<< Пред.           стр. 2 (из 9)           След. >>

Список литературы по разделу

 Здесь тоже за основу берется отраслевой признак, и эта схема еще более приближается к истине.
 Последователь учения Ф. Листа о "национальной системе полити­ческой экономии" Бруно Гильдебранд в книге "Политическая эко­номия настоящего и будущего" (1843) определял стадии развития эко­номики по способу обмена продуктами, различая:
 — естественное хозяйство средних веков, преимущественно нату­ральное;
 — денежное хозяйство, под которым понималось капиталистическое хозяйство, основанное на обмене товаров посредством денег;
 — кредитное хозяйство, современное автору, характеризующееся тем, что обмен основывается на доверии, честном слове, нравствен­ности, а кредит постепенно устраняет господство денег и капитала и преобразует капиталистический мир на началах справедливости**.
 Один из основателей "новой исторической школы" в Германии, Карл Бюхер брал за основу периодизации интенсивность обмена бла­гами и выделял в истории:
 — ступень замкнутого домашнего хозяйства (хозяйство без обмена);
 — ступень городского хозяйства (производство на внешнего потре­бителя, работа на заказ, непосредственный обмен товаров);
 — ступень народного хозяйства (товары проходят несколько актов об­мена еще в стадии производства, прежде чем доходят до потребителя)***.
 Наконец, в наше время, в 1960 году, американский ученый Уолт Ростоу выдвинул оригинальную идею "стадий экономического роста", положив в основание такие технико-экономические характеристики как уровень развития техники, отраслевая структура хозяйства, доля про­изводственного накопления в национальном доходе и структура по­требления. В результате получилась следующая схема стадийного раз­вития:
 1. Традиционное общество.
 2. Период подготовки предпосылок для взлета (подъема) — пере­ходный период.
 3. Взлет (подъем), или сдвиг.
 4. Движение к зрелости.
 5. Эпоха высокого массового потребления.
 Вот как описывается содержание каждой из этих стадий:
 1. Примитивная ручная техника, незначительный размер производ­ства на душу населения, высокий удельный вес сельского хозяйства, власть землевладельцев. Три четверти населения занято производством продовольствия. "Потолок" для производства ограничен низким уров­нем развития науки и техники. Национальный доход используется пре­имущественно непроизводительно. Эта первая стадия простирается до XVIII века.
 2. Создание централизованных государств. Появление новых типов предприимчивых людей. Образование банков и других "институтов для мобилизации капитала. Самая короткая стадия в два—три десятилетия.
 
 *Всемирная история экономической мысли: В 6 т.— М.: Мысль, 1988.— Т.2.— С. 125-126
 **Там же. - С. 130-131.
 ***Там же. - Т.З.— С. 96.
 
 
 3. Значительное повышение удельного веса сбережений и инвести­ций в национальном доходе (от 5 до 10 %). Новая техника и новые от­расли. Власть переходит к буржуазии. В Англии — это два последних десятилетия XVIII века, во Франции и США — несколько десятиле­тий перед 1860 годом, в России — четверть века перед 1914 годом, в Индии и Китае — 50-е годы нашего столетия. Силы экономического прогресса начинают доминировать в обществе, сторонники модерни­зации побеждают защитников традиционного общества.
 4. Индустриальное общество, длительный этап технического прогрес­са, ускоренная урбанизация, руководство промышленностью сосредо­точивается в руках специалистов-менеджеров. Постоянно инвестирует­ся до 20 % национального дохода. Рост продукции опережает рост на­селения. Движение к зрелости начинается в Англии с начала XIX века, во Франции и США — с 60-х годов XIX века, в Германии — с 70-х годов XIX века, в Японии — с начала XX века, в России — с 1914 года.
 Технологической зрелости достигли: Англия — в 1850, США — в 1900, Германия и Франция — в 1910, Россия — в 1950 году.
 Закончилась эта стадия: в США — в годы первой мировой войны, в Западной Европе и в Японии — в 50-х годах.
 5. На пятой стадии повышается реальный доход на душу населе­ния, происходит сдвиг от предложения к спросу, от производства к потреблению.
 Место России в истории хорошо иллюстрируется сведенными в табл. 1 наблюдениями У. Ростоу*:
 Таблица 1. Периодизация высших стадий развития, по У. Ростоу
 В работе 1971 года "Политика и стадии роста" У. Ростоу добавляет шестую стадию — поиска качества жизни, когда на первый план выд­вигается духовное развитие человека**.
 * Ростоу У. Стадии экономического роста.— Нью-Йорк: Фредерик А. Приер, 1961.- С. 10, 61, 92.
 ** Всемирная история экономической мысли, В 6 т.— М.: Мысль, 1994. — Т, 5.— С. 187.
 
 
 Таким образом, оказывается, возможны самые разнообразные спо­собы периодизации экономической истории. И все они могут быть правильными. Ведь все зависит от того, что исследователь кладет в ос­нование своей периодизации, по какой оси рассматривает историчес­кое движение экономики. К сожалению, такого рода абстрактная за­дача часто слишком возбуждала ученых и политиков и приводила к се­рьезным идейным битвам. Немалую роль в этом сыграла ортодоксаль­ность некоторых ученых, которые не хотели признавать никаких иных взглядов, отличающихся от их собственных.
 Не без сожаления отмечаю, что к упрямцам такого рода относился и К. Маркс, постоянно возбуждавший идейную конфронтацию среди ученых, которые отвечали ему тем же. А ведь концепция самого К. Маркса очень глубока и интересна. Она долгое время господствова­ла в России (еще задолго до Октябрьской революции).
 Сейчас модно критиковать Маркса, не удосужившись прочитать его произведений. Попробуем отдать ему должное.
 Поговорим о К. Марксе
 К. Маркс выдвинул особую — формационную — теорию периодизации социально-экономической истории. На первый взгляд, она хорошо всем известна еще из школьных курсов истории, но на самом деле марксовы идеи трактуются слишком упрощенно, если не сказать вульгарно*. Происходит любопытное явление: сначала идеи ученого вульгаризуются, а потом отвергаются самими вульгаризаторами как вульгарные.
  Оговорюсь заранее: для меня в науке нет "священных коров". Маркс достоин критики и даже опровержений (по ходу я покажу про­тиворечия в его концепции). Но он не заслужил насмешек и издева­тельств. Бог с ними, с насмешниками из КВН, не о них речь. Я гово­рю об ученых людях, особенно о бывших марксистах**.
 Первая причина невосприимчивости формационной теории — конъюнктурного свойства. Марксова теория предполагает, что высшей формацией человеческого общества станет коммунистическая. История не подтвердила этого прогноза, и это обстоятельство стало первым ос­нованием опровержения формационной теории. Вторая причина зак­лючается в элементарном недопонимании. Маркс обвиняется в том, что формационный подход представляет довольно упрощенный взгляд на историю как линейно-прогрессивный процесс смены низших об­щественных форм высшими, как процесс последовательного движения человека от одной стадии к другой вплоть до высшей, коей является коммунизм. На такого рода критику еще задолго до революции отве­чал В. И. Ленин, когда писал: "Нужно поистине школьническое по­нятие об истории, чтобы представить себе дело без "скачков" в виде какой-то медленно и равномерно восходящей прямой линии"***.
  * Вульгаризация - чрезмерное упрощение какого-либо учения, искажающее его смысл ** Капица писал в начале 70-х годов: "Людям объективно судить о своей эпохе и трудно и рискованно, но все же в области гуманитарных наук у нас сейчас несомненно, более высоко ценится послушание .— Наука и жизнь, 1987 — № 2.— С. 82. На мой взгляд, положение мало изменилось, хотя внешне мы приобрели безудержную (и оттого постылую) свободу высказываний.
 *** Ленин В. И. Полн. собр. соч.— Т. 10.— С. 26.
 
 Объективно, сомнения в верности Марксовой теории обоснованы тем, что:
 — во-первых, огромное количество фактов социально-экономичес­кой истории не "втискиваются" в рамки теоретической гипотезы;
 — во-вторых, отнюдь не все факты исторической действительнос­ти можно объяснить с помощью учения о диалектике базиса и над­стройки, с одной стороны, и теории классовой борьбы — с другой*;
 — в-третьих, коммунистический прогноз не оправдался. Замечу, что законы социально-экономического развития всегда про­являются как общая тенденция, пробивающая себе дорогу сквозь бесчис­ленные зигзагообразные отклонения, исторические флуктуации**, а порой и боковые тупиковые движения. Цель общественной науки — среди это­го хаоса фактов уловить, описать и объяснить генеральную тенденцию развития человечества во времени, которая только и может стать пу­теводной нитью для общественной практики.
 Любопытно, что отказываясь от формационной теории, большин­ство авторов не отказывается от идеи прогрессивного развития чело­вечества. Тот же У. Ростоу рисует вполне явную восходящую линию развития, реалистично отражая историю, рассмотренную сквозь при­зму технико-экономического прогресса. Правда, он намеренно не при­меняет монистический подход к периодизации истории, о чем без оби­няков и предупреждает читателя***. И хотя Ростоу дал своей книге под­заголовок "Некоммунистический манифест", он не стал слишком дол­го опровергать точку зрения Маркса, а просто рассмотрел историю че­ловечества под другим углом зрения. И это только обогатило наши зна­ния об истории.
 Вернемся к Марксу. Еще из школьных учебников мы знаем о зна­менитой Марксовой "пятичленке": человечество в своем развитии про­ходит пять общественно-экономических формаций — первобытнооб­щинную, рабовладельческую, феодальную, капиталистическую и ком­мунистическую. Но послушаем самого автора и убедимся, что в его учении не все так просто.
 "В общих чертах,— писал Маркс,— азиатский, античный, феодаль­ный и современный, буржуазный, способы производства можно обо­значить как прогрессивные эпохи экономической общественной фор­мации. Буржуазные производственные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса производства,... но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения это­го антагонизма"****. Обратим внимание на то, что в этом отрывке появ­ляется азиатский способ производства, нарушающий привычное пя­тичленное деление истории, и этот способ производства вместе с ан­тичным, феодальным и буржуазным названы эпохами одной обществен­но-экономической формации.
 * Ф. Энгельс предупреждал: "Согласно материалистическому пониманию ис­тории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете являет­ся производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс боль­шего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстракт­ную, бессмысленную фразу" — Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.— Т. 37.— С. 394.
 ** Флуктуация — здесь: случайное отклонение системы от закономерного дви­жения.
 *** Ростоу У. Стадии экономического роста.— Нью-Йорк: Фредерик А. Приер, 1961.- С. 12.
 **** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.— Т. 13.— С. 7—8.
 
 
 Здесь перечислены способы производства классово-антагонистичес­ких обществ, в том числе раннеклассового "азиатского" общества. И здесь обнаруживается, что у К. Маркса есть и иное формационное де­ление человеческой истории: не по способу производства, а по иному принципиальному критерию. Он различает первичную, вторичную и третичную формации в зависимости от того, какой тип собственности лежит в основе способов производства. Так, К. Маркс пишет в наброс­ке письма к Вере Засулич: "Земледельческая община, будучи после­дней фазой первичной общественной формации, является в то же вре­мя переходной фазой ко вторичной формации, т. е. переходом от об­щества, основанного на общей собственности, к обществу, основан­ному на частной собственности. Вторичная формация охватывает, ра­зумеется, ряд обществ, основывающихся на рабстве и крепостниче­стве"*.
 В другом месте К. Маркс под несколько иным ракурсом, с точки зрения типа экономической связи между субъектами производствен­ных отношений, также осуществляет трехчленное деление человечес­кой истории: "Отношения личной зависимости (вначале совершенно первобытные) — таковы те первые формы общества, при которых производительность людей развивается в незначительном объеме и в изолированных пунктах. Личная независимость, основанная на вещной зависимости,— такова вторая крупная форма, при которой впервые образуется система всеобщего общественного обмена веществ, универ­сальных отношений, всесторонних потребностей и универсальных по­тенций. Свободная индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов и на превращении их коллективной, обществен­ной производительности в их общественное достояние,— такова тре­тья ступень. Вторая ступень создает условия для третьей. Поэтому пат­риархальный, как и античный строй (а также феодальный) приходят в упадок по мере развития торговли, роскоши, денег, меновой сто­имости, в то время как современный общественный строй вырастает и развивается одновременно с ростом этих последних"**.
 В результате складывается следующая картина исторического формационного движения (табл. 2):
 
 Таблица 2. Формационное развитие человеческого общества
 
 * Там же.— Т. 19.— С. 419.
 ** Там же.- Т. 46.- Ч. 1.- С. 100-101.
 
