<< Пред.           стр. 4 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу

  - Весь день? - тихо промолвила Флавия.
  - Да, без остановки. Не отвлекаясь ни на минуту. Мне удалось сократить список картин до двадцати, представляете? Ну, если предположить, что такая картина действительно существует. Однако если окажется, что ее нет, мое сердце будет разбито. Ведь если я найду Рафаэля, то уже через неделю вы вычеркнете меня из списка подозреваемых.
  - Весь день? - повторила она. - А в семь часов? Я приходила в семь и не застала вас.
  Аргайл в недоумении смотрел на нее.
  - Ох, совсем забыл. Вот до чего заработался. Вы, кажется, действительно собирались зайти.
  Она кивнула.
  - И зашла. В семь. Вас не было.
  - Я включил плейер и, наверное, не слышал вашего звонка.
  - Здесь был кто-нибудь еще? Человек, который может подтвердить ваше алиби?
  Аргайл побледнел.
  - Алиби? Господи, конечно, нет! Я был здесь один. Я понимаю, что поступил необдуманно, простите. Это действительно так важно?
  - Да. - И Флавия объяснила почему.
  Пока она говорила, Аргайл бледнел все сильнее.
  - Так вы думаете, я зарезал этого реставратора, а для вас придумал историю, будто все это время работал и слушал музыку?
  - Факты указывают на это.
  - Наверное, - с несчастным видом промолвил он, - но я не делал ничего подобного. Я сидел здесь.
  Аргайл пошарил в буфете Беккета, нашел бутылку граппы и налил себе полный стакан.
  - Надеюсь, он простит меня, учитывая обстоятельства. - Он сделал несколько больших глотков и предложил Флавии выпить с ним, но она отказалась. - Получается, - произнес Аргайл после некоторого колебания и яростно поскреб макушку, из чего Флавия заключила, что его терзают мрачные предчувствия, - что я еще больше укрепил вас в подозрениях. - Он умолк, и она вопросительно взглянула на него. - Я собирался сказать вам: для полной ясности мне необходимо побывать в Лондоне. Я думал лететь завтра.
  Аргайл с надеждой смотрел на Флавию.
  - Лучшего времени вы выбрать не могли, - с сарказмом заметила она, - особенно если принять во внимание, что Бирнес тоже собирается лететь в Лондон завтра вечером.
  Аргайл никак не ожидал такого поворота и совсем загрустил. На полу стоял забытый стакан с граппой.
  - Значит, мне лучше остаться?
  - Да. Но поскольку завтра я сама улетаю в Англию и смогу там следить за каждым вашим шагом, то, пожалуй, вы можете лететь вместе со мной. Но учтите: шаг в сторону, и вы за решеткой. Я не шучу. И не исключаю того, что вы все равно там окажетесь, если против вас появятся улики. Ну что, согласны?
  - Наверное. Благодарю за доверие.
  - Ирония здесь неуместна. Я вам не доверяю. Хотя мне трудно поверить, что кто-то мог подделать картину и потом упустить ее так бездарно, как это сделали вы. Пока у вас есть только одно оправдание - ваша глупость. И если бы не крупное везение, вы бы уже давно сидели в тюрьме.
  Случается, говоришь совсем не то, что думаешь. В словесных баталиях Флавия иногда забывалась, особенно когда была чем-нибудь раздражена или утомлена. Вот и сегодня она находилась не в лучшей форме, и даже природная доброта, обычно проглядывавшая сквозь ее грубоватый тон, вдруг куда-то исчезла.
  Аргайл, не привыкший к подобному обращению, возмущенно воскликнул:
  - Я думаю, нам следует кое-что прояснить! Я никогда не утверждал, будто в церкви Святой Варвары висела картина Рафаэля, и приехал в Рим лишь для того, чтобы проверить свои догадки. Я никогда не делал заявлений относительно этой картины и не брался ничего доказывать. И что бы с ней потом ни случилось, я к этому не имею никакого отношения. Запомните это. И именно я, а не вы первым заподозрил, что картина может быть подделкой. Если бы не моя диссертация, над которой вы так насмехаетесь, вы бы сейчас ломали в отчаянии руки, думая, что потеряли шедевр. И еще: у вас нет против меня никаких улик. Если бы они были, я бы уже давно сидел в тюрьме. Поэтому не нужно вести себя так, словно вы оказываете мне большую услугу. И последнее: в настоящий момент я нужен вам куда больше, чем вы мне. Если вы полагаете, что можете найти картину без меня, пожалуйста, вперед! Но вы не можете. А я не собираюсь помогать вам, если вы будете постоянно меня одергивать и разговаривать в оскорбительном тоне. Понятно?
  В целом речь получилась хорошая. Позднее, лежа в постели и обдумывая, как можно было сказать лучше, Аргайл был потрясен своим красноречием. Все было изложено просто, ясно, без пустых эмоций. Он был очень доволен собой. У Аргайла редко возникал повод для праведного гнева, и, как правило, нужные слова для достойного ответа приходили к нему лишь минут через сорок после инцидента.
  Еще приятнее было то, что его речь заставила умолкнуть не в меру разговорившуюся итальянку. Она привыкла к его мягким манерам и к тому, что его ярость обычно выражается недовольным взглядом или невнятным бормотанием. Флавия никак не предполагала в нем ораторского таланта, и внезапность его речи в сочетании с вложенным чувством захватила ее врасплох. Она долго и удивленно смотрела на молодого человека, потом, подавив искушение ответить такой же мощной эскападой, извинилась:
  - Простите, у меня был тяжелый день. Мир? Обещаю больше не давать никаких оценок до тех пор, пока вас не оправдают.
  Аргайл обошел комнату, зачем-то задернул шторы, захлопнул дверцы буфета и наконец, справившись с волнением, кивнул.
  - Или пока не арестуют, - поправил он. - Ладно, мир. Когда мы улетаем?
  - Самолет в семь тридцать. Я заеду за вами в половине седьмого.
  - Так рано? Какой ужас!
  - Привыкайте! - бросила она, вставая. - В итальянских тюрьмах поднимают в пять... Простите, - опомнилась она, - мне не следовало этого говорить.
 
 ГЛАВА 11
 
  Когда на следующее утро Флавия и Аргайл садились в самолет, Боттандо уже был на своем рабочем месте, чтобы Флавия не могла потом сказать, будто работает больше, чем он. Холодный рассветный сумрак несколько отрезвил его, и он уже не был уверен, что поступил правильно, разрешив ей взять с собой англичанина.
  Зря он так легко позволил себя уговорить. В тот момент доводы Флавии показались генералу убедительными: она сказала, что у них нет абсолютно никаких улик и потому нужно предоставить Аргайлу некоторую свободу. Если он виновен, то обязательно это проявит, а если нет, то найдет оригинал картины или по крайней мере выяснит, что его вообще не существует, или докажет, что сгоревший портрет был настоящим. К тому же, как всегда, бестактно добавила Флавия, мы наделали уже столько ошибок, что еще одна не сделает погоды.
  Об ошибках Боттандо яростно твердили газеты. Журналисты, узнав, что реставратор музея, один из главных свидетелей, был зарезан ножом, описывали события в самых зловещих тонах. Национальный музей переименовали в "Музей убийства". Когда генерал рассказал Томмазо об убийстве Манцони, тот не сумел скрыть крайнего огорчения - должно быть, решил, что следующим будет найден с ножом в спине он.
  Сразу после случившейся катастрофы в Томмазо - видимо, вследствие шока - вдруг проглянули какая-то мягкость и неуверенность, и Боттандо даже почувствовал к нему нечто вроде симпатии, но длилось это совсем недолго - директор быстро пришел в себя и, словно сожалея о проявленной слабости, стал еще более нетерпимым и вспыльчивым. Более того, он на всю мощь задействовал свои дипломатические способности и, как профессиональный пловец ритмичными взмахами рассекает воду, так и Томмазо ритмично наносил удары по головам Боттандо, Спелло и всех членов злополучного комитета. В одной газете начали появляться статейки, в которых явно прослеживалась его рука.
  Из всего этого Боттандо вынес для себя только одно - он уже слишком стар для подобных потрясений. Он прикинул соотношение сил. За него мог заступиться только министр обороны, а на противоположной стороне были газеты, министр культуры, министр внутренних дел и Томмазо. Министр финансов примет сторону того, кто предложит реальный способ вернуть деньги.
  Если это вообще возможно. Насколько Боттандо понял, в контракте оговорено, что в случае, если картина окажется подделкой, продавец, то есть Эдвард Бирнес, обязан вернуть деньги. Убытки от утраты настоящей картины полностью ложились на карман государства. Доказать, что Рафаэль, проданный Бирнесом, являлся подделкой, теперь можно было только одним способом - предъявив настоящего.
  Получалось, что карьера Боттандо и будущее его управления зависели от простого студента, который уже ошибся однажды и может ошибиться вновь и который может оказаться и поджигателем, и мошенником, подделывающим картины, и заговорщиком, и убийцей, и просто умалишенным. Боттандо подозревал, что в конце всей этой истории его ждет полное фиаско и, как результат, разжалование из генералов.
  При этом ощущение, что он упустил какую-то очень важную деталь, продолжало неотступно преследовать его. Боттандо подолгу бродил по улицам, размышлял в своем любимом кресле, ворочался с боку на бок по ночам - все бесполезно. И чем упорнее он старался поймать ускользающее воспоминание, тем дальше оно отступало в глубины сознания. Боттандо пересмотрел множество материалов, перечитал личные дела всех сотрудников музея, прикидывая, что они могли знать о Морнэ, Бирнесе, Аргайле и обо всех, кто был хоть как-то связан с картиной.
  В который раз он открыл дело Томмазо. "Кавалер Марко Оттавио Марио ди Бруно ди Томмазо. Родился 3 марта 1938 года. Отец - Джорджио Томмазо, умер в 1948 году в возрасте сорока двух лет. Мать - Елена Мария Марко, умерла в 1959 году в возрасте пятидесяти семи лет". Боттандо переписал данные в блокнот и устало вздохнул.
  Не в силах придумать ничего лучшего, он переключился на досье всех преступников, когда-либо проходивших через его управление. Сотни формальных ответов на стандартные вопросы - образование, карьера, мнение, рекомендации. Генерал был твердо намерен перечитывать их снова и снова до тех пор, пока в памяти не вспыхнет луч озарения.
  Боттандо проштудировал папку Ренессанса, когда самолет с Флавией и Аргайлом приземлился в лондонском аэропорту, и углубился в папку средневековой живописи, когда таксист высадил Аргайла возле музея Виктории и Альберта. 8
  Как и было оговорено, Аргайл детально расписал Флавии весь свой маршрут: он собирался пару часов провести в музее, затем ненадолго заскочить в галерею Куртолда 9 и потом, если останется время, заглянуть в Британский музей. Они договорились встретиться в шесть, и Флавия, прощаясь, еще раз напомнила о грозящих ему неприятностях в случае, если он не придет на встречу. Аргайл нервно усмехнулся и зашагал прочь.
  Он всегда ненавидел "Викторию и Альберта", особенно библиотеку, куда сейчас лежал его путь. И не потому, что там вечно был жуткий холод - этим грешили все библиотеки, в которых Аргайлу приходилось работать. И не потому, что музею хронически не хватало бюджетных вливаний, о чем напоминали небольшие коробочки для пожертвований, куда администрация вкладывала пятифунтовые банкноты, подсказывая посетителям, для чего они предназначены; и не потому, что там экономили на освещении и царил печальный дух запустения. Просто он не любил это место.
  Чтобы попасть в библиотеку, нужно было долго идти гулкими коридорами; проходя мимо кафе, Аргайл с трудом удержался, чтобы не купить безумно дорогую сдобную булочку и немедленно ее съесть. В библиотеке он быстро просмотрел каталоги, выписал нужные номера на листок бумаги и вручил его библиотекарю. Лишь после этого Аргайл позволил себе маленькую роскошь - купил газету и спустился в кафе. Наученный долгим опытом, он знал, что библиотекарь принесет заказанные книги не раньше чем через сорок пять минут.
  В кафе было немноголюдно - только студенты и несколько туристов. Аргайл устроился в самом дальнем углу зала и начал есть непропеченный пончик, запивая его кофе. Он развернул газету и попытался представить, что находится не в "Виктории и Альберте", а где-то совсем в другом месте. Его мысли были прерваны стуком тарелок, поставленных на его стол. Усевшись напротив Аргайла, неряшливого вида студент выудил пачку "Ротманса" из кармана старого, замусоленного пиджака, когда-то служившего верхом от костюма, и с наслаждением закурил.
  - Ну наконец-то... Первая за день. Я чуть не сжевал себе пальцы там наверху.
  - Привет, Фил. Как дела?
  - Как всегда, - пожал плечами студент и жадно затянулся.
  Аргайл познакомился с ним еще на первом курсе. Филипп Мортимер-Джонс окончил привилегированную школу и вращался благодаря связям отца в самых высших кругах, но студенты знали его как просто Фила - коренастого парня с немытыми темными волосами, безвкусно одетого и с вечно слипающимися глазами, так что казалось, будто он вот-вот уснет, или он неделю не умывался, или он наелся той дряни, на которую с неодобрением смотрит полиция, - за пять лет знакомства Аргайл так и не смог определить истинной причины. Возможно, имело место все из перечисленного. Но, несмотря на сонное выражение лица, у этого парня был отличный нюх на пикантные подробности университетской жизни, и он всегда был в курсе последних сплетен, чему подтверждением послужила его следующая фраза:
  - Не ожидал тебя здесь увидеть. Я думал, ты еще не оправился от "великого итальянского разочарования".
  Аргайл мысленно застонал. Если знает Фил, знают все.
  - Кто тебе рассказал?
  - Не помню. Услышал где-то.
  Где он услышал, черт его подери? Аргайл поделился своим открытием только с научным руководителем - человеком очень сдержанным и неболтливым. Вышло так, что Аргайл все тянул и тянул с диссертацией, и в конце концов руководство университета пригрозило вычеркнуть его из списков и попросило научного руководителя, старого Трамертона, высказать свое мнение на этот счет. Трамертон написал Аргайлу, чтобы тот предъявил хоть какое-то свидетельство своей умственной деятельности.
  Времени ему дали немного - всего четыре дня. Молодой человек быстро собрал имеющийся материал, сопроводив его солидной библиографией, и отправил в Италию. Для большего эффекта он осторожно намекнул, что под слоем одной из картин Мантини может быть скрыт Рафаэль.
  Теперь Аргайл безумно сожалел о неосмотрительной приписке; будь руководство университета немного терпеливее, он приберег бы свое открытие до защиты, и тогда Бирнес не перехватил бы у него картину. Но, как бы там ни было, материал, присланный Аргайлом, убедил Трамертона, что кандидат прилагает определенные усилия в данной сфере, и профессор дал положительный отзыв. Угроза исключения отступила, и Аргайл забыл об инциденте.
  До настоящего момента. Теперь ему было ясно, что Трамертон либо показал кому-то наброски диссертации, либо просто рассказал о предположениях Аргайла. Нужно только узнать, кому, и тогда станет понятно, каким образом информация попала к Бирнесу. Но кому он мог рассказать? В Италии он ни с кем не общался; насколько было известно Аргайлу, профессор жил в провинции, расположенной к западу от Монтепульчано, в доме своего итальянского коллеги. Как Бирнес его нашел? Нужно написать Трамертону и спросить.
  Но пока это не главное; сейчас Аргайла ожидало благоуханное помещение библиотеки. Остановив собеседника на полуслове и повергнув его в шок заявлением, что ему не терпится порыться в архиве, Аргайл потащился по лестнице в библиотеку. Такой короткий разговор и такой неприятный.
