<< Пред.           стр. 5 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу

  - Он убрал Мантини и оставил этого жуткого Виктора Эммануила? Какой странный вкус.
  - Не в этом дело. Просто Виктор Эммануил написан позднее. - Смотритель пожал плечами. Возможность посплетничать о причудах директора не пробудила в нем жизни.
  - Так где она сейчас?
  Энрико снова бросил взгляд на фотографию и нахмурился.
  - В башне, - наконец ответил он. - Не понимаю, что это вдруг все ею так заинтересовались. Сто лет она никому не была нужна, и вдруг... Слушайте, лучше спуститесь посмотреть на Маппамондо. Это одна из главных...
  - Все? Что вы хотите этим сказать? О картине спрашивал кто-то еще? Когда? - в панике оборвал его Аргайл.
  - Около часа назад. Подошел мужчина и задал тот же вопрос. Я тоже послал его в башню.
  - Кто это был?
  - Я должен знать всех посетителей поименно? Зачем мне это?
  Смотритель отвернулся, чтобы прикрикнуть на немецких туристов, потом встал и направился к ним. Туристы не совершили ничего предосудительного, но итальянские смотрители почему-то не любят немцев. Кроме того, это был повод избавиться от надоедливого англичанина.
  О Боже, почему он не сказал мне этого сразу, думал Аргайл, бегом взбираясь по винтовой лестнице башни. Чтобы сократить путь, он перепрыгивал через несколько ступенек. Наконец, совсем задохнувшись, Аргайл дотащился до небольшой комнаты, в которой обнаружил потускневшие и потемневшие гравюры и старые картины. В центре стоял небольшой инкрустированный стол. Очевидно, администрация музея отправляла сюда экспонаты, не представлявшие интереса для посетителей. От этой комнаты лестница поднималась еще на целых триста футов - там, на головокружительной высоте, под самой колокольней, находилась смотровая площадка с изумительным видом на Сиену. Большинство туристов поднимались сразу на смотровую площадку, не задерживаясь в башенном зале.
  Тревога Аргайла немного улеглась. Картина была на месте. Противник не успел его переиграть. Здесь, в углу, в окружении старых карт города Сиены, висел несомненный продукт творчества мэтра Карло Мантини - неказистый пейзаж с типичным сюжетом: вдали ручей и несколько цветовых пятен, под которыми подразумевались крестьяне, пасущие коз или овец. А где же руины?
  На вершине одного холма на дальнем плане Аргайл разглядел полуразрушенный замок, и это вселило в него некоторую надежду. Небо на пейзаже было ясным и, конечно, бледно-голубым. На своих полотнах Мантини всегда изображал бледно-голубое небо, другого он просто не умел.
  Аргайл с благоговением взирал на картину. Вот она. Какая прекрасная вещь. Какая драгоценность. Какой шедевр. Он прищурился: кажется, она чуть меньше предполагаемого размера, а может быть, так кажется из-за рамы. Жаль, что придется повредить ее, но Аргайл был уверен, что Мантини не стал бы возражать, если бы знал, какую значительную роль этот поступок сыграет в жизни его единственного биографа. Если все пройдет благополучно, имя Карло Мантини узнает весь мир.
  Аргайл все еще рассматривал пейзаж, когда прозвенела сигнализация.
  - Господи, только не еще один пожар, - пробормотал он.
  Потом до него дошло, что это, должно быть, звонок, возвещающий о закрытии музея. Аргайл снова сбежал по ступенькам и пошел искать Флавию. Она стояла в главном зале.
  - Где вы были? Я стою здесь уже несколько часов.
  - Не говорите чепухи, мы пришли сюда двадцать минут назад. Я искал картину. Они перенесли ее наверх. Слушайте, он здесь, он преследует нас. Смотритель сказал, что кто-то еще интересовался картиной. Что будем делать?
  Флавия сразу встревожилась от его взволнованного тона.
  - Кто здесь?
  - Бирнес.
  - Но с картиной ничего не случилось?
  Аргайл покачал головой.
  - Хорошо. - Флавия походила кругами по залу, задумчиво потерла подбородок. - У нас нет выхода, - решительно заявила она. - Оставлять картину без присмотра до завтрашнего дня слишком рискованно. Идемте.
  Она двинулась вперед.
  - Куда вы идете? - спросил Аргайл, едва поспевая за ней.
  - Всего лишь в туалет. Не бойтесь.
 
