<< Пред.           стр. 4 (из 9)           След. >>

Список литературы по разделу

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Нетрудное и очень приятное дело — преувеличивать степень цивилизационной развитости своей страны. Мы уже имели случай го­ворить, что история любой экономической системы столь богата и насыщена фактами, что можно найти доказательства любому тезису. Много здесь зависит просто от степени мастерства пишущего. И мне хотелось бы убедить своих читателей (и учеников) в том, что в про­мышленном и торговом отношении Россия всегда стояла на передовых позициях. Я могу, например, подобрать факты отдельных технических изобретений в самые ранние периоды истории нашей экономики и на этом основании делать далеко идущие выводы. Но попробуем быть объективными. И тогда убедимся в том, что нет смысла (да и основа­ний) преувеличивать или преуменьшать степень промышленной и тор­говой развитости нашей страны. Россия никогда не занимала первых мест в воображаемом рейтинге европейских и азиатских стран, но ни­когда и не плелась в хвосте мирового прогресса. Мы всегда находились (и сейчас пока находимся, несмотря ни на что) на прочных средин­ных позициях в экономическом развитии, достаточных для того, что­бы строить сотни городов, содержать многочисленную армию и не ме­нее многочисленную аристократию и ее челядь, присоединять силой и уговорами одну территорию за другой к великой евроазийской им­перии, которую многие пытались разрушить, которую иногда удава­лось разрушить, но которая всегда возрождалась могущественной и сильной. Правда и то, что напитанная византийством, эта империя ни­когда не проникалась уважением к отдельной личности, никогда не брала на себя роль источника благосостояния для своих граждан, да никогда и не стремилась к действительно гражданскому обществу. Впрочем, говорить, что сами россияне от этого очень страдали, тоже нельзя: большинство из нас и не знает, что это такое — гражданское общество*.
 Российская экономика всегда относилась к системам, характеризуе­мым как традиционные. Сделав оговорку по поводу не вполне заслу­женного "клейма отсталости", послушаем, что говорят о традицион­ной экономике современные ученые: " Традиционная экономика харак­терна для стран, которые с позиции технократической цивилизации определяются как неразвитые; в действительности это первичный тип экономической системы, он существует в разных видах, так как осно­вывается на обычаях, традициях, национальных культурных корнях. При этом используются разные формы и виды собственности. Можно выделить ряд черт такой экономики: экономическая деятельность не воспринимается как первичная ценность; индивид принадлежит своей изначальной общности; экономическая власть соединена с политичес­кой.
 
 * Проверьте себя, уважаемый читатель! Вы знаете, что такое гражданское об­щество? И если вдруг знаете, насколько страстно желаете его?
 
 
 Традиционная экономика весьма устойчива. Она с трудом поддает­ся реформированию. Объяснение этому скрыто в природе такого об­щества. В условиях, когда личность не выделена из социальной общ­ности и экономическая деятельность не признана как первичная цен­ность, стабильность общества поддерживается через защиту и воспро­изводство данного статуса индивида. Переход к рыночному хозяйству западного типа связан с разрушением того, на чем базируется стабиль­ность традиционного общества. В итоге прежние условия стабильнос­ти разрушаются, а новые не создаются. Так осуществляемые реформы заранее обречены на провал"*. Не очень радужные перспективы, не правда ли?
 Как это принято в России, послушаем и иностранца, размышляю­щего о традиционных обществах в сравнении с обществами модерни­зующимися. С. Хантингтон пишет: "Традиционные восточные обще­ства осуществляли удачную модернизацию, если она не сопровожда­лась вестернизацией. Заимствования — это не смена основ собствен­ной цивилизации. Китай воспринял буддизм, но не стал "индианизированным", напротив, произошла китаизация буддизма. Лозунги: "китайские знания для фундаментальных принципов, а западные зна­ния для практического использования" или "японский дух, западная техника" отвечают характеру восточных обществ. Примеры же Петра Первого и Мустафы Кемаля Ататюрка показывают возможность появ­ления "разорванных" стран, не уверенных в своей культурной идентич­ности. Модернизация не требует вестернизации. Напротив, порой она приводит к возрождению местных, туземных культур. Глобальное воз­рождение религии является прямым последствием модернизации, что особенно хорошо видно в мусульманском мире"**.
 Думается, что читатель уже догадывается о содержании этой главы.
 Россия торговая и промышленная
 У восточноевропейских славян довольно поздно произошло отде­ление ремесла от сельского хозяйства, но к моменту появления пись­менных сведений факт отделения был налицо. Правда, до Х века ни одна отрасль русского ремесла не производила еще товара, достойно­го экспорта. Но и в межплеменном обороте ремесленные изделия встречались редко: в тот исторический период действительно господ­ствовало натуральное хозяйство, ремесленники, хотя и специализиро­вались в кузнечном, гончарном или ткаческом деле, обслуживали в ос­новном своих соседей по миру*** (общине) или хозяев-вотчинников.
 Русская внешняя торговля периода первых Рюриковичей — это в основном торговля транзитная, "из варяг в греки" или, в лучшем слу­чае, торговля продуктами, добытыми у природы, а не произведенны­ми. И эта торговля с
 ** Экономическая теория / Под ред. А. И. Добрынина и Л. С. Тарасевича. Учеб­ник для вузов.— СПб: Изд. СПб ГУЭФ, Питер Паблишинг, 1997.— С. 62.
 ** Хантингтон С. П. Запад уникален, но не универсален//МЭиМО, 1997.— № 8.- С. 88-89.
 *** Любопытно, что для прарусских племен община — это и есть мир. Локаль­ная племенная замкнутость, постоянно воспроизводящаяся, просуществовала до самого татаро-монгольского нашествия, хотя племенные княжества и были объе­динены в Киевское государство. Только перед лицом общей опасности восточно­славянские народы стали идентифицировать себя как русских, людей, имеющих общий интерес вне общины, племени или княжества. "Слово о полку Игореве" — лучшее тому доказательство.
 
 
 
 самого начала находилась под патронажем верхов­ного правителя, который одной из приоритетных целей своей внешней по­литики неизменно считал интересы русского купечества. Не успело Ки­евское государство явиться на свет Божий, а уже были совершены по­ходы далеко на юг, в Византию, результаты которых сказались, на­пример, в договоре Олега с Византией (911) о беспошлинной торгов­ле русских купцов. Уже в XI веке русские купцы институционировались в товарищества, говоря на современном жаргоне, коммандитного типа, при котором участники отвечают по обязательствам только вло­женным капиталом, а не личным имуществом. Заметим, что средневе­ковая торговля была очень опасным делом, и здесь русский обычай со­вместной, товарищеской, соборной деятельности очень помогал делу.
 В XII—XIII веках в качестве центра ремесла и торговли выделяется Новгород, город, отличающийся особым строптивым нравом, берегу­щий свою независимость и свое республиканское устройство. Новго­родцы часто строили козни против великих князей, будь то князь Ки­евский или Московский. Только Иван III смог в 1478 году покорить этот независимый город с огромной подвластной северной террито­рией, в которой долго еще сохранялось черносошное землевладение столь же непокорных крестьян и рыбаков-поморов.
 Новгород с XII века вел интенсивную торговлю с немецкими го­сударствами и вольными городами, тесно сотрудничал с Ганзой. Нов­городские купцы были частыми гостями* на острове Готланд, где ве­лась оптовая торговля европейского масштаба. Новгородским купцам в условиях боярской республики было несравненно легче организоваться и приобрести значительный экономический и политический вес: на них не давил княжеский пресс. А тесное общение с вольными герман­скими городами позволяло перенимать некоторые европейские обы­чаи городской жизни. Так, в 1135 году купеческая корпорация Новго­рода получила право своего сословного торгового суда и самостоятель­ного контроля над мерами и весами.
 Но несправедливо считать, что только Новгород выделялся своими купцами и ремесленниками. Особенность Новгорода — в его респуб­ликанском статусе и некоторой специализации. Купечество и других го­родов составляло хоть и не столь организованную, но значительную экономическую силу. Например, Нижний Новгород, основанный в 1221 году, сразу же выдвинулся в число торговых городов, хотя пер­воначально имел сугубо военно-стратегическое назначение.
 Русское купечество реально плело те невидимые, пока очень тон­кие нити, которые связывали русские княжества удельного и даже та­таро-монгольского периодов и не давали забывать, что не только усо­бицы и вражда, но и хозяйственная жизнь связывала русских людей друг с другом. Да и сама раздробленность в значительной мере произош­ла оттого, что русские купцы потеряли свое значение во время упадка транзитной международной торговли в результате крестовых походов XI—XII веков. Транзитные пути сместились на Запад, в Средиземно­морье, что привело к кризису русскую внешнеэкономическую деятель­ность1. Но русские купцы оказались достаточно
 
 * В средневековой русской лексике гость — это богатый купец-оптовик.
 ** Транзит "Север — Юг" через Русь в результате крестовых походов потерял свое значение. Возникла новая транзитная ось "Восток — Запад" (Левант — Юж­ная Европа) в условиях дальнейшего ослабления Византии под давлением турок. С 1237 года уже монголы овладели сухопутным путем "Запад — Восток" (Русь, Кав­каз, Малая и Средняя Азия, Персия, Монголия и Китай).
 
 
 цепкими людьми: ли­шившись внешних рынков, они постепенно наладили межудельные связи и были реальными помощниками московских государей в их объединительных усилиях.
  Русские торговые города становились и первыми промышленными центрами. Кстати, русское слово купец вплоть до XIX века по своей семантике было гораздо более широким, чем привычно современному слуху. Купец в России — это не только торговец, но и промышлен­ник, организатор предприятий в реальном секторе экономики. Так, не­которое подобие рассеянной мануфактуры появилось в Новгороде еще в XTV веке, примерно в одно время с шерстяными мануфактурами Флоренции. Правда в Италии мануфактуры с самого начала основы­вались на труде наемных рабочих и были по существу капиталистичес­кими предприятиями. Русская рассеянная мануфактура — это незна­чительные вкрапления в море ремесленного труда. Но важен сам факт ее появления. Новгородская мануфактура основывалась или на прину­дительном труде зависимых крестьян, если ее организатором был боя­рин, или на наемном труде феодально зависимых крестьян, если ее организовывал купец. Лишь на первый взгляд трудно понять, что это за наемный труд феодально зависимых крестьян. Суть в следующем.
 Не нужно думать, что в XIV—XV веках рабочий день крестьян был строго нормирован. Они выполняли свои обязательства перед земле­владельцем и государством, но при этом имели возможность занимать­ся и побочными промыслами. Особенно зимой, когда завершались сельскохозяйственные работы. Тут-то и появлялся купец или свой же брат крестьянин-предприниматель, который раздавал определенную работу на дом. Уже тогда намечалась некая технологическая специали­зация крестьян, например, в скорняжном производстве. Одни специа­лизировались на первичной обработке кожи, другие ее дубили, третьи красили, четвертые шили различные изделия. И все это они делали не выходя из своей избы. Производительность труда при такой специали­зации росла, а роль организатора-менеджера, объединяющего начала играл владелец первичного, пока очень небольшого, капитала, купец или предприимчивый крестьянин. Теперь понятно, почему такого рода мануфактура называлась рассеянной.
 Вообще в средневековой России в ремесло, и торговля — зимние виды деятельности. Как это ни странно, но длительная и суровая зима способствовала развитию того и другого. Что касается ремесла и крес­тьянских промыслов, то этот вопрос ясен: и в XX веке колхозные кре­стьяне занимались народными промыслами товарного характера именно зимой, после завершения основных земледельческих работ. А купцы ис­пользовали зимние морозы, благодаря которым появлялась возможность купеческих гонов по зимникам, ведь хороших дорог в России не было ни­когда! В экономике недостатки часто оборачиваются достоинствам*.
 Но вернемся в XVI век. При всей неразвитости обрабатывающей промышленности, русские купцы, оправившиеся от кризиса, восста­навливали внешнюю торговлю в новых центрах. В Крыму в городе Сурож (Судак) подолгу жили и торговали греки и итальянцы,
 
 * И наоборот, достоинства оборачиваются недостатками. В частности, наличие обширных незаселенных пространств, богатых природных ресурсов, легко доступ­ных ископаемых порождает привычку к неэффективным экстенсивным методам вос­производства. Русские ведь сами говорят, что "голь на выдумки хитра", напри­мер, голландская или японская "голь" на наших глазах обогащается, не имея "ни­чего" (в сравнении с Россией), кроме разума, рационального отношения к скуд­ным природным ресурсам и высокой организованности.
 имеющие здесь значительный финансовый интерес; в Москве — армяне и нем­цы; в Воронеже сформировался всеевропейский конный рынок, где своих лошадей продавали татары. Жизнь продолжалась!
 К этому же периоду относятся развитие соляных промыслов, до­быча железа и первые формы его переработки в промышленных мас­штабах, преимущественно для нужд армии (литье пушек) и церкви (литье колоколов). Тогда-то и появились "новые русские"* из купцов и промышленников. В 1371 году богатый гость из Нижнего Новгорода Тарас Петров купил у великого князя вотчину в составе шести сел**. Факт примечательный! Во-первых, он свидетельствует о не вполне сложившихся феодальных отношениях: еще не было монополии рус­ской аристократии на землю. Во-вторых, говорит о том, что земля и крестьяне, ее населяющие, пусть и спорадически, но становились объектами рыночных отношений. И в-третьих, этот факт замечателен и тем, что у феодальных вотчин были не только продавцы, что для них находились и покупатели среди представителей иных сословий. Нет, не будем преувеличивать возможности купечества к стратифика­ционной и межсословной миграции, а только констатируем, что та­кое было возможно, что общество еще не стало классово гетероген­ным, что границы между сословиями и классами были не столь стро­ги. Кстати, то же мы можем сказать и об аристократах: переход детей боярских, а позже дворян в иные сословия, в том числе и доброволь­ное холопство — обычные явления в социально-экономической исто­рии России. Только Михаил Романов в 1642 году запретил принимать в холопство дворян и детей боярских, что и было подтверждено в Уло­жении 1649 года.
 Мы уже имели случай говорить о том, что ни один формационный строй в России не существовал в чистом виде. Именно поэтому удобнее говорить о своеобразной русской цивилизации. Размышляя об экономи­ке, скажем, XVI века невозможно назвать ее феодальной в чистом виде, как невозможно назвать хотя бы предындустриальной. Выход один — сослаться на особенную российскую цивилизацию и этим снять терминологическую проблему, ту "тиранию слов", которая очень часто подводила исследователей, вынужденных искать или под­тасовывать факты, которые хоть как-то подтверждали бы априорные концептуальные установки.
 Это удобство особенно хорошо проявляется, когда мы начинаем анализировать развитие русской промышленности позднего средневе­ковья.
 XVI век для Европы — время значительных технико-технологичес­ких и социально-экономических перемен. Появляется новый тип про­изводительных сил, развитие которого требуют крупных инвестиций. В металлургии произошел первый переворот, связанный с изобретени­ем доменных печей. В горнодобывающей промышленности — это вре­мя появления сложного механического шахтного оборудования. На ме­таллообрабатывающих предприятиях появляются механические моло­ты, приводящиеся в движение силой падающей воды посредством во­дяного колеса. Металлорежущие, токарные и волочильные станки ста­новятся характерным оборудованием на европейских предприятиях. Крупная мануфактура все более завоевывает экономическое простран­ство. Начинается разложение феодальной системы и то, что К. Маркс справедливо называл первоначальным накоплением капитала.
 
 
 * Я говорю об этом без тени иронии.
 * Рожков Н. Русская история в сравнительно-историческом освещении.— Пг. Книга, 1922.— Т. 2.— С. 38.
 