  Найти в книгах необходимую информацию оказалось не так легко, как ему представлялось. Нервотрепка последних двух дней и давление со стороны Флавии полностью лишили Аргайла способности к сосредоточению. Проще простого сказать: найдите настоящего Рафаэля. Ведь в случае неудачи его ждет не недовольно приподнятая бровь научного руководителя, думал он, просматривая заказанные книги. Сейчас ему уже казалось более безопасным записаться в морскую пехоту. Легко сказать: найдите настоящего Рафаэля. Если бы это было так просто, его бы уже давным-давно нашли.
  Результат посещения библиотеки оказался отрицательным, однако это тоже был результат. По крайней мере теперь Аргайл знал, где картины точно нет. Конечно, за подобные сведения ему никто спасибо не скажет. Количество картин, под которыми предположительно мог оказаться Рафаэль, сократилось с двухсот до нескольких десятков. И что делать дальше? Поскрести каждую ножом? Даже если владельцы не будут возражать, нет никакой уверенности в том, что кто-нибудь уже это не сделал. Если Бирнес уничтожил "Елизавету", опасаясь разоблачения в подделке, то, по идее, должен избавиться и от оригинала.
  Задумавшись, Аргайл уставился в потолок библиотеки, затянутый проволочной сеткой, чтобы отваливающиеся куски кровли ветхого здания не убили кого-нибудь из посетителей. Похоже, нет смысла рыться в книгах. На это могут уйти месяцы, а ему нужен быстрый результат. Значит, придется отрабатывать ту информацию, которая есть. Если он сумеет найти картину, полиция легко выйдет на преступника. Но что если сделать наоборот? Мысль Аргайла быстро заработала, и вскоре решение стало казаться удивительно простым. А через несколько часов Аргайл уже вышел на след разыскиваемой картины.
 
  В условленное время он встретился с Флавией, и они зашли в вычурно оформленный бар на улочке, параллельной Уордор-стрит. 10 Назывался бар соответствующе: "Таракан и огурец". Аргайл такие заведения не посещал и пренебрежительно заметил:
  - Наверное, сюда ходят старшие братья студентов, подрабатывающих в "Виктории и Альберте".
  Флавия не расслышала реплики и вежливо улыбнулась. У нее выдался нелегкий день - беседа с реставраторами почти ничего не дала. Они прятались за техническими терминами и не желали вылезать из своей скорлупы. От огорчения Флавия даже утратила свойственное ей чувство юмора. Публика в баре распространяла атмосферу самоуверенной искусственной веселости и оживления, которая действовала на Аргайла удушающе. Он сразу почувствовал себя несчастным.
  - Вряд ли здесь удастся спокойно поговорить! - проорал он Флавии в ухо.
  - Что? - прокричала она в ответ и вдруг увидела знакомого реставратора из галереи Тейт. - Ладно, скажете потом.
  Флавия начала пробираться к барной стойке. Андерсон, к которому она так стремилась, призывно размахивал пятифунтовой банкнотой в надежде, что официантка наконец обратит на него внимание. Флавия похлопала его по плечу в тот момент, когда его долгое ожидание было вознаграждено и девушка-официантка двинулась в его направлении. Он обернулся, чтобы поприветствовать свою итальянскую знакомую, и на секунду утратил визуальный контакт с официанткой, за что и был наказан: она мгновенно занялась другим клиентом.
  - Ч-черт, - выругался Андерсон. - Опять пролетел. Ну ладно, мы можем пройти в следующий зал, там обслуживают за столиками.
  Флавия представила Аргайла. Андерсон разочарованно протянул:
  - У-у, я думал, ты одна.
  Аргайл обиделся и мгновенно возненавидел его.
  С трудом отыскав свободный столик, они сели и заказали бутылку белого вина неизвестного происхождения.
  - Ну, видите? Я же говорил, здесь тише. Славное местечко, правда?
  Аргайл усмехнулся и кивнул:
  - Славное - не то слово. Замечательное.
  Его язвительный тон насторожил Флавию. Она улыбнулась и сильно надавила каблуком ему на ногу. "О-ох, не зря эти каблуки называют шпильками". От боли у Аргайла выступили слезы на глазах.
  Пытаясь сгладить возникшую неловкость, Флавия начала рассказывать Андерсону о цели своего приезда, естественно, умолчав об истинной причине.
  - И ты хочешь, чтобы я тебе помог? С удовольствием. Только чем?
  - Просто ответь на некоторые вопросы.
  - Чепуха какая-то. Что я могу сказать полезного? Меня позвали только для того, чтобы я вместе с другими реставраторами очистил и восстановил картину. Не выписывать же ради этого людей из Рима? Кроме нас, к картине никого не подпускали. Один раз приехали телевизионщики с камерами, сняли нас за работой и уехали. И что в этом для тебя интересного? Или ты чего-то недоговариваешь? И потом, ты ведь привезла с собой мистера Аргайла. - Аргайлу почему-то не понравилась приставка "мистер". - Сэр Эдвард говорил мне, что ужасно обиделся из-за всей этой истории. Так зачем же тебе искать мотивы, когда рядом с тобой сидит подозреваемый номер один? Если, конечно, я правильно понимаю ситуацию. Будем. - Он поднял свой бокал, как бы салютуя собственной проницательности, после чего вдруг скривился, изображая крайнюю степень отвращения.
  - Я и не знал, что так прославился, - заметил Аргайл, который так и не понял, к чему относилось демонстративное кривлянье Андерсона - к нему или к качеству вина.
  - Не беспокойтесь, не прославились. Просто Бирнес упомянул вас однажды, а у меня очень хорошая память на всякие пустяки.
  Аргайл решил по возможности не участвовать более в разговоре. Действительно, пустяки. Он откинулся на спинку стула и начал вертеть в руке бокал, прикидываясь безразличным. Если бы его сегодняшние труды не принесли результата, он бы, наверное, загрустил. Но сознание того, что он совершил новое открытие, поддерживало в нем ощущение превосходства. Так уж и быть, на один вечер можно взять себя в руки и потерпеть выходки этого типа.
  - Ты можешь мне обещать, что разговор останется между нами? - говорила тем временем Флавия.
  - Я могу дать тебе слово, а ты уж решай, стоит ли на него полагаться, - ответил Андерсон.
  Флавия немного подумала. Конечно, она надеялась получить от Андерсона информацию, но еще больше хотела сбить с него спесивый, самоуверенный тон. Известие, что он стал соучастником гигантской аферы, послужит ему холодным душем. И еще ей почему-то захотелось отомстить за выпад в адрес Аргайла, хотя тот отчасти сам напросился. Кажется, она становится субъективной. Плохой признак.
  - Картина оказалась подделкой, - без предисловия заявила Флавия.
  Ее слова произвели должный эффект. Нельзя сказать, чтобы Андерсон сильно побледнел, но явно встревожился.
  - О, черт, - медленно проговорил он. - Ты уверена?
  Флавия пожала плечами и загадочно улыбнулась, однако ничего не добавила.
  - Но ты можешь объяснить, почему так думаешь?
  Она покачала головой:
  - Боюсь, что нет. Просто прими это как факт.
  Флавия отчаянно блефовала, но Боттандо сумел вдолбить ей золотое правило полицейской работы - всегда демонстрировать абсолютную уверенность в фактах. Кроме того, она рассудила, что чем сильнее напугает Андерсона, тем лучше он разговорится. С сочувственным видом она приготовилась слушать.
  - Я сейчас закажу тебе что-нибудь поесть. Лично я проголодалась.
  Аргайл тоже хотел есть. Он понял, что Флавия надеется вызвать Андерсона на откровенность, предложив ему бесплатную кормежку. Он принадлежал к тому типу людей, которые не в силах устоять перед бесплатным угощением и у которых к тому же плохие новости вызывают зверский аппетит. В течение следующего часа Андерсон последовательно поглощал заказанные блюда: большую тарелку королевских креветок, внушительный кусок рыбного пирога, две тарелки овощей, десерт, заявленный в меню как пирог с орехами пекан, но в действительности мало на него походивший, две чашки кофе и несправедливо большую порцию вина из бутылки. Флавия от него почти не отставала. Аргайл еще в первую встречу с ней удивлялся, как в таком изящном теле может помещаться столько еды.
  Чтобы направить разговор в нужное русло, Флавия начала рассказывать Андерсону о результатах исследования картины. Реставратор замахал руками:
  - Знаю, знаю! Я же отвечал за проведение экспертизы.
  - Я полагала, это был Манцони?
  - Манцони? Да он к ней на пушечный выстрел не приближался. Только прочитал потом отчет, сказал, что не сомневается в наших выводах, и поставил свою подпись. Он и пальцем не пошевелил.
  Флавию покоробила столь откровенная клевета, возводимая на ее соотечественника. Андерсон даже не пытался скрыть презрительного отношения к итальянцам. Но гораздо хуже было то, что его слова полностью разрушили ее лучшую версию. Если Манцони не руководил исследованиями, то не мог и подделать результаты. Флавия снова сосредоточилась на Андерсоне, который продолжал разглагольствовать, не замечая, что собеседница отвлеклась.
  - ... Вот почему я хочу, чтобы ты привела доказательства. Я считаю, что картину невозможно было подделать. Она прошла абсолютно все тесты. Ты должна привести сверхубедительные доказательства, чтобы заставить меня переменить свое мнение, - заключил он.
  Флавия снова уклонилась от прямого ответа.
  - Интересно, а каким образом можно в принципе подделать такую картину?
  - В принципе это легко. А вот сделать намного сложнее. Насколько я помню из отчета, мошеннику прежде всего потребовалось бы обзавестись холстом конца пятнадцатого - начала шестнадцатого века. Размером холст должен в точности совпадать с будущей картиной, чтобы не осталось следов от перетяжки. Дальше нужно очистить картину от краски - не полностью - и поверх написать другую картину, используя те же краски и ту же технику, что и настоящий художник.
  Флавия кивнула. То, что говорил Андерсон, полностью совпадало с тем, о чем она прочитала в записях Морнэ.
  - Написав картину, он должен был искусственно высушить ее и затем состарить. Старые полотна сохли долго, иногда по полвека, поэтому на картине, написанной в период Ренессанса, краски не могут быть липкими. Кстати, именно на этом попался Уокер - художник, работавший под Ван Гога. Высушить краски можно разными способами, - продолжал Андерсон. - Традиционный метод - печная сушка. Температура сушки может быть разной, каждый мошенник пользуется своим рецептом. После сушки холст скатывают в рулон, чтобы поверхность краски потрескалась, затем опускают в раствор с чернилами, чтобы трещинки заполнились краской и казались забитыми грязью. Этим методом, к примеру, пользовался Ван Меегерей, один из лучших специалистов по подделке. Не хотел писать за гроши и стал великим мистификатором.
  Конечно, есть способы проверить подделку. "Елизавету" проверили всеми возможными способами - и на то, как она сушилась, и на то, как образовались трещинки. Ее скребли и терли, грязь из трещинок кипятили и исследовали ее химический состав. Как я уже сказал, все тесты подтверждали заявленный возраст картины.
  - Вы рассказали, как подделать картину, если хочешь быть пойманным. А теперь расскажите, как сделать так, чтобы этого не произошло, - попросил Аргайл.
  - Тут тоже есть разные способы, - неохотно ответил Андерсон. - Например, можно использовать для сушки микроволновую печь. Она дает эффект неопределенности - то есть нельзя сказать, что картина современная, но нельзя также утверждать и то, что она была написана столетия назад. Подделать трещинки так, чтобы они располагались случайным образом, тоже возможно. Невероятно трудно, поскольку при этом нужно сохранить часть оригинального изображения, но все-таки реально.
  В случае с нашим Рафаэлем можно было извлечь грязь из трещинок оригинального изображения, растворить ее в спирте и затем нанести на всю поверхность. Тогда эксперты определили бы эту грязь как смесь различных субстанций, чем она в действительности и является. Алкоголь тоже обнаружат, но могут отнести его к растворам, которые использовались при очистке картины.
  Труднее всего подделать краски, а их мы исследовали бесконечно. Просвечивали спектроскопом, рассматривали через электронный микроскоп, применили десятки различных методов проверки. У нас не осталось ни малейших сомнений, что картина была написана в Италии в шестнадцатом веке, и это, безусловно, манера Рафаэля. Изображение выполнено настоящими старыми красками. Не путать с современными, созданными по старым рецептам. Повторяю - это настоящие старые краски. Поэтому я и не верю в возможность подделки.
  - Я знаю, как ее подделали, - вдруг тихо произнес Аргайл. Флавия и Андерсон дружно повернулись к нему. - Я только что это понял. Флавия, помнишь, ты говорила, что образцы краски брали только с узкой тонкой полосы с левой стороны картины?
  Она кивнула.
  - Автор подделки мог нарисовать в центре картины свой портрет, а фон оставить оригинальным. Понятно, что эксперты не будут трогать изображение в центре картины, а постараются брать образцы для проб ближе к краям.
  - Такой вариант возможен? - спросила Флавия у Андерсона.
  - Наверное, технически это возможно. Конечно, просветка рентгеновскими лучами выявляет стыки двух изображений, но рентген тоже можно обмануть, если хорошо растушевать места стыков, добавив в краску немного металлической соли. Насколько я помню, в случае с Рафаэлем мы обнаружили металлическую соль, но все очень торопились, к тому же еще не привыкли к новому оборудованию, поэтому решили, что это ошибка. Ваша версия имеет один недостаток: как художник мог быть уверен, что эксперты будут исследовать только определенную часть картины?
  - С этим как раз все просто. Ведь вам рекомендовали исследовать именно эту часть, верно? И кто это был?
  - Распоряжение пришло из музея.
  - А вы говорили с представителем музея лично? Или распоряжение пришло в письменном виде?
  - Нет, нам передал его сэр Эдвард. Он сказал, что в музее опасаются, как бы мы не повредили изображение...
  - Так... - Аргайл откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и кивнул Флавии. - Ну вот вам и решение проблемы. Теперь не жалеете, что взяли меня собой?
 
  На следующий день Аргайл был в отличном настроении. Он бродил по магазинам и библиотекам, собирая недостающие факты. Минувшим вечером Аргайл испытал настоящий триумф. Мало того, что он поставил на место этого невыносимого реставратора и элегантно доказал вину Бирнеса, но по дороге в отель еще и рассказал Флавии о своем потрясающем открытии. Аргайл сказал ей, что нашел картину.
  Это произвело на нее впечатление. Без сомнения. Конечно, Флавия начала задавать каверзные вопросы вроде того, где она, как ему удалось ее найти и тому подобное. Но он с загадочным видом просил ее подождать. Она обиделась, но Аргайл твердо стоял на своем. Тем более что в действительности он не был так уверен, как говорил.
  Весело насвистывая, Аргайл ходил по художественным салонам и покупал принадлежности для живописи; потом посетил Лондонскую библиотеку, где его интересовали секции литературных мемуаров, путешествий и истории. К концу дня у него набрался большой пластиковый пакет различных приобретений.
  Аргайл взглянул на часы. Одиннадцать. Теперь - короткий визит к Бирнесу, о котором он договорился по телефону, и двухчасовым самолетом можно будет вернуться в Рим. Отлично. Он был страшно доволен собой.
  В галерее Бирнеса он сообщил свое имя секретарше, упомянув о договоренности, и в ожидании встречи начал рассматривать картины. Через пять минут его пригласили в рабочий кабинет Бирнеса. От предложенной чашки кофе Аргайл отказался.
  - Джонатан, я не ожидал, что вы так быстро вернетесь в Лондон. Чем могу служить?
  Бирнес мягко улыбался из-за очков в форме полумесяца, которые использовал для чтения. Аргайлу ужасно не понравились эти очки: они позволяли владельцу рассматривать собеседника как некий анатомический объект.
  - Да, наверное, ничем, - ответил он. - Вот, проходил мимо и решил зайти поздороваться. Просто чтобы вы знали, что я уже здесь. - Аргайл улыбнулся дурацкой улыбкой. Ему часто говорили, что он злоупотребляет дурацким видом, но сейчас это было как нельзя кстати.
  - А зачем вы здесь? Я полагал, вы работаете над своей диссертацией в Риме. Или вас втянули в это дело с Рафаэлем?
  Аргайл покачал головой, изображая отчаяние.
  - Да, кошмарная история. Я проклинаю день, когда впервые услышал о нем. Полиция, конечно же, подозревает меня, да и вас тоже, и вообще почти всех. Поэтому я приехал сюда, чтобы порыться в книгах и найти настоящую картину. - Он произнес это легко, как бы невзначай, но затем сделал многозначительную паузу, уставившись по своему обыкновению в потолок.
  Бирнес изогнул левую бровь в наигранном удивлении. У него это хорошо получилось. Аргайл пришел в восхищение.
  - Настоящую? О чем вы говорите?
  - А полиция вас еще не известила? - поразился Аргайл. - Картина оказалась подделкой. Сработал ее Жан-Люк Морнэ, да упокоится он с миром. Если правда выплывет наружу, будет страшный скандал.
  Они смотрели друг на друга, и в глазах обоих светилось понимание.
  - Вы сказали "если"?
  - Ну доказательств-то нет. За исключением настоящей картины, которая еще не найдена. Манцони мог что-то знать...
  - Но кто-то его зарезал, - договорил за него Бирнес. Он оставил расслабленный тон, которым встретил Аргайла, и сейчас навалился на стол, пристально вглядываясь в собеседника.
  - Поэтому сейчас все зависит от меня, - продолжил Аргайл. - Меня попросили - или, вернее, мне велели - найти оригинал. Он и послужит доказательством того, что "Елизавета" была подделкой, а кроме того, поможет выйти на преступника и убийцу Манцони. Вот так просто все решается.
  - Если у вас это получится, - поправил Бирнес.
  - Уже получилось, - хвастливо улыбнулся Аргайл.
  - И где же она?
  Аргайл снова выдержал паузу. Это был ключевой вопрос, и он не собирался на него отвечать. Если бы Флавия узнала, даже заподозрила, что он может выдать эту тайну Бирнесу, она немедленно упекла бы его за решетку. Достаточно и того, что он назвал "Елизавету" подделкой. Но Аргайл должен был позаботиться о спасении собственной шкуры. И то, что ему удалось достигнуть с Бирнесом взаимопонимания, казалось ему хорошим знаком. Он сделал глубокий вдох и ступил на самый край.
  - В Сиене, - ответил он, - но мне не разрешили разглашать подробности.
  - Конечно, конечно, - заверил его Бирнес. - Это правильно.
  По его лицу Аргайл видел, что никакие подробности больше и не нужны. Бирнес все понял.
  Они побеседовали еще несколько минут для приличия, после чего Аргайл сослался на неотложные дела и распрощался.
 
 ГЛАВА 12
 
  Снова зазвонил телефон, и Боттандо в изнеможении простонал. У него выдалось ужасное утро. Заболела секретарша. Обычно именно она избавляла генерала от нежеланных звонков и посетителей и охраняла его покой так же бдительно, как секретарь Томмазо, на которого он когда-то имел основания жаловаться.
  В отсутствие секретарши все звонки поступали на его личный телефон. Генерал никогда не подозревал, что их бывает так много; за целый день он почти ничего не успел. Сначала Боттандо решил создать видимость, будто его нет на месте, и не снимал трубку, но потом испугался, что упустит какой-нибудь важный звонок, и отказался от этой идеи. И правильно сделал, как показали дальнейшие события.
  Весь день он был ужасно занят, но его коллеги очень удивились бы, увидев, что генерал просматривает аккуратную подшивку газетных вырезок о своих старых успешных делах. Вырезки, в которых говорилось о его неудачах, он откладывал не глядя. Очень многие полицейские имеют такие подшивки; они помогают в карьерном росте - иногда бывает очень полезно продемонстрировать наглядное доказательство своей профпригодности. Даже если это мнение столь презренного сословия, как журналисты.
  Вот и Боттандо имел такую папку и частенько просматривал ее. Она поддерживала в нем уверенность в своих силах, особенно когда дела шли неважно. Не переживай, говорила ему папка, посмотри, как здорово у тебя все получалось. Генерал перечитал заметку, в которой рассказывалось о его миланском триумфе, связанном с крупным финансовым скандалом.
  Опять зазвонил телефон, и Боттандо снял трубку.
  - Слушаю, Боттандо, - устало проговорил он.
  - Генерал, Ферраро на проводе. Хотел узнать, как там продвигается ваше расследование.
  Боттандо с трудом подавил рвущийся из груди вздох. Этот человек еще хуже Томмазо. Бывший директор хотя бы был просто надоедлив и раздражителен, но Ферраро демонстрирует явные признаки психического расстройства. За последние два дня это был уже десятый звонок. Боттандо никак не мог отвязаться от этой парочки, хотя перепробовал практически все способы, вплоть до откровенной грубости. Они как умалишенные беспрестанно требовали от него доказательств подлинности Рафаэля и ареста преступника. Но, слава Богу, сейчас Боттандо мог наконец сообщить ему кое-что новое.
  - Как продвигается расследование? Очень успешно, - сказал он. - Мне только что звонила моя помощница. Она возвращается вРим вместе с этим Аргайлом. Кажется, он вышел на след нашего артефакта.
  - Отлично, и где он, по его мнению, находится?
  - Боюсь, этого я вам сказать не могу. Аргайл обожает театральные эффекты и хочет сделать нам сюрприз.
  - О, если только он опять не ошибся. Пока он зарекомендовал себя как не очень надежный человек, - прозвучал разочарованный голос на другом конце провода.
  - Разделяю ваши сомнения, но могу добавить, что мы тоже кое в чем преуспели. Правда, говорить более определенно я пока не готов. Надеюсь, вы понимаете меня?
  - Все в порядке, конечно. Меня волнует Рафаэль, акриминальная сторона дела - ваша работа, Боттандо. Только, пожалуйста, не забывайте держать меня вкурсе.
  - Забыть? Как я могу?! Не беспокойтесь. Позже язагляну в музей и вкратце расскажу вам с директором, как обстоят дела.
  Ну все, теперь Ферраро на некоторое время отстанет. Как же он надоел!
  Томмазо пришлось вычеркнуть из списка подозреваемых, поскольку он имел неопровержимое алиби на момент убийства Манцони - обедал с премьер-министром. Одному Господу известно, о чем они там говорили. Генерал вздрогнул от этой мысли. Ферраро в тот вечер допоздна работал в музее, и охрана засвидетельствовала, что он вышел оттуда в девять часов. Таким образом, Ферраро вряд ли имел возможность совершить убийство.
  Боттандо взялся писать впечатляющий отчет, который должен был помочь ему оправдаться перед начальством, но примерно через час бросил это занятие. Телефон продолжал звонить, и в голове у генерала тоже звенело. А в животе урчало - он еще не обедал, хотя часы показывали уже половину четвертого.
  Боттандо снял с книжной полки увесистый том и вышел из кабинета. Почитать можно и в ресторане за тарелкой пасты, положив книгу на батон хлеба. И целый час его не будут беспокоить никакие телефонные звонки.
 
  Они увидели его сидящим за столиком на пьяцца дель Колледжио-Романо, когда ехали в такси из аэропорта в офис. Таксист уговорил их поехать кружным путем, потому что в конце Корсо проходила демонстрация и прямой путь из аэропорта был запружен толпами протестующих.
  Увидев Боттандо, Флавия крикнула таксисту, чтобы он остановился. Молодые люди расплатились и сели за столик генерала. Он часто ходил в этот ресторан - здесь можно было поесть даже в столь поздний час. В большинстве ресторанов задолго до этого времени выпроваживали посетителей, вытряхивали скатерти и запирали двери. Туристам, которые составляли основную часть едоков в это время года, не оставалось ничего другого, как сидеть под палящим солнцем на ограждении фонтанов или стаптывать ноги на неровном булыжнике в поисках более высоких удовольствий.
  Боттандо сразу начал их опекать и подозвал официанта.
  - Вы, наверное, проголодались. Хорошая итальянская еда воскресит вас. Я отлично помню, как кормят в лондонских ресторанах. - Он сделал добродушное лицо и приветливо улыбнулся Аргайлу. Молодой человек был несколько смущен неожиданным радушием генерала.
  - Мистер Аргайл, рад видеть вас снова. Я слышал, вы сделали еще одно великое открытие. Надеюсь, на этот раз вы не ошиблись.
  Аргайл пожал плечами:
  - Я шел методом исключения, поэтому ошибки быть не должно.
  - Метод исключения меня как раз и волнует. Можно ли ему так уж доверяться?
  Аргайл неловко засмеялся, и Боттандо вежливо прекратил беседу, чтобы дать всем спокойно поесть.
  - Что это у вас? - спросила Флавия немного погодя.
  - Это? Это - моя библия. - Генерал показал им обложку книги. - "Кто есть кто в искусстве". Настоящий кладезь ценной информации. Я нашел здесь много интересных фактов о наших друзьях, врагах и коллегах.
  Он пролистнул несколько страниц.
  - Возьмем, к примеру, нашего друга Спелло. Глядя на него, вы никогда не заподозрите, что когда-то он служил старшим советником в Ватикане. Да, в сороковые годы. Надо же, Спелло всегда так неряшливо одет, а в Ватикане ценят опрятность. Тогда он был совсем еще молодым. Наверное, мечтал сделать великолепную карьеру и не догадывался, бедняга, что его ждет скромная роль специалиста по этрускам. А могли вы представить, что наш обожаемый министр, этот неуклюжий болван, военная косточка, понятия не имеющий о том, что такое изящные искусства, выращивает японский сад бонсай? Или что Томмазо в тайне от всех пишет картины?
  - Все это вы почерпнули из книги?
  - Не совсем. Томмазо однажды обмолвился, что, уйдя на пенсию, собирается писать картины у себя на вилле, а в справочнике указано, что он обучался в художественной школе. И между прочим, не в какой-нибудь, а в лионской. Значит, он действительно хотел стать художником. Я сопоставил факты, применил логический анализ и сделал единственно возможный вывод.
  - Сейчас вы скажете, что Томмазо подавал большие надежды и особенно любил делать копии с картин Рафаэля?
  - Нет, Флавия, нет. Я был бы счастлив, если бы все оказалось так просто. Увы, бедняга, видимо, не отличался большим талантом. Но, следует отдать ему должное, вовремя понял это и предпочел стать хранителем великих произведений других художников, чем создавать посредственные самому. Одно мы знаем точно: если картина Рафаэля была подделкой, то подделал ее Морнэ. Нам нужны доказательства. И, насколько я понимаю, эту задачу вы взяли на себя. А теперь скажите мне: где она?
  - В Сиене, - просто ответил Аргайл. Боттандо казался удивленным.
  - Вы уверены? Как вы пришли к такому заключению?
  - Уверен, потому что других вариантов нет. В коллекции Кломортона ее нет, в коллекции ди Парма ее нет, и в то же время она исчезла. Значит...
  - Значит... - поторопил его Боттандо.
  - Я больше не буду ничего говорить, пока не проверю свою догадку. В любом случае у вас теперь есть все факты. Вам, генерал, остается только их сопоставить, применить логический анализ и сделать единственно возможный вывод.
  - Английский юмор? Ну ладно, поскольку я знаю, куда вы направляетесь, детали могут подождать. Когда вы едете?
  - Завтра утром, - ответила Флавия. - Я не вижу причин трогаться с места немедленно. Картина находится в полной безопасности. - Она заказала кофе.
  - Картина, может, и в безопасности, а вот вы - нет. Я думаю, вам понадобится охрана, - заметил Боттандо.
  Флавия покачала головой:
  - Нет. Если мы поедем с военизированной охраной, да еще под вой сирен, поднимется страшная шумиха. Пойдут разговоры, в утренних газетах появятся статьи, полные домыслов и слухов. Лучше все сделать по-тихому и сначала удостовериться, что картина на месте. А потом уж можете вызывать столько охраны, сколько захотите. Я лично считаю, чем больше - тем лучше. Главное, сами не проговоритесь.
  - Конечно. Думаю, ты права. В котором часу вы поедете?
  - Рано утром. До этого времени мне нужно успеть снять деньги в банке, подсчитать, сколько я могу тратить в день, чтобы дожить до следующей зарплаты, принять душ и собрать вещи.
  - Как мне с тобой связаться? О, кстати, взгляни на это. - Генерал достал из кармана листок бумаги и протянул Флавии.
  - Телекс от Женэ. Жалуется, что проделал для нас столько работы, а мы не ценим его усилий. Я уверен, что всю эту работу за него делает кто-нибудь из помощников. Он выяснил, кто незадолго до появления "Елизаветы" покупал картины начала шестнадцатого столетия соответствующего размера. Вот результат: три картины купил Бирнес, шесть - Морнэ. Другие ничего не покупали.
  - Можно мне взглянуть? - Аргайл взял в руки листок и внимательно прочитал. - Вот, скорее всего эта. - Немного поразмыслив, он ткнул в строчку "Портрет женщины, копия Фра Бартоломмео". - Цена - три тысячи бельгийских франков. Продан Жану-Люку Морнэ. Семьдесят на сто сорок сантиметров. Все совпадает: возраст и более или менее размер. Стиль тот же, что у Рафаэля. Я думаю, это та картина, которая послужила фоном для "Елизаветы". А ваш французский коллега не прислал фотографию? - с надеждой спросил Аргайл.
  Боттандо снова порылся в карманах.
  - Вот, - произнес он наконец, выкладывая фотографию, - не очень хорошего качества, но общее представление дает. Это ксерокопия с каталога. Как все-таки удобно с современной техникой, правда?
  Аргайл слишком увлекся изучением снимка, чтобы ответить. С удовлетворенным видом он передал его Флавии, но та казалась разочарованной. В самом деле, на снимке был изображен очень старый потемневший портрет женщины средних лет с перспективой двойного подбородка и прочих прелестей преклонного возраста. Она была в темном платье с длинными рукавами. Темные волосы, огромное количество украшений - тиара на голове, широкое колье и замысловатой формы кольцо.
  - Если они использовали ее, то это не большая потеря. Портрет "Елизаветы" был значительно лучше, - заметила Флавия.
  - Да, но ты взгляни на окно и пейзаж за окном в левом углу. Очень похоже на фон "Елизаветы", и именно там, где брали пробы для экспертизы. Мне кажется, мы на верном пути.
  Боттандо одобрительно кивнул.
  - У вас острый глаз, - сказал он. - Я тоже заметил сходство, но у меня в руках была фотография Рафаэля.
  - Это доказывает, что картину подделал Морнэ. Значит, Спелло можно вычеркнуть из списка подозреваемых, - с удовлетворением объявила Флавия.
  - Увы, нет. Морнэ также служил в сороковые годы советником в Ватикане и мог знать Спелло. Вот вам еще один пример полезности этой книги. - Генерал встал и стряхнул с коленей хлебные крошки. - Пора возвращаться в офис. В отличие от вас я должен еще поработать.
  Они расстались. Флавия и Аргайл направились на восток, а Боттандо побрел в офис. Он очень тревожился, хотя и не стал высказывать своих опасений Флавии. Одно убийство уже совершилось, и генерал сильно рисковал, отпуская ее без охраны.
 
  Флавия и Аргайл с удовольствием помылись, постирали одежду и, переделав разные мелкие домашние дела, провели чудесный вечер. Флавия запустила стиральную машину и просмотрела электронную почту, а Аргайл тем временем штудировал книги, которые привез с собой из Англии. Уютно устроившись в любимом кресле Флавии и перекинув ноги через подлокотник, он зачитывал ей некоторые места. Это было приятной переменой; когда они возвращались самолетом в Рим, Аргайл впился в книгу и за весь полет не проронил ни слова. Название одной из книг бросилось Флавии в глаза; это был путеводитель по палаццо Пубблико в Сиене. Аргайл засмеялся.
  - Послушайте. Это письмо виконта Персиваля - великого мемуариста и знатока Лондона восемнадцатого века. Он пишет здесь о леди Арабелле. Я полагал, что ходоком по женской части был только второй ее муж, но, оказывается, и первый был не промах, за что и получил виолончелью по голове на королевском приеме. После чего леди Арабелла побила его кулаками при всех. Представляю, как веселились гости.
  И дальше: "Кломортон признался герцогине Альбемарльской, что влюблен в "темноволосую красавицу". Это было его ошибкой; она - самая большая сплетница в Лондоне". Герцогиня немедленно написала леди Арабелле. Воображаю, какой прием ждал его дома. Ему повезло, что он не дожил до этого момента.
  - Зачем вы это читаете? Разве это имеет какое-либо отношение к Сиене?
  - Я ищу упоминания о Сэме Пэрисе, Рафаэле или о чем-нибудь с ними связанном. Персиваль - очень наблюдательный человек; ни одно событие в Лондоне не ускользало от его внимания, и каждое он скрупулезно заносил в дневник. Если бы в городе случился скандал, связанный с Рафаэлем, Персиваль обязательно упомянул бы о нем. Однако ничего такого в его дневнике нет, что лишний раз убеждает меня в моей правоте.
  - Но вы скажете мне наконец, где картина? Или будете обращаться со мной, как с генералом?
  Аргайл взял ее руку и рассеянно поцеловал, потом спохватился и воскликнул:
  - О, простите! Конечно, нет, после ужина вы обо всем узнаете.
  Вечером они прогуливались по улицам. Флавия показывала Аргайлу свои любимые места. Они побродили по старому гетто, любуясь старинными зданиями и неожиданно возникающими за углом какой-нибудь неказистой улочки прекрасными в своей безмятежности площадями. Аргайл бегло перечислил Флавии достоинства палаццо Фарнезе. Кое в чем он ошибся, но ей понравилась его убежденность. Чтобы не ударить в грязь лицом, она вспомнила, чему ее учили в университете, и описала сюжеты всех больших медальонов палаццо Спада, расположенного дальше по улице.
  - Я тоже так могу, - сказал Аргайл, - пойдемте.
  Он схватил ее за руку и провел за палаццо Фарнезе, дальше вниз по виа Джулиа, затем свернул на боковую улочку. Остановившись перед высокими деревянными воротами, скрывающими от любопытных глаз внутренний двор, Аргайл указал на герб, венчающий ворота.
  - Видите? Два пеликана, над ними корона и символ замка. Чей это герб?
  Флавия покусала губы.
  - Не знаю. И чей же?
  - Ди Парма. Это их римская резиденция.
  Флавия усмехнулась:
  - Так вот где все это начиналось! Я знала, что их дом находится где-то неподалеку, но специально никогда не искала. А что это за здание рядом?
  - Просто очень старый дом. Здесь, между прочим, жил Мантини, это объясняет, почему для аферы с Рафаэлем пригласили именно его. Что же касается картины, - продолжил Аргайл, - то к ней имели отношение только четыре человека - ди Парма, Кломортон, Сэм Пэрис и Мантини. Собрав все факты, я пришел к выводу, что никому из первых трех картина в результате не досталась. Остается только Мантини. Он мог присвоить картину из корыстных соображений или просто из любви к искусству - не хотел, чтобы шедевр Рафаэля покинул Италию. Поэтому он написал поверх Рафаэля свою картину и сделал с нее копию, которую и отдал Сэму Пэрису. А оригинал оставил себе.
  Восстановить картину Рафаэля Мантини не мог, потому что жил в соседнем доме с ди Парма. Но торопиться ему было некуда, если допустить, что его интересовали не деньги, а картина. Поэтому он спокойно ждал пенсии, чтобы вернуться в родной город. Однако пенсии Мантини не дождался. В тысяча семьсот двадцать седьмом году в возрасте пятидесяти двух лет он скончался. Имел отличное здоровье, но однажды просто упал замертво посреди улицы. У Мантини не было времени отдать распоряжения на смертном одре или составить завещание. Его скромное имущество и картины перешли по наследству к дочери. Я выяснил, что она вскоре после этого вернулась на родину отца, где вышла замуж за ювелира.
  - А родиной отца была Сиена.
  - Совершенно верно. Ювелиры в то время были весьма уважаемыми людьми. Муж дочери Мантини стал членом городского совета и в тысяча семьсот восемьдесят втором году умер, окруженный богатством и почетом. Он завещал городу две картины. Первая, естественно, была его собственным портретом, а вторая принадлежала кисти его тестя, великого сиенского художника, непревзойденного Карло Мантини.
  - Очень хорошо. Но почему вы решили, будто это та самая картина?
  - Потому что это должна быть она. Методом исключения. На ней изображены руины, что соответствует письму леди Арабеллы, а кроме того, это единственная картина, под которой может скрываться Рафаэль.
  Этот момент был слабым звеном в аргументации Аргайла. Если бы в эту минуту рядом находился его наставник Трамертон, он наверняка указал бы ему на недостаточность доказательств. Но его здесь не было, а Флавия промолчала, поэтому Аргайл поспешил продолжить:
  - За полтора дня я проделал месячную работу. Наверное, что-нибудь упустил. Но поскольку ни у кого другого картины нет, а в этом я почти уверен, то остается только картина Мантини в Сиене. Надеюсь, вы гордитесь мной.
  Флавия похлопала его по руке:
  - Отличная работа! Осталось только съездить туда и выяснить, действительно ли вы правы. А сейчас идемте домой.
 
 ГЛАВА 13
 
  Флавия и Аргайл выехали в Сиену в восемь часов утра на следующее утро. За рулем сидела Флавия и гнала свой старенький ухоженный "альфа-спайдер" как сумасшедшая. В краткий миг женской слабости она предложила сесть за руль Аргайлу, но тот, по трусливой английской традиции, отказался.
  - Никогда в жизни не стану ездить по римским дорогам, - заявил он, - как бы сильно я ни опаздывал.
  В принципе это было правильное решение. Флавия вела машину как опытный, закаленный пробками и несоблюдением правил водитель. Когда кошмар городского транспортного движения остался позади, они на предельной скорости рванули на север.
  До Сиены пять часов утомительной езды, даже если ехать так, как Флавия, но зато длительность путешествия скрашивают изумительные итальянские виды. Автострада, одна из лучших в стране и самых продолжительных в Европе, начинается в Реджо-ди-Калабриа, на краю юго-западного окончания полуострова. До Неаполя она петляет по опаленным солнцем холмам Калабрии, потом идет напрямую сквозь бедные земли Кампании и Лацио к Риму. Оттуда автострада тянется во Флоренцию, где сворачивает на восток; там, минуя ряд гигантских тоннелей и головокружительных подъемов Апеннинских гор, выходит к Болонье. Здесь она расходится на два рукава: один ведет в Венецию, другой - в Милан.
  Даже на сравнительно небольшом участке дороги между Римом и Сиеной уместились самые красивые места в мире: Орвьето, Монтефасконе, Пьенца и Монтепульчано; дивные города, спрятанные в Умбрийских горах: Ассизы, Перуджа, Тодди и Джуббо. Террасные холмы, заросшие виноградом, и долины со стадами коз и овец составляют прекрасную картину на фоне рек, водопадов и множества старых крепостей на вершинах, глядя на которые кажется, будто эпоха правления династии Медичи все еще продолжается.
  Это было чудесно. Аргайл много путешествовал по Италии, знал ее вдоль и поперек, видел все красоты и памятники, но по-прежнему не уставал восхищаться ими. Он даже ненадолго забыл о своих невзгодах и просто любовался чудесными видами, стараясь не обращать внимания на бешеную езду своей спутницы.
  Ровно через пять часов они свернули с автострады, заплатили за въезд в тоннель и двинулись по горной дороге через Раполано, преисполненные бурным оптимизмом.
  - А как вы представляете наши действия, когда мы доберемся до места? - вдруг спросил Аргайл. - Не можем же мы просто войти в музей, снять картину со стены и вырезать холст ножом. Музейные работники не приветствуют такие действия.
  - Не волнуйтесь. Я все обдумала прошлой ночью. Сегодня мы просто убедимся, что она на месте, а завтра придем в музей с официальным визитом.
  Они несколько задержались, пока искали отель. Улицы в Сиене не перестраивались с тринадцатого века, поэтому местная администрация установила в городе жесточайшую систему одностороннего движения. Одна ошибка, и вы вынуждены ехать в противоположном направлении без малейшей надежды развернуться. Флавия с Аргайлом, нарушая все правила, дважды объехали собор, прежде чем Флавия наконец свернула на улицу, ведущую к отелю.
  Она выбрала очень элегантный, комфортабельный и дорогой отель, где в стоимость проживания был включен замечательный ленч. Аргайл заподозрил, что Флавия пошла на этот расход исключительно ради него. Они выпили по бокалу вина, и Аргайл с наслаждением откинулся на стуле. Из окна открывался прекрасный вид на тосканские холмы.
  - Чудесно, - произнес он. - Итальянская полиция понимает толк в красивой жизни.
  Флавия пожала плечами:
  - На прощание генерал сказал, чтобы я берегла себя.
  - Полагаю, он имел в виду нечто иное.
  Она развела руками - типично итальянский жест.
  - Кто знает? Если мы найдем картину, нас никто не упрекнет. Кроме того, мне всегда хотелось пожить в этом месте. В Лондоне я вообще жила впроголодь, так что теперь имею право на возмещение. Я забронировала номер на весь уик-энд - после того как разберемся с картиной, сможем еще побыть здесь пару деньков. Не возражаете?
  - Я?! Всего месяц назад я сидел в лондонской закусочной и уминал бутерброд с сыром и маринованным огурцом. Неужели вы думаете, что я откажусь от проживания в таких апартаментах? Даже мысль о страшных последствиях провала не заставит меня сделать это.
  - А вы боитесь?
  - Последствий или провала? И да, и нет. Что бы ни случилось, завтра все прояснится. Кстати, вы не захватили с собой пистолет?
  Флавия нахмурилась; она еще не привыкла к тому, что ее собеседник имеет обыкновение внезапно перескакивать с одной темы на другую.
  - Нет. Я же говорила вам: я не служу в полиции. У меня гражданская должность. А почему вы об этом спрашиваете?
  Аргайл покачал головой и улыбнулся:
  - Да так, просто поинтересовался. Эта картина приносит несчастье.
  Желая отвлечься от неприятных мыслей, Флавия объявила, что пока есть время, нужно как следует подкрепиться. После обеда они с удовольствием осмотрели местную церковь, потом так же не торопясь прогулялись по центру. Взбираясь на холм, Аргайл сильно запыхался, а Флавия одолела подъем без малейшего труда. Все последние месяцы он почти не вставал из-за письменного стола и совсем отвык от физической нагрузки. Боязнь, что Флавия заметит его плохую спортивную форму, изрядно подпортила Аргайлу впечатление от прогулки.
  Они добрались до Кампо только в четыре часа дня, поскольку Флавия еще выразила желание пройтись по магазинам. У Аргайла не укладывалось в голове, как можно в такое время думать о покупках, но спорить он не стал, потому что слышал, будто некоторые люди в состоянии нервного напряжения совершают странные поступки, а нервы у них обоих, несмотря на всю браваду, были натянуты до предела.
  Площадь, к которой они направлялись, имела причудливую форму широкой кромки чаши, на дне которой находилась ровная площадка; ее почти целиком занимал большой дворец - очень давно, в недолгий период, когда Сиена достигла такого могущества, что могла соперничать с самой Флоренцией, он служил административным центром города.
  Но дни былого величия канули в Лету. В шестнадцатом веке город переоценил свои возможности и затеял войну с врагом, значительно превосходящим его скромные силы. В результате стремительно проигранной войны Сиена выбыла из числа значимых итальянских городов и превратилась в глухую провинцию. В семнадцатом веке одному мудрому горожанину пришла в голову счастливая мысль проводить в городе бега. После строительства ипподрома в Сиену потянулись туристы, и город отчасти возродился.
  Аргайл с Флавией обратили внимание, что в Сиене уже начался сезонный наплыв туристов. Многочисленные кафе, разбросанные по склонам Кампо, выставили на улицы столы и стулья и натянули над ними тенты; официанты быстро сновали от посетителя к посетителю, разнося пирожки, кофе, минеральную воду и, конечно же, кока-колу. Небольшие группки туристов толпились на площади, глазея по сторонам; некоторые заходили во дворец.
  Но у Флавии и Аргайла уже не было времени, чтобы смотреть по сторонам. До закрытия музея оставалось полчаса, а билеты в итальянских музеях перестают продавать за двадцать пять минут до закрытия. Флавия схватила Аргайла за руку и потащила к дворцу. Заплатив за вход две с половиной тысячи лир, она не смогла совладать с эмоциями и потратила несколько драгоценных минут, высказывая кассиру свое возмущение по поводу немыслимой дороговизны билетов.
  После этой шумной прелюдии они прошли во внутренний двор и присоединились к группе туристов.
  В нижнем зале музея, где были представлены знаменитые фрески Содома, молодые люди разделились: Флавия пошла осматривать окна и двери, Аргайл - искать Мантини. В зале этажом выше его ждал неприятный сюрприз. В путеводителе 1975 года было указано, что картина находится в дальней затемненной части зала над коллекцией столового серебра эпохи Ренессанса. Справа от Мантини должен был висеть громадный портрет Виктора Эммануила в героической позе на боевом коне.
  Но Мантини на месте не оказалось. Вместо него стену украшал групповой портрет членов городского муниципалитета начала двадцатого столетия, исполненный в той дегенеративной манере, которая ясно свидетельствовала о том, что лучшие времена итальянской живописи давно миновали. Аргайл ахнул. Он был так уверен в своей победе! Как объяснить теперь это Флавии?! Он уже представлял, как на ее лице сначала появляется суровое неодобрительное выражение, а затем Флавия просто перестает видеть его в упор.
  Аргайл подошел к смотрителю зала, достал путеводитель и ткнул пальцем в фотографию.
  - Видите эту картину? Где она? Я приехал сюда из Англии, чтобы взглянуть на нее.
  Смотритель обратил на него жалостливый взгляд.
  - Вы приехали из Англии, чтобы посмотреть на это? Послушайтесь моего совета: ступайте вниз и посмотрите Маппамондо. Это одна из главных достопримечательностей Сиены...
  - Я знаю, - запальчиво возразил Аргайл, которого задело, что его художественный вкус поставили под сомнение, - но я хочу видеть именно эту картину. Куда ее перенесли?
  Смотритель пожал плечами:
  - Откуда мне знать? Я здесь работаю всего несколько недель. Знаю только, что она где-то здесь. Спросите у Энрико в соседнем зале.
  Аргайл нашел Энрико - мужчину лет шестидесяти, который безжизненно сидел на стуле у дверей и с безразличием смотрел на поток туристов, перетекающих из зала в зал. С первого взгляда было видно - этот человек работает здесь не из любви к искусству. Аргайл объяснил, что его прислал Джулио, и снова поинтересовался, куда перенесли картину.
  Энрико взглянул на фотографию в путеводителе.
  - А, эта. Ее унесли отсюда несколько лет назад. Директор решил, что она загромождает зал. После ремонта ее убрали. Он не хотел, чтобы здесь висели работы старше тысяча восемьсот пятидесятого года.
  Аргайл снова почувствовал себя задетым.

<< Пред.           стр. 4 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу