социальных групп и стран.
 И последнее. Нам хочется думать, что люди сильно изменились со времен древнего мира или средневековья. Но мой "здоровый консер­ватизм" подсказывает, что генетически закрепленных человеческих ка­честв гораздо больше, чем изменяющихся, приобретенных благодаря, например, техническому прогрессу или изменениям в формах соб­ственности. И вообще трудно быть уверенным в том, что жить в совре­менном крупнопанельном доме гораздо приятнее и здоровее, чем в ма­леньком, но собственном домике с печкой, что сидеть часами перед телевизором более интересно, чем общаться с умными и оригиналь­ными людьми посредством книг. Все действительно относительно. И "Евгений Онегин" был написан при свете свечи и без компьютера. Поэтому, описывая социально-экономический прогресс, я постараюсь в этой книге его не преувеличивать.
 
 Подумаем вместе!
 1. Почему именно в России с дореволюционных времен историко-экономическая литература пользовалась популярностью?
 2. Поскольку все знать невозможно, не лучше ли экономисту-профес­сионалу потратить время на изучение математики или иностранного язы­ка, вместо того, чтобы заниматься не столь полезной историей экономи­ки?
 3. Чем древнее исторический период, тем ограниченнее круг источ­ников; документы прошлых веков в принципе хорошо изучены и проком­ментированы, новые документы и факты включаются в научный оборот крайне редко. Почему же споры вокруг истории никогда не прекращаются и каждое новое поколение исследователей пытается, опираясь на те же источники, сказать что-то новое? Разве сам дух исторической науки не предполагает определенного консерватизма?
 4. Что важнее для специалиста в области истории экономики: знания экономики или знания истории?
 5. А вы знаете кого-нибудь из современных, ныне здравствующих, экономистов, которые занимаются историей?
 (Не торопитесь с ответами. Как говорил великий шахматист X. Р. Капабланка, "делая даже очевидный ход, все равно подумай".)
 
 
 О важности периодизации истории экономики
 Когда экономист приступает к историческому исследованию, он стремится, как всякий иной историк, упорядочить материал во вре­мени, предложить какую-либо периодизацию истории. Можно, конеч­но, этого не делать, а просто излагать факты экономической жизни, предоставив читателю самому пытаться, если захочется, искать зако­номерности этапного движения человечества. Но тогда это будет не на­учный и тем более не методический труд, а просто хронологический справочник событий, что, впрочем, тоже небезынтересно.
 Историки всегда пытались найти эту этапность, интуитивно чув­ствуя, что история — это не линейный и непрерывный процесс, что история "куда-то движется" по сложной непрерывно-прерывистой трассе. Попыток периодизации было множество, и ни одну из них не следует игнорировать, ведь ученые не случайно предлагали свое виде­нье истории экономики, в руках у них всегда были факты, почерпну­тые из известных в их время источников.
 Археологи исследуют стадии ранней человеческой истории по ос­новным материалам, из которых были сделаны орудия труда: камен­ный, медный, бронзовый, железный века со своими внутристадийными де­лениями.
 Один из первых русских смитианцев, С. Е. Десницкий, в работе 1768 года выделял четыре стадии ("состояния") развития человечес­кого общества, исходя из основной отраслевой формы хозяйственной де­ятельности человека:
 — охотничья,
 — скотоводческая,
 — земледельческая,
 — коммерческая*.
 Согласимся, что такая схема вполне реалистична, если только не забывать, что это только схема, что в реальной жизни эти стадии на­кладывались друг на друга и оказывались в сложном взаимодействии. Во всяком случае, С. Е. Десницкий прекрасно понимал различия в способах производства материальных благ на различных стадиях разви­тия и — соответственно — различал формы собственности: "нераз­дельную и общую" для ранних стадий и частную для земледельческой и коммерческой.
 Близка к этой схеме периодизация уже известного нам Фридриха Листа. В работе "Национальная система политической экономии" (1841) он выделяет пять стадий развития:
 — дикости,
 * Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. В 2 т.— М.: Госполитиздат, 1952. — T.I. — С. 270.
 
 — пастушескую,
 — земледельческую,
 — земледельческо-мануфактурную,
 — земледельческо-мануфактурно-коммерческую*.

<< Пред.           стр. 1 (из 9)           След. >>

Список литературы по разделу