 
 Согласимся, что здесь мы видим более сложную и не столь прими­тивную картину исторического процесса, которая не очень похожа на "пятичленку".
 Переходные процессы
 в формационной концепции
 Важнейшей закономерностью исторического процесса с точки зре­ния формационной теории является революционный характер межформационных переходов. Степень радикальности революционных из­менений зависит от того, происходит ли смена способов производства в классово-антагонистических обществах или осуществляются более кардинальные изменения — переходы от первичной формации к вто­ричной и от нее к третичной. Но и внутри вторичной формации сте­пень радикальности не одна и та же и зависит от того, происходит ли смена способов производства, основанных на натуральном хозяйстве, или смена натурального хозяйства товарно-капиталистическим.
 Когда речь заходит о революции, всегда в сознании возникает мысль о весьма быстрых, сжатых во времени процессах, столкновени­ях масс людей, связанных классовыми интересами. И эта мысль имеет определенное основание, если речь заходит о революциях политичес­ких, в ходе которых происходит смена классовой политической над­стройки. (Кстати, высокая скорость политических революций тоже весьма относительна. Английская буржуазная революция происходила 47 лет, с 1642 по 1689 год, Великая Французская — более 5 лет, с 1789 по 1794 год.) Экономическую науку больше интересуют глубин­ные процессы смены способов производства, процессы сколь револю­ционные, столь и протяженные во времени, занимающие целые эпохи,­ иногда многовековые, в истории человечества. В общем смысле все социально-экономические революции и составляли главное со­держание переходных эпох. Переходные эпохи, таким образом, это время социально-экономических революций.
 Межформационные сдвиги всемирно-исторического порядка про­исходили сотни и даже тысячи лет. Конечно, в этом вопросе надо раз­личать развитие индивидуального социально-экономического организ­ма (онтогенез) и всемирно-историческое развитие (филогенез), но в обоих случаях, тесно взаимосвязанных, речь идет о многовековых про­цессах. Так, переход от феодализма к капитализму на страновом уров­не происходил не менее века, а на всемирно-историческом — по край­ней мере с XIV по XIX века, то есть полтысячелетия. И этот столь дли­тельный переход происходил к такому обществу, которое с самого на­чала показало тенденцию к всемирности, к подрыву локальной замк­нутости социальных организмов. Предыдущие переходы, когда онтоге­нез превалировал над филогенезом, процессы смены формаций на всемирном уровне происходили еще более длительно.
 Первой всемирной подлинно социальной революцией была так на­зываемая неолитическая революция, когда человек совершил скачок от антропогенеза к социогенезу. В ходе неолитической революции по­явились производство и, следовательно, производственные отношения. Эта первая революция протекала несколько тысячелетий (по край­ней мере с VII по IV тысячелетие до Р.Х.). Но протяженность не должна быть поводом для лишения процесса статуса революции.
 Когда архаичные ассоциации перешли к производству продуктов, то произошла революция и в производительных силах: производитель­ной силой стал сам человек. Архаичные формы внутриобщинной влас­ти были основаны не на частной собственности, а на естественной половозрастной монополизации знаний, производственного опыта и управленческих функций в первичной кооперации производительного труда.
 Следующий социально-экономический сдвиг произошел тогда, когда появились отношения господства и подчинения. На основе ис­пользования металла появились раннеклассовые общественные струк­туры "азиатского" типа, характерные, впрочем, не только для древ­невосточных цивилизаций, но и для средиземноморского ареала. На этой базе появились политическая власть и государства. Революция, приведшая к возникновению "азиатского способа производства", была совершена задолго до завершения классообразования. Власть в деспо­тиях восточного типа захватывалась не классами в собственном смысле этого слова, а военно-жреческими общинами, кастами, осуществля­ющими важнейшие хозяйственные функции в условиях, требующих кооперации огромных масс малопроизводительного труда.
 Лишь в I тысячелетии до Р. X. в немногих европейских и переднеазиатских странах восточная система "поголовного рабства" преврати­лась в рабство античное, основанное на развитом классовом делении общества. Античный мир осуществлял неэкономический способ воспроизводства рабской рабочей силы. Когда те или иные военно-поли­тические причины приводили к прекращению притока рабов, рабов­ладельческое общество приходило в упадок.
 Противоречия рабовладельческого способа производства разреша­лись феодальными революциями. Ф. Энгельс, скрупулезно изучивший в пределах доступных в его время источников докапиталистические спо­собы производства, подчеркивал революционный характер феодального переворота: "Рабство перестало окупать себя и потому отмерло*. Но умирающее рабство оставило свое ядовитое жало в виде презре­ния свободных к производительному труду. То был безвыходный ту­пик, в который попал римский мир: рабство сделалось невозможным экономически, труд свободных считался презренным с точки зрения морали. Первое уже не могло, второй еще не мог быть основной фор­мой общественного производства. Вывести из этого состояния могла только коренная революция".**
 В свою очередь, противоречия феодального общества разрешались революциями буржуазными.
 Социально-экономические революции сопровождались коренными преобразованиями в политической надстройке. Но политические рево­люции никогда не завершали революций социально-экономических. Клас­сы, приходящие к власти, ускоряли процесс смены способов произ­водства. Восприняв созданные в предыдущей формации материальные предпосылки, они способствовали коренным преобразованиям в про­изводительных силах и доведению их до адекватного новому строю со­стояния как в технико-технологическом, так и в организационном смыслах. Так, рабовладельцы уже после образования рабовладельчес­ких государств создали крупные рабовладельческие латифундии и эргастерии; феодалы "варварских государств", возникших на развалинах Римской и азиатских империй, — феодальные вотчины и поместья, особые формы крупной собственности,
 * Запомним этот сугубо экономический, а не этический подход к институту рабства. Он нам понадобится, когда мы обнаружим, что рабство в России в виде холопства сохранялось до XVII века.
 ** Маркс К., Энгельс Ф. Соч.— 2-е изд.— Т. 21.— С. 149.
 
 
 
 основанные на семейном тру­де мелких производителей-общинников. Наконец, буржуазия уже пос­ле победы буржуазных революций создала для себя фабрику. Социаль­но-экономические революции завершались созданием адекватных новому способу производства производительных сил.
 С точки зрения формационной теории исторический прогресс не­отвратим, ибо время не имеет обратного хода. Отнюдь не каждый на­род мира прошел все ступени закономерного формационного движе­ния, но человечество в целом не двигалось от феодализма к рабовла­дению или от капитализма к феодализму. Попятные движения случа­ются в истории, но они являются исключениями и касаются отдель­ных стран и народов. Социально-экономический прогресс в историческом масштабе необратим, даже если реакционные надстроечные структуры пытаются осуществить контрреволюцию в экономике.
 Формационная концепция не отождествляет абстрактную теорию с историческим бытием. Абстрактная теория очищает историю, выясня­ет скрытые пружины всемирно-исторического развития, отрицая фа­тализм закономерных смен общественно-экономических формаций с присущими им способами производства. Сам К. Маркс писал, что "один и тот же экономический базис — один и тот же со стороны основных условий — благодаря бесконечно разнообразным эмпиричес­ким обстоятельствам, естественным условиям, расовым отношениям, действующим извне историческим влияниям и т. д.— может обнаружи­вать в своем проявлении бесконечные вариации и градации, которые возможно понять лишь при помощи анализа этих эмпирически данных обстоятельств".**
 Мы имели случай отмечать, что история человечества никогда не развивалась синхронно, монотонно и равновесно. Судя по всему, асинхронность, неравномерность и неравновесность развития — всемирно-ис­торическая закономерность. Более того, подобно тому, как в замкну­тых термодинамических системах полное равновесие означает "тепло­вую смерть", прекращение всякого развития, так и в жизни челове­ческих обществ полнейшего равновесия, той социально-экономичес­кой гармонии, о которой мечтали ученые со времен Г. Ч. Кэри и Ф. Бастиа**, никогда не существовало. Она не может быть осуществле­на даже тогда, когда в мире реализуются самые смелые мечты о соци­альной справедливости.
 Человечество начало свой путь в неравновесной системе "приро­да — человек". Классовые общества ввергли человечество в социально неравновесные системы. Даже если когда-нибудь божественная модель всеобщей справедливости победит, человечество вернется на новом большом витке спирали истории к первоначальной дихотомии, но уже в иной, обратной, интерпретации неравновесности: "человек — при­рода".
 * * *
 Такова, в самых общих чертах, теория формационного развития че­ловечества. Именно человечества, а не отдельно взятой страны. Воз­можно ли исследование истории экономики России с такими методо­логическими предпосылками? Возможно, но недостаточно! Надо все­гда помнить, что ни одна страна в мире не демонстрировала "форма­ционной чистоты" движения,
 * Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.— Т. 25.— Ч. 2.— С. 354.
 ** Характерны названия работ этих авторов: "Экономические гармонии" (Ф. Бастиа, 1850) и "Гармония интересов" (Г. Ч. Кэри, 1872)
 
 
 что история одной страны никогда не была и не может быть шаблоном для истории страны другой, даже если она территориально расположена по соседству. Впрочем, такого рода диалектическая посылка не всегда выдерживалась самим К. Мар­ксом. Объясняя, почему фактический материал "Капитала" почерпнут из английских источников, он пишет: "Но если немецкий читатель станет фарисейски пожимать плечами по поводу условий, в которые поставлены английские промышленные и сельскохозяйственные рабо­чие, или вздумает оптимистически успокаивать себя тем, что в Гер­мании дело обстоит не так уж плохо, то я должен буду заметить ему:
 De te fabula narratur! (He твоя ли история это!). Дело здесь, само по себе, не в более или менее высокой ступени развития тех обществен­ных антагонизмов, которые вытекают из естественных законов капи­талистического производства. Дело в самих этих законах, в этих тен­денциях, действующих и осуществляющихся с железной необходимо­стью. Страна, промышленно более развитая, показывает менее разви­той стране лишь картину ее собственного будущего"*.
 Скажем прямо, такого рода высказывания являются отступлением от его собственных утверждений и несколько затрудняют безусловное приятие концепции. Любопытно, что и практика коммунистического движения чаще следовала прагматической логике борьбы за власть, нежели логике формационной теории. Никто иной как сам В. И. Ле­нин говорил в 1920 году: "Неправильно полагать, что капиталисти­ческая стадия неизбежна для отсталых народов... Коммунистический Интернационал должен установить и теоретически обосновать то по­ложение, что с помощью пролетариата передовых стран отсталые стра­ны смогут перейти к советскому строю и через определенные ступени развития — к коммунизму, минуя капиталистическую стадию разви­тия".** Коммунистические руководители Китая, в свое время, выска­зывали вовсе крамольные, с точки зрения формационной теории, идеи. Например, они считали, что революция совершается путем на­ступления угнетенной мировой деревни на угнетающий деревню го­род.*** Да и сам Ф. Энгельс допускал, что отсталая полуфеодальная Рос­сия могла бы стать инициатором всемирной пролетарской революции****.
 Таким образом, красота и логическая завершенность теории не ме­шала отступать от ее постулатов во имя сиюминутной политической цели. Впрочем, сомнения иной раз обуревали создателей теории, ког­да они приступали к политической практике. В октябре 1858 года К. Маркс писал Ф. Энгельсу: "Трудный вопрос заключается для нас в следующем: на континенте революция близка и примет сразу же со­циалистический характер. Но не будет ли она неизбежно подавлена в этом маленьком уголке, поскольку на неизмеримо большем простран­стве буржуазное общество проделывает восходящее движение"*****.
 * Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.— Т. 23 — С. 6.
 ** Ленин В. И. Поля. собр. соч.— Т. 41.— С. 245.
 *** Идейно-политическая сущность маоизма.— М.; Политиздат, 1977.— С. 361
 **** См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.— Т. 37 — С. 3.
 ***** См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.— Т. 29 — С. 395.
 
 
 Сама современная жизнь показывает, что для некоторых регионов и стран, в том чис­ле и для России, все докапиталистические отношения, вплоть до первобытнообщин­ных, простираются в качестве рудиментар­ных укладов и вкраплений до наших дней. Корректный взгляд на мир обнаруживает, что переход даже к вторичной формации до сих пор не завершен. Тем сложнее и много­образнее возможный переход к посткапита­листическому миру. Развиваясь крайне не­равномерно, некоторые страны сильно от­ставали в своем развитии. Раз отстав, они уже шли деформированным (с формацион­ной точки зрения) путем, хотя и не были обречены на вечное историческое прозябание. Когда в мире побежда­ли более передовые социально-экономические отношения, отставшие страны в своем формационном развитии уже не проходили все фазы и этапы исторического пути.
 
 
 
 К.Маркс
 
 Подведем итоги
 1. Формационная теория, исходящая из принципов единства че­ловечества и единства исторического процесса, исторической законо­мерности и детерминизма, а также из принципа прогресса, дает дос­таточно оснований для исследования всемирного вектора движения человечества на глобальном уровне.
 2. В то же время формационный подход
 создает серьезные трудно­сти в отражении многообразия и многовариантности исторического развития и не пригоден в качестве инструмента анализа при исследо­вании экономической истории отдельных стран и народов.
 3. Рассматривая специально экономическую историю России, от­метим, что в нашей стране нельзя обнаружить ни одной формационной системы в чистом виде. Формационная теория — слишком абстрактна для безусловного приложения к отдельной стране, особенно для Рос­сии, которая хотя бы из-за своей пространственной протяженности, национальной и даже расовой многомерности по определению не мо­жет быть единообразна в своем историческом движении.
 4. Используя результаты формационных исследований глобального и всемирно-исторического уровня в качестве некоего теоретического основания, нам придется применять иные, неформационные принци­пы, способные более достоверно объяснять особенности экономичес­кой истории России.
 В современных условиях, на нынешнем уровне развития науки, та­кие принципы и соответствующий инструментарий предоставляет цивилизационная доктрина, которая сама по себе не отличается высокой точностью, но дает основания для отражения особенностей истори­ческого движения национальной экономики.
 Цивилизационный подход
 Начнем с того, что никто не знает, что такое цивилизация! Сколь­ко исследователей, столько и мнений. Тем интереснее для ученых, пре­подавателей и учащихся.
 Вот как определяется понятие "цивилизация" в одном из философ­ских словарей. "Цивилизация (от лат. civilis — гражданский, государ­ственный), 1) синоним культуры. В марксистской литературе употреб­ляется также для обозначения материальной культуры. 2) Уровень, ступень общественного развития, материальной и духовной культуры (античная цивилизация). 3) Ступень общественного развития, следу­ющая за варварством (Л. Морган, Ф. Энгельс)"*.
 Как видите, дорогой читатель, выбор большой, так что здесь от­крывается большой простор для творчества. И для недоразумений.
 Первоначально термином "цивилизация"', известным еще с XVIII века, обозначали определенный уровень развития общества, наступа­ющий после эпохи дикости и варварства. Так строили свое исследова­ние этапов развития человечества выдающийся американский историк и этнограф Льюис Морган и Фридрих Энгельс. Цивилизация, с их точ­ки зрения, появилась вместе с письменностью, городами, обществен­ными классами и государствами.
 Любопытно, что одни философы, оптимистично настроенные, свя­зывают цивилизацию с совершенствованием нравов, законов, науки, искусства, философии. А другие, исторические пессимисты, считают, что цивилизация — это конец развития культуры, упадок, закат. Ос­вальд Шпенглер свою главную книгу о европейской цивилизации даже назвал "Закат Европы" (1918).
 Несмотря на такое разнообразие определений и понимания содер­жания цивилизации, всех исследователей — сторонников цивилизационного подхода к истории (в том числе экономической) объединяет отри­цание единства человеческого общества и, соответственно, всеобщей че­ловеческой истории. В лучшем случае они готовы рассматривать историю отдельных культурно-исторических типов обществ вне связи их друг с другом. Арнольд Тойнби нашел в истории 6 основных типов цивили­заций, О. Шпенглер — 8, а крупный российский историк Н. Я. Дани­левский — 13. На Н. Я.Данилевском и остановимся.
 Отрицая деление истории на древнюю, средневековую и новую, Данилевский пишет: "Естественная система истории должна заклю­чаться в различении культурно-исторических типов развития как главного основания ее деления от степеней развития, по которым только эти типы (а не совокупность исторических явлений) могут подразде­ляться.
 Отыскание и перечисление этих типов не представляет никакого затруднения, так как они общеизвестны... Эти культурно-историчес­кие типы, или самобытные цивилизации, расположенные в хроноло­гическом порядке, суть:
 1) египетский, 2) китайский, 3) ассиро-вавилоно-финикийский, халдейский, или древнесемитский, 4) индийский, 5) иранский, 6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) новосемитский, или ара­вийский, и 10) германо-романский, или европейский. К ним можно еще, пожалуй, причислить два американские типа: мексиканский и перуанский, погибшие насильственной смертью и не успевшие совер­шить своего развития".* Россия для Данилевского — это особый, три­надцатый, тип общества.
 Определив предмет своих изысканий, Н. Я. Данилевский предлага­ет вниманию читателей законы исторического развития, вытекающие из группировки его явлений по культурно-историческим типам:
 
 
 * Философский энциклопедический словарь.- М.: СЭ, 1983. - С. 765.
 
 
 
 Закон 1. Всякое племя или семейство народов, характеризуемое от­дельным языком или группой языков, довольно близких между собою, для того, чтобы сродство их ощущалось непосредственно, без глубо­ких филологических изысканий,— составляет самобытный культурно-исторический тип, если оно вообще по своим духовным задаткам спо­собно к историческому развитию и вышло уже из младенчества.
 Закон 2. Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью.
 Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовав­ших или современных, цивилизаций.
 Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-историчес­кому типу, тогда только достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие,— когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользу­ясь независимостью, составляют федерацию или политическую систе­му государств.
 Закон 5. Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых пе­риод роста бывает неопределенно продолжителен, но период цвете­ния и плодоношения — относительно короток и истощает раз навсег­да их жизненную силу"*.
 Исходя из собственного определения культурно-исторических ти­пов обществ и законов их развития, Н. Я. Данилевский наотрез отка­зывается искать что-то общее между российской цивилизацией и Ев­ропой.
 "Всякое старание связать историческую жизнь России внутреннею органическою связью с жизнью Европы постоянно вело лишь к по­жертвованию самыми существенными интересами России"*— вот главное убеждение Данилевского, ради которого он и писал свою книгу.
 Россия, по его мнению,— самая устойчивая страна на континенте: "В отношении к общественно-экономическому строю Россия состав­ляет единственное обширное государство, имеющее под ногами твер­дую почву, в котором нет обезземеленной массы, в котором, следова­тельно, общественное здание зиждется не на нужде большинства граждан, не на необеспеченности их положения, где нет противоре­чия между идеалами политическими и экономическими". Условия ус­тойчивости строя "заключаются в крестьянском наделе и общинном землевладении"***.
 Кстати сказать, противопоставления Востока — Западу, Европы — России, Старого Света — Новому весьма характерны и для современ­ных цивилизационных исследований. Так, Сэмюэл Хантингтон пыта­ется выяснить, что именно выделяет западный мир и делает его от­личным от мира восточного, включающего в себя и Россию. Его аргу­менты вполне отражают действительность. Что именно делает Запад за­падным, спрашивает Хантингтон, и сам же отвечает: прежде всего, классическое наследство, в том числе греческая философия и рациона­лизм, римское право, латынь и христианство.
 
 *Данилевский Н. Я. Россия и Европа.— М.: Книга, 1991.-87-88. **Данилевский Н. Я. Россия и Европа.— М.: Книга, 1991.— С. 106.
 ***Там же.— С. 491—492.
 — Западное христианство. На протяжении большей части своего первого тысячелетия то, что называется сейчас Западной цивилиза­цией, называлось Западным христианским миром, и это отличало за­падные христианские народы от турок, мавров, византийцев и других народов. Разделение западного христианства на католицизм и протес­тантизм — тоже отличительная черта западной истории.
 — Европейские языки романской и германской групп, при этом язы­ками международного общения были латынь, французский, в XX ве­ке — английский.
 — Разделение духовной и светской власти в отличие от восточных цивилизаций (за исключением индийской) и даже православной, где "Бог — младший партнер государя".
 — Господство закона (при известных ограничениях в период абсо­лютизма XVI—XVII веков).
 — Социальный плюрализм и гражданское общество. "Большинство западноевропейских обществ включало в себя относительно сильную и автономную аристократию, зажиточное крестьянство и небольшой, но значительный класс купцов и торговцев. Мощь феодальной арис­тократии была особенно важна с точки зрения ограничения способ­ности абсолютизма укорениться в большинстве европейских стран. Этот европейский плюрализм резко контрастирует с нищенским по­ложением гражданского общества, слабостью аристократии и силой централизованных бюрократических империй, которые существовали в то же самое время в России, Китае, странах, находящихся под вла­стью османской империи, и в других незападных обществах".
 — Представительная власть с тысячелетней историей (опять же при ограничениях периода абсолютизма) и самоуправление городов, то есть автономия на местном уровне.
 — Индивидуализм.
 "Если рассматривать все эти факторы в отдельности, то ни один из них не будет уникальным для Запада. Но их сочетание уникально, и именно оно придало Западу его отличительные особенности... Они также выработали приверженность индивидуальной свободе, которая сейчас и отличает Запад от других цивилизаций".
 Хантингтон без обиняков предупреждает читателей, что внешние атрибуты западного мира, перенимаемые восточными народами, в том числе народами России, никак не сделают их европейцами или аме­риканцами. Ведь "сутью культуры являются язык, религия, ценности, традиции и обычаи. Если русские пьют кока-колу, это вовсе не озна­чает, что они мыслят подобно американцам*.
 Прекрасный анализ, имеющий непосредственное отношение к на­шей теме, ведь экономика является частью национальной культуры. Как жаль, что об этом не догадывался, например, Петр I, который наивно думал, что если сбросить кафтаны и надеть сюртуки, то Рос­сия сразу станет Европой.
 А натужные стремления российских правителей войти в "европей­ский дом"? Разве они не утопичны? Надо только взглянуть на геогра­фическую карту и сразу станет ясно, что мы в этот дом просто не по­местимся. Да нас не особенно и приглашают...
 Вернемся однако к Н. Я. Данилевскому. Он был настолько убежден в своей правоте, что позволил сделать прогноз, к сожалению, не сбывшийся. Русскому
 * Хантингтон С. П. Запад уникален, но не универсален // Мировая экономика и международные отношения (МЭиМО), 1997.— № 8.— С. 84—87.
 
 
 человеку присущи умение и привычка повино­ваться, уважение и доверие квласти, отсутствие властолюбия, невме­шательство в то, в чем некомпетентен. Эти свойства русского народа "составляют внутреннюю причину того, что Россия есть едва ли не единственное государство, которое никогда не имело (и, по всей вероятности, никогда не будет иметь) политической революции, то есть революции, имеющей целью ограничение размеров власти, присвое­ние всего объема власти или части ее каким-либо сословием или всею массою граждан, изгнание законно царствующей династии и замеще­ние ее другою*".
 Сказано красиво, но неверно. Как видим, и цивилизационная док­трина в своих прогностических потугах немногим отличается от докт­рины формационной. Прогнозы удаются разве только в тех случаях, когда ученые уже наблюдают некие цивилизационные изменения хотя бы в зародышевой форме. Если Алвин Тофлер говорит о трех цивилизационных волнах в истории человечества: аграрной, индустриальной и технотронной, а Дениэл Белл — о доиндустриальной, индустриаль­ной и постиндустриальной цивилизациях, то это уже не вполне про­гноз, а тонкие и реалистические наблюдения.
 Вообще прогнозы — дело неблагодарное. Особенно краткосрочные. Иной раз авторы доживают до сроков, определенных в их прогнозах, и, если оказываются неправы, им приходится оправдываться. То ли дело — прогнозы на отдаленное будущее! Во-первых, уже не с кого будет спросить, а во-вторых, вряд ли кто и вспомнит, разве только въедливый историк поиронизирует по поводу наивности ученых про­шлых столетий. Но еще более приятное занятие "прогнозировать" про­шлое, то есть обнаружить в истории то, чего никто не смог увидеть до тебя, и объяснить известные же последующие события "новыми" причинами, тобою открытыми.
 Очень интересно в такой "ретропрогностической" истории работа­ет А. С. Ахиезер. Отказавшись от экономической детерминации исто­рических событий, он, в рамках цивилизационной концепции, нашел иные, а именно нравственные, причины общественного развития в России. "История России представляет собой циклический процесс, в основе которого лежит движение массовых нравственных идеалов... Всего с момента установления государственности общество прошло два полных цикла. И есть основания считать, что сегодня мы живем в начале третьего"**. Эти циклы выглядят следующим образом (табл. 3).
 Причем же здесь экономика, спросит читатель, если речь идет о нравственности. Тут-то и спрятан секрет популярности цивилизационного подхода. Сторонники этого направления исторической и эконо­мической мысли стараются расширить тематику исследования, не упу­стить ни одного фактора, способного воздействовать на экономику и — особенно — на экономическую политику. И если вы внимательно взгляните на таблицу А. С. Ахиезера, вы увидите неожиданную связь между нравственностью и экономикой. Кстати, в марксистской фор­мационной концепции эта связь тоже не отрицалась, но экономичес­кие факторы представлялись в качестве детерминант нравственности.
 
 * Данилевский Н.Я. Россия и Европа. – М.: Книга, 1991.-С.488. ** Модернизация в России и конфликт ценностей. –М.: ИФРАН, 1994. – С.230-231
 
 
 Таблица 3. Циклическое развитие России, по А. С. Ахиезеру
 Здесь же причиной становится нравственность, а экономика — след­ствием. Функциональные и каузальные зависимости оказались "обрат­ными". Кто же прав? У меня, человека компромиссного, ответ готов: оба! Ибо в истории можно действительно найти факты, подтвержда­ющие обе точки зрения. Все зависит от того, что именно хочет дока­зать тот или иной автор. Да и в экономической теории давно уже су­ществует целое направление, о котором мы имели случай упоминать,—институционализм, которое пользуется цивилизационной методологи­ей еще со времен Т. Веблена и Дж. Коммонса. У "чистых историков" методологию, близкую к цивилизационной, предложил Л. Н. Гумилев. Исследуя жизненный цикл 40 индивидуальных этносов, он вывел кри­вую этногенеза, которая длится около полутора тысяч лет и включает 8 фаз развития. Фазы различаются по численности и результативности действий пассионариев — активных, самоотверженных личностей. Од­нако само их распространение связывается со сгустками космической энергии, то есть первоисточник исторического прогресса оказывается вне человека*.
  * Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера земли.— М.: Танаис ДИ—ДИК, 1994.
 
 У нас же, читателей, остается свобода выбора. А возможность вы­бора и есть свобода.
 Думается, что интерес к цивилизационной точке зрения (а может быть, и мода на нее) — есть результат кризиса формационной теории, своеобразная реакция на утрату открытых было универсальных зако­нов движения общества. Цивилизационный подход имеет некоторые пре­имущества перед какими-либо иными подходами: он выясняет специфику стран, регионов, народов и наций, исторических периодов; он утвержда­ет многовариантность исторического процесса, позволяет сравнивать друг с другом различные цивилизации; он возвращает в экономическую на­уку неэкономические факторы развития, в том числе духовные, нрав­ственные и интеллектуальные*.
 Но у цивилизационного подхода, особенно в его крайних ортодок­сальных формах, есть свои недостатки: неопределенность критериев при выделении цивилизаций и при определении степени развитости той или иной цивилизации; невозможность определить направление движения цивилизации при неявном признании прогрессивности это­го движения; преувеличение возможностей отдельных личностей из­менять ход истории. Даже само определение содержания цивилизации столь неопределенно и разнообразно, что трудно сделать выбор. Вот несколько образцов определений:
 А. С. Ахиезер: цивилизация — основная типологическая единица че­ловеческой истории. В основе типологии лежит практическое и духов­ное отношение человека к самому себе, к своему развитию, то есть уровень рефлексии, что выражается прежде всего в способности к са­моизменению**.
 Л. И. Семенникова: цивилизация — это сообщество людей, имеющих сходную ментальность, общие основополагающие духовные ценности и идеалы, а также устойчивые особые черты в социально-политичес­кой организации, экономике, культуре***.
 Ю. В. Яковец различает мировые и локальные цивилизации. Миро­вые цивилизации — этап в истории человечества, характеризующийся определенным уровнем потребностей, способностей, знаний, навыков и интересов человека, технологическим и экономическим способом производства, строем политических и общественных отношений, уров­нем развития духовного воспроизводства; по сути дела речь идет о сверхдолгосрочном (многовековом) историческом цикле. Смена миро­вых цивилизаций выражает поступательное движение исторического прогресса, саморазвитие человечества. Локальные цивилизации выража­ют культурно-исторические, этнические, религиозные, экономико-географические особенности отдельной страны, группы стран, этно­сов, связанных общей судьбой, отражающих и преломляющих ритм об­щеисторического прогресса, то оказываясь в его эпицентре, то удаля­ясь от него. Каждая локальная цивилизация имеет свой почерк, свой ритм, более или менее синхронизированный с ритмом мировых циви­лизаций****.
 
 
 * История России (Россия в мировой цивилизации) / Под ред. А. А. Радугина.— М.: Центр, 1997.- С. 25-26.
 ** Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта (Социокультурный сло­варь).— М.: Изд-во ФО СССР, 1991.- Т. 3.- С. 436.
 *** Семенникова Л. И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. 2-е изд.— Брянск: Курсив, 1966.— С. 26. **** Яковец Ю. В. История цивилизаций. Учебное издание.— М.: ВлаДар, 1995.— С. 54.
 
 
 Не смея комментировать подробно определения Ю. В. Яковца, сде­лаю предположение, что его мировые цивилизации мало чем отличают­ся от марксистской общественно-экономической формации, а локальные цивилизации — от культурно-исторических типов Н. Я. Данилевского.
 Для марксистов формация — это "общество, находящееся на оп­ределенной ступени исторического развития, общество с своеобраз­ным отличительным характером"*. Только марксисты твердо придержи­ваются идеи о том, что каждой формации соответствует присущий ей способ производства как исторически определенное единство произ­водительных сил и производственных отношений, а также политичес­ких, юридических, национальных, семейных, идеологических прояв­лений общественной жизни. "Что такое общество, какова бы ни была его форма? Продукт взаимодействия людей. Свободны ли люди в вы­боре той или иной общественной формы? Отнюдь нет,— писал К. Маркс. — Возьмите определенный уровень развития производитель­ных сил людей, и вы получите определенную форму обмена (commerce) и потребления. Возьмите определенную ступень развития производства, обмена и потребления, и вы получите определенный общественный строй, определенную организацию семьи, сословий или классов,— словом, определенное гражданское общество. Возьмите определенное гражданское общество, и вы получите определенный политический строй, который является лишь официальным выражени­ем гражданского общества"**.
 Сравните определения К. Маркса и Ю. В. Яковца и убедитесь, что здесь больше лексических, чем содержательных различий. То же самое можно сказать по поводу локальных цивилизаций, если сравнить с оп ределением Данилевского, считавшего, что "главное должно состоять в отличении культурно-исторических типов, так сказать, самостоя­тельных, своеобразных планов религиозного, социального, бытового, промышленного, политического, научного, художественного, одним словом, исторического развития"*.
 Что же теперь делать нам, признавать или не признавать цивилизационный подход к истории экономики? Несомненно, признавать! Но при этом все же нужно договориться о терминах. В этой книге я буду различать доиндустриальную, индустриальную и постиндустриальную ци­вилизации и соответствующие им эпохи. В учебных целях я предельно упростил содержание этих терминов, дабы не вызывать разночтений. Нетрудно заметить, что мое понимание цивилизаций практически идентично точке зрения Д. Белла.
 Доиндустриальная цивилизация — это общество, находящееся на "аг­рарной" стадии развития, когда основной отраслью производства являет­ся сельское хозяйство, поглощающее подавляющее число работников, земля является главным объектом собственности, а землевладельцы — ве­дущей социально-экономической и политической силой общества.
 Индустриальная цивилизация, соответственно,— это общество, нахо­дящееся на промышленной стадии развития, когда основной отраслью производства становится крупная индустрия, организованная преимуще­ственно в форме корпораций, промышленный и финансовый капитал яв­ляется главным объектом собственности, а собственники капитала — ве­
 
 
 * Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.— Т. 6.— С. 442.
 ** Там же.— Т. 27.— С. 402. *** Данилевский Н Я Россия и Европа — М Книга, 1991 — С 85
 дущей социально-экономической и политической силой общества.
 Постиндустриальная цивилизация — это современное общество самых развитых социально-экономических систем, в котором главной отраслью производства становится сфера услуг, ведущую роль приобретает наука и образование, главным объектом собственности выступает информация, а ведущей силой общества — ученые и профессиональные специалисты*.
 Если очень захотеть, то можно увидеть, что формационная теория вполне корреспондирует с цивилизационной концепцией, а обе эти доктрины могут быть синтезированы в одну. Этот гипотетический син­тез можно увидеть в табл. 4.
 Естественно, в истории не все так схематично, но все-таки табли­ца показывает, что между двумя концепциями нет "китайской стены".
 
 Таблица 4 Гипотеза синтеза цивилизационного и формационного подходов
 
  * Если у читателя возникнет подозрение, что определение постиндустриаль­ного общества слишком утопично, пусть он вспомнит судьбу Билла Гейтса, со­здателя Microsoft Современная постиндустриальная цивилизация способна вернуть долг трудящимся за тысячелетия их эксплуатации, обеспечивающей прогресс Этот долг уже возвращается посредством роста благосостояния граждан, относительной свободы личности, социальных гарантий трудящимся
 
 Подумаем вместе!
 1. Попробуйте соотнести с формационной точкой зрения периодиза­цию У. Ростоу. Получилось что-нибудь?
 2. Найдите книгу Дж. К. Гэлбрейта "Новое индустриальное обще­ство" и прореферируйте ее с точки зрения темы этой главы.
 3. Существует некогда модная теория "конвергенции". Слышали с ней? Если нет, то покопайтесь в литературе 70—80-х годов. Узнаете мно­го любопытного о прогнозах развития СССР.
 4. Возможно ли создание универсальной концепции социально-экономического развития человеческого общества? Пофантазируйте, может быть, у вас получится. Только помните, что формационная теория уже от крыта до вас.
 5. Во многих трудах цивилизационного направления Россию называют "промежуточной цивилизацией". Что бы это значило?
 6. В приложении 1, как и в других хронологических обзорах, специально оставлены "белые пятна" (лакуны). Попробуйте самостоятельно запомнить их значимыми для истории экономики фактами.
 
 
 Приложение 1 Хронологический обзор
 ДОИНДУСТРИАЛЬНЫЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ—ДРЕВНИЙ МИР
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Нам, гражданам России, очень хочется считать себя европейцами. И в истории экономики мы тоже пытаемся найти факты, доказываю­щие, что Россия развивалась "как все". Таких фактов очень много. Но основная их масса относится к очень древним, так сказать, археоло­гическим периодам нашей истории. Архаичные сообщества людей в "дописьменной" истории России действительно жили и трудились так же, как и на территории, скажем, южной Азии, Центральной Евро­пы или Латинской Америки. Все этапы первобытной родоплеменной истории Россия прошла вполне "закономерно". Люди, населявшие нашу территорию, выдержали борьбу с природой, успешно осуще­ствили "неолитическую революцию", перейдя от добывающего к про­изводящему хозяйству, организовались в племенные сообщества и к моменту появления первых письменных свидетельств о народах — сла­вянских, угро-финских, тюркских, населяющих огромные простран­ства от Онежского и Ладожского озер до низовий рек Прут, Днестр, Южный Буг, от Карпат до Оки и Волги, а эти сведения относятся к VI веку нашей эры,— уже вполне были готовы к тому, чтобы вступить на путь цивилизационного развития. Но на этом единство с "осталь­ным миром" и завершается.
 Нет, Россия не сошла с мировой трассы социально-экономического прогресса, она двигалась в том же направлении, но своими неизведанны­ми путями. Если в мире механики тела движутся из точки А в точку Б не по проторенной трассе, то маршруты и конфигурации движения могут быть самыми неожиданными. Одни стремятся двигаться по пря­мой линии, а другие — зигзагообразно, окольными путями, попадая в тупики и возвращаясь назад. Если это тело — живое существо, то вполне возможно, что сложная конфигурация пути определяется жаж­дой познания, любопытством, поиском "лучшей доли", протестом против предопределенности направления движения. Наконец, прямой путь может быть невозможен из-за особенностей ландшафта, климата, наличия преград в виде других живых субъектов и их объединений, которые оказались впереди и перекрыли дорогу.
 Россия и ее экономика, двигаясь по трассе цивилизационного раз­вития, действительно шли своим, не европейским (да и не азиатским) путем. Чем же отличалась Россия, Русь от Европы?
 1. Европа к VI столетию — это территория, на которой господство­вали народы романо-германской группы, сильно отличающиеся и по языку, и по менталитету, и по технико-технологическим способам сельскохозяйственного производства от племен славянских и угро-финских.
 2. Европа не раз в своей истории оказывалась объединенной под крышей относительно единого государственного образования во главе с государем германского происхождения. Вспомним хотя бы франкско­го* императора Карла Великого, объединившего в 768—814 годах в одно государство
 
 * Уверен, что мой читатель это знает, но на всякий случай напоминаю, что франки — германское племя
 огромную территорию, на которой сегодня разме­щены Франция, Германия, Италия, Бельгия, Голландия. У восточных славян, будущих русских, государственные объединения происходили на собственной этнической основе. История этих объединений прак­тически не была связана с процессами, в том числе экономическими, происходящими в Западной и Центральной Европе. И то обстоятель­ство, что и в нашей стране, с определенным лагом, все равно проис­ходили некоторые социально-экономические преобразования, анало­гичные европейским, только доказывает наличие каких-то закономер­ностей движения, которые реализуются у разных народов, но незави­симо от интенсивности их общения.
 3. России не коснулась, или коснулась в минимальной степени, бенефициальная революция, создавшая некое европейское иерархичес­кое единство. Поместье, российская форма бенефиция, условного фео­дального земельного владения за службу государю-сюзерену, появилось со­всем в другую эпоху. Первое упоминание об условном земельном владе­нии относится к 1328 году, времени княжения Ивана Калиты, тогда как в Европе это событие относится к VIII столетию.
 4. Россия не попала по ряду обстоятельств в "единую семью" хри­стианских народов Европы, объединенных католичеством. В этой связи Европа и Русь часто противопоставлялись в истории как враждебные силы, чему были совершенно объективные причины не только соци­ально-экономического, но и, как видим, религиозного свойства*. Ха­рактерно, что и "протестантская революция", начавшаяся в Европе в 1517 году, практически не затронула Россию и считалась европейской экзотикой.
 5 Не морализируя на этот счет, упомянем еще и то, что в России не было процессов, аналогичных европейскому Ренессансу, здесь не возникло идеалов свободной мысли, самоценности человеческой лич­ности, стремления к политической свободе.
 6. Наконец, Россия не знала и "коммунальной революции", про­возвестницы перехода к буржуазной социально-экономической систе­ме. В Европе же города стали добиваться вольности различными путя­ми еще в XI—XII веках.
 Сказанного достаточно для того, чтобы понять: экономическая ис­тория России не может быть тождественна экономической истории Европы. Хотя мы шли "туда же", но "по-своему". Это не означает, что экономика России была абсолютна закрыта для Европы. Нет, Россия была связана с миром, западным, южным и восточным, довольно ин­тенсивными торговыми отношениями, политическими союзами, ди­настическими браками, личными контактами отдельных людей. Рос­сию знали, порой побаивались, иногда пытались завоевать и даже уничтожить*, но никто не смог изменить особого национального ха­рактера ее экономики, даже если менялась внешняя атрибутика жиз­ни людей на бытовом уровне.
 
 * Католицизм не мешал европейским народам уничтожать друг друга в беско­нечных войнах, но все же это была, так сказать, внутрисемейная борьба Россия же, держава православная, воспринималась в Европе как "другая", внеевропей­ская враждебная сил ** Амбиция уничтожения России возникала чаще у воинственных правителей Запада, а не Востока Во всяком случае, татаро-монгольские завоеватели, превра­тив русский народ в данников, такой цели перед собой не ставили.
 
 Начало
 К VI веку, когда восточнославянские племена и их объединения вступили на историческую арену, на территории будущей Руси про­должал господствовать общинный строй. Бурные европейские события — "христианская революция" в Римской империи в начале IV века, ее разделение в 395 году на Западную и Восточную и наконец паде­ние Западной Римской империи в 476 году — практически не затро­нули судеб полян, древлян, кривичей, дреговичей, волынян и много­численных угро-финских племен. Далеко впереди по оси времени были и процессы феодализации экономики, начавшиеся в Европе на рубе­же VI—VII веков.
 Важнейшим занятием восточных славян было земледелие. Выращи­вались просо, рожь, пшеница, лен. Но система земледелия была са­мая примитивная: переложная (когда использованная несколько лет земля забрасывалась на несколько десятков лет) и подсечно-огневая (когда вырубался и сжигался участок леса и использовался до полного истощения земли). Легко понять, что земледелие было исключительно экстенсивным, трудоемким, а ввиду сурового климата и крайне рискованным1. В таких условиях объективно возникала необходимость в общин­ном владении землей и в совместном общинном труде. Пожалуй, имен­но в этом, в природно-климатических условиях, надо искать живучесть и консерватизм русского общинного строя.
 И действительно, все исторические источники — византийские, арабские, скандинавские — подтверждают незыблемость русской со­седской общины, верви на юге и мира на севере ареала расселения прарусских племен.
 С самого начала своего цивилизационного развития восточные сла­вяне не испытывали недостатка земли, что и явилось причиной пре­небрежения к возможным интенсивным формам земледелия. Крестьян­ская общинная колонизация новых территорий — характерная черта рус­ской экономики, сохранившаяся до настоящего времени. Ход колониза­ции находился, очевидно, в сильной зависимости от рек, перерезав­ших в разных направлениях страну, а также от лесов, ее покрывавших:
 поселенцы двигались именно по рекам и обыкновенно замыкались в бассейне той реки, где оседали, будучи изолированы от своих соседей непроходимыми лесами, занимавшими водоразделы между разными бассейнами.
 Крупные передвижения племен и народов ("великие переселе­ния") — характерная черта той эпохи, и славяне в этом отношении ничем не отличались от, например, франков, которые начали свою эк­спансию в обратном направлении, на запад, в V веке. И если в своих бурных походах германские племена сталкивались с Западной Рим­ской империей и ее развалинами, то крепость русского меча очень скоро ощутили жители Константинополя (Царьграда)2.
 * Л Н Гумилев пишет "Деление на географические районы часто бывает ус­ловно и не всегда совпадает с делением на климатические области Так, Европа разделена воздушной границей, соответствующей изотерме января, которая про­ходит через Прибалтику, Западную Белоруссию и Украину до Черного моря К востоку от этой границы средняя температура января — отрицательная, зима хо­лодная, морозная, часто сухая, а западнее преобладают влажные теплые зимы, при которых на земле слякоть, а в воздухе туман Климат в этих регионах совер­шенно различный" — Гумилев Л. Н. От Руси до России. Очерки этнической исто­рии. — М Танаис ДИ—ДИК, 1994 — С 34—35.
 ** Один из первых известных походов русов на Константинополь был совер­шен в 860 году, задолго до этого состоялись неоднократные походы славян в Ма­лую Азию и на Балканы
 
 
 Однако при всей важности земледелия в VII—VIII веках в хозяй­стве восточнославянских общин сохраняли первостепенное значение охота и звероловство. Летописные легенды рассказывают, что первые русские князья, Кий, Щек и Хорив, были звероловами. Северяне — крупнейшее племенное объединение славян — платили в этот период дань хазарам по шкурке белки с дыма, то есть с одного крестьянского двора. Еще в 883 году князь Олег, подчинив древлян, установил дань по черной кунице с дома, твердо зная, что у них, древлян, этот пуш­ной зверь наверняка есть.
 Пусть вас, читатель, не обманывает слово князь. В описываемую эпоху, политический строй которой иногда называют военной демо­кратией, князь всего лишь — военный предводитель, как правило, из­бранный народным вече. Понятия княжеской династии появилось, судя по всему, лишь в конце VIII века, когда выделился у полян "род Кия".
 Частной собственности на землю прарусские племена тогда не знали, в отличие, например, от тех же франков, у которых в VI—VII веках уже появился аллод — частная земельная собственность, формировав­шаяся за счет королевских пожалований.
 Несмотря на некоторую локализированность жизни общин, особен­но в северных лесных зонах, будущие россияне уже в те времена пре­красно демонстрировали свою способность к коммерции и торговле. Во всяком случае, торговля с арабами и хазарами к VIII веку была зау­рядным делом. Правда, у славян тогда не было собственных денег в мо­нетной форме, но они вполне довольствовались шкурами пушных зве­рей или иностранными серебряными монетами, например, герман­скими шлягами. Чем же торговали восточные славяне? А тем же, чем торгуют сейчас россияне — предметами добывающих, а не перераба­тывающих отраслей: мехами, медью, воском да рыбой. Вот и весь на­бор экспортных статей и в IX, и в Х веках.
 Поскольку экстенсивное хозяйствование оставалось основным и у западных земледельческих соседей, и у восточных кочевых народов, славянам приходилось много воевать. Воевать порой не вполне удачно: поскольку племенные союзы часто сталкивались друг с другом, они плохо оборонялись от внешних врагов. В конце VIII столетия северные племена были покорены варягами, а южные — хазарами. Сама жизнь, задача выживания и сохранения своей самобытности, едва народив­шейся цивилизации объективно требовали объединения. Только мощ­ный государственный союз восточнославянских и угорских племен мог противостоять разбойничьим походам викингов и "гнетущей власти иудейских каганов Хазарии"*.
 Поскольку сами славянские князья не смогли выделить явного ли­дера, достаточно авторитетного для трудного объединительного про­цесса, они обратились за помощью к варяжским вождям, и в 862 году на Руси появился основатель первой великокняжеской династии Рю­рик. Политическая деятельность варяжских князей — не наша тема, да и сюжеты о призвании варягов и "норманнской теории" — тема из­битая и даже банальная. На мой взгляд, здесь просто нет предмета для спекуляций. Норманны не только не "оваряжили" русских, но и сами очень скоро стали русскими. Об этом свидетельствуют даже имена пер­вых князей Рюриковичей. Если Рюрик, Олег, Игорь и Ольга — имена
 * Иоанн, митрополит. Русь Соборная. Очерки христианской государственнос­ти.— СПб.: Царское дело, 1995.— С. 11.
 
 
 явно норманнского происхождения, то уже князь Святослав (964— 972) наверняка идентифицировал себя как русского. Подозреваю, что варяги и не ставили перед собой цели "норманнизации". Им и без того было хорошо и вольготно на Руси.
 Для нас важно сейчас другое: с приходом варягов и с образовани­ем Киевского государства (датой образования Киевской Руси традици­онно считается 882 год, когда новгородский князь Олег захватил Киев и стал Великим князем), на Руси начался длительный процесс формиро­вания особой цивилизации, которую лишь условно можно назвать фео­дальной по той причине, что в "чистом" виде феодализма в России не было никогда.
 Русь земледельческая
 Прежде, чем мы приступим к истории системы, сложившейся на Руси после IX века, вспомним "эталонную модель" феодализма с тем, чтобы увидеть российские отклонения от нее.
 Феодализм — это такая социально-экономическая система, которая базируется на:
 — условном землевладении,
 — иерархической системе сюзеренства и вассалитета, экономичес­кой основой которой являются рентные отношения;
 — прикреплении непосредственных производителей — крестьян-об­щинников к земле или личности землевладельцев;
 — законодательном оформлении феодальной зависимости в виде норм крепостного права;
 — преимущественно натуральном типе феодального хозяйства на микроуровне;
 — крайне медленном развитии производительных сил общества и, со­ответственно, эффективности труда непосредственных производителей.
 Естественно, что феодальная система гораздо более сложная и мно­гомерная, чем можно вместить в скудный набор столь любимых сту­дентами "кратких определений". Для относительной полноты картины упомянем еще, что

<< Пред.           стр. 2 (из 9)           След. >>

Список литературы по разделу