 
 Это было время великих географических открытий и формирования первых ко­лониальных империй, амбиции которых распространялись на весь мир. Поразительно, но через два года после того, как Христофор Колумб открыл Америку (1492), две первые колониальные державы — Испа­ния и Португалия — вполне серьезно решили поделить между собой наш земной шар. В 1494 году эти страны заключили договор, по ко­торому вся Америка отдавалась Испании, а Азия и Африка — Пор­тугалии. Характерно, что папа римский, этот милосердный предста­витель Бога на земле, стал гарантом такого варварского договора*. Ведь народы, которых делили, даже и не догадывались об этом.
 Начинался период меркантилизма, в теории и практике которого деньги играли существеннейшую роль и считались воплощением богат­ства. "Люди гибли за металл" в буквальном смысле слова. Ради золота и серебра совершались опаснейшие океанские экспедиции, велись войны, снаряжались торговые караваны. Деньги лелеяли и считали. В 1494 году францисканский монах Лука Пачоли опубликовал первый трактат по бухгалтерии. С тех пор, как в 1407 году в Генуе открылся коммерческий банк в современном понимании этого слова, а в 1598— первый общественный банк в Венеции, коммерческие банки в Евро­пе становились привычными институтами нарождавшейся рыночной экономики.
 Фон для России был не самый благоприятный: по европейской мерке Россия выглядела страной отсталой, в которой не только никто не слыхал о бухгалтерии, но и промышленность оставалась делом пре­имущественно государственным, а не частным и уж, тем более, не бур­жуазным. Русские мануфактуры крупного, так сказать, серийного про­изводства — это, как правило, казенные мануфактуры. В отличие от купеческо-крестьянских рассеянных мануфактур казна с самого нача­ла, с конца XV века, строит мануфактуры централизованные, под одной крышей, под руководством русских или иностранных мастеров. И с самого же начала русская централизованная казенная мануфакту­ра создавалась преимущественно для нужд армии.
 России не чужда была и колониальная экспансия, но и здесь про­являются ее особенности. Русские не искали богатств и денег за океа­ном. У них под боком лежала бесконечная слабозаселенная и неверо­ятно богатая страна — Сибирь. В 1499 году Россия построила крепос­ти на Печоре, подчинив себе Югру. Был сделан первый шаг на пути колонизации Севера и Сибири. Только через сто лет, в 1581 году, начался знаменитый поход Ермака. Колонизация Севера и Сибири шла преимущественно с хозяйственными целями: не золото искали здесь русские люди, а пушнину, рыбу, выгоны для скота и, конеч­но, пахотную землю. К золоту большинство россиян было даже рав­нодушно. Россияне и сегодня могут подолгу жить вовсе без денег. Независимость от денег для русских людей есть признак свободы, в то время как на Западе свобода и есть деньги**.
 
 * В 1529 году договор был закреплен новым соглашением
 ** Экономика русской цивилизации. — М.: Родник 1995.— С. 12. Я пишу эти стро­ки в мае 1998 года. Страна, кажется, задыхается от неплатежей, многие работающие люди не получают по несколько месяцев зарплату. И при этом все живы. Невольно начинаешь думать, что у натурального хозяйства есть свои преимущества. Ведь в дей­ствительно рыночной системе без денег прожить нельзя. Впрочем, в рыночной сис­теме можно прожить, не тратя денег. Но для этого надо быть очень богатым.
 
 
 В XVI столетии несколько меняются и статьи русского экспорта. Теперь Россия вывозит преимущественно продукты собственного сельскохозяйственного производства. Пшеница, гречиха, лен, коноп­ля, кожи, масло, сало, соленое мясо, свинина, щетина, шерсть, меха, лес, воск; редко — чесаный лен, трепаная конопля; совсем редко — канаты, мебель, деревянная посуда, льняное масло, поташ, смола — вот чем теперь торгуют русские купцы за рубежом*.
 Центрами русского ремесла и торговли оставались города. В Нов­городе из 1200 человек самодеятельного (мужского) населения 49 % были ремесленниками: кожевенниками, плотниками, сапожниками, кузнецами.
 Во второй половине XVI века центром перерабатывающей промыш­ленности становится Москва. Здесь сосредоточены кожевенное, свеч­ное, кирпичное, мукомольное, хамовное (производство тонкого бе­лья по типу голландского), белильное производства. Была сделана не­удачная попытка завести фабрики писчей бумаги, но не нашлось ни достаточного количества специалистов, ни капиталов.
 В 30-х годах XVII века в Москве была сосредоточена треть всех тор­говых оборотов страны. Не уверен в достоверности данных, но только один гость Никитников владел четвертью всех российских торговых ка­питалов. Другой московский купец откупил значительную часть Вол­ги под черным Яром для крупного рыбного промысла**.
 Во второй половине XVI века к экономическому потенциалу Рос­сии впервые проявили интерес иностранцы. Англичане Ченслер, Адаме, Дженкинсон, Флетчер посещают Россию явно с разведыва­тельной целью. Дженкинсон сразу же проявил свои предприниматель­ские способности и организовал водное сношение с Персией по Вол­ге, откуда англичане вывозили шелк. Англичане — пионеры и фабрич­ного дела в России: две канатные фабрики — в Холмогорах и Вологде — и железный завод в Вычегде были построены ими.
 На фоне падения значения Новгорода (и Ганзы) как торгового центра*** очень кстати оказалась случайная высадка на берегу Белого моря Ричарда Ченслера в 1553 году. Он был хорошо принят в Москве и заключил торговый договор с Московским государством. Тогда же появилась и традиция предоставлять иностранцам определенные приви­легии. Английская торговая компания Ченслера сразу же получила та­моженные послабления. Правда, позже, в 1649 году, царь Алексей Михайлович воспользовался фактом казни Карла I, чтобы отобрать привилегии у английской компании.
 В российской крупной промышленности иностранцы играли зна­чительную роль с момента ее появления. Так, голландец А. Виниус построил в 1637 году три металлургических и металлообрабатываю­щих завода близ Тулы.
 * В этот же период Англия становится мировым поставщиком шерсти, то есть продукта перерабатывающей промышленности.
 ** Рожков Н. Русская история в сравнительно-историческом освещении.— Пг.: Книга, 1922.- Т. 4.- Ч. 2.- С. 28, 30.
 *** Дело здесь не только в общеевропейских явлениях: смещении торговых пу­тей на атлантическое побережье, войнах, но и в особой ревнивой политике Мос­квы по отношению к Новгороду. В 1570 году, в частности, Иван IV, воспользо­вавшись слухами о готовящемся заговоре в городе, разорил Новгород, заодно эк­спроприировав деньги и товары купцов и казну новгородского архиепископа. "Большевизм" и в самом деле имеет давние корни.
 
 
 В 80-х годах XVI века в городах уже сложилась своя иерархия "чи­нов". Высшее купеческо-промышленное сословие — это "гости", гос­тиная сотня, крупные оптовые торговцы, имеющие свои конторы и отделения во многих городах России и за рубежом. Их было всего око­ло 350 человек, но они держали в своих руках практически всю опто­вую экспортно-импортную торговлю. Ниже стояли люди "суконной сотни " — около 250 человек. Это купцы, сочетающие свою торговую деятельность с производственной. (Для сравнения: бояр в это время было не более 200 семей, окольничих — около 140). Еще ниже — "чер­ная сотня" — розничные торговцы (как правило, со стационарными торговыми точками) и ремесленные мастера. И, наконец, "слободские" — рабочий люд городских окраин, мелкие торговцы, обслуживающий персонал.
 Соборное уложение 1649 года практически закрепило посадский люд за своим сословием: они не могли поступать в холопы, перехо­дить в крестьяне и в служилые люди, если на то не будет княжеской воли. Зато никому кроме посадских нельзя было заниматься городской торговлей и ремеслами: ни служилым, ни архиереям и монастырям. Ге­терогенность общества, сословное размежевание становились фактом.
 Значительную долю постоянных жителей в крупных городах состав­ляли иностранные купцы. В конце XVI века в Москве жили англича­не, голландцы, турки, персы, туркмены, кабардинцы, грузины, бу­харцы, греки, татары. В некоторых случаях иностранцы жили ком­пактными слободами, например, немцы, грузины, армяне, следы чего до сих пор сохранились в городской топонимике.
 В российском ремесле XVII века существовало некоторое подобие це­ховых структур, но не столь жестко организованных, как в Европе. Во всяком случае не было цеховой принудительности. Разрешалось зани­маться ремеслом и не вступая в цех. По-разному можно комментиро­вать это явление. Можно говорить о неразвитости цехового ремесла. Но если вспомнить, что и крестьянство очень долго сохраняло элементы свободы, то окажется, что относительная ремесленная свобода — это просто национальная особенность России.
 Что же касается мануфактурного производства, то в XVII веке в Рос­сии появляются мануфактуры, основанные на крепостном труде. Явле­ние это уникально. Государственные мануфактуры — обычное явление и для Европы. Известны, например, королевские мануфактуры во Франции при Кольбере во второй половине XVII столетия. Но приме­нение на крупных промышленных предприятиях принудительного тру­да закрепощенных работников — достояние нашей национальной исто­рии, "возвраты" которой мы можем проследить до советских времен.
 Мы уже отмечали в предыдущей главе, что при всей жесткости крепостничества в России всегда сохранялась значительная доля отно­сительно свободных людей, имевших обязательства перед государ­ством, а не перед частными собственниками земли. То же мы наблю­даем и среди посадского населения. Социальное расслоение посадско­го населения становилось наглядным. На средней и нижней Волге в летнее время собиралось до 25 тысяч "гулящих людей" из "маломоч­ных" посадских, продающих рабочую силу*. В России так или иначе появился наемный труд. Даже казна перешла к системе подрядов и вольного найма в кирпичном и строительном производствах.
 
 * Дружинин Н.Д. Социально-экономическая история России. Избранные тру­ды.- М.: Наука, 1987.- С. 205.
 
 
 Наемный труд отмечался в рыбной и солеваренной промышленности, в судо­ходстве на Волге и Северной Двине.
 Вот еще один повод для того, чтобы подчеркнуть некоторые соци­ально-экономические особенности России. В России можно найти все то, что имело место в Евро­пе. В том числе и найм рабо­чей силы. Но насколько сво­бодны были "свободные" ра­ботники? Ответ, к сожале­нию, будет "не европейс­ким". Наемные работники второй половины XVII века — это или оброчные кресть­яне, добывающие таким об­разом средства для выплаты ренты, или — действительно "гулящие люди", изгои, по­терявшие свои связи с общи­ной, наш национальный
 люмпен-пролетариат, та прослойка, которая обнаруживается во всех обществах в истории человечества. Характерно, что во всех же обще­ствах правительства различными средствами пытались оградить насе­ление от развращающего воздействия люмпенства. Но вот еще одна задача, которую можно назвать некорректной: в любом обществе все­гда находятся люди со своеобразным пониманием свободы. Свобода для них — это отсутствие обязательств перед семьей, общиной, хозя­ином и государством. В русской национальной традиции, подкрепляе­мой православием, всегда присутствовало презрительное отношение к такого рода "свободным" людям. Так что не следует думать, что на­емные работники XVII века — это пролетарии, которые формирова­лись в более поздние периоды русской экономической истории.
 В лучшем случае, при очень большой натяжке, мы можем назвать наемных работников XVII века предпролетариатом. Хотя бы тех, кто обеспечивал себя и свою семью заработками от работы по найму,
  Соляные варницы XVIIвека
 
 если не на постоянной, то хотя бы на регулярной основе. Таковых мы видим в вотчинах самого царя Алексея Михайловича и боярина Б. И. Морозова, в мануфактурах Марселиса, на суконных фабриках Паульсона и Тарбета, на десятке других предприятий. Пожалуй, список на этом и завершается. К тому же в большинстве случаев в этом списке фигурируют иностранные предприниматели, которые уже имеют опыт европейского бизнеса. Этим я вовсе не хочу сказать, что в истории не было примеров активного бизнеса на основе применения наемно­го труда русскими предпринимателями. Просто таких примеров по­меньше. Например, новгородский купец Семен Гаврилов в 1666 году приступил к созданию железоделательной мануфактуры на вольно­наемном труде, положив начало олонецким заводам. В 90-х годах тульский кузнец-ремесленник открыл чугунолитейный завод. Так что примеры русского инициативного предпринимательства тоже были.
 Лишь условно можно говорить о рынке труда в России ХVII века. Об этом свидетельствует история специфического института россий­ской истории — посессионных крестьян. Их история начинается за пол­века до Петра I, который традиционно считается изобретателем этого института. Инициаторами этого явления, судя по всему, выступили ино­странцы. Видимо, не удовлетворившись количеством и качеством "сво­бодной" рабочей силы, которая к тому же носила сезонный харак­тер, Виниус, Акема и тот же Марселис добились приписки крепост­ных крестьян к своим мануфактурам*. Надо отдать должное иност­ранцам: обрабатывающая промышленность в России XVII века — это их заслуга. Сукно, шерстяные ткани, бархат, писчая бумага (получи­лось-таки!), металлические изделия, стекло и много другое произво­дилось иностранцами на российский рынок.
 Но и экспортные статьи во второй половине XVII века тоже не­много изменились. Во-первых, пусть и недолго, но в 50—60-х годах впервые стал экспортироваться хлеб. Это — заслуга исключительно русских купцов. Хлеб вывозился и позже, но существенной роли в экспорте он не играл. Мощным потоком русский хлеб ринулся за рубеж только с начала XIX века. В 40-х годах XIX века Россия стала главным поставщиком хлеба на европейские рынки. А вот вывоз в Персию рус­ского полотна — дело иностранцев. (Естественно, что традиционные экспортные статьи никуда при этом не делись, ассортимент их даже расширился: юфть**, меха, икра, тюленье сало, рыбий клей, лососи­на, поташ, смола, мачтовый и деловой лес, мед, воск, слюда, ревень, сало, воловьи кожи, лен, льняное семя, пенька — чего только нет в России!)
 Важно, что и само государство использовало принудительный труд ре­месленников и других мастеровых людей. Существовал особый разряд на селения — служилые ремесленники, которых набирали принудитель­но преимущественно для строительных работ.
 Вообще-то, государство в самом начале развития российского рын­ка играло в этом процессе существенную роль. Трудно сейчас ска­зать — положительную или отрицательную для интересов казны, но для развития конкурентной среды — явно негативную. Дело в том, что уже со второй половины XVII века государство способствовало мо­нополизации внутреннего рынка. Более того, оно само становилось круп­ным монополистом. Неважно, какую именно цель преследовало госу­дарство, допустим, что благую. С точки зрения фиска уж наверняка! Но с точки зрения возможного генезиса "совершенной конкуренции" — губительную! Во второй половине XVII века государство устанав­ливает собственную монополию на вино, икру, рыбий клей, моржовые клыки, нефть***, шелк, медь и даже ревень****. Уже упоминалось о крат­ком периоде экспорта хлеба, так вот и хлебный экспорт тоже был монополизирован
 
 * Рожков Н. Русская история в сравнительно-историческом освещении.— Пг.: Книга, 1922.- Т. 5.- С. 28.
 ** Юфть — хорошо выделанная тонкая и мягкая кожа.
 ***Нефть в те времена применялась не столько как топливо, сколько как ле­карственное средство для наружного применения.
 ****"Заповедные" товары, находившиеся в монопольном ведении государя, изве­стны со времен Ивана Грозного. Источники называют хлеб, поташ, пеньку, ре­вень, шелк-сырец, смольчуг, икру.— Лященко П. И. История народного хозяйства СССР.- М.: Госполитиздат, 1956.- Т. 1.- С. 268.
 
 
 
 государством*. Одновременно государство, не желая выпускать из-под контроля доходы в сфере торговли, поощряет мо­нопольное положение крупных купцов — "гостей", чем вызывает не­довольство простых купцов и мелких торговцев**. Монополистами мог­ли стать и иностранцы. Так, в 1663 году вся иностранная почтовая связь была сдана в эксплуатацию немцу Иоганну фон Сведену.
 Меркантилистские тенденции хорошо прослеживаются при рас­смотрении таможенной политики правительства России. В 1653 году был принят "Торговый устав", который позже стал называться "Ста­роторговым", чтобы отличить его от "Новоторгового" 1667 года. Устав 1653 года отменял несколько мелких торговых и проезжих сборов и вводил единую косвенную торговую пошлину: 10 % с продаж и 5 % с покупки товара. Сохранялись и старинные сборы за переправы и мос­ты. Новоторговый устав 1667 года, принятый по инициативе выдаю­щегося русского государственного деятеля А. Л. Ордин-Нащокина, был более сложным по своему содержанию. Он был жестко протекци­онистским, защищающим торговые интересы русских купцов и про­мышленников. Иностранцам отныне разрешалась только оптовая тор­говля, да и то в определенных приграничных городах. Розничная торговля ограждалась таким образом от иностранной конкуренции. Проезд и торговля внутри страны стали возможны для иностранцев лишь с особого разрешения царя и при уплате вдвое увеличенных пошлин. Уп­лата пошлин должна была производиться только полноценной иност­ранной валютой, серебряными иоахимсталлерами ("ефимками") по принудительному, правительством установленному, курсу.
 Знаменательное совпадение: далеко от Москвы, во Франции, Жан Батист Кольбер в том же 1667 году вводит не менее жесткий таможенный тариф. Так что Россия была не одинока в своем протекционизме. Но, слава Богу, тамо­женные границы во все времена оказы­вались гораздо более прозрачными, чем об этом думали их созидатели. Пред­ставляете, что бы произошло с миро­вым рынком, если бы все страны ого­родились друг от друга и потребляли только то, что производили. Такая внутристрановая натурализация произ­водства, автаркия была невозможна даже для России — страны, где, ка­жется, есть все. Одна из самых сильных сторон рыночных отношений — это спо­собность разрушать те человеческие ус­тановления, которые противоречат объективным законам рынка.
 А. Л. Ордин - Нащекин
 
 * Если бросить заинтересованный взгляд на три века вперед (а исторические науки позволяют делать это беспрепятственно), то мы увидим, что все-таки в рус­ском большевизме исконно русского было гораздо больше, чем импортного марк­систского.
 ** В России в XVII— XIX веках лишь одна купеческая семья из четырех могла продолжать дело в течение двух поколений и лишь одна из пятнадцати — более чем в двух поколениях.— Хорос В. Г. Русская история в сравнительном освещении.— М.: ЦГО, 1996.- С. 46.
 
 
 Тем не менее, в краткосрочных периодах меркантилистская поли­тика приносила искомые результаты*: иностранцы, особенно англи­чане и голландцы, ввозили в страну огромное количество золотых и серебряных денег. С 60-х годов правительство из года в год добивалось положительного торгового баланса.
 Высшей точкой развития меркантилистской политики стали годы правления Петра I (1682—1725).
 Петр (после освобождения от опе­ки Софьи) начинает свою промыш­ленную и торговую политику с того, что приглашает в Россию "железных мастеров" из Голландии, сто шестьде­сят английских и голландских ювели­ров, горного инженера и артиллериста де Геннина из Германии (позже пост­роившего Литейный двор в Петербур­ге), массу иных специалистов, которых он отыскал во время "Великого по­сольства" (1697—1698) за границей. Вера в иностранный разум, часто впол­не обоснованная, с тех пор остается ха­рактерной особенностью России и ее по­литиков. Правда, сам Петр предпочитал слушать иностранных специалистов преимущественно в области инженер­ных, точных, естественных наук. Он редко обращался за советами к иност­ранцам в вопросах финансов (известно лишь его увлечение финансовыми проектами Джона Ло* с намерени­ем, к счастью несбывшимся, пригласить его в Россию) и практичес­ки никогда, если дело касалось внутренней социально-экономической политики и проблем управления страной. Здесь он проявил себя как новатор, отважный, но бессистемный и поэтому не всегда эффектив­ный. Впрочем, еще надо выяснить критерии эффективности.
 Петр I с будущим королем Франции Людовиком XV
 * Обращаю ваше внимание на слово искомые. В долгосрочном периоде меркан­тилистские результаты объективно могли ухудшить ситуацию, хотя бы потому, что консервировали отсталость, сдерживая конкуренцию. Но, с другой стороны, труд­но найти государство (да вряд ли оно существует), которое не ограждало своих национальных производителей в начальный период развития рыночной экономи­ки. Несколько примеров: придя к власти, Кромвель ввел в 1651 году так называе­мые Навигационные акты протекционистского характера; Наполеон в 1806 начал "континентальную блокаду" с протекционистским содержанием; даже США, ки­чащиеся своим историческим либерализмом, вводили оградительные таможенные тарифы в 1824, 1828, 1861 (это повышение тарифа стало поводом для восстания южных штатов) и 1890 годах. Не говорю уж о Германии, где протекционизм стал официальной политикой Отто фон Бисмарка с 1879 года. А ведь все эти люди не были неучами, знали, что делали. Хорошо бы иной раз и нашим правителям обра­щаться к чужому опыту. ** Джон Ло (Law) — экономист, финансист, банкир. Первым в Европе ввел в обращение бумажные деньги. Став в 1720 году министром финансов Франции, он допустил чрезмерный выпуск бумажных денег, что в конечном итоге и привело Францию к тяжелому финансовому кризису.
 
 
 Если мыслить "по-царски", то эффективной должна считаться та­кая политика, которая приводит к росту могущества страны, ее меж­дународного авторитета, расширению территории, реализации импер­ских амбиций. С этой точки зрения политика Петра была вполне эф­фективна, и потомки, мыслящие в тех же категориях, то есть привер­женные духу византизма, должны быть благодарны своему несомнен­но великому историческому кумиру.
 Россия стала самым большим по территории государством мира. Рус­ские армия и флот, насчитывавшие в год смерти Петра (1725) 350 ты­сяч человек, увенчали себя славой, победив в войне со Швецией. Петр смело ломал традиционные устои старой Руси, твердо намереваясь мо­дернизировать страну. Но его смелость была рассчитана на покорность граждан, он знал, с каким "человеческим материалом" имел дело. В свое время М. В. Ломоносов, восхищавшийся деяниями Петра, писал: "Посмотрите... на все многоразличные ремесленные искусства и фабрики, ...на разных морях флоты и пристани, отменные гражданские учреждения и строения; посмотрите на сию новую Российскую столи­цу. Не ясно ли воображаете способность нашего народа, толь много преуспевшего во время, едва большее половину человеческого веку?" Многое доступно "российскому народу, народу острого понятия, по­воротливостью членов, телесною крепостью, склонностью к любопыт­ству, а паче удобностию к послушанию перед прочими превосходно­му*". Ломоносов уверен, что русский человек выдержит любую реформу, ведь все реформы "не более опасны, чем заставить брить бороды, но­сить немецкое платье, сообщаться обходительством с иноверцами, за­ставить матрозов** в летние посты есть мясо, уничтожить боярство, патриаршество и стрельцов и вместо них учредить Правительствующий Сенат, Святейший Синод, новое регулярное войско, перенести сто­лицу в пустое место и новый год в другой месяц! Российский народ гибок!"***.
 Если формально подойти к проблеме эффективности экономичес­кой политики с точки зрения развития производительных сил, то и здесь вроде бы все в порядке. Петр оставил после себя 233 крупных промышленных объекта мануфактурного типа, активное торговое саль­до, возрожденное купечество, насчитывающее почти 112,5 тысяч че­ловек, доходы казны, увеличенные с 3 миллионов рублей в 1701 году до 8,5 миллионов рублей в 1724 году****. Чего же еще! Ничего, если рас­суждать опять-таки "по-царски".
 А теперь попробуем взглянуть на дела Петровы с точки зрения гражданской, рассудим "по-человечески". Крепостной строй при Пет­ре не только не смягчился, а — напротив — ужесточился. Закрепоще­ны были крестьяне, и, фактически, дворяне, судьба которых теперь полностью зависела от лояльности к государю и от службы на него. Петр жестко контролировал трудовую деятельность городского насе­ления, введя в городах гильдии для купцов и цехи для ремесленников (1721) в период, когда в Европе они уже разрушались. Царь своеоб­разно решил проблему рабочей силы для мануфактурной промышлен­ности: в 1721 году он узаконил приписку крепостных крестьян к заво­дам, приняв указ о посессионных крестьянах.
 
 * Ломоносов М. В. Полн. собр. соч.— Т. 8.— С 809. Насчет любопытства мнение М. В. Ломоносова несколько расходится с мнением А. С. Пушкина, а вот насчет послушания они были солидарны.
 ** Так в тексте.
 ***Ломоносов М. В. Полн. собр. соч.— Т. 6.— С. 396.
 ****Это не мешало бюджету быть дефицитным.
 
 Его преемники вообще не терпели наличия каких бы то ни было "вольных" людей. В 1729 году Петр II (1727—1730) издал указ, обязывающий всех вольных "гуля­щих людей" немедленно поступить на военную службу или записаться в подушный оклад. Иначе — Сибирь*. При преемниках Петра кризис рабочей силы особенно чувствовался на Урале. Некоторые металлур­гические предприятия месяцами простаивали из-за отсутствия руды и угля, которых некому было заготовить для действующих домен. Быва­ли случаи, когда заводы закрывались из-за недостатка рабочих.
 При Петре I в три раза увеличилось податное обложение населения.
 Буржуазностью в России даже не пахло. Ведь в большинстве случа­ев и крупные мануфактуры, создаваемые для военных нужд, рожда­лись на свет Божий благодаря усилиям самого царя, а не русских пред­принимателей. С самого начала XVIII века Петр стал строить за казен­ный счет промышленные предприятия и передавать их в частные руки на различных условиях. Например, в 1702 году Невьянский металлур­гический завод был просто отдан во владение Демидову в обмен на обязательства поставки в казну черного металла и изделий из него. Петр выдает предпринимателям дешевые или беспроцентные кредиты, выписывает из-за границы за казенный счет материалы и оборудова­ние. Предприниматели палец об палец не ударяли без государственных привилегий, они освобождались от государственной службы и пода­тей, получали государственные заказы и благоприятную таможенную политику. Петр шел на вопиющие нарушения законности. Желая по­лучить как можно более руд и других полезных ископаемых, в 1700 году он разрешил всем желающим искать руды где угодно, не стесня­ясь правами землевладельцев.
 Крестьянские волнения и восстания не прекращались в период цар­ствования Петра. Правительственный ответ легко предугадать. При Петре чрезвычайно ужесточилось уголовное законодательство: в 1716 году смертная казнь предусматривалась в 73 случаях, включая "сопротив­ление начальству. (По Уложению 1649 года — в 60 случаях.)
 И наконец — главный результат.
 Петровские преобразования привели к тому, что население России уменьшилось на 20 %. В некоторых губерниях убыль намного превышала среднероссийскую: в Архангелогородской и Санкт-Петербургской — до 40, в Смоленской — до 46, в Московской — до 24% ... Общий уровень гра­мотности во времена Петра снизился по сравнению с серединой XVII века1 (всю первую половину XVIII века из-за побегов, голода, болез­ней, отсутствия медицинского обслуживания и разбоев население про­должало сокращаться).
 Приятно рассуждать о мощи и могуществе державы тому, кто не строил город в болотной трясине, не служил солдатом 25 лет, не ухо­дил на заработки для того только, чтобы заплатить подушную подать, не партизанил вместе с Кондратием Булавиным, заведомо зная, что впереди — смерть.
 Петр Великий сам прекрасно понимал, что большинство преобра­зований — это его преобразования, его инициатива, его методы, но он был полон надежд, что россияне, оставшиеся живыми и здоровыми,
 
 * "Кровавое" законодательство в Англии отличается от "рабочего законода­тельства" в России только тем, что было принято и действовало четырьмя веками ранее.
 ** Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта.— М.: Изд-во ФО СССР, 1991 - Т. 1.- С. 150.
 
 
 будут благодарны ему за них. Петр писал в 1723 году: "Не все ль неволею сделано, а уже за многое благодарение слышится, от чего уже плод произошел*.
 Я не знаю действительных чувств россиян в следующие после кон­чины императора десятилетия, но знаю, что реформы, если и не были аннулированы и прерваны в последующие шесть царств, то приоста­новлены были наверняка. Страна не выдерживала жизни в вздыбленном состоянии. Уже в 1725 году правительство вынуждено было уменьшить подушную подать, в 1727 — взимание ее было отсрочено, а в 1728 — треть подушной подати вовсе списали ввиду невозможности ее со­брать, в 1730 — подушная подать была еще раз понижена. Ввиду не­урожая и голода императрица Анна в 1733 году повелела помещикам кормить крестьян и выдать им семена, чтобы предотвратить нищенство и бродяжничество.
 Крестьяне долго не могли оправиться от петровских реформ. В годы правления Анны (1730—1740) недоимки достигли двухгодичного го­сударственного дохода. Это не мешало роскошной жизни двора, пора­жавшей иностранных послов. С. М. Соловьев отмечал, что дворцовые праздники "происходили в государстве чрезвычайно бедном. Знать была очень небогата: обязанная службою, она, если бы даже хотела и умела, не могла успешно заниматься хозяйственною деятельностию, откуда и неодолимое у многих стремление увеличивать свои скудные доходы служебными же средствами на счет казны, на счет управляе­мых и подсудимых"**. Петровская традиция простоты жизни и умерен­ности была утрачена. Власть и народ находились теперь на разных по­люсах общества. Разрыв оказался непреодолимым.
 В 1727—1741 годах в бегах числилось 300 тысяч крестьян. Среди терпеливых россиян всегда находились люди, которые избирали такую пассивную форму протеста против гнета***. М. В. Ломоносов, анализи­руя позже причины побегов, особенно на запад — в Польшу, писал:
 "Побеги бывают более от помещичьих отягощений крестьянам и от солдатских наборов". Он прекрасно видит единственную реакцию пра­вительства на побеги — усиление полицейских мер и предлагает дру­гие: "Лучше поступить с кротостию. ...Мне кажется, лучше погранич­ных с Польшей жителей облегчить податьми и снять солдатские набо­ры, расположив их по всему государству". Более того, он предлагает всевозможными льготами и "вольностями" привлечь в Россию иммиг­рантов для заселения обширных пустующих мест****.
 Промышленный регресс, начавшийся в 30-х годах, продолжался более века. Правительство не могло справиться с задачей. Анна, пони мая, что с промышленностью что-то надо делать, не смогла приду­мать ничего умнее, как только ввести должности оберкомиссара и ко­миссаров для "смотрения над фабриками". Правда, было несколько попыток дать некоторую свободу российским предпринимателям, раз уж нельзя дать денег. В 1727 и 1754 годах в два приема наконец-то были отменены средневековые внутренние "поворотные сборы" и внутрен­ние таможенные пошлины; в 1727 году отменены также и высокие вы­возные пошлины на некоторые виды сырья (пряжу, например), вве­денные Петром I (однако в 1736 и 1737 годах запреты
 * Цит. по: Рынок и реформы в России: исторические и теоретические предпо­сылки.— М.: Мосгорархив, 1995.— С. 15.
 ** Соловьев С. М. История России с древнейших времен.— М.: Соцэкгиз, 1963 — Кн. 10.- С. 264.
 *** Эмиграция в поисках лучшей доли — характерное явление кризисных пери­одов, в том числе и нынешнего.
 **** Ломоносов М. В. Поли. собр. соч.— Т. 6.— С. 401—402.
 
 
 на вывоз сырья были возобновлены, ибо воистину правительство не знало, что делать. Метания в экономической политике и некоторые переживания по по­воду промышленности и торговли не мешали царицам и двору вести разгульный образ жизни)*. Вольным стал сибирский торг мехами, на­ходившийся в монопольном владении казны. На следующий год были отменены табачные откупа, свободной стала и торговля солью и слю­дой. В 1728 году разрешено свободно заводить металлургические пред­приятия в Сибири, заводчики к тому же освобождались от налога на прибыль в течение 10 лет. Драгоценными камнями тоже можно было торговать беспошлинно. Только золото и серебро в полном соответ­ствии с ранней меркантилистской традицией запрещалось вывозить за рубеж. В 1731 году иностранцам разрешили торговать свободно по всей стране.
 Не помогало ничего! Правительство попробовало сэкономить на бюджетных расходах: прекратило строить корабли для военно-морско­го флота, попыталось уменьшить государственный аппарат, распродать некоторые железные и медные казенные заводы и ввести на них воль­ный найм людей. Когда Василий Никитич Татищев в 1734 году стал заведовать горными заводами Сибирской и Казанской губерний (на смену Геннину), он "должен был стараться некоторые работы исправ­лять вольным наймом, потому что Демидов, у которого нет и четвер­той части приписных крестьян против казенных заводов, несмотря на то, отпускает железа вдвое более против казенных заводов"**.
 Середина века — это период "аграризации" русской экономики и экспорта. В то же время наблюдается рост вотчинной мануфактуры (для собственных нужд аристократии), крестьянской промышленности и торговли, провинциальных и сельских ярмарок***. Говорить, что про­мышленность вовсе не развивалась, нельзя. Все-таки в 1797 году в стране уже насчитывалось 2322 "фабрики" со 119 тысячами рабочих (величину предприятий легко себе представить: в среднем на одно предприятие приходилось 50 рабочих). В промышленных районах до 20 % мужского населения уходило из деревень на заработки в города.
 Появились фабрики, принадлежащие выкупившимся на волю кресть­янам (многочисленные ивановские фабриканты, Морозовы в Зуеве)***. Но частная инициатива не могла компенсировать потерь от упадка огосударствленного сектора экономики. (И опять невольно хочется сде­лать сравнение: в Англии именно в середине XVIII века начался про­мышленный переворот.) И хотя во второй половине века Россия оста­валась самой крупной металлургической державой в мире, условий для дальнейшего развития в условиях крепостничества и русского варианта абсолютизма не было. Упадок надвигался неотвратимо: уже в начале XIX века Россия стала снова импортировать чугун.
 Кое-какие паллиативы принимались. Петр III (1761—1762), кото­рого в советской литературе иначе как реакционером не называли, от­менил
 * Реминисценции с современной ситуацией вполне уместны.
 ** Соловьев С. М. История России с древнейших времен.— М.: Соцэкгиз, 1963.— Кн.10.- С. 488—489.
 *** Рынок и реформы в России: исторические и теоретические предпосылки.— М.: Мосгорархив, 1995.- С. 75.
 *** Морозовы, Прохоровы, Крестовниковы, Гучковы — все были выходцами из крестьян, владевшие мануфактурами, основанными на вольнонаемном труде еще во второй половине XVIII века.
 
 
 посессионное право. Любопытно, что запрет на покупку завод­чиками крестьян вызвал волнения "работных людей", которые реши­ли, что их вообще освободили от работы на заводах*. Правда, Павел I (1796—1801) совершил маленькую "контрреволюцию сверху"**, восста­новив посессионное право и раздав 300 тысяч государственных крес­тьян частным лицам***.
 В начале XIX в старые мануфактуры, исчерпав свои возможности и не перейдя в систему машинного производства, стали разлагаться на ку­старные промыслы. По техническому оснащению российская мануфак­тура (исключая металлургию и металлообработку) не очень отличалась от кустарной избы, поэтому такого рода регресс оказался возможным. Патронные гильзы, перчатки, ткани, многое другое, что в недавнем прошлом производили на централизованных мануфактурах, вновь ста­ли производить в избах кустарей. В стране трудилось около 700 тысяч кустарей.
 Мы уже имели случай говорить, что в истории экономики любо­го периода можно подобрать факты, свидетельствующие о "желае­мом", если не знать всего их массива. Так вот, на фоне деградации промышленности, удается высветить несколько ярких явлений, напри­мер, преобладание вольнонаемного труда в некоторых отраслях про­мышленности, скажем, в кожевенном, льноткацком и металлообраба­тывающем производствах. Или рассказать и о том, что даже на большинстве вотчинных фабрик появилось вознаграждение натурой, а иногда и деньгами. На посессионных фабриках в начале XIX века уже существовала денежная заработная плата. Можно наконец обнаружить, что в 1805 году на фабрике Осовского в Петербурге был применен первый паровой двигатель (импортный, конечно).
 
 * Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта.— М.: Изд-во ФО СССР
 ** Эйдельман Н. Я. "Революция сверху" в России.— М.: Книга, 1989.— С. 76—77.
 *** Безропотность самих крестьян потрясает. Я представляю, как они разводят руками и говорят что-то вроде "ну, что тут поделаешь..."
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Паровая машина Ползунова
 
 
 
 Токарно-копировальный станок
 
 
 
 
 
 
 На этом основании можно попытаться найти симптомы продвиже­ния к капиталистической фабрике. Но это будет очень большим пре­увеличением, ибо все факты не выходили за рамки случайных. Россия оставалась страной традиций и длительного застоя. Скажем, с 1808 по 1812 годы в Москве возникло 11 частных бумагопрядилен. На этом можно было бы остановиться. Но, увы, общее количество промыш­ленных предприятий в губернии за этот период уменьшилось*, а это уже — иная картина. В 1816 году городское население огромной стра­ны не превышало 8 % (по некоторым оценкам — не более 4,5 %)**.
 Число предприятий (и рабочих) даже в традиционных отраслях со­кращалось. Например, динамика численности сахарных заводов была следующей***:
 1804 - 7
 1812 - 30
 1814 – 51
 1819 - 29
 Кстати, эта неблагоприятная динамика, явилась следствием неко­торого смягчения таможенного тарифа, введенного М. М. Сперан­ским в 1816 и 1819 годах. Покровительственный же тариф 1810 года привел к другому — положительному — результату. Без государствен­ных помочей российская промышленность работать не могла. Что бы об этом ни писал великий А. Смит.
 * Дружинин Н. Д. Социально-экономическая история России. Избранные тру­ды. - М.: Наука, 1987.- С. 116.
 ** Рожков Н. Русская история в сравнительно-историческом освещении.— Пг.: Книга, 1922.- Т.10,- С. 7.
 *** Экономическая история России как предмет научного изучения. Учебное по­собие / Под ред. М. П. Рачкова.— Иркутск: Изд-во ИГЭА, 1996.— С. 23—24.
 
 
 Социальную структуру персонала промышленности в 1825 году от­ражает табл. 7*:
 Таблица 7. Социальная структура занятости в промышленности в 1815 году
 Вот она — подлинная картина промышленного развития России! Для сравнения: в Великобритании в тот же период из 21 миллиона населения рабочих было 4,8 миллиона человек, то есть 23 %. Сельское население Великобритании в 1817 году составляло всего 14,2 %. Дру­гой мир...
 В 1840 году отношение городских жителей ко всему населению со­ставляло**:
 в России — 1: 11,43
  во Франции — 1: 4,76
  в Великобритании — 1: 2
 Россия стояла накануне индустриальной модернизации. Добилась ли она перехода к новой цивилизации? Подождем с ответом.
 Россия финансовая
 Хотя нам теперь уже ясны особенности экономического развития России в доиндустриальную эпоху, сделаем еще одно усилие и пого­ворим о деньгах.
 Хрестоматийно то обстоятельство, что в первые века писаной ис­тории Руси роль всеобщего эквивалента играл скот, а потом достаточ­но долго — шкуры пушных зверей. В "Русской Правде" слово скот употребляется как синоним денег, а термином скотник назывался сбор-
 * По материалам: Рожков Н. Русская история в сравнительно-историческом ос­вещении.— Пг.: Книга, 1922.— Т.10.— С. 17; Дружинин Н.Д. Социально-эконо­мическая история России. Избранные труды.— М.: Наука, 1987.— С. 212.
 ** Экономическая история России как предмет научного изучения. Учебное по­собие / Под ред. М. П. Рачкова.— Иркутск: Изд-во ИГЭА, 1996.— С. 19.
 
 
 щик податей. "Меховые" названия денег сохранялись и в Х1веке: куна (куница), резана, скора, бела, ушки, мордки.
 Металлические деньги, преимущественно серебряные, имели ши­рокое хождение на Руси и назывались: гривна (слиток серебра около 400 граммов), полгривны — рубль, полрубля — полтина, полполти­ны — четвертак. Имеются свидетельства того, что при Владимире Святославовиче (980—1015) и Владимире Мономахе (1078—1125) в Киеве чеканили собственную монету — серебреник и злотник. Сереб­ро и золото были в основном привозными, но есть косвенные дока­зательства, что собственное производство серебра тоже существовало.
 Деньги начинали выполнять не только функции средства обраще­ния, но и функции средства платежа. Даннические отношения (Нов­город — Москве, Русь — Орде) были преимущественно денежными.
 Уже в XI веке — и об этом тоже говорит "Русская Правда" — на Руси существовали развитые кредитные отношения. Процент зависел от величины долга и сроков погашения, но не превышал 50 % годо­вых. Наказание за несостоятельность должника зависело от причин ее: в результате несчастного случая или по злому умыслу. Ярослав Муд­рый (1019—1057) упорядочил кредитные отношения, установив соб­ственной властью ставку 20 % по долгосрочным кредитам и 40 % — по краткосрочным. Ростовщическая ставка выше 60 % влекла за собой на­казание кредитора.
 Собственно банкирской деятельностью первыми на Руси стали за­ниматься в XII веке новгородские бояре. Процент был крайне низок, напоминающий благотворительность по отношению к соплеменникам. Существует легенда о посаднике Щипе, дававшем деньги в рост под 0,5 % годовых. Развитие кредитных отношений потребовало и норма­тивной базы для них. В 1113 году Владимир Мономах утвердил первый "Устав о резах" (процентах), запрещавший паразитическое ростовщи­чество и долговое рабство.
 Татаро-монгольское нашествие расстроило денежную систему Руси. С середины ХII века киевские князья перестали чеканить собственную монету. Возродилась русская чеканка только в XIV столетии сначала в Рязанском, потом в Нижегородском княжествах, а после Куликовской битвы (1380) — в Москве. Лишь Иван III установил единую монету для всей Московской Руси.
 По мере развития русской государственности возникали и развива­лись централизованные государственные финансы. В документах XI—XII веков упоминаются данщики, ведавшие сбором дани, мытни­ки - сборщики проезжей пошлины, осменки, взимавшие торговую по­шлину и выполнявшие роль налоговой полиции. При татарах ясак со­бирали специальные чиновники-баскаки или купцы-откупщики, позже этим занимались сами русские князья по ярлыку из Орды.
 Предполагать существование сколько-нибудь организованной фи­нансовой системы в удельный период нельзя: не существовало ни сме­ты доходов и расходов, ни системы прямого и косвенного обложения. Татары более внимательно относились к финансовым вопросам.
 В период формирования Московского государства в XIV—XV ве­ках главным финансовым "институтом" и единственным финансо­вым законодателем был Великий князь. Наместники и волостели не имели большой финансовой компетенции. Князь устанавливал для них систему кормлений — некое подобие натурального налога с под­властной территории, и на этом их финансовое воздействие на об­ласть и волость завершалось. Половину "прибытков" от кормления, торговых, судебных и свадебных пошлин наместник отдавал князю. Остальное шло на нужды подвластных территорий. Помощники на­местников и волостелей по финансовым делам назывались пошлинниками, пятенщиками (взимали пошлину с продажи лошадей и ста­вили клейма — "пятна"); продолжали существовать данщики и мыт­ники.
 К XV—XVI векам относится новый период формирования денеж­ной системы Московского государства. Конкурирующими центрами денежно-кредитных отношений становятся Новгород и Москва. Мос­ковский рубль равняется 100 гривнам или 200 деньгам-московкам. В Новгороде появляется рубль, равный 100 копейкам (монета с изобра­жением князя с копьем). В 20-е годы XV века в Новгороде и Пскове заменяют весовую гривну (кун) чеканной монетой.
 На Руси очень долго сохранялся натуральный "корм" областным правителям и чиновникам. Лишь в XV веке начинается постепенная замена натурального "корма" должных лиц денежными выплатами. К концу века стали переходить на денежный оброк. Н. Рожков на при­мере Саввин-Сторожевского монастыря рассчитал, что крестьянин отдавал землевладельцу и государству менее половины своего вало­вого дохода (в денежной форме), что позволяло самому крестьянину нормально воспроизводить свое хозяйство*.
 В XVI веке Русь, как и вся Европа, испытала на себе катаклизмы первого финансового кризиса в мире, связанного с "революцией цен". Дешевое американское золото, хлынувшее в Европу, внесло много изменений в сложившуюся кредитно-финансовую систему. Ин­фляция, падение фиксированных рентных доходов земельной арис­тократии и реальных доходов крестьян и работных людей, кризис хрупкой кредитной системы — вот последствия этого явления для Руси. К 30-м годам XVI века покупательная способность рубля по­низилась по сравнению с концом XV века на 25 %, к концу ХVI века - на 75 %.
 При Иване IV правительство было вынуждено провести в 1535 году денежную реформу, образовав, по существу, единую денежную систему всего Московского государства (хотя первая небезуспешная попытка была осуществлена Иваном III).
 В 1537 году правительство создало центральное финансовое ведом­ство — Казну (или Казенный приказ). В 40-х годах XVI века была осуществлена общая перепись населения** и установлена единая поземель­ная окладная единица — соха. Соха — это примерно 400 десятин в слу­жилых землях и 300 — в монастырских и церковных.
 Во второй половине XVI были созданы новые центральные финан­совые учреждения: Большой приход ведавший централизованными фи­нансами и Четверти ("Чети"), ведавшие финансами местными, а так­же Разряд, ведавший денежными сборами, введенными взамен корм­лений. В конце века работа новых финансовых учреждений позволила лишить вотчинников их финансового иммунитета: теперь все денеж­ные потоки находились под контролем Московского правительства.
 
 * Рожков Н. Русская история в сравнительно-историческом освещении.— Пг.: Книга, 1922.- Т. 3.- С. 15.
 ** Вообще-то, первую перепись населения на Руси провели монголы в XIII веке.
 
 
 XVII век принес стране новые финансовые трудности, связанные с голодом 1601—1603 годов и Смутным временем, но и обновление всей финансовой системы. Взойдя на престол, Михаил Романов вво­дит новые налоги: ямские деньги (на содержание почтовой связи), "хлебные запасы ратным людям на содержание"; выросли косвенные на­логи (таможенные, кабацкие). При Михаиле функции центральных фи­нансовых ведомств переключаются на Ямской, Стрелецкий и Казанс­кий приказы. Казанский приказ ведал денежными средствами, посту­пающими и со всей Сибири.
 В течение всего XVII века при чрезвычайных обстоятельствах, а их было много, собирали принудительные долевые налоги (пятая, десятая, двадцатая деньга), впервые примененные по инициативе К. Минина в 1614 году.
 В 1620—1632 годах была проведена очередная налоговая реформа: вве­дено подворное налогообложение вместо поземельного.
 1623 год — знаменателен в финансовой истории России: впервые была составлена "годовая большая смета" — первый российский госу­дарственный бюджет.
 Однако основной смысл финансовых реформ сводился к одному — уве­личить поступление в казну. Это стало национальной традицией Рос­сии. Война, армия, госаппарат и двор, наконец строительство казен­ных мануфактур — вот, собственно, и все статьи расхода "бюджета". Никаких социальных программ тогда не было и в помине. В 40-е годы начался невероятный рост прямых налогов. В это трудно поверить, но владельческая соха стала платить до 1700 рублей, тогда как в XVI веке платила 10—20 рублей. Хотя деньги и подешевели вдвое, все равно рост поразительный. Сумма и косвенных налогов, поступивших в каз­ну в 1642 году, увеличилась по сравнению с 1613 годом в 10 раз. Доба­вим, что денежные оброки за тот же период выросли в 5 раз. И тот факт, что крестьяне и городское тяглое население выдерживало такой налоговый пресс, лишний раз показывает, что:
 — в прошлые периоды налоговое обложение было вполне по си­лам основным плательщикам;
 — резервы непосредственных производителей и торговцев к 40-м годам XVII века не были исчерпаны;
 — рост налогов ограничивал потребительские возможности трудя­щегося населения и инвестиционные возможности молодого россий­ского предпринимательства;
 — в конечном итоге, в стране не оставалось простора для развития внутреннего рынка и формирования эффективного спроса.
 Налоговая система была довольно сложная. Во второй половине XVII века все налоги делились на окладные (регулярные и нормиро­ванные) и неокладные (табл. 8).
 Таблица 8. Налоги второй половины XVII века

<< Пред.           стр. 4 (из 9)           След. >>

Список литературы по разделу