  Нога Аргайла потеряла всякую чувствительность. Он слегка пошевелился, пытаясь устроиться поудобнее.
  - Вы не могли придумать чего-нибудь получше? - капризным тоном спросил он.
  Флавия сидела на его колене.
  - Тише. По-моему, лучше места не найти. Они уже осмотрели все помещения и больше не придут. Теперь нам нужно просидеть здесь часа три, и тогда можно будет выйти.
  - Три часа? Да мы здесь уже несколько дней. Вам-то хорошо, вы сидите себе в тепле и удобстве на моем колене, а я прикован к этому чертову унитазу. И вообще, если бы вы меня предупредили, я бы как следует поел. Я хочу есть.
  - Перестаньте жаловаться! Вы все время скрытничаете, почему я должна вести себя иначе? И я предлагала вам поесть. Ну ладно, я купила кое-что в магазине.
  Она опустила руку вдоль унитаза, подняла с пола свою сумку и вытащила из нее шоколадку.
  - Почему вы так уверены, что не сработает сигнализация? После того, как нас арестуют, нам будет очень трудно найти общий язык с администрацией музея. Не проще было сразу предъявить ваше удостоверение и попросить официального разрешения исследовать картину?
  - А через несколько часов об этом узнала бы вся Италия, да? Вы же знаете, люди искусства не способны держать язык за зубами. К тому же до завтра картина могла бы исчезнуть. Не бойтесь, нас не поймают. Охрана обходит здание лишь один раз, я прочитала внизу расписание дежурств. А сигнализация установлена только на входе и выходе. Видимо, они считают, что преступник обязательно попытается выйти из здания. А мы не будем выходить. Мы просто исследуем картину, дождемся утра, покинем музей вместе с первыми посетителями и позвоним Боттандо. Картина никуда не денется, поэтому никто ничего не заметит.
  - Нам придется провести здесь всю ночь? - в ужасе прошептал Аргайл. - В женском туалете? А почему не в мужском?
  - Ну уж нет. Мужчины - грязные животные.
  Аргайл мрачно поедал шоколад.
  - А может, нам просто забыть о Мантини? - с надеждой спросил он, пытаясь вернуться к первоначальному плану. - В конце концов, ведь Бирнес уже здесь, этого достаточно. Мы можем удрать в отель, позвонить Боттандо, дождаться ареста Бирнеса и утром вернуться в Рим.
  Аргайл доел шоколадку, и только тут до него дошло, что он ни кусочка не предложил Флавии.
  - А почему вы решили, что это Бирнес? Смотритель не давал вам его описания.
  - Ну, - неуверенно произнес Аргайл, - я полагаю, это он. Просто если подумать, то больше некому...
  - Ничего подобного. Мы знаем, что кто-то спрашивал про картину, но Бирнес меньше всего подходит на эту роль, ему ведь ничего не известно про Сиену.
  При этих словах Аргайл заерзал под нею. У Флавии возникло страшное подозрение, и она остановила на нем тяжелый взгляд.
  - Джонатан?! Что вы опять натворили, черт вас возьми?
  - Ну, я просто подумал, что... ну... в общем, я сказал ему.
  Флавия в изнеможении прислонилась головой к холодной керамической плитке.
  - Зачем? - слабо промолвила она, когда немного пришла в себя.
  - Мне показалось это хорошей идеей, - признался Аргайл. - Ведь чтобы найти преступника, недостаточно найти картину. Вот я и подумал: если скажу Бирнесу, он попытается что-нибудь предпринять. Он примчится в Сиену, и как только въедет в город, полиция арестует его.
  - А вам не пришло в голову поставить меня об этом в известность раньше? У вас провалы в памяти? Это такая незначительная деталь, о которой можно забыть?.. Ну, вы - редкий тупица...
  - Конечно, я не забыл! - громко запротестовал Аргайл, обиженный тем, что его план не оценили по достоинству.
  - Не смейте повышать на меня голос.
  - Ах, вот как? Это начинает мне надоедать, - продолжил он уже спокойнее. - Все, что я ни делаю, воспринимается вами как доказательство моей вины. Вы постоянно мне перечите, грубите и считаете себя умнее всех. Конечно, при таком отношении я не мог вам ничего сказать. Вы бы просто заперли меня. И кстати, если сейчас мы попадем в переделку, то в том числе и по вашей вине. Если бы вы не считали себя умнее всех и хоть немного доверяли мне, я, возможно, не был бы так скрытен. И кроме того...
  - О нет, только не говорите этого. Я ненавижу, когда вы так говорите. Что "кроме того"?
  Аргайл уже пожалел о своих словах.
  - Кроме того, - неохотно продолжил он, - я не так уж уверен, что это картина, которая нам нужна. Скорее всего это она, - заторопился он, не давая Флавии вставить слово, - но чтобы удостовериться, мне нужно сделать несколько соскобов краски.
  - Боже сохрани, - тихо пробормотала Флавия. - Мы и так уже нарушили закон, и, возможно, напрасно. Боттандо спит спокойно в Риме и ничего не знает. Так теперь еще выясняется, что вы заманили сюда убийцу и даже не позаботились о нашей безопасности. Отлично. Грандиозный успех.
  - Я позабочусь о вашей безопасности, - галантно произнес Аргайл.
  - О-о, спасибо, мистер. Это меня очень утешает. - Она могла бы и дальше продолжать в том же духе, просто посчитала ниже своего достоинства тратить красноречие на презренного англичанина.
  Аргайл погрузился в угрюмое молчание и тупо поедал содержимое сумки Флавии. Она запаслась таким количеством еды, словно готовилась к осаде. Он с отчаянием мял в руках сигарету. Вряд ли теперь удастся исправить их отношения. А как славно все начиналось! Может быть, потом, когда картина найдется, все забудется и простится. Аргайл по-прежнему гордился своим планом и чувствовал себя немного обиженным, оттого что Флавия его не оценила.
  Когда она наконец решила, что можно выходить, понадобилось десять минут, чтобы оживить его ногу. Когда Аргайл попытался ступить на нее, она подогнулась, и он упал, свалив большое металлическое ведро с туалетным ершиком. Ведро с дребезжанием покатилось по полу. Они молча смотрели, как оно докатилось до угла и там остановилось.
  - Ради Бога, тише! - испуганно крикнула Флавия.
  - Вы шумите больше меня. Я по крайней мере не кричу как ненормальный, - прошипел он в ответ.
  - Я не хочу, чтобы нас поймали.
  Аргайл примирительно улыбнулся:
  - Простите, я просто не привык к подобным вылазкам. Их почему-то забыли включить в университетский курс истории искусства.
  Но Флавия не собиралась мириться.
  - Просто ведите себя тихо, хорошо?
  Она просунула голову в коридор, потом исчезла за дверью, жестом приглашая Аргайла следовать за ней. Они вышли в главный зал и на цыпочках, очень тихо и осторожно, приблизились к двери, ведущей на лестницу.
  Дверь оказалась незапертой. Они подождали, не раздастся ли визг сигнализации, но было тихо.
  Дойдя до последнего этажа, Флавия включила маленький фонарик, приобретенный в сиенской лавке.
  - А теперь попробуйте сказать, что я чего-нибудь не предусмотрела, - прошептала она Аргайлу.
  Флавия двигалась легко и совершенно бесшумно. Аргайл изо всех сил старался ступать тихо, но его тяжелые башмаки с металлическими набойками довольно явственно клацали по каменному полу. "Если бы она заранее сказала, что нам предстоит ночная кража со взломом, я бы тоже экипировался соответствующим образом", - с раздражением подумал он.
  В комнате, где хранился Мантини, ничего не изменилось за прошедшие шесть часов. Флавия подошла к окну и заперла ставни на металлическую задвижку. После чего закрыла дверь и включила фонарик.
  - Ну вот. Я думаю, все-таки лучше видеть, что делаешь. В ближайший час здесь точно никто не появится. Сколько вам нужно времени?
  - Немного, - ответил Аргайл, аккуратно снимая со стены картину. Он сдул с нее тонкий слой пыли. - С учетом всех предосторожностей, я думаю, потребуется не больше пяти минут.
  В Лондоне Аргайл заказал в библиотеке книгу по реставрации картин и в самолете прочитал все, что касалось очистки старых полотен. В принципе это было несложно. Все, что требовалось, - это тряпка и растворитель.
  Он вытащил из кармана принадлежности, купленные в лондонском художественном салоне: небольшой, но очень острый нож, аэрозольный баллончик и большой кусок ваты.
  - Этот аэрозоль представляет собой смесь кислоты и спирта, - объяснил он Флавии. - Продавец в магазине сказал, что на сегодняшний день это самый лучший растворитель. - Он с сомнением покачал головой и улыбнулся. - Как видите, я тоже все предусмотрел.
  Флавия не удостоила его ответом.
  Как всегда в таких случаях, осуществить теорию на практике оказалось гораздо сложнее, чем представлялось сначала. Аргайл действовал очень осторожно, стараясь не повредить картину; он никогда не занимался реставрацией и понятия не имел, как это делается. Поэтому он сосредоточился на очень маленьком кусочке холста в нижнем левом углу. За один раз Аргайл мог обработать только очень маленький участок, чтобы аэрозоль не распространилась на большую площадь.
  Он брызгал и тер, брызгал и тер; это была трудная работа, требовавшая предельной концентрации внимания и точности движений. Каждый раз, прикасаясь к холсту куском ваты, Аргайл надеялся увидеть какое-нибудь свидетельство того, что под верхним слоем находится шедевр.
  - Ну как? Прошло уже двадцать минут, - тихо, но нетерпеливо проговорила Флавия. Она перегнулась через стол и светила Аргайлу фонариком. - Как здесь холодно.
  Прошло еще минут пять, горка грязной ваты рядом с Аргайлом заметно выросла. Вдруг, мазнув в очередной раз ватой по холсту, он замер и вгляделся, не веря своим глазам.
  - Что там? Нашли? - взволнованно спросила Флавия, нагнувшись ниже, чтобы лучше видеть.
  - Краска... Под верхним слоем - зеленая краска... Флавия, включите фонарь. Что вы делаете?
  Комната внезапно погрузилась во тьму. Если бы они не были так заняты картиной, то, возможно, заметили бы, как дверь тихо отворилась. Флавия не успела ответить Аргайлу, потому что кто-то сильно ударил ее по виску тяжелой доской. Не издав ни звука, она упала на пол, и из широкой раны на ее голове побежала быстрая струйка крови.
  Аргайл повернулся на звук удара, увидел, как Флавия упала, и в тот же миг неясная тень метнулась к нему.
  - О Господи, - только и успел проговорить он, потому что в следующее мгновение получил удар в живот.
  До этой минуты Аргайл даже не представлял, что бывает такая боль. Схватившись за живот, он перегнулся пополам, словно это могло как-то облегчить его страдания. Незнакомец рывком оторвал его от картины и сбил с ног. Впоследствии Аргайл предпочитал думать, что стонал еле слышно. На самом деле он выл как раненый зверь, но почти не слышал себя - боль наполовину отключила сознание. Аргайл заставил себя подползти к Флавии и со страхом заглянул ей в лицо.
  - Только не вздумайте умирать у меня на глазах. Держитесь, или я убью вас, - прошептал он ей в ухо.
  Аргайл попытался прощупать у нее пульс, но безуспешно. Впрочем, это его не особенно взволновало - он и у себя никогда не мог его найти. Он осторожно отвел волосы от лица Флавии и услышал тихое дыхание. Слава Богу, жива. Но если он сейчас же не начнет действовать, она может погибнуть от потери крови.
  - Как жаль, что ни один из нас не предусмотрел всего, - грустно сказал ей Аргайл.
  Он попробовал пошевелиться, но ничего не получилось. Боль была слишком сильной. Ему оставалось молча наблюдать, как силуэт незнакомого мужчины достал небольшой, но, очевидно, очень острый нож и быстро и аккуратно вырезал холст из рамы. Тот факт, что преступник имел при себе нож, не понравился Аргайлу: нож наверняка универсальный и сгодится не только для вырезания холста. Он тяжело задышал, увидев, что незнакомец скатал холст в рулон и убрал его в картонный футляр. Все это он проделывал спокойно и методично, без всякой спешки.
  Убрав холст, мужчина снова открыл нож.
  "О Боже, - подумал Аргайл, - ну вот и все".
  Собрав все силы, он рывком поднялся и столкнулся грудью с нападавшим. Ему повезло: противник не ожидал от него такой прыти и потерял равновесие. Аргайл вложил в этот рывок всю свою волю и остатки энергии, и даже больше того. Люди часто обнаруживают в себе скрытые резервы, когда на них бросаются с ножом.
  Но почти сразу стало ясно, что скрытых резервов Аргайла оказалось недостаточно для полной победы. Противник упал, но у молодого англичанина не осталось сил, чтобы сделать единственно правильное в этой ситуации: бить его по голове своими тяжелыми ботинками с титановыми пластинами на мысках. Вместо этого он стоял, согнувшись от боли, и дождался: мужчина откатился в сторону, вскочил и, выставив перед собой нож, снова ринулся в атаку.
  Оставался один шанс на спасение: выбежать на лестницу, ведущую к выходу из музея. Но на пути к этой двери стоял нападавший, поэтому Аргайл не мешкая выбежал на другую лестницу - она вела наверх, на смотровую площадку. Только так он мог сейчас защитить Флавию. Если незнакомец последует за ним, Флавия, наверное, придет в сознание и сумеет позвать на помощь.
  Только бы он побежал за мной, молился Аргайл, взбираясь по лестнице. А если он решит сначала заняться Флавией? Может, лучше было остаться?
  Но он тут же успокоил себя: оставшись, он ничем не сумел бы ей помочь, а так по крайней мере у нее будет шанс.
  Аргайл вслепую поднимался по ступенькам, спотыкаясь в темноте, но стараясь не сбавлять скорость. Это становилось все труднее и труднее. Днем его вымотал даже недолгий подъем на вершину холма, сейчас же он настолько выбился из сил, что преступнику даже не понадобился бы нож. Вот что бывает, когда дни напролет просиживаешь в библиотеках - от этого только слабеют мышцы и набирается вес. "Если выживу, - пообещал себе Аргайл, - куплю беговую дорожку. И когда в следующий раз какой-нибудь негодяй попытается прирезать меня среди ночи в сиенской башне, я уж сумею дать ему достойный отпор. Я взлечу на вершину как ветер".
  Он уже с трудом передвигал ноги, еле дышал и в конце концов остановился. Сердце сжималось от страха, но идти дальше Аргайл просто не мог. Он прислушался: помимо его хриплого дыхания, отчетливо звучали негромкие уверенные шаги. Враг сознавал свое превосходство и не спешил. "Конечно, - с отчаянием подумал Аргайл, - я же никуда не денусь. А может, он тоже устал?"
  Представив, как его преследователь умирает на полпути от сердечного приступа, Аргайл мгновенно воспрял духом, но почти сразу отбросил эту надежду. Получив от незнакомца сокрушительный удар, он понял, что это не Бирнес: тот пожилой джентльмен ни при каких обстоятельствах не стал бы ввязываться в драку. Он, пожалуй, мог воткнуть нож в спину, но прятаться в ночном мраке и бить людей доской по голове точно не стал бы.
  Аргайл снова начал взбираться по лестнице. Он шел очень медленно, но все-таки шел. Неотвратимость смерти не означает, что человек не должен пытаться хоть ненадолго отсрочить ее. Поэтому Аргайл продолжал плестись, упорно переставляя ноги. В другое время он непременно залюбовался бы великолепным видом, открывающимся со смотровой площадки, но даже сейчас, привалившись к стене и закашлявшись при первом же глотке свежего ночного воздуха, он подумал, что отсюда Сиена кажется сказочным городом. Яркий месяц заливал призрачным светом опрокинутый купол площади Кампо и средневековые здания, бликовал на мраморных плитах, из которых была сложена башня главного собора. Легкий теплый освежающий ветер шевелил листву на деревьях. Мерцающие огни в окнах домов выдавали тех, кто не спал в это глухое время суток, - люди еще смотрели телевизор, пили вино, беседовали с друзьями. Красивая, безопасная, нормальная жизнь.
  Но у Аргайла не было времени восхищаться всей этой красотой и сожалеть о своей несчастной судьбе. "Я должен закричать, заорать во все горло, - подумал он. - Но кто услышит? И даже если услышит, пройдет немало времени, прежде чем он догадается, откуда доносятся крики". К тому же в легких у Аргайла саднило, голос осип, и он подозревал, что сумеет издать лишь слабое карканье.
  Дверь скрипнула, и на площадке бесшумно появился человек. Аргайл почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Когда он увидел раненую Флавию, его толкнул вперед всплеск ярости; затем, когда незнакомец бросился на него с ножом, инстинкт самосохранения подсказал ему бежать; но сейчас у него уже не осталось сил ни на что. Ему было просто страшно.
  "Ну столкни меня вниз, ударь ножом", - думал Аргайл. Скорее, столкнет вниз, решил он - тогда это будет расценено как несчастный случай.
  Незнакомец обхватил его рукой за шею и прижал к стене. Аргайл увидел, как блеснула сталь в лунном свете. Он закашлялся, потом сильно сжал запястье руки, державшей нож, - не потому, что надеялся одолеть противника, а просто так, из чувства самосохранения. Учитывая плачевное состояние Аргайла, незнакомец не ожидал от него сопротивления и на миг растерялся; тогда Аргайл согнул колено и резко ударил его в пах. Он был потрясен, когда враг вдруг ослабил хватку и согнулся пополам, схватившись за ушибленное место. Мало того - он издал совершенно искренний, громкий крик боли.
  Передышка оказалась короткой. Противник снова надвигался на него, стальное лезвие ножа тускло блестело в его руке. Аргайл сжал пальцы в кулак и нанёс мощный удар в челюсть. Ему еще никогда в жизни не приходилось этого делать; в детстве его окружали сверстники, родители которых не одобряли столь низменного проявления неприязненных чувств. А зря - нужно учиться драться, пока маленький. От удара по челюсти противника у Аргайла заломило костяшки пальцев. Он отступил на несколько шагов, его противник все еще не пришел в себя после удара коленом. Оба тяжело дышали и не сводили друг с друга глаз. В слабом лунном свете Аргайл впервые ясно увидел его лицо и в шоке отпрянул.
  В тот же миг противник занес руку с ножом и двинулся вперед. Аргайл сунул руку в карман и достал свое единственное оружие. Как жаль, что он не вспомнил о нем раньше. Он направил баллончик в лицо противнику и надавил кнопку.
  Раздался яростный вскрик, нож со звоном упал на каменный пол. Аргайл отступил на несколько шагов и молча наблюдал за страданиями своего врага.
  Продолжая одной рукой тереть глаза, другой рукой человек начал что-то нашаривать в кармане своей объемной синей куртки.
  О Господи, неужели у него еще пистолет?! Этот человек - настоящий склад смертоносного оружия. Аргайл понимал, что бороться с ним и пытаться разоружить бесполезно, поэтому он приблизился и из последних сил столкнул его вниз.
  Не издав ни звука, Антонио Ферраро, заместитель директора Национального итальянского музея, исчез из поля его зрения и, пролетев триста футов, встретился с землей.
 
 ГЛАВА 14
 
  Аргайл просидел на полу, прислонившись спиной к стене, минут двадцать, может быть, больше. От боли и усталости он не мог шевелиться. Адреналиновый всплеск отнял у него всю жизненную энергию, оставив лишь едва функционирующую оболочку. Было очень тихо. Молодой человек поднял голову и посмотрел наверх - там, над колоколами, сияли мерцающим светом звезды. Он подумал: что, если Флавия лежит с перерезанным горлом? Ведь он совершенно не в состоянии ей помочь. Потом Аргайл вспомнил, что только что убил человека, который, учитывая его хроническое невезение, наверняка окажется ни в чем не виновным. И все из-за этой дурацкой картины. Он предпочел бы никогда в своей жизни не слышать о Мантини.
  Великолепный вечер. "Ну почему я никогда ничего не могу сделать по-человечески? - с горечью спрашивал он себя. - Вот что бывает, когда считаешь себя самым умным. А теперь попробуй все объяснить полицейским, которые появятся с минуты на минуту".
  Они действительно не заставили себя ждать. Аргайл услышал вой сирен на площади Кампо, кто-то громко отдавал приказания. На лестнице раздался топот ног. "Ну вот за мной и пришли", - равнодушно подумал Аргайл.
  Дальнейшее мало его волновало; он почти ничего не чувствовал, кроме боли. Когда полицейские выбежали на смотровую площадку, Аргайл продолжал смотреть в небо.
  В лицо ему посветили фонариком. Он закрыл глаза и услышал голос генерала Боттандо:
  - Это Аргайл. Еще жив.
 
  Остаток ночи прошел словно в тумане. Как только Аргайл осознал, что его не собираются везти в кутузку, он закатил истерику, отказываясь от помощи врача до тех пор, пока ему не скажут, что с Флавией. Его убеждали, что с ней все в порядке, но Аргайл не верил и хотел увидеть ее.
  В конце концов двое полицейских подхватили его с обеих сторон и, проклиная все на свете, помогли ему спуститься. Флавия сидела у стенки, закутанная в одеяло, ее голова была забинтована. На виске выделялось небольшое красное пятно. Флавия осознавала происходящее - она жаловалась на головную боль и просила есть. Аргайл так обрадовался, увидев ее в относительно добром здравии, что от избытка чувств мог только держать ее за руку и восторженно смотреть на нее. Боттандо стоял над ними, скрестив руки на груди, и неодобрительно качал головой.
  - Генерал, а что с картиной? - сонным голосом спросила Флавия. Ей дали снотворное, и оно начинало действовать.
  - С ней все в порядке, - ответил он. - Холст вырезали из рамы, но он не поврежден.
  Флавия удовлетворенно кивнула и провалилась в сон. Генерал собирался задать несколько вопросов Аргайлу, но врач воспротивился, заявив, что придется подождать до завтра.
  - Молодой человек, она заснула. Если вы отпустите ее ладонь и перестанете таращиться на нее влюбленными глазами, врач сможет перебинтовать вам руку.
  Рука действительно сильно саднила; должно быть, Аргайл ободрал ее о каменную стену, когда бежал по лестнице. Он протянул руку врачу, тот обтер ее влажной тканью и начал бинтовать.
  - Что там случилось у вас наверху? Как он упал? - спросил Боттандо.
  - Это я столкнул его. Но я не виноват.
  - Да-да, это нам известно! - нетерпеливо перебил его Боттандо. - Но зачем вы его столкнули?
  - Он ударил Флавию и потом бросился на меня. Он полез за пистолетом в карман. Мне ничего не оставалось.
  - Понятно. И что же: он стоял и спокойно ждал, когда вы его столкнете?
  Аргайлу не понравился тон генерала.
  - Он не видел, как я подошел. - Аргайл достал из кармана баллончик с растворителем. - Я направил струю ему в лицо, когда мы боролись. Это растворитель для чистки картин.
  - А-а, ну тогда ясно. Наверное, он хотел протереть глаза. Видите ли, он не собирался доставать пистолет. - Боттандо смотрел на молодого человека с легкой улыбкой. - У него его просто не было. Боюсь, вы сбросили его с высоты трехсот футов всего лишь из-за носового платка.
 
  Аргайл огорчился, услышав эту новость, но ненадолго. Ему тоже дали снотворное, и он погрузился в сон с мыслью, какая Флавия замечательная, что было весьма великодушно с его стороны, учитывая, как плохо она с ним обращалась. Впрочем, как и все остальные. Какой жестокий и несправедливый мир, ведь он всего лишь хотел им помочь!
  Герои дня - вернее, ночи - спали без задних ног и даже не почувствовали, как их погрузили в полицейский автомобиль и доставили в Рим. Они не проснулись, даже когда их выгрузили из машины и потащили, как кули с мукой, в квартиру Флавии.
  Боттандо следил за транспортировкой своих подопечных и кудахтал над ними как наседка. Поскольку в доме Флавии нашлась только одна кровать, Боттандо, поборов предубеждение против англичанина, элегантно уложил его рядом с хозяйкой. Он от всей души надеялся, что она простит ему эту вынужденную меру, учитывая форсмажорные обстоятельства. Генерал велел полицейскому, расположившемуся в кресле Флавии, дождаться их пробуждения и немедленно доставить к нему в офис.
 
  Флавия проснулась первой. Аргайл лежал, свернувшись калачиком, положив на нее руку. Она рассеянно погладила его по голове, вспоминая, куда убрала аспирин.
  Вспомнив, она вдруг осознала, что этому молодому человеку не место в ее кровати, и решительно дернула его за руку.
  - Что вы здесь делаете?
  - Господи, осторожнее. - Аргайл проснулся мгновенно, но тут же закрыл глаза, потом снова открыл и огляделся. - Кажется, это ваша кровать?
  - Да. Я пойду приготовлю кофе. А потом будем выяснять, как вы здесь очутились.
  Флавия слезла с кровати и вышла в кухню, но тут же вернулась и набросила халат.
  - Там сидит полицейский, - сообщила она Аргайлу.
  Она снова направилась в кухню, и на этот раз кивнула полицейскому в знак приветствия и замахала на него рукой, когда он попытался объяснить свое присутствие.
  - Потом. Я пока не готова.
  Флавия тяжело навалилась на кухонный стол, ожидая, когда кофеварка приготовит целительный напиток. Она плохо помнила прошедшую ночь, но знала главное: Аргайл нашел картину и оградил себя от подозрений. Только потом он зачем-то столкнул преступника со смотровой площадки. Конечно, спасибо ему, но лучше бы он этого не делал.
  Аргайл вышел на кухню тоже далеко не в радужном настроении. Все болело - рука, живот, легкие, ноги. Он был очень недоволен собой: весь этот риск, смертельная опасность - и ради чего? Флавия могла уже лежать в пластиковом пакете с биркой на пальце ноги. Да и он тоже. И никакой художник, даже гениальный Рафаэль, не стоит такого риска. А все из-за проклятой спешки. Ему хотелось сделать все быстро, быстро, быстро. Это его вечная проблема - он никогда не продумывает детали.
  Они посидели, каждый думая о своем; потом вошел полицейский - совсем еще юноша, он только недавно поступил в полицию и еще не знал, как вести себя в подобных обстоятельствах. Флавия отправила его в офис одного, вручив записку, что через час они прибудут.
  За этот час они успели принять душ, позавтракать и обсудить события прошедшей ночи. Потом просто молча смотрели в окно. Флавия попыталась отбросить невеселые мысли, но безрезультатно. Наконец она встала, составила грязную посуду в раковину и повернулась к Аргайлу:
  - Полагаю, медлить больше нельзя. В любом случае нам придется пройти через это.
  Медленным шагом они направились в офис Боттандо.
  - Как же не хочется туда идти, - признался Аргайл.
  - Чего вы боитесь? Самое большее, что он может сделать, - это накричать на вас. А меня скорее всего уволит. - У нее были основания так полагать.
  - А я потеряю свою стипендию, - вспомнил он. У него тоже было достаточно оснований так думать.
  Однако Боттандо, против всех ожиданий, встретил их радушно.
  - Входите, входите! - воскликнул он, когда они нерешительно постучали в дверь его кабинета. - Как хорошо, что вы пришли пораньше. - День уже завершался, но в голосе Боттандо вроде бы не прозвучало сарказма. - Я пережил ужасную ночь. Ты больше не должна меня так волновать. Ты представляешь, что со мной было бы, если бы тебя убили? А как бы я объяснялся с министром? Кого бы поставил тебе на замену?
  - Послушайте, генерал, мне очень жаль...
  Он отмахнулся:
  - Не извиняйся, мне и без того плохо. Что творится... Конечно, жаль, что вы так поступили с этим человеком, Аргайл. Но я верю: у вас не было выбора. Вы попали в ужасную переделку. Я вообще удивляюсь, что на площади Кампо нашли его, а не вас. Он выглядел значительно мощнее.
  Аргайл признался, что удивлен не менее.
  - Ну хорошо. Теперь это уже не имеет значения. Как вы себя чувствуете? Получше?
  Флавия успокоила его. Похоже, Боттандо был в прекрасном настроении. Значит, он еще не знает всего.
  - Хорошо, - продолжил он, не замечая подавленного настроения своей помощницы. - Рад это слышать. Тогда мы вместе пойдем с докладом к директору. Я передал в музей краткий отчет, но он желает знать подробности. Боюсь, его не слишком обрадовала гибель Ферраро - смертность музейных работников подскочила до небывалого уровня. Ну, это его проблемы.
  Они вышли на площадь, где их ждал полицейский автомобиль, и втиснулись втроем на заднее сиденье.
  - А мне обязательно туда ехать? - спросил Аргайл. - Вряд ли после всего случившегося Томмазо встретит меня с распростертыми объятиями...
  - Может быть, и не встретит, - ответил Боттандо, - вероятнее всего, что так. Боюсь, во всех своих бедах он винит именно вас. Если бы вы в самом начале не взяли неверный курс, ничего этого не случилось бы. Но вы можете не волноваться, я возьму вас под свою защиту.
  По дороге в музей все молчали, и только Боттандо бормотал:
  - Еще один Рафаэль... Блестящая находка...
  - Спасибо, - поблагодарил Аргайл. Боттандо поднял руку:
  - Пожалуйста, не нужно. Мы отметим это событие позже. Сейчас мы должны сосредоточиться на великой картине.
  На этом разговор прекратился. В оконном отражении Флавия видела, что генерал улыбается, посматривая на людей, гуляющих по улицам Рима.
  - Генерал, а что с Ферраро? - спросила она. - Я не понимаю, как он мог это сделать.
  Боттандо по-отечески похлопал ее по руке:
  - Вы, молодежь, все бегаете, а подумать хорошенько вам некогда. Я расскажу тебе после встречи с директором.
  Подкатив к музею, водитель обошел машину, открыл дверцу, выпуская пассажиров, и взял под козырек, почтительно глядя им вслед, пока они поднимались по широкой лестнице. Войдя в музей, они быстро прошли по коридорам и направились в студию директора.
  - Боюсь, директор не сможет встретиться с вами. Он занят.
  Боттандо порылся в своем арсенале и нацепил на лицо самое суровое выражение.
  - Что за глупости, женщина? Конечно, он ждет меня.
  - У него очень важная встреча! - запротестовала секретарша, но он решительно шагнул к двери и отворил ее.
  Даже Аргайл, обычно не очень чуткий к психологической атмосфере, почувствовал, что радостью здесь не пахнет. Это было вполне объяснимо, учитывая, что вокруг незажженного камина сидели с унылыми лицами Томмазо, Энрико Спелло и Эдвард Бирнес.
  - Доброе утро, джентльмены. Рад видеть вас в таком прекрасном настроении. - Боттандо потирал руки, его жизнерадостность ничуть не убавилась, несмотря на явно недружелюбный прием.
  С преувеличенной любезностью он представил всех друг другу, хотя отлично помнил, что все давно знакомы. Наконец генерал сел и сияющим взглядом обвел всех присутствующих.
  - Ну, директор, нам нужно многое обсудить. Во-первых, как вам известно, музей получил нового Рафаэля, и теперь мы можем официально объявить первого подделкой.
  Томмазо кивнул.
  - Это утешает. Какая жуткая история. Я даже подумать не мог, чтобы Ферраро... - Он покачал головой, но скорее печально, чем осуждающе.
  - Да, в самом деле неприятно. Но сейчас я должен исполнить еще более неприятную обязанность.
  - Какую?
  Боттандо вытащил из кармана листок бумаги и снова обвел взглядом присутствующих.
  - Это предписание на арест, - извиняющимся тоном объявил он, но всем было ясно, что генерал наслаждается моментом.
  Он прокашлялся, дабы не споткнуться на полуслове, читая документ. Он любил подобные церемонии.
  - Кавалер Марко ди Томмазо, я имею предписание арестовать вас по обвинению в заговоре против государства, в заговоре с целью совершения подделки, в намерении запутать следствие и в уклонении от налогов.
 
 ГЛАВА 15
 
  Они сидели в кабинете Боттандо и пили кофе. Два удобных стула занимали Спелло и Бирнес, Флавия с Аргайлом примостились на металлических табуретках, которые генерал держал на всякий случай. Боттандо восседал за своим рабочим столом, излучая самодовольство; Спелло и Бирнес смотрели на него спокойно; тревога в глазах Флавии и Аргайла тоже постепенно рассеивалась, уступая место безмерному облегчению.
  - Вот это день! Я бы отдал целое состояние за то, чтобы увидеть выражение лица нашего директора, когда я зачитал ему предписание на арест. У него даже язык начал заплетаться, - говорил Боттандо со счастливой улыбкой. - Все прошло как нельзя лучше. Я особенно горжусь тем, что прижал его с уклонением от налогов. Ах, с каким удовольствием будут читать завтрашние газеты! И это за месяц до утверждения бюджета на следующий год. Я думаю, теперь мне удастся повысить зарплату своим сотрудникам процентов на двадцать и выбить у министра пять новых ставок.
  - Мне было страшно наблюдать за вашей авантюрой, - не выдержал Аргайл. - Ведь вы блефовали. А если бы он не признался? Как бы вы тогда выкручивались?
  - Боже милостивый, да за кого вы меня принимаете, молодой человек? То, что я имею несколько фунтов лишнего веса и не могу носиться по всей Европе как скорый поезд, вовсе не означает, что меня следует списать в тираж. И я нисколько не блефовал: ведь вы нашли картину. В противном случае я, конечно, был бы намного осмотрительнее. Без вашей помощи я бы точно не сумел ничего доказать.
  Англичанин покраснел, и Боттандо улыбнулся ему.
  - У меня не оставалось сомнений, что это он. А вы так жаждали упечь за решетку бедного сэра Эдварда, что перестали замечать очевидное. Я же спокойно все обдумал в тиши своего кабинета и разгадал преступный замысел.
  - Вас никогда не упрекали в бахвальстве? - ненароком поинтересовался Аргайл.
  - Будьте великодушны: у меня не часто бывают такие хорошие дни.
  - Вы собирались сказать про очевидное.
  - Да. Прежде всего я прикинул, кто мог знать об открытии Аргайла. Он сказал, что поставил в известность только одного человека - своего университетского преподавателя, который живет на вилле друга в Тоскане, расположенной к востоку от Монтепульчано. Интересно, да?
  Флавия и Аргайл скрестили руки на груди и с недоверчивым видом слушали генерала.
  - Вот. А я говорил вам - Флавии точно говорил, - что Томмазо собирался уйти в следующем году на пенсию и поселиться у себя на вилле в Тоскане. На вилле недалеко от Пьенцы. Бывали там когда-нибудь? Нет? Напрасно, чудесный городок. Настоящая жемчужина. Туда очень просто добраться: сначала до Монтепульчано, а оттуда остается проехать всего несколько миль на восток. И мне показалось невероятным, - продолжил Боттандо, - что два столь увлеченных искусством человека жили в непосредственной близости друг от друга и не общались. Я сделал всего один звонок, и мои предположения подтвердились. Ваш преподаватель жил на вилле у Томмазо, когда вы послали ему наброски своей диссертации.
  Это был первый кусочек мозаики. Мне не удалось найти доказательств осведомленности сэра Эдварда, зато я выяснил, что у Томмазо была возможность узнать о вашем открытии и подготовить аферу. Он провел самостоятельное расследование и обнаружил, что ваши выводы неверны. По некотором размышлении он пришел к мысли, что если под изображением Мантини нет Рафаэля, то нужно сделать так, чтобы он появился. Вспомните свои слова: если кто-нибудь обнаружит под верхним слоем картины изображение, выполненное в стиле Рафаэля, то, безусловно, поверит, что это настоящий Рафаэль.
  Но Томмазо не так прост. Он понимал: публика не примет за шедевр обычную мазню под старину. Ему требовался настоящий мастер. И кого же он пригласил? Да конечно же, старого доброго профессора Морнэ, под чьим руководством он обучался премудростям художественного ремесла в Лионе. Он сделал правильный выбор: Морнэ действительно был отличным специалистом. Мошенники приобрели несколько старых полотен для практики. Затем Морнэ очистил центральную часть одной из картин, написал свою "Елизавету", покрыл ее защитным слоем, написал копию картины Мантини, затемнил и состарил ее и после этого незаметно подменил картину в церкви Святой Варвары. На этом роль Морнэ закончилась.
  Конечно, я немного подозревал Томмазо, но долгое время не мог поверить, что главный куш достался не Бирнесу. К тому же у директора во всех случаях было железное алиби. Поэтому я склонялся к версии Флавии, полагавшей, что аферу организовал Бирнес.
  Отгадка начала выкристаллизовываться в моей голове только после того, как мне позвонил Бирнес. Он был страшно взволнован: Аргайл сообщил ему, что "Елизавету" признали подделкой и ему придется вернуть деньги. - Генерал повернулся к молодому англичанину. - Кстати, зачем вы это сделали?
  Флавия посмотрела на Аргайла с осуждением, и он снова почувствовал себя дураком.
  - Я уже говорил Флавии - я надеялся, что сэр Эдвард помчится в Сиену и попытается уничтожить картину. Тем самым он выдал бы себя, и тогда вы смогли бы его арестовать. Полагаю, мне следует перед вами извиниться, - сказал он Бирнесу. Тот примирительно кивнул.
  - Что ж, неплохая идея, - одобрил Боттандо, чем несказанно удивил и Флавию, и Аргайла. - Если бы он действительно был преступником, это могло бы сработать. Честно говоря, я и сам избрал такую же тактику. В принципе вы оказали мне большую услугу, поговорив с Бирнесом, потому что именно после вашего визита он позвонил мне и рассказал, что когда-то Томмазо был учеником Морнэ. До этого момента я считал, что поджечь картину и убить Манцони мог только Аргайл. Тогда автоматически вовлеченным в преступление оказывался Бирнес, поскольку Аргайл, по моему мнению, не способен организовать аферу с подделкой картины.
  - Премного благодарен, - кивнул Аргайл.
  - Не обижайтесь, просто я знал, что у вас нет опыта в подобных делах. Но убить человека вы вполне способны; в то же время я не мог представить никого из этих грузноватых - прошу прощения, джентльмены - эстетов, бросающихся на Манцони с ножом. Таким образом, я зашел в тупик.
  Боттандо отвинтил крышечку бутылки с минеральной водой, налил себе стакан и пустил бутылку по кругу.
  - На самом деле все происходило так: Томмазо, не раскрывая своего инкогнито, поручил Бирнесу купить картину. Тем временем он подготовил почву в правительстве: нажал на министра культуры и добился от него обещания вернуть в Италию шедевр национального искусства, если вдруг представится такая возможность.
  Музей покупает картину, Томмазо дает указание брать образцы краски только в тех местах, где сохранилось оригинальное изображение. К несчастью для него, этот разговор подслушала и пересказала мне его секретарша, когда я ожидал в приемной. Вот что бывает, когда заставляешь посетителей ждать.
  Далее Флавия летит в Лондон, и Аргайл сообщает ей о своих подозрениях. Я передаю информацию директору, отчего он приходит в ярость. Но уничтожить картину он решился только после того, как я собрался лететь в Швейцарию по делу Морнэ. Томмазо почувствовал, что обман может раскрыться, и приступил к решительным действиям.
  Был и еще один любопытный момент, после которого я начал смотреть на Томмазо как на возможного преступника. Он неожиданно объявил о намерении уйти на пенсию в следующем году и назначил своим преемником Ферраро. По меньшей мере странный поступок, учитывая его давнюю неприязнь к этому человеку. Я полагаю, Ферраро собрал какой-то компромат на Томмазо, когда управлял музеем в отсутствие Томмазо и Спелло. Директор объяснил мне свой выбор тем, что Ферраро отлично зарекомендовал себя в этот период. Возможно, он и в самом деле проявил себя хорошим управленцем, но я склонен думать, что он просто надавил на Томмазо.
  Далее. Ферраро рассказывает Томмазо, что я получил доказательства того, что картина является подделкой, и предлагает свой план действий. Томмазо соглашается, и Ферраро, как более безжалостный член шайки, берется за его осуществление.
  Он оказался в затруднительном положении. Если бы раскрылась афера Томмазо с картиной, репутация директора была бы навеки погублена, а Ферраро утратил бы надежду занять его пост. Если картину уничтожить, то доказать факт подделки будет невозможно, но тогда директора обвинили бы в неспособности сохранить национальное достояние.
  Поразмыслив, он решил, что вину можно переложить на кого-нибудь другого. Так в газетах появились статьи с выпадами в адрес комитета по безопасности. В этих статьях Спелло выставили потенциальным преступником, а из меня сделали козла отпущения. Долгое время я не видел за этим ничего, кроме бюрократической возни, но как только изменил угол зрения, туман начал рассеиваться.
  В их защите было два слабых места. Во-первых, кто-то должен был наблюдать за процессом создания фальшивой картины. Этим занимался Манцони. В надежде упрочить свое положение в музее он сообщил об этом Ферраро. Тогда Ферраро незаметно выскользнул из музея, убил молодого реставратора, так же незаметно вернулся и поздно вечером демонстративно прошел мимо охраны.
  Вторым проколом оказался поджог картины. Сейчас-то я вижу, как все происходило. Но на тот момент я считал, что все три преступления - подделку, поджог и убийство Манцони - совершил один человек. У Томмазо было железное алиби и на момент убийства, и на момент поджога.
  Флавия вмешалась:
  - Но у Ферраро тоже было алиби на момент поджога. Вы сами мне говорили.
  - Верно, Томмазо подтвердил мне алиби Ферраро, а американцы подтвердили алиби Томмазо. Но мы не спрашивали американцев о Ферраро. Вчера я решил перезвонить им, и они сообщили, что Ферраро был с ними не до конца встречи. Мне и самому следовало додуматься до этого, ведь я видел Ферраро в общем зале еще за десять минут до того, как появился Томмазо с американцами.
  Генерал сделал паузу, восстанавливая ход своих мыслей.
  - Но все эти открытия я сделал всего лишь два дня назад. После звонка Бирнеса, когда все кусочки мозаики сложились в единую картину, я оказался в патовой ситуации. Ужасно знать, кто совершил преступление, и не иметь возможности доказать его вину. Мне предстояло сделать нелегкий выбор: сказать или не сказать Ферраро о том, что Аргайл с Флавией поехали в Сиену. Если бы я ничего не сообщил ему, мы получили бы доказательство подделки, но мошенник и убийца остался бы безнаказанным. Но сказать ему - значило поставить вас под удар. Естественно, я беспокоился, опасаясь за вашу жизнь и судьбу картины.
  Вы не представляете, какие муки я испытывал. Сэр Эдвард убедил меня. Он посоветовал наводнить Сиену полицейскими в штатском, чтобы они следили за каждым вашим шагом. Я прилетел в Сиену вертолетом, разместился в отеле - не таком роскошном, как тот, что выбрали для себя вы (я всего лишь скромный полицейский), - и возглавил всю операцию.
  Мы сумели бы вас уберечь, если бы вы не спрятались в туалете - оригинальная, но довольно нелепая идея. Мы были уверены, что проглядели вас, когда вы выходили из музея. В панике мы прочесали все улицы и рестораны - безрезультатно. Я уже думал, вы лежите где-нибудь в темном переулке с перерезанным горлом. У меня даже разыгралась язва на нервной почве.
  Мы поняли, что вы находитесь в музее, только когда Ферраро упал бездыханным с башни. Он приземлился прямо у ног полицейского, который контролировал площадь Кампо. Тот сразу позвал меня.
  Никто не заметил, как Ферраро постучался с черного хода, огрел дубинкой ночного сторожа и проник в здание. Это произошло из-за того, что все силы мы бросили на ваши поиски. Но справедливость все же восторжествовала: Ферраро отправился в мир иной, а Томмазо - за решетку.
  - И что теперь будет? Какое обвинение ему предъявят?
  - Пока его поместили в камеру предварительного заключения, чтобы он не скрылся в Аргентине - излюбленном месте беглых преступников. Я думаю, он пробудет там не меньше восемнадцати месяцев, прежде чем прокурор подготовит дело. Затем состоится суд, и Томмазо будет признан виновным. Убейте меня, не знаю, почему это требует столько времени, но судебное разбирательство обещает быть занимательным.
  Аргайл нерешительно, как школьник, поднял руку, но слова ему так и не дали. Заговорила Флавия:
  - Я все-таки не понимаю, зачем Томмазо все это затеял. Ведь он имел деньги, замечательную работу, всеобщее признание и уважение. Зачем он ввязался в эту аферу?
  - О-о, это как раз один из тех моментов, который в первую очередь вызвал у меня подозрение. Последние полгода я постоянно слышал о невероятном богатстве Томмазо. Но когда я всерьез задумался, меня вдруг осенило, что никогда раньше я не слышал об этом сказочном богатстве. Я просмотрел его досье и отчеты о своих старых делах. Кстати, очень полезная вещь. Я обнаружил, что при крещении он получил девичью фамилию матери - Марко. С этой фамилией был связан большой скандал - я тогда только пришел работать в полицию. Семья обанкротилась. Юный Томмазо, привыкший к роскоши и светскому обществу, оказался в полной нищете. Думаю, тогда у него и появилась мечта вернуть себе деньги и общественное положение. Что касается второго, то здесь он в значительной мере преуспел, а вот с первым никак не клеилось. И вдруг практически одновременно с появлением "Елизаветы" Томмазо распустил слух о своем невероятном богатстве.
  Бирнес немного отодвинул кресло от камина и впервые подал голос:
  - Отчасти во всей этой истории есть и моя вина... Наверное, Томмазо сумел бы организовать аферу и без моей помощи, но для полного триумфа ему было необходимо вовлечь в это дело меня. К тому же он знал, что в случае чего первым меня же и заподозрят. Помните, я рассказывал вам о деле Корреджио? Я тогда совершил ошибку, забрав картину обратно - тем самым я как бы подтвердил свою вину. Но я взял ее именно потому, что был уверен в ее подлинности и знал, что легко продам ее другому покупателю. Я провел экспертизу, доказал подлинность картины и действительно продал ее еще дороже, чем Томмазо. Он оставил свой пост в Тревизо из-за пустых подозрений нескольких дилетантов.
  От злости Томмазо кусал себе локти, и его можно понять. Меня он возненавидел - я доказал, что он был вдвойне не прав. И когда Томмазо представилась возможность взять реванш, он, естественно, воспользовался ею. Кроме того, он хотел посмеяться над всеми, кто относился к нему с презрением. Каждая новая статья о "Елизавете" Рафаэля, каждая новая книга и научная диссертация доставляли ему наслаждение - Томмазо упивался своей местью. Я не исключаю того, что впоследствии он и сам бы мог поспособствовать раскрытию обмана, чтобы разорить меня и выставить искусствоведов на посмешище.
  Но Аргайл посеял зерна сомнения слишком рано и неожиданно для него, потом всплыло имя Морнэ, а затем и Ферраро взял его в оборот. Гениальная шутка начала представлять угрозу для Томмазо. В какой-то степени я даже сочувствую ему и жалею, что его обман раскрылся. Но зато теперь мы имеем настоящего Рафаэля.
  Аргайл покачал головой:
  - Видите ли, в чем дело. Боюсь, что нет. Я все пытался вам сказать... Похоже, я снова ошибся...
  Наступила пауза, за которой последовал всеобщий стон. И только Флавия, которая со страхом ждала этого заявления, вздохнула наконец с облегчением.
  - Опять?! - Боттандо приподнял брови. - Во второй раз? Еще одна ошибка? Но Флавия сказала, что вы нашли ее. Вы же заявили ей, будто под верхним слоем обнаружили краску.
  Аргайл вымученно улыбнулся:
  - Краску, да не ту. Там действительно была светло-зеленая краска. Но я не успел объяснить Флавии, что это как раз плохой признак. Перед тем как начать писать картину, художники всегда грунтуют холст - как правило, белой краской. Но Мантини предпочитал светло-зеленую. Так что это самый настоящий Мантини, и под ним ничего нет. Я опять нашел не ту картину.
  Все смотрели на Аргайла с печальным недоумением. Он чувствовал себя насекомым под лупой.
  - Вы должны были сообщить мне об этом раньше, - с нажимом сказал Боттандо. - Я пошел к Томмазо только потому, что был уверен: мы наконец получили стопроцентное доказательство того, что "Елизавета" оказалась фальшивкой. А если бы он стал все отрицать? Мы ничего не смогли бы доказать. Вы дважды ошиблись в течение одного года. Это рекорд.
  - Я знаю, - грустно согласился Аргайл, - мне и самому ужасно неприятно. Единственное, что я могу сказать в свое оправдание, это то, что оба раза я был абсолютно уверен. Я не могу понять, почему так случилось. Должно быть, я что-то упустил. Но в третий раз мне уж точно должно повезти, правда?
  - Нет, неправда. Забудьте о Рафаэле. Больше вам никто не поверит, даже если вы найдете настоящего. Займитесь своим Мантини - с ним по крайней мере все ясно. И в будущем будьте скромнее.
 
 * * *
 
  После этого разговора прошло несколько месяцев, которые Аргайл, следуя совету генерала, посвятил тому, чтобы Карло Мантини занял подобающее ему место в художественном пантеоне. Его неожиданная увлеченность предметом диссертации была связана не только с исследовательским азартом. Бирнес простил Аргайлу его подозрения, но мягко дал понять, что тот должен как-то оправдать дружеское доверие. Он также намекнул, что после того, как Аргайл защитит диссертацию, он мог бы взять его на работу в свою римскую галерею.
  Когда у Аргайла замаячила перспектива постоянного проживания в Риме, он заставил себя работать. Каждый день он тащился в "Херциану" - немецкую библиотеку по искусству. У него не осталось никаких оправданий, чтобы не работать, - он имел в своем распоряжении все необходимые книги и огромный стимул в виде предложения остаться в Риме. Флавия тоже немилосердно погоняла Аргайла, постоянно напоминая, что это нужно для его же собственного блага. Он соглашался с ней; несмотря на разность характеров, их дружба становилась все теснее.
  Нельзя сказать, чтобы тема сильно увлекала его. С утра Аргайл шел в библиотеку, потом неторопливо, со вкусом обедал в пресс-клубе, затем возвращался домой и садился за машинку. Работа продвигалась медленно и с трудом, много часов он просидел, пялясь в потолок в надежде почерпнуть вдохновение или хотя бы найти в себе силу воли заняться делом. Над рабочим столом Аргайла висела репродукция фальшивого Рафаэля: он по-прежнему восхищался "Елизаветой", даже зная, кто ее написал. Рядом с ней он прикрепил ксерокопию картины, которую Морнэ взял за основу. Красавица и чудовище. Два этих снимка служили Аргайлу напоминанием об итальянском приключении. Оглядываясь назад, он не без удовольствия думал о своей роли в этом громком деле.
  Дело все-таки продвигалось вперед, пока Аргайл не увяз в центральной части, касающейся истории с подделкой, - ему хотелось украсить ее какими-то новыми, неизвестными доселе фактами. В январе он должен был выступить с докладом о Мантини на конференции историков-искусствоведов. Аргайл согласился участвовать в конференции с большой неохотой: во-первых, он не представлял, как будет пересказывать в десятый раз то, что всем давным-давно известно, а во-вторых, потому что в январе в Англии стоит самая отвратительная погода.
  Размышляя об этом, Аргайл с сигаретой в руке лежал на диване и, уставившись в стену, тяжело вздыхал. От сидения за машинкой у него разболелась спина. Он снова взглянул на репродукции картин. До чего же страшна та, что изображена на ксерокопии! Кто и когда носил такие громоздкие грубые ожерелья, даже в шестнадцатом веке? Что за нелепый дизайн. А это кольцо с мертвыми птицами!.. Господи...
  Аргайл встал и прошелся по комнате - сверкнувшая в его голове мысль требовала движения. Так, быстро прикидывал он, сколько времени у меня уйдет на поиск необходимых материалов? Придется поработать, но когда знаешь, что искать, все значительно упрощается.
  У него появилось искушение бросить на сегодня всю работу, выйти на улицу и прогуляться под неярким осенним солнцем, найти Флавию и рассказать ей о своем новом открытии. Но он поборол это искушение; Флавия - терпеливая девушка, но не святая. Она станет критиковать его за преждевременные выводы, к тому же у нее много работы, и не стоит ей мешать.
  Аргайл начал собирать недостающие факты. Мало-помалу ему удалось подготовить достаточно солидную аргументацию. В конце ноября он отправился в Лондон повидаться с Бирнесом - тот хотел обговорить с ним кое-какие вопросы, касающиеся его будущей работы в Риме. Его покровитель при более близком знакомстве оказался очень милым человеком, с тонким чувством юмора. После встречи с Бирнесом Аргайл откопал Фила и выкручивал ему руки до тех пор, пока тот не согласился уговорить отца пригласить его на ленч в Национальном тресте. 11 В результате этой встречи Аргайл получил приглашение провести уик-энд в йоркширском поместье Фила, насквозь продуваемом ледяными декабрьскими ветрами. После этого он вернулся в Рим.
 
  Флавия гадала о причинах происшедшей с Аргайлом перемены. До последнего времени он не выказывал ни малейшей увлеченности предметом своей диссертации и вдруг ради двадцатиминутного выступления на конференции начал работать как одержимый. Он сидел за рабочим столом долгими часами, часто далеко за полночь, что-то писал, зачеркивал, делал сноски. Он отказался показать ей доклад, когда Флавия предложила просмотреть его на предмет орфографических ошибок.
  - Ты услышишь его на конференции, - сказал он, - если, конечно, захочешь поехать со мной.
 
 ГЛАВА 16
 
  Аргайл очень волновался - он не ожидал, что придется выступать перед такой большой аудиторией. "Здесь будет по меньшей мере человек двести, даже если не считать тех, кто уйдет пить чай, - думал он, шагая к трибуне. - Ну ничего, через пару минут они забудут про свой чай".
  Аргайл выложил доклад и оглядел аудиторию, ожидая, когда гул голосов стихнет. "Все должно получиться. Выступление предыдущего оратора не сравнится с моим. Мой доклад станет для них настоящим потрясением". Он помахал рукой своему бывшему сокурснику Рудольфу Беккету, с мрачным видом сидевшему в кресле. Аргайл с трудом уговорил его прийти на конференцию; сейчас Беккет был явно смущен тем, что приятель решил привлечь к нему внимание.
  - В последние несколько месяцев, - начал Аргайл, - было много дискуссий - в серьезных журналах и популярных печатных изданиях (вежливые смешки) по поводу подделки Жана-Люка Морнэ, ошибочно приписанной Рафаэлю. Как вам известно, бывший директор Национального музея в Риме вскоре предстанет перед судом за участие в этой афере. Я не буду касаться криминального аспекта истории, дабы не вступать в противоречие с итальянскими законами и не нарушать права доктора Томмазо на справедливый суд.
  Сегодня я хочу вернуть вас к первоначальной посылке, ставшей отправной точкой во всей этой истории. Я имею в виду свидетельство того, что написанный Рафаэлем портрет Елизаветы ди Лагуна, когда-то находившийся во владении семейства ди Парма, был скрыт под слоем другой картины, написанной Карло Мантини, для того чтобы беспрепятственно вывезти ее из страны. Когда вскрылся факт подделки, все были настолько потрясены, что забыли поинтересоваться: а куда же все-таки делся оригинал, если он вообще существовал? Я берусь доказать, что он действительно существовал, и готов сообщить вам последнее местонахождение картины.
  По залу разнесся слабый гул. Болтовня на задних рядах прекратилась. Вереница дезертиров, собиравшихся попить чаю, рассосалась - все вернулись на свои места. По правде сказать, Аргайл для большего эффекта несколько отступил от строгой схемы выступления, но игра стоила свеч. После сонных вариаций на тему "Концепция гуманистического прогресса Манэ" он покажет им настоящий рок-н-ролл.
  - Сложилась общепринятая точка зрения, что картина пропала. При этом считалось, что картину присвоил посредник Сэмюэль Пэрис. Главным аргументом в пользу такой точки зрения служил факт, что граф Кломортон скончался от сердечного приступа в тот момент, когда картина Мантини была доставлена в Англию. Считалось, что при его скаредном характере он не смог перенести потерю семисот фунтов.
  Однако письмо его жены ставит подобную интерпретацию факта под сомнение. - Аргайл зачитал письмо, которое показывал Флавии в своей английской квартире. - Из него ясно следует, что жена ожидала его в Йоркшире и он пробыл с Сэмюэлем Пэрисом в Лондоне три недели, "хвастаясь по всему Лондону своим главным приобретением". Граф Кломортон умер через неделю после этого письма.
  Сохранилось также письмо ее брата, в котором он уверяет сестру, что не допустит распространения сплетен об обмане. - Аргайл зачитал цитату из газетной вырезки (в научном мире это не принято, но он заранее сверился с оригиналом). - Итак, мы видим явное противоречие. Мне представляется невероятным, будто человек, купив картину Рафаэля, ждал целых три недели, чтобы взглянуть на нее. Рядом с ним все это время находился Сэм Пэрис, который учился живописи и мог самостоятельно очистить картину. Я полагаю, картину очистили сразу же по прибытии в Лондон. И если графу доставили подделку, он должен был обнаружить это в течение нескольких часов.
  Так отчего же он умер? Вряд ли человек мог скончаться от потрясения лишь через три недели после того, как испытал его. Более того - Кломортона похоронили в Йоркшире. Он умер в январе, когда по английским дорогам невозможно проехать. И умер он в день своего приезда в Йоркшир. Если бы он скончался от шока в Лондоне, узнав о подделке, жена не стала бы перевозить его тело за триста миль от Лондона в такое время года.
  Вернемся к леди Арабелле. - Аргайл зачитал выдержки из дневника виконта Персиваля. - Его слова могли иметь и другой смысл, - продолжил он. - Упомянув о том, что граф Кломортон собирается везти в Йоркшир свою "темноволосую красавицу", он имел в виду вовсе не его любовницу. Фраза относилась к портрету Елизаветы ди Лагуна. К сожалению, герцогиня Альбемарльская неправильно интерпретировала эти слова и немедленно написала его жене. Леди Арабелла решила, что муж готовит ей новое унижение. Здесь нужно добавить, что эта женщина обладала бешеным темпераментом. Однажды она публично избила своего первого мужа и откровенно угрожала убийством второму.
  Поэтому я считаю возможным предположить следующее: граф приехал в Йоркшир, собираясь порадовать жену новыми приобретениями, но встретил прием, весьма далекий от радушного. Между ними завязалась ссора, леди Арабелла утратила над собой контроль и убила мужа. Именно об этом и писал ее брат: говоря об обмане, он имел в виду убийство, а не картину. Официально было объявлено, что граф умер от сердечного приступа. Тело быстро и без свидетелей поместили в фамильный склеп. Несколько недель назад я присутствовал при вскрытии усыпальницы, ныне находящейся под опекой Национального треста. На черепе графа отчетливо видна трещина - признак, не характерный для сердечного приступа.
  Снова шум в зале. Аргайл подождал, пока он утихнет, и подмигнул Флавии, сидевшей в первом ряду. Затем продолжил:
  - Что же дальше? Леди Арабелла продемонстрировала нам свое отношение к приобретениям мужа, и мы знаем, что она собиралась с ними сделать. Она считала, что все эти копии и подделки нужно спрятать куда-нибудь подальше. Так она и поступила. Картины до сих пор находятся в поместье, за исключением тех, что семья продала до того, как переехала в другое место в тысяча девятьсот сороковом году. Они по-прежнему висят в спальнях для гостей, в темных коридорах и пылятся в подвалах.
  Аргайл сделал паузу, чтобы добиться максимального эффекта. Он тренировался много дней.
  - Согласно сохранившейся описи имущества, картина Рафаэля "Елизавета ди Лагуна", купленная графом Кломортоном, спрятанная под изображением Мантини, затем благополучно доставленная в Англию Сэмюэлем Пэрисом и отреставрированная, висела напротив черного входа в кухню. Никто не догадывался о настоящей ценности картины - на нее летели брызги подливки и кофе, ее покрывала копоть, и все это длилось на протяжении двухсот с лишним лет. Когда в тысяча девятьсот сорок седьмом году ее выставили на аукционе "Кристи", состояние ее было ужасным.
  Однажды Аргайлу попалась на глаза книжка какого-то психолога, посвященная постановке публичных выступлений. Чтобы создать атмосферу значительности происходящего, говорилось в книге, нужно заставить публику аплодировать и затем громко произнести следующие несколько фраз, перекрывая звук аплодисментов. Ему хотелось провести этот эксперимент много лет. Когда Аргайл упомянул о брызгах подливки, в зале послышалось шевеление, поэтому он повысил голос и продолжил в быстром темпе:
  - Начиная с этого момента проследить путь картины не представляло труда.
  Публика притихла. Аргайл отпил глоток воды из стакана и потянул паузу. Пусть прежние его "открытия" оказались ошибочными, но на этот раз ему действительно есть чем гордиться. Его новое открытие потребовало изрядной доли наблюдательности, интуиции и воображения. "Ведь могу же, если захочу", - подумал он.

<< Пред.           стр. 5 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу