ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ СОЦИОЛОГИИ УЧEБНИК 3

Для исправления вредных последствий узкой специализации делались многочисленные попытки: изменялись учебные планы, в их состав включались такие дисциплины, знания которых выходили за пределы обычных рамок, задачей которых являлось расширение кругозора слушателей и т.д. Сначала такие попытки делались за границей, а позднее они стали появляться и в России.
Вагнер особо отметил, что: "Одну из интереснейших попыток этого рода представляла собою "Русская высшая школа социальных наук" в Париже, в то время, когда во главе ее стоял М.М. Ковалевский. Отвечая своим специальным задачам и давая ряд курсов по специальному циклу социальных наук, школа эта в состав предметов преподавания ввела, в качестве эпизодических курсов, такие дисциплины знания, которые стояли от специальных задач школы очень далеко... Добрый почин вошел в жизнь. Прошло с тех пор немного лет, и мы уже имеем в России несколько высших школ, которые, преследуя те или другие специальные задачи, отводят широкое место общему образованию, то есть тому именно, что составляет главную задачу университетского просвещения. Но, что еще важнее, - это, что мы уже имеем высшие школы с более или менее правильно организованными общеобразовательными факультетами, то есть такого рода учреждения, в которых университетское просвещение является не дополнением тому или другому специальному циклу наук, а служит своим собственным целям.
Общеобразовательный факультет высшей школы имени Лесгафта, за которым последует иная, чем в университетах, организация специального образования, является первой попыткой решить эту задачу в ее чистом виде, не подчиняя ее никаким сторонним соображениям" /60, с.16-18/.
В 1911 г. совет лесгафтовских курсов по предложению М.М. Ковалевского избирает К.М. Тахтарева преподавателем социологии. С этого времени он начинает читать общий курс социологии.
В 1912 году М.М. Ковалевский, Е.В. Де Роберти, Н.И. Кареев, К.М. Тахтарев и другие ученые сделали первую попытку создать в Петрограде русское научное социологическое общество. Было проведено учредительное собрание и еще одно-два собрания, на этом все и закончилось. На это повлияло и отсутствие помещения (собрания проводились на квартире М.М. Ковалевского), и подозрительное отношение правительства к данному начинанию, и то, что студенты университета совершенно не заинтересовались этим обществом.
Вторая попытка была предпринята в марте 1916 г. Новое стремление создать русское социологическое общество в Петрограде проявилось сразу на другой день после смерти М.М. Ковалевского. Как вспоминал Тахтарев, он "у самого гроба покойного предложил его ученикам П.А. Сорокину и Я. М. Магазинеру основать сообща с другими близкими социологами, молодыми представителями русской общественной науки, социологическое общество, образование которого могло бы вполне соответствовать увековечению памяти покойного и его заслуг в деле развития социологии в России. Предложение было принято не менее горячо, чем оно было сделано. И дело создания социологического общества закипело, раньше чем похолодевшее тело учителя было опущено в могилу. М.М. Ковалевский умер 23-го марта 1916 г. Предложение основать социологическое общество в его память было сделано мною 24-го марта, а через день, т.е. 26-го марта, в самый день величественных похорон М.М. Ковалевского, вечером на квартире Я.М. Магазинера уже происходило первое собрание фактических учредителей общества, число которых, правда, было весьма незначительно и среди которых в этот момент не было еще ни одного из старых и наиболее видных представителей русской общественной науки (на этом первом собрании, насколько помню, были: Н.Д. Кондратьев, П.И. Люблинский, Я.М. Магазинер, С.И. Солнцев, П.А. Сорокин и пищущий эти строки). На этом собрании "молодых социологов" было решено немедленно же обратиться ко всем тем представителям обществознания, которые находились в этот момент в Петрограде и на участие которых в социологическом обществе можно было рассчитывать, предложив им, сообща с действительными инициаторами деле, - основать русское социологическое общество" /157, с.15-16/.
На втором предварительном собрании, проходившем через несколько дней после первого на квартире П.И. Люблинского, уже присутствовали и старые, заслуженные петроградские ученые, представители различных общественных наук. Весной 1916 года на третьем фактическом учредительном собрании общества был принят устав "Русского социологического общества им. М.М. Ковалевского". В первом параграфе данного устава отмечалось: "Русское социологическое общество им. М.М. Ковалевского имеет своей задачей разработку вопросов социологии и других общественных наук, а также распространение знаний по этим наукам" /157, с. 17/. Академик А.С. Лаппо-Данилевский был избран председателем общества. Практически все ведущие представители общественной науки в столице были объединены в этом обществе. В него входило более 70 человек. Но, едва начавшись (состоялось только два заседания), деятельность общества прервалась событиями 1917-1918 гг.
После революции процесс институционализации становится еще более интенсивным. В 1918-1919 гг. в Петроградском и Ярославском университетах создаются кафедры социологии. В это же время вводится ученая степень по социологии. Первым ее получил Сорокин в 1919 г. Появляются первые официальные учебники по социологии. Увеличивается количество книг, выпускаемых по социологии, в 1917 г. их было издано 148, а в 1918 уже 188. По философии и этот период соответственно было издано 50 и 58 книг /20, с. 19/.
Постепенно начинают появляться секции, союзы и ассоциации по изучению общественных наук во многих университетах России: Казань - С.В. Фарфоровский, М.В. Кочергин, Н.В. Первушин, И.С. Кругликов, С. Ушаков и др.; Томск - С.И. Солнцев, Г.М. Иосифов, И.В. Михайловский; Владивосток - М.Н. Ершов, Н.И. Кохановский /132, с.26/.
В октябре 1918 г. был организован Социобиблиологический институт, сокращенно его тогда называли Инсоцбибл Это была ученая ассоциация, которая ставила перед собой следующие задачи: "1) популяризацию социологических знаний и 2) библиографизацию: а) всех новых явлений области изучения социальных наук; б) всех правительственных и важнейших общественных мероприятий в социальной жизни, поскольку таковые находят отражение в печати, и в) главнейших, представляющих общий интерес явлений в области социальной жизни, отражаемой современной печатью... Одновременно с этим Институт задается целью помочь всем желающим в ознакомлении с литературой по теории социальных наук и по практическим способам решения социальных проблем. С этой целью Институт собирает библиотеку специально по общественным наукам, издает популярные руководства и обзоры по этим вопросам и устраивает публичные лекции и чтения" /131, с.1/.
Летом 1919 г. Социобиблиологическим институтом в Петрограде начали проводиться конкретные социологические исследования. Для проведения социологических исследований была создана особая Комиссия, в которую входили П.А. Сорокин, Б.Ф. Боцяновскийи А.Э. Гаваллс В первую очередь эта комиссия начала изучать социальные последствия, вызванные новым советским законодательством о браках и разводах. Статистический материал о развитии семейно-брачных отношений и разводах, полученный в ходе проведения различных опросов (анкетирования и интервьюирования), позднее был обработан П.А. Сорокиным и напечатан в 1922 г. в первом номере журнала "Экономист". Опубликованные выводы и сам автор, как уже говорилось раньше, за то, что якобы искажает правду в угоду реакции и буржуазии, были подвергнуты резкой критике Лениным в марте 1922 г.
В 1919 г. Социобиблиологический институт, через год после своего образования, был преобразован в Социологический институт. Социологический институт выполнял следующие три основные задачи: "1) Учет и систематизацию всех трудов (книг, статей, брошюр) по социальным вопросам, по образцу Берлинского Института социальной библиографии; 2) популяризацию социологии и социальных знаний; 3) разработку социальных вопросов путем самостоятельных исследований (по примеру Брюссельского института Социологии Сольвея) и опубликования их" /41, с.24/.
В 1919 году возобновляет свою работу Русское социологическое общество. В это время оно получило свое помещение на Университетской набережной, и его ряды пополнились новыми членами. На место председателя, после смерти А.С. Лаппо-Данилевского, был избран Н.И. Кареев. Социологическое общества и Социобиблиологический институт возглавили буржуазное наступление на марксизм в области социологии. Почти все ученые, занимающиеся социологией в России, были объединены в этих идеологических учреждениях Петербурга.
Деятельность общества оживилась с конца 1920 г. после его регистрации Наркомпросом. На заседаниях общества обсуждались доклады: П.А. Сорокина "Социологические взгляды Парето" и "О социальном взаимодействии и социальных группировках", К.М. Тахтарева "О системе социологии", Н.А. Гредескула "О преподавании социологии в американских университетах", М.И. Кулишера "О причинах германо-европейской войны" и др. Наибольшую активность в Русском социологическом обществе проявлял П.А. Сорокин, выступивший против марксистской теории классов и классовой борьбы. Но в 1920 г. работа общества опять была прервана, а частично стала осуществляться в Социологическом институте.
Социологический институт объединял как марксистов (М.В. Серебряков, Е.А. Энгель), так и немарксистов (Н.И. Кареев, П.А. Сорокин). За время своего недолгого существования институт провел ряд лекций для всех желающих получить социологическое образование (П.А. Сорокин, Н.И. Кареев и др.), а также были прочитаны самостоятельные курсы - Н.А. Гредескул "История социологических учений", А.А. Гизетти "История русской социологической мысли", П.А. Сорокин "Социальная аналитика и механика", П.И. Люблинский "Уголовная социология". По инициативе указанного института Наркомпросом были проведены социологические курсы для подготовки преподавателей социологии в средних школах (в связи с введением социологии как обязательного предмета в школах). Для этого осенью 1919 г. П.А. Сорокин прочитал цикл лекций в духе своей "Системы социологии".
Для всех желающих получить социологическое образование устраивались публичные лекции. Кроме сотрудников института В.Ф. Боцяновского, Г.Е. Калинина, П.А. Copoкина, для чтения лекций приглашались В.В. Водовозов, Н.И. Кареев, П.В. Мокиевский, Э.Л. Радлов, Е.В. Тарле и др. /30, с.21/. Это способствовало тесному сотрудничеству Социобиблиологического института с Социологическим обществом.
По инициативе П.А. Сорокина институт провел обследование социальной перегруппировки населения Петрограда за годы революции. Для этого П.А. Сорокин составил специальную анкету, которая была отпечатана и распространена по городу. Коллегия института, не удовлетворись результатом только местного анкетирования, обратилась в Москву в Социалистическую академию с просьбой распространить такую же анкету и в Москве. Но руководство научного марксистского центра не поддержало это начинание и отказалось проводить данное анкетирование, так как оно якобы имеет буржуазный уклон. Несмотря на это был собран значительный анкетный материал, но полностью результаты сорокинского исследования процесса группировки населения революционного Петрограда так и не были опубликованы. Институт систематически отслеживал и регистрировал движение "уровня жизни" за текущее время, на основе чего составлялись соответствующие графики и т.д. /41, с.25/. Были изданы 3 номера небольшого журнала "Вестник Института" и "Программы по социологии", содержащие программу курсов Гиддингса, Л. Вуда, Гайеса, Росса, а из русских - Сорокина и Тахтарева.
В начале 1920 г. директором института вместо Э.А. Вольтера, командированного за границу для налаживания связи с Берлинским Институтом Социальной библиографии и закупки книг по социологии и не вернувшегося в Петроград, стал К.М. Тахтарев. Он обратился в Наркомпрос с проектом о создании Российского социологического института. Планировалось, что вновь созданный институт будет вести следующую работу: "1) научную разработку социологии и других теоретических и прикладных общественных наук; 2) обеспечение надлежащего научного уровня высшего социологического образования в России; 3) распространение социологических знаний в народных массах" /58, с.67/. Кроме подготовки исследователей, специалистов по разным отраслям социологии, преподавателей высшей школы, в нем предусматривалась также подготовка советских работников и общественно-политических деятелей. Но данное предложение о создании более крупного и значительного учреждения не нашло поддержки у руководителей Наркомпроса, так как для коммунистической партии было бы непростительной ошибкой предоставить либералам-профессорам возможность вести подготовку советских государственных и идеологических кадров. В 1921 г. институт был закрыт.
После его закрытия возобновилась деятельность "Русского социологического общества". Раз в две недели устраивались научные собрания, на которых выслушивались и обсуждались доклады на общие и специальные социологические темы. Из-за отсутствия средств общество было лишено возможности что-либо издать.
Систематически социологическая работа велась в руководимом П.А. Сорокиным "Отделе социальной рефлексологии" Института Мозга. В 1920 г. по инициативе П.А. Сорокина в Петроградском университете был создан первый в стране социологический факультет, деканом и ведущим лектором которого он был со дня его основания. В 1920/21 учебном году на этом факультете читали следующие курсы: П.А. Сорокин - систему социологии, К.М. Тахтарев - генетическую социологию, H.A. Карев и Н.А. Гредескул - историю социологических учений, В.В. Святловский - историю социалистических учений. Эти курсы были обязательные, но, кроме них, студентам читали факультативно: П.А. Сорокин - уголовную социологию и А.Ф.. Кони - этику общежития /58, с.227/. Данные лекционные курсы также были включены в учебные планы ряда петроградских вузов. По содержанию они, как правило, не выходили за рамки идей буржуазного либерализма, а иногда даже имели антимарксистскую направленность. Например, Сорокин подвергал критике исторический материализм с позиций эмпирической социологии. Другие критиковали материализм с позиций исторического идеализма и теории фактов.
В 1921/22 учебном году был образован "Кружок объективного изучения - массового и индивидуального - поведения людей", состоявший исключительно из профессоров и преподавателей как биологов, так и социологов.
Наряду с этим в 20-х годах продолжается развитие теоретической социологии. Публикуется ряд интересных социологических работ. Главнейшие из них: "Наука об общественной жизни" К.Н. Тахтарева, "Общие основы социологии" Н.И. Кареева, 1-й том "Социологии" В.М. Хвостова, два тома "Системы социологии" и "Общедоступный учебник социологии" П. А. Сорокина и др.
Интересно, что после Февральской революции социология стала одним из покровительствуемых предметов и была введена во все учебные заведения как высшие, так и средние, в качестве обязательного предмета. После Октябрьской революции советское правительство поддержало этот переход к всеобщему социологическому образованию. Основой такого подхода было положение о единстве марксистского социализма и социологии. Но данный переход был совершенно не подготовлен ни теоретически, ни организационно. Поэтому в первые годы после революции в учебных заведениях России преподаватели социологии толковали предмет своей науки кому как вздумается. "Благодаря такому положению вещей, - отмечал ведущий петроградский социолог К.М. Тахтарев, - мы в точности даже не знаем, что, собственно говоря, вводится в преподавание наших высших и средних учебных заведений под именем социологии" /155, с.З/. Подготовленные преподаватели социологии отсутствовали, для ее преподавания, особенно в средних школах, привлекались люди, не имеющие совершенно никакого отношения к общественным наукам. Поэтому легко представить, во что вылилось преподавание социологии в средних школах.
В 1919 г. Социобиблиологический институт провел проверку школ на Васильевском острове. Полученные результаты показали, что обучение социологии находится в крайне неблагополучном положении. Как вспоминал Сорокин: "Один преподавал под этим именем "Основы экономической науки" Богданова, другой - Железнова, третий - "Историю культуры" по Липперту, четвертый - конституцию РСФСР, пятый - социологию по Гумпловичу, шестой - какую-то невероятную смесь всего и вся, и т.д." /148, с.428/. А в некоторых школах на занятиях по социологии учителя занимались с учениками совершенно другими предметами.
Правительство, увидев, что многие преподаватели ведут социологию, отличную от социализма и коммунизма, запретило преподавать ее в школах, а преподавателей-социологов уволило. Вместо социологии было введено изучение так называемой "политической науки", состоявшей из ряда курсов: "Коммунизм", "История коммунизма", "История коммунистической революции", "Марксистско-ленинское учение истории" и "Конституция СССР". Данные курсы могли читать только коммунисты. Социология впала в немилость и ее положение стало хуже, чем было до революции 1917 г.
Социологию полностью перенесли в "Исследовательские институты". Например, в Петроградском Университете она входила в "Исторический Исследовательский Институт", который состоял из трех секций: истории (русской и всеобщей), социологии и философии. После ликвидации Исследовательских институтов в 1922 г. социология как предмет преподавания также была ликвидирована.
Проведенная весной 1918 г. Наркомпросом всероссийская перепись ученых в области философии, социологии, политической экономии и права показала, что около 70 % всех философов и социологов в России живут и работают в Петрограде /58, с.24/. При этом подавляющее большинство были представителями враждебных марксизму идеалистических школ и направлений, которые по отношению к социалистической революции заняли резко отрицательную позицию.
Поэтому в первые годы советской власти перед новым правительством встала трудная и сложная задача - привлечь старую интеллигенцию на свою сторону, чтобы использовать ее при культурном строительстве. Это требовало от старой интеллигенции работать по-новому в научных учреждениях и учебных заведениях.
Позиции реакционных профессоров были сильно ослаблены начавшейся в годы гражданской войны реформой вузов, которая проводилась по нескольким линиям: изменение социального состава студентов, создание рабочих факультетов и реорганизация вузов.
Первые шаги по реорганизации вузов были предприняты в 1918 г., когда декретом Совнаркома отменены были все ученые степени и звания. Это стало серьезным ударом по существовавшим консервативным традициям вузов и определенной кастовости профессуры, а также сделало возможным обновить состав преподавателей.
Декрет Ленина от 2 августа 1918 г. предоставил трудящейся молодежи возможность поступить в вузы, отменив вступительные экзамены при поступлении. Это привело к резкому увеличению числа трудящейся молодежи среди

студентов институтов и университетов. Естественно этим не устранялась главная трудность, полное отсутствие необходимой подготовки для успешной учебы в высшей школе для рабочих и крестьян. Поэтому для подготовки трудящейся молодежи к учебе в вузе в 1919 г. в Петроградском университете был организован первый рабфак. На следующие год рабфаки были созданы уже в ряде институтов города. Благодаря рабфакам в студенческой среде появились комсомольцы и коммунисты, сыгравшие серьезную роль в ослаблении базы для идеологических выступлений реакционных профессоров. С 1921 г. в вузы стала поступать молодежь по путевкам профсоюзных и партийных организаций. А в 1922 г. факультеты общественных наук уже полностью комплектовались такими девушками и юношами.
Еще в сентябре 1922 г. высшими учебными заведениями продолжали руководить коллегии профессоров, это означало, что все свои внутренние дела вузы решали самостоятельно, независимо от власти. Многие члены коллегий не приняли новой власти и выступали против нее, что в условиях обострения классовой борьбы для советского государства стало совершенно нетерпимым и привело к введению первого советского Устава высшей школы, утвержденного Совнаркомом. Устав был направлен на реформу высшей школы. Права профессорских коллегий урезались, Наркомпрос теперь получил возможность контролировать их деятельность через назначаемых ректоров. Устав ограничивал права вуза при подборе сотрудников и наборе студентов, заранее определив желательный для советского государств социальный состав как студентов, так и преподавателей, научных сотрудников. Он создал все необходимые условия для проведения коренной перестройки преподавания общественных наук на основе марксистского мировоззрения.
В связи с тем, что после революции немарксистские coциологи продолжали работать так же активно, как и прежде, а многие даже открыто выступили против советской власти, 1922 г. Ленин поставил вопрос о коммунистическом контроле программ и содержания курсов по общественным наукам, в результате чего многим профессорам была запрещена преподавательская деятельность из-за их открытого выступления против советской власти. Вместо них стали привлекаться новые ученые-марксисты: В.А. Быстрянский, А.И. Тюменев, H.I Андреев и др. Все это означало ликвидацию идейных и институциональных основ немарксистской социологии в России.

4. ЧЕТВЕРТЫЙ ЭТАП
(20-30-е годы XX века)

Процессы, происходящие на третьем этапе, в конечном итоге привели к размежеванию между буржуазными и марксистскими социологами. Часть представителей старого поколения, которые не захотели или не смогли смириться с советской властью в конце 1922 г., были отстранены от преподавания в университетах и институтах и высланы из страны. Около 160 деятелей науки и культуры было выслано в это время из России. Это П.А. Сорокин, С.Н. Булгаков, П.Б. Струве, С.Л. Франк, А.В. Пешехонов, В.А. Мякотин и некоторые другие. Другая часть старого поколения сумела найти свое место в появившейся новой советской науке. Среди них можно отметить Н.И. Кареева, Н.А. Гредескула, К.В. Тарле (позднее они даже избирались членами Академии Наук СССР), М.К. Лемке, К.М. Тахтарева, В.В. Святловского, B.C. Серебренникова, Н.С. Державина, А.Ф. Кони, Н.Я. Марра. Почти все представители молодого поколения сразу положительно восприняли революцию и приняли активное участие в дальнейшем развитии социологической мысли в России. Это А. Звоницкая, Т. Райнов, К. Пожитков и др. Ряд марксистов перешли на преподавательскую работу в университет и другие петербургские вузы (М.В. Серебряков, Н.Н. Андреев, В.А. Быстрянский, Э.Э. Эссен, И.С. Плотников, Б.А. Фингерт, А.И. Тюменев и др.), что повлияло на изменение характера и содержания преподавания общественных наук, положило начало разработке новых лекционных курсов и семинаров.
Почти во всех петроградских вузах были созданы кафедры общественных форм. Преподавателями этих кафедр стали социологи-марксисты или ученые, называвшие себя марксистами, - К.М. Тахтарев, Н.Н. Андреев, Е.А. Энгель, И.С. Плотников и др.
Содержание нового курса довольно полно раскрыто в работе Тахтарева "Сравнительная история развития человеческого общества и общественных форм" (Петроград, 1924) и работе Андреева и Плотникова "История общественных форм" (Петроград, 1923). Эта новая учебная дисциплина преподавалась до 1924 г. Иногда ее называли генетической социологией, т.к. это был искусственно разработанный вариант социологизированной истории.
А с 1923/24 учебного года впервые в университете институтах Петрограда были введены лекции и семинары по историческому материализму, которые читали Серебряков, Быстрицкий, Андреев, Эссен, Фингерт, Плотников другие марксисты. С этого времени в ленинградских вузах начинается преподавание "подлинно научной социологии".
ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКИ
В 20-е годы начала широко издаваться социологическая литература теоретического профиля. Главным образом она была посвящена определению предмета марксистской социологии, формированию социологии марксизма, исследованию соотношения русской социологической мысли социологии марксизма, а также определению места социологии марксизма среди других общественных наук. Среди изданных в этот период работ видное место заняли монографии по проблемам теоретической социологии. Без этого было невозможно преподавание в вузах исторического материализма как самостоятельного учебного предмета.
В вышедших книгах были представлены различные точки зрения на предмет, теорию и структуру социологического знания, на соотношение социологии и марксистской теории общества. В связи с этим в развитии марксистской социологии можно выделить следующие направления.
1. Большая часть марксистских социологов под влиянием книги Н.И. Бухарина "Теория исторического материализма: Популярный учебник марксистской социологии", изданной в 1921 г., стала отождествлять социологию с историческим материализмом. Данная работа пользовалась большой популярностью в нашей стране и до 1929 г. выдержала восемь изданий. Эта книга была первой попыткой систематического рассмотрения основных понятий и теоретического содержания исторического материализма, а также его отношения с социологией. Бухарин считал, что исторический материализм - это социологическая теория марксизма, которая по отношению к философии выступает как частная наука.
"У рабочего класса, - как указывал Бухарин, - есть своя, пролетарская социология, известная под именем исторического материализма" /17, с.12/. Он писал, что исторический материализм "это есть общее учение об обществе и законах его развития, т.е. социология" /17, с.12/. Его последователи также считали, что социология - это самодеятельная, нефилософская наука [Н.Н. Андреев "К вопросу о понимании закономерности в истории: Социологический этюд" (Л.-М., 1925), Д. С. Садынский "Социальная жизнь людей: Введение в марксистскую социологию" (Харьков, 1923), Г.К. Баммель "Теория и практика диалектического материализма в избранных отрывках из произведений В.И. Ленина" (М., 1924), С.Ю. Семковский "Проспект лекций по историческому материализму" (Харьков, 1924), С.А. Оранский "Основные вопросы марксисткой социологии" (Л., 1927) и др.]. Следует отметить, что, рассматривая исторический материализм как общую теоретическую социологию, они не ограничивали сферу социологического знания только историческим материализмом.
С.А. Оранский, рассматривая различные точки зрения на социологию, подробно остановился на спорах по поводу возможности социологии как самостоятельной науки, происходящих в марксистской литературе, отметив, что здесь они приняли несколько другой характер: "Здесь речь идет о том месте в мире науки, которое должна занимать теория исторического материализма Маркса, причем наметилось два мнения. Бухарин, например, определенно высказывается в том смысле, что исторический материализм есть марксистская социология. Тем самым предполагает, что социология как наука существует, а исторический материализм является марксистским направлением в этой науке, - точно так же как экономическое учение Маркса является марксистским направлением в политической экономии. В той полемике, которая возгорелась вокруг книги Бухарина, ясно обнаружилось и другое понимание. Исторический материализм, - утверждают многие из критиков Бухарина, - вовсе не социология. И вообще это слово "социология" не мешало бы выбросить из марксистского лексикона. Исторический материализм есть лишь материалистическая философия истории. Последняя же, в современном понимании, есть методология истории, причем исторический материализм служит методом не для одной истории. Исходя из философских предпосылок диалектического материализма, он дает общие руководящие принципы для всех социальных наук, являясь, следовательно, методологией этих наук. В пользу этого мнения приводите еще и другое соображение: всякая самостоятельная наука имеет дело со своим особым объектом эмпирического изучения. Исторический материализм же является лишь методом, применяемым в своих эмпирических исследованиях другими науками: политической экономией, науками о праве, историей и т.д. Следовательно, если он и является самостоятельной наукой, то лишь методологической наукой, наукой о методе.
Нам кажется, что все такого рода мнения являются в значительной мере отголосками тех суждений о невозможности социологии как самостоятельной науки, которые мы приводили выше. Самый вопрос здесь поставлен неверно. Прежде всего, что такое методология? Методологию; во-первых, можно понимать как учение о технических методах исследования. В таком случае в состав ее войдут вопросы такого порядка: индукция и дедукция, сравнительно-статистический и сравнительно-исторический методы и т.п. Каждый особый цикл дисциплин может иметь и свою методологию - учение о способах применения общенаучных методов исследования в зависимости от особенностей изучаемого данными дисциплинами объекта. Можно ли считать исторический материализм методологией общественных наук в этом смысле? Ясно, что нет. Исторический материализм дает не технические указания относительно тех или иных приемов исследования, а некоторые руководящие познавательные принципы, устанавливая те общие законы, знание которых необходимо для изучения; всех частных явлений. Об этом лучше всего свидетельствует самый круг проблем, обнимаемых теорией исторического материализма. Учение о производительных силах и производственных отношениях и их причинной связи, теория базиса и надстроек, - все это заключает в себе ряд самых общих законов общественной жизни. Если же исторический материализм служит методом и для других наук, то в это проявляется тот общий факт, что всякая абстрактная теоретическая наука, будучи в своей сфере самостоятельной теорией, дает в то же время известные познавательные принципы другим, более частным наукам, служит им в этом смысле методом. Политическая экономия служит таким методом прикладным экономиям, математика - бесконечному ряду наук и т.п." /100, с.12 -13/.
Поэтому Оранский указывал, что "совершенно неправильно полагать, будто исторический материализм есть какая-то особая методологическая наука. Как марксистская теоретическая социология, как самая общая теория социального, исторический материализм призван давать методологические руководящие принципы истории и частным социальным наукам.
Необходимо отвергнуть и другой предрассудок, будто исторический материализм служит методом лишь для других наук. Напротив, как общая теоретическая социология, исторический материализм предполагает возможность и конкретной социологии, особого конкретного социологического изучения социальных процессов, отнюдь не покрывающегося исследованиями других социальных наук. Путь к такого рода социологическим исследованиям открывает сама теория исторического материализма, как формулировал ее отчетливо Маркс в своем предисловии к "Критике политической экономии"" /100, с.13 -14/.
Таким образом, Оранский пришел к выводу, что исторический материализм - это марксистское направление в социологии и что марксистская социология является не только всеобщим методом для социальных наук, но и теорией.
Интересной и сегодня является позиция Оранского, высказанная им в процессе работы над теорией и структурой социологии, что исторический материализм как марксистское направление в социологии можно рассматривать как общую теорию общественного развития, которая, с одной стороны, выступает как методологическая основа отдельных общественных наук, а, с другой стороны, конкретной социологией, под которой подразумеваются особые социологические исследования социальных процессов, которые не перекрываются исследованиями других наук. Им была показана диалектическая взаимосвязь, существующая между ними.
"Задачей конкретно-социологических исследований, - отмечал Оранский, - является изучение причинного соотношения всех сторон общества. Всякий ученый, работающий в сфере какой-нибудь частной науки, - говорят нам, - изолирует из социального целого известный комплекс явлений, на котором и сосредоточивает свое внимание. Если он и касается зависимости между данным комплексом и другими сторонами общества, то лишь попутно и мимоходом. Экономист, например, выделят особый круг явлений, называемых хозяйственными, и всю свою энергию посвящает их изучению; зависимости же между экономическим строем и правопорядком или различными идеологиями он касается лишь случайно и мимоходом. Так же поступает в своей сфере юрист и всякий другой исследователь. Такими образом, остается незатронутой вполне самостоятельная проблема - изучение причинного соотношения всех сторон общества, которая относится уже к сфере социологии. В современной социологической литературе появился ряд исследований по "социологии религии", "социологии искусства", "социологии прессы", моды и языка. Причем социологическое изучение понимается обыкновенно именно как изучение каждого из перечисленных явлений в причинной связи со всеми другими сторонами общества. Интересно, что в таких случаях, когда говорится об изучении взаимоотношений всех социальных элементов, фактически главное внимание уделяется зависимости всех их от одного из них - экономики. Здесь, конечно, не обошлось без влияния идей марксизма, как бы это ни пытались оспаривать сами авторы. Конкретно-социологические исследования, будучи применением теории исторического материализма к анализу каких-либо конкретных процессов, в свою очередь дают материал для дальнейшего углубления и развития теории, точно так же как и исследования других социальных наук, особенно истории" /100, с.14 -15/.
Высказанная Оранским идея о сложной структуре социологического знания в настоящее время получила признание и дальнейшее развитие. В социологии выделяют три уровня - общая социологическая теория, частные социологические теории, конкретные социологические исследования.
2. Другая часть философов, опираясь на идею Бухарина о тождестве исторического материализма и социологии, заявила, что социология - это составная часть философии [С.Я. Вольфсон "Диалектический материализм" (Минск 1922), З.Е. Черняков "Социология в наши дни" (JL-M., 1926), С.З. Каценбоген "Марксизм и социология" (Саратов, 1926), А.Ф. Вишневский "Исторический материализм" (Ростов н/Д., 1927) и др.].
3. Существовала также концепция, представители которой в историческом материализме выделяли философский (материалистическое понимание истории) и социологический (общая теория общества) аспекты [В.В. Адоратский "Программа по основным вопросам марксизма" (М., 1923), И.П. Разумовский "Курс теории исторического материализма" (М., 1928) и др.].
4. Часть философов считала, что марксизму вообще чужда какая-либо социология. Крайней степенью нигилистического отношения к социологии было то, что они исторический материализм сводили лишь к методологической науке. В их понятии исторический материализм - это не что иное, как "диалектика истории".
Н.А. Карев писал: "Диалектический материализм изучает формы движения действительности, имеющие место в процессе развития - в природе, в обществе и человеческом мышлении. Совершенно естественно, что категории диалектического материализма, поскольку они находят применение в какой-нибудь одной из областей материальной действительности, в природе или в обществе, или поскольку они прилагаются к человеческому мышлению, должны приобретать несколько своеобразный характер, должны конкретизироваться, включать в себя содержание именно данной конкретной формы движения. Постольку мы различаем, с одной стороны, материалистическую диалектику, как общую теорию, общую методологию познания, а, с другой стороны, те категории, которые эта общая теория развивает в приложении к отдельным областям действительности. Таким образом, мы получаем, с одной стороны, диалектику природы, представляющую собой не что иное, как методологию естествознания, с другой стороны, мы получаем исторический материализм, диалектику истории, которая представляет собой методологию общественных наук как приложение диалектического материализма к изучению истории общества" /47, с.6/.
Представители антисоциологического направления отрицали не только право социологии на самостоятельное существование, но и сам термин "социология". Данное слово для них выступало синонимом абстрактной, идеалистической буржуазной науки об обществе. Такая точка зрения была присуща и механистам [В. Сарабьянов "Исторический материализм" (М., 1922) и др.], и сторонникам академика A.M. Деборина - редакторам и сотрудникам философского и общественно-экономического журнала "Под знаменем марксизма" - И.К. Луппол "Ленин и философия. К вопросу об отношении философии к революции" (М.-Л., 1924), Н.А. Карев "Исторический материализм как наука" (Под знаменем марксизма.- 1929. № 12) и др.].
И.К. Луппол писал: "В самом деле социология есть наука об обществе, об обществе вообще, об обществе как таковом. Независимо от направлений буржуазные социологи толкуют о различных явлениях естественных, но имеющих отношение к обществу (физическая среда, климат и т.п.), и общественных (население, государство, право и т.п.) в применении к таковому "обществу вообще".
Нельзя, конечно, сказать, чтобы подобные социологи не знали истории и тех ступеней, которые проходил в своем развитии человеческий род, однако, общими их недостатками является плохо понимаемая историчность объекта исследования, а также неучитывание момента конкретности социальных явлений. Между тем марксизм отказался от понятия "общества вообще" именно в силу его антиисторичности и абстрактности. Нельзя говорить о законах народонаселения вообще, поскольку каждая общественная структура имеет свои законы народонаселения. Нельзя говорить о раз навсегда данных законах влияния географической среды, поскольку это влияние различно в различных общественных формациях. Еще Плеханов говорил, что если даже и принять географическую среду за нечто постоянное, то влияние этой постоянной величины на общество есть величина переменчивая.
Попытаться мыслить исторический материализм как социологию значит столкнуться с этим непреодолимым препятствием, которое ставится, кстати сказать, самим историческим материализмом. Поправка, гласящая, что исторический материализм есть социология классового общества, принципиально не изменяет дела, так как история знает несколько классовых обществ. "Познание,- говорит Энгельс в "Анти-Дюринге", - здесь (в науках исторических) по своему существу носит относительный характер, ограничивается выяснением связей и следствий известных, существующих только для данной эпохи и данных народов и, по своей природе, преходящих общественных и государственных форм".
Последовательность, - продолжал Луппол, - требовала бы таким образом от марксистов-"социологов" считать исторический материализм социологией исторического общества", но это означало бы, разумеется, совершенно необоснованное и неосновательное сужение исторического материализма, ибо исторический материализм, как методология изучения социальных явлений, применим не только к капиталистическому обществу.
По существу, дело рисуется в следующем виде: диалектический материализм есть методология исследования и общественных и естественных явлений. В применении к области социальных явлений (соответственно к наукам социальным) диалектический материализм конкретизируется как материализм исторический. Последнее название и не означает ничего иного. Таким образом, исторический материализм есть методология истории, политической экономии, науки о праве и государстве и т.д." /85, с.155 -156/.
Луппол следующим образом обосновывал отрицание за историческим материализмом функций марксистской социологической науки: "Из всех терминов, которые марксизм принимает для выявления своих различных сторон, теория научного коммунизма стоит ближе всего к "социологии". Если угодно, именно теория научного коммунизма и есть "марксистская социология". Мы говорим "Если угодно", потому что, приближаясь по форме больше всего к "социологии", теория научного коммунизма по существу как раз упраздняет социологию. Таким образом, и с этой стороны термин "социология" следует признать в глазах марксиста неудачным. Наконец, если исторический материализм есть социология, как таковая, а не метод, приводящий к теории научного коммунизма, то и диалектический естественнонаучный материализм есть биология, как таковая, а не метод, приводящий к эволюционной теории дарвинизма, а такое решение проблемы, разумеется, неправильно" /85, с.157/. Представители группы Деборина принижали теорию исторического материализма, отрицали за ней функции социологии, рассматривали ее только как методологическую науку.
В 20-е годы, как в марксистской, так и в немарксистской литературе, широкое распространение получили позитивистские и натуралистические трактовки общественных явлений. Суть "позитивного метода" и позитивистской социологии заключалась в признании натурализма, т.е. при изучении общества опирались на аналогичные законы развития природы, а социология рассматривалась как часть естествознания, или можно говорить о биологизации общественных процессов. Одновременно с этим имели место и механистические взгляды на общественные явления. Для механистов было характерно сведение исторического закона к механически понимаемым причинности, необходимости, повторяемости, а также отрицание случайности, замена причинной связи функциональной и т.д. Механицизм не представлял собой однородного и сплоченного направления, его представителей объединяли некоторые общие принципы, в первую очередь, искажение или отрицание диалектики. Теоретическими источниками механицизма являлись субъективно-идеалистические взгляды А.А. Богданова, а также позитивизм и механистические взгляды и тенденции, присущие естествознанию.
Имели место такие течения, как "социальный дарвинизм", "фрейдизм", "социальная рефлексология", "фитосоциология", "зоосоциология", "социология эмпириомонизма", "физиологическая социология", "социальный энергетизм", "ликвидаторство философии и социологии". Все эти течения имели различные теоретические источники и естественнонаучную ориентацию, а их представители приходили к разным социально-политическим выводам, давали разные политические прогнозы.
Наиболее распространенными и оказывающими огромное влияние на студенчество и интеллигенцию в начале 20-х годов были различные варианты биологизации общественных процессов. Делались попытки соединить дарвинизм с марксизмом, идеи Фрейда и Маркса.
Для развития социологии в России после революции, в отличие от развития социологии на западе, был свойствен отход от психологических воззрений к самым крайним формам биологизма. Во многом это было обусловлено обострением всех социальных противоречий в период революции и гражданской войны. Наглядным примером этому может служить изменение взглядов Сорокина. Так, если в годы первой мировой войны он неоднократно отмечал, что социология должна опираться только на психологию, а не биологию, то уже в начале 20-х годов его взгляды были диаметрально противоположными. В "Системе социологии" он уже указывал: " Социолог может и должен строить свою дисциплину на данных биологии, он обязан считаться с ними; больше того, там, где это возможно, он должен сводить изучаемые им процессы к их биологическим основам" /146, т.1 с.15/.
Биологические основы общественной жизни, по мнению Сорокина, зависят в основном от физиологии высшей нервной деятельности людей, так как психологические явления в "чистом" виде невозможно объективно научно наблюдать, то социолог должен ограничиться только изучением наблюдаемого поведения людей. Такие взгляды свидетельствовали о переходе социологов на позиции бихевиоризма, когда психическая деятельность человека сводилась к чисто биологической, а взаимодействие организма, или социального "агрегата", с внешней средой рассматривалось как "стимул-реакция".
Для Сорокина главной причиной социальных изменений выступал биологический фактор - количество и качество питания, поступающего в организм различных людей. В ряде своих статей, напечатанных в журнале "Экономист", он объяснял именно "колебаниями кривой питания" не только психологию, идеологию, мораль, религию, социальную дифференциацию, но и победу Октябрьской революции: ".. .при наличии определенных условий массовый голод вызывает изменения социально-экономической организации голодающего общества в сторону приближения его к очерченному принудительно-государственному и государственно-социалистическому типу" /139, с.24/. "Одним из довольно частых социальных эффектов массового голода, - отмечал Сорокин, - служит изменение экономической, а, в связи с нею, и всей социально-политической структуры голодающего общества" /139, с.23/.
Сорокин писал, что "существует функциональная связь между колебанием кривой питания общества и варьированием ею идеологии. С изменением первой "независимой переменной" (ceteris paribus) меняется и "идеология общества", и меняется в том же направлении. В "эпохи Голода" это изменение сказывается в усиленной и успешной прививке членам общества такой идеологии, которая при данных условиях благоприятствует насыщению голодного общественного желудка, и в падении успеха идеологий, препятствующих - мешающих - этапу насыщения. Обратное происходит в эпохи перехода общества от голодного к сытому состоянию. Таким образом, я утверждаю, как бы это ни казалось парадоксальным, существование функциональной связи между количеством и качеством калорий, поглощаемых обществом, и сменой успеха или неуспеха ряда идеологий, циркулирующих в нем" /140, с.3 -4/.
Как утверждал Сорокин, изменение идеологий под влиянием этого фактора может осуществляться довольно многообразно и очень разнородно по своей конкретной форме, и следующим образом подробно остановился на наиболее близких к нам социалистически-коммунистических и уравнительных теориях, воззрениях и идеологии.
"Пока общество или огромная часть его сыта (дефицитно и сравнительно), нет никакой необходимости в коммунистически-уравнительных актах и поступках, вроде насильственного отнятия, грабежа, поравнения богатств и пищевых скопов агрегата. И без этих мер - люди сыты. В таком состоянии у них устанавливаются соответственные формы поведения, рефлексы и убеждения, запрещающие посягать "на чужое достояние", признающие "собственность священной", "отнятие чужого добра - недозволенным" и т.д.
Но вот наступает голод. Допустим, что все другие меры (ввоз продовольствия, эмиграция, завоевание другой группы и т.д.), кроме захвата богатств и "скопов" у богачей данного общества, не покрывают голод. В таких условиях пищетаксис толкает голодных к захвату, разделу и "коммунизации" этих последних, как к единственному средству утоления голода. Чтобы такое поведение было возможно, необходимо "развинчивание" и подавление всех, мешающих этому рефлексов, в том числе и речевых и субвокальных (убеждений). Иначе они будут мешать тем актам, к которым сейчас толкает пищетаксис. В таких случаях пресс голода действительно в первую голову начинает давить них, подавлять рефлексы (и убеждения), препятствующие его утолению, прививать и усиливать рефлексы (и убеждения), (вроде: "собственность священна", "отнятие чужого достояния недопустимо" и т.д.), "оправдывающие", "мотивирующие", благоприятствующие совершению актов, требуемых пищетаксисом. ("Собственность - кража", "да здравствует экспроприация эксплуататоров", "захват богатства - великое и справедливое дело" и т.д.).
Поскольку обладатели таких скопов препятствуют захвату их достояния, пищетаксис прививает рефлексы и убеждения, "одобряющие" применение насилия и борьбы с "буржуями".
Это значит: голод у голодных, поставленных в указанные условия, должен вызывать появление, развитие и успешную прививку коммунистически-социалистически-уравнительных рефлексов, в частности, рефлексов речевых и субвокальных (убеждений), иными словами, "коммунистически-социалистической идеологии". Последняя в таких голодных массах находит прекрасную среду для прививки и распространения и будет "заражать" их с быстротой сильнейшей эпидемии.. Совершенно неважно, под каким соусом она будет подана и как обоснована: по методу ли Маркса или Христа, по системе ли Бабефа, Руссо и якобинцев, или по системе Катилины и анабаптистов, на принципе ли "прибавочной ценности" и "материалистического понимания истории", или на принципе Евангелия: "кто имеет две рубашки - пусть отдаст одну неимущему"..
Эти обосновывающие, мотивирующие и оправдывающие "тонкости" массе совершенно неважны, они ей недоступны, она ими и не интересуется. Это - "соус", для нее совершенно не имеющий значения. А важно лишь то, чтобы идеология благословляла на акты захвата, раздела, поравнения, чтобы она прямо на них наталкивала, их одобряла. А почему, на каком основании - это дело десятое. Если какое-нибудь обоснование есть - отлично. Если нет тоже не беда..." /140, с.4-5/.
"Такова в основном связь между колебанием питания и колебанием идеологии.
Значит, для успеха таких идеологий необходимы два основных условия:
1) резкий значительный рост дефицитного или сравнительного голодания масс, при невозможности утоления его иными путями,
2) наличность имущественной дифференциации в стране. Чем резче будут оба условия, тем при равенстве прочих условий подъем успеха коммунистически-социалистической идеологии будет быстрее и сильнее, тем легче она будет прививаться к голодным, тем больше будет ее успех" /140,с.5/.
Под "пищетаксисом" Сорокин в своих статьях подразумевал возникающее при неутоленном голоде, как у отдельного человека, так и у массы людей, могучее стремление, или "тяга", к пищевым объектам (или их эквивалентам, например деньгам, позволяющим приобрести на них пищу), с целью овладения ими и утоления голода. Это стремление, или тяга, по его мнению, является одним из самых сильных стремлений в любом голодном организме, оно почти непреоборимо /139, с.25/.
"Посему, - считал Сорокин, - исследователю жизни идеологий, механизма и закономерности их подъемов, падений, колебаний и смены нельзя игнорировать число и качество калорий, поступающих в организм общества. Часто разгадка многих загадочных явлений в сфере общественных настроений и верований лежит в колебании этой последней "переменной"" /140, с.32/.
В 20-е годы не было, пожалуй, ни одного крупного ученого-биолога, который не высказывался бы в своих работах по основным проблемам теории общества. К биологическому объяснению общественных процессов склонялись не только биологи, но и физиологи, пытаясь построить социологическую теорию на основе стихийного, бессознательного естественноисторического материализма. В данном случае биологизация общественных явлений сочеталась с психофизиологизацией поведения человека.
Такая попытка была сделана профессором (впоследствии он стал советским академиком) В.М. Бехтеревым. В основе его нашумевшей в свое время книги "Коллективная рефлексология" (Петроград, 1921) лежала мысль, что только биология дает социологии "прочный объективный базис", а психология как субъективная наука, наоборот, делает ее положение шатким.
Бехтерев отмечал, что "...не должно быть в социологии психологических доктрин, как доктрин субъективного характера, и социология, чтобы быть наукой строго объективной, должна опираться главным образом на две науки - биологию и разрабатываемую мною рефлексологию, из которых последняя должна заменить собой психологию всюду, где дело идет о познании сторонней человеческой личности и, в частности, сторонних индивидов, входящих в состав коллектива" /10, с.6/.
Основу общественной жизни Бехтерев видел в "коллективных рефлексах", под которыми он подразумевал реакции коллективов людей, на различные стимулы-воздействия. Бехтерев и его сторонники сводили все, даже самые сложные формы человеческой деятельности, к простым актам рефлекторного поведения. В связи с этим им объяснялось развитие революций и других общественных движений. При этом Бехтерев считал, что социальная и духовная жизнь людей не зависит от экономических процессов.
Так как только благодаря рефлексологии как методу можно будет исключить всякий субъективизм при изучении человеческой личности, то рефлексология должна лежать в основе изучения социального мира. Коллективная рефлексология выступает промежуточным звеном между двумя науками - рефлексологией и социологией.
Остановившись подробно на коллективной рефлексологии и социологии, он подчеркивал, что "имеется не только много точек соприкосновения, но и тесная внутренняя связь между этими научными дисциплинами, из которых одна изучает возникновение, развитие и установку коллективных проявлений или поведение общественных групп, тогда как другая - социология - изучает строение и жизнь самой собирательной личности и взаимодействие и соотношение общественных сил, главным образом в связи с разнообразными условиями, как, напр., расовыми, экономическими, отчасти политическими, географическими, климатическими и другими. Нет надобности говорить, что эти факты не остаются без значения и для коллективных проявлений собирательной личности, но тем не менее их руководящее влияние на строение и жизнь самой собирательной личности и на соотношение общественных сил - стоит вне всякого сомнения. А это все и составляет область социологии как науки о строении и жизни общества в определенных условиях, как изучение жизни общества в условиях времени, следовательно, того или другого периода развития цивилизации и культуры, составляет предмет исторических наук" /10, с.30/.
"С нашей точки зрения, - продолжал Бехтерев, - социология изучает установление самой общественной жизни, причины социальных явлений, их следствия и взаимоотношение между индивидами, не задаваясь целью проникнуть в самый механизм развития социальных явлений, который относится всецело к задачам коллективной рефлексологии. Социология изучает общественные установления и общественные факты и явления, а также их взаимоотношение, прилагая к ним, где нужно, психологическое resp.рефлексологическое объяснение. Но собственно исследование проявлений массовой, или коллективной, соотносительной деятельности не входит непосредственно в ее задачи. Она их только прилагает к объяснению тех или иных общественных событий, из чего выясняется, между прочим, особое значение коллективной рефлексологии для социологии /10, с.30/.
"Далее, одной из существенных задач социологии, без сомнения, является изучение сотрудничества и классовой борьбы, которая приводит постоянно к достижению прав, а затем и к достижению власти обездоленными классами народа и к ослаблению общественной роли господствующих до того классов. Если процесс сотрудничества и соглашения обычно приводит к усилению группы вступающих в сотрудничество сочленов, то процесс борьбы связывается с взаимным ослаблением участников борьбы, которая приводит в некоторых случаях к господству третьего элемента, иногда даже стороннего хищника. Последний в этом случае, пользуясь ослаблением данного общественного организма, легко им овладевает в собственных интересах. Так было с некоторыми из городских республик Аппенинского полуострова, напр., Флоренции. Так было и в позднейшие времена с Польшей. Все эти факты составляют материал социологии, как борьба за существование есть материал биологии. Но выяснение самого процесса борьбы, ее поводов и развития ее в том или ином направлении есть материал коллективной рефлексологии. Возникновение общественных рефлексов и поводы к ним, равно как их направление и проявление - это бесспорный предмет общественной, или коллективной, рефлексологии, тогда как результаты этой борьбы, как они проявляются в жизни общества, являются предметом ведения социологии. Равным образом социально-экономические условия страны, приводящие борьбе классов, составляют область социологии. Ясно, что обе научные дисциплины сливаются друг с другом в значительной части, но задачи одной - изучить возникновение, поводы к нему и самый процесс развития коллективных рефлексов, задачи другой - учитывать результаты и условия соотношения общественных сил, их столкновения, борьбу и соглашения" /10, с.30 -31/.
Различие, существующее между коллективной рефлексологией и социологией, Бехтерев объяснял следующим образом: "Для социолога не существенно знать, как образуется и какие изменения происходят в деятельности и реакциях коллектива по сравнению с реакциями и деятельностью отдельных индивидов. Он может, конечно, этим интересоваться, но это не его прямая задача, тогда как он естественно признает своей задачей выяснение взаимоотношений между социальными группами, как и самый факт установления социальных группы или коллективов. Таким образом, изучение способа возникновения коллективных групп и особенностей коллективной деятельности по сравнению с индивидуальной - дело коллективной рефлексологии, тогда как выяснение количества коллективов, их особенностей и взаимоотношения между этими коллективами в среде того или другого народа есть дело социолога" /10, с.32/.
Бехтерев выделил 23 универсальных закона, действующих, по его мнению, как в неорганическом мире и в природе, так и в сфере социальных отношений. На основе физических законов он пытался объяснить такие сложные социальные процессы, как развитие и преемственность культурных традиций, образование социальных общностей, динамику общественных взглядов и настроений и т.д.
Бехтерев отмечал, что "...наблюдение и опыт приводят нас к выводу, что основные законы соотносительной деятельности собирательной личности те же, что и для всей вообще живой и неживой природы. Здесь путем анализа раскрываются те же общие космические законы, как закон сохранения энергии, тяготения, отталкивания, противодействия равного действию, подобия, ритма, энтропии, эволюции, дифференцировки, обобщения или синтеза, приспособляемости, отбора, инерции и т.п. Мы увидим, что мир управляется одними и теми же основными законами, общими для всех вообще явлений как неорганических, так и органических и надорганических, или социальных, о чем подробно будет речь в последующем изложении. Иначе и быть не может. Если мир живой природы является результатом превращения и осложнения неживой природы путем эволюции, а в этом естественнонаучное мировоззрение не дает основания ни на минуту сомневаться, то спрашивается, почему должны быть одни законы для неорганического мира, другие для органического и третьи для надорганического мира. Если бы это было иначе, то мы должны были бы признать существование двух или даже трех миров, не имеющих между собой ничего общего, или что какое-то чудо разделило не только наш земной мир, но и вселенную на два или три несоизмеримые между собой части, что представлялось бы явным абсурдом" /10, с.26/.
Рассмотрим пo-подробнее один из этих законов - "закон противодействия равного действию". Бехтерев, объясняя его, писал, следующее: "Дело идет здесь о законе, по которому общественные движения, проявляемые различными социальными группами при условиях взаимоотношения последних друг с другом, противодействуют одно другому таким образом, что нарастание одного общественного движения вызывает стремление к противодействию со стороны другого общественного движения, ему противоположного. Так, сильное развитие национализма дает толчок к развитию социализма, и, наоборот, с другой стороны, сильная власть приводит к усилению оппозиции. При развитии анархии в стране возникает стремление в других группах поддержать власть и установить единение.
Во всех подобного рода случаях противодействие нарастает по мере того, как развивается данное общественное движение.
Общественно-политическая жизнь складывается из стремлений различных партий или кружков и двигается обыкновенно зигзагами то с перевесом влияния со стороны одной из партий, то с перевесом влияния со стороны других партий в зависимости от их силы. Но бывают моменты истории, когда наступает межпартийный конфликт, приводящий к общественному кризису.
Всякое новое общественное движение встречает ту или другую оппозицию со стороны определенных общественных кругов. Но когда одно из общественных движений получает преобладающее значение, против него начинают действовать объединенные силы различных партий. Так, деспотическое управление подготовляет революцию, революция, в свою очередь, подготовляет контрреволюцию.
Всякое вообще открытие или изобретение, будучи осуществлено, стремится получить распространение в окружающей среде, и затем это распространение идет все дальше и дальше, встречая сопротивление, с одной стороны, в косности среды и в противодействии со стороны тех изобретений, которые сталкиваются с новым изобретением. Допустим, что речь идет об изобретении электрического освещения. Известно, что распространению его препятствовала, и до сих пор препятствует, с одной стороны, косность народных масс, а с другой стороны - противодействие со стороны представителей газового и аужровского освещения. В конце концов, во всех таких и аналогичных случаях придется путем подробного анализа признать, что противодействие равно действию, будучи противоположным ему по направлению.
С другой стороны, если мы имеем давление со стороны власти на те или иные общественные слои, то и в этом случае возникает оппозиция со стороны борющихся кругов общества, которая нарастает с тем большей энергией, чем большую реакцию проявляет правительственная власть, и в результате инертность массы и оппозиция достигаю той степени, которая уравновешена реакцией. Всякая революция, кроме инертности в массах, встречает сопротивление в контрреволюционных, более умеренно настроенных элементах, вследствие чего и здесь противодействие должно быть равно действию и противоположно по направлению.
В борьбе партий сила одной партии встречает сопротивление со стороны других, и первая будет распространять свое влияние до тех пор, пока противодействие со стороны других партий не окажется равным ее силе, будучи противоположным по направлению. Также и в войнах действие одной силы будет преодолевать противодействие противоположной ей силы до тех пор, пока это противодействие не достигнет равенства действию, будучи противоположно ему по направлению.
В виде реакции против стремлений буржуазных классов развиваются в обществе социалистические тенденции, в виде реакции против войн развивается пацифизм и интернационализм.
Если с течением времени патриотизм в одних слоях населения слабеет под влиянием интернационалистических взглядов, он непременно усиливается в других слоях. Так, в России при большевистском движении во время революции, когда солдаты под влиянием интернационалистической пропаганды отказывались сражаться, стали возникать батальоны смерти, офицерские батальоны чести и женские батальоны, явившиеся реакцией против большевизма.
Вообще, при всяком усилении того или другого общественного движения, как бы в противовес ему, начинает развиваться другое общественное движение, ему противодействующее. Таким образом, каждый раз, при нарушении равновесия между отдельными слоями, в обществе возникает, в свою очередь, стремление в нем к выравниванию нарушенного равновесия путем противодействия.
Борьба партий, - продолжает Бехтерев, - также руководится данным законом, и каждый раз, когда одна партия берет перевес, против нее надвигаются другие партии, которые в случае надобности образуют блок. На том же основании правительство в конституционных странах вынуждено линию своего поведения сообразовывать с большинством парламента, которое образуется либо одной более сильной правительственной партией, либо блоком нескольких партий, против которого борется, в свою очередь, оппозиция.
В этом направлении все стремления оппозиции направлены к противодействию большинству и к достижению в тех или других вопросах соответствующей компенсации.
Но наступают моменты в истории, когда всему государству как целому грозит величайшая опасность или бедствие, как это случается, например, в период войн, и в таком случае в целях устранения этой опасности происходит как бы слияние всех партий, причем даже партии, при других условиях составлявшие оппозицию правительству, стараются в этих случаях оказать ему поддержку.
Иначе говоря, в целях возможного предотвращения грозящей опасности все силы в государстве сливаются воедино и обыкновенно нет разномыслия в отношении достижения обороны государства не только между партиями, но и между народными представителями и самими правительствами. При этом обычно правящие сферы реорганизуются в так называемое коалиционное министерство, дабы достигнуть еще большего единения сил в целях противодействия внешней опасности.
В силу означенного закона при недостаточности сил одной группы в помощь возникают коалиции и блоки. Тот же закон имеет значение и по отношению к столь крупным коллективам, как народы и государства..."/10, с.248 -250/.
Бехтерев стал одним из основателей нового направлений психологического исследования - социальной (или общественной) психологии. Большой заслугой Бехтерева является разработка учения о коллективе.
Основными представителями "физиологической coциологии" были Г.П. Зеленый и В.В. Савич. Г.П. Зеленый, талантливый ученик школы акад. И.П. Павлова. В 1909 г. на одном из заседаний столичного философского общества он впервые в России заговорил о применении теории условных рефлексов в социологии при изучении социальных групп и общества в целом. Позднее эти идеи были им развиты в ряде статей на немецком и русском языках. Данные публикации вызвали полемику в социологических журналах, особенно в США. При обсуждении доклада Зеленого Кареевым впервые был употреблен термин "рефлексология", который со временем заменил в России термин "бихевиоризм" /132, с.348/. Некоторое время Зеленый был членом Научного общества марксистов. Он утверждал, что так как психологические явления в "чистом" виде невозможно объективно научно наблюдать, то социолог должен ограничиться только изучением наблюдаемого поведения людей /57, с.29/.
По мнению В.В. Савича, возникновение и развитие религии связано с "типом сексуальности", а крупного производства, буржуазии и классовой борьбы - с "пищевой реакцией". Рассматривая роль "пищевых реакций", он отмечал что "Переходя к роли пищевых реакций в определении поведения, мы прежде всего сталкиваемся у некоторых видов с врожденной реакцией заготовки запасов пищи. Так, белка старается прятать орехи даже в комнате, хотя бы в ковер. Эти инстинктивные реакции у человека с лихвой возмещаются условными связями" /126, с.97/.
Ведь человек давно понял, что для того чтобы обезопасить себя от голода, необходимо наладить производство пищевых продуктов. "Неудивительно, что организация производства делается важным вопросом. Как всегда, и тут средства с течением времени становятся самодовлеющею целью. Ведь условные связи порой могут побороть и безусловные реакции; а тут они основаны на важнейших пищевых реакциях. Так мало-помалу возникает крупная буржуазия с ее культом производства во что бы то ни стало и чего бы это ни стоило. Возьмем Рокфеллера. Ведь он работает постоянно, запасы свои умножает все больше и больше, хотя давно уже потерял возможность сам использовать эти запасы. Всякий инстинкт был бы давно удовлетворен, а в реакциях условных нет предела. Ясно, что привычка к накоплению руководит автоматически, и тут родится целая философия главенства экономических факторов. При таких успехах отдельных лиц должна быть масса, которая находится в совершенно иных условиях. И это дает начало зависти. Суть этой реакции лучше всего видна из постоянно наблюдаемого факта: часто собака уже сыта и отказывается от предложенной еды, которая стоит перед нею. Приведите теперь другую собаку, и первая сейчас начнет ворчать, огрызаться и в конце концов с жадностью слопает весь свой корм. Тут пищевая реакция возбуждает агрессивную, благодаря чему может случиться потасовка, даже Барбоса с Полканом. А агрессивная реакция, в свою очередь, усиливает пищевую. Получается нарастание реакции.
Итак, пищевая реакция может усилить агрессивную. В философском освещении это нарастание агрессивности вы явилось в теории борьбы классов, обездоленных в пищевом отношении, против тех, кто слишком хорошо удовлетворен. Действительно, в известные эпохи пищевые реакции так выступают на первый план, что изменяют главные устои морали: появляется так называемая меркантильная мораль, базирующаяся на преобладании роли пищевых инстинктов, как она была раньше основана на преобладании защитных. Теперь, в век меркантилизма, идеал стараются воспитать на совершенно других основаниях, - и вот проповедуют трудолюбие, осторожность, бережливость. Эти качества теперь дают успех, как прежде храбрость, отвага, щедрость. Эти добродетели проявляются и культивируются в известные периоды у совершенно разных народов. В архитектуре вместо храмов и дворцов строят фабрики и заводы, театры; воин потерял свой ореол, купец является почетным названием, чего раньше не было вовсе. Пищевые реакции - школа трезвого мышления: тут дай синицу руки, а не сули журавля в небе. Такое преобладание может длиться долго, но рано или поздно случится крушение, будет ли это война или революция. В подобном обществе существует очень неравномерное распределение земных благ, мало-помалу это влечет усиление агрессивных peaкций, стимулированных пищевыми. Начинается вновь сильная и открытая борьба классов, а это отражается в сознании, как идеализация борьбы, а не пацифизм. Одним словом:
А он мятежный просит бури,
Как будто в бурях есть покой...
Во время катаклизм перевес переходят к защитным реакциям, побеждают те, кто сразу это учел, и оттого обычно люди, ушедшие с головой в производство, остаются за бортом. А без них расстраивается экономическая жизнь страны, разваливается окончательно, теперь ведь совершенно не учитывают экономических отношений. А в результате голодовка. И только тогда, при общем обнищании страны, встает "во весь рост значение пищевых реакций: голод извратил все отношения, даже материнский инстинкт спасовал перед ним, и вот матери уже едят своих детей! При таком каннибальстве нет никаких условий правильного развития..." /126, с.98 -99/.
"Метод условных рефлексов, - подчеркивал Савич, - позволяет изучать влияние голодовки на функцию мозга.
Оказывается, что происходят значительные колебания. В первую фазу можно наблюдать повышение возбудимости мозга: оно наблюдается на резком увеличении пищевых рефлексов; потом наступает фаза падения тормозных процессов. Теперь условные тормоза дают слюну. Дифференцировка пропадает. Соотношение между основными процессами возбуждения и торможения потеряно. Если голодовка продолжается еще дальше, падает уже возбудимость мозга; все условные рефлексы сильно уменьшены или даже пропали совершенно. Эти данные, полученные на собаках, хорошо согласуются с наблюдениями над людьми. Сперва - повышенная активность, потом происходит исчезание тормозов. Это как раз эпоха голодных бунтов. Даже выдержанные немцы устроили погром в Берлине, хотя у них тормозы отличаются особой стойкостью и "verboten" есть высший закон. Затем фаза голодовки, когда молча умирают. Пропадает даже аппетит. Апатия царит безраздельно. Сильный голод никогда не вызовет бунта: вся и все подавлено. Итак, мы видим полное совпадение данных, полученных от собак, с данными наблюдениями над людьми" /126, с.36 -37/.
Савич на примерах доказывал, что "нами управляют инстинкты, или условные связи, вырастающие на почве их". Он не видел никакого принципиального отличия человека от животного. "Если наши поступки вытекают из инстинктов, - писал он, - если химизм крови определят доминирующею роль данного инстинкта в определенное время, то мы не видим никакого принципиального отличия человека от животного. И у него все то же самое. Разница лишь та, что у животного условных связей гораздо меньше, они ближе к безусловным, и оттого отношения животных к внешнему миру более примитивны, и оттого там меньше ошибок. Правда, там нет Ньютонов, зато нет и Дон-Кихотов! Там мельницу не примут за великана! У человека добраться до инстинкта часто трудно, так развита сфера условных отношений. И только дети дают возможность заглянуть ближе, ибо у них еще мало развиты условные связи. При преобладающей роли какого-нибудь инстинкта и связи образуются преимущественно на почве его, и оттого все условные отношения, возникающие на нем, приобретают на время чрезвычайную силу, пока, наконец, инстинкт не будет удовлетворен, и тогда доминирующая роль перейдет к другому. Вот отчего и можно сказать, что человек есть горилла, вооруженная пулеметом. Обезьяной его можно назвать потому, что в конечном счете им руководят все те же инстинкты, как и гориллой. Ведь разница лишь та, что у животного ярко проявляется врожденная реакция, а у человека условная, но она-то возникает все-таки на врожденной. Символом преобладающей роли условных отношений служит формула: "вооруженный пулеметом" (Каутский и зоолог Северцев единодушно считают характерным для человека изобретение орудий в отличие от животных, кои могут пользоваться ими, но не могут изобрести нового). Во время обороны горилла пускает в ход свои страшные зубы - реакция врожденная, человек может обороняться изобретенными пулеметами - и это знаменует чрезвычайное развитие условных отношений.
Далее мы видим, что напряжение инстинктов колеблется, а вместе с этим и условные раздражители имеют разную силу действия. Голодный иначе будет реагировать, чем сытый. Чем меньше удовлетворен какой-нибудь инстинкт, тем резче сказывается он на общем поведении. Таким образом, получается относительное равновесие между ними: удовлетворенный сильный инстинкт меньше проявляется, меньше заявляет о себе, чем слабый, но неудовлетворенный. Поэтому доминирующая роль их постоянно меняется: сегодня ты, а завтра я - вот принцип действия!
Отсюда вытекает с неизбежностью тот вывод, что нельзя строить жизнь на преобладании одной группы инстинктов, как бы сильна она ни была. Жизнь разнообразна и многогранна, и в рамки одного инстинкта никак нельзя ее уложить. Каждый инстинкт может олицетворяться в качестве божества..." /126, с.121-122/.
При доказательстве своих положений Савич опирался на Фрейда: "Влияние пола, пожалуй, никто так сильно не выдвигал, как Фрейд. По нему, все сны имеют эмоциональную половую подоплеку. И на этом надо подробно остановиться. Прежде всего выдвигается то положение, что в снах находят исполнение неудовлетворенных желаний. Оттого в голодные годы было так много и так часто снов с едой, с былыми булками, маслом, сыром и т.д. Теперь опять исчезли эти "съедобные" сны. В тюрьме снится освобождение. Итак, тот инстинкт, который менее удовлетворен, проявляет себя в снах: как Фрейд правильно заметил, мечтает лишь несчастный. И действительно, всякий несчастный, неудовлетворенный инстинкт мечтает, т.е. образует связи все в большем и большем масштабе. Удовлетворение уничтожает на некоторое время напряжение этого инстинкта, оттого доминирующая роль переходит к другому, менее удовлетворенному и т.д. И в это время связи образуются уже на последнем, а не на первом. А с другой стороны, ранее образованные связи на почве этого второго теперь приобретают такую силу, что могут направлять поведение человека. Таким образом, сила каждого инстинкта весьма относительна: доминирующая роль переходит то к одному, то к другому и т.д." /126, с. 102 -103/. Социологические идеи Бехтерева и Зеленого поддержали ученики Бехтерева преподаватели общественных наук братья В.Н. и П.Н. Пипуныровы, которые поставили перед собой цель - определить дальнейшие пути развития научной теории общественной жизни. В.Н. Пипуныров писал: "Рефлексология, окончательно, закрепит объективный рефлексологический метод за социологией, и в творческих усилиях новых поколений будет создана научная социология, как учение об объективной закономерности" /108, с.61-62/. Исторический же материализм, по мнению молодых "марксистов", только лишь наметил научный подход к явлениям социальной жизни, закрепленный "рефлексологией".
На развитие социал-дарвинистского направления в этот период сильное влияние оказало давнее увлечение биологическим направлением русскими немарксистскими социологами. Старая профессура, даже после Октябрьской революции, еще в течение нескольких лет продолжала оказывать значительное влияние на советскую высшую школу.
Нельзя не отметить и влияние, оказанное на общественные науки "рефлексологией" В.М. Бехтерева, развитие объективных методов в изучении психической деятельности человека. Привлечение естественнонаучных концепций для истолкования исторического материализма многими рассматривалось в этот период как "нетрадиционное", научное его развитие. Поэтому некоторые ученые-естественники, положительно относящиеся к новому строю, желая не только овладеть материалистическим пониманием истории, но по-своему его истолковать, делали попытки истолковать материальный источник социального развития в биологических терминах.
Распространению социал-дарвинизма также способствовала активная поддержка этого направления Л.Д. Tpoцким. Например, в своем выступлении в 1923 г. перед слушателями Свердловского института, он открыто утверждал, что марксизм является не чем иным, как применением дарвинизма к человеческому обществу. На такие высказывания социал-дарвинисты опирались и часто цитировали. Также этому способствовали и царившие в России голод и разруха, которые, естественно, вели к выдвижению на первое место биологического фактора.
Сорокин отмечал, что в настоящее время "часть экологии, изучающая взаимоотношения организмов друг к дргу, распалась на две ветви: на зоосоциологию, имеющую своим предметом взаимоотношения животных друг к другу (животные сообщества), и на фитосоциологию, исследующую взаимоотношения растений друг к другу (растительные сообщества)" /146, т.1 с. 12/.
Впервые термин "фитосоциология" употребил pyccкий ученый И.К. Пачосский в 1896 г. (в настоящее время данный термин мало распространен). Пачосский прочитал в Херсонском политехническом институте курс лекций, под этим названием, а в 1921 г. им была издана книга "Основы фитосоциологии". После окончания гражданской войны он переехал в Польшу и преподавал там в ряде университетов. В России перед революцией и сразу после нее был выпущен ряд книг по "фитосоциологии". Их авторы - М.А. Бубликов, В.В. Алехин, Г.Ф. Морозов, В.Н. Сукачев, И.Г. Сыркин и другие считали, что объектом изучения социологии является не только человеческое общество, но и вся живая природа, вплоть до амеб и луговых растений. С точки зрения "фитосоциологов" социология вообще является частью или разделом биологии.
В.Н. Сукачев писал следующее: "По аналогии с социологией, являющейся наукой, предметом которой будет общество людей и задачей которой является изучение взаимодействий между членами общества... [и исследование видов и форм обобществления (Зиммель)], нашу отрасль знания, изучающую также внутренние взаимодействия в растительных сообществах, их виды, формы и их генезис, можно назвать фитосоциологией" /151, с.119 -120/.
М. А. Бубликов в своей работе "Борьба за существование и общественность. Дарвинизм и марксизм" (1926) отмечал, что "социология - есть часть биологии, социальные формы существуют и у растений, и у животных". Он считал, что "биология и социология родственные науки или, говоря точнее, социология - дочь биологии" /16, с.10/. В этой книге сделан уклон в сторону социологии, хотя сам автор по специальности был биологом, а не социологом.
"Борьба за существование, - писал он, - это ось, вокруг которой вертелось колесо исторической жизни человечества; только ознакомившись с ходом процессов борьбы, историк найдет разгадку тех законов, которые управляют судьбами человеческих объединений. Борьба за существование есть гвоздь всей современной жизни человечества: отношения между народами, государствами, классами, - все, что окрещено словом "политика", становится более ясным и понятным, если ее, т.е. политику, рассматривать сквозь призму классовой борьбы.
Борьба за существование лежит в основе всякого рода социальных отношений между отдельными людьми и людскими коллективами, стало быть, на ней, как на фундаменте, воздвигнуто здание современной социологии" /16, с.9/.
При этом закону борьбы за существование он приписывал прямо космический характер, говоря, что "будущие Ньютоны и Эйнштейны, вероятно, раскроют ту роль, которую борьба за существование играет в Космосе. Быть может, те метеоры, обломки планет, которые в виде падающих звезд летят к нашей Земле, суть не что иное, как результат титанической борьбы за существование, идущей в необъятном мировом пространстве" /16, с.8/.
Проведя подробное сравнение учения Дарвина с диалектическим материализмом Маркса, Бубликов сделал вывод, что оба эти великих ученых имеют одинаковое диалектическое миропонимание. Поэтому "...как нельзя более прав Плеханов, когда он говорит, что "теория носящая имя Дарвина, по своему существу есть диалектическая теория". Дарвин открыл диалектику в живой природе, Маркс - в обществе и природе. Диалектика Маркса и Дарвина могут быть поставлены под знаком равенства. Мы здесь имеем полнейший монизм, совершенное единство" /16, с.239/.
В связи с такими взглядами будущее коммунистического общества Бубликов выводил из законов биологии, эта мысль проходит и в других его публикациях. "Эволюционный процесс, следующий по определенному направлению, - отмечал он, - в конце концов приведет уничтожению всякого рода граней - классовых, национальных и государственных. Борьба между людьми прекратится, останется лишь борьба с природой. Неизбежность такого хода эволюции общественности, как фактора общего эволюционного процесса, вытекает не только из высшей морали, но основана на данных биологии, как точной науки" /15, с. 197/.
Социальные отношения животных изучала и "зоосоциология". Представитель "зоосоциологии" М.А. Мензбир своей работе "Формы общественного строя у животных (1922) отмечал, что биология исследует общество вообще "как биологическое, так и социальное". Он считал, что для того чтобы начать изучать общественную жизнь человека "надо исходить из изучения общественной жизни низших животных", даже зачатки душевных явлений надо искать в начальных звеньях цепи животных организмов /91, с.5/. Он указывал, что основной путь любого исследования живой природы - это переход от простейшего к наиболее сложному.
В связи с этим изучение общественной жизни он начинает с рассмотрения семейной жизни у насекомых. Уже в пчелином роде он видит соединение двух начал: семейного и государственного. Ведь пчелиный рой состоит из царицы (плодущая самка), трутней (самцы) и рабочих пчел (недоразвитые самки). Рабочие пчелы в свою очередь делятся на две категории: работниц и нянек. Таким образом, пчелиный рой представляет собой уже монархию. Пчелиная царица становится главою в результате победы, одержанной в борьбе над своими соперницами, так как обыкновенно в улье их рождается несколько, а остается одна.
У муравьев он отмечает республиканскую форму правления. Выделяет муравьев, живущих преимущественно охотой, например, Formica fusca, они представляют собой своего рода охотничьи племена. Другие, такие как Lasiui flavus, стоят несколько выше. Они уже строят хорошие жилища, имеют домашних животных (тлей), за счет которые преимущественно и живут, т.е. они уподобляются пастушеским народам, жившим своими стадами. У этих муравьев отмечается большее стремление к общежитию, чем у охотничьих. Военные действия между ними - это уже столкновение армий, а не единоборство героев, и они уже имеют представление о стратегических движениях и т.д. Высшая категория муравьев - оседлая. Их Мензбир приравнивает к земледельческим народам, и, так как они стоят наиболее высоко, рассмотрение их жизни он уже начинает с того момента, как они появляются на свет. В муравейнике обычно муравьи разделяются на три сорта особей: рабочие муравьи или недоразвитые самки - они составляют основную массу населения; самцы и вполне развитые самки, которые выполняют роль маток. У некоторых видов муравьев существуют и другие категории. Рабочие муравьи имеют большие колебания в росте. Так, у южно-европейских муравьев, кроме рабочих муравьев, существуют для охраны солдаты - особи с безобразно большой головой и огромными челюстями. А у мексиканских муравьев, кроме простых рабочих муравьев, существуют и негодные ни на какую деятельность муравьи с огромным брюшком, они способны только вырабатывать особый сорт меда. А это, по мнению Мензбира, говорит о том, что чем больше развиты муравьи, чем более развита у них общественная жизнь, тем большее разделение труда существует между ними. Из наклонности некоторых муравьев красть личинок и куколок у других делает вывод, что у муравьев существуют и рабы. Он приводит и другие интересные факты из жизни муравьев. Таким образом, по мнению Мензбира, уже в общественном строе насекомых встречается много такого, что существует в человеческих обществах /91, с.8 -15/.
После этого автор переходит к подробному рассмотрению общественной жизни у позвоночных. Сначала уделяет внимание рыбам, потом земноводным (жабам), пресмыкающимся (ящерицам, крокодилам, змеям), птицам и доходит до млекопитающих.
Мензбир подчеркивает, что "...все явления, связанные с жизнью человека и человеческими обществами, могут быть поняты только при расширении рамок тех отделов науки, которые занимаются изучением человека с той или другой стороны. Под социологией в настоящее время мы должны разуметь отдел биологии, занимающийся исследованием и изучением законов образования обществ вообще, и, если социологи не включат в круг своих исследований низших животных, они не найдут корня многих явлений общественной жизни человека. В настоящее время принято считать, что человек отличается от других животных только способностъю творчества. Не обладай человек даром созидания идеалов, идеальных образов и целей, к достижению которых он зачастую стремится во вред своей животной природе, его окончательно нельзя было бы отделить от других животных, с которыми у него так много общих психических явлений, с которыми он одинаково живет, чувствует и мыслит; но не следует считать способность творчества за нечто совершенно разнородное с другими психическими явлениями" /91, с.61/.
Для "фитосоциологов" и "зоосоциологов" основой единства ботаники и зоологии, с одной стороны, и истории социологии, с другой, выступала, по их мнению, свойственная всему живому "общественность", или "общая жизнь" Последнюю они считали могучим "орудием борьбы за существование" и необходимым условием бытия всего живого.
"Фитосоциологи" и "зоосоциологи", опираясь на тот бесспорный факт, что общество есть часть природы, переносили элементарные биологические законы на человеческую историю и, одновременно с этим, характерные черты человеческого общества переносили на животных и растительный мир. Но все же следует отметить, что, несмотря на все недостатки, в работах этих исследователей содержались очень интересные в социологическом плане идеи.
Попытку соединить марксизм с дарвинизмом предприняли также Н.А. Гредескул, Д.С. Садынский, Е.А. Энгель и некоторые другие профессора и преподаватели. Вслед за "фитосоциологами" они считали, что ведущей закономерностью живой природы и общественной жизни является закон приспособления организма к внешней среде. Данное приспособление, в зависимости от поведения организма может быть как активным, так и пассивным. На основе этой закономерности и происходит действие закона естественного и искусственного отбора. Этот закон, но уже в специфической форме, доминирует в человеческом обществе, обусловливая все стороны жизни классового общества: конкуренцию, эксплуатацию, революции и войны.
Большая популярность законов естественного отбора борьбы за существование среди научной интеллигенции советской России в первой половине 20-х годов привела тому, что на их основе даже предпринимались попытки истолковать мышление людей. Так, И.Е. Орлов в книге "Логика естествознания" (1925) писал: "В царстве идей также происходит борьба за существование, гибель огромного большинства и выживание наиболее приспособленных. Посредством указанного процесса разум приспособляется к внешней для него необходимости, к независимым от него законам, определяющим возникновение ощущений, т.е. к тому, что является причиной ощущений" /101, с. 170/. Несмотря на различия во взглядах социал-дарвинисты видели свою задачу в эклектическом слиянии дарвинизма с марксизмом в одно общее "монистическое мировоззрение". Таким образом, они пытались обогатить материалистическое понимание истории. Но все их искания в конечном счете неизбежно приводили к идеалистическому пониманию истории.
Профессор Н.А. Гредескул в своей книге "Происхождение и развитие общественной жизни" (1925) следующим образом пытался истолковать материалистическое понимание истории с позиций биологии. По его мнению, биологическое обоснование основного вопроса социологии является более глубоким и материалистичным, чем социологическое. Сущность его "биологически-исторического материализма" заключалась в следующем: "...внутренняя сущность биологического процесса остается у человека той же самой, что и у животных: это приспособление организма к внешней среде. Человек "видоизменяет" внешнюю среду, но, по мере ее видоизменения, по мере создания им своей собственной, "хозяйственной" среды, сам к ней "приспособляется", - приспособляется биологической "переорганизацией" своего мозга" /28, с.278/. Отсюда он делал вывод, что бытие определяет сознание.
Но в то же время при объяснении механизма общественного развития он высказывал уже прямо противоположные мысли. В основание социального прогресса Гредескул ставил человека как биологическую особь с саморазвивающимся сознанием, в связи с этим экономическая основа общества уже становилась ненужной.
Он считал, что развитие сознания выступало источником не только усложнения мозга, но и различных общественных форм и социальных институтов. Такая точка зрения была типичным идеализмом, хотя Гредескул, по его словам, с самого начала стремился от него отмежеваться. "Развитие мозга, - указывал он, - при одиночной жизни человека, совершенно невозможно, наоборот, в этом случае совершенно явственно наблюдается деградация психической жизни, ведущая к такой же деградации мозга. С другой стороны, развитие общественной жизни может опираться только на развивающийся мозг; чтобы водворить где-либо повышенный тип общественной жизни, надо непременно повысить умственный и нравственный уровень составляющих общество единиц, а повышение такого уровня не может не сопровождаться если не немедленным увеличением, то во всяком случае усложнением строения мозга" /28, с.213/.
Следует отметить, что в качестве одного из идейных источников биологической трактовки общественных явлений выступала социология эмпириомонизма А. А. Богданова.
Во время гражданской войны и в период восстановления народного хозяйства Богданов играл важную роль в Пролеткульте и Социологической академии, издавал новые и переиздавал свои старые работы. После Октябрьской революции основной областью его теоретической деятельности стал исторический материализм, который он рассматривал в духе социального дарвинизма и энергетизма.
"Точка зрения исторического материализма, - писал Богданов, - есть, в основе своей, производственная, или, что то же, социально-трудовая. Труд же есть система действий определенного типа, т.е. двигательных реакций, или рефлексов, по нынешней терминологии, придающая этому термину самое широкое и общее значение. Производство представляет не что иное, как социально-организованную систему рефлексов; и, следовательно, исторический материализм сводится, по существу своему, к "социальной рефлексологии" в настоящем, точном смысле этого слова. Противоречия между двумя точками зрения, таким образом, нет: они относятся одна к другой, как общая и более специальная... Историко-материалистический анализ необходимо оставляет в стороне самый механизм тех рефлексов, которые координируются в системе производства и в производной от нее системе мышления. Этот механизм принимается историческим материализмом как нечто данное, само собою разумеющееся и лежащее вне его компетенции. Между тем, понимание этого механизма дает ключ к решению многих вопросов относительно мышления" /12, с.67 -68/.
Богданов отмечал значимость социальной зоологии, которая в сущности, по его мнению, представляет собой то же самое, что и "социальная рефлексология", но только она специализируется не на изучении человеческих коллективов, и поэтому более общая и более элементарная.
Он пришел к выводу, что для "биологизации общественных наук время пришло" /12, с.95/. Богданов указывал, что "Внесение методов и точек зрения биологических наук в науки социальные необходимо и полезно; так же необходимо и полезно, как в свое время внесение физико-химических методов и точек зрения в науки биологические, как применение математического анализа в физико-химии. Жизнь социальная подчинена всем законам жизни вообще, как жизнь вообще - всем законам движения и энергии. Кто думает иначе в биологии, - виталист; кто думает иначе в социальных науках, тот есть точный гомолог виталиста в этой области, скажем - социал-виталист" /12, с.95/. Он считал, что благодаря биологизации общественных наук в социологию проникнут методы более точных наук, но при этом категорически выступал против непосредственного внесения в общественные науки принципов механики, так как это приведет к нарушению структурного единства и взаимодействия наук.
Формально не отрицая диалектики как метода познания мира, в том числе общественных отношений, Богданов подменил ее так называемой "тектологией", учением об организационных закономерностях, связанных с применением взаимодействующих сил и равновесия при объяснении явлений окружающей действительности. Социология Богданова в целом основывалась на субъективистских началах и имела как негативные, так и позитивные стороны.
В социологии эмпириомонизма в наиболее полной форме нашла свое выражение "энергетическая" трактовка исторического материализма, которая прямо смыкалась с "физиологической социологией" и "рефлексологией". Необходимо отметить, что "энергетический подход" к изучению явлений социальной жизни использовали некоторые немарксистские социологи еще в дореволюционное время. Гак, в сборнике "Новые идеи в социологии" (1914) редакцией было отмечено достоинство "энергетического подхода" как общего социологического метода, которое включалось в том, что он "успешно "разрушает китайскую стену", воздвигнутую социологическим невежеством предшествовавших нам поколений, между так наз. "естественными" и так наз. "гуманитарными" науками" /100, с.18/.
Богданов использовал принцип "энергетизма" для истолкования исторического процесса, для того чтобы "подняться" над "односторонностью" материализма идеализма. В своей книге "Курс политической экономии" Богданов подчеркивал: "...энергии, независимой от труда и познания, в природе нет: каждое из ее конкретных определений исходит из какой-либо социально-человеческой активности" /11, с.298/.
После Октябрьской революции петроградским историком Н.А. Рожковым были предприняты своеобразные попытки подвести "энергетические споры" под принцип "экономического объяснения общественных явлений". Он считал, что только при помощи этой теории можно создать "цельную и изящную модель общественной жизни". "Не представляет затруднений, - считал он, - и философское обоснование теории посредством не только старого философского материализма, но и, - что гораздо важнее и вернее, - нового великого, всеобъемлющего принципа энергии, сводимой современным естествознанием к электричеству: как раз хозяйственная, экономическая жизнь и есть та сфера общественных отношений, в которой энергия природы превращается в энергию общественной жизни, в социальную энергию. И как современная физика сводит все физические явления в конечном счете к электрическим явлениям, объясняя многое и непосредственно этими элементарными процессами, так и современная социология многое в общественной жизни объясняет непосредственно влиянием экономических явлений, сводя все общественные явления в конечном счете к явлениям хозяйственным" /122, с.10/.
Бехтерев также придерживается точки зрения, что " вообще деятельность человеческой личности подлежит закону сохранения энергии". Он указывал: "Общественный процесс есть процесс, обусловленный коллективной энергией отдельных лиц, и всегда проявляется в той или иной деятельности или работе, что все равно, а это является только в результате затрачиваемой энергии.
Нет надобности говорить, что далеко не всегда коллектив выполняет работу совместно всеми своими сочленами более или менее равномерно или одновременно: чаще, по-видимому, первоначальная работа выполняется одними или несколькими лицами, другие же в это время являются только лишь созерцателями, слушателями или, в лучшем случае, подражателями: но тем не менее и здесь дело идет о коллективной работе, только неравномерно распределенной, ибо одни освобождают накопленную энергию, другие перерабатывают получающиеся результаты в форме внешних раздражений в запасную энергию, на что затрачивается всегда та или другая часть имеющейся уже энергии, или же освобождают свою энергию под влиянием подражательного стимула, т.е. со сравнительно малой затратой сил, но так или иначе участие и тех, и других, т.е. целого коллектива, в одной общей работе несомненно.
Общественная или коллективная энергия, таким образом, составляется из совокупности энергий всех участвующих в общей работе лиц. Но необходимо иметь в виду, что проявляемая участвующими лицами энергия, как и во всякой механической системе, не вся переходит в полезную, или действительную, работу: часть ее тратится на преодоление инерции коллектива, на внутреннее трение между участниками работы, на преодолевание внешних препятствий к работе, в чем бы они не проявлялись, и т.п.
Таким образом, только остальная часть затрачиваемой энергии переходит в действительную работу, как это имеет место и при выполнении всякой вообще механической работы" /10, с.226/.
Бехтерев пытался доказать, что "закон сохранения энергии, являясь общим мировым законом, имеет непосредственное приложение к деятельности коллектива, как и к отдельной человеческой личности. Однако до сих пор понятие энергии и принцип ее сохранения в приложении к человеку встречали препятствие в субъективистических воззрениях на человеческую личность, вследствие чего это понятие не могло даже прочно и установиться.
Строго объективная точка зрения, принятая рефлексологией, устраняя вопрос о субъективных явлениях, признает, что каждая личность является в сущности аккумулятором энергии, которая приобретается частью уже вместе с зачатием и плодоношением, впоследствии же при посредстве вводимой пищи и воспринимающих органов как трансформаторов внешних энергий. В свою очередь, запасная энергия переходит в кинетическую и молекулярную работу при сокращениях мышц и отделении желез. При таком взгляде на дело не может быть сомнения в том, что к человеческой личности, как и ко всякому живому существу, вполне приложим закон сохранения энергии, ибо если бы в этом отношении существовало какое-то отступление от закона сохранения энергии, то он перестал бы быть всеобщим и, следовательно, утратил бы свое значение мирового закона.
В настоящее время мы даже знаем, что запасная энергия наших центров содержится главным образом в зернистой части нервных клеток (Niel-евские тельца), ибо зерна клеток распыляются вместе с их работой и наступающим утоплением. Нам, таким образом, известен самый субстрат нервной энергии" /10, с.226 -227/.
В начале 20-х годов "энергетические" идеи стали необходимым компонентом не только "социальной рефлексологии" и "физиологической социологии", но и других направлений биологической трактовки общественных наук.
Но несмотря на то, что многие ученые в 20-е годы были увлечены концепциями "социальной рефлексологии", "физиологической социологии", "социальным энергетизмом", данные направления не могли рассчитывать на значительное распространение в России, так как они противоречили основным принципам марксизма-ленинизма. Поэтому Коммунистическая партия повела решительную борьбу против них. Ряд советских марксистов выступил с критическими статьями против этих подходов понимания исторического материализма. Особенно острой критике они были подвергнуты на дискуссиях, которые проходили в 1929 г. в Институте философии. На них резко критиковались работы идейного источника механицизма, "социального энергетизма" Богданова. Была показана несостоятельность социал-дарвинистов, а также был дан решительный отпор "фрейдо-марксистам", которые стремились развить марксистскую социологию, опираясь на фрейдистские методы.
Это привело к тому, что к началу 30-х годов ряд перспективных направлений, лежащих на стыке социологии, биологии, физиологии, психологии был полностью свернут. И хотя в некоторых случаях данная критика во многом была справедливой, идеологическая нетерпимость, которая была ей присуща, свела почти на нет сферу творческих поисков в социологии и сыграла огромную роль в установлении канонизации марксистских положений об основах общественной жизни.
Уже в начале 20-х годов Коммунистической партией и Советским государством была создана система новых научных учреждений, с помощью которых они организовали решительное наступление на "реакционную буржуазную идеологию". Созданные учреждения помогли начать планомерное изучение проблем марксистской философии, социологии, политической экономии, развернуть исследования истории с марксистско-ленинских позиций, приступить к широкой подготовке молодых ученых и преподавателей-марксистов для высшей школы. Среди первых таких учреждений следует отметить следующие.
В конце 1920 г. при Наркомпросе, по инициативе Ленина, была создана Комиссия по истории Коммунистической партии и Октябрьской революции (Истпарт). В первое десятилетие после Октября это был единственный марксистский центр, созданный специально для исследования историко-партийных проблем.
В 1921 г. в Москве также по инициативе Ленина был создан Институт красной профессуры для подготовки преподавателей-марксистов высшей квалификации. Хотя Институт красной профессуры и петроградский Истпарт не занимались непосредственно подготовкой преподавателей и научных сотрудников-марксистов, они своей практической деятельностью оказывали большое влияние на формирование марксистских научно-педагогических кадров.
В декабре 1919 г. на базе рабфака в Петроградском университете была создана первая в России общественная организация ученых марксистского направления - Научное общество марксистов (НОМ). В него вошли ученые, желающие сотрудничать с рабоче-крестьянской властью в области культурного строительства, а также желающие овладеть научной идеологией марксизма. Но только с марта 1921 г. НОМ начало проводить активную теоретическую и пропагандистскую деятельность в Петрограде. Основной задачей общества являлась разработка идей марксизма и распространение марксистского мировоззрения.
В 1922 г. в Петрограде при Коммунистическом университете был создан Научно-исследовательский институт, который наряду с подготовкой квалифицированных кадров занимался исследовательской деятельностью в области гуманитарных наук.
В 1922 -1924 гг. создаются Коммунистические университеты в Омске, Харькове, Казани, Смоленске и других городах. В 1924 г. Социалистическая академия общественных наук, основанная в 1918 г., была переименована в Коммунистическую академию.
Осенью 1922 г. из России были высланы (как уже упоминалось ранее) многие ведущие профессора-обществоведы. В конце 1922 г. во всех центральных университетах закрылись кафедры общей социологии.
В 1925 г. при Коммунистической академии было создано Общество статистиков-марксистов под руководством M.H. Фалькнер-Смита и С.Г. Струмилина и Общество историков-марксистов, в которое вошли М.Н. Покровский, В.П. Волгин, П.О. Панкратова и др.
В это время в центре и на местах появилась новая периодическая печать. На страницах журналов, выходящих в Москве, "Под знаменем марксизма", "Вестник Коммунистической академии", "Большевик", "Коммунистический Интернационал", "Красная новь" и в Петрограде "Под знаменем коммунизма", "Борьба классов", "Пламя", "Книга и революция", "Записки Научного общества марксистов" и других рассматривались важнейшие проблемы марксисткой теории, велись многочисленные дискуссии по вопросам философии, социологии, политической экономии. Эта литература давала возможность беспартийным ученым получать первое марксистское образование.
Одновременно с этим перестали издаваться журналы "Мысль", "Экономист", "Утренник", "Начала", "Литературные записки" и другие, на страницах которых популяризовались идеи немарксистских философов и социологов.
К концу 1924 г. прекратили свою деятельность Философское общество, Вольная философская ассоциация, Социологическое общество и другие независимые объединения обществоведов. Таким образом, к этому времени немарксистские социологи были вынуждены не только прекратить свои исследования, но и вообще какую бы то не было научную и публицистическую деятельность.

РАЗВИТИЕ МАРКСИСТСКОЙ
СОЦИОЛОГИИ
Все этапы становления и развития социологии сопровождались спорами о ее предмете. Эти споры продолжались и после революции. Для первой половины 20-х годов и частично для второй было характерно абстрактное представление предмета социологии. Во многом это объяснялось значительным влиянием в первые годы Советской власти на развитие советской социологической мысли немарксистской социологии. Оказывало на это влияние и абстрактное, механическое толкование общественных процессов Богдановым.
Определенные трудности в дальнейшем развитии социологии были также связаны с тем, что старшее поколение социологов, являющееся представителями позитивистской социологии (Кареев, Тахтарев и др.) рассматривало социологию как науку об "обществе вообще", о "социальной жизни в целом", которая изучает "самодостаточное сожитие людей, сознающих свое общественное единство". А их молодые ученики (Сорокин и др.) сводили социологию к изучению "эмпирически реальных" общественных явлений, которые проявлялись в конкретном взаимодействии и поведении людей.
В ходе становления советской социологической мысли абстрактные социологические схемы общественного развития были подвергнуты критике. С конца 20-х годов ученые уже стали стремиться связать это определение с конкретными обществами, с конкретными общественно экономическими формациями.
Хотя классический позитивизм тоже сводил абстрактную категорию "общество вообще" к совокупности общественных отношений, но это были, по их мнению, естественные, органические отношения, что позволяло им подводить под социологию биологические или психические основания. Ученые-марксисты, в отличие от них, отмечая структурную целостность общественной организации, под основой социальной системы понимали совокупность материальных производственных отношений. Ими была сформулирована и обоснована центральная категория исторического материализма - "общественно-экономическая формация". В связи с этим основной задачей научной социологии стало изучение ее возникновения, а также развития и функционирования по объективным общественным законам.
Исторический материализм, как известно, является составной частью марксистской философии. Это наука об общих и специфических законах функционирования и развития общественно-экономических формаций. А так как социология - это наука об обществе, то естественно возник вопрос, как соотносится социология и исторический материализм. Решение этого вопроса растянулось на десятилетия.
В центре дискуссий 20-х годов находилась написанная Бухариным книга "Теория исторического материализма. Популярный учебник марксистской социологии", изданный в 1921 г. Данная работа в философском плане дала толчок многочисленным дебатам о "механизме" и "диалектическом материализме", которые продолжались до конца 20-х годов. В это же время оживленно дискутировался широкий круг теоретических вопросов (о составных частях теории марксизма, о содержании понятий "общественно-экономическая формация", "базис" и "надстройка", "производительные силы" и "производственные отношения", о предмете марксистской социологии, о проблемах классовой структуры и классовой борьбы в переходный период и др.).
Оппоненты Бухарина отстаивали точку зрения, что исторический материализм это не социология, а составная часть философии диалектического материализма, которая является методологией социальных наук. Таким образом, превалировало в основном мнение, что исторический материализм как марксистская социология является не особой наукой, а лишь составной частью философии, применением диалектического материализма к сфере общественных явлений.
Многочисленные дискуссии по этому поводу, обобщив, можно свести к следующим двум точкам зрения. Представители первой считали, что исторический материализм является одновременно частью философии и частью общей социологической теории, т.е. социология - это часть философии. Представители второй полагали, что, хотя общая социологическая теория и основана на положениях и принципах исторического материализма, она имеет свой собственный предмет. В отличие от философии она изучает общественные явления и процессы на более "низком" уровне обобщений, социология - это самостоятельная, нефилософская наука. Первая точка зрения получила наиболее широкое распространение.
Основные положения марксистской социологии, как и исторического материализма, следующие: первое - выделение производственных отношений, второе - понятие общественно-экономической формации и третье - взгляд на развитие и смену общественно-экономических формаций как на естественноисторический процесс. Эти же положения составляют основу исторического материализма. Поэтому исторический материализм определялся, с одной стороны, как составная часть марксистско-ленинской философии, а с другой стороны, одновременно с этим - как общая социологическая теория, наука об общих и специфических законах функционирования и развития общественно-экономических формаций.
В начале 20-х годов основная часть марксистов под историческим материализмом понимала распространение на общество принципов материалистической диалектики. Прошедшие в 1929 г. дискуссии в Институте философии на тему "Критика теоретических основ бухаринской концепции исторического материализма" и в социологической секции общества "Историк-марксист" - "Дискуссия о марксистском понимании социологии" способствовали тому, что советские философы пришли к одной точке зрения при рассмотрении предмета исторического материализма как марксистской социологии. Дискуссии показали, что многие уже выступают против трактовки исторического материализма как простой дедукции общих положений диалектики. В связи с этим стали издаваться самостоятельные пособия по историческому материализму и постепенно дифференцироваться учебные программы. Исторический материализм некоторыми учеными стал отождествляться с общей социологической теорией, т.е. наукой, которая имела такой же гносеологический статус, как и другие фундаментальные науки: физика, химия и др. Такая точка зрения существенно противоречила марксистской традиции, ведь марксизм всегда претендовал на нечто большее, чем быть одной из наук, он всегда стремился стать универсальным мировоззрением. В связи с этим трактовка исторического материализма как общей социологической теории вызывала возражения ортодоксальных марксистов.
Большинство участников дискуссий высказали мысль о том, что марксистская социология в отличие от буржуазной оперирует понятием общественно-экономической формации. При этом многие из них под историческим материализмом понимали науку о наиболее общих законах развития общества, которые действуют в функционировании и развитии конкретных общественно-экономических формаций. В конце 20-х годов ряд ученых (Вольфсон, Разумовский и др.) вплотную подошли к ленинскому пониманию категории "общественно-экономическая формация". Она уже не исчерпывалась описанием только со стороны способа производства или совокупности производственных отношений, а выступала в качестве сложного социального организма.
В связи с этим Разумовским в его работе "Курс теории исторического материализма" было дано следующее содержательное определение предмета марксистской социологии: "Марксистская социология изучает общую историческую эволюцию данного человеческого общества в его отдельных общественных формациях, в исторических эволюциях этих последних и в проявляющихся в каждой них своих внутренних социально-исторических закономерностях" /120, с.436/. Он считал, что марксистская социология "не только устанавливает... законы и методы познания, но и показывает, отображает общий ход этого развития, специфические законы общественных формаций, переход от одной общественной формации к другой" /120, с.20/.
Следует отметить, что 20-е годы были наиболее творческим периодом в истории советской социологии. В это время были сформулированы многие идеи, которые на многие годы определили содержание внутримарксистских теоретических споров. Проведенные дискуссии по основным понятиям исторического материализма показали, что существуют самые различные точки зрения. Очень значимой также была длившаяся в течение двух лет (1927 -1929) журнале "Вестник Коммунистической академии" дискуссия о структуре и движущих силах развития производительных сил общества.
Многие социологи были согласны с тем понятием производительных сил, которое определял Бухарин и другие механицисты. Они сводили производительные силы к совокупности средств производства, а иногда просто к технике, при этом человек полностью исключался из содержания производительных сил. В противовес им марксисты при рассмотрении производительных сил подчеркивали в них существенную роль человека.
Например, Адоратский определял производительные силы следующим образом: "Производительными силами общества являются все те силы, которые действуют в процессе материального производства, все те силы, которыми общество располагает, которые оно может применить при производстве материальных вещей" /1, с,60/. Позднее он уже указывал, что "Материальные производительные силы - это не только механические двигатели, но и сам человек со своей нервной и мускульной энергией, поскольку он участвует в процессе производства" /1, с.95 -96/. Кроме того, в понятие производительных сил он вводит и другие элементы, в частности науку. По этому поводу у него написано: "Научное теоретическое мышление, поскольку оно играет роль в процессе материального производства, входит непременным членом в состав материальных производительных сил" /1, с.98/. То есть в противовес механистическому пониманию производительных сил как совокупности средств производства или даже только технических средств Адоратский дал развернутую трактовку понятия "производительные силы". В результате дискуссии большинство марксистов под производительными силами стали подразумевать диалектическое единство орудий труда, предметов труда и рабочей силы.
Содержание понятия "производственные отношения" также вызывало большие разногласия. Большое влияние оказала "организационная концепция" производственных отношений Бухарина, которая отрицала решающую роль отношений собственности на средства производства. Некоторые исследователи сводили социальный прогресс к развитию производственных отношений.
Подверглись критике взгляды механицистов на отношение производительных сил и производственных отношений. Механицисты сводили производственные отношения к внешней форме производительных сил, считали, что производственные отношения не влияют на развитие производительных сил. Способ производства они понимали как совокупность производительных сил и производственных отношений, которые при этом выступали как два внешних параллельных ряда. Их взглядам была противопоставлена точка зрения, согласно которой производительные силы и производственные отношения активны и между ними существует диалектическое взаимодействие, при этом более активная роль принадлежит производительным отношениям.
При определении причин развития производительных сил часть исследователей склонялась к концепции "саморазвития", т.е. они считали, что конечной причиной развития производительных сил выступает диалектика составляющих их элементов, а не соотношение природы и общества. А другая часть считала, что основным источником развития производительных сил являются общественные отношения, классовая борьба.
Шли споры и по проблемам, связанным с общественным развитием. Некоторые теоретики (например, Богданов, Бухарин и др.) считали, что производительные силы являются конечной причиной общественного прогресса, это их сближало со сторонниками идеи технологического детерминизма. При этом экономическая интерпретация марксизма велась как в скрытой, так и в открытой форме.
Известный теоретик марксизма М.Н. Покровский отмечал, что "экономическим", или, иначе, "историческим" материализмом называется такое понимание истории, при котором главное, преобладающее значение придается экономическому строю общества, и все исторические перемены объясняются влиянием материальных условий, "материальных потребностей человека" /117, с.3/. Каценбоген и другие марксисты-диалектики отстаивали точку зрения об относительной самостоятельности надстройки по отношению к базису. Имела место и точка зрения, которая под движущими силами общественного развития понимала рост и усложнение человеческих потребностей.
В середине 30-х годов в результате ряда длительных дискуссий общепризнанным стало объяснение социального прогресса на основе закона соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил.
Теоретические вопросы в этот период развивались в прямой зависимости от практических задач революции и социалистического строительства, от задачи классовой борьбы в стране, в связи с этим в области социологии главное внимание было направлено на политическое учение марксизма - учение о классовой борьбе, о диктатуре пролетариата и партии. Теоретическим ориентиром были статьи и выступления Ленина, направленные против старого эксплуататорского общественного строя, представляющие теоретическое обоснование построения новой общественной формации и ее развития. А так как необходимо было создать новую общественно-экономическую формацию, то социология должна уже была быть не просто описывающей наукой, а творческой, прогнозирующей.
Серьезное значение в 20-е годы приобретают проблемы отношения классов и классовой борьбы в переходный период. Проблема социальной структуры общества была одной из основных в этот период. Главной причиной обострения и выдвижения этой проблемы на передний план выступила Октябрьская революция. Рассмотрению социальной структуры общества уделяли большое внимание социологи самых различных направлений. Как отмечалось уже выше, Сорокин выступал против деления марксистами общества на классы, считая, что непреодолимые качественные различия между людьми не позволят создать бесклассовое общество. А марксисты, например Тахтарев и другие, лояльно относившиеся к марксизму, отмечали решающую роль классового расслоения общества. При объяснении происхождения и эволюции классов они опирались на Дюркгейма и Спенсера. В основном они выступали против того, что классовая борьба - это движущая сила общественного прогресса. Так, Тахтарев считал, что источником развития выступают не классовые, а национальные отношения, которые являются фундаментом социальной солидарности и общества.
Введение нэпа привело к усилению социально-классовой дифференциации в деревне. Крестьянство стало самостоятельной политической силой. Все это неизбежно привело к острым дискуссиям, цель которых была выяснить социальную направленность произошедших перемен. Если одна часть марксистов, например Карев, Крицман, опираясь на многочисленные исследования, считала, что эти новые явления представляют угрозу политическому режиму, то другая, сторонники Бухарина, опираясь на собственные данные, доказывала совершенно обратное.
Данное Бухариным определение классов в его работе "Теория исторического материализма" явилось предметом широких дискуссий. "Под общественным классом, - писал он, - разумеется совокупность людей, играющих сходную роль в производстве, стоящих в процессе производства в одинаковых отношениях к другим людям, причем эти отношения выражаются также и в вещах (средствах труда)" /17, с.325 -326/. Бухарин считал, что существует только два класса: командующий, монополизирующий средства производства, и исполняющий, лишенный средств производства. Все остальное население общества - это "промежуточные", "переходные" группы. Из этого подход следовало, что мелкая буржуазия, т.е. крестьянство, представляет собой переходную, разлагающуюся группу, а техническая интеллигенция - это особый промежуточный класс.
Социологи-марксисты подвергли резкой критике определение класса, данное Бухариным. Так, Разумовский указывал, что Бухарин использовал технический подход при определении класса, а это ведет к стиранию различий между понятием класса и понятием профессии. Другие критиковали Бухарина за то, что большую роль в вопросе о взаимоотношении классов у него играл "организационный принцип", заимствованный из "организационной теории" классов Богданова. А это привело к тому, что структура классов у Бухарина никак не связывалась с историческими определенными системами производства в обществе.
В противовес этому широко пропагандировались идеи Ленина, изложенные в брошюре "Великий почин". Рассмотрению классов и их отношений в переходный период был посвящен ряд книг: Д.З. Мануильский. "Классы, государство, партия в период пролетарской диктатуры. Русский вопрос на VI Конгрессе Коминтерна" (М.-Л., 1928); К.З Розенталь. "Экономический строй и классы в СССР" (М.- Л.,1929) и др.
Предпринятые попытки выйти за рамки традиционного марксистского подхода к классам не оказали какого-либо существенного влияния на дальнейшее развитие марксистской социологии. Исследования в этой области направлялись на детализацию уже сложившейся концепции, на разработку используемых в ней понятий, а также на анализ, межклассовых отношений в переходный период. Это привело к тому, что к середине 30-х годов окончательно сложилась широко известная по марксистским учебникам концепция социальной структуры социалистического общества: два неантагонистических класса (рабочий класс и колхозное крестьянство) и межклассовая прослойка (трудовая интеллигенция). Господствовала идея, что процесс развития социальной структуры нашего общества есть не что иное, как процесс становления социальной однородности, предполагалось, что постепенно произойдет сближение двух форм собственности (общенародной и колхозно-кооперативной). Поэтому социальная структура изображалась схематично, она была лишена противоречий и динамики многообразных интересов классов и различных слоев. Данная "трехчленная формула" была очень живучей долгое время, так как была выгодна правящим группам.
Необходимо отметить, что процесс становления марксистской социологии был сопряжен со значительными трудностями, которые так или иначе существенно влияли на логику ее развития.
Во-первых, трудности были связаны с необходимостью решения задачи культурного строительства, которая осуществлялась в острой идейно-политической борьбе с различными немарксистскими течениями и направлениями отечественной общественной мысли. После Октябрьской революции процесс размежевания между немарксистскими и марксистскими социологами резко усилился. Все это привело к тому, что марксистские социологи в значительной степени переориентировались с чисто практических целей анализа общественных процессов на идеологические задачи, которые были в тот период, в условиях борьбы за умы и сознание масс, практически не менее важными.
Большое значение имело то, что в стране 3/4 населения было неграмотно. Необходимость упрощения была связана с тем, что марксизм все еще "остается довольно трудной "отвлеченной" теорией. Опыт наших библиотек показал с бесспорностью, что даже наиболее общедоступные брошюры по теории марксизма не разрезываются, так как они недоступны для малоподготовленных читателей, а таковыми является большинство рабочих, красноармейцев и военных моряков" /33, с.9/. Все это и стало причиной выдвижения на первый план идеологической функции науки, которая должна была подстраиваться под низкий культурный и образовательный уровень населения страны. Уделение большего внимания идеологической функции науки в ущерб ее познавательной и практической функции неизбежно вело к значительному упрощению социальной реальности и соответственно к упрощению теоретических представлений о ней.
Во-вторых, трудности становления марксистской социологической науки были связаны с острым дефицитом кадров социологов-марксистов. Имеющиеся кадры не всегда обладали достаточно высоким уровнем профессиональной квалификации.
Во многом проводимое упрощение было обусловлено тенденцией, имеющей богатые традиции в истории социологической мысли в России, пропаганды естественнонаучного знания и перенесения его в область социологии, что также было связано со стремлением избавиться в области социологии от идеализма и религии.
К сожалению, процесс упрощения сказался отрицательно не только на уровне социологического знания, но и на понимании отдельными социологами главного объекта ее изучения - человека. Ряд ученых считали необходимым избавить человека от "излишнего груза" индивидуальных переживаний и эмоциональной жизни и превратить его в функцию "дела", в средство созидания рационально организованного будущего, то есть человек отождествлялся с механизмом, машиной или экономической и классовой функцией. Принцип упрощения социальной реальности был характерен и для работ, написанных в 30-х годах, в эти годы он только изменил свою форму.
СТАНОВЛЕНИЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
В первые годы советской власти в нашей стране важной задачей было формирование подлинно научных знаний социологии, опирающейся на научно достоверные факты. Ленин отмечал огромную роль социальных и гуманитарных наук, в том числе и социологии, для понимания объективных законов общественного развития.
Во время проходившей дискуссии о профсоюзах он предлагал провести ряд опросов и обследований, т.к. их сравнение с данными статистики поможет выработать практические, деловые предложения для будущего. Социологические исследования могли послужить обоснованию политики, проводимой государством. Следуя этим указаниям, советские социологи-марксисты в 20-30-х годах, наряду с серьезными шагами, сделанными в области теоретического социологического знания, также провели ряд социальных и социологических исследований.
Переписи населения, проведенные в СССР в 1920 и 1926 гг., помогли получить интересную социальную статистику по проблемам классовой структуры страны, культуры, образования и т.д. Большое значение имел появившийся журнал "Статистика труда" и ряд других изданий, связанных с экономической и социальной статистикой. В них печатался большой фактический материал о произошедших изменениях в социальной структуре общества, о социальной структуре рабочего класса и крестьянства.
Специализированные социологические исследования, направленные на изучение социально-классовой и социально-профессиональной структуры нового общества, опирались не только на материалы переписей населения. Часто для этого в разных регионах и отраслях промышленности использовались чисто социологические методы: анкетирование и интервью. Многие государственные мероприятия в этот период нередко обеспечивались предварительными социологическими и экономическими исследованиями. Но при этом необходимо отметить, что проводимые конкретные исследования носили не столько социологический, сколько социально-экономический и общественный характер. Это было связано с тем, что в тот период основной задачей Советского государства было создание социалистического способа производства в условиях многоукладной экономики и классовой борьбы. Именно 20-е годы, с полным на это правом, могут быть названы периодом становления конкретных социологических исследований в СССР.
В это время много внимания уделялось проблемам труда. В 20-30-е годы выходило около 20 журналов по проблемам управления и организации труда - "Хозяйство и управление", "Производство, труд и управление", "Организация груда", "Система и организация" и ряд других. В "Вестнике Социалистической Академии" с начала 20-х годов для обсуждения этих тем специально была выделена особая рубрика. Переводились на русский язык работы западных ученых по проблемам труда. Например, только в 1923 г. было опубликовано около 60 монографий отечественных и зарубежных ученых по этим проблемам.
Было проведено значительное число социологических исследований в сфере труда. Результаты проведенных исследований широко публиковались. В них содержались ценные социологические подходы и идеи, часть которых не потеряли своего значения и до настоящего времени. Большой вклад в развитие социологии, научной организации труда, производства и управления внесли такие ученые, как А.К. Гастев, С.Г. Струмилин, П.М. Керженцев, О.А. Ерманский и др. В этот период были заложены основы социологической теории трудового коллектива. Формирование теории научной организации труда, одного из наиболее мощных направлений в социологии труда, происходило на фоне острой дискуссии вокруг системы Тейлора.
Гастев, первый директор Центральною института труда, известный ученый-марксист, основное внимание в своих работах уделял вопросам нормирования, рациональных методов и приемов работы, организации рабочего места, трудового обучения, но в то же время он развивал интересные и самобытные социологические идеи, которые не потеряли актуальности для социологии труда и в настоящее время.
Основным в его теории было утверждение о том, что никакая техника или машина не помогут, если не появится, не воспитается новый тип работника. В связи с этим все свое внимание он уделял развитию трудовой культуры в самом широком понимании этого слова. По его мнению, она является важнейшим фактором организации труда.
С.Г. СТРУМИЛИН (1887-1974), экономист, статистик, академик АН СССР, занимался исследованием проблем быта рабочих, бюджета и структуры их времени, сочетания материальных и моральных стимулов, зависимости квалификации ученых от их одаренности, взаимодействия науки, техники, технического прогресса и производства.
В 20-е годы он активно принимал участие в исследовании наиболее актуальных проблем марксистской социологии - труда, образования и воспитания, социальной структуры советского общества, состава рабочего класса и др. Он первым начал проводить социологические исследования рабочего быта с помощью анкетирования. Под его руководством стали активно изучаться проблемы бюджета времени. К середине 20-х годов им был собран значительный материал о быте рабочих как важнейшей составной части их образа жизни. В результате проведенных исследований был получен богатый эмпирический материал, который позволил Струмилину выявить ряд нетривиальных закономерностей. Например, было выявлено, что в семьях рабочих-текстильщиков жена, работающая на фабрике, своим приработком добавляла к семейному бюджету меньше, чем в тех семьях, где она все свое время полностью посвящала ведению домашнего хозяйства /138, с.75/.
Струмилин и Гастев подробно рассматривали социологические факторы трудового поведения работников, производительности труда. Но если Струмилин в своих работах в основном ориентировался на макросоциологию (народнохозяйственный уровень), то Гастев - на микросоциологию ( уровень отдельного работника и трудового коллектива).
Статья С.Г. Струмилина "Состав пролетариата Советской России в 1917-1919 гг." ("Два года диктатуры пролетариата 1917-1919" М., 1920) была одной из первых работ, выполненных по исследованию структуры рабочего класса. Можно отметить и работу Ф.Н. Заузолкова "К характеристике социального состава рабочего класса" (М., 1925). Ряд своих работ посвятил этой теме А.Г. Рашин: "Численность и состав работников железнодорожного транспорта к концу 1920 г. Материалы по статистике труда работников транспорта" (М., 1921), "Женский труд в СССР" (М., 1928), "Фабрично-заводские служащие в СССР (Численность, состав, заработная плата)" (М., 1929), "Состав фабрично-заводского пролетариата СССР. Предварительные итоги переписи металлистов, горнорабочих и текстильщиков в 1929 г." (М., 1930) и др.
Большое внимание уделялось также изучению крестьянства. Исследователей интересовали как проблемы его внутреннего расслоения, так и имевшее место расслоение по отдельным группам и регионам. Среди исследований по этой теме можно выделить следующие работы: Ф. Казанский "Социальные группы и экономические группировки в современной уральской деревне" (На аграрном фронте.- 1926. №5-6), С.Г. Струмилин "Динамика батрацкой армии" "Наемный труд в сельском хозяйстве". М., 1926), Л.Н. Крицман "Классовое расслоение в советской деревне. По данным волостных обследований" (М., 1926) и др.
Следует отметить, что высокий уровень развития в это время достигла и сельская социология. В 1923 и 1924 гг. специально по решению XI съезда при ЦК партии была создана комиссия, которая провела в разных концах России ряд обследований. Проведенные исследования имели только теоретическое, но и непосредственно практическое значение.
Среди работ по сельской экономике и социологии, а также перспективам развития деревни наиболее интересными и содержательными являются следующие: А.С. Говоров "Монография крестьянских хозяйств. Опыт изучения крестьянских хозяйств с прил. схемы вопросов для наблюдения монографич. методом" (Самара, 1924), "Переустройство современной деревни" (Самара, 1925); А.М. Большаков" "Советская деревня (1917-1925)" (Л., 1925), "Деревня после Октября" (Л., 1925), "Деревня 1917 -1927 гг." (М., 1927); Н.А. Росницкий "Лицо деревни. По материалам обследования 28 волостей и 32730 крестьянских хозяйств" (М.-Л., 1926); Я.А. Яковлев "Наша деревня. Новое в старом и старое в новом" (М., 1924); А.И. Хрящева "К вопросу о неправильных приемах исследования динамики крестьянского хозяйства" (М., 1923), "К вопросу о принципах группировки массовых статистических материалов в целях изучения классов в крестьянстве" (М., 1925), "Доклад А.И. Хрящевой о сельскохозяйственной переписи" (М., 1926), "Группы и классы в крестьянстве" (Изд. 2-е, М., 1926); Я. Шафир "Газета и деревня" (Изд. 2-е, М.-Л., 1924); Я.Д. Кац "Наемный труд в крестьянском хозяйстве Сибири" (Новосибирск, 1926); А.И. Гайстер "Расслоение деревни" (М.-Л., 1928), "Процесс коллективизации" (М., 1931) и др.
В связи с задачами индустриализации, развития науки, культуры и образования исследователи ряд своих работ посвятили изучению интеллигенции, например: Л. Минц "Технические силы СССР" (Статистическое обозрение. - 1928. - № 8); И. Булатников "О кадрах сельского учительства" (Народное просвещение. - 1929. № 8-9); А.Б. Шевелева "Научные кадры в СССР" (Научные кадры и научно-исследовательские учреждения СССР.- М., 1930), Н. Зимин "О научных кадрах партии" (Большевик. - 1929. № 13-14), "Инженерные кадры промышленности" (М., 1930) и др.
В 20-е годы стали широко проводиться исследования бюджетов времени трудящихся во всех сферах общественного производства. Благодаря этим исследованиям появилась возможность не только развивать сознательное отношение к временным характеристикам человеческой жизни, улучшать самоконтроль, способствовать большей рационализации жизненных процессов, но и на основе полученных результатов делать научно обоснованные рекомендации, направленные на изменение трудовой и социальной жизни изучаемых групп. В течение 1922 - 1934 гг. было изучено более 100 тыс. суточных бюджетов времени разных слоев населения и на основе этого опубликовано около 70 работ по этой проблеме. Среди них можно отметить работы Струмилина "Бюджет времени русского рабочего и крестьянина в 1922- 1923 гг. Стат.-экон.очерк" (М.-Л., 1924), "Рабочий быт в цифрах" (М.-Л., 1926). Также представляют интерес и исследования бюджетов времени, отраженные в работах: Я.В. Видревич "Бюджет времени и заработная плата специалистов. Стат.-экон. очерки" (М., 1930), B.C. Овсянников "Как живет рабочий в СССР (По материалам обследований рабочих бюджетов)" (М., 1928), В. Михеева "Бюджет времени рабочих и служащих Москвы и Московской области" (М.-Л., 1932).
Специально по заданию ЦК РКСМ в 1924-1925 гг. были проведены исследования бюджетов времени комсомольских активистов, пионеров и школьников. Для изучения бюджета времени детей и подростков даже специально был создан педагогический отдел в научно-педагогическом институте, руководить которым был назначен М.С. Бернштейн. Полученные данные нашли отражение в следующих работах: М.С. Бернштейн "Как поставить учет бюджета времени нашей молодежи" (М.-Л., 1925), "Что школа делает для населения. Результаты Всесоюзного обследования" (М., 1927); М.С. Бернштейн, Н.А. Бухгольц "Домашний труд детей и школьников" (М.-Л., 1927); М.С. Бернштейн, A.M. Гельмонт "Наша современность и дети. Педологич. исследование о социальных представлениях современных школьников" (М.-Л., 1926); A.M. Гельмонт "Чем занят день пионера и школьника. По материалам обследования Центр. пед. лаборатории МОНО" (М., 1927), "Бюджет времени пионера и школьника" (М., 1933); Н.Н. Иорданский "Культурно-просветительная деятельность кооперативных союзов и объединений. По данным анкеты, проведенной Культ.-просв. подотд. Сов.В.К.С. в янв.-марте 1918 г.)" (М., 1919), "Организация детской среды" (М., 1925), "Черты из быта школьников. По материалам г. Сергеева, Моск. губ." (М., 1925). Также они были опубликованы в ряде сборников под редакцией Бернштейна "Бюджет времени нашего молодняка. Сб. ст." (М.-Л., 1927), "Бюджет времени школьника. Сб. ст." (М.-Л., 1927); под редакцией Н.Н. Иорданского "Самодеятельность учащихся в трудовой школе. Хрестоматийный сборник" (М.-Л., 1926); под редакцией Гельмонта "Труд и досуг ребенка. Сб. ст." (М., 1927), "Детская самоорганизация в сельской школе. Из практики мест. Сб. ст." (М., 1927) и др.
Особое внимание уделялось исследованию проблем молодежи. Это было обусловлено как тем, что молодежь - это будущее страны, так и тем, что молодежь в возрасте от до 27 лет составляла 1/5 всего населения России (около 31 млн. человек). К тому же перепись населения 1920 г. показала, что грамотность населения самая высокая была среди 14-летних подростков - 649 человек на 1000 человек обоего пола, в возрасте 20 -24 лет - 613 человек, в возрасте 25-29 - 577, а среди 30- 39-летних - уже только 488 /169, с. 18/. Поэтому наиболее важной в этот период была проблема труда молодежи.
Постановлением Совнаркома от 13 окт. 1922 года было решено периодически проводить медицинский осмотр всех подростков до 18 лет, работающих на предприятиях и в учреждениях (государственных и частных) с целью выяснения соответствия их здоровья выполняемой работе и, в случае необходимости, перевода на более легкие работы, а также для направления обнаруженных больных в дома отдыха, санатории, курорты и т.п. В связи с этим в 1923 г. было проведено обследование подростков в г. Москве и губернии и собрано около 20 тыс. личных анкетных данных /75, вып. 1 с.3/.
По данным обследования, проведенного в 1923 г., было выяснено, что для преобладающей массы подростков возраст поступления на работу приходится на 3 года - 14, 15, и 16 годы жизни, так, около 74% юношей и 80,5% девушек в возрасте 14-16 лет уже начинали работать /75, вып. 1; с.8/. При этом примерно 30% этой молодежи вообще не имели никакого образования. Необходимо отметить, что в этой массе 7-12-летние работающие мальчики и девочки составляли значительную группу. Например, по г. Москве и Московской губернии количество работающих такого возраста колебалось от 4 до 12%. Процент подростков, поступающих на работу в детском возрасте 7 - 12 лет, в городе был значительно выше, чем в губернии.
Благодаря проведенным социологическим исследованиям Советское государство приняло ряд специальных решений, направленных на преодоление данных проблем. Для подростков 16-18 лет был ограничен рабочий день до 4-6 часов на предприятии, а в условиях ремесленного труда до 6 часов. Оплата за 4-х и 6-часовой рабочий день шла им как за полный 8-часовой. Запрещены были ночные и сверхурочные работы /159/. Перестали принимать на работу детей моложе 14 лет, а для их жизнеобеспечения было отпущено 50 млн. рублей, которые распределили по школам. Для граждан до 16 лет была ликвидирована трудовая повинность, определен был список вредных работ, на которые молодежь не допускалась, и для молодых рабочих моложе 18 лет установлен месячный отпуск /20, с.29-30/.
Началась переориентация молодежи на образование и профессиональную подготовку. А это, в свою очередь, привело к необходимости проведения исследований, направленных на изучение жизненных планов молодежи, выяснения причин выбора будущей профессии, а также изучения их быта и социального состава. Среди работ, посвященных изучению проблем молодежи, можно отметить следующие: С.Р. Дихтяр, Б.Я. Смулевич "Рабочая молодежь Белоруссии. Численность, состав, быт, условия труда и физическое состояние. По материалам мед.-сан.обследования 1925 г." (Минск, 1926); Я.Д. Кац "Труд и быт рабочих подростков Сибири. По данным текущей статистики и материалам медосмотра подростков в 1926 г." (Новосибирск, 1927), Б.Б. Коган, М.С. Лебединский "Быт рабочей молодежи. По материалам анкетного обследования" (М., 1929), А.И. Колодная "Интересы рабочего подростка. Опыт изучения одной анкеты" (М.-Л., 1929) и др.
Уделялось внимание и изучению условий жизни, материального положения различных категорий населения в послереволюционный период. Специально для этого с 1918 по 1929 г. Центральное бюро статистики труда проводило регулярные исследования быта рабочих. Эти исследования являются правдивой летописью глубоких социальных процессов того времени, радикально изменивших быт советских рабочих. Назовем лишь некоторые работы, посвященные этой проблеме: Г.С. Полляк "Бюджеты рабочих и служащих к началу 1923 г." (М., 1924), A.M. Стопани "Нефтепромышленный рабочий и его бюджет" (М., 1924), E.O. Кабо "Питание русского рабочего до и после войны. По статистическим материалам 1908-1924 гг." (М., 1926), "Очерки рабочего быта. Опыт монографического исследования домашнего рабочего быта" (М., 1928. т.1), Я.Д. Кац "Иркутский рабочий и его бюджет. По данным бюджетного исследования в мае 1923 г." (Иркутск, 1923), А.Н. Татарчуков "Воронежский рабочий. Его бюджет и заработная плата. (Материалы по статистике труда за 1922 г.)" (Воронеж, 1923), "Программа и методы текущих наблюдений за изменениями в сфере труда" (Воронеж, 1926); В.А. Андреев "Костромской текстильщик и его бюджет. По обследованию 1923 и 1924гг." (1925), И.Н. Дубинская "Бюджеты рабочих семей на Украине в 1925 - 1927 гг. Данные текущего обследования" (Харьков, 1928); Н. Гумилевский "Бюджет служащих в 1922-26 гг." (М., 1928) и др.
Полученные данные использовались не только в научной работе, они оказывали также большую помощь статистическим и планирующим органам при разработке плановых заданий, изменении цен, налогов и т.д.
На основе материалов переписи населения 1920 и 1926 гг., экспедиционных демографических обследований проводились исследования по социальным проблемам народонаселения. Этим проблемам посвящены такие работы, как: Т.Я. Ткачев "Социальная гигиена" (Воронеж, 1924); З.Г. Френкель "Общественная медицина и социальная гигиена" (Л., 1926); Л.Л. Паперный "Проблемы народонаселения с точки зрения марксистской социологии" (М.-Л., 1926); Б.Я. Смулевич "Заболеваемость и смертность населения городов и местечек БССР" (Минск, 1928); С.А. Новосельский, В.В. Паевский "Смертность и продолжительность жизни населения СССР" (М., 1930); А.И. Гозулов "Влияние мощности хозяйства на структуру основных свойств населения" (Ростов н/Д., 1925), "Начальное образование и перспективы всеобщего обучения на Северном Кавказе" (Ростов н/Д., 1926), "Морфология населения. Опыт изучения строения основных свойств населения Сев.-Кав. Края по данным трех народных переписей - 1926, 1920 и 1897 гг." (Ростов н/Д, 1929); И.Н. Дубинская "Рабочие кадры каменноугольной промышленности Донбасса. Итоги переписи 1929 г." (Харьков, 1930) и др.
Конкретные социологические исследования проводились и по проблемам брака и семьи. Интерес многих теоретиков марксистских партийных лидеров к этому вопросу был связан с тем, что революционное изменение общества в России, естественно, затронуло все сферы общественной жизни, в том числе и семью. Этой проблеме посвятили ряд своих публикаций А.В. Луначарский, A.M. Коллонтай и др. Значимость этих работ заключалась в том, что в них, в отличие от широко распространенного в марксистской социологии в 20-30-е годы абстрактного теоретизирования, часто скатывающегося до простой схоластики, делались попытки сочетать как теоретический, так и эмпирический анализ. Хотя, к сожалению, а это было связано с идеологическими установками, факты часто интерпретировались неверно. Например, увеличение числа разводов в стране они истолковывали как показатель распада института семьи вообще. Использование только институционального подхода при исследовании семьи и игнорирование рассмотрения семьи как малой группы, естественно, привело к тому, что построение семьи приравнивалось к образованию формальной организации, которая была жестко детерминирована со стороны экономических, правовых институтов и норм.
К числу заслуживающих внимания работ по этой проблематике относятся следующие труды: И.Г. Гельман "Половая жизнь современной молодежи. Опыт социально-биологич. обследования" (Изд. 2-е, доп., М.-Л., 1925); "Семья и брак в прошлом и настоящем" (Изд. 3-е, испр., М., 1927); С.Я. Вольфсон "Социология брака и семьи" (Минск, 1929), "Брак и семья в их историческом развитии" (в кн. К.Н. Ковалева "Историческое развитие быта женщины, брака и семьи". М., 1931) и др. Вольфсон считал делом чести марксистской мысли создать марксистскую социологию семьи.
Следует остановиться на развитии социалистической мысли в искусствоведении. Так, в Институте истории искусства в 1924 г. был создан сектор социологии. А в Академии материальной культуры, по инициативе Н.Я. Марра, организована комиссия по социологии искусства.
Было проведено большое количество исследований, направленных на изучение средств массовой информации, а также связанных с проблемами образования и воспитания. Изучалось общественное мнение, интересы читателей, а также зрителей театра и кино. При этом, если при анализе читателей использовались традиции аналогичных исследований, проводимых в дореволюционный период, то исследования, посвященные изучению кинозрителей, появились впервые только в советский период. Проводимые исследования оказывали большую помощь государственным opганизациям в ликвидации неграмотности и культурной отсталости трудящихся.
Чаще всего исследовались читатели массовых библиотек, покупатели книг, подписчики и читатели газет, разные половозрастные и профессиональные группы читателей для выяснения того, что в основном читают. Полученная информация оказывала большую помощь при формировании издательских планов, способствовала улучшению тематики и структуры газет, журналов, а также влияла на совершенствование работ массовых библиотек. Исследования кинозрителей были направлены как на решение аналогичных целей, так и на изучение роли кино в политическом, идейном, нравственном и культурном воспитании зрителя. Этим проблемам посвящены следующие публикации: Загорский "Театр и зритель эпохи революции" ("О театре". Тверь, 1922); В. Федоров "Опыт изучения зрительного зала" (Жизнь искусства.- 1925. № 18); П.И. Люблинский "Кинематограф и дети" (М., 1925); М.А. Смушкова "Первые итоги изучения читателя. Обзор литературы" (М.-Л., 1926), Я.М. Шафир "Газета и деревня" (Изд. 2-е, M.-Л., 1924), "Рабочая газета и ее читатели" (М., 1926), "Очерки психологии читателя" (М.-Л., 1927); А.Д. Авдеев "Опыт изучения спектаклей для детей. ТЮЗ. 1922-1927." 1927); А.А. Бардовский "Театральный зритель на фронте и в конце Октября" (Л., 1928); А.В. Трояновский, Р.И. Eгиазаров "Изучение кинозрителя. По материалам Исследовательской театральной мастерской" (Калуга, 1928); Ауслендер "МТЮЗ" (Жизнь искусства.- 1929. № 33} A.M. Гельмонт "Кино - дети - школа. Методический сборник по киноработе с детьми" (М., 1929), "Изучение детского кинозрителя" (М., 1933) и др.
Интересные идеи о связи педагогики и социологии были высказаны А.В. Луначарским. В своей статье "Социологические предпосылки советской педагогики" (1927) он писал: "Марксист-педагог является необыкновенно типичной фигурой марксиста-социолога вообще. Марксист-педагог не смеет шага ступить без социологического образования, без социологической оглядки, они нужны ему отнюдь не в меньшей степени, чем знакомство с педологией или рефлексологией, чем знакомство с методикой и т.д." /84, с.191/.
Изучением теоретических вопросов взаимодействия социологии и педагогики в 20-е годы занималась и Н.К. Крупская, так, например, она разрабатывала вопросы социальной детерминированности воспитания.
Тесная связь теории и прикладных исследований на стыке педагогики и социологии привели к тому, что они поднялись на новый более качественный уровень, чем во многом определяется их актуальность в другие периоды развития общества, требовавшие реформы школьного образования. Интересными становятся проведенные во второй половине 20-х годов исследования, посвященные системе образования и ее роли в обществе. В 1928-1930 гг. как раз происходила реформа системы народного просвещения, поэтому исследования, проведенные в тот период, особенно интересны. В 20-е годы проводились также различные социально-психологические исследования детей, направленные на изучение их социальных представлений, уровня знания, взаимоотношений друг с другом, а также культурного уровня работников просвещения.
Среди исследований, проведенных на стыке педагогики и социологии, наиболее интересными были работы, осуществленные коллективом 1-й Опытной станции по народному образованию под руководством С.Т. Шацкого, организованной в 1919 г. В основе этих исследований лежала плодотворная идея Шацкого о том, что эффективное воспитание невозможно без знания всех условий среды как материальной (экономика, быт, природа), так и социальной (семья, школа, внешкольные детские учреждения, неформальные детские сообщества и т.д.). В свою очередь, социальную среду он делил на фабрично-заводскую и деревенскую.
Шацкий считал, что для того, чтобы школа более эффективно выполняла свои воспитательные функции, необходимо найти формы наиболее оптимального влияния школы на социальную среду. Главная задача исследователя заключалась в том, чтобы, изучив условия-жизни и личный опыт детей разных возрастных групп, установить, что должна была сделать школа в этой области, чтобы внести новое, полезное в жизнь ребенка, сделать его жизнь более здоровой, интересной, содержательной. Научные работники под руководством Шацкого, на основе анализа полученных педагогических документов, делали обобщения и выводы о методах работы учителя, сопоставляя их с достигнутыми результатами. Для проведения исследований использовался довольно широкий круг социологических методов, в основном, метод социального эксперимента.
Ряд работ был посвящен изучению религиозности и антирелигиозных установок населения: Е.Ф. Федоров "Религия и быт в коммунистическом обществе" (М., 1925); А.И. Клибанов "Классовое лицо современного сектантства" (Л., 1928), "Комсомол на фронте безбожия. Как вести комсомолу антирелигиозную пропаганду" (Л., 1929) и др. Особо следует отметить Белоруссию, в этот период там проводились многочисленные конкретные социальные исследования религиозности крестьянства и состояния отдельных религиозных вероисповеданий, в частности сектантских объединений протестантского направления, число которых с начала 20-х годов стало увеличиваться. С.Я. Вольфсон "Сучасныя рэлтйныя настро! на Беларус!" (Полымя.- 1929. № 10), "Современная религиозность" (Минск, 1930), М. Завьялов "Сектантство в губернии и формы антирелигиозной пропаганды" (Известия Гомельского губкома РКП.- 1925. № 3) и др.
Проводились исследования и в области социологии преступности. В их ходе использовались обширная статистика преступлений, а также богатый опыт отечественной и зарубежной криминологии. Среди наиболее крупных центров, осуществлявших изучение социальных проблем преступности особо следует отметить организованный в 1925 г. при НКВД Государственный институт по изучению преступности и преступника. Этим также занимался Всеукраинский кабинет по изучению личности преступника и ряд юридических вузов страны.
Работы сотрудников Института были опубликованы в 4 выпусках сборника "Проблемы преступности" (М.-Л., 1926-1929), специальном сборнике "Растраты и растратчики" (М., 1926) и ряде других сборников и брошюр. Статьи посвящались самым разнообразным темам, имеющим теоретический и практический интерес, благодаря разносторонним фактическим и научным данным отражали действительную динамику преступности в ее многообразных проявлениях.
В составе института было образовано 4 секции: социально-экономическая, пенитенциарная, биопсихологическая, криминалистическая. Социально-экономическая секция занималась выяснение причин и условий, вызывающих или благоприятствующих развитию преступности вообще и отдельных преступлений в частности; изучала количественные и качественные изменения преступности, выясняла их социально-экономические причины и подвергала социологическому рассмотрению меры борьбы с преступностью.
Сотрудники Института в своей работе опирались не только на соответствующие статистические материалы, на одно из первых мест при изучении преступников был выдвинут анкетный метод. Для более целесообразного исследования анкетного материала секции тесно сотрудничали друг с другом в работе по собиранию и разработке анкет и установлению первоочередности тем, подлежащих разработке анкетным путем.
Так, например, социально-экономической секцией было осуществлено массовое социологическое обследование растратчиков. Для этого Статистическим бюро института была разработана специальная анкета и разослана в места заключения, где были проанкетированы 2200 человек, полученные данные были опубликованы в специальном сборнике "Растраты и растратчики" (1926).
В опубликованных в сборниках "Проблемы преступности" можно отметить следующие работы: В. Куфаев "Детские убийства" (Вып. 1, 1926), Е. Тарновский "Сведения о самоубийствах в Западной Европе и в РСФСР за последнее десятилетие" (Вып. 1, 1926), С. Укше "Женщины - корыстные убийцы (социологические характеристики)" (Вып. 1, 1926), Б. Змиев "Преступления в области половых отношений в городе и деревне" (Вып. 2, 1927), Г. Манне "Деревенские убийства и убийцы" (Вып. 2, 1927), Б. Утевский "Рецидив и профессиональная преступность" (Вып. 3, 1928), А. Пионтковский "Убийства селькоров и рабкоров" (Вып. 4, 1929), Т. Кремлева "Воры и воровки больших магазинов" (Вып. 4, 1929) и ряд других.
Итак, в 20-30-е годы появляются первые зачатки различных отраслевых социологии, и широкое распространение получило проведение эмпирических исследований. Эти годы с полным на то правом можно назвать периодом становления конкретных социологических исследований в
СССР.
Необходимо отметить, что, несмотря на наличие в исследованиях, проведенных советскими социологами-марксистами, ряда недостатков (слабая разработанность программ, понятийного аппарата, частые нарушения в методике сбора первичной информации и др.), все же они имели большую научную ценность и внесли большой вклад в развитие социологии.
Таким образом, в 20-е годы интенсивно, правда, не всегда последовательно, шел поиск методического арсенала социологии. Благодаря ему накапливался и отрабатывался методический инструментарий науки, ее исследовательская база, шел активный процесс накопления опыта организации проведения социологических исследований, очень жаль, что данные поиски надолго были прерваны, тем самым было приостановлено развитие социологической науки. Предстоит еще изучение и оценка этого опыта в исторических исследованиях. Эмпирический материал, собранный в те годы, в своей основной массе является отражением своеобразия той эпохи. Конечно, к некоторым исследованиям необходимо подходить осторожно, например, к оценке исследований социально-классовой структуры деревни, так как они проводились в 1928-1930 гг. под флагом борьбы с правой оппозицией.

СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА
В УСЛОВИЯХ ТОТАЛИТАРНОГО
СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА

В конце 20-х-начале 30-х гг. социологические исследования свертываются. Режим личной власти не нуждался в социологии, науке, которая раскрывала противоречия общественных процессов широкого социального и локального характера. Тоталитарная система не считала нужным их изучать. Например, проведенные в 20-е годы социологические исследования по вопросам развития села для органов, принимающих политические решения, были связаны с тем, что политическое руководство интересовало: капиталистический или социалистический характер будет носить развитие деревни. В 30-е годы данные исследования уже были прекращены, чтобы скрыть тот факт, что "большой прыжок вперед" и "победа социализма" не были достигнуты. С этим связаны также систематические фальсификации и засекречивания статистических данных.
Социология объявляется буржуазной наукой (т.е. лженаукой), а термин "социология" полностью изымается из употребления. Это приводит к тому, что социология не просто прекращает существование на 30 лет в нашей стране, а даже отбрасывается назад. Социологи, в какой-то мере их можно назвать вульгарными, стали выпускать брошюры о "счастливой жизни в колхозе X" или о "социалистическом преобразовании трудовой жизни в ходе первых пятилеток".
В отличие от истории, главная задача которой заключалась в оправдании роли партии как единственного носителя исторической истины и подтверждении правильности проводимой линии на практическую реализацию исторических закономерностей, социология в нашей стране в то время так и не смогла достичь статуса "полноценной" науки. В связи с этим польский философ Адам Шаф дал следующее интересное определение одному из важнейших сталинских принципов: "Важно не то, что люди думают, а то, что они должны думать" /19, с.99/.
В то время возник своеобразный треугольник, который как бы стал перекрывать все социальные науки: исторический материализм, политическая экономия и научный коммунизм. Социология стала служанкой этих наук и уже определялась как "применение материалистической философии и диалектического метода к исследованию общества и выработке законов общественного развития". При этом все эмпирические данные, получаемые социологией, не должны были противоречить законам и постулатам указанных трех наук. А все исследования социальной структуры должны были обосновывать постепенное стирание различий между классами и социальными группами.
В проведенной в 1929 г. Институтом философии Коммунистической академии дискуссии по проблемам философии и социологии проявилась полная "теоретическая" переориентация взглядов социологов и философов на социологию, уже никто не считал, что исторический материализм - это социология марксизма. 30-е годы - это время окончательного утверждения марксизма в качестве идеологической основы общества. Социология объявляется философской наукой, и начинается ее упадок. Теоретической предпосылкой разгрома социологии было появившееся утверждение, что "исторический материализм это и есть социология марксизма", а это автоматически вело к выведению эмпирических, конкретно-социологических исследований за пределы социологии, так как они были несовместимы со спецификой философской теории. Практической предпосылкой, как уже подчеркивалось, было господство идеологии тоталитаризма.
Большое влияние на упадок социологии в 30-е годы оказала искусственная драматизация социально-политической ситуации внутри страны: насильственная коллективизация, кровавое раскулачивание, массовые репрессии. Вместо изобилия наступил голод, в связи с чем у власти исчезла потребность в объективном анализе социальной действительности. Наоборот, возникла совершенно другая потребность - доказать несуществующее, провозгласить черное белым, и наоборот, а с помощью конкретных: социологических исследований практически невозможно было выдать черное за белое. Если экономическая наука в основном опиралась на обобщенные статистические данные, которые предварительно подвергались обработке, то социологи обращались со своими вопросами (анкеты, интервью) непосредственно к населению и, если были соблюдены все методические требования, получали максимально правдивую, не искаженную ничьим посредничеством информацию. Это создавало определенную опасность для власти, которая начинала широко использовать цензуру, препятствующую проведению социологических исследований.
Нравственная обстановка, которая возникла после дискуссий 20-30-х гг., привела к тому, что многие исследователи-обществоведы вынуждены были либо отойти от разработки актуальных проблем развития общества, например, переключиться на область истории философии и социологии, то есть занять позицию пассивной обороны, либо комментировать "непререкаемые истины", которые, изрекал "отец народов". Были и такие ученые, которые пытались, несмотря ни на что, отстаивать научный дух марксизма, творчески использовать его при анализе социальных процессов, но их судьба в основном трагична. Тоталитарный характер политической власти, жесткое подавление всех форм инакомыслия вне партии, недопущение разнообразия мнений внутри нее - все это привело к остановке развития и застою обществознания.
В конце 30-х годов на судьбу социологии сильно повлияла канонизации выдвинутых И.В. Сталиным различных теоретических положений. Он "упразднил" в директивном порядке существующее самостоятельное положение социологии и попытался даже теоретически обосновать свои действия. В 1938 г. им для "Краткого курса истории ВКП(б)" был написан раздел "О диалектическом и историческом материализме". В нем целая область научного социального знания - исторический материализм была "зачислена" в разряд философского знания. Это привело к тому, что важнейшие составные части социологии стали рассматриваться только на философском, т.е. абстрактно-теоретическом уровне, а конкретные социологические исследования процессов, явлений социальной жизни были полностью прекращены, как и дальнейшие разработки методов таких исследований.
О том, как происходила ликвидация социологической и экономической науки, в определенной степени можно судить по интервью, которое дала Т.И. Заславская журналу "Огонек", приводя воспоминания своих коллег: "В 30-х годах в Академии наук СССР существовал то ли один институт аграрных проблем (точное название не помню), то ли даже два института аграрного профиля. И вот однажды, в 1934 или 1935 году, сотрудники, как обычно, пришли на работу, а войти в институт не смогли. На дверях было объявление о том, что в течение ближайших двух-трех дней институт будет закрыт на профилактику или срочный ремонт, и сотрудников просят работать дома. В назначенный срок двери оказались открыты, люди прошли к своим рабочим местам и обнаружили... пустые столы и шкафы. Все до последнего листка бумаги было изъято: собранная в экспедициях первичная информация, социологические анкеты, данные их разработки, находившиеся в работе отчеты, статьи, диссертации.
Не правда ли, сильная акция? Это ведь был целый научный институт, причем достаточно яркий и творческий. И так, в один миг он был раздавлен. А потом социология превратилась в "буржуазную" науку и была, как и все общественные науки, превращена в сферу схоластики, цитатничества и догматизма" /34, с.6/.
5. ПЯТЫЙ ЭТАП
(Конец 50-х - 90-е годы XX века)
"ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ" СОЦИОЛОГИИ
Только во время хрущевской "оттепели", в конце 50-х годов начинается новый период в развитии социологии.
В конце 50-х - начале 60-х годов происходит "второе рождение" социологии как науки в нашей стране. После XХ и XXII съездов КПСС десталинизация общества кардинально повлияла на положение социологии.
В начале 60-х годов, как и в 30-е годы, КПСС второй раз объявила социологию враждебной марксизму наукой. Прикрепление к социологии ярлыка буржуазной науки объяснялось тем, что за рубежом шло активное развитие социологии, а также тем, что в обществе к этому времени необходимо было многое скрывать, не допускать публикования. В монографиях по историческому материализму, изданных в период между 30-ми и 60-ми годами, социальные явления и процессы анализировались предельно идеологизированно на крайне общем абстрактно-теоретическом уровне, в полном отрыве от реальной жизни.
В это время в науке об обществе господствовал догматизм и схоластика. Мало того, что социологические методы конкретного исследования общества вообще не использовались, но они еще были противопоставлены социологическому знанию как преимущественно философскому. Конкретное изучение явлений и процессов социальной жизни было полностью запрещено.
Для широкого развертывания эмпирических исследований необходимо было в первую очередь реабилитировать социологию. Чтобы это сделать, был признан приемлемым только один способ - объявить, что исторический материализм это собственно социология, а саму социологию рас сматривать только как проведение прикладных исследований. То есть встала задача "вернуть" социологию опять в лоно марксизма, при этом постараться не нарушить существующих идеологических законов.
Это привело к тому, что сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, социологические исследования получили законные права гражданства, а с другой стороны, социология как наука не признавалась. В связи с этим в указанный период в научном обиходе под социологией понималась наука, которая занимается проведением конкретных социологических исследований.
В 60-е годы прошел ряд дискуссий, направленных на выяснение предмета социологии, главным образом они были нацелены на доказательство того, что социология не противоречит марксистской философии и марксистскому мировоззрению. В связи с этим основное внимание было обращено на выяснение соотношения социологии с историческим материализмом, соотношения их методов. Данные дискуссии имели идеологическую направленность, нередко происходило смешивание понятий общественной науки и идеологии, хотя это совершенно разные сферы духовной деятельности.
К 1965 г. уже сложилось мнение, что социология - это наука о законах и движущих силах развития общества. Ее предметом выступало исследование исторически сменяющих друг друга общественных формаций, общественных закономерностей (закономерностей развития и становления социальных отношений людей, а также различных форм их взаимодействия). Естественно, данная точка зрения на социологию полностью отождествляла ее с историческим материализмом, а методы социологии - с диалектико-материалистической методологией.
Отождествление социологии с историческим материализмом не могло объяснить существования активно складывающихся самостоятельных направлений социологических исследований. Данный подход не устраивал многих ученых, так как отрицал самостоятельность социологии как науки. Ученые стали делать разные попытки, чтобы найти какой-то компромиссный вариант между тем, что должно быть, и тем, что существует на самом деле.
Была разработана трехуровневая концепция социологии:
- общая социологическая теория как философская наука (исторический материализм), она являлась методологической основой всего обществознания;
- частные социологические теории (они рассматривались как разделы научного коммунизма, также считающегося философской наукой);

<< Пред. стр. 3 (из 7) След. >>

Список литературы по разделу