<< Пред.           стр. 2 (из 3)           След. >>

Список литературы по разделу

 
 смысле, что кабинет психоаналитика - это место свиданий с либидо. Неправ, поскольку в тех же терминах можно определить и "хронотоп" соития, сексо-поступок, как сказал бы Бахтин.
  Припоминается случай, произошедший со мной в Китае в конце 50-х годов. Учась в 8-м классе, я запустил химию и плохо написал контрольную работу. Чтобы избежать неприятностей, нужно было ночью проникнуть в пустую школу и исправить ошибки в еще непроверенной учителем тетради. Поздоровавшись с китайским сторожем ("Нихао, тунжи" - здравствуйте, товарищ), я поднялся наверх. И хотя дверь химического кабинета оказалась незапертой, возле нее топталась незнакомая мне школьница лет 15-и. Более часа ушло на маневры, в результате чего стало понятно, что наши цели совпадают. Моя сообщница призналась, что отвечая на вопрос - "какое обычное состояние серной кислоты?", она написала "микроскопическое", и теперь не совсем уверена в правильности своего ответа. Найти нужные тетради не составило труда. Но тут в корридоре послышались шаги. Мы ретировались под стол, заставленный колбами и спиртовками. В кабинет тяжелым шагом вошел учитель химии Александр Иванович. "Веселие на Руси есть пита", - промычал химик и, взгромоздившись на лестницу, начал искать спирт на полках шкафов. Александр Иванович был явно навеселе. То ли из-за огромного роста, то ли по другим необъяснимым причинам его взор ни разу не остановился на двух подростках, съежившихся под столом. От испуга девочка прижалась ко мне так близко, что у меня перехватило дыхание. Забравшись к ней под трусы, я углубил фалангу среднего пальца в девочкино влагалище. Она не шелохнулась. Но как только учитель вышел в туалет, девочка немедленно отдернула мою руку. "Если ты еще раз посмеешь это сделать, я закричу на всю школу", - прошипела моя соседка. "Ну и получишь двойку... Давай лучше я тебе стихи посвящу?", - предложил я извиняющимся голосом. "Ну что ж, посвисти", - ответила она. "Брожу ли я в бокал икая, младенца ль милого ласкаю", - произнес я, коверкая пушкинские строки. "Кого это ты называешь младенцем?" - возмутилась девочка. "Подростка ль милого ласкаю," - поправился я. "Сам ты подросток", - на этой ее реплике наши речевые отношения прервались. Но как только Александр Иванович вернулся в химический кабинет, я вернулся в девочкин. Приложившись еще раз к алкоголю, учитель погасил свет и отправился восвояси. Моя жертва тут же выпорхнула из-под стола и исчезла за дверью. Потом... потом я несколько раз встречал ее на переменах, но она всякий раз стрелой проносилась мимо, ни разу не остановив на мне взгляда. Через два месяца, в день нашего отъезда из Пекина в Москву я обнаружил под дверью пакет, а в нем - крошечного фарфорового слоника и записку: "Никогда больше этого не делай. L.L.O."1
  В дальнейшем я, действительно, ничего подобного не делал, точнее - не делал без спроса. Что касается фарфорового слоника, то этот отпрыск фаланги моего среднего пальца разросся до размеров гигантской слонихи, прославившейся на весь мир своим пристрастием к рисованию. С
 1 Наличие трех букв, составляющих инициалы L.L.O., объясняется тем, что родителями девочки были испанцы, бежавшие от Франко в Россию и потом посланные в Китай. Т.к. в сочетании L.L.O. второе (т.е. повторное) L прочитывается как ibid., то в результате получается слово LIBIDO.
 [31]
 
 ней мне еще предстоит встреча в финале (т.е. в последней части повествования), а пока... хотелось бы отдать должное предмету ее страсти - рисунку.
  2. Рисунок как означающее.
  На рисунок можно смотреть с двух различных позиций. Достаточно, скажем, вспомнить свойственную детям страсть к раскрашиванию, т.е. заполнению уже готовой конфигурации цветовым объемом. В результате - цветовой или черно-белый плазмодий заключается в Бастилию контура, в смирительную рубашку ограничивающей его линии. Речь идет о воспитательном, дисциплинарном акте, в результате которого Enfant Terrible художественного видения мира обучается языку послушания: нерепрезентативное идет на компромисс с репрезентацией, а "оптическое бессознательное" корумпируется ментальным зрением. Венцом подобного обуздания является идентичность под названием рисунок.
 
 Изложенная точка зрения базируется на презумпции априорности красочного хаосмоса, чье становление" отождествляется с процессом рисования, кульминацию которого можно (уподобляясь Хайдеггеру, завороженному ботинками Ван Гога) анонсировать как "бытие". Но и оно в свою очередь обладает изначальной эйдетикой, тем набором репрезентаций, повиновение которым придает художественному жесту аффирмативный статус. То, что в данном случае подлежит аффирмации, это прежде всего осознание красочной стихией своего "гражданства" в пределах контура, воспринимаемого как феноменологическое "epokhe", посредством которого - если верить Гуссер-
 [32]
 
 лю - расчищается путь к "эссенциям". Адорно, критиковавший и Гуссерля, и Хайдеггера, считал, что полномочия идентитарного мышления распространяются на определения, ограничения, иерархизацию и другие способы размежевания между идентичностью и ее Другим. В этом смысле рисунок - порождение политики идентичности, которая - согласно Адорно - "универсальный механизм принуждения".2
  К рисунку возможно и другое отношение, базирующееся на вере в самоценность буйства красок, не признающих авторитета лимитирующей геометрии вопреки ее амбициям восходить непосредственно к референтной эйдетике. В таких случаях красочная масса становится олицетворением телесности и автохтонности ("rhizome"). О ней приличествует рассуждать в терминах дионисийской (а не аполлонической эстетики), тем более, что по меткому замечанию Терри Иглтона - "эстетика возникла как дискурс тела".3 Как следствие - различия между контуром и его наполнением перепрочитываются в контексте взаимоотношений между сознательным и бессознательным (с учетом репрессии, которой Id подвергается со стороны Super Ego). Но еще в большей степени применим здесь анти-иерархический ревизионизм Делеза и Гваттари, именуемый шизоанализом. Следуя им, а также (отчасти) Лиотару, можно говорить о контуре как об "эдиповой" западне, попадая в которую, потоки желания подвергаются параноидальной фиксации, табуированию или - что то же самое - "эдипизации". В случаях, когда цветовая масса перестает регулироваться логикой различии и иерархии, она становится шизотелом". И хотя воля к репрезентации в таких ситуациях ослабевает, не следует думать, будто "нерепрезентативное" искусство соприродно шизоанализу. Шизоидное "тело-без-органов" не вооружено диоптрикой негаций и оппозиций и, следовательно, не видит своего отражения в диалектическом зеркале. Прямо противоположными свойствами обладает абстрактный экспрессионизм, являющийся антитезой контурного рисования и - по этой причине4 - утрачивающий возможность считаться шизоидной парадигмой. Что касается живописи Сезанна, то и ее интенции достаточно далеки от шизо-оптики. Сезаннизм решает проблему когнитивной адеквации внутренними средствами живописи: телесность краски берет на себя авторепрессивную функцию. Пространственная иерархия создается посредством мазков. И хотя контур как таковой отсутствует, идентичность насаждается жандармерией зеленых или синих тонов.
  Было бы ошибкой полагать, будто шизоидное рисование - "выход из положения". Шизо-оптика - такой же "позиционный" дискурс, как и все, что ей противоречит. На самом деле, - и контур, и наполняющая его масса -означающие (signifiers), оснащенные арсеналом мифологических клише и преисполненные честолюбивых амбиций.5 В каких-то случаях первому из
 2 Theodor W. Adomo. Negative Dialectics. Continuum, New York, 1987, p.147
 3 Terry Eagleton. Ideology of the Aesthetic. London: Basil Blackwell, 1990, p.l3.
 4 Шизoтeлo не внемлет ни тезам, ни антитезам.
 5 Это особенно заметно на примере работ, выполненных в смешанной технике, включая коллаж и фотомонтаж.
 [33]
 
 этих двух означающих вменяется статус "дополнительности" (Деррида), в других - та же участь постигает второе означающее. Выбор между ними - проблема перевода (translation). Оба они в равной степени вовлечены в процесс взаимного конвертирования и попеременного превращения из объекта репрессии в ее субъект. Не исключено, что соперничество мотивирующих рисунок идеологем - именно то, за чем с таким азартом наблюдает наше оптическое бессознательное.
  Рисунок - орнамент, составленный из фигур философского (метафизического) дискурса, подталкивающего "лексический артефакт" в направлении фундирующей его идеи. В то время, как для Соссюра слова ~ знаки, различия между которыми конституируют их смысл, Хайдеггер усматривает в "лексических артефактах" скрытые эссенции, характерные для "базисных слов" - таких как красота, Бытие, искусство, знание, история и свобода. Во "Введении в метафизику" звучит призыв к "реставрации сил", погребенных под различиями. Несогласие Хайдеггера с Гуссерлем касается, в основном, того - как осуществить эту реставрацию. Но попытаемся заглянуть туда, где покоятся примиряющие, позитивные, симбиотические универсалии, над которыми громоздятся "гнилые зубы" соссюровской негативности.
  Красота (одно из хайдеггеровских "базисных слов") предусматривает множество переводческих прочтений, - "лексических артефактов". Улыбка - один из них. Но что происходит в момент улыбки? Рот приоткрывается, обнажая (желательно ровный) ряд зубов. Зубы же - часть скелета; следовательно, полость рта - единственный регион тела, где "мертвое" беспрепятственно демонстрирует себя живому, деконспирируется... Обычно - лицезрение открытого перелома руки или ноги вызывает дискомфорт. С таким же замиранием сердца взираем мы и на кости истлевших предков, на их черепа и фаланги пальцев. Но при этом улыбка, обнажающая то, что с каждым из нас рано или поздно произойдет, а именно - смерть, воспринимается не как угроза или предостережение (что было бы естественно), а как нечто приятное, обнадеживающее. Словом, улыбка - пир во время чумы. Она ~ эсхатологический ракурс бытия:
 оскал смерти и - одновремено - "гений чистой красоты". "Гению приличествует ироническая полуулыбка", - писал Гегель.
  Пример с зубами наводит на подозрение, что хайдеггеровская "сокровенная архаика", соединяющая воедино соссюровские дифференции, - ни что иное, как слерть. Но если повременить с Хайдеггером и заглянуть в "глаза" знаку, то окажется, что его "эпохальное бытие" зиждется на небытии, на костях или святых мощах упраздненного "архаического" содержания, которое становится формой (означающим) в процессе "лексической артефикации".
  З.Шизо-секс.
  Известно, что такие "настоящие" художники как Сезанн, Пикассо и Поллок испытывали неприязнь к интеллектуальной рефлексии. Те же, кого с некоторыми оговорками принято считать интеллектуалами, довольствовались не самими теориями, а специально адаптированным
 [34]
 
 для них теоретическим товаром (пример - дзен-буддизм в интерпретации Судзуки, инспирировавший Кейджа и участников движения Флуксус). Поэтому, если следовать Сезанну, Пикассо и Поллоку, для которых природное было антитезой ментального, то в результате еще одного, решительного шага назад, к эссенциям - референтами живописного пространства
 
 окажутся не классики мирового искусства, а четвероногие, пернатые, чешуекрылые, земноводные и пресмыкающиеся обитатели зоопарка или природного бестиария. В этом контексте рисующая обезьяна, ослиный хвост и хобот слона - отнюдь не карикатурные образы, предназначенные для "опускания" авангардного искусства. Их смеховая проекция не исчерпывает ситуацию в том смысле, что истинными протагонистами референтного пространства живописи были и остаются "волшебники земли",6 мастера автохтонного художественного акта - обезьяна, осел и слон. Фокусируясь на этом последнем, расскажу историю, произошедшую не так давно в Африке во время съемок документального фильма.
  Съемочная группа, в которую входил один из героев книги Э.Лимонова "Это я, Эдичка" (в прошлом - плэй бой, а ныне доверенное лицо претендента на царский престол), неожиданно подверглась обстрелу с вертолетов. Все бросились в траву, расползлись по кустам; по приказу погонщиков залегли и слоны, груженые аппаратурой и запасами продовольствия. От страха у "доверенного лица" возникла эрекция, которую он тут же употребил в дело, совершив половой акт с первой подвернувшейся под руку (лежавшей рядом) слонихой. Ее реакция оказалась
 6 "Волшебники Земли" - название одной из выставок в Музее Помпиду в Париже.
 [35]
 
 замедленной и выразилась двумя годами позднее в создании абстрактно-экпрессионистскои картины, написанной хоботом, который она окунала в ведра с красками. (Теперь с ней в соавторстве работают художники Комар и Меламид). Что касается "доверенного лица", то по возвращении из путешествия у него была обнаружив неизвестная врачам венерическая болезнь, а также гепатит - намек на то, что отношения со слономаткой осуществлялись не какими-то отдельными органами, не фалангой среднего пальца,7 не генитально и не орально, а всем телом, "телом-без-органов". Шизо-секс - вот как это можно назвать!
 История фарфоровой слономатки и другие, смежные с ней сюжеты не претендуют на полную опись имущества, - на инвентаризацию "лексических артефактов" в доме свидании с либидо. И это с учетом того, что текст - воображаемое пространство, место над обрывом, зарезервированное для интеллектуального риска.
  История фарфоровой слономатки и другие, смежные с ней сюжеты не исчерпывают породившую их парадигму "кабинетности". И это с учетом того, что кабинет - воображаемое пространство, место над обрывом, зарезервированное для интеллектуального риска.
 Нью-Йорк / Москва, 1995/1996.
 7 В англоязычных странах показать фалангу среднего пальца означает послать на хуй.
 [36]
 
 
 
 
 пропуск....
 
 Жак Лакан
 СТАДИЯ ЗЕРКАЛА КАК ОБРАЗУЮЩАЯ ФУНКЦИЮ Я, какой она раскрылась нам в психоаналитическом опыте.1
 
  Введенное мною на предыдущем нашем конгрессе тринадцать лет назад понятие стадии зеркала, в дальнейшем более или менее вошедшее в обиход французской группы, представляется мне достойным быть лишний раз предложенным вашему вниманию: сегодня - в особенной связи со светом, который оно проливает на функцию я в рамках предоставляемого о нем психоанализом опыта. Опыта, о котором надо сказать, что он ставит нас в оппозицию любой философии, исходящей прямо из Cogito.
  Быть может, среди вас кто-либо вспомнит тот аспект поведения, из которого мы исходим, освещаемый следующим фактом сравнительной психологии: человеческий детеныш в том возрасте, когда он на короткое, но все-таки еще заметное время, превзойден шимпанзе в орудийных способностях мышления, уже узнает, однако, в зеркале как таковой свой образ. Узнавание, о котором сигнализирует иллюминационная мимика Aha-Erlebnis2, в которой для Кёлера выражается ситуационная апперцепция, существенная фаза мыслительного акта.
  В самом деле, этот акт, далекий от того, чтобы исчерпаться, как у обезьяны, единожды приобретенным контролем над бессодержательностью образа, тут же возобновляется у ребенка в серии жестов, в которых он в игровой форме испытывает отношение принятых на себя образом движений к его отраженному окружению и этого виртуального комплекса к удвояемой им реальности, а именно, к своему собственному телу и лицам или же объектам, которые находятся с ним бок о бок.
 1 Доклад, прочитанный на XVI международном конгрессе по психоанализу в Цюрихе 17 июля 1949 г.
 2 Ага-переживание; радостное переживание признания.
 [136]
 
  Произойти это явление может, как известно со времен Болдуина, начиная с шестимесячного возраста, и его повторение часто задерживало наше размышление в присутствии захватывающего зрелища грудного младенца перед зеркалом - он пока еще не овладел ходьбой и даже и стоячим положением, но, подхваченный человеческой или искусственной поддержкой (то, что во Франции называют trotte-bebe), превозмогает в ликовании занятости путы этой опоры, чтобы задержаться в более или менее наклонной позиции и восстановить, дабы его зафиксировать, мгновенный облик образа.
 
  Вплоть до восемнадцатимесячного возраста активность эта сохраняет для нас тот смысл, который мы ей придаем - и который в не меньшей степени выявляет вплоть до настоящего времени остающийся проблематичным либидинальный динамизм, чем онтологическую структуру человеческого мира, каковая вписывается в наши размышления о параноическом сознании.
  Здесь достаточно понимать стадию зеркала как некую идентификацию во всей полноте смысла, придаваемого этому термину анализом, а именно, как трансформацию, происходящую с субъектом, когда он берет на себя некий образ, - на чью предрасположенность к этому стадиальному эффекту достаточно четко указывает использование в теории старинного термина имаго.3
  Ликующее приятие своего зеркального образа существом, еще погруженным в моторное бессилие и зависимость от питания, каковым на этой стадии инфанс4 является младенец, отныне в образцовой ситуации проявит, на наш взгляд, ту символическую матрицу, в которой я оседает в первоначальной форме, прежде чем объективизироваться в диалектике идентификации с другим и прежде чем язык всесторонне не воссоздаст ему функцию субъекта.
  Эту форму, если мы хотим заставить ее войти в знакомый регистр, стоило бы, впрочем, назвать идеальным я, в том смысле, что она будет еще и источником вторичных идентификаций, чьи функции либидинальной нормализации мы распознаем под этим термином. Но важным пунктом здесь является то, что эта форма задолго до социальной определенности располагает инстанцию эго на линии вымысла, никогда не подлежащей изменению для отдельного индивида, - или, скорее, которая лишь асимптотически воссоединится со становлением субъекта, каким
 3 От лат. imago - изображение, образ, вид, мысленное представление.
 4 От лат. infans - дитя, ребенок; а также и безмолвный, немой, неговорящий (в том числе по младости лет).
 [137]
 
 бы ни был успех диалектического синтеза, посредством которого он должен растворить в качестве я свое несоответствие своей собственной реальности.
  Дело в том, что целокупная форма тела, посредством которой субъект опережает в мираже созревание своих возможностей, дана ему лишь как гештальт, то есть во внешности, где, без сомнения, форма эта более устанавливающая, нежели установленная, но где, помимо того, она ему является со статуарной рельефностью, которая ее выкристаллизовывает, и в симметрии, которая ее инвертирует, в противовес к завихрению движений, его, как он ощущает, оживляющих. Таким образом, этот гештальт, содержательность которого должна рассматриваться как связанная с родом и видом, хотя движущий ее стиль еще и не признан, двумя этими аспектами своего проявления символизирует ментальное постоянство я и, в то же время, предвосхищает свое отчуждающее предназначение: он еще чреват соответствиями, которые соединяют я со статуей, на которую человек проецирует себя, как и с призраками, его подавляющими, с автоматом, наконец, в котором в двойственном отношении стремится завершиться мир его изготовления.
  В действительности, для этих имаго, а наша привилегия - видеть, как вырисовываются в повседневном нашем опыте и в полутьме символической действительности их завуалированные лики, - зеркальный образ является, кажется, порогом видимого мира, если мы полагаемся на расположение в зеркале, представляемое в галлюцинациях и во сне имаго собственного тела, идет ли речь о его индивидуальных чертах, пусть даже недугах, или его объектантных проекциях, или если мы замечаем роль зеркального аппарата в появлении дубля, в котором о себе заявляют психические, впрочем гетерогенные, реалии.
  Что гештальт способен на формообразующие действия на организм, засвидетельствовано биологическим экспериментом, самим по себе столь чуждым идее психической причинности, что ему никак не решиться сформулировать ее как таковую. Он все же признает, что вызревание гонады у голубки в качестве необходимого условия требует взгляда на ей подобную особь вне зависимости от пола оной, ~ и столь достаточного, что искомое воздействие на индивидуума достигается простым помещением его в поле отражения зеркала. Так же переход в потомстве саранчи одиночной формы к экземплярам формы стадной достигается путем того, что индивидуум подвергается на некоторой стадии исключительно визуальному воздействию подобного образа, если только он оживляется движениями, не слишком отличными по стилю от движений его вида. Факты, вписывающиеся в разряд гомеоморфной идентификации, которую мог бы охватить вопрос о смысле красоты как формативной и как эрогенной.
  Но представленные как случаи гетероморфной идентификации случаи миметизма интересуют нас здесь лишь поскольку они ставят проблему значения пространства для живого организма, - поскольку психологические концепции кажутся не более неподходящими, чтобы пролить на это некоторый свет, чем забавные усилия, предпринимавшиеся для того, чтобы свести их к так называемому основному закону адаптации. Напомним только молнии, которые заставила засверкать мысль (тогда молодая, свежепорвавшая с социологической епархией, где она была
 [138]
 
 сформирована) Роже Кайуа, когда под термином легендарная психастения он включает морфологический миметизм в одержимость пространством в его дереализующем действии.
  Мы сами вскрыли в социальной диалектике, структурирующей как параноическое человеческой сознание, причину, которая делает его более автономным, нежели сознание животного, от поля сил желания, но также и детерминирует его в той "малости реальности", которую отвергает сюрреалистическая неудовлетворенность. И эти размышления побуждают нас признать в манифистируемом стадией зеркала присвоении пространства действие на человека, преманентное даже этой диалектике, органической недостаточности его природной реальности, если мы действительно придаем какой-то смысл термину природа.
  Функция стадии зеркала оказывается для нас отныне частным случаем функции имаго, каковая - установить отношение организма с его реальностью, или, как говорят, Innenwelt'a с Umwelt'oм5.
  Но это отношение с природой искажено у человека неким рассыханием организма в своих недрах, первичным Раздором, знаки которого обнаруживают болезни и отсутствие моторной координации послеродовых месяцев. Объективное понимание анатомической незавершенности пирамидальной системы, как и гуморально-гистерезисного последействия материнского организма, подтверждает этот взгляд, который мы формулируем как данные истинной специфической родовой преждевременности у человека.
  Отметим по ходу дела, что как таковые эти данные признаются эмбриологами под термином фетализация, чтобы определить превосходство так называемых высших аппаратов центральной нервной системы, и, особенно, коры головного мозга, которую психохирургическое вмешательство приводит нас к мысли представлять себе как внутриорганическое зеркало.
  Это развитие переживается как временная диалектика, решительно проецирующая формирование индивидуума на историю: стадия зеркала есть драма, внутренний посыл которой стремительно развивается от недостаточности к опережению - и которая для субъекта, пойманного на наживку пространственной идентификации, измышляет фантазмы, постепенно переходящие от раздробленного образа тела к форме, каковую мы назовем ортопедической для его целостности, - и, наконец, к водруженным на себя доспехам некой отчуждающей идентичности, которая отметит своей жесткой структурой все его умственное развитие. Так разрыв круга от Innewelt'a к Umwelt'y порождает неразрешимую квадратуру инвентаризации эго.
  Это раздробленное тело, которое я в качестве термина допускаю таким образом в нашу систему теоретических отсылок, регулярно является в снах, когда аналитический импульс соприкасается с некоторым уровнем агрессивной дезинтеграции индивидуума. Оно появляется тогда в форме разъятых членов и экзоскопически представленных органов, которые окрыляются и вооружаются для внутренних преследований, навсегда запечатленных в живописи визионером
 5 Внутреннего и внешнего мира (нем.)
 [139]
 
 Иеронимом Босхом на их подъеме в пятнадцатом веке в воображаемый зенит современного человека. Но эта форма осязаемо проявляет себя с органической точки зрения в направлении охрупчивания, определяющем фантазматическую анатомию, явную в шизоидных или спазмодических симптомах истерии.
  Коррелятивно формирование я символизируется в сновидениях укрепленным лагерем, и даже стадионом, - распределяющим от внутренней арены до внешней своей ограды, до своего окаймления из строительного мусора и болот, два противоположных поля борьбы, где субъект запутывается в поисках надменного и далекого внутреннего замка, форма которого (подчас встроенная в тот же сценарий) захватывающим образом символизирует оно. И точно так же, уже с ментальной точки зрения, найдем мы здесь реализованными те структуры оборонительных укреплений, метаформа которых возникает спонтанно и как выход самих симптомов субъекта, чтобы указать на механизмы инверсии, изоляции, удвоения, аннулирования, перемещения - навязчивого невроза.
 
  Но построенные только на этих субъективных данных, сколь бы мы их ни раскрепощали от условий опыта, которые заставляют нас принять их через посредство языковой техники, наши теоретические попытки остаются уязвимыми для упрека в том, что они проецируются в немыслимое некого абсолютного субъекта: вот почему мы искали в основанной здесь на поддержке объективных данных гипотезе направляющую решетку метода символической редукции.
  Она устанавливает среди защит эго генетический порядок, который отвечает сформулированному Анной Фрейд в первой части великого ее труда обещанию и относит (вопреки часто выражаемому предубеждению) истерическое торможение и его повторы к стадии более архаической, чем навязчивую инверсию и ее изолирующие процессы, а этих последних - к предваряющим параноическое отчуждение, которое датируется виражом от зеркального я к я социальному.
  Тот момент, когда завершается стадия зеркала, через идентификацию с имаго подобного и драму первоначальной ревности (столь хорошо подчеркнутую школой Шарлотты Бюлер в фактах детского транзитивизма) кладет начало диалектике, отныне связывающей я с социально разработанными ситуациями.
 Именно этот момент и заставляет решительно опрокинуть все человеческое знание в опосредованность желанием другого, устанавливает его объекты в абстрактной эквивалентности через
 [140]
 
 соперничество другого, и делает из я тот аппарат, для которого любой позыв инстинктов будет опасностью, даже если он и отвечает естественному созреванию, - причем сама нормализация этого созревания отныне зависит у человека от культурного посредника: как случается с сексуальным объектом в комплексе Эдипа.
  Термин и понятие начального нарциссизма, которыми доктрина обозначает свойственное этому моменту либидинальное вложение, в свете нашей концепции вскрывает у своих изобретателей глубочайшее понимание латентностей семантики. Но она освещает также динамическую оппозицию между этим либидо и либидо сексуальным, которую они пытались определить, когда ссылались на инстинкты разрушения и даже смерти, чтобы объяснить очевидную связь нарциссического либидо с отчуждающей функцией я, с агрессивностью, которая при этом высвобождается при любом, пусть даже и самой самаритянской помощи, отношении к другому.
  Дело в том, что они коснулись той экзистенциальной негативности, реальность которой столь живо выдвинута современной философией бытия и ничто.
  Но эта философия ухватила ее, к сожалению, лишь в пределах самодостаточности сознания, которое, чтобы вписываться в свои посылки, приковывает к определяющим эго недооценкам иллюзию автономии, которой она и доверяется. Игра разума, которая, чтобы питаться главным образом заимствованиями из аналитического опыта, достигает кульминации в претензии на утверждение экзистенциального психоанализа.
  В конце исторической затеи общества - больше не признавать за собой иных функций, кроме утилитарных, и в тревоге индивидуума перед концентрационной формой социальной связи, возникновение которой, кажется, вознаграждает это усилие, экзистенциализм осуждает себя на оправдание тех субъективных тупиков, каковые и в самом деле отсюда проистекают: свободы, которая нигде не утверждается так аутентично, как среди тюремных стен, требования ангажированности, в котором выражается бессилие чистого сознания превозмочь какую-либо ситуацию, войяристко-садисткой идеализации сексуальных отношений, личности, каковая реализуется только в самоубийстве; сознания другого, которое удовлетворяется лишь гегелевским убийством.
  Весь наш опыт восстает против этих утверждений, постольку поскольку он не дает нам принять эго в качестве центрированного на системе восприятия-сознания, в качестве организованного принципом реальности", в котором формулирует себя наиболее противоречащее диалектике сознания сциентистское предубеждение, - дабы указать нам, что исходить надо из функции незнания, характеризующей его во всех структурах, столь сильно изложенных Анной Фрейд: ибо если Vemeinung6 представляет его явную форму, воздействия его остаются по большей части скрытыми, пока не будут освещены неким отраженным светом в плоскости неизбежности, где проявляется оно.
  Так понимается та свойственная образованию я инерция, в которой можно видеть самое расширительное определение невроза, - как и присвоение субъекта ситуацией дает самую
 6 Отрицание (нем.)
 [141]
 
 общую формулу безумия, и того, что ютится в стенах лечебниц, и того, что оглушает землю своим шумом и яростью.
  Муки невроза и психоза суть для нас школа душевных страстей, как коромысло психоаналитических весов, дающее нам, когда мы исчисляем наклон их угрозы целым общностям, указание к смягчению городских страстей.
  В этой точке стыка природы с культурой, упрямо прощупываемой антропологией наших дней, только психоанализ признал узел воображаемого рабства, который любовь должна всегда вновь развязывать или разрубать.
  Для такого дела альтруистическое чувство ничего не сулит нам, насквозь проницающим агрессивность, которая лежит в основе филантропической, идеалистической, педагогической и даже реформаторской деятельности.
  В надеждах, которые мы сберегаем от субъекта к субъекту, психоанализ может сопровождать пациента до самого экстатического предела "Вот это ты", где ему раскрывается шифр его смертной судьбы, но не единственно в нашей власти практиков подвести его к тому моменту, где начинается истинное путешествие.
  Перевод с французского Le stade du miroir comme formateur de la fonction du Je (J.Lacan. Ecrits I. Ed. du Seuil. 1966. pp.89-97) Арнаут Скард - Лапидуса.
 [142]
 Ольга Суслова
 ВВЕДЕНИЕ В ЧТЕНИЕ ЛАКАНА: "СТАДИЯ ЗЕРКАЛА"
  история создания
  История создания "Стадии зеркала" имеет свою интригу. Ее узел завяжется в 1936 году, на 14 Международном Психоаналитическом Конгрессе, где Лакан предпримет первую попытку представить вниманию психоаналитической общественности свою концепцию, однако, не увенчавшуюся успехом. Официально посвященный результатам психоаналитической терапии 14 конгресс IPA в Мариенбаде (место проведения было выбрано Анной Фрейд, с тем, чтобы быть как можно ближе к Вене, где находился больной Фрейд) на деле был раздираем противоречиями, проявившимися в противостоянии немецкой и британской школ психоанализа и ставших реальной темой многочисленных дискуссий1. Председательствующий Эрнест Джонс и "второй человек" Британского Психоаналитического Общества Эдвард Гловер были заинтересованы в том, чтобы перенести центр притяжения психоаналитической мысли на английскую почву. Конфликт оформился в противопоставлении позиций Мелани Кляйн и Анны Фрейд и очерчивал их различные подходы к проблеме детского психоанализа. Мелани Кляйн, поддерживаемая Джонсом, отстаивала необходимость создания области собственно детского психоанализа, основанного на использовании специальной техники - игры, лепки, рисования, вырезании, аппликации, - тогда как Анна Фрейд, строго придерживаясь позиции отца, отводила этой практике место в педагогике и не видела возможности вывести детский психоанализ в область, свободную от влияния и участия родителей.2 Действительно, новаторство Мелани Кляйн шло вразрез
  1 Неспокойная обстановка конгресса была обусловлена также и временем, на Германию наступал фашизм и Немецкое Психоаналитическое Общество (DPG) переживало не лучшие времена. См. подробнее E.Roudinesco "Histoire de la psychanalyse en France.2 Paris, Seull, 1986.P.165-177.
  2 См.: Е. Roudinesco "Jacques Lacan. Esquisse d'une vie, histoire d'un systeme de pensee"Paris, Fayard.1993. P.151.
 [143]
 
 с методами, предложенными Фрейдом в случае с "маленьким Гансом", но именно изменение практики анализа детей, привело ее к созданию оригинальных концепций: введению понятия частичного объекта, описанию "параноидной" и "депрессивной" установок, обоснованию архаичных фантазмов в доэдиповой стадии.
  По большому счету, увлеченное своими страстями психоаналитическое сообщество просто не заметило этого "маленького француза, который был никому неизвестен. Никто не знал, кто он таков, никто не читал и строчки его публикаций, и кому какое было дело до того, что парижская интеллигенция видела в нем будущего мэтра французского психоанализа"3. Его выступление было прервано после десяти минут, и никто никогда не узнает, что же именно он хотел тогда представить в своем докладе. Лакан не отдал текст выступления в сборник материалов конгресса и, лишь повторив4 представление "стадии зеркала" на 16 конгрессе в Цюрихе в 1949 году, опубликует его, очевидно, заметно преобразованным, отредактированным, дополненным, таким каким мы располагаем им сегодня - под названием "Стадия зеркала как формообразующая функцию Я, которая открывается нам в психоаналитическом опыте".
  Тем не менее, на протяжении всего периода с 1936 по 1949 год, в различных своих статьях и выступлениях Лакан будет ссылаться, делать выводы и развивать понятия из уже "введенной" им "стадии зеркала". Так, первая, написанная сразу после Мариенбада, статья "По ту сторону принципа реальности" (1936) будет посвящена определению функции imago и той роли, которую она играет в конституировании области психического. В статье, вошедшей во французскую энциклопедию, "Семейные комплексы в формировании индивида" (1938) Лакан будет подчеркивать приоритет функции воображаемого в процессе образования человеческой личности, которая структурируется, проходя череду бессознательных репрезентаций или образов (imagos), определяющих идентификационную модальность признания (reconnaissance) и заблуждения (meconnaissance) в семейных комплексах. Расширяя и осваивая пространство доэдипового членения, Лакан введет понятие "комплексов": первичный "комплекс разделения" (отлучения от груди), оставляющий в душе каждого индивида тоску и страстное желание слияния с материнской грудью, сменится "стадией зеркала", в течение которой разовьется способность индивида обрести воображаемую целостность, затем последуют комплексы ревности и борьбы за признания и только потом, собственно, начнется Эдипов комплекс в своем классическом варианте. Лакан продолжит прояснять функцию imago и отчуждения, признания и желания другого (desir de l'autre) в работе "По поводу психической причинности" (1946), где ссылаясь на Гегеля подчеркнет, что субъект конституирует свою идентичность, идентифицируясь с образом другого,
  3 Ibid., P.160.
  4 И первые строки его выступления будут настаивать на повторении : "Введенное мною на предыдущем нашем конгрессе, тринадцать лет назад, понятие стадии зеркала, в дальнейшем более или менее вошедшее в обиход французской группы, представляется мне достойным быть лишний раз предложенным вашему вниманию.. ."(ст.зерк.136)
 [144]
 
 который удерживает в нем чувство самости (себя). В статье "Агрессивность в психоанализе" (1948) Лакан выведет нарциссизм и агрессивность напрямую из "стадии зеркала", рассматривая нарциссизм в качестве необходимого присвоения чуждого я, рождающегося из эротического пленения образом другого, а агрессивность как присущая человеческой психике составляющая, рождающаяся из "противоборства" с другим..
  Мариенбадский конгресс помимо уверенности, что необходимо "идти своим путем" (добиваясь сначала признания и почтения на родине, где он действительно вскоре станет кумиром, с которым уже нельзя будет не считаться) даст Лакану импульс обратиться к изучению работ Мелани Кляйн, которые он оставлял без внимания вплоть до 1937 года. В них он найдет не столько ответы на свои вопросы, сколько единое проблемное поле, уверенность, что занимается действительно актуальными проблемами, он ощутит некоторую общность с размышлениями Мелани Кляйн, хотя и пойдет по пути создания своих собственных оригинальных концепций. В период между двумя войнами, Лакан параллельно Мелани Кляйн займется "конструированием" структуры субъекта и поля воображаемого, проблемой структурализации объектных отношений, архаической ролью эдиповой связи, параноической позицией сознания человека.
  "Лакан как и Мелани Кляйн, но исходя из других позиций, поставил под сомнение доктрину о конституциях, которая искусственным образом разделяла норму и патологию, как и она, он заменил историю болезни исследованием истории субъекта, решив работать с полем психозов, как и она, он был озабочен разрешением загадки воображаемой жизни человека, используя самые архаические в объектном отношении элементы, и в конечном итоге, как и она, он подошел вплотную к работам Фрейда, рассматривая их в качестве конститутивных, и которым он придал новый импульс. Но, если Мелани Кляйн совершила "свой поворот" в лоне фрейдовской мысли, используя наработанный Фрейдом инструментарий, то Лакан всегда больше опирался на знания, являющиеся внешними фрейдизму: психиатрию, сюрреализм, философию. И необходимо отметить, что без этих постоянных "вылазок" в пограничные области, он не смог бы читать так Фрейда, как он это делал, начиная с 1936 года."5
  Действительно, сходство в позициях Лакана и Мелани Кляйн трудно не заметить. Лакан, создавая свою концепцию "стадии зеркала" исходит, в той же мере, что и Мелани Кляйн, из второй топики Фрейда, дополненной дуализмом влечений к жизни и влечений к смерти, как и она, делает акцент на работе функции imago: "объект всегда есть образ (imago), то есть образ реального объекта, который субъект интегрирует в себя, по механизму интроекции придавая ему статус фантазма"6. Общность позиций Лакана и Мелани Кляйн обнаруживается и в противостоянии ego-психологии, которую он будет неустанно критиковать в дальнейшем. В противовес поиску и описанию механизмов сопротивлений и защиты ego, как это делала Анна Фрейд,
 5 Ibid., Р.155.
 6 Ibid., P.154.
 [145]
 
 Лакан будет определять развитие и становление человеческой психики, исходя из уверенности, что ego (moi) создается не в результате действия принципа реальности, а в результате череды идентификаций, в которых главную роль играет функция imago, структурирующая moi, создающая поле воображаемого и позицию другого.
  И все же, несмотря на это "сходство", которое будет обнаруживаться, скорее, в прошедшем времени, среди "предтечей", среди тех, кто действительно повлиял на Лакана и подвинул к созданию "стадии зеркала" станет его знакомство с работами ученых из "пограничных областей". Безусловно, свое вдохновение Лакан будет черпать из тщательного перепрочтения Фрейда7 , и вместе с тем, из философии Гегеля, с которой он познакомится на семинарах Кожева, из исследований эмбриолога Болька, биологов Харрисона и Шовена. Особую заслугу в рождении "стадии зеркала" стоит приписать работам психолога Валлона, из которых Лакан позаимствует это понятие, но по странному стечению обстоятельств8 имя последнего во время написании статьи у него подвергнется глубокому вытеснению.
  В 1931 году в "Психологическом журнале" появилась статья Валлона "Как развивается у ребенка понятие о собственном теле"9, представлящая результаты "опытов с зеркалом". В ней Баллон исследует то, каким образом ребенок, сталкиваясь с реальностью, осуществляет принятие и осознание ее, как появляется у ребенка "понятие" реальности, одним из конститутивных моментов которого становится появление "понятия" собственного тела: "Речь идет о том, чтобы узнать как ребенок становится способным узнавать в качестве собственного свой экстероцептивный аспект, который зеркало дает ему наболее полным и очевидным образом."10 Факт, что ребенок в возрасте шести месяцев начинает эмоционально реагировать на свой собственный образ в зеркале, подтолкнул психологов к проведению ряда экспериментов для установления, когда именно ребенок начинает узнавать свой образ в зеркале, понимать, что этот образ его собственный, и, в конечном итоге, догадываться, что это только образ. В своей статье Валлон
  7 С 1936 года Лакан займется кропотливым пере-прочтением фрейдовских работ, интерпретацией понятий и исследованием обнаруженных им лакун. Смысл пере-прочтения будет состоять в прямом обращении к мысли Фрейда, свободной от толкований и интерпретаций (будь-то Левенштейна или Пишона). Это будет началом "возвращения к Фрейду", которое Лакан объявит состоявшимся много позже в 1955 году в выступлении "Фрейдовская вещь или Смысл возвращения к Фрейду в психоанализе".
  8 Обстоятельства действительно будут довлеть в ту минуту над Лаканом : в 1949 году он повторит не первоначальный (Мариенбадский) текст выступления, но развитую, измененную, "более или менее вошедшую в обиход французской группы" (ст.зерк.136) собственную концепцию "стадии зеркала", и, соответственно, будет настаивать на оригинальности. Справедливости ради необходимо отметить, что в других своих работах, где он будет так или иначе излагать "стадию зеркала" Лакан исправит "положение вещей" и отошлет к "предшественникам" - Лермитту, Больку, Харрисону, Шовену и др. См.: J.Lacan "Propos sur la causalite psychique