<< Пред.           стр. 3 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу

  Боттандо кивнул:
  - Да. Я же сказал, что это косвенное доказательство. Но мы имеем уже два факта, которые свидетельствуют об одном и том же.
  - Я не могу в это поверить, - произнес наконец директор. - И если это правда, то зачем кому-то понадобилось уничтожать картину? Я хочу сказать: ведь ясно, почему это было сделано?
  Боттандо вопросительно смотрел на него.
  - Это был выпад против меня. Только сегодня я объявил о своем уходе и назначил преемником Ферраро. Кто-то решил отомстить мне таким варварским способом, чтобы выставить меня дураком. Но это имеет смысл только в том случае, если картина настоящая. Я знаю, меня здесь все не любят.
  Томмазо умолк. Боттандо подумал, уж не ждет ли он от него уверений в обратном, но решил, что даже Томмазо не может быть до такой степени тщеславен, и промолчал.
  - Я постоянно натыкался на глухую стену непонимания, любое мое предложение воспринималось в штыки. Ферраро - единственный, кто оказывал мне какую-то поддержку. Он - единственный, кто живет в современном мире, а не где-то в середине двадцатых годов.
  - И потому вы предпочли его Спелло?
  - Да. Мне нравится Спелло, Ферраро я недолюбливаю. Но когда на кон поставлено будущее музея, не может быть и речи о личных предпочтениях. - И снова в его неожиданно страстной речи промелькнула тень былой напыщенности. - Спелло - хороший работник, но директор должен быть борцом, уметь выбивать деньги из министерства и из спонсоров. Я решил, что на это способен только Ферраро. У него непростой характер, но выбора у меня нет. И я знаю, что есть очень много людей, которые хотели бы избавиться от нас обоих любой ценой.
  С этим Боттандо мысленно согласился.
  - Но, - возразил он вслух, - мне трудно представить, чтобы человек, проработавший в музее всю жизнь, мог совершить такой чудовищный акт вандализма.
  - А мне совсем нетрудно это представить, - фыркнул Томмазо. - Я же говорю: это сумасшедший дом. Но вы поняли, о чем я вам толкую? - настойчиво продолжил он, наклонясь к генералу. - Если картина - подделка, какой смысл ее уничтожать? Куда проще оставить все как есть и ждать, когда разразится скандал. Для меня такой позор был бы не меньшим ударом.
  Боттандо улыбнулся и несколько сместил акцент разговора:
  - Никто не знал, что это подделка, даже вы. Весь мир считал ее настоящим шедевром Рафаэля. И если бы ее не купила Италия, то приобрел бы музей Гетти или кто-нибудь еще. История появления картины была такова, что никто не усомнился в ее подлинности. Имелось свидетельство того, что она должна находиться под изображением Мантини. И Бирнес обнаружил ее. Все произошло как в сказке. Все хотели верить в нее. Возможно, и тот, кто сжег ее, тоже верил.
  Томмазо горько усмехнулся:
  - Все верили, а деньги заплатили мы. И вероятность того, что заплатить могли и другие, вряд ли спасет мою репутацию.
  Боттандо не видел смысла в дальнейшем продолжении разговора и направился к выходу. Он очень устал.
  - Скажите, - вдруг спросил он, уже стоя в дверях, - почему вы решили уйти? Честно говоря, я был удивлен.
  - Не только вы. Видели бы вы, какие у всех стали лица, когда я сказал об этом. Но я уже по горло сыт своей должностью, и даже деньги мне не нужны. С меня хватит беготни и колотушек. Для этого нужен кто-нибудь помоложе. - Томмазо усмехнулся.
  - Например, Ферраро?
  - Да, он справится, несмотря на свой ужасный характер. В прошлом году он замещал меня в течение нескольких недель, и очень успешно, поэтому я предложил его на этот пост. Что же касается меня, - продолжил он меланхоличным тоном, - то я удалюсь на свою виллу под Пьенцей и буду тихо наслаждаться библиотекой и коллекцией. Кто знает, может быть, я снова займусь живописью? Да-да, я тоже когда-то писал. Приятно будет переменить род деятельности, особенно сейчас. Вы должны признать, что момент для ухода я выбрал идеальный.
  Томмазо открыл дверь и пожал Боттандо руку.
  - У нас были не самые теплые отношения, генерал, - сказал он на прощание, - но я хочу, чтобы вы знали, как я ценю ваши старания изобличить преступника. У меня к вам только одна просьба: не распространяйте слухов о том, что картина была подделкой. Если вы найдете серьезные доказательства, тогда другое дело. Но я не переживу, если моя репутация пострадает из-за пустых домыслов.
  Боттандо кивнул:
  - Это правильно. К тому же у меня есть свои причины хранить все в секрете. Не беспокойтесь. Спокойной ночи, директор.
 
  Пока Боттандо обсуждал с Томмазо случившуюся катастрофу, Флавия по его приказанию взвалила на себя весь груз мелких, но необходимых дел, неизбежно сопутствующих раскрытию любого преступления.
  Для опроса восьмидесяти семи человек, присутствовавших на приеме, было уже слишком поздно, поэтому она просто переписала их имена с адресами и попросила - вежливо, но очень твердо - находиться в пределах досягаемости. Потом просмотрела список выезжавших из страны на случай, если кто-то решил скрыться за границей. Оказалось, что Флавия не успела перехватить только группу американцев, которые ушли с приема раньше, поскольку торопились на вечерний самолет. Но их она почти не брала в расчет.
  В целом подозреваемых набралось порядочно, и почти все они имели возможность совершить преступление. Например, Аргайл, который вошел к Флавии в кабинет одним из последних.
  - Я так надеялся, что впредь буду общаться с вами только в неофициальной обстановке. Я даже представить не мог, что вы снова станете меня допрашивать, - с сожалением произнес он.
  - Я не допрашиваю вас, а просто хочу записать ваш адрес, - строго ответила Флавия.
  Аргайл махнул рукой.
  - Какая разница, сегодня или завтра вы все равно вызовете меня на допрос. Наверняка я у вас главный подозреваемый.
  - Вы себе льстите.
  - Не думаю. Ну пусть не главный, но уж точно в первой пятерке. Не могу сказать, чтобы мне это нравилось.
  Флавия откинулась на спинку стула и положила ноги на стол. Она устала, и ей было трудно сохранять официальный тон с человеком, которого она хорошо знала и которому симпатизировала. Тем более что Флавия не числилась в полиции. Иногда это давало ей некоторые преимущества.
  - Если вы так уверены в этом, то, может быть, объясните, почему?
  Аргайл уставился в потолок, приводя мысли в порядок.
  - Ну, во-первых, вы считаете, что картина была подделкой, так? - начал он.
  - С чего вы это взяли?
  Он пожал плечами:
  - Ну, это так понятно. В противном случае вы искали бы сейчас маньяка.
  Флавия промолчала.
  - Если принять этот факт, - продолжил Аргайл, - то получается, что Бирнес получил свои деньги за фальшивку. Первым, совершенно случайно, это обнаружил я, о чем сейчас уже начинаю жалеть. А благодаря гранту Бирнеса я теперь оказался с ним связан.
  Он умолк, и Флавия спросила его:
  - Ну и зачем вам уничтожать картину?
  - Если бы выяснилось, что картина не настоящая, Бирнесу пришлось бы вернуть деньги и забрать ее обратно. В контракте это наверняка оговорено. Если же картину уничтожить, то никто никогда ничего не докажет, и Бирнес не пострадает. Так же, как и я - его предполагаемый сообщник.
  Флавия медленно кивнула.
  - Достаточно убедительно, - сказала она. - А вы уверены, что вы первый, кто подверг сомнению подлинность картины?
  Аргайл помолчал, потер подбородок.
  - Ну, не знаю. Об этом мне еще надо подумать. - Он с надеждой посмотрел на нее.
  Флавия потерла глаза, провела руками по волосам и зевнула.
  - Ну ладно, на сегодня хватит. Расскажете после. Вам отлично подошла бы роль обвинителя. Жаль, что судебная система не предусмотрела подобной возможности. Но вы правы в одном: вы действительно подозреваемый номер один. - Она встала и проводила Аргайла до дверей. - У вас есть только один способ доказать свою непричастность к этому преступлению, - произнесла она, останавливаясь.
  - Какой же?
  - Найти настоящего Рафаэля.
 
 ГЛАВА 9
 
  На следующее утро, в семь часов, Флавия вошла в кабинет Боттандо узнать, как дела и обсудить порядок допроса подозреваемых. Как обычно, она забыла постучаться, и когда она появилась, генерал поднял на нее грозный взгляд. Очень не похоже на него.
  - Устали и поэтому дуетесь? - легкомысленно спросила она.
  Вместо ответа он вручил ей пачку утренних газет. Флавия просмотрела их и мысленно признала, что у шефа были основания для плохого настроения.
  - О-о, я как-то забыла об этом, - извиняющимся тоном промолвила она.
  Флавия взглянула на карикатуру еще раз. До последнего времени излюбленной темой насмешек прессы над Боттандо была его любовь к хорошей еде. На этот раз газетчики несколько изменили ракурс. "Начальник управления по борьбе с кражами произведений искусства распивает шампанское в теплой компании в то время, как злоумышленник в соседнем зале уничтожает великий шедевр".
  - Согласитесь, вышло довольно забавно, - сказала она, прекрасно понимая, что говорить этого не следовало.
  - Флавия, - сурово начал генерал.
  - Да, босс?
  - Заткнись, дорогая.
  - Хорошо, простите.
  С тяжелым вздохом Боттандо откинулся на спинку стула.
  - Все это абсолютно не смешно, - произнес он. - Перед нами стоит дилемма. Либо мы объявляем, что картина была фальшивой, и на нас обрушивается Томмазо, либо молчим, и тогда на нас обрушивается пресса с обвинениями в бездействии и неспособности поймать преступника.
  - А вы не можете рассказать обо всем министру, но попросить его молчать?
  Боттандо рассмеялся:
  - Министра? Попросить молчать? Это взаимоисключающие понятия. Уж проще тогда опубликовать заявление на всю страницу в "Иль джиорнале". Нет, я боюсь, у нас нет альтернативы. Мы должны быстро продемонстрировать хоть какие-то результаты расследования. Тем более что наша позиция относительно Морнэ сильно ослабела.
  - Почему?
  Он показал ей телеграмму от Женэ.
  - Ему удалось получить журнал посещений банка.
  Флавия с разочарованным видом прочитала текст телеграммы. Некто открывал сейф Морнэ в августе. Это означало, что наброски Морнэ могли появиться там значительно позже, чем картину предъявили миру.
  - Черт, - выругалась Флавия, - но ведь он мог положить их туда и раньше.
  - Да, но наше доказательство потеряло свою убедительность. Я надеюсь, ты уже поняла, что теперь мы не сумеем подвергнуть картину дополнительной экспертизе?
  - Но мы можем по крайней мере кого-нибудь арестовать. Конечно, это ужасно нехорошо, но все-таки даст нам какое-то время. На несколько дней нас оставят в покое, даже если мы потом его выпустим.
  - Я уже думал об этом. Например, взять твоего Аргайла. Сумасшедший англичанин, рухнувшие надежды - по-моему, годится. К тому же пресса вообще считает всех англичан лунатиками.
  Флавия встрепенулась:
  - О нет, только не Джонатан! Это не самая лучшая идея.
  Боттандо просверлил ее пристальным взглядом:
  - Джонатан? Джонатан?! Это еще что за новости?
  Она пропустила его реплику мимо ушей.
  - Если Бирнес продал на аукционе подделку, то получается, что настоящая картина по-прежнему находится в Италии. Висит у кого-нибудь на стене, и человек даже не подозревает, каким сокровищем владеет. И Аргайл, - продолжила Флавия, тщательно подбирая слова, - наша единственная надежда найти настоящего Рафаэля. Ведь он спрятан под изображением Мантини, а Аргайл изучил наследие этого художника лучше, чем кто-либо. Если вы арестуете его, он не сможет нам помочь.
  - Верно. Но если пресса докопается, что мы опираемся в своем расследовании на помощь главного подозреваемого, нас сотрут в порошок.
  Флавия улыбнулась ему.
  - Не совсем так. Вы оставайтесь в стороне, а я не служу в полиции, поэтому могу свободно контактировать с ним. Тогда вы с чистой совестью заявите, что полиция не имеет с этим человеком никаких контактов. Если этим вообще кто-нибудь поинтересуется.
  Боттандо хмыкнул.
  - Ну ладно. Но ты все равно присматривай за ним хорошенько. - Он взял листок, на котором что-то писал, когда вошла Флавия, и мрачно посмотрел на него. - За сегодняшний день нам нужно опросить множество подозреваемых.
  - Кого, например?
  - Во-первых, тех, кто был знаком с Морнэ, а его, похоже, знали все интересующиеся искусством. Во-вторых, всех, кто не любил Томмазо, - список тот же. В-третьих, тех, кто мечтал быстро и легко разбогатеть. Покажи мне человека, который этого не хочет. Сколько угодно мотивов, сколько угодно подозреваемых.
  - Да, но это мог сделать лишь человек, присутствовавший на приеме в музее, - возразила Флавия, закидывая ноги на низенький кофейный столик.
  - Это все равно огромное количество людей. Дорогая, как же мы влипли! Если мы в самом ближайшем времени не предъявим конкретного результата своей работы, нас заживо поджарят на сковородке. - Теперь Боттандо смотрел прямо на нее. - У нас нет времени на раскачку, нужно приступать к делу немедленно. Убери ноги с моего стола, черт тебя побери, и ступай займись этим Аргайлом!
 
  - Нам необходимо доказать, что "Елизавета" была подделкой. Поскольку картина уничтожена, проведение повторной экспертизы исключается. Остаются наброски Морнэ, но с ними тоже не все ясно. Значит, нужно найти оригинал, который снимет все вопросы, - говорила Флавия, сидя на кухне в новом жилище Аргайла.
  Он объяснил ей, что квартира принадлежит его старому приятелю Рудольфу Беккету. Аргайл был бледен и утомлен, ночью ему не спалось. Флавия, возможно, проявила бы к нему больше сочувствия, если бы ее не встревожил тот факт, что подозреваемый номер один проживает в квартире с журналистом.
  Но Аргайл успокоил ее, сообщив, что Рудольф Беккет уехал на Сицилию сочинять статью о мафии.
  - А разве туда ездят писать о чем-то другом? - усмехнулась Флавия.
  Аргайл заверил ее, что журналист вернется не раньше чем через несколько дней, и она наконец смогла сосредоточиться на деле, ради которого пришла.
  - Если доказательства того, что портрет был фальшивым, так скудны, то почему вы так уверены в этом?
  Флавия начала загибать пальцы на руке:
  - Во-первых, мне неприятна мысль, что сгорел настоящий Рафаэль. Во-вторых, потому что если это не так, то мы ищем обыкновенного психа, в это мне тоже не хочется верить. В-третьих, мы должны отработать все версии. В-четвертых, я доверяю своей интуиции. И в-пятых, потому что я полагаюсь на вас.
  Аргайл фыркнул.
  - В-шестых, вы ненормальная. До сих пор ни один человек на свете не полагался на меня. Вы, наверное, забыли: я ведь всего лишь студент и не умею искать мошенников, подделывающих картины.
  - От вас этого и не требуется. Зато вы знаете о проклятом Мантини больше, чем кто-либо. Возможно, разгадка кроется где-нибудь в ваших записях.
  Аргайл провел пальцами по волосам, потом начал хрустеть костяшками - верный признак смущения, как уже знала Флавия.
  - Да, дорогая. Я очень ценю ваше доверие, но... мне бы не хотелось поднимать эту тему, но... ну...
  - Вы хотите сказать: чего ради я буду беспокоиться, когда сам могу найти картину и получить за нее целое состояние, да?
  - Ну, мне бы не хотелось ставить вопрос так уж прямо...
  - Но я правильно угадала ход ваших мыслей?
  - В общем... да.
  - Все очень просто, - приторным тоном начала объяснять ему Флавия. - Стоит вам отклониться хоть на сантиметр в сторону, как Боттандо немедленно вас арестует как главного подозреваемого и бросит на съедение волкам, чтобы пресса слезла с его шеи. Мне было очень нелегко, - добавила она с преувеличенной серьезностью, - убедить его сегодня утром повременить с вашим арестом. Генерал считает, что у вас было достаточно оснований и возможностей для совершения данного преступления. Конечно, если вы сумеете найти настоящего Рафаэля, то заслужите вечную благодарность всех итальянцев, начиная с премьер-министра и заканчивая мной.
  Аргайл взял тост, намазал его маслом и сверху положил толстый слой дорогого импортного джема, найденного в буфете.
  - Ну, если так, я согласен, - неохотно промолвил он. - Вы меня убедили. Но я должен предупредить: даже моя неоценимая помощь не гарантирует успеха.
  - Поройтесь у себя в картотеке. У вас же есть каталог произведений Мантини.
  - Неполный. И в него занесены только те картины, которые сохранились до нашего времени. А сколько их было на самом деле, никому не известно.
  - Вы должны постараться. Подумайте, а вечером обсудим. Сейчас я ухожу по своим делам.
  - Мне нужна ваша помощь. Когда будете общаться с аукционистами, постарайтесь выяснить, какие картины покупал в последнее время Морнэ, и проследите судьбу этих картин. Узнайте, какие картины покупали другие подозреваемые.
  - Где?
  - По всей Европе.
  - Что покупали по всей Европе все наши подозреваемые? И только-то?!
  Аргайл кивнул.
  - Я понимаю: это - непростая задача. Но если мы узнаем, что кто-то купил картину того же размера, что и Рафаэль, у нас появится зацепка.
  - Хорошо. У вас есть еще просьбы?
  - Ответьте только на один вопрос: вы верите в мою виновность?
  Флавия подняла с пола сумку и перебросила ее через плечо. Слегка нахмурив брови, она прикинула, стоит ли сказать ему правду или полезнее выразить недоверие.
  - Не думайте об этом, - сказала она наконец и вышла прежде, чем Аргайл успел ответить.
 
  Погруженный в свои мысли, Аргайл смотрел из окна, как Флавия сбежала по ступенькам и поймала такси, потом рассеянно убрал со стола и принялся ходить по комнате, раздумывая, с какого конца взяться за дело. Трудно собраться с мыслями, когда знаешь, что малейший промах может стоить тебе долгих лет жизни за решеткой. Найдет он картину или нет, в любом случае ему лично ничего не светит. Будь проклято все! Аргайл мечтал совсем о другом, собираясь в Рим. Но одно он знал точно: времени у него в обрез. В расположении Флавии он был почти уверен и надеялся, что она не считает его преступником, а вот ее шеф, похоже, придерживался на этот счет иного мнения.
  Задача предстояла нелегкая. Аргайл предполагал, что в его картотеке содержатся сведения примерно о пятистах картинах Мантини. Около половины из них были написаны до 1724 года, то есть до того, как он принял участие в афере с Рафаэлем. Остальные картины были написаны либо позднее, либо не имели точной датировки. Аргайл подошел к коробкам из-под обуви, в которых хранились материалы диссертации и начал просматривать картотеку. Через несколько минут он решил высыпать карточки из коробки; сложить их по порядку можно будет потом. Отчаянное положение требует отчаянных решений. Час работы принес неутешительный результат: количество картин, местонахождение которых было точно известно, приближалось к ста.
  Аргайл вспомнил письмо леди Арабеллы и просмотрел выбранные карточки еще раз, откладывая те, в которых не упоминалось о руинах или о чем-то, что можно было назвать руинами, но и тогда у него осталось пятьдесят пять картин. Сев на пол, он включил плейер и начал составлять список. Не потому, что считал это жизненно необходимым, просто хорошая музыка и монотонное составление списка успокаивали нервы.
 
  Остаток дня все, связанные с этой историей, занимались объяснениями и оправданиями. Томмазо с другими музейными работниками строчили заявления для прессы; Боттандо тоже некоторое время потратил на обдумывание ответов журналистам, но потом решил, что все равно окажется виноватым, и занялся более насущными делами.
  Для него было совершенно ясно, что кто-то из музея - скорее всего Томмазо, - изо всех сил пытается свалить всю вину на полицию, Спелло и злосчастный комитет по безопасности. Боттандо проклял день, когда впервые услышал про этот комитет. Конечно, Томмазо можно понять, думал генерал в благородном стремлении быть объективным, - он пытается спасти свою шкуру; но подставлять при этом под удар Боттандо совсем не обязательно. Хотя, возможно, сам он поступил бы точно так же, случись ему оказаться на месте директора. Возможно. Но генерал знал, что сделал бы это более тактично и уж, во всяком случае, не стал бы набрасываться на человека, который в этот момент пытается найти настоящего виновника.
  Его соперники из других полицейских подразделений также организовали против него кампанию, и единственным ответом на их нападки мог быть только арест преступника. Поэтому генерал надиктовал расплывчатое заявление о том, что следствие отрабатывает все версии и рассчитывает в скором времени выдать ордер на арест. "Уж что-что, а это мы можем, - подумал Боттандо, - а является ли арестованный действительно тем, кого мы ищем, не так уж и важно".
  Поручив сотрудникам управления допрос гостей, приглашенных в тот вечер на прием, он направился в Национальный музей поговорить с директором и с его противниками. Не со всеми, для всех у него физически не хватило бы времени.
  Разговор с Томмазо получился натянутым - тот, как всегда, изо всех сил старался изобразить приветливость, а Боттандо - скрыть неприязнь, поэтому, когда они наконец разошлись, генерал вздохнул с облегчением. Теперь ему предстояло гораздо более приятное общение со свидетелями и подозреваемыми. Он начал с Манцони, пригласив его в кабинет Ферраро, предоставленный ему для этих целей. Реставратор вошел неуверенным шагом, вид у него был жалкий. Боттандо не знал, чему это приписать: эмоциональному напряжению или избытку алкоголя накануне вечером.
  Первым делом он задал Манцони стандартные вопросы: где был, с кем говорил и так далее. До того момента, как он расстался с Боттандо, все было ясно. А потом?
  - Если честно, не помню. Не имею не малейшего понятия, с кем я говорил. Кажется, я прочитал кому-то целую лекцию о реставрации гравюр. Помнится, у меня мелькнула мысль, что если бы я был трезв, то, наверное, осознал бы, как наскучил своему собеседнику.
  Боттандо немного подумал и затем с полным безразличием в голосе задал вопрос:
  - Скажите, вы входили в комиссию, которая проводила экспертизу картины? На днях я просматривал заключение и увидел там вашу подпись.
  Манцони кивнул.
  - Да, только я был, скорее, наблюдателем. Эксперименты проводили английские специалисты, приглашенные Бирнесом. Они лучше разбирались в технических тонкостях.
  - Понятно. То есть экспертизой как таковой занимались люди Бирнеса?
  Молодой человек кивнул.
  - И вас удовлетворила их работа?
  - Конечно, - немного чопорно ответил Манцони. Казалось, он почувствовал себя уязвленным. - Если бы это было не так, я бы не стал подписывать заключение. Экспертизу проводили люди с безупречной репутацией. Картина прошла по всем статьям. У меня не было и тени сомнения. - Он вдруг умолк, задумчиво покусал ноготь и поднял на генерала взгляд. - Во всяком случае, не было тридцать секунд назад.
  - Что вы хотите этим сказать? - хмуро спросил Боттандо, недовольный течением разговора. Он рассчитывал провести допрос более тонко.
  - Не все технари - идиоты, - с оттенком снисходительности заявил реставратор. - От этого Рафаэля зависела репутация Томмазо. В случае возникновения каких-либо проблем с картиной Томмазо утратил бы кредит доверия, и его место занял бы Спелло. Возможно, картину сожгли для того, чтобы избавиться от Томмазо. Очевидно, вы, просматривая результаты экспертизы, обнаружили там нечто такое, что заставило вас усомниться... Что наводит меня на подозрение...
  - Ни на что это вас не наводит. У вас слишком богатое воображение.
  Боттандо быстро свернул разговор, обеспокоенный тем, что он начал выходить из-под его контроля. И как-то слишком уж быстро реставратор увязал все концы с концами. Генералу это не понравилось.
  Он проводил Манцони до дверей. В приемной, где обычно сидел секретарь, терпеливо ждал своей очереди следующий свидетель.
  - Я понимаю, вам предстоит напряженный день, - сказал Манцони, прощаясь, - но мне хотелось бы продолжить наш разговор, если вы, конечно, не возражаете. Я еще раз просмотрел бы заключение экспертизы и поделился бы с вами своими соображениями.
  - Вы полагаете, эксперты все-таки могли ошибиться?
  - Чтобы говорить с уверенностью, мне нужно еще раз просмотреть отчет и немного подумать. Но мне не хотелось бы нарушать ваше расписание. Наверное, мне лучше зайти к вам после работы? Часов в семь вас устроит?
  Боттандо согласился и пригласил в кабинет Спелло. С одним разобрались, на очереди еще восемь, подумал он. Может быть, Флавия придет на подмогу. Глядя, как специалист по этрускам усаживается в кресло, генерал размышлял, с чего лучше начать разговор.
  Спелло облегчил его задачу и сразу расставил все точки над i.
  - Ты вызвал меня, потому что я лучше всего подхожу на роль поджигателя. Благодаря Томмазо от меня ускользнул пост директора музея.
  - И, снедаемый внутренним огнем, ты решил сжечь самый ценный его экспонат?
  Спелло улыбнулся.
  - Тем самым лишив Томмазо кредита доверия. После такого скандала никто не принял бы в расчет его рекомендации, и место директора досталось бы мне. Все очень просто, тем более я уже знал от тебя, что картина фальшивая. Таким образом, я сознавал, что не нанесу особого урона музею. Нет, я не совершал ничего подобного, но признаю: для полиции подобные предположения вполне естественны.
  - За исключением одного: наши аргументы в пользу того, что картина была фальшивой, сильно ослабели. Картина действительно могла быть настоящей.
  Спелло заметно побледнел. Почему? Огорчился, осознав масштаб потери? Боттандо чувствовал себя не в своей тарелке. Спелло методично объяснял, почему его следует немедленно арестовать.
  - У тебя была вчера возможность остаться одному? Ты мог незаметно выйти из зала?
  - Нет ничего проще. Я терпеть не могу подобные сборища. Мне приходится посещать их, но жара, многолюдье и бесконечные разговоры ужасно утомляют. Обычно я сбегаю оттуда, чтобы побыть немного одному - почитать книгу или еще как-нибудь отвлечься, - а потом возвращаюсь. Вчера вечером я тоже отлучился на целый час. И никто меня не видел и не заметил, как я ушел.
  Как некстати этот честный ответ! Если бы Спелло хотел действительно облегчить полиции жизнь, ему следовало бы придумать себе железное алиби. Его простодушный рассказ еще более осложнил расследование.
  - Я рассказал тебе, что картина, возможно, фальшивая, и ты сохранил это в тайне, - продолжил Боттандо. Он рассчитывал вести допрос более умело, сохраняя ведущую роль за собой. Но ни в первом, ни во втором случае ему это не удалось. Наверное, сказывается усталость. - Если бы ты в самом деле хотел подставить директора, то наверняка распространил бы слух о картине, ведь так?
  Спелло покачал головой.
  - Не обязательно, - беспристрастным тоном возразил он. - Во-первых, скандал рикошетом мог ударить по мне. А во-вторых, Томмазо немедленно подавил бы эти слухи, сославшись на авторитетное заключение экспертов. Я и сам склонен доверять их выводам, что бы там ни думал Манцони.
  Боттандо предпринял еще одну попытку.
  - Пожарная сигнализация. Как ты это проделал? - Он вдруг заметил, что перестал задавать вопросы в сослагательном наклонении. Спелло тоже обратил на это внимание, и впервые на его лице промелькнуло беспокойство.
  - Если бы я это сделал, - ответил он, - то сделал бы так, как преступник. Вывернул бы хорошую пробку и ввинтил на ее место перегоревшую.
  Боттандо выпрямился на стуле.
  - Откуда тебе известно, что так все и было?
  - Я говорил с электриком. Он служит здесь с незапамятных времен, так же как и я. Мы всегда были с ним в приятельских отношениях. Он огорчился, когда увидел старую перегоревшую пробку - сказал, что менял ее буквально на днях. Вывод напрашивается сам собой.
  Боттандо молчал, обдумывая сказанное. Значит, пожарная сигнализация вышла из строя не случайно. Позиция Спелло стала еще более уязвимой. И похоже, он это понимал.
  - Как видишь, мотив и возможность совершить преступление у меня были. Алиби нет. Этого достаточно для ареста, и именно это ты намерен сделать.
  - Ну ладно, - бросил Боттандо уже более официальным тоном, - пока мы не собираемся никого арестовывать. Но в ближайшие несколько дней тебе запрещается уезжать из Рима, иначе это будет расценено как косвенное признание вины. Ты понял?
  - Конечно, генерал, - так же официально ответил Спелло, но тут же улыбнулся с заговорщицким видом. - Но между прочим, ты сделаешь большую ошибку, если арестуешь меня. Потому что именно ты предложил, чтобы я возглавил комитет по безопасности.
 
 ГЛАВА 10
 
  Была уже половина восьмого вечера. Боттандо сидел у себя в кабинете, ожидая появления Манцони. Днем реставратор позвонил ему и сообщил, что нашел кое-что интересное. Он запаздывал - обычная история, но Боттандо, на всю жизнь сохранивший армейские привычки, начал раздражаться. Он очень ценил в людях пунктуальность, хотя мало кому из его соотечественников это качество было присуще. Генерал пытался убить время, просматривая бумаги.
  Пока он ворчал, сетуя на безответственность некоторых молодых людей, позволяющих себе опаздывать к генералам, Флавия стояла под дверью квартиры Аргайла. Она решила заглянуть к нему и узнать, как он продвинулся. Дверь никто не открывал. И это несмотря на ее требование никуда не уходить. Проклятие. Потом ей пришло в голову, что звонок, наверное, вышел из строя. Флавия спустилась в бар и позвонила. Безрезультатно.
  Она пришла в ярость и, пытаясь взять себя в руки, стала припоминать, чем сейчас может быть занят Боттандо. Мысль, что такой трудный день прошел практически впустую, выводила ее из себя. И ведь надо же, чтобы ее так подвел человек, который только благодаря ей избежал тюремной камеры!
  Главным событием прошедшего дня для Флавии стала встреча с Эдвардом Бирнесом. В отличие от Спелло он не спешил с признанием, и она измучилась, формулируя вопросы таким образом, чтобы он не догадался об их подозрениях насчет картины.
  Бирнес должен был думать, что они просто ищут человека с аэрозольным баллончиком. Они не собирались раскрывать ему свои карты, тем более что этот успешный богатый англичанин оставался одним из главных подозреваемых.
  Флавия нашла его в гостинице - очень дорогой, но не из тех помпезных заведений, что расположены в окрестностях виа Венето. Безупречный вкус и большие деньги привели Бирнеса в частную гостиницу, известную только в очень узком кругу. В этом прелестном уединенном особняке царили элегантность, комфорт и полная анонимность. Немногочисленные постояльцы жили здесь в атмосфере домашнего уюта с полным штатом прислуги. В очаровательной бело-розовой гостиной Бирнес предложил Флавии сесть на диван, а сам расположился в обитом гобеленом кресле напротив, затем легким взмахом руки подозвал официанта, который застыл в отдалении, готовый явиться по первому зову.
  - Что-нибудь выпьете, синьорина? - спросил Бирнес на безупречном итальянском. - Или вы собираетесь сказать "нет, спасибо, я на службе"?
  Он по-совиному подмигнул ей за толстыми стеклами очков. Флавия решила, что это можно расценить двояко: либо Бирнес пытается быть приятным, либо уверен в своей неуязвимости и открыто насмехается над ней.
  - Я никогда так не говорю, сэр Эдвард. Это дежурная фраза английских полицейских. Кроме того, я не служу в полиции.
  - Очень разумно.
  Флавия не поняла, к чему это относилось: к тому, что она согласилась выпить, или к тому, что не служит в полиции. Не спрашивая о ее предпочтениях, Бирнес заказал шампанское.
  - Ну, чем могу вам помочь?
  Нет, подумала Флавия, "что вам нужно?". Однако он был слишком умен, чтобы задавать вопросы столь прямолинейно. Вряд ли можно рассчитывать на его откровенность.
  Флавия улыбнулась. Бирнес явно не принадлежал к числу людей, довольствующихся подчиненной ролью в разговоре, тем более с женщиной.
  - Вы, конечно, догадываетесь, что речь пойдет о Рафаэле... о вчерашних событиях...
  - Вы хотите знать, нет ли у меня обыкновения разгуливать с баллончиком бензина в кармане? И не заметил ли я чего-нибудь подозрительного?
  - Примерно так. Это обычный опрос свидетелей, вы же понимаете.
  - Особенно тех свидетелей, благодаря которым картина появилась в музее, - продолжил он, вытаскивая из кармана короткую трубку с большой круглой чашкой. Затем неторопливо достал кожаный кисет и начал набивать трубку табаком.
  Беда с этими бизнесменами, подумала Флавия, - все схватывают на лету.
  - Я бы с удовольствием помог вам, если бы это было в моих силах. Конечно, я очень расстроен случившимся. Я испытывал к этой картине особые чувства и очень гордился своей причастностью к ее открытию. Как я понимаю, картина не подлежит восстановлению?
  Если Бирнес не имеет отношения к поджогу, то для него вполне естественно поинтересоваться, насколько сильно пострадала картина. Флавия кивнула. Бирнес продолжил набивать трубку - занятие требовало определенного навыка и ловкости. Склонив голову набок, он затолкал изрядное количество табака в чашку, затем начал утаптывать его при помощи специального металлического приспособления. Бирнес полностью сосредоточился на трубке, и Флавия не видела его лица. Наконец он зажал трубку в зубах и поднял на девушку глаза. Судя по всему, он даже не заметил, что пауза слишком затянулась.
  - Когда картина долго находится в твоих руках, к ней привыкаешь. Что уж говорить о "Елизавете". Я глаз с нее не спускал, как только мне стало ясно, какую ценность она представляет. Это самое большое достижение в моей карьере. И вдруг такое. Мне было очень неприятно узнать об этом. Из газетных сообщений я понял, что предотвратить подобное преступление практически невозможно. От случайностей и сумасшедших не застрахован никто.
  После замысловатых манипуляций с раскуриванием трубки Бирнесу удалось превратить ее чашку в миниатюрный ад. Дым вырывался из трубки огромными клубами и в несколько минут окутал всю гостиную.
  - Я полагаю, вы понимаете, что нам необходимо установить передвижения всех, кто присутствовал в тот день на приеме, - сказала Флавия, с трудом отрывая взгляд от трубки.
  - Конечно. Я прибыл в гостиницу около шести, оставил в номере вещи и направился в музей. Когда стало известно о поджоге, я успел пообщаться с несколькими людьми.
  Он продиктовал имена, Флавия записала.
  - Как долго вы разговаривали с каждым? Например, с Аргайлом, - безразлично бросила она.
  Бирнес не проявил ни малейших признаков замешательства.
  - С ним, пожалуй, дольше всех. Он, наверное, уже рассказал вам, что я финансировал его поездку в Италию. Мне интересно с ним разговаривать.
  Флавия кивнула.
  - Могу я узнать, почему вы решили дать ему деньги.
  - Я чувствую себя перед ним немного виноватым. А может, это симпатия? Или участие? До меня дошли слухи, что он, так же как и человек, от лица которого действовал я, вышел на след картины, но я немного опередил его. Такое часто случается, в моей карьере тоже бывало, когда вещь уходила буквально из-под носа. Это все равно что везение в игре. За исключением того, что здесь на кону стояли огромные деньги, и Аргайлу они были необходимы для продолжения работы, а не просто для личного обогащения. Поэтому я и решил предложить ему компенсацию. Его работа заслуживает большего признания, чем он получил. Аргайл несколько небрежен к деталям...
  Это правда, подумала Флавия.
  - ... но в целом очень пытливый и серьезный исследователь. И он охватывает гораздо более широкий пласт, чем предполагает тема. Я не оказываю покровительства неудачникам, - заключил Бирнес.
  - Значит, вы не заметили на приеме ничего необычного и ни на минуту не оставались одни?
  - Только когда Аргайл отошел то ли в туалет, то ли за напитками. Он пребывал в возбужденном состоянии. Полагаю, это связано с возвращением в Рим.
  - Наверное. Вы сказали, что действовали не от своего имени, выставляя картину на аукцион?
  - Это моя маленькая тайна. Большинство моих коллег и конкурентов думают, что владельцем картины был я. Мне не хочется разубеждать их - пусть завидуют. Но в действительности я являлся всего лишь посредником. Мой клиент поручил мне выкупить картину, отреставрировать и организовать продажу.
  - По какому принципу вы отбирали реставраторов?
  - Ни по какому. Я пригласил тех, кто на данный момент был свободен. К тому же я работал с этими людьми раньше, и они хорошо себя зарекомендовали. Они очень обрадовались возможности соприкоснуться с великим творением и ждали прибытия картины в моем офисе вместе со мной. Честно говоря, мне с трудом удалось оторвать их от картины, когда ее наконец привезли.
  - Вы можете дать мне координаты этих людей?
  - Разумеется, они будут рады побеседовать с вами. Один из них звонил мне сегодня утром, он ужасно расстроен случившимся. Они так привыкли к картине, что начали относиться к ней как к своей собственности. Все время говорили, как мне повезло, что у меня есть такая картина. Я не нашел в себе мужества развеять их иллюзии.
  - Кому же в таком случае принадлежала картина? - Флавия даже слегка наклонилась вперед, ожидая ответа.
  Конечно, Бирнес может солгать. Почти наверняка сделает это. Но отрицательный результат - тоже результат. Даже ложная информация может стать отправной точкой в расследовании.
  Бирнес развел руками:
  - Хотел бы я знать. Клиент передавал мне инструкции через своего адвоката в Люксембурге. Это показалось мне несколько странным, но операции такого рода иногда случаются в любом бизнесе. Подобная маскировка необходима, когда, например, очень известное семейство хочет получить большую сумму наличных денег, но не желает огласки. Конечно, я был сильно удивлен, получив предложение купить и анонимно перепродать всего лишь картину, но в то время мне еще была не известна ее настоящая ценность.
  - А у вас не возникло искушения оставить картину себе, когда вы поняли, что это Рафаэль?
  Бирнес снисходительно улыбнулся:
  - Это вполне естественно, не так ли? Но я уже был связан контрактом, да и вообще подобные махинации не в моем стиле. Вы должны знать, что в нашем бизнесе каждый в первую очередь думает о себе. - Флавия понимающе усмехнулась. - Но даже у нас есть свой кодекс чести, и перехватывать картины у того, кто обнаружил их первым, в нашей среде не принято. Вот почему я чувствовал себя немного виноватым перед Аргайлом. Не знаю, кто стоял за этой сделкой. Только предполагаю, что Ватикан. Церковникам вечно не хватает денег, и они могли решиться на анонимную продажу картины, чтобы пресечь возражения соотечественников. Если вы не знаете, кто нанес вам урон, то не сумеете никого наказать. Между прочим, я получил солидный аванс за свою работу.
  - И у вас не зародилось ни малейших сомнений в подлинности картины? - недоверчиво спросила Флавия.
  - Если бы я доверял людям, то не продержался бы в этом бизнесе четверть века. Но я лично выбирал людей, которые проводили экспертизу. У них не возникло ни малейших сомнений в том, что картина принадлежит кисти Рафаэля, так же как и у сотрудников Национального музея. Почему же я должен был сомневаться? Если бы у меня осталась хоть капля сомнения, я бы не стал подписывать контракт с музеем на таких жестких условиях.
  - А именно?
  - Если происхождение картины будет подвергнуто сомнению, я, как посредник владельца, обязан вернуть всю уплаченную за картину сумму. Это условие было прописано очень тщательно. Полагаю, его включили в контракт по настоянию министерства финансов, которое не пожелало рисковать деньгами налогоплательщиков. Да и Томмазо наверняка приложил к этому руку - мы давно недолюбливаем друг друга, хотя для посторонних поддерживаем видимость дружеских отношений.
  Флавия никак не прокомментировала эту реплику и ждала продолжения. В порыве расчетливой откровенности Бирнес поведал ей историю разлада с директором Национального музея.
  - Видите ли, когда-то я продал Томмазо картину Корреджио. Через некоторое время возникло сомнение в подлинности картины, и Томмазо пригрозил, что если я не заберу ее обратно, то больше никогда не продам в Италии ни одной картины. По контракту я не был обязан возвращать деньги, но у меня тоже есть гордость. С тех пор прошло уже пятнадцать лет, и все эти годы он всячески пытался осложнить мою жизнь. И, продав ему Рафаэля, пусть даже на таких жестких условиях, я взял своего рода реванш. Он очень не хотел покупать ее именно у меня, но желание заполучить шедевр оказалось сильнее. - Бирнес пожал плечами. - Какие причудливые узоры плетет иногда судьба... Ну да что теперь говорить, картина уничтожена, и контракт утратил свою силу. - Он мягко улыбнулся Флавии. - Мне уже нечего взять обратно, даже если бы кто-нибудь очень сильно этого захотел, верно?
 
  Свидание с Бирнесом, безусловно, входило в интересную часть работы, но остаток дня Флавии пришлось выслушивать объяснения, почему тот или иной свидетель не заметил на приеме ничего интересного или имеющего значение для полиции. Более того, из восьмидесяти семи человек шестьдесят пять имели возможность незаметно исчезнуть из зала, отправиться наверх, поджечь картину и вернуться. Пятьдесят из этих шестидесяти пяти знали о проблемах с пожарной сигнализацией. А оставшиеся пятнадцать имели гипотетическую возможность узнать об этом.
  От Бирнеса Флавия ушла в полном смятении чувств: несмотря на сильное предубеждение против этого человека, она не смогла устоять перед его обаянием и чувствовала себя обольщенной - нет, наверное, обольщенной - неподходящее слово, - околдованной. Готовясь к встрече, Флавия выбрала решительный холодный деловой тон, но в процессе беседы вся ее решимость испарилась, и она неожиданно для себя обнаружила, что с удовольствием внимает его речам и проникается симпатией к этому человеку, странным образом сочетавшему мягкость обращения и жесткую деловую хватку.
  Под конец разговора Флавия совсем утратила бдительность, и Бирнес немедленно воспользовался этим. Когда она начала прощаться, он невзначай обмолвился, что вечером следующего дня улетает в Лондон: "Я могу еще понадобиться для уточнения деталей?" Черт возьми, конечно, может, подумала Флавия, но не нашла подходящего предлога, чтобы задержать его. Ему могут запретить выезд из страны только в том случае, если официально объявят его подозреваемым. А никаких оснований для этого, за исключением обвинения в подделке, нет. Любезно попросив разрешения на выезд, Бирнес обезопасил себя от обвинений в бегстве от правосудия.
  Флавии ничего не оставалось, как вяло промямлить, что да, конечно, у него есть полное право ехать, куда он вздумает. Бирнес еще немного потянул время, высказав ей свои предположения относительно возможных мотивов преступления - месть, жадность, неисправность проводки, и в конце концов Флавия была вынуждена пожелать ему счастливого пути. Он сдержанно поблагодарил и, в свою очередь, пожелал ей поймать преступника. Смеется он, что ли? Точно, смеется. Но бесстрастное лицо Бирнеса, наполовину скрытое очками и клубами дыма, было совершенно непроницаемым.
  В музее Флавия до головокружения и звона в ушах занималась опросом свидетелей и с раздражением поняла, что топчется там, где уже как следует поработал Боттандо. Но самым неприятным событием дня, которое не давало ей покоя, оставалось исчезновение Аргайла. Без пятнадцати восемь, вконец измученная, с одним лишь желанием - поскорее добраться домой, принять ванну и лечь в постель, Флавия добралась до офиса и, проклиная отчеты, которые ей еще предстояло писать, едва волоча ноги, начала подниматься по лестнице. Она восхищалась своей стойкостью, но настроение от этого не улучшалось. У нее появилось ощущение, что где-то за углом притаилось новое несчастье.
  Флавия ошибалась - с ней это часто случалось в последние дни: несчастье скатилось на нее вниз по лестнице в виде запыхавшегося и вспотевшего от волнения Боттандо.
  - Это ты, Флавия. Хорошо. Поехали со мной, - бросил он на ходу и торопливой рысцой побежал к машине, ожидавшей его на площади.
  Флавия развернулась и потащилась вслед за ним. Видимо, случилось что-то серьезное, если Боттандо изменил своему неторопливому шагу. Они уселись на заднем сиденье, генерал продиктовал водителю адрес и велел поторопиться. Обрадованный водитель включил мигалку и сирену и с ревом рванул с места.
  - Что случилось? - спросила Флавия, восстанавливая равновесие после очень крутого поворота.
  - Я рассказывал тебе о реставраторе Манцони? - Она кивнула. - Он должен был прийти ко мне сегодня вечером в семь, но так и не появился. Только что мне позвонили из полицейского участка в Трастевери: он найден мертвым. Кто-то убил его.
  Флавия молчала, потрясенная известием. Дела оказались еще хуже, чем она предполагала.
  - А они уверены, что это убийство?
  - Манцони найден с ножом в спине, - просто ответил генерал.
  - О Боже, - пробормотала Флавия.
  Опять осложнение, и чем дальше, тем хуже. Генералу достанется от начальства, когда станет известно, что у него под самым носом убили свидетеля. Теперь работать будет еще труднее: поскольку в дело оказалось замешано убийство, придется постоянно согласовывать свои действия с различными подразделениями полиции. К тому же начнутся споры, кому отвечать за расследование, и в конце концов следствие может вылиться в распространенную в Италии ситуацию, когда разные ведомства тратят все силы на борьбу друг с другом, а дело стоит на месте. Генерал наверняка размышлял о том же.
  - Флавия, - сказал он по прибытии на место, - говорить буду я, а ты постарайся держаться в тени, хорошо?
  Следуя за ним на расстоянии, подобающем положению младшего помощника, Флавия поднялась по лестнице и вошла в квартиру Манцони, набитую полицейскими, фотографами, криминалистами, соседями и просто зеваками. Обычный бардак. Старший следователь из местного отделения полиции узнал Боттандо, подошел и представился.
  - Нам стало известно, что он работал в музее, поэтому мы решили на всякий случай сообщить вам, - пояснил он. - Тело обнаружила соседка: проходя мимо, увидела открытую дверь и решила заглянуть.
  Боттандо пожал плечами и подошел к трупу.
  - Когда примерно произошло убийство? - спросил он.
  - Между половиной шестого, когда Манцони пришел домой, и семью часами, когда было найдено тело. Более точно мы пока сказать не можем. Удар в спину был нанесен правой рукой и пронзил сердце. Кухонный нож.
  - И как всегда, никто ничего не видел?
  Следователь сокрушенно покачал головой:
  - У вас есть соображения относительно мотивов убийства?
  Боттандо поджал губы.
  - Нет, боюсь, это простое совпадение, хотя я их очень не люблю. Манцони не годится на роль поджигателя и никак не связан ни с кем из подозреваемых.
  Следователь с досадой поморщился. Он чувствовал, что Боттандо лукавит, но при той строгой иерархической системе, которая царит в итальянской полиции, давление на генерала могло обернуться большими неприятностями. Следователь подумал, что нужно попросить кого-нибудь рангом повыше нажать на Боттандо.
  Пока генерал бродил по квартире в тщетных поисках улик, Флавия облокотилась на небольшой круглый стол в гостиной и предалась размышлениям. Они не привели ее ни к каким конструктивным выводам. Единственное заключение, которое ей удалось сделать, было неутешительным: утром у них было два преступления и множество подозреваемых, а к вечеру они имели уже три преступления и еще большее количество подозреваемых. Какой прогресс!
  Она поделилась своими мыслями с Боттандо, когда они покинули квартиру Манцони. Генерал отпустил машину, сказав, что прогулка активизирует мыслительные способности. На самом деле он остро нуждался в положительных эмоциях, которые всегда получал от прогулки. Флавия приноровилась к его шагу и стала рассказывать о событиях прошедшего дня. Боттандо мрачно слушал ее и несколько минут шел молча.
  - Из твоих слов я делаю вывод, что мы не продвинулись ни на шаг, а теперь запутались еще больше, - сказал он, когда она закончила.
  - Видимо, да. Но мы можем попытаться сузить круг подозреваемых.
  Флавия была в широких поношенных брюках и теплой куртке. Она засунула руки в карманы, пытаясь согреть их. Сумерки плавно перешли в ночь, когда они вступили на мост через Тибр. От реки потянуло пронизывающим ветром, и Флавия поежилась.
  - Итак, - произнесла она через несколько минут, - у нас только два варианта: либо картина была подделкой, либо нет. Если нет, то преступник - маньяк или сотрудник музея. Согласны? - Вопрос был риторический, но Флавия в любом случае вряд ли дождалась бы ответа от своего спутника, угрюмо смотревшего на тротуар. - Главные подозреваемые - Манцони и Спелло, - продолжила она. - Оба питали неприязнь к Томмазо, известие о его уходе могло толкнуть их на преступление.
  - Кто убил Манцони?
  Ответ прозвучал мгновенно:
  - Спелло, в ярости оттого, что Манцони уничтожил картину. А могло быть и наоборот: Манцони догадался, что картину сжег Спелло, и чтобы заткнуть ему рот, Спелло убил его. Другой кандидат - Аргайл. Мысль об упущенной возможности обладать картиной не дает ему покоя, и он решает уничтожить ее...
  Продолжить свои, как ей казалось, весьма логичные рассуждения ей не пришлось.
  - Флавия, дорогая, все это нисколько меня не утешает. У тебя есть хоть малейшее представление, кто может за всем этим стоять?
  - Ну... пожалуй, нет.
  - Так я и думал. А как насчет времени.
  - В каком смысле?
  - Я имею в виду время, которое было выбрано для уничтожения картины. К моменту совершения преступления мы начали сомневаться в подлинности картины, но не сделали никакого официального заявления, поскольку не имели веских доказательств. Так зачем было Бирнесу или Томмазо уничтожать картину?
  Ответа у Флавии не нашлось, и генерал продолжил:
  - Ты назвала мне почти дюжину разных причин, но не привела ни одного доказательства. Из чего следует, что, сидя в кресле, мы никогда ни к чему не придем. Нам нужны улики. Хватит думать, пора действовать.
  - С чего начнем?
  - Поезжай в Лондон. Если Манцони нашел брешь в заключении экспертов, значит, мы тоже найдем. Поговори с реставраторами - может, это что-нибудь даст. Сумеешь взять билет на завтрашний рейс?
  Она кивнула.
  - Только поручите кому-нибудь присматривать за Аргайлом, - напомнила Флавия. - Я, пожалуй, загляну к нему сейчас, посмотрю, не вернулся ли он. А вдруг он откроет мне дверь, тоже истекая кровью?
  - Или воткнет нож в тебя.
  - Нет, Аргайл не похож на преступника. Правда, и остальные наши подозреваемые тоже не похожи. Вот в чем проблема.
  - Не вздумай полагаться на свою интуицию. Что до меня, то я бы давно арестовал его. Будь осторожна. И если он не приведет убедительных доводов в оправдание своего отсутствия, звони мне - я сразу упеку его за решетку.
  Боттандо помолчал.
  - Знаешь, меня не отпускает мысль, будто я что-то упустил... и это помогло бы мне найти разгадку, - признался он. - Какой-то факт или разговор в прошлом, о котором я забыл... Сегодня утром я почти вспомнил, но мысль опять ускользнула от меня. Ты не представляешь, как это мучительно: понимать, что не можешь решить сложнейшую задачу из-за того, что тебя подводит память.
  На углу улицы они расстались; Боттандо в печальной задумчивости медленно двинулся на север, а Флавия - на юг, бодрым шагом человека, не способного слишком долго предаваться унынию.
 
  На этот раз Аргайл оказался дома. Он впустил Флавию и скороговоркой начал выкладывать новости, не давая ей вставить ни слова. Она села и тихо ждала, когда он выговорится.
  - Ничто так не ускоряет дела, как перспектива провести всю оставшуюся жизнь за решеткой, - тараторил Аргайл. - Если бы мой руководитель пригрозил отправить меня на год-другой в "Уормвуд скрабз" 7, я бы уже давно завершил свою диссертацию.
  Широким жестом он указал на стол, заваленный кипами бумаг и карточек, обертками от продуктов и чашками из-под кофе.
  - Видите? Весь день я работал как черт.

<< Пред.           стр. 3 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу