<< Пред.           стр. 2 (из 7)           След. >>

Список литературы по разделу

  Он считал, что социология "является синтезом результатов, полученных конкретными общественными науками" /62, с.66/. Социология, в отличие от истории, этнографии, права и других наук, которые изучают общество лишь с какой-либо одной стороны, например, с точки зрения развития хозяйства, права, государства и т.п., дающих только эмпирические обобщения, способна отвлечься от случайных событий. Благодаря ей можно определить общую тенденцию. По мнению Ковалевского, цель социологии состоит в том, чтобы "раскрыть причину покоя и движения человеческих обществ, устойчивости и развития порядка в разные эпохи в их преемственной и причинной связи между собой" /66, т.1, с. 9/.
  Он считал также - что социология,- это наука, имеющая своей целью установление законов и тенденций общественного развития. По мнению Ковалевского: "Социолог устанавливает одни верховые столбы, указывает общую тенденцию, приводя каждый раз свои выводы в соответствие с другими, столь же общими" /64, с.260/. Поэтому особое внимание он уделял исследованию сходных и типичных черт в истории различных народов и стран.
  Как и большинство позитивистов, он полагал, что социология в классификации наук идет за биологией и психологией. В социологической теории Ковалевского находит место сложное переплетение биологических, психических и экономических факторов. С помощью своего принципа плюрализма Ковалевский пытался преодолеть односторонность существующих уже направлений в социологии. Для того, чтобы получить истинный взгляд на общество, необходимо было синтезировать все положительное различных социологических школ.
  Ученик и секретарь Ковалевского П. Сорокин отмечал, что центральной социологической проблемой была проблема факторов социальной жизни. Именно она привлекла к себе основное внимание социологов, и в конце XIX - начале XX в. вокруг нее велись наиболее оживленные споры. Проблема факторов общественного развития была основным стержнем, вокруг которого группировались уже все остальные вопросы. Насколько важным было решение данной проблемы, говорит уже тот факт, что выделение ведущего фактора, повлияло на название ряда социологических школ и направлений.
  Ковалевский верно отметил, что: "Главный и коренной вопрос, вокруг которого вращаются все разногласия, лежит в том, каковы важнейшие и в частности важнейший фактор общественных изменений" /65, с.7-8/. Однако, поставив этот вопрос, он вместо того, чтобы решать, снимает его как метафизический. "По природе своей этот вопрос,- пишет Ковалевский, - принадлежит к категории метафизических. В действительности мы имеем дело не с факторами, а с фактами, из которых каждый так или иначе связан с массой остальных, ими обусловливается и их обусловливает" /65, с.8/.
  Понимая, что исторический процесс есть результат сложных общественных взаимодействий, он подчеркивал: "Я думаю, что выражу не только кратко, но и весьма определенно мою заветную точку зрения, сказавши, что социология в значительной степени выиграет от того, если забота об отыскании фактора, да вдобавок еще первичного и главнейшего, постепенно исключена будет из сферы ее ближайших задач, если в полном соответствии с сложностью общественных явлений она ограничится указанием на одновременное и параллельное воздействие и противодействие многих причин"/65, с. 14/.
  Ковалевский подчеркивал, что в различные эпохи на какое-то время выдвигались на первое место и доминировали отдельные факторы, данные факторы являлись объективными причинами развития общества. Он всегда выступал против субъективизма в социологии. Несмотря на высказывание о множественности факторов" каждая отдельная сфера общества имела свою единственную главную причину изменения. Так, по мнению Ковалевского, "главным двигателем экономической эволюции является рост населения" /62, с.99/. Экономическое развитие общества зависит от биосоциального фактора. Например, он считал, что увеличение количества населения было в первобытном обществе главной причиной перехода от рыболовства и охоты к земледелию и скотоводству, впоследствии по этой же причине общество перешло от непроизводительного труда рабов к более производительному труду крепостных.
  При изучении семьи он применил метод историзма. Попытался проследить эволюцию семьи, начиная с группового брака, с матриархата. Переход от матриархата к патриархату Ковалевский также связывал с ростом плотности населения. Нехватка пищи, голод заставляли людей искать новые плодородные места. Это вело к тому, что родственники, расселяясь, стали утрачивать сознание своего общего происхождения, а для жены муж становился единственной опорой. Поэтому он обретал власть над женой и детьми. При объяснении перехода от матриархата к патриархату, Ковалевский выдвигал два фактора: биосоциальный - увеличение населения - и психологический - осознание женщиной (женой) своей беззащитности.
  В центре социологической теории Ковалевского находится учение о солидарности. С его помощью он объяснял все историческое движение человечества как постоянный рост солидарности. В соответствии с этим строится и концепция прогресса. Под социальным прогрессом он подразумевал расширение сферы солидарности между социальными группами, классами и народом. Поэтому основной задачей социологии, по мнению Ковалевского, является выявление сущности солидарности, а также описание и объяснение ее многообразных форм и видов.
  Ковалевский считал, что социальный прогресс связан с существующей исторической закономерностью. В истории господствует закономерность, строгая последовательность, проходящая через всю жизнь общества. Свое выражение социальный прогресс находит в строгой последовательности, закономерности развития всей жизни общества. Он не может быть результатом случайного субъективного влияния. Ковалевский писал: "Общественные феномены управляются известными законами. Они не являются продуктами свободного выбора" /66, т.1, с. 4/. Все народы "проходят одинаковые стадии развития" /62, с.33/. Прогресс, по его мнению, выступал в виде последовательной с мены определенных общественных и политических состояний. Он отрицательно относился к революции как источнику общественного прогресса, считал ее патологией.
  Только система продуманных реформ являлась необходимым благом для общества.
  Социологическая теория Ковалевского тесно связана с его историческими исследованиями. Он один из первых России использовал и развивал во всех своих трудах сравнительно-исторический метод, который, по его мнению, является основным в социологии. С помощью этого метода социология должна решить проблему происхождения и развития общественной жизни социальных институтов.
  В своих работах по истории семьи, собственности и гоcyдарства Ковалевский социологически обосновывает сравнительно-исторический метод. Так, он выдвигает идею необходимости всемирно-исторических сравнений, для которых следует привлекать не только западный, но и восточный материал. Он указывал, что "всякое социологическое обобщение останется неполным, пока Восток не выдаст тайны происхождения социальных явлений. Для того чтобы выводы социологии стали вполне убедительными, ее наблюдения и опыт не должны замыкаться в какие-нибудь определенные границы. Основатель социологии Огюст Конт,- продолжает Ковалевский, - сделал, по-моему, большую ошибку тем, что не разделял этого убеждения. Он воздвиг величественное здание на фактах, которые вовсе не являются общераспространенными, как он это предполагал, так как чести быть объектом его позитивистских исследований удостоился лишь римско-католический мир. И всякая новая попытка установить какое-нибудь социологическое положение может иметь значение только при условии, что она введет в поле нашего изучения жизнь Востока, в особенности же славянского мира" /63, с. 18/.
  Также Ковалевский выдвинул идею эволюции, т.е. органической смены стадий общественного развития. Он считал, что, используя сравнительно-исторический метод через "параллельное изучение факторов и явлений общественной эволюции народов, можно выявить общую форму поступательного движения общественной жизни". С помощью этого метода он пытался выявить общее и особенное в социальных явлениях.
  Необходимо признать важность представления Ковалевского об объективном и поступательном характере развития общества, что как раз и влияет на определенную последовательность перехода от одной стадии развития к другой. Например, он отмечал невозможность заимствования разных социальных и правовых учреждений одной страны у другой, если страна объективно для этого еще не готова и эти страны находятся на различных ступенях развития.
  Ковалевский поставил перед собой задачу выявить в истории различных народов однотипные институты, всесторонне их изучить, используя письменные и этнографические данные, а также сравнительно-исторически их осмыслить. Главным образом его интересовал генезис, истоки основных социальных институтов. Предметом его изучения и социологического осмысления были следующие важнейшие институты - род, семья, община, институт частной собственности и государство.
  Необходимо отметить, что Ковалевский не был непосредственным создателем сравнительно-исторического метода. Уже Монтескье в своих работах применял сравнения. Первоначально этот метод был методом правовой науки. С помощью его устанавливались общие юридические нормы, а также выяснялось происхождение, развитие и функционирование этих норм в законодательствах разных стран. В XIX веке сравнительно-исторический метод становится общепризнанным и получает разнообразное применение во многих науках. Сравнительно-исторический метод - это разновидность исторического метода. С его помощью "путем сравнения выявляется общее и особенное в исторических явлениях, достигается познание различных исторических ступеней развития одного и того же явления или двух разных сосуществующих явлений" /131, с.328/.
  Следует подчеркнуть, что социологическая теория Ковалевского - это очень сложное и многообразное явление, которое органически слито с его историческими исследованиями.
  ОРТОДОКСАЛЬНЫЙ МАРКСИЗМ
  Параллельно с субъективной социологией и плюралистическими идеями Ковалевского и даже в борьбе с ними в России развивались и получали широкое распространение идеи марксистской социологии.
  Теоретиком ортодоксального марксизма был Георгий Валентинович ПЛЕХАНОВ (1856-1918) - крупный мыслитель-марксист, деятель мирового революционного движения, один из основателей социал-демократической партии в России и первый продолжатель (после Энгельса) и пропагандист идей Маркса. Плеханов первый в истории социологии теоретик-марксист, предпринявший серьезно аргументированную критику идеологии народничества.
  Основные его работы: "Социализм и политическая борьба" (1883), "Наши разногласия" (1884), "Очерки по истории материализма" (1894), "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю" (1895), "К вопросу о роли личности в истории" (1898), "Французская драматическая литература и французская живопись XVIII века с точки зрения социологии" (1905), "Пролетарское движение и буржуазное искусство" (1905), "Основные вопросы марксизма" (1908), "Materialismus mieitans" (ответ г. Богданову) "О так называемых религиозных исканиях в России" (1909), "Искусство и общественная жизнь" (1912-1913), "История русской общественной мысли" (1914-1917) и др.
  В его начальных работах была сделана первая попытка марксистского анализа русской экономики, указано на формирование капиталистических отношений в России, а также обоснована революционная роль формирующегося русского пролетариата. Более поздние его работы направлены на систематическое изложение исторического материализма, в них рассматривались вопросы социальной психологии, социально-классовой структуры общества и другие проблемы.
  В своих произведениях он дал глубокую и основательную критику методологических основ буржуазной и мелкобуржуазной социологии, противопоставил им марксистскую социологию - исторический материализм. Ему принадлежит первый в марксистской литературе глубокий критический разбор субъективного метода социологии. Он внес большой вклад в развитие марксистского направления социологии.
  Плеханов писал, что совершенный Марксом и Энгельсом переворот в науке привел к тому, что теперь "нет ни одной отрасли социологии, которая не приобретала бы нового и чрезвычайно обширного поля зрения, усваивая их философско-исторические взгляды". Он подчеркивал, что научный социализм изгоняет идеализм "из его последнего убежища - социологии, в которой его принимали с таким радушием позитивисты"/116, т.1, с. 70/. Исторический материализм, по его мнению, был марксистской социологией, его методологическим инструментом выступал диалектический метод.
  Он стал родоначальником разработки на основе принципа материализма в истории проблем, которые были традиционны для всей мировой социологии. Это такие проблемы, как социология личности, социология искусства, социальная психология (социология на психологической основе), социология познания и другие.
  Важное значение для развития теоретической социологии имело рассмотрение Плехановым вопросов методологии научного предвидения в социальном познании. Под научным предвидением он понимал выработку представлений о направленности и тенденциях общественных процессов, а не составление точных прогнозов этих общественных процессов.
  Плеханов указывал, что социология марксизма, в отличие от социологии буржуазных теоретиков, наука предвидящая. При этом выступал против смешивания двух различных видов предвидения: первое - это направление и общие результаты исторического развития, второе - содержание отдельных исторических событий, из которых складывается реальный исторический процесс. Он отмечал: "Социологическое предвидение отличается и всегда будет отличаться очень малой точностью во всем том, что касается предсказания отдельных событий, между тем как оно обладает уже значительной точностью там, где надо определить общий характер и направление общественных процессов"/114, т. 3, с. 50/.
  Плеханов анализирует и конкретизирует важнейшие проблемы марксистской социологии, а некоторые даже творчески развивает.
  При рассмотрении законов социологии он отмечает, что они всеобщи. Он утверждает, что общественные законы не фатальны. Плеханов писал: "Законы общественного развития также мало могут осуществляться без посредства людей, как законы природы без посредства материи. Но это вовсе не значит, что "личность" может игнорировать законы общественного развития. В самом лучшем случае она будет наказана за это тем, что станет в положение смешного Дон-Кихота"/115, т.1, с. 490/.
  Плеханов доказывал несостоятельность теории фактов в социологии. "В истории развития общественной науки,- писал Плеханов,- эта теория играла такую же роль, как теория отдельных физических сил в естествознании. Успехи естествознания привели к учению об единстве этих сил, к современному учению об энергии. Точно так же и успехи общественной науки должны были привести к замене теории факторов, этого плода общественного анализа, синтетическим взглядом на общественную жизнь" /112, с.242/.
  Он обстоятельно критиковал эклектизм, теоретической основой которого выступала теория фактов. Поэтому критике была подвергнута субъективная социология народников, плюралистические взгляды Ковалевского и др.
  Он критиковал политическую и теоретическую несостоятельность народников при решении вопроса о роли народа в истории. Плеханов указывал, что, революция - это не заговор группы интеллигентов, а движение самих масс. Историю делают народные массы, а не "критически мыслящие" личности по их произволу и фантазии. Учение о критически мыслящих личностях представляет собой идеализм, отрицание закономерности в истории и признание на деле господства случайности в общественном процессе. В отличие от них марксисты же отстаивали существование закономерностей в обществе. "Субъективный же социолог изгоняет законосообразность во имя "желательного", и потому для него не остается другого выхода, как уповать на случайность. На грех и из палки выстрелишь - вот единственное утешительное соображение, на которое может опереться добрый субъективный социолог".
  Его статья "К вопросу о роли личности в истории" направлена против субъективистского и в то же время против фаталистского понимания роли личности в истории. Он не придавал личности значение главной движущей силы истории, личность для него - это элемент общественно-исторического процесса, который начинает играть в нем существенную роль "лишь тогда и постольку, где, когда и поскольку ей позволяют это общественные отношения".
  Он подчеркивал определяющее значение исторической необходимости в действиях личности, при этом не занижал роль исторической инициативы и активности личности в историческом процессе на определенном этапе развития общества. Рассматривал взаимосвязь перехода возможности в действительность. Подробно обсуждал тему героя (как происходит его выдвижение, кто он такой). При определении значения влиятельных личностей в истории он писал, что "влиятельные личности благодаря особенностям своего ума и характера могут изменять индивидуальную физиономию событий и некоторые частные их последствия, но они не могут изменить их общее направление, которое определяется другими силами" /110, с.326/.
  Проблема роли личности в истории рассматривалась Плехановым с разных сторон: личность и необходимость, личность и объективная закономерность исторического процесса, личность и историческая случайность, личность и развитие производительных сил и общественных отношений, активная роль личности в развитии исторических событий. Таким образом, им были разработаны основы теории личности.
  Исторической заслугой Плеханова является также критика буржуазной философии: неокантианство, махизм в разных его проявлениях.
  Неокантианцы выступали против материализма и диалектики. Они придерживались взгляда, что естествознание, хотя и накапливает и обобщает новые факты, все же каждый раз приводит к недоступной для научного исследования области, то есть люди заключены в тюрьму своих восприятий, они остаются как бы слепыми от рождения по отношению к тому, что лежит вне их. В эпоху кризиса буржуазного естествознания агностицизм был свойственен некоторым естествоиспытателям. Неокантианцы использовали его для обоснования субъективного идеализма, заявляя, что мир заключен в мышлении, не стоит строить догадки по поводу "вещи в себе", а естествознание пусть исходит из единственно познаваемой реальности - мышления.
  Они выступали против материалистического понимания истории. Закономерности, присущие естественным наукам, не свойственны такой науке, как история. Объектом истории в отличие от естествознания выступает индивидуальное, особенное, неповторимое. Так как исторический процесс индивидуален, абсолютно релятивен и изменчив, то она не способна установить закономерности. Отвергнув объективную закономерность в историческом процессе, неокантианцы тем самым упразднили и историю как науку.
  Плеханов, уделив большое внимание критике априоризма неокантианцев, доказал, что их Субъективно-идеалистические представления приходят в конфликт с наукой. Он подверг также критике тезис неокантианцев о несостоятельности социологии как науки. Плеханов подчеркивал, что основной недостаток неокантианцев заключается в том, что мышление у них всегда оторвано от бытия.
  В ответе Штаммлеру, выступающему против материалистического понимания истории, на его противопоставление естественного явления общественному явлению и, обосновывая материалистическую позицию, он писал: "Восход солнца не связан с общественными отношениями людей ни как причина, ни как следствие. Поэтому его можно противопоставлять, как явление природы, сознательным стремлениям людей, тоже не имеющим с ним никакой причинной связи. Не то с общественными явлениями - с историей. Мы уже знаем, что история делается людьми; стало быть, человеческие стремления не могут не быть фактором исторического движения. Но история делается людьми так, а не иначе вследствие известной необходимости, о которой мы уже достаточно распространялись выше. Раз дана эта необходимость, то даны, как ее следствие, и те стремления людей, которые являются неизбежным фактором общественного развития. Стремления людей не исключают необходимости, а сами определяются ею. Значит, и противопоставление их необходимости есть большой грех против логики" /113, с. 193/.
  Плеханов подчеркивает, что только понимание целесообразной деятельности человека во внутренней связи с исторической необходимостью дает возможность понять историю общества как объективный процесс. "Социология, - указывает он, - становится наукой лишь в той мере, в какой ей удается понять возникновение целей у общественного человека (общественную "телеологию") как необходимое следствие общественного процесса, обусловливаемого в последнем счете ходом экономического развития" /113, с.193/. К сожалению, вклад Плеханова в развитие социологии еще недостаточно полно изучен.
  Во время первого этапа появление новой науки было встречено довольно настороженно правящей бюрократией. В России со стороны властей с самого начала к социологии сложилось однозначно негативное отношение. Так, например, термин "прогресс" до 1860 г. был официально запрещен правительством. Слово "эволюционизм" также подвергалось гонениям, особенно со стороны теологов, так как они усматривали в нем материалистический смысл. Помещичье-буржуазное правительство России, испытав социологический опыт" народников, стало рассматривать социологию как "крамольную науку".
  Этим объясняется то, что подавляющая часть социологов в этот период преследовалась в той или иной форме (ссылки, вынужденная эмиграция, тюрьма, увольнения, "грозные предупреждения" и т.п.) и не всегда только за антиправительственную деятельность. Публиковать свои работы они вынуждены были за границей. Русские социологи в отличие от западных долгое время не имели своих исследовательских учреждений, кафедр, журналов, что также отрицательно сказывалось на положении социологии в России.
  Но, несмотря на все эти препятствия, в России шло становление "русской социологической школы". По этому поводу Кареев писал следующее: "Каждый раз при ироническом отношении к "русской социологии" я стараюсь напомнить или поставить на вид одно обстоятельство, которое необходимо принимать в расчет и при оценке значения Михайловского как социолога. Когда в конце шестидесятых годов писалась его первая социологическая работа, собственно говоря, социологической литературы почти не существовало. То громадное количество книг, брошюр, статей, которые на разных языках составляли эту литературу, целиком обязано своим происхождением последней трети XIX века. Если в других областях знания, т.е. в более старых пауках, русским ученым и мыслителям приходилось всегда быть только пришедшими на общую работу в последний час, то в такой молодой науке, как социология, русские выступили одними из первых, одновременно с другими нациями, опередившими нас на пути культурного развития, а некоторые нации даже позже нас, напр., американцы, итальянцы, поляки. Это раз, а во-вторых, у нас одним из самых первых начал работать в новой научной области Михайловский. Далее, если в настоящее время социология начинает входить в число предметов академического преподавания, то тридцать пять лет тому назад "кафедральная" наука или совсем игнорировала социологию, или относилась к ней недружелюбно, и честь введения у нас социологии в умственный обиход интеллигенции принадлежит как раз той передовой журналистике, наиболее влиятельный орган которой, "Отечественные Записки", сделался первой, если можно так выразиться, социологической кафедрой в России. В названном журнале, в котором появились наиболее крупные социологические труды Михайловского, и в "Знании" за очень короткое время было напечатано такое большое количество статей социологического содержания, что уже тогда зашла речь об особой "русской социологической школе" /52, с.138-139/.
  Систематическое социологическое образование во многих странах начало появляться в последней трети прошлого века. В это время в Европе, Америке и России предпринимаются первые попытки ввести преподавание социологии высших учебных заведениях. Это был период самоопределения социологии как научной дисциплины и начало институциализации. В связи с этим появилась потребность в подготовке образованных специалистов по социологии.
  В последней трети XIX века на Западе социология стал; занимать видное место в духовной жизни общества. С одно: стороны, она выступала как важная область научного познания социальных явлений, а, с другой стороны, это было новое утонченное средство идейной защиты интересов буржуазии и борьбы с материалистическим пониманием истории.
  В России социология как учебная дисциплина эпизодически стала появляться в высших учебных заведениях уже в конце 70-х годов XIX века. Так, в конце 70-х - начале 80-х годов Ковалевским были предприняты первые попытки чтения лекций по социологии. В Московском университете на кафедре государственного права он начал читать курс лекций по эволюции общественных форм на основе сравнительного анализа. В это же время в Петроградском университете профессор Н.М. Коркунов свой курс по энциклопедии права стал все больше оснащать социологическим материалом. Это привело к тому, что в 80-е годы студентам вместо "Энциклопедии права" уже читался курс пропедевтики обществоведения. Кареев писал, что для того, чтобы этот курс с полным на то основанием назвать курсом социологии, не хватало только экономического материала.
  В начальный период звучали многочисленные возражения против социологии как новой самостоятельной науки общего характера. Социологию или сводили к какой-либо уже сложившейся конкретной науке, либо представлял как совокупность всех конкретных наук. Это было связано с рядом причин. Одна из главных причин была связана с мнением о том, что социология не имеет своего специфического объекта, что социология не имеет своего объекта для проведения самостоятельного эмпирического изучения, а поэтому она способна только суммировать выводы, полученные другими науками. В связи с этим Кистяковский отмечал, что "каждый из последующих социологов вкладывал в свою "социологию" свое собственное содержание, которое соответствовало его научным интересам и его запасу знаний" /55, с.6/.
  С 80-х годов слова "социология" и "социологический" становятся очень популярными и появляется масса сборников статей, называющихся "Социологические очерки", или "этюды", хотя настоящее содержание статей было совершенно не связано с социологией.
  Другой причиной было то, что русские социологи, в основном, не имели специальной социологической подготовки. Если проанализировать уровень их образования и род профессиональной деятельности, то можно заметить, что среди них много историков, юристов и политэкономов, имеются также выпускники военных учебных заведений, естественнонаучных факультетов, чиновников и даже лиц, не имеющих законченное высшее образование.
  Следующая причина заключалась в том, что господствовал методологический редукционизм разных оттенков в социологии начального периода, согласно которому объявлялись ее главным союзником, а значит, и моделью для подражания, то биология, то психология и т.п.
 
 
  2. ВТОРОЙ ЭТАП
  (1890-е годы - начало XX века)
 НЕОКАНТИАНСТВО
  В конце XIX века позитивистская социология в России столкнулась с глубокими теоретическими трудностями, стало явным внутреннее противоречие натуралистического редукционизма. Кризис механического естествознания приводит к усилению антипозитивистского течения, которое выступило против изучения общества с помощью естественнонаучных методов, против сближения социологии с естествознанием. Это стало причиной появления НЕОКАНТИАНСТВА, которое критиковало вульгарный натурализм, эволюционизм и механицизм.
  Представители русского неокантианства, хотя и признавали, что истории присущи закономерности, но сущность последних получала у них идеалистическую трактовку как чисто психологическую. Для них, как и для всей русской социологии, было характерно стремление способствовать прогрессу общества, улучшению условий жизни.
  Они считали невозможным рассматривать общественную жизнь как естественно-натуралистический процесс. Считали, что нет единства гуманитарного и естественнонаучного знания, отрицали детерминизм. В связи с этим можно выделить следующие основные моменты неокантианской концепции социологии /46, с.46/:
  1. Приоритет логических основ (использование априоризма, а не наблюдения).
  2. Критика понятий и языка социологии.
  3. Гносеологическое философствование.
  4. Акцентирование внимания на проблемах культуры ценностном аспекте человеческого поведения. Лозунг "Назад к Канту" увлек за собой многих исследователей, одних полностью, других частично. Неокантианство России условно можно разбить на три группы /132, с.256/.
  - ортодоксальное ядро (СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ГНОСЕОЛОГИЯ) - А. С. Лаппо-Данилевский, Б.А. Кистяковский;
  - концепция, близкая к философскому иррационализму
 (СУБЪЕКТИВНО-НОРМАТИВНАЯ) - П.И. Новгородцев,
 В.М. Хвостов; .
  - вариант "индивидуального психологизма" (ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ НЕОКАНТИАНСТВА) - Л.И. Петражицкий и его последователи.
  Идет дальнейшее развитие и МАРКСИСТСКОЙ СОЦИОЛОГИИ (исторического материализма). Марксизм стал рассматриваться как возможный вариант, возникающий при объяснении и поиске путей эволюции России. Можно выделить два его основных направления: ОРТОДОКСАЛЬНЫЙ МАРКСИЗМ (Г.В. Плеханов, В.И. Ульянов-Ленин) и неортодоксальный, "ЛЕГАЛЬНЫЙ МАРКСИЗМ" (П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановский, Н.А. Бердяев и др.).
  Ортодоксальный марксизм, в свою очередь, можно также разделить на два течения. Первое было ортодоксальным как по форме, так и по содержанию и обосновывало в духе исторического детерминизма пути естественной социальной эволюции (Плеханов).
  Второе было ортодоксальное по форме, но неортодоксальное по содержанию, т.к. пыталось соединить теорию сущего и теорию должного (Ленин). В конечном итоге это привело к соединению исторического материализма с положениями русской субъективной социологии, т.е. к единству, при этом научно обоснованному, политического тоталитаризма с субъективизмом.
  В этот период идет также дальнейшее уточнение представителями старых школ (Ковалевский, Кареев и др.) своих прежних позиций.
  Рассмотрим взгляды основных представителей неокантианства. Александр Сергеевич ЛАППО-ДАНИЛЕВСКИЙ (1863 -1919), историк и социолог, наиболее яркий представитель русского неокантианства, выступавший за создание СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ГНОСЕОЛОГИИ. Он был председателем первого Русского социологического общества имени М.М. Ковалевского (1916 -1918), а после Февральской революции руководил кафедрой социологии в Петроградском университете. Основное его произведение - "Методология истории" (т. 1, 1910; т.2, 1911).
  Он выступил за переход от "публицистического любительства" в социологии к ее специализации, т.е. к научному профессионализму. В центре его внимания оказались вопросы синтеза истории и социологии. Вариант данного синтеза был им разработан.
  Лаппо-Данилевский считал, что цель гуманитарной науки - это выяснение психического содержания социальных и культурных фактов, а на основании этого построение типологической конструкции. Основными типологизирующими дисциплинами, по его мнению, являлись история и социология. Так же, как и М. Вебер, он указывал, что данную двоякую задачу нельзя решить, используя только номотетические или только идиографические методы. Так как первые направлены на отыскание закона, а вторые на фиксацию фактов. Социология рассматривалась как "номотетическая" наука, а история - как "идиографическая". Выход он видел в синтезе "истинно позитивных" моментов этих методов с помощью методологического осмысления их различия и границ применения как в социологии, так и в истории. Решение этой проблемы впервые позволит сформулировать основы теоретической социологии. Все предшествующие социологические школы не смогли выявить ни специфический "социальный фактор", ни принципы социологического познания, поэтому он подверг критике как позитивизм О. Конта, так и экономизм К. Маркса.
  Лаппо-Данилевский считал, что социология - это абстрактная, обобщающая наука, которая не может опираться безусловно на понятия физики, механики или энергетики. Она изучает психологическую форму законосообразности, каузальности и необходимости. Под ней Лаппо-Данилевский понимал абсолютно безусловную цель, которая определяет структуру массовой человеческой деятельности, а также формы ее развертывания и реализации. Исходя из этого, по его мнению, исторический прогресс заключается в осознании людьми этой цели и все более последовательной ее реализации. Общество, состоящее из индивидов, осознает конечную идеальную цель и выступает как сгусток воли, общность.
  Богдан Александрович КИСТЯКОВСКИЙ (1868-1920), также приверженец социологической гносеологии, выступал за строгое логическое подразделение наук об обществе (разграничение юриспруденции и социологии, исследований социальной действительности и нормативных наук).
  Основные работы: "Общество и личность" (1899), "Социальные науки и право" (1916).
  Общество, по его мнению, это психическое взаимодействие людей. А так как общество - психическое явление, его нельзя рассматривать при помощи пространственных категорий, ведь психические процессы очень отличаются от физических процессов и количественно неизмеримы.
  Кистяковский правильно отметил, что психика индивида под воздействием общества изменяется. Общественная эволюция - это сложное понятие. Исследовать его можно только после рассмотрения более простых социальных законов, которые составляют основу данных процессов развития и действуют всегда одинаково. Он считал, что соотношение социальных законов и законов развития общества такое же, как физических и химических законов, с законами геологии. Геология изучает явления, которые являются результатом сложного взаимодействия основных физических и химических законов. Социальная эволюция, по мнению Кистяковского, это сложный результат пересечения ряда различных причин, которые можно проанализировать в отдельности и объяснить при помощи основных социальных законов. При этом пересечение разных причин и сведение их в ту или другую комбинацию - чисто историческая случайность. Для открытия закона необходимо изолировать однородные явления, которые находятся в причинной связи между собой. Только знание нескольких пересекающихся рядов причин даст возможность вывести закон. Он выступал против проведения аналогии между обществом и организмом.
  Кистяковский, как и все неокантианцы, отмечал наличие кризиса в современном социальном познании и считал, что выход из него надо искать в области методологии. Он писал: "Надо знать, для какой специальной цели создается понятие, т.е. орудием какого познания оно будет служить для того, чтобы решить, существенен ли или несущественен гот или иной признак. Указания на специальные цели познания дает не формальная логика и методология. Так, например, понятие человека будет совершенно различно, и существенными надо будет признать совершенно различные признаки, смотря по тому, будет ли это понятие образовано для целей анатомии, физиологии, психологии или социологии. Определение понятия человека, данное Ла-Меттри в "L'homme machine", человек это машина, годится для анатома, для которого человек прежде всего есть механическая комбинация целесообразно устроенных органов и их рудиментов, но оно не удовлетворило бы даже физиолога, не говоря даже о психологе и социологе. В противоположность этому с аристотелевским определением человека, как животного общественного, анатому и физиологу нечего делать, и оно годится только для социолога и отчасти для психолога. Все это заставляет нас признать громадное значение методологии для научного образования понятий, несмотря на то, что собственно учение о понятии относится к формальной логике. Вырабатывать научные понятия, пригодные для той или другой специальной науки, нельзя, не разрабатывая методологию ее" /54, с.98 -99/.
  Он убедительно показал, что большинство понятий социологии были или некритически перенесены из сферы донаучного, обыденного сознания, или взяты из сферы других наук, отсюда их бессодержательность, неопределенность, произвольность. Одна из основных причин кризиса, по его мнению, заключалась в некритическом заимствовании позитивизмом категорий и методов естественных наук, что привело к игнорированию специфики предмета социального знания. Поэтому он настаивал на "пересмотре всех основ" социального познания.
  Необходимо отметить нигилистическое отношение Кистяковского к категории возможности. Он считал, что представители нового течения в социологии должны, в первую очередь, перестать рассматривать социальные явления с точки зрения возможности, а только с точки зрения необходимости и долженствования. Так как "область социологии есть область безусловно достоверного в социальных явлениях", то и главным будет установление необходимости, а не определение различных возможностей /56, с.393/. Важным для исследователя является обоснование ценности права для практической жизни людей. Отмечая относительность права по сравнению с безусловными истиной, верой, справедливостью, красотой, он указывал, что значительную часть духовной культуры составляют ценные формальные свойства интеллектуальной и волевой деятельности, среди которых право играет ведущую роль. Дисциплинирование человека происходит в большей мере благодаря праву, чем, например, систематическим упражнениям воли. Социальная дисциплина может быть создана только правом, поэтому Кистяковский отождествляет дисциплинированное общество с обществом, в котором развит правовой порядок. Внутренняя свобода человека достигается благодаря праву, игнорирование же его ведет к власти силы и росту несвободы. В России общество никогда не уважало право, люди не осознавали, что условием нормального общественного развития является прочное правосознание. Поэтому дальнейший путь России Кистяковский видел в признании вместе с абсолютными ценностями также относительных ценностей, а именно, обыденного, но в то же время прочного и нерушимого правопорядка.
  Павел Иванович НОВГОРОДЦЕВ (1866-1924) был представителем СУБЪЕКТИВНО-НОРМАТИВНОЙ КОНЦЕПЦИИ. Подвергая критике позитивистскую социологию, он отмечал, что "уже первый шаг их социологии есть грубая гносеологическая ошибка. Эта ошибка состоит и наивно-реалистическом утверждении объективного характера изучаемых фактов и связей" /98, с.270/. По его мнению, логика социальной науки не фиксирует "ни социальный закон, ни объективное состояние социальных явлений, как думают позитивисты, а это есть не что иное, как систематизация построений нашей мысли, различных абстрактных гносеологических типологий" /98, с.272/. Новгородцев выступал против позитивистского сведения культурной системы к системе социальной, а последней - к биоприродным факторам.
  Он указывал, что мы отличаемся от животных не тем, ч то наши нормы меняются со временем, а тем, что они у нас в отличие от них есть. Поэтому специфика социальных явлений в человеческой жизни заключается как раз в наличии "первоначальных задатков" всеобщего долженствования, т.е. норм. "Безусловное долженствование" выступает нравственной основой структуры личности и, в конечном счете, является главной творческой основой общества и культуры. Позитивисты, сравнивая процесс образования норм и процессы следования нормам людьми с процессами природы, которые протекают естественно, забивают, что если нормы и "образуются закономерно, то через людей и при посредстве их воли" /98, с. 257/. Поэтому ставить вопрос о закономерности социальной деятельности можно только лишь в смысле закономерности воли.
  В связи с этим, как отмечал Новгородцев, "становится понятной та формула, которую мы противопоставляем позитивно-социологическому направлению: нравственность (как и право) может и должна изучаться не только историческое и общественное явления, но также как внутреннее, психическое переживание, как норма или принцип личности. Рядом с социологическим изучением должно быть признано индивидуально-психологическое и нормативно-этическое: нравственность должна быть понята не только со стороны своей исторической изменчивости, но также как явление и закон личной жизни, как внутренняя абсолютная ценность" /98, с.273 -274/. Он считал, что между понятиями "должное" (норма) и "естественная необходимость", как и между понятиями "сознание" и "материя" лежит непроходимая пропасть /98, с.256/.
  Новгородцев обращает усиленное внимание на внутренний мир личности, рассматривает нравственно-правовые императивы как посредники в отношении "среда - личность". Но в то же время не согласен с упрощенной интерпретацией личности как пассивного продукта, части социальной среды (группы), как "передаточной инстанции общего движения в замкнутой цепи исторической необходимости". Личность выступает единственным источником сознательных решений, поэтому общество есть не что иное, как сознание отдельных лиц.
  Новгородцев опирался на сформулированный Кантом Гегелем тезис в их концепции права и государства о том, что социальному прогрессу всегда предшествует поворот идеализму. Эту идею он положил в основу своей "системы нравственного идеализма". Поворот к идеализму возможен был только в результате разрыва с позитивизмом. Новгородцев считал, что в праве заключено идеальное нравственное начало и оно должно быть подвергнуто специальному философскому анализу.
  Необходимо обратиться к нравственной проблеме, понять ее и обосновать как самостоятельную и независимую от любых исторических и социологических предпосылок. Решение вопроса о долженствовании является главным в нравственной проблеме для Новгородцева. Позитивизм не способен решить нравственную проблему, так как при решении вопроса об этическом долженствовании нельзя обойтись без априорных указаний нравственного сознания. Ученый выступал против широко используемого в социологии исторического подхода, так как это ведет к исчезновению личности и объектом исследования становится деятельность масс, среда. Он считал, что наряду с социологией необходимо развивать индивидуально-психологическое, нормативно-этическое изучение естественного права.
  Вениамин Михайлович ХВОСТОВ (1868 -1920), правовед и историк, также поддерживал субъективно-нормативный вариант неокантианства. Профессор Московского университета в период с 1899 г. по 1911 г.
  Хвостов считал, что "названием "социология" со времен Конта обозначается основная и наиболее общая наука об обществе. Существует очень обширная группа наук, которые все в совокупности покрываются общим названием социальных или общественных наук. Все эти науки имеют своей задачей исследование отдельных сторон общественной жизни.
  ...Но, как бы ни были абстрактны и общи выводы отдельных групп общественных наук, есть такие общие вопросы, которые не входят в компетенцию ни одной из них. Такой характер имеет вопрос о том, что из себя представляет самое общество и процесс его жизни во всей его полноте. Ясно, что подобного вопроса не может делать предметом своего исследования ни история, ни философия, ни экономика, ни юриспруденция или политика, так как он выходит за пределы компетенции всех этих наук и в то же время является основополагающим для них, ибо от ответа на этот вопрос зависит и характер ответов на те частные и более узкие вопросы, которые разрешаются этими общественными науками. Разрешение этих основных вопросов об обществе и берет на себя социология, или общая наука о явлениях общественности. Социология оказывается такой же основной наукой для группы общественных наук, какой биология... оказывается для наук, изучающих отдельные проявления жизни и отдельные стороны жизненной организации, каковы анатомия, физиология, ботаника, зоология" 161, с.1 -2/.
  Социология, по мнению Хвостова, это особая промежуточная наука, которая использует типологические методы, статистику и "понимание". При этом он подчеркивал, что она является одной из "наук о духе", так как социальный мир состоит из психических взаимодействий. При рассмотрении структурных особенностей этого взаимодействия Хвостов пришел к следующему. Общество и личность, взятые отдельно и.противопоставленные друг другу; будут только лишь теоретическими абстракциями. Если же взять их в жизненном единстве, то они выступают реальностью особого психо-материального ряда онтологических явлений и важным является при этом то, что решающую роль в этом единстве играет духовное.
  Личность, по мнению Хвостова, это социокультурное образование, общество и культура накладывают свою печать даже на такую физиологическую характеристику человека, как пол. Он выступил против морали "двойного стандарта", обосновал законность женской эмансипации.
  Хвостов отрицательно относился к революции как форме разрешения социальных противоречий. По его словам, необходимо учитывать, что за революцией всегда следует реакция. Революция ведет к разрушению культуры и гибели людей. Он отдавал предпочтение реформам, которые строены на социологическом знании и которые учитывали общественное мнение, социальные идеалы и частные интересы.
  Свои социологические воззрения Хвостов попытался изложить в большой специальной работе. Первый том его "Социологии" был практически весь посвящен изложения истории социологических теорий. Второй том, который был посвящен анализу социологического объяснения и структуры социологического знания, хотя в рукописи был готов, в свет так и не вышел. Была опубликована только его первая глава, и некоторые материалы использовались при написании брошюры "Основы социологии".
  Хвостов критически проанализировал труды своих предшественников. Их взгляды были классифицированы на 8 школ. Он выделил и проанализировал механическую, географическую, этнографическую, биологическую, психологическую, экономическую, этическую социологию, а также отдельно выделил защитников полной самостоятельности социологии и противников этой науки. Рассмотрение и анализ мировой социологии, в том числе и русской, позволили ему сделать вывод о том, что соперничество и не утихающая борьба между всеми школами является показателем незрелости социологии. А для ее развития необходимо выделит основные вопросы социологии и систематизировать их на адекватной методологической основе. Эту задачу предполагалось решить во втором томе.
  Он подверг критике представление о прогрессе как развитии, которое направлено для достижения ценной для нас цели, так как это понятие не вполне научное. Хвостов считал необходимым заменить понятие прогресса понятием развертывания духовного процесса. В связи с этим внимание социологов должно быть направлено на анализ продуктов духовного общения людей, а также на выявление духовной закономерности как общей схемы социального порядка. Он рассмотрел три фазы исторического развертывания духовного процесса. Хвостов подверг критике как марксизм - за выпячивание исторического фактора, так и субъективную школу - за "недоучет" объективных факторов.
  Социальные законы, по его мнению, это общие схемы порядка протекания человеческого общения, и они тождественны законам психики. Поэтому социальную психологию необходимо рассматривать как часть социологии, которая изучает формы коллективного сознания - осмысливает мир с позиций данной социальной группы и вырабатывает понятия, характеризующие социальную организацию общества.
  Лев Иосифович ПЕТРАЖИЦКИЙ (1867 -1931) играл ведущую роль в русском неокантианстве, а именно ПСИХОЛОГИЧЕСКИ-ЭМОЦИОНАЛЬНОМ ВАРИАНТЕ НЕОКАНТИАНСТВА. С 1893 г. по 1918 г. он был профессором Петербургского университета, а после эмиграции руководил кафедрой социологии в Варшавском университете.
  Новгородцев отметил два главных отличия позиции Петражицкого: это последовательный упор на психологизацию норм и всего социального целого, и его близость к позитивизму.
  Петражицкий резко выступал против тех, кто видел в обществе игру сверхчеловеческих сил. Поэтому социология, по его мнению, это наука, которая призвана изучать человеческое участие в процессах социальной жизни, а именно, особого рода психическую деятельность индивидуального характера.
  Для ее изучения социология должна опираться на субъективную психологию человеческих мотивов, теорию "естественного права" и принцип "интроспекции".
  Основным методом изучения и познания предметов и явлений является наблюдение, то есть восприятие с помощью внешних чувств (зрение, слух, обоняние, вкус, осязание). Это используется в области изучения явлений физического, материального мира. А в области изучения явлений духовного мира, психических явлений, как указывал Петражицкий, оно состоит во внутреннем восприятии происходящего в собственной психике и будет называться уже "внутренним наблюдением, самонаблюдением, или интроспекциею, интроспективным психологическим методом".
  Петражицкий выступил за проведение методологической критики существующего образования общих гуманитарных понятий и перестройку существующей психологии.
  При выяснении вопроса, что следует считать "центральным научным термином социологии", он отвергал как традиционно принятое понятие "общество", так и выдвинутое новое понятие "ценность" /106, с.96, 169/, объясняя это тем, что они не были методологически основательными и не выясняли "мотивационной силы" нормативных переживаний, их "давления на поведение" индивида. Центральным понятием он считал, является "социальное поведение" и его "мотивы" (импульсы). При этом "мотив" как социологическое понятие имеет научно-психологический синоним - "эмоции". Эмоции выступают прототипом всей психической жизни вообще. Так как эмоции выступают в роли самого содержательного компонента социального поведения, то предметом социологии становится понимание социального действия. Социальные отношения он пытался свести к явлениям психического взаимодействия. Исходя из этого, основным методом в области социальных явлений выступает интроспекция. Петражицкий указывал, что новая "эмоциональная" психология, то есть теория мотивов поведения, будет теоретической союзницей данной социологии.
  Ученый не только признает эмоции, но и детализирует их, как того требует современная логика научного исследования, аналогично химику, который изучает воду, разлагая ее на кислород и водород. Петражицкий поступал таким же образом, сделав классификацию эмоций, выделяет эмоции "голода-аппетита", эмоции "жажды", "охотничью эмоцию", "сонную эмоцию", "благожелательные эмоции", "злостные эмоции", "одиозные эмоции" и т.п.
  Он отмечал, что "хозяином" человеческой жизни, факторами, которые являются решающими и управляющими как в области телодвижения, так и осуществления функций психики являются "эмоции", а не выделенные традиционной психологией элементы. Эмоции, носящие двусторонний, пассивно-активный характер, являются истинным двигателем, мотивом поведения. Познание, чувства и воля выступают только как добавочные, вспомогательные и подчиненные психические процессы и служат эмоциям в качестве средства для более совершенного эмоционального приспособления. Основой социального выступают бессознательные эмоции, а не воля как сознательный процесс односторонне активного начала, не разум с его ясными и твердыми категориями, стремлением к единству, несвободное творчество личности. Бессознательный процесс жизни является основным и первичным.
  "С историческо-эволюционной точки зрения, - подчеркивал Петражицкий, - представляется весьма вероятным, что первоначальною основою развития психики были именно эмоции, и что односторонне-пассивные и односторонне-активные элементы представляют позднейшие продукты эволюции и дифференциации эмоций; ощущения и чувства произошли путем дифференциации эмоциональных раздражений, состоявшей, с одной стороны, в постепенном ослаблении и устранении моторного элемента, с другой стороны, в выделении из первоначальных смутно-неопределенных раздражений более дифференцированных претерпеваний: ощущений и чувств (причем отрицательные чувства, страдания произошли, вероятно, от репульсивных, положительные чувства - от аппульсивных эмоций); точно также волевые переживания произошли от первоначальных эмоций путем дифференциации эмоциональных позывов, выделения чисто активного элемента. И теперешний наши эмоции с их разнообразными специфическими качествами и дифференцированными акциями представляют тоже продукты дифференциации примитивных смутно-неопределенных моторных раздражений, аппульсий и репульсий, с простыми и недифференцированными акциями, представление о которых можно добыть путем наблюдения движений примитивных живых существ (protozoa и т.д.). Примитивные животные не имеют органов зрения, слуха обоняния и т.д., и вообще ходячее предположение существования у них познания, ощущений и т.д. - совершенно произвольное предположение; то же относится и к наделению их чувствами и волею (последнее предположение, как увидим ниже, наиболее ненаучно). Единственно возможный вывод из наблюдения их движений относительно их психики состоит в том, что они не лишены способности к моторным раздражениям аппульсивного и репульсивного характера с соответственными простыми акциями" /106, с.223-224/.
  Между конкретным поведением человека и "народной психикой" он выводит посредником социальные нормы ("нормы-законы"). Подлинной детерминантой общественных институтов и отношений являются сверхгрупповые, общеклассовые нормы (право, мораль).
  Нормы - это продукт прогресса "народной психики". Они выполняют две функции: импульсивную, т.е. создают препятствия или способствуют действию мотивов, и педагогическую, т.е. способствуют развитию или ускорению определенных психических склонностей. Поэтому любая социальная система выступает ступенью социального поведения и социального воспитания. Выполнив свои функции, она неизбежно заменяется новой социальной системой, которая будет соответствовать стоящей уже на более высоком уровне народной психики. Каждая последующая система норм будет выступать в виде идеала по отношению к уже достигнутому уровню /107, т.1/.
  Петражицкий считал, что " идеалом является достижение совершенно социального характера, совершенное господство действенной любви в человечестве" /106, с.З/. А историю человечества он рассматривал как постоянный рост разумности норм и учреждений, увеличение гуманности средств реализации норм и ускорения социального действия. Поэтому миссия будущей науки политики права, с точки зрения Петражицкого, "заключается в сознательном ведении человечества в том же направлении, в каком оно двигалось пока путем бессознательно-эмпирического приспособления, и в соответственном ускорении и улучшении движения к свету и великому идеалу будущего", то есть в том, чтобы сознательно вести человечество в направлении к общему благу /106, с.4/.
  Его идеи использовали и широко поддерживали как в нашей стране, так и за рубежом.
  В дальнейшем влияние неокантианства пошло по двум направлениям:
  1. Способствовало новому взлету философии идеализма (Бердяев, Булгаков и др.);
  2. Не сумев уничтожить позитивизм во время его кризиса, стало толчком к его дальнейшей эволюции.
  Неокантианство, оформленное в виде умозрительно-критической, идеалистической традиции, пыталось заменить натуралистические модели. Но полностью подорвать интеллектуальное доверие позитивизму в России оно не смогло. Во время критики позитивизм часто называл себя наследником линии Фейербаха, Белинского и Чернышевского, а с этой традицией в русской философии идеализм легко справиться не мог.
 ЛЕГАЛЬНЫЙ МАРКСИЗМ
  "Легальный марксизм" в лице Петра Бернгардовича СТРУВЕ (1870 -1944), Сергея Николаевича БУЛГАКОВА (1871-1944), Николая Александровича БЕРДЯЕВА (1874-1948), Михаила Ивановича ТУГАН-БАРАНОВСКОГО (1865-1919) и др. был своеобразным проявлением складывавшейся в России 90-х годов XIX века либерально-буржуазной идеологии. В России в конце XIX века марксизм был использован буржуазными интеллигентами против мелкобуржуазной идеологии народничества в качестве важнейшего теоретического средства борьбы в отличие от того, как на Западе буржуазные идеологи открыто выступали против марксизма.
  "Легальные марксисты" выступили против народнической идеологии, против - положения о том, что развитие капитализма в России есть регресс России, отстаивали идею прогрессивности капитализма. Для доказательства своих взглядов они использовали положения теории марксизма о закономерности развития капитализма и его преимуществах перед феодализмом. При этом они отрицали наличие антагонистических противоречий, характерных для капитализма и ведущих его к гибели, считали, что происходит затухание классовой борьбы, и категорически выступали против необходимости социалистической революции и диктатуры пролетариата.
  В своих произведениях они критиковали народническую идеологию и защищали капитализм. Струве была написана книга "Критические заметки к вопросу об экономическом развитии в России" (1894), статья "Моим критикам" (1896) и ряд других. Туган-Барановский - автор статей "Значение экономического фактора в истории" (1895), "Экономический фактор и идеи" (1896), книги "Русская фабрика в прошлом и настоящем" (1898).
  "Легальные марксисты" приспосабливали к своей либерально-буржуазной политической программе заимствованные в основном из марксизма социологические и экономические идеи. Начав с признания ряда положений марксизма, они стали осуществлять свою программу под флагом якобы "критического развития" марксизма. Для борьбы с марксистской философией и социологией они использовали неокантианство, пытались отторгнуть от них диалектический материализм, требовали идеалистических обоснований социологии.
  Наиболее видным "легальным марксистом" был Струве. Вся философия истории строилась Струве на базе идеализма. Исторический процесс зависел от развития культурных ценностей человечества, которое определяло все социальные и экономические стороны общественно-экономического процесса. "Легальные марксисты" считали, что капитализм в России является исторической необходимостью, и для обоснования "прогрессивной и культурной миссии" капитализма в будущем пытались применять идеи марксистской социологии.
  Струве выступал защитником капитализма, отмечал его экономическую и культурную миссию, при этом старался скрыть все его социальные пороки. Он писал: "Капитализму в России принадлежит большое будущее и важная историческая миссия. Задача социальной политики заключается в устранении некоторых вывихов этого развития. Социальная политика может и должна сделать невозможными все эксцессы этого юного великана" /132, с.290/. Он отрицал наличие таких основных черт капитализма, как неравномерность, противоречия, классовая борьба, считая, что равномерность и пропорциональность являются отличительными чертами развивающегося капитализма. Струве подчеркивал: "Мы вовсе не желаем ни идеализировать капиталистический строй, ни быть его адвокатом, но историческая справедливость требует указать, что крайне неравномерное распределение, задерживающее экономический прогресс, не создано капитализмом: оно перешло к нему по наследству от той эпохи или, вернее, от тех эпох хозяйственного быта, когда, по уверениям экономистов-романтиков всех стран и времен, текли молочные реки в кисельных берегах. Капитализму же принадлежит та историческая заслуга, что он на фундаменте неравномерного распределения создал производство, не мирящееся с этой неравномерностью и во имя своего существования ее отрицающее" /150,с.159/.
  В своей социальной теории Струве отрицал значение классовой борьбы для развития общества. По его мнению, понятие закономерности в обществе выводится из формального согласия трансцендентального сознания людей, а не из объективных материальных начал общественного развития. Выступал против данного Ф. Энгельсом определения свободы как исторической необходимости, противопоставлял свободу закономерности и необходимости. В связи с этим Струве критиковал материалистическое понимание истории и отстаивал принцип свободы действия людей. Принятие идей дуализма, понятий свободы и необходимости привело его, как и неокантианцев, к принципиальному разграничению теоретических и практических идей. Исходя из этого, материалистическое понимание истории рассматривалось "легальными марксистами" в качестве "объективной теории", которая не имеет совершенно никакого отношения к какому-либо практическому идеалу, и поэтому идеал марксистов ставился вне науки.
  "Легальные марксисты" искажали, "упрощали" марксистское понимание классов и классовой борьбы. Вместо деления общества на классы Струве ставил вопрос об абстрактной дифференциации общества на группы. Туган-Барановский опирался на распределительную теорию происхождения классов, считая, что классовая борьба, - это не что иное, как борьба за распределение в обществе продуктов.
  Они считали, что ни личность, ни социальные группы, ни классы не в состоянии изменить течение предопределенной экономической жизни. Отрицание закона классовой борьбы в антагонистическом обществе привело "легальных марксистов" к выступлению против марксистской теории революции. Они считали, что смена капитализма другим строем возможна только в результате социальных реформ. Струве указывал, что средством осуществления прогресса в обществе являются экономические и социальные реформы, а не революция.
  В 1899-1900 гг. происходит быстрая перестройка социологических взглядов "легальных марксистов" в сторону последовательного идеализма. Основной причиной этой эволюции стало развертывание классовой борьбы в стране, активизация российского рабочего класса и достижение определенных успехов революционной социал-демократией. Социально-политическая эволюция "легальных марксистов" выразилась в полном переходе в области философии и социологии на позиции идеализма, мистицизма и религии.
 
  ОРТОДОКСАЛЬНЫЙ МАРКСИЗМ
  (развитие, т.к. начало на первом этапе)
  В этот период также идет дальнейшее развитие ортодоксального марксизма. Теоретиками ортодоксального марксизма в этот период были ПЛЕХАНОВ и Владимир Ильич УЛЬЯНОВ (ЛЕНИН). Взгляды Плеханова и Ленина на решение конкретных проблем общественного устройства кардинально расходились, а перед Октябрьской революцией эти расхождения привели к непримиримой борьбе.
  Ленин продолжал дальше развивать идеи Плеханова. Но в отличие от Плеханова Ленин выступил против идеалистических основ социологии народников на более позднем этапе развития народничества. В начале 90-х годов представители либерального народничества стали основными противниками марксистской социологии.
  Начатая Плехановым критика идеалистических основ субъективной социологии была продолжена в ленинских работах "Что такое "друзья народа " и как они воюют против социал-демократов?", "Экономическое содержание народничества" и др. В работе "Что такое "друзья народа"...", где Ленин критиковал субъективный метод Михайловского, изложены основные принципы марксистской социологии: системность при изучении общества, материалистическое понимание истории и использование диалектического метода при изучении социальных явлений /81, с.125 -346/.
  Ленин был теоретиком и практиком марксизма, поэтому чисто социологических работ у него нет, хотя многие его работы и выступления по своему содержанию связаны с социологическими проблемами. В его работах сформулированы следующие главные установки марксистской социологии: конкретный анализ конкретных ситуаций, учет всех связей и опосредований исследуемого объекта, всесторонность рассмотрения социальных явлений, выделение главного, существенного в изучаемых связях, познание основных механизмов общественных процессов для объяснения движущих сил и тенденций развития.
  В статье "Статистика и социология" им были изложены требования к социологическому исследованию. В ней он указывал на недопустимость какой бы то ни было умозрительности в науке об обществе /80, с.349 -356/.
  После 90-х годов происходит признание того, что среди обширного множества общественных явлений существуют такие, которые изучает только социология (это формы "общественного взаимодействия", общие виды и типы общения и т.п.), и такие явления, которые она не изучает.
  Подобное понимание открывало социологии путь для самостоятельного изучения социальных объектов, вносило определенные разграничения в междисциплинарные контакты и дало толчок повсеместному признанию социологии представителями многих дисциплин, теперь уже не только социальных, но и биологии, географии, антропологии, физиологии и т.п.
  Особо следует отметить Международный социологический институт, созданный в 1894г. Каждые три года он собирал конгрессы в столицах крупнейших европейских стран. Проведение первых Всемирных социологических конгрессов очень заинтересовало общественность, и не только тех стран, где они проходили. Участников конгрессов приветствовали лично президенты и министры. На Западе социология получила все права гражданства и вышла на арену идейной борьбы.
  В последние десятилетия XIX века социология была введена в программы университетов Франции, других европейских стран и Америки как учебная дисциплина. В Токио и других городах начали читать первые курсы по социологии.
  В конце прошлого века уже в большинстве западноевропейских стран были организованы кафедры социологии, возникли разные социологические общества, специальные колледжи, стали присваиваться ученые степени. Во Франции уже с 1889 г. социология стала университетской дисциплиной. Э. Дюркгейм в 1896 г. стал первым во французской истории профессором "социальной науки". В США первый факультет социологии был организован в 1892 г. К 1900 г. в 227 из 683 колледжей и университетов США уже преподавалась социология /115, с. 14 -15/.
  Развитие преподавания социологии в России и на Западе шло по-разному. Правительство западных стран усматривало основную задачу социологии в установлении прочной "социальной гармонии", что отвечало их интересам. В этом как раз и заключалась к началу XX века идеологическая функция социологии, так как господствующие классы западных стран уже утратили после Парижской коммуны веру в благополучный для капитализма ход исторического процесса. Так, Вебер, имея на это полное основание, назвал социологию "дочерью величайшего жизненного кризиса".
  В России, несмотря на запреты, эта новая наука быстро развивалась, росло количество публикаций. Так, в 1897 г. вышла на русском языке работа Кареева "Введение в изучение социологии". Это был первый учебный обзор по социологии. В библиографическом списке книг было указано 880 работ, из них русским авторам принадлежало 260. При этом необходимо отметить, что не все работы русских социологов были перечислены Кареевым.
  Подготовка социологов на профессиональном уровне из-за запрета властей систематически не велась вплоть до начала XX в. В 90-х годах в столичном университете только для желающих Кареев читал социологические курсы. Подобные курсы читались в Петербурге (в университете, иногда в Политехническом институте), Москве и Харькове. Но социология еще не была обязательной дисциплиной в государственных учебных заведениях, лишь в некоторых городах в это время были разрешены спецкурсы только как факультативы. Несмотря на это, вопрос о необходимости введения социологического образования стал все чаще и чаще обсуждаться на страницах различных научных изданий. Необходимо отметить, что преподавание социологии в дореволюционной России осуществлялось энтузиастами, а так как само слово "социология" преследовалось монархическим режимом, им приходилось для маскировки подлинного содержания науки пользоваться такими названиями, как "обществоведение", "законоведение", "введение в изучение права" и т.д.
 
  3. ТРЕТИЙ ЭТАП
  (первая четверть XX века)
 НЕОПОЗИТИВИЗМ
  Начало XX века связано с наступлением третьего этапа в развитии русской социологии. В это время происходит четкое самоопределение социологии как общей теории социологии. Ведущей школой становится НЕОПОЗИТИВИЗМ (А.С. ЗВОНИЦКАЯ, П.А. СОРОКИН, К.М. ТАХТАРЕВ).
  Происходит дальнейшее изменение ортодоксального марксизма, идет усиление вульгаризации и политизации социальной теории (Ленин), с одной стороны, а с другой стороны, появляется направление, которое стремится соединить марксистские идеи с современной наукой (А.А. Богданов). В этот период появляется новое определение самого предмета социологии и ее методов.
  Единицей социального анализа, вместо различных "факторов", групповой психологии и психологии отдельного человека становятся "социальные связи" (А.С. Звоницкая), "взаимодействие" (П.А. Сорокин), "социальное общение" (К.М. Тахтарев) и т.п. Неопозитивисты считали, что главное внимание необходимо обращать на изучение социального поведения и общества, рассматриваемых с точки зрения статичности, организованности. Они считали необходимым в первую очередь изучать социальное поведение, а затем уже существующие социальные структуры постоянных или повторяющихся форм взаимодействия и изменения (воспроизводство, самоподражание, разрушение) социальных процессов. Считали, что в социологии должен быть реализован более полно идеал "описательной науки" и должно идти объективное изучение внешних сторон поведения с помощью эмпирических исследований.
  Для последних характерен функциональный тип исследования социального целого, вместо господствующего до этого эволюционного типа. "Задачей социологии является, - указывал П.А. Сорокин,- описание подведомственных ему явлений и установление между ними функционально-корреляционной связи... Объект социологии должен быть транссубъективным и вещественным; таковым является поведение людей" /31, с.278/.
  Критическое отношение и отказ от эволюционизма и сравнительно-исторического метода потребовало расширения эмпиризма (статистические данные, эмпирические исследования). По их мнению, интроспекция была очень темным и подозрительным источником знания. Поэтому социология этого периода была направлена на наблюдение объективного поведения. Оно выражалось абстрактной формулой стимул - реакция. Под стимулом в данном случае понимались условия, в которых происходило поведение, а под реакцией - содержание поведения (контакты, отношения, связи).
  Например, центральное положение биохевиоризма излагалось следующим образом: "человеческое поведение основано на механизмах условного и безусловного рефлекторного типа". Представители этого направления считали материальное и духовное поведение такими переплетенными и слитыми воедино, что их разграничение бессмысленно. Общественное бытие и общественное сознание выступали для них синонимами, так как индивидуальное сознание, культура, общественное сознание социальны по своей природе. На передний план вместо этих понятий они выдвигали понятие социального поведения, подчиняющегося законам приспособления и стабильности.
  Методологической программой неопозитивизма как науки о социальном поведении стало наблюдение вместо априоризма, индукция вместо ценностно-значимой интерпретации, сциентизм вместо метафизики, функциональное объяснение вместо эволюционного. Хотя неопозитивисты и признавали в целом программу социологии как науку о поведении, при рассмотрении средств и способов реализации данной программы их взгляды расходились. Этим обусловлено наличие большого количества расхождений и взаимной критики по отношению друг к другу.
  Агнесса Соломоновна ЗВОНИЦКАЯ (1897-1942) - первая женщина-социолог в России. Основная работа - "Опыт теоретической социологии" (1914). Было задумано 4 тома, но вышел только 1 том. В нем было рассмотрено явление "социальной связи", изучение которой, по ее мнению, составляет "краеугольный камень всякой теоретической социологии".
  Звоницкая считала, что "первая задача исследователя общества сводится к тому, чтобы конструировать классификационные признаки этого понятия. В какой же плоскости их нужно искать? По учению логики, каждое определение складывается из обозначения ближайшего рода и указания и видового отличия. Ближайшим родовым понятием, обнимающим "общество", является понятие группы индивидуумов. Задача исследователя состоит, прежде всего, в том, чтобы найти то отличие группировки, тот особенный характер групповой связи, который составляет видовой признак понятия общества. Теоретическое учение о социальной связи составляет необходимый краеугольный камень всякой теоретической социологии" /36, с.7/.
  В процессе общения между индивидами возникают специфические отношения, которые выступают в виде "общности сознания и деятельности". Это общение она определяет как передачу "содержания одного сознания другому сознанию", т.е. подражание. По этому поводу Звоницкая писала следующее: "Во всей социальной жизни содержание одного индивидуального сознания постоянно переходит, переливается в другие сознания. Это тот психологический процесс, который заполняет всю нашу повседневность, который десятки и сотни раз повторяется на каждой странице истории,- процесс общения. Прав Тард, когда он утверждает, что общение есть начальный основной момент общественной жизни. Передача содержания одного сознания другому сознанию,- то, что Тард и Болдуин называют "подражанием", то, что мы назвали "общением", составляет таким образом центральный факт группировки индивидуумов" /36, с.17/. Она считала, что подражание встречается как в природе, так и в обществе, но при этом социопсихическое подражание выступает в виде естественной предпосылки социальной связи.
  Основным в разработанной Звоницкой концепции было то, что нельзя понять формирование личности в отрыве от социальной группы, что наше "я" всегда есть "я" социальное, т.к., мысля себя, мы вольно или невольно непременно мыслим и других /36, с.56 -67/. Абстрактное противопоставление "я" и общества неправомерно, т.к. они неразделимы, они имеют общее психологическое основание. Но это не означало, что психическое - это просто фактор общественной жизни. Звоницкая неоднократно подчеркивала, что все общественные отношения, все человеческие взаимоотношения и социальные связи имеют психическую природу.
  Хотя она и отмечала социальную природу личности и самосознания, все же при этом имело место идеалистическое отождествление личности с ее самосознанием, социальной связи (отношений) с межиндивидуальными отношениями. Она считала, что развитие личности происходит аналогично развитию общества, при этом имеется в; виду не биологический рост индивида, а рост его сознания. Звоницкая подробно рассматривает процесс развития сознания, в котором выделялись три существенных момента ("проективный", "субъективный" и "эективный"). "Проективный и эективный моменты, - писала она, - представляют два полюса личного самосознания. На проэктивном полюсе данный индивидуум воспринимает свойства других личностей, приспособляется к окружающей психологической среде. Он приобретает свойство другого "я", критерием для "я" служит "он". На эективном полюсе, наоборот, свое субъективное "я" является для данной личности критерием, применяемым к другим личностям. "Я" заключает в себе все те свойства, которые составляют атрибуты личности, и всякая другая личность должна их иметь. Роли переменились. Беспрестанное повторение этих моментов и постоянный переход "я" от проэктивного к эективному полюсу составляют общий закон развития личности" /36, с.57/.
  Рост личности заключался в том, что личность постоянно воспринимает от общества "социальное наследство", переработав его по-своему, она "эективирует" его на окружающих людей. Социальная связь - это изменение в сознании людей, которые вступают в контакт. Социальная связь ("эективация"), по мнению Звоницкой, - центральный элемент социальной действительности, а нормы, группы, институты и т.п. - это только разные формы функционирования социальной связи.
  Константин Михайлович ТАХТАРЕВ (1871-1925). Основные работы: "Первобытное общество. Этнологосоциологическое исследование" (1903), "Очерк по истории первобытной культуры" (1907), "От представительства к народовластию. К изучению новейших стремлений политического развития современного общества" (1907), "Главнейшие направления в русской социологии" (1910-1911), "Наука об общественной жизни" (1919) и др. С1910 по 19161 год Тахтарев интенсивно занимался изучением истории социологии, т.к. считал, что изучение и систематизация современных проблем социологии немыслима без предварительного знакомства с их эволюцией.
  После Октябрьской революции Тахтарев становится одним из ведущих петроградских социологов. В эти годы были опубликованы следующие работы - "Социология, ее краткая история, научное значение. Основные задачи, система и методы" (1918), "Значение сотрудничества в общественной жизни" (1918), "Общество и государство и закон борьбы классов" (1918), "Наука об общественной жизни, ее явлениях, их соотношениях и закономерности" (1919), "Очерк истории петербургского рабочего движения 90-х годов" (1921), "Общество и его механика" (1922) и "Сравнительная история развития человеческого общества и общественных форм" (1925).
  В своих книгах Тахтарев дал обширный обзор воззрений многочисленных буржуазных авторов по всем основным проблемам социологии. В его научном творчестве центральной проблемой было создание собственной "научной системы социологии". В его "социологической системе" идеи "исторического материализма" переплетались с принципами контовско-спенсеровской позитивистской социологии. Наиболее важными и типичными в явлениях общественной жизни он считал "явления сожития и общения".
  В работе "Наука об общественной жизни, ее явлениях, их соотношениях и закономерности" Тахтарев начинает изложение своей системы социологии с методологических вопросов. "Установление социальных законов предполагает всестороннее выяснение и установление необходимых соотношений различных явлений, а равно и изменение этих соотношений в общем ходе общественной жизни. Это и составляет главное дело социологии, как особой науки о закономерности общественной жизни. Это и является ее конечной научной целью. Установлением закономерностей общественной жизни и должна заниматься научная система социологии, как особая помологическая, должным образом организованная и стройная отрасль знания.
  Направление этой отрасли знания должно быть строго научным. Социология, вся целиком, должна быть проникнута естественнонаучным духом. Она должна быть пропитана духом естествознания, духом научного реализма. Общественная жизнь, изучаемая социологией, должна браться социологом такою, какова она есть на самом деле, без привнесения в ее понимание каких бы то ни было пред рассудков, предвзятых понятий или плодов произвольного воображения. Она должна браться во всем ее целом. Она должна изучаться в целостном соотношении всех ее сторон и самых разнообразных явлений, связанных друг с другом неразрывными узами взаимной зависимости и обусловленности. Общественные явления должны численно измеряться. Все они должны изучаться социологически, понимая, что общественная жизнь есть единое, стройное и строгое согласованное целое, есть единый, всеобъемлющий жизненный процесс, поражающий своею бесконечною сложностью" /155, с.55/.
  Сущность общественной жизни, по мнению Тахтарева, заключалась в формах "общения", и в первую очередь "трудового общения". Он указывал, что человеческое общество это "самодостаточное сожитие людей, находящихся во всевозможных формах общения друг с другом с целью удовлетворения разнообразных своих потребностей и обеспечения своей совместной жизни. Короче говоря, общество есть самодостаточное сожитие людей, сознающих свое общественное единство, проявляющееся в их самодостаточном общении с целью всестороннего обеспечения жизни" /155, с.100/.
  "Сущность общественной жизни, как уже было сказано, заключается в сожитии людей. Сожитие есть самое основное социальное явление. Сожитие людей проявляется во всевозможных формах общения людей с целью удовлетворения потребностей. Сожитие есть самое содержание общественной жизни. Общение есть ее форма, форма - ее проявление. Сожитие есть естественное явление, есть реальный факт, есть начальное и основное, неразложимое социологическое понятие. И такое же основное понятие есть и понятие "общение". В понятии "сожитие" выражается сущность нашего понимания общественной жизни. В понятии "общение" - сущность нашего понимания общества, т.е. формы общественной жизни. Одно понятие дополняет другое и завершает таким образом понимание общественной жизни. Но для изучения общественной жизни, во всем многообразии ее явлений, недостаточно одного лишь общего понятия о ней. Для этого необходимо иметь не менее правильные понятия и об условиях общественной жизни людей, о той среде, в которой она происходит. Мезология представляет собой не менее важную предпосылку социологии, чем антропология и учение о человеческой жизни" /152, с.44 -45/. В другой своей работе он отмечал, что "первая и необходимейшая предпосылка социологии дается физиологией и психологией человека" /155, с.55/.
  Различие между общественным и межличностным при данном подходе заключалось в наборе прилагательных "самодостаточное", "всестороннее", "всевозможное". Термин "самодостаточность" был им заимствован у Аристотеля. Тахтарев считал, что "настоящею основой любого человеческого общества служит общественное сотрудничество его членов, достаточное для обеспечения всех их жизненных потребностей и стремлений к более совершенной жизни. То же самое общественное сотрудничество членов данного общества, в самых различных областях их жизни, лежит и в основе общественной связи или социальной солидарности, которая всегда и всюду является плодом общения людей, их жизни сообща" /152, с. 160 -161/.
  "Если принять во внимание, - писал Тахтарев, - что человеческая жизнь, вообще говоря, есть не что иное, как удовлетворение человеческих потребностей, то само собой разумеется, что общественная жизнь есть не что иное, как удовлетворение людьми своих потребностей сообща или совокупное удовлетворение потребностей" /152, с.42/. При этом он считал, что: "Главнейшим средством их удовлетворения служит труд, труд единоличный и труд сообща с другими людьми, выражающийся в самых различных формах трудового общения или общественного сотрудничества. Это трудовое общение, или общественное сотрудничество, и лежит в основе общественной деятельности людей с целью обеспечения жизни. Таким образом, труд и общение составляют главное содержание человеческой жизнедеятельности в любой области общественной жизни (хозяйственной, семейной, психической и политической)" /152, с.42/.
  "Но, если трудовое общение или общественное сотрудничество, как и общение всякого другого рода, объединяет людей, способствует их обобщению, общественной ассоциации, то трудовое разобщение, разделение и расслоение общественного труда, обособление занятий, как и всякое другое обособление в любой области жизни, столь же неизбежно ведут к разобщению людей, к общественной диссоциации, к розни между людьми" /152, с.43/.
  Он подробно описывает "социологическое значение, какое имеет самодостаточное общественное сотрудничество, как общественная основа", в связи с чем у него возникает вопрос "каково же социологическое значение разделения общественного труда, которое некоторые социологи, следуя примеру Огюста Конта, считают настоящей основой общества, как бы забывая об общественном сотрудничестве, само собой подразумевающемся под словом "труд общественный", т.е. соединенный, совокупный труд сообщественников" /152, с.161/.
  Тахтарев выступал против марксистского понимания классовой борьбы, противопоставляя ему идею межклассового сотрудничества и солидарности. "Единственное спасение, - считал он, - заключается в политическом сотрудничестве самых разных общественных групп, в их действительном общественном соглашении, в их настоящем совластии. Только совластие всех общественных групп, только общественное соглашение их, только оно одно может обеспечить развитие свободной гражданственности и привести классовую борьбу в конце концов равенству прав и общественных выгод для всего населения посредством действительного обобществления власти в руках всей совокупности граждан, ставших непосредственными участниками ее и творцами своей общественной жизни. Окончательным победителем в общественной борьбе будет труд, но труд творческий и действительно обобществленный труд, который на месте производимого разрушения создаст новый общественный строй и взамен организованного насилия господствующего вооруженного класса осуществит верховное право народа быть господином собственной жизни и право всех граждан на непосредственное и равное участие в общественном сотрудничестве и в верховной общественной власти, право самого общества стать государством, цель которого: обеспечение всем полной и совершенной человеческой жизни, обеспечение всем равных прав и возможностей.
  Но для того, чтобы дожить до этого желанного времени, нашей стране придется еще пережить много бед, испытав на горьком опыте, что такое есть зависимость от иноземцев и действительная политическая свобода и самоопределение народов" /156, с.151-152/.
  Питирим Александрович СОРОКИН (1889-1968) - виднейший представитель неопозитивизма.
  Он оказал серьезное влияние на развитие буржуазной социологии XX века. Его социологические взгляды были подвержены эволюционному изменению, что во многом было связано с теми политическими условиями, в которых он жил. Неоднократно он арестовывался и сидел в тюрьме. Последний раз он был арестован 2 января 1918 г., и существовала опасность смертного приговора. Только в декабре 1918 г. был освобожден благодаря статье Ленина. В связи с тем, что в 1922 г. Сорокин был выслан из России, его творческую деятельность делят на два периода - русский и американский. При этом американцы считают его одним из основателей американской социологии, а в России имя Сорокина долгое время запрещалось даже произносить вслух. Среди крупных социологических работ Сорокина следует выделить "Преступление и кара: подвиг и награда" (1913), "Система социологии" (1920, 2 т.), "Общедоступный учебник социологии" (1920), "Социология революции" (1925), "Социальная мобильность" (1927), "Современные социологические теории" (1928), "Социальная и культурная динамика" (1937-1941, 4 т.), "Кризис нашего века" (1941), "Человек и общество в эпоху бедствий" (1942), "Социокультурная причинность, пространство, время" (1943), "Россия и Соединенные Штаты" (1944), "Общество, культура и личность" (1947), "Восстановление гуманности" (1948), "SOS. Смысл нашего кризиса" (1951), "Социальная философия в век кризиса" (1950), "Виды любви и ее сила" (1954), "Причуды и недостатки современной социологии и смежных наук" (1956), "Американская сексуальная революция" (1956), "Власть и нравственность" (1959), "Взаимная конвергенция США и СССР в направлении смешанного социокультурного типа" (1961), автобиография "Дальняя дорога" (1963), "Основные тенденции нашего времени" (1964) и "Социологические теории сегодня" (1966).
  Остановимся подробнее на рассмотрении творчества этого крупнейшего ученого-социолога XX века. Сорокин родился в деревне Турье Вологодской губернии. Отец был русским, ремесленником по металлу и маляром, а мать - коми, крестьянка. В 1909 г. он поступил в Психоневрологический институт, где была единственная в стране кафедра социологии. Обучение по изобретенной им системе "укороченного образования", личный контакт с профессорами, консультации, активное участие на общих семинарах стали хорошим трамплином для его научной карьеры. С 1910 г. он начинает печататься в научных журналах. В 1910 г. Сорокину было сделано предложение стать по совместительству лектором по социологии в Психоневрологическом; институте и Институте Лесгафта. Это был беспрецедентный случай в истории высшей школы, когда студент был лектором. В 1910 г. он переводится на юридический факультет Петербургского университета. За время учебы с 1910 по 1914 гг. он опубликовал более 50 работ. Самой фундаментальной работой из них была "Преступление и кара: подвиг и награда".
  В 1914 г. он закончил университет и был оставлен для подготовки к профессорскому званию. После сдачи экзаменов в конце 1916 г., с начала 1917 г. он становится "приват-доцентом". Защита магистерской диссертации была назначена на март 1917 г. В ее основу Сорокин положил свою работу "Преступление и кара..." опубликованную в 1913 г. Но защиту диссертации пришлось отложить. События Февральской революции вовлекли ученого в водоворот политической деятельности, а после Октябрьской революции как защиты, так и ученые степени были отменены. Нелепость отмены процедуры защиты и получения научных степеней и званий, как и самих званий и степеней была осознана позднее. В 1922 г. в практику высшей школы вместо защит были введены публичные диспуты по научным работам. Во время диспута автор отстаивал главные идеи своей работы от назначенных официальных и неофициальных оппонентов. После этого специальная комиссия определяла, заслуживает соискатель ту или иную степень или нет. "Защиты" в том понимании, как они проходят в настоящее время, появились вновь позднее.
  Сорокин не принимает социалистическую революцию в России, открыто выступает против нее. А после Февральской революции Сорокин был секретарем главы Временного правительства Керенского, почетным членом Учредительного собрания, редактором эсеровской газеты "Воля народа". По совету Сорокина Керенский вводит преподавание социологии в русских университетах в качестве обязательного курса. Правда, уже через год Сорокин признает банкротство эсеровской программы, выходит из партии.
  Только в конце 1920 г. на специальном заседании факультета общественных наук Сорокина возвели в звание профессора без магистерской защиты. В этом же году он получает возможность преподавать в Петроградском университете и становится деканом организованного им факультета общественных наук. Одновременно администрация университета предлагает ему предоставить "Систему социологии" (опубликованную в 1920 г.) на публичный диспут в качестве докторской диссертации. Предстоящий диспут было решено рассматривать как защиту. К моменту защиты Сорокиным было уже опубликовано 126 научных работ. 22 апреля 1922 г. был проведен диспут, на котором тайным голосованием ученый совет признал Сорокина заслуживающим степени доктора социологии. Он был первым и истории русской науки доктором социологии.
  "Система социологии" - наиболее крупный и фундаментальный труд Сорокина. Задуман он был в 8 томах, но вышло только 2, труд остался незаконченным. Во время написания работы были три основные трактовки предмета типологии: 1. Социология понималась как простая сумма всех общественных наук. 2. Социология - наука, которая в качестве объекта имеет какой-либо определенный вид социального бытия, не изучаемый другими науками. 3. Социология - это самостоятельная наука, изучающая наиболее общие родовые свойства человеческого взаимодействия. Последняя точка зрения, ее придерживались М.М. Ковалевский, Е.В. Де Роберти, Н.И. Кареев и др., была взята за основу Сорокиным и развита дальше в его трудах. Сорокин указывал, что предметом социологии являются "элементы человеческого взаимодействия, их классификация и условия возникновения, сохранения и исчезновения простых коллективных единств (явлений взаимодействия)".
  В своей "Системе социологии" он предлагал создать социологию на следующих руководящих принципах:
  1. "Социология, как наука, может и должна строиться по типу естественных наук" /146, т.1, с.9/. Хотя объекты изучения у них разные, методы изучения у них сходные и ни о каком противопоставлении наук о природе и наук о культуре не может быть и речи.
  2. "Социология может и должна быть наукой теоретической, изучающей мир людей таким, каков он есть" /146, т.1, . 10/. Сорокин выступал против нормативно-ценностного подхода в социологии, считал, что он "должен быть изгнан" из социологии. Он пытался доказать, что "все нормативные положения и оценки... по своей логической природе не могут быть научными суждениями" /146, т.1, с.10/. Так как объективным мерилом при ценностном подходе становится сам исследователь, то его выводы во многом зависят от симпатий и антипатий, знания и невежества. "Другое дело, - подчеркивал Сорокин, - социология прикладная, социология, как искусство" /146, т.1, с.10/. В данном случае нормативность уместна, так как она сопутствует знанию, законам, которые сформулированы теорией.
  3. "Социология должна быть объективной дисциплине /146, т.1, с.10/. Ведь предшествующая социология была наукой, изучающей "психические реальности", а их нельзя непосредственно наблюдать, так как они не имеют "предметного характера". Их нельзя "ощупать, взвесить и измерить". А это вело и ведет к субъективизму. Перед социологией стоит задача избавиться от этого психологического субъективизма. Это возможно в том случае, если coциология будет изучать только такие акты поведения, которые доступны наблюдению и измерению.
  4. Если социология хочет быть "опытной и точной наукой", она должна распрощаться с бесплодной метафизикой. Социология "должна исходить из фактов, идти к фактам и давать обобщения, основанные на тщательном анализе фактов". "Поменьше философствования и побольше наблюдения и тщательного анализа фактов - таков очередной лозунг социологии. Хорошо проверенная статистическая диаграмма стоит любого "социально-философского" трактата" /146, т.1, с.11/. Это означало необходимость широкого внедрения в социологическую практику эмпирических методов, математических средств, а также предпочтение функционального подхода к социальным явлениям подходу историческо-генетическому.
  5. Следствием разрыва с философствованием будет, естественно, и разрыв с "несчастной идеей "монизма" - незаконным детищем незаконного брака социологии с философией" /146, т.1, с. 11/. Сорокин был твердо уверен, что монизм - есть "результат догматического философствования, а не вывод опыта и наблюдения" /146, т.1, с. 11-12/ и отстаивал "последовательный социологический плюрализм".
  Структура социологической науки представлялась Сорокину следующим образом /146, т.1, с.43/:
 
 
  Сорокин рассмотрел главные направления социологии - теоретическое и практическое - и основные задачи каждого из них следующим образом.
  Теоретическая социология изучает явления человеческого взаимодействия с точки зрения сущего. А практическая социология исследует их с точки зрения должного /146,7.1, с.37/.
  Теоретическая социология, в свою очередь, распадается на 3 основных отдела: 1) социальную аналитику; 2) социальную механику; 3) социальную генетику /146, т.1, с.38/.
  Предметом социальной аналитики является изучение строения (структуры) социального явления и его основных форм. Этот раздел распадается на 2 основных подотдела:
  - социальную аналитику, изучающую строение простейшего социального явления (определение такого явления, разложение его на элементы, систематика основных его форм);
  - социальную аналитику, изучающую строение сложных социальных единств, образованных путем той или иной комбинации простейших социальных явлений (определение таких единств, разложение их на простейшие социальные явления, классификация основных видов таких сложных социальных соединений).
  "Как анатомия растений или животных, - писал Сорокин, - открывается анатомией клетки, в качестве простейшего организма, и потом уже переходит к анатомии тканей, органов и многоклеточных организмов, также и социальная аналитика изучение социальных явлений должна начинать с изучения простейших форм последнего и потом уже переходить к анализу более сложных социальных образований. Таким образом, социальная аналитика есть учение о социальных явлениях, рассматриваемых, во-первых, статически, взятых в пространстве, а не во времени, во-вторых, изучаемых не с точки зрения функциональной, а с точки зрения их строения.
  Социальная механика (или социальная физиология) имеет своим предметом изучение не строения, а процессов взаимодействия людей, иными словами - поведения людей и тех сил, которыми оно вызывается и определяется" /146, т.1, с.38/.
  "Что касается социальной генетики, или генетической социологии, то она... основной своей задачей ставит формулировку исторических тенденций или линий развития, обнаруживающихся в неповторяющемся во времени развитии, как всей социальной жизни, так и отдельных ее сторон или институтов. Наряду с этой задачей она же должна дать объяснение различных отклонений и отступлений от этих тенденций, поскольку такие отступления даны в ту или иную эпоху, в той или иной сфере общественного взаимодействия.
  Иными словами, социальная генетика изучает основные постоянные линии развития социальной жизни, данные во времени, а не в пространстве. ...Социология... формулирует лишь наиболее общие, родовые тенденции развития, данные во времени" /146, т.1, с.40 -41/.
  "Задачи практической социологии, или социальной политики,- указывал Сорокин,- ясны из самого названия. Она должна быть осуществлением афоризма О. Конта "Savoir pour prevoir, prevoir - pour pouvoir" (Знать - чтобы предвидеть, предвидеть - чтобы мочь). Эта дисциплина должна быть прикладной дисциплиной, которая, опираясь на законы, сформулированные теоретической социологией, давала бы человечеству возможность управлять социальными силами, утилизировать их сообразно поставленным целям" /146, т.1, с.42/.
  Вот наиболее важные его мысли по этому поводу: "Благодаря слабому развитию социальных наук человечество до сих пор бессильно в борьбе с социальными бедствиями и не умеет утилизировать социально-психическую энергию, высшую из всех видов энергии. Мы не способны глупого делать умным, преступника честным, безвольного - волевым существом" /146, т.1, с.42/.
  "Мудрено ли поэтому, что наша борьба с социальными бедствиями дает наглядную иллюстрацию истории человеческой глупости. Преступников мы лечим эшафотом и тюрьмами, душевнобольных - домами сумасшествия, способными здорового делать идиотом, но не наоборот; общественные волнения мы исцеляем пулеметами и осадными положениями, невежество - рядом многолетнего глупения в классной комнате, нужду голодного - смертью, разврат - домами терпимости.
  Более ярких доказательств нашего невежества нельзя и придумать. Положение дел может измениться лишь тогда, когда мы лучше будет знать закономерности и причинные отношения явлений взаимодействия. Тогда дана будет почва и для появления рациональной социальной политики. В отличие от бессодержательных, хотя и напыщенных "систем морали", большею частью представляющих набор елейных фраз, неспособных что-либо изменить и что-либо излечить, социальная политика, подобно прикладной медицине, должна быть системой рецептуры, указывающей точные средства для борьбы с социально-психическими болезнями, для рациональных реформ во всех областях общественной жизни (в экономической, политической, правовой, религиозной, научной, педагогической и т.д.), для наилучшего использования социально-психологической энергии. Короче, она должна быть опытной системой индивидуальной и общественной этики, как теории должного поведения" /146, т.1, с.42 -43/.
  Отправной точкой, главным объектом изучения для Сорокина выступает взаимодействие индивидов. Он дает следующее определение явления взаимодействия людей, изучаемого социологией."Явление взаимодействия людей дано тогда, когда а) психические переживания или b) внешние акты с) либо то и другое одного (одних) из людей представляют функцию существования и состояния (психического и физического) другого или других индивидов. Иными словами, когда изменение психических переживаний или внешних актов одного индивида вызывается переживаниями и внешними актами другого (других), когда между теми и другими существует функциональная связь, тогда мы говорим, что эти индивиды взаимодействуют" /146, т. 1, с.44/.
  Им было сделано первое в русской социологической литературе развернутое изложение теории "социального взаимодействия". Процесс взаимодействия возможен только при трех основных условиях: наличие одного или нескольких индивидов, обусловливающих переживания и поведение друг друга; наличие актов, обусловливающих взаимные переживания и поступки; наличие проводников, способствующих передаче действия или раздражения актов от одного индивида к другому. Данные условия, необходимые для взаимодействия, он также называл элементами.
  Каждый из перечисленных элементов Сорокин анализировал в специальных главах, используя при этом большое количество критически обобщенной мировой социологической, психологической и другой гуманитарной литературы.
  Индивид оценивается с точки зрения его возможности в приспособлении к внешней среде, т.е. наличия у него совершеннейшей нервной системы и способности реагировать на раздражения (стимулы). Он дает свою классификацию 10 потребностей биологического и социально-психологического характера, свойственных человеку как организму.
  Следующий элемент - акты. Акт, с одной стороны, это внутренняя реализация собственной психической жизни, а с другой стороны - это стимул, раздражитель, вызывающий, ту или иную реакцию у других лиц. Сорокин писал: "Человек, как живое существо, непрерывно действует, постоянно совершает те или иные поступки, движения, акты... Эти движения и акты доходят до другого человека, в качестве раздражителей, и заставляют его в той или иной форме реагировать на них.
  Вся жизнь людей представляет почти сплошной поток таких акций и реакций. Каждый из нас, в течение каждого дня, встречается с множеством людей, получает раздражение от множества действий других индивидов и принужден ежеминутно в той или иной форме реагировать на них. Каждый из нас, иными словами, погружен в человеческое море, волны этого моря непрерывно ударяют об наш организм в виде слов, прикосновений, движений, ударов, поступков, воспринимаемых органами зрения, слуха, обоняния, осязания, и всем телом, и заставляют нас, в свою очередь, непрерывно реагировать на них: словами, движениями рук, ног, всего тела, рядом усилий, поступков, короче - множеством актов, простых и сложных, тяжелых и легких, мучительных и приятных и т.д., и т.д." /146, т.1, с .102 -103/. Он анализировал акты с точки зрения их длительности, интенсивности, степени их осознанности.
  Под "проводниками" он понимал средства, обеспечивающие передачу "раздражений" от одного индивида к другому. Выделял следующие типы проводников: звуковые, световые, механические, тепловые, двигательные, химические, электрические, вещественно-предметные. Благодаря им люди могут взаимодействовать и через пространство и через время. Сорокин привел такой пример: "Я взаимодействую с моим другом, живущим в Америке. Сегодня я получил от него письмо; этот "раздражитель" заставил меня выполнить ряд актов: написать ответ, сходить в магазин и купить для него нужную книгу, идти на почту. Письмо его, кроме того, меня "страшно обрадовало". Короче, мой друг, живущий в Америке, определённым образом обусловил мои переживания и поступки. Такой факт, согласно определению, составляет явление взаимодействия" /146, т.1, с.116-117/.
  Люди, по мнению Сорокина, это "контактные звенья цепи проводников". Процесс взаимодействия очень часто осуществляется с помощью цепи проводников. Именно благодаря контактной роли людей-проводников одни проводники имеют возможность соединиться или трансформироваться в другие. Проводники, по Сорокину, являясь необходимым элементом взаимодействия и часто возникая в его процессе, есть не что иное, как материальная культура.
  Дальше он переходит к анализу факторов, способствующих возникновению, сохранению и распаду системы социального взаимодействия коллективных единств. И в конце первого тома приходит к логическому выводу, что "всякая совокупность взаимодействующих индивидов представляет коллективное единство, или реальную совокупность" /146, т.2, с. 13/. Начав с простейших элементов явления взаимодействия, Сорокин пришел к понятию коллективного целого (реальной группы), а затем перешел к анализу взаимоотношения реальных коллективов, из совокупности которых состоят сложные социальные тела.
  Во втором томе он дает структурный анализ общества, выделяя сложившиеся системы взаимодействий (социальные группы, их комбинации). Сорокин считает, что общество - это не куча песка, а скорее, кусок слюды, который легко расслаивается на ряд пластов, что общество "расслаивается на множество слоев, или социальных групп, с тем различием от слюды, что слои здесь идут не только горизонтально, но и вертикально, и во всех других направлениях, пересекаясь, скрещиваясь и пронизывая друг друга", в результате чего каждый человек становится "абонентом" множества социальных групп.
  Необходимость изучения коллективов, на которые распадается население, связана с тем, что "знакомство с наиболее могущественными коллективами, в которые группируются индивиды, помогло бы нам понять ход общественных процессов, ибо последние представляют собой равнодействующую взаимных давлений и взаимных отношений этих, наиболее действенных социальных групп", а также с тем, что "изучение более важных групп помогло бы нам понять поведение и судьбу каждого индивида, ибо отношение к ним человеческого атома и составляет основные линии системы социальных координат, определяющих его социальную физиономию, удельный вес и все его поведение"/146, т.2, с.54-55/.
  Для более точного понимания строения населения Сорокин ввел новые понятия: 1) элементарное, или простое, коллективное единство (или элементарная социальная группа), 2) кумулятивное коллективное единство (или кумулятивная социальная группа), 3) сложный социальный агрегат (или население вообще).
  Сорокин предложил для классификации разных типов групп два формальных критерия: односторонний и многосторонний. Первый критерий позволяет выяснить совокупность индивидов, объединенных в единое и взаимодействующее целое (группу) одним каким-то признаком (религиозный, профессиональный, партийный, половой, возрастной и т.п.). Второй - объединенный на основании двух или более признаков (класс, сословие, нация и т.п.). Выделяется им также "закрытая" группа (раса, возраст, пол), "открытая", членство в ней зависит от воли индивида (партия, ассоциация, кооперативы), и "промежуточная", в которой сочетаются свойства двух предыдущих (класс, сословие, вторая семья).
  По мнению Сорокина, современное население "культурных стран" состоит из следующих важнейших элементарных групп: "1) расовая, 2) половая, 3) возрастная, 4) по (семейной принадлежности, 5) по государственной принадлежности, 6) языковая, 7) профессиональная, 8) имущественная, 9) объемно-правовая, 10) территориальная, 11) религиозная, 12) партийная, 13) психоидеологические (порядок их перечня не означает их относительной важности..." /146, т. 2, с.76/. Класс и национальность, критическому рассмотрению которых Сорокин посвятил целые параграфы, он относит к числу кумулятивных групп, а не элементарных.
  Подробно он остановился на анализе класса, т.е. социальной группы, в которой сочетаются три главных признака: профессиональный, имущественный, социально-правовой. Сходство этих признаков обычно влечет и сходство вкусов, интересов, образовательного уровня, всего образа жизни и т.п. /146, т.2, с.298/. Своей социологической теорией Сорокин выступил против марксистского учения о массах, т.к. проблема деления общества на классы и их роль в развитии общества им не рассматривалась.
  Наряду с "горизонтальным" делением общества он также рассматривал и "вертикальное" членение. Оно заключалось в анализе структуры групп, внутригрупповых позиций индивидов, с помощью которой он построил теорию "социальной стратификации и мобильности". Оба эти термина, как и целый ряд других понятий (статус, страта, проводник и др.), впервые были введены в научный оборот Сорокиным и с этого времени стали использоваться во всей мировой социологии.
  Каждая группа неоднородна, в ней есть свои "верхи" и "низы", или слои (страты). Основу и сущность социальной стратификации составляет, по мнению Сорокина, неравномерное распределение прав и привилегий, обязанностей и ответственности, социальных ценностей, влияния и власти в обществе. Он выделил три тесно взаимосвязанные между собой фундаментальные страты: политическую, профессиональную и экономическую. Каждая из них подробно описывается Сорокиным, при этом используется обширный статистический, исторический и социологический материал. Результатом описания становится вывод, что нестратифицированное общество - это миф, а социальное неравенство постоянно и вечно, в ходе истории происходит лишь изменение форм неравенства. Поэтому он уверен, что: "Равенство остается мифом, пока что неосуществленным в истории" /146, т. 2, с.442/.
  Наряду со стратификацией в обществе имеет место и социальная мобильность. Под ней Сорокин понимает любой переход определенного социального объекта с одной социальной позиции на другую, своеобразный "лифт" для перемещения как внутри одной социальной группы, так и между; группами.
  Он выделял два основных типа социальной мобильности - горизонтальную (перемещение в рамках социальной группы одного уровня) и вертикальную (перемещение из одной социальной страты в другую). Социальная стратификация и социальная мобильность выступают перманентными характеристиками любой организованной социальной группы. По степени мобильности бывают мобильные периоды истории (революции, которые приводят к слому социальной структуры) и немобильные (эпохи реакции, характеризующиеся устойчивой социальной структурой), а также различные типы общества.
  Выделяются им и причины социальной стратификации и мобильности: совместная деятельность людей, которая; требует выделения управляющих и управляемых и т.п., а также непреодолимые природно-биопсихические различия людей, ведь люди неравны по своим физическим силам, умственным способностям, вкусам, наклонностям, потребностям и т.п. Таким образом, общество всегда стратифицировано, ему всегда свойственно неравенство, но это неравенство должно быть разумным.
  Настаивая на многолинейности элементарного расслоения населения, Сорокин критиковал защитников монистических теорий, выделяющих то или иное однолинейное расслоение "общества". Они считали, что, "изменив надлежащим образом излюбленную ими группировку, они создадут "идеальное общество" и вырвут с корнем все антагонизмы, неравенства и общественные бедствия." "Измените семью - и вы измените всю судьбу населения; из частного сделаете его счастливым, из вялого - энергичным, из раздираемого междоусобиями - солидарным!" - говорят нам идеологи семейной группировки... "Уничтожьте классы - и получите социалистическое общество равных, солидарных и святых людей!" - уверяют нас идеологи классовой группировки. То же делают и теоретики других группировок. Каждый из них мнит себя обладателем волшебного рецепта, врачующего все болезни общества и открывающего двери земного рая.- Но, увы! волшебные лекарства, врачующие все болезни, бывают только в сказках. Если бы расслоение населения ограничивалось только семейным или только государственным, или только профессиональным и т.д. расслоением, эти доктора были бы правы. Но так как дело обстоит иначе, то изменение одной группировки не уничтожает значения других группировок, не избавляет население от других антагонизмов, не элиминирует другие виды неравенств, словом, не может дать идеального общества.
  А для того, чтобы засыпать все трещины расслоений, чтобы изменить всю систему группировок, необходимо полное тождество или полная биологическая и социально-психологическая гомогенность людей, ибо, "раз люди и гетерогенны физически, они должны различно и чувствовать (sentire); раз они чувствуют различно - они различно будут мыслить и судить. Те же, кто различно мыслит и судит, различно будут и действовать". А раз так, то неизбежным результатом различного поведения людей будет и различное сцепление, притяжение и отталкивание, т.е. образование ряда групп, а вместе с ними - и ряда антагонизмов.
  Очевидно, что полная гомогенность людей - факт маловероятный. И в будущем люди будут гетерогенны. Следовательно, расслоение населения в той или иной форме будет и в будущем, ergo - надеяться на полное исчезновение антагонизмов едва ли приходится. Вне же изменения всей системы социального расслоения изменение отдельной группировки неспособно дать нам идеальное общество "земного рая" /146, т.2, с.86 -87/.
  Также в работе "Система социологии" Сорокин отвел место и для доказательства гипотезы о "множественности душ" и "мозаичности нашего "я"". Он писал: "Мы испытываем ряд перевоплощений в течение каждого дня. В нас, как в граммофоне, постоянно меняются "души" - пластинки, совершенно отличные друг от друга и часто борющиеся одни с другими. Постоянным остается только наш организм как телесный носитель различных "душ". То, что мы считаем нашим единым "я", при ближайшем анализе оказывается "мозаичным я", составленным из ряда различных кусочков, ряда различных "я", сменяющих друг друга; часто антагонизирующих между собой. Если бы было одно "я", то такие перевоплощения были бы непонятны и невозможны. Тем более невозможны были бы: ни борьба единого "я" с самим собой, ни "столкновения обязанностей" или "конфликт долженствований" в одном индивидууме, ни патологические случаи "раздвоения личности", ни даже "лицемерное" поведение одного и того же индивида, служащего "и нашим и вашим", и ряд других случаев" /146, т.2, с.446/.
  Для доказательства своей гипотезы он приводит немало фактов. Процесс перевоплощений, происходящий с человеком, наглядно описывается Сорокиным: "каждый из нас в течение 24 часов разве не испытывает ряд перевоплощений, где одно "я" сменяется другим, непохожим на первое? Утром индивид просыпается в лоне семьи. В этот момент он представляет собой члена семьи: сына или отца, мать или дочь, брата или сестру. Мир идей, чувств, волнений, забот, стремлений, образующих в этот момент наше "я", относится обычно к семье и к семейным делам. Перед нами "я" индивида как члена семьи. Индивид едет на службу. Первое "я" исчезает и появляется "я" второе, профессиональное, далекое и непохожее на первое. Нет больше ни "отца, матери, ни сына или брата", а есть новое "я" - "комисcap", "губернатор", "директор фабрики", "король", "профессор", "доктор", "священник", "аптекарь", "извозчик" и т.д. Мир идей, мыслей, чувств, действий и все поведение этого "я", подобно граммофонной пластинке, вынуто из телесной оболочки и заменено другой пластинкой, другой "душой", поющей совершенно новую песню. "Семейная пластинка" заменена "профессиональной". "Поле сознания" занято теперь не заботой о близких, не семейными темами, а "входящими и исходящими", "декретами", начальством и подчиненными, пациентом и рабочими, указами и рецептами, т.е. профессионально-служебными темами, не имеющими никакого отношения к первым. Столь же различны и действия. Индивид не ласкает сына или дочь, не помогает "папе или маме" и т.п., а выполняет ряд профессиональных актов: пишет указы, читает лекцию, служит обедню, составляет лекарство, делает распоряжения по фабрике или ведомству и т.д. Словом, перед нами новое "я", сходное с первым только по телесной оболочке, да по костюму; впрочем, и костюм часто меняется, домашняя куртка заменяется мундиром или профессиональной одеждой..." /146, т.2, с.445/.
  Сорокин считал, что "душа" каждого индивида - маленький микрокосм, точно воспроизводящий тот социальный макрокосм - социальную группировку, - среди которой он жил и живет и с отдельными группами которой он связан. "Мозаичная душа" каждого человека - это маленькое зеркало, отражающее картину социального расслоения, среди которой он жил и живет /146, т.2, с.447/.
  Исходя из всего этого он делает вывод, что: "Почти вся наша жизнь представляет выполнение тех функций, к которым толкают нас связанные с нами группы. Множество актов, совершаемых нами ежедневно, представляет выполнение функций, требуемых от нас нашей семьей (добывание средств существования для нее, семейные, заботы, ласки, воспитание детей, устройство домашнего уюта и т.п.), нашим государством (явка на учет, выполнение трудовой повинности, дежурство у ворот по приказу гос.власти, фигурирование в роли истца, ответчика, свидетеля и т.д.), нашей профессией (акты лечения и соблюдения врачебной этики для доктора, работа на фабрике для пролетария, чтение лекций и подготовка к ним для профессора, etc.), нашей партией (посещение партийных собраний и др.), нашей церковью (акты посещения церкви, молитвы, etс.) и т.д. Мы почти ежедневно переходим от одной группы к другой. На время соединяемся с одной из них, и на сцену выступает соответственное "я"; затем разъединяемся с ней на время и соединяемся с новой; соответственно меняется и наше "я" и наше поведение. И так кружим мы всю жизнь от группы к группе. Вместе с этими включениями и выключениями меняются и наши "я". Вместе с последним и все поведение. Связанные с рядом групп, мы непрерывно испытываем на себе их давление; каждая из них, пуская из своего центра ток, дергает нас и заставляет так или иначе peaгировать: то нас дернет семья, и мы часы и дни тратим на устройство семейных дел; то дернет государство - и мы исполняем обязанности подданного; дергает профессиональная группа - и мы чуть не каждый день тратим ряд часов на исполнение профессиональных обязанностей; дернет партия - и мы бежим на заседание, на выборы, митинг; дернет соответственное научное общество - и мы летим на его заседание и т.д. Мы похожи на шар, который с разных сторон непрерывно толкают разные силы. Шар крутится. Его движение будет равнодействующей этих сил. Поведение индивида - равнодействующая давлению тех групп, вольным или невольным абонентом коих он состоял и состоит. "Души" и поведение каждого из нас таковы, каковы те группы, с которыми мы связаны. В данном отношении применимы вполне принципы физической механики" /146, т.2, с.448/.
  Исходя из предыдущих положений Сорокин считает, что "как только меняется место индивида в системе социальных координат, неизбежно должны меняться и его души, неизбежно изменится и его поведение. Человек, бывший в группе бедняков и обделенных, занимавшийся, напр., функциями фабричного рабочего, этот человек, перешедший в группу богатых и властвующих, переменивший профессию рабочего на профессию правителя, неизбежно фатально будет иным человеком. Если раньше он имел интересы, психику, поведение пролетария, теперь он буде иметь интересы, психику и поведение господина. Если раньше он был точкой пересечения сил, идущих от группировок: бедной, обделенной и фабрично-рабочей по профессии, то теперь он становится полем действия давлений, идущих от группировок: богатой, привилегированной властвующей по профессии. Из его тела при таком переходе помимо его воли вынимаются "души": бедняка, обделенного и фабричного рабочего и вкладываются на их место "души": богача, привилегированного и правителя (губернатора, комиссара, etc.). Перемена положения индивида в системе социальных координат делает его новым человеком: со старым он схож только по своему организму. Теперь вполне понято, почему всякое правительство, из какой бы среды, вплоть до архи-пролетарской, ни вышли его представители, неизбежно будет иметь интересы свои, отличные от интересов управляемых, почему всякий делегат и уполномоченный, раз он долго остается в последних ролях, неизбежно трансформируется в олигарха и властителя sua sponte, почему его "души" меняются, почему его поведение становится иным, почему архи-пролетарий, попав в правители, фатально становится изменником пролетарского дела, отрезанным ломтем от пролетариата..." /146, т.2, с.452-453/.
  Социологические работы Сорокина открыто были направлены против советской власти, против марксистской теории. Ленин в своей работе "О значении воинствующего материализма" (1922) резко критиковал статью Сорокина "Влияние войны на состав населения, его свойства и общественную организацию", напечатанную в 1922 г. в первом номере журнала "Экономист", делал вывод, что Сорокин "искажает правду в угоду реакции и буржуазии", при этом не анализируется вся статья, а упоминается лишь только ее часть, в которой приводятся факты о семейной дезорганизации и падении половой морали в нашей стране, произошедшие после мировой и гражданской войн /79, с.32-33/. В основном написание данной работы Лениным было обусловлено его беспокойством тем, что реакционные буржуазные профессора возглавляют в основном все гуманитарные кафедры в крупнейших университетах и вузах страны. После ее опубликования Сорокин был немедленно уволен из университета, а через некоторое время он вынужден был покинуть Россию.
  Повлияло на это также и его выступление 21 февраля 1922 года на торжественном собрании в день 103-й годовщины Петербургского университета. Сорокин, обеспокоенный разрухой, творящейся в стране, обратился к студентам со следующей речью: "Задача возрождения России падает на ваши плечи, задача - бесконечно трудная и тяжелая. Сумеете ли вы выполнить ее? Сможете ли выдержать этот экзамен истории? Огромная трудность ее усугубляется еще тем, что вы оказались на великом распутьи, без путей, дорог и спасительного плана. "Отцы" ваши не помогут вам: они сами оказались банкротами; их опыт, в форме традиционного мировоззрения русской интеллигенции, оказался недостаточным, иначе трагедии бы не было. От берега этого мировоззрения волей-неволей вам приходится оттолкнуться: он не спас нас, не спасет и вас. Он надолго исчез в зареве войн, в грохоте революции и в темной бездне могил, все растущих и умножающихся на русской равнине. Если не мы сами, так эти могилы вопиют о неполноте опыта "отцов" и ошибочности патентованных спасительных рецептов.
  Но раз старые пути негодны, где же новые? Есть ли они у вас? Если есть - продуманы и осознаны ли? Боюсь, что нет. Мы все сейчас похожи на людей, ошарашенных ударом дубины, заблудившихся и ищущих, страстно и горячо, до боли, до исступления - нужного до смерти выхода. Ищем, тычемся туда и сюда, подобно слепым щенятам, но темно кругом. А история не ждет, она ставит ультиматум; бьет грозное: monento mori, бьет двенадцатый час нашей судьбы, и решается наше: быть или не быть.
  В таких условиях вы поймете меня и не найдете нетактичным, если я позволю наметить некоторые "вехи" того пути, по которому, с моей точки зрения, - возможно ошибочной, возможно, близорукой - мы должны двинуться в дальнейшее историческое странствие. Это даже не "вехи", а скорее, указания на то, чем мы должны запастись, пускаясь в этот темный путь, чтобы выбраться вновь на светлую дорогу жизни и живой истории из мрачных бездн долины Смерти.
  Первое, что вы должны взять с собой в дорогу, - это знание, что чистую науку, обязательную для всех, кроме дураков, не лакействующую ни перед кем и не склоняющую покорно главу пред чем бы то ни было; науку, точную, как проверенный компас, безошибочно указывающую, где Истина и где Заблуждение. Берите ее в максимально большом количестве. Без нее вам не выбраться на широкий путь истории. Но не берите суррогатов науки, тех ловко подделанных под нее псевдознаний, заблуждений, то "буржуазных", то "марксистских", которые в изобилии преподносят вам тьмы фальсификаторов. Опыт и логика - вот те реактивы, которые помогут вам отличить одно от другого. Иных судей здесь нет. Вашим девизом в этом отношении должен служить завет Карлейля: "Истина! хотя бы небеса раздавили меня за нее! ни малейшей фальши! хотя бы за отступничество сулили все блаженства рая!"".
  "Второе, - продолжал Сорокин, - что вы должны взять с собой, это любовь и волю к производительному труду - тяжелому, упорному, умственному и физическому. Времена "сладкого ничегонеделания" - dolce fareniente - кончились. Мир - не зал для праздношатающихся, а великая мастерская, и человек - не мешок для переваривания пищи и пустого прожигания жизни, а прежде всего - творец и созидатель. История не терпела и в прошлом праздных тунеядцев: рано или поздно она сбрасывала их в кучу ненужных отбросов. Тем более не терпит их она теперь и особенно среди нас: "не трудящийся, да не есть" - таков ее жесткий и безусловный ультиматум. Дорога предстоит бесконечно тяжелая. Только знание и труд, вместе взятые, могут преодолеть ее. Каждое из этих сокровищ, порознь взятое, - знание без труда или труд неумелый и слепой, - не спасут вас.
  Но мало и этого. Нужно запастись вам еще и другими ценностями. В ряду их на первом месте стоит то, что я называю религиозным отношением к жизни. Мир не только мастерская, но и величайший храм, где всякое существо и прежде всего всякий человек - луч божественного, неприкосновенная святыня. Homo homini deus (а не lupus) est - вот что должно служить нашим девизом. Нарушение его, а тем более замена его противоположным заветом, заветом зверской борьбы, волчей грызни друг с другом, заветом злобы, ненависти и насилия не проходило никогда даром ни для победителя, ни для побежденных. Оправдалось это и в наши годы. Что выиграло человечество от войны? Что пожинаем мы от своей ненависти и кровного пира? Ничего, кроме жатвы смерти, горя и океана страданий. Распиная других, мы распинаем себя. Так случилось теперь, так было и в прошлом. Пора это усвоить. Пора усвоить и другое: одно насилие никогда не ускоряло движения к далеким вершинам идеального. Вместо ускорения оно лишь замедляло его" /144, с.10-11/.
  При этом Сорокин отметил, что необходимо внимательно оглянуться на прошлое, оценить все ценное, что было, и развивать это дальше, так как решение этой задачи позволит восстановить, улучшить и сохранить наше национальное лицо. "Есть ли сейчас на земле другой народ, - подчеркнул Сорокин, - более обнищалый, более голодный, более несчастный, более эксплуатируемый, чем наш родной, великий - даже в своем несчастии - русский народ? А раз так, то наша обязанность всячески помочь сохранить ему его тело, его жизнь, его душу, его "лицо" и остатки исторического достояния и богатств. Быть может, последнее нельзя спасти - уже поздно,- но, спасти жизнь, душу и "лицо", это спасти главное: достояние и богатство - дело наживное" /144, с.12/.
  Также он советует молодежи: "Отправляясь в путь, запаситесь далее совестью, моральными богатствами. Не о высоких словах я говорю: они дешевы и никогда в таком изобилии не вращались на житейской бирже, как теперь, а говорю о моральных поступках, о нравственном поведении и делах. Это гораздо труднее, но это нужно сделать, ибо я не знаю ни одного великого народа, не имеющего здоровой морали в действиях. Иначе... смердяковщина и шигалевщина потопят вас. Иначе вы будете иметь ту вакханалию зверства, хищничества, мошенничества, взяточничества, обмана, лжи, спекуляции, бессовестности, тот "шакализм", в котором мы сейчас захлебываемся и выдыхаемся.
  Придется подумать вам и о том, кого взять с собой в спутники и руководители. Настало время от ряда былых спутников отказаться: они завели нас в пропасть. Я бы взял в качестве таковых таких лиц, как Нил Сорский, Сергей Радонежский - носители идеала старца Зосимы; как Толстой и Достоевский. Такие "спутники", по моему мнению, - не обманут" /144, с.12/.
  В это время страну покинул 161 ученый, чему основной причиной послужило Постановление ВЦИК РСФСР от 10 августа 1922 г., дающее право ОГПУ высылать, без проведения судебного разбирательства, за границу лиц, которые подозревались в антисоветской деятельности.
  Осенью 1923 г., после недолгого пребывания в Берлине и Праге, по приглашению американских социологов, Сорокин навсегда переезжает жить в Америку. С этого времени начинается новый период в его творческой деятельности, во время которого он продолжает развивать дальше свои идеи.
  В связи со всем этим в настоящее время нам приходится как бы заново открывать для себя Сорокина. И, как верно отметил А.В. Липский, "для настоящей популяризации Сорокина и его трудов в России придется еще немало поработать. И вернуться он должен таким, каким был на самом деле: глубоких знаний, демократических убеждений и большой души человеком, настоящим патриотом России. Во время войны с фашизмом он сотрудничал с Комитетом помощи России, - теперь пришло время, когда его труды и идеи должны помочь духовному возрождению нации" /147, т. 1, с. 45/.
 НАЧАЛО ПРОЦЕССА
 ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИИ
 СОЦИОЛОГИИ
  В годы столыпинской реакции социология вновь была зачислена в разряд "нежелательных областей знания". Ковалевский вспоминал, что всех, кто въезжал в поместье Романовых, на пограничных таможнях жандармы встречали вопросом: "Нет ли у Вас книг по социологии? Вы понимаете... в Россию - это невозможно". А также вспоминал он и такой случай, когда книга консервативного американского писателя Л. Уорда "Динамическая социология", по мнению автора, по-видимому, вызвала у жандармов ассоциацию с динамитом, и они, решив, что это руководство по подрыву устоев самодержавия, сожгли книгу /67, с.2/.
  Интересный и характерный случай произошел с П.Ф. Лилиенфельдом - крупным сановным чиновником, сенатором. Он издал первый том книги "Мысли о социальной науке будущего" под криптонимом "П...Л.". Чиновники сделали неправильный вывод - это, мол, сочинение П.Л. Лаврова, и как таковое оно было запрещено. Был издан приказ об изъятии книги из общественных библиотек. И Лилиенфельд, в это время губернатор Курляндии, вынужден был выполнить распоряжение и изъять собственное сочинение из обращения за мнимую крамолу /23, с. 173-174/.
  Рост революционных выступлений, появление марксизма, который становился популярным среди русской интеллигенции, напугали правящую власть, это, а также политический нажим, оказанный со стороны Синода, стали причиной прекращения в русских университетах всякого преподавания социологических знаний. Из университетов были уволены многие профессора - М.М. Ковалевский, Н.И. Кареев, Е.В. Де Роберти и другие. В связи с этим они были вынуждены покинуть Россию, и только после революции 1905 г. у них появилась возможность вернуться на родину.
  Несмотря на все препятствия со стороны правительства, русские буржуазные профессора, увлеченные социологической наукой, не хотели отставать от либеральной буржуазии Запада и развернули кампанию за преподавание социологии в русской высшей школе. Для того, чтобы успокоить правительство, они стали утверждать, что социология - это наука, которая выступает за "общественную солидарность", "прочный общественный порядок", "вызывает опасения самых левых течений общественной мысли". Она не допускает "чистый эмпиризм в деле общественного и государственного строительства", а также имеет огромное воспитательное значение "для подготовки будущих чиновников государственной службы".
  Но, несмотря на все старания буржуазных идеологов, русское самодержавие до самой революции так и не смогло понять научную, социальную и идеологическую функцию, которые были присущи буржуазной социологии. Это необъективно повлияло на ослабление позиций самодержавия в идейной борьбе и подчеркнуло его архаизм и махровую реакционность. Гонения социологии со стороны правительства привели к значительному отставанию русской буржуазной социологической мысли от западноевропейской.
  В это время Международный институт социологии, созданный в 1894 г. Вормсом, был единственной социологической организацией, в которой русские социологи принимали активное участие. Через каждые три года собирались конгрессы института. О том, как оценивались русские социологи за рубежом, говорит тот факт, что П.Ф. Лилиенфельд, М.М. Ковалевский и П.А. Сорокин избирались президентами института. А русские социологи Е.В. Де Роберти, М.М. Ковалевский, Я.А. Новиков и ряд других были активными члена "Общества социологии" в Париже (1895).
  Проведение первых конгрессов Международного института социологии привело к личному знакомству социологов из разных стран. Личные контакты, благоприятные условия для преподавания социологии на Западе подтолкнули Ковалевского к созданию в Париже летом 1901 г. Русской высшей школы общественных наук. Социология была в ней обязательным предметом. В конце века в Париже была открыта Всемирная промышленная выставка, в связи с чем был большой наплыв русских в Париж.
  "По мере того, - отмечал Ковалевский, - как общественные и политические науки, отрешаясь от влияния метафизики, ставят себе задачей возможно близкое знакомство с действительностью, необходимость придать преподаванию этих наук международный характер становится все более и более ощутительной. Экономическое, общественное и политическое устройство той или другой страны, как и ее право, нравы и обычаи в виду тесной зависимости от окружающей среды более доступны изучению местных ученых и писателей, чем иностранных. Есть поэтому непосредственный расчет в том, чтобы предоставить каждой национальности возможность дать ответ на жгучие вопросы времени устами вышедших из ее же рядов специалистов" /59, с.З/. В Америке эта истина к этому времени была уже давно осознана, и правительственный и частные университеты в Бостоне, Нью-Йорке, Чикаго, Балтиморе, располагая значительными средствами, приглашали к себе из-за границы разных философов, ученых, историков, литературных критиков для лучшего ознакомления американцев со всеми сторонами жизни наций, к которым принадлежали лекторы.
  Международная школа при Парижской выставке сыграла особую роль в истории социологической мысли в России. Хотя школа просуществовала недолго, она имела большое значение для развития системы преподавания социологии.
  Она была задумана как своего рода просветительное мероприятие. Основателями ее были крупнейшие ученые-социологи позитивистского направления. Пять страноведческих групп (французская, русская, немецкая, английская и американская) объединились в Международную школу при Парижской выставке. Одним из директоров Международной школы был М.М. Ковалевский, председателем русской секции был И.И. Мечников, вице-председателями - М.М. Ковалевский и Е.В. Де Роберти. М.М. Ковалевский считал, что цель всемирной школы заключалась в "объяснении различных сторон не одной материальной культуры, но и всего умственного и нравственного облика представленных на выставке наций" /59, с.8/.
  После закрытия выставки осенью 1900 г. русская группа при помощи Русского студенческого общества в Париже, в течение целого учебного года 1900-1901, в виде опыта организовали целый ряд лекций и рефератов, которые проводились то во дворце учебных обществ, то в зале Французской высшей социологической школы. Лекторами были И.И. Мечников, М.М. Ковалевский, Е.В. Де Роберти, Ю.С. Гамбаров и такие профессора, как гг. Исаев, Аничков, Лучицкий и др. Это способствовало тому, что предпринятая попытка окончилась с большим успехом.
  В связи с этим неутомимые деятели русской группы провели несколько совещаний и переговоров с русскими профессорами и учеными, в результате чего весной, в конце учебного года 1900-1901, было решено перейти уже от случайного учреждения к постоянному - открыть Высшую русскую школу. Открытие было назначено к началу 1901-1902 учебного года. К октябрю месяцу все было готово: составлен штат профессоров, разработана программа /129, с.169-170/.
  Слушателями школы была в основном молодежь, не нашедшая себе места на родине, русские эмигранты. Приезжали также и учителя из России. Благодаря тому, что руководителями (директорами) школы были французы, школа была совершенно легальной, а это делало ее доступной для всех желающих. В школу принимали всех желающих, при этом не требовались документы об образовании. Многих привлекало также и то, что обучение было бесплатным.
  Связь организаторов школы с ведущей профессурой России способствовала стабильности, систематичности и высокому уровню преподавания. Одни профессора были готовы работать длительное время, другие имели возможность приезжать только на короткий срок, прочитать несколько лекций. В школе преподавали Г. Тард, Р. Вормс, Е.В. Де Роберти, К.М. Тахтарев и др. Лекции читали Л.И. Мечников, М.М. Ковалевский, Н.И. Кареев, П.Н. Милюков, Э. Дюркгейм, Г.В. Плеханов и др.
  Школа была очень популярна в России. Со всей страны приходили запросы в Париж об условиях приема, программе и задачах школы.
  В курсе обучения школы объединялись разные научные дисциплины, так чтобы у слушателей могло сложиться целостное представление об обществе, его истории, культуре, государственных институтах. Основу составляло изучение российской действительности.
  Программы всех дисциплин были построены так, что слушатели имели возможность, кроме своих курсов, посещать отдельные лекции вечером по наиболее важным вопросам. Набор дисциплин, читавшихся в школе, был довольно широк: история, география, этнография, археология, экономика, мораль, политика, право, статистика и художественное творчество различных видов начиная от литературы и музыки и кончая живописью и пластикой. Перед организаторами школы стояла задача показать, что эти дисциплины связаны неслучайно, что "те конкретные знания, на которых возвышается еще не достроенное здание социологии" /61, с.4/ и которые пока еще рассеяны по разным школам, уже объединены "единой наукой о законах, управляющих ростом общественности" /61, с.3/, поэтому они и собраны в "одном фокусе". Программой были предусмотрены также практические занятия по философии, общественным и юридическим наукам, французскому языку и литературе.
  В программу курсов включался материал, который был наиболее важен для развития науки и общественной жизни: марксистская и народническая точки зрения на значение общины в истории России, роль личности в истории и т.д.
  Обучение в школе должно было дать слушателям правильное представление о роли исторического знания и исторического метода в системе обществоведческого образования. М.М. Ковалевский отмечал, что исторический подход при рассмотрении любых социальных процессов, знание политэкономии, статистики, права, техники действия современных политических учреждений поможет уменьшить большое количество праздных и бесцельных споров по поводу их природы и даст знания об этом "не понаслышке и не из одних лишь популярных книг". Он указывал на отсутствие "в современном университетском преподавании того, что с большим или меньшим правом могло бы быть названо факультетом общественных наук. Что это дело полезное само по себе, вытекает из того, что не проходит дня без постановки любым из вас ряда общественных вопросов и попытки того или другого их решения априорным путем, и потому самому не научным; и это в то время, когда накоплен уже значительный запас исторического опыта и систематических наблюдений над современностью, запас, позволяющий дать научное решение тем же вопросам" /61, с.4/.
  Слушатели делились на две группы: постоянные учащиеся (360 человек) и посетители отдельных лекций (400-500 человек). Весь преподавательский состав насчитывал 50 человек. Лекции в основном читались на русском языке, хотя некоторые преподаватели могли читать их и по-французски. Во втором параграфе устава школы говорилось, что "лекции в школе преимущественно читаются на русском языке" /129, с. 170/.
  Работа Высшей русской школы общественных наук в Париже была связана с рядом трудностей. Это и ее отдаленность от родины, и слабая материальная обеспеченность, ведь в основном она существовала за счет добровольных взносов слушателей и лекторов.
  Школа существовала 5 лет, за это время более двух тысяч человек прослушали в ней лекции. По мнению Николая II, деятельность школы была "вредной". В 1905 г. школа под давлением царских властей, которые угрожали ее создателям лишением гражданства, была закрыта.
  В начале XX века социология под своим именем еще не читалась в русских университетах, тем не менее шло ее интенсивное развитие как в университетах, так и вне государственной системы образования, под следующими названиями: "Философия истории", "Введение в общую теорию права", "Социальные основы экономики", "Социальная психология" и т.д.
  Интересные данные об отношении молодежи к социологии были получены К. Левиным. В конце 1902 года он напечатал в одном из периодических изданий обращение к русскому юношеству, в котором просил учащихся старших классов средних учебных заведений ответить на заданные вопросы. Один из двух вопросов первоначальной анкеты звучал так: "Какой вопрос (или вопросы) и какая наука (или науки) больше всего вас интересуют в настоящее время и почему?".
  Всего было собрано 933 ответа, при этом среди них было более 500 писем с разных концов России. В основном ответы были получены от воспитанников шестого и седьмого классов мужских гимназий.
  По учебным заведениям ответы распределились следующим образом:
  из классических гимназий ....................... 397
  из женских гимназий ............................... 138
  из реальных училищ ................................ 118
  из духовных семинарий ............................. 86
  из учительских семинарий, военных учебных заведений, женских институтов, фельдшерских школ, коммерческих, технических, сельскохозяйственных, горных и др. училищ .........................................................194.
  Всего ...................... 933 ответа.
  Большинство ответов получено из университетских и столичных городов. Треть ответов из Москвы, Киева, Тамбова. Петербург по количеству ответов занял пятое место.
  Собран был очень богатый материал о том, чем живет молодежь. Полученные ответы показали, что умственные интересы учащихся очень далеки от школы. На вопрос о любимых науках 321 раз были отмечены естественные и физико-математические науки (среди них больше всего - 112 раз - отмечалась астрономия), а общественные и гуманитарные науки - 450 раз. При этом любимой наукой политическую экономию считали 174 человека, философию - 152, социологию - 129, историю - 103, психологию - 56, антропологию - 57, словесность - 42, литературу - 36, педагогику - 4, логику - 2.
  Подытожив полученные результаты, Левин пришел к выводу, что причины интереса к гуманитарным и общественным наукам среди молодежи заключаются в том, что они с помощью этих наук "ищут разрешения вопросов о "цели и смысле жизни"; в том, "как бы прожить свою жизнь с пользой для других и для себя"; "в каких отношениях должны быть люди, т.е. как и что они должны делать, чтобы не нарушать справедливости"; "как уничтожить несправедливость в общественных отношениях" и т.п." /78, г.193/.
  Вот выдержка из одного письма: "Из наук меня влечет к себе философия, главным же образом история и науки общественные, потому что они дают возможность разбираться в общественных положениях и отношениях. Я главным образом интересуюсь социологией и связанной с ней антропологией, как наукой, отвечающей на самые жизненные вопросы. Вообще же меня интересуют науки, отличающиеся обобщением выводов..." /78, с.195/.
  О высоком значении развития социологии в это время Кистяковский говорил следующее: "...научная работа над социологией дала очень сильный толчок развитию и обособлению целого ряда специальных наук о человеке и обществе. История первобытной культуры, особенно история примитивных форм брака и семьи и история первобытных религий, этнология, антропология, атропогеография развивались в XIX столетии главным образом под влиянием социологии; другие науки, по преимуществу чисто социальные, как политическая экономия, статистика, вся юриспруденция и особенно сравнительное правоведение, несомненно, испытали на себе влияние социологии. Но очень быстрое и плодотворное развитие отдельных социальных наук заставило признать, что они завоевали себе право на самостоятельное существование. В конце XIX столетия стало невозможно отрицать необходимость существования обособленных социальных наук, к чему был склонен Конт и даже Спенсер. Теперь сторонники универсальной социологии отстаивают ее не как всеобъемлющую социальную науку, содержание которой составляет вся совокупность социальных явлений, а только как всеобщую социальную науку, которая занимается "общими понятиями и принципами" всех общественных наук. Они выдвигают ее не вместо отдельных социальных наук, а только наряду с ними и над ними. Если для первых социологов социология являлась целым, а отдельные социальные науки или, вернее, материал их - частями, то для современных социологов социология есть общая наука, а отдельные науки - частные науки" /55, с.6-7/.
  Вернувшись в 1905 г. из эмиграции, М.М. Ковалевский совместно с П.Ф. Лесгафтом создали в Петербурге Высшую вольную школу, она должна была продолжить традиции Парижской Высшей русской школы общественных наук. Демократически настроенные русские ученые возлагали на нее большие надежды. В этой школе впервые в России было введено преподавание социологии как обязательного предмета. Но это продолжалось недолго. Царское правительство, справившись с революцией, поспешило сразу закрыть это частное учебное заведение. И только в 1908 г. после длительной борьбы по личному разрешению Николая III был открыт частный Психоневрологический институт (по типу "Нового университета" в Брюсселе), который возглавил академик В.М. Бехтерев понимал, что подобное заведение удобнее контролировать, когда оно находится под боком, а не за границей.
  Министр народного просвещения Шварц при открытии Психоневрологического института в 1908 г. на приеме заявил, что социология является предметом, который компрометирует учебное заведение, поэтому он отказывается удовлетворить ходатайство Совета института по этому поводу. При преподавании данной дисциплины не принято было пользоваться термином "социология". Чтобы избежать запрета правительства на его введение в программы учебных заведений подбирались различные синонимы.
  В 1910-1911 гг. при Психоневрологическом институте в Петербурге профессор Е.В. Де Роберти организовал социологический семинар, а в 1911 г. здесь была учреждена первая русская кафедра социологии. Ее возглавляли М.М. Ковалевский, Е.В. Де Роберти, позднее П.А. Сорокин, К.М. Тахтарев. Кафедрой была проделана значительная работа по составлению учебных курсов, реферированию и рецензированию социологических работ, в основном западных авторов. В 1913-1914 гг. под редакцией М.М. Ковалевского и Е.В. Де Роберти были напечатаны четыре выпуска сборника "Новые идеи в социологии". В них были опубликованы труды крупнейших русских и западных социологов по разным проблемам социологии. Данный сборник явился основой для создания профессионального журнала русских социологов. До этого на протяжении многих лет статьи по социологии печатались в различных научных изданиях "Юридический вестник" и др.), а также в основном в журналах общего профиля ("Отечественные записки", "Русская мысль", "Заветы" и др.). Н.И. Кареев, как уже было отмечено выше, высоко оценил вклад публицистики в развитие социологии, отметив, что "Отечественные записки" стали первой в России кафедрой социологии, подчеркнув этим особенность развития социологии в России /52, с. 139/.
  В 1911 г. при Московском университете было основано "Научное общество им. В.И. Чупрова для разработки общих наук". На заседания этого общества часто ставились и обсуждались социологические проблемы и теории, как отечественные, так и зарубежные (например, в 1915 г. была подвергнута содержательному анализу концепция Тейлора). Деятельность общества регулярно освещалась в журнале "Юридический вестник". В 1912 г. при Историческом обществе Петербургского университета была открыта секция по социологии.
  В последнее десятилетие перед революцией лекции по социологии, кроме Психоневрологического института, читались профессором М.М. Ковалевским в биологической лаборатории П.Ф. Лесгафта и одно полугодие (1916) в Народном университете им. А.И. Лагутина. В дореволюционной России это были единственные систематические лекционные курсы по социологии. До самой Февральской революции в государственных университетах не были организованы кафедры по социологии и не читались по ней обязательные лекции.
  Ковалевский на открытии Высших курсов в здании биологической лаборатории П.Ф. Лесгафта, подчеркивая необходимость положить в основу дальнейшей реформы высшего образования идею единства науки и энциклопедической подготовки будущих специалистов, сказал: "В русской ученой семье единство науки давно является общим лозунгом. Он одушевлял собою деятельность того выдающегося ученого и педагога, с памятью о котором связаны возникающие ныне высшие курсы. Покойный Петр Францович Лесгафт собрал нас вокруг себя, убедительно доказывая необходимость совокупными усилиями содействовать осуществлению его мысли о доступной всем высшей образовательной школы. Я рад видеть, что его мысль и после его кончины продолжает осуществляться. Идея единства знания собрала в здании, обеспеченном высшей школе бдительным попечением незабвенного Петра Францовича в здании, в котором имеются вызванные им к жизни лаборатории, многих известных деятелей русской науки и просвещения" /60, с.9/.
  Необходимость получения энциклопедического образования Ковалевский обосновывал следующим образом: "По мере того, как идет специализация знаний и техники, потребность в общем энциклопедическом образовании не только не исчезает, но, наоборот, сказывается все с большей и большей силой. Все реже и реже приходится встречать людей, готовых утверждать, что ученому, как ремесленнику, следует уйти в тесно ограниченный круг знаний и стремиться в них к возможно большему углублению. Какой биолог решится в настоящее время сказать, что он может обойтись без знания химии, и какой химик сочтет ненужным для себя знакомство с физикой? Нужно ли настаивать на том, что психологу необходимо знакомство с анатомией и физиологией человеческого мозга, а социологу не только с массою конкретных наук об обществе, столько же с историей, сколько с экономикой, этикой и правом, но также с психологией и биологией?
  Тесное соотношение, какое существует между науками, выступает все более открыто с созданием таких научных дисциплин, как физикохимия или психофизика.
  Еще в 40-х годах протекшего столетия Огюст Конт в своих шести томах "Положительной Философии" дал систематическое выражение взглядам, уже сделавшимся обычными в эпоху составления Великой Энциклопедии, уже встретившим энергичных поборников в Тюрго, Кондорсе и Сен-Симоне. Он признал, вслед за этими великими предшественниками, то положение, которое мы ныне передаем словами "единство науки". Им доказана необходимость предпосылать всякой специализации знакомство с математическим методом и общими законами небесной механики, физики, химии, биологии, наконец того абстрактного обществоведения, основы которого им были установлены под именем "социологии".
  Как ни странно, но в общественное сознание эта неоспоримая истина вошла чрезвычайно медленно и далеко не вполне.
  Мы и в настоящий день встречаемся только с первыми попытками осуществления в программах преподавания высших школ основного тезиса Канта о единстве науки и притом не только у нас, но и на Западе. А между тем сама идея университета, как эта идея сознаваема была еще в средние века, скажем, для примера, парижской Сорбонной XIII и XIV вв., совпадает с современным представлением о единстве науки, выразительницей которой и является эта imivesitas scientiarum. Вся разница в том между тогдашним и теперешним пониманием этого единства, что скромные зачатки положительного знания, заодно с богословием и метафизикой, укладывались тогда в рамках схоластических trivium'a и guadrivium'a, а в настоящее время они, в порядке возрастающей сложности и умаляющейся общности изучаемых науками явлений, представляют собою целую лестницу знаний; нижнюю ступень ее занимают математика и науки, посвященные изучению неорганической природы, среднюю - биология с психологией, как науки о жизни живых организмов, а верхнюю - социология, задача которой проследить различные проявления и ход; развития человеческой солидарности" /60, с.3-5/.
  Ковалевский очень сожалел, что: "В официальном преподавании идея единства науки и признание связанной с этим необходимости класть в основу специализации энциклопедическое знание, т.е. знакомство с основными выводами наук, проникла и проникает лишь в слабой степени" /60, с.5/.
  Он отмечал как недостаток то, что университетское образование в России разбилось по факультетам, студенты одного факультета не имеют права посещать лекции другого факультета. А в Германии, Австрии, Франции, Англии и Италии студенты, учащиеся на разных факультетах, собираются в одну аудиторию для прослушивания общих лекций по философии, психологии, этике и социологии. А во Франции, например, для более широкого образования в средних школах - лицеях (в России это гимназии) введены были в это время, как знал об этом Ковалевский из своего личного опыта, дифференциальное и интегральное исчисления, логика, психология, а ко всем этим знаниям "намериваются присоединить и знакомство с основными положениями обществоведения или социологии" /60, с.7/.
  При открытии новой высшей школы критические замечания по поводу университетского образования, получаемого студентами, было высказано и профессором Вагнером.; Студенты, по его мнению, в лучшем случае получают только "обрывки знаний более или менее ограниченного числа дисциплин науки, совокупность которых далека от того, что должно разуметь под университетским просвещением" /60, с. 12/. В связи с этим он сказал: "С годами становится яснее, что современная университетская школа своею специализацией накладывает слишком тяжкие оковы на развитие мысли и будущего ученого, и будущего общественного деятеля, на самый его мозговой аппарат; накладывает цепи в тот период жизни своих питомцев, когда роль цепей особенно вредна, так как ум в это время является особенно восприимчив ко всему, что в своем итоге создает мировоззрение. Незаметно для самого себя будущий член общества и его работник, благодаря этому строю, превращается в фабрикат не только с готовыми приемами работы, но и готовыми точками отправления, с готовыми научными credo и основами мировоззрения. Хуже того: ни разу не заглянув в соседние области наук и даже не проявив к ним, за недосугом, никакого интереса, он нередко гордится этим, полученным им на университетской фабрике credo, как вьючная лошадь полученным товаром. Нам говорят со всех сторон, что ремесленников-рутинеров, ремесленников-специалистов - хоть Ниагарский водопад выравнивай, а людей почина, людей инициативы, - днем с огнем приходится разыскивать. Скорбят об этом и не хотят видеть, что учреждение, которое в былые годы давало людей общественного и государственного склада мысли, - наши университеты, только по старой памяти продолжают считаться высшими просветительными учреждениями, тогда как на самом деле они уже давно превратились в фабрику дипломированных специалистов, а с этим вместе перестали быть университетами" /60, с. 13-14/.

<< Пред.           стр. 2 (из 7)           След. >>

Список литературы по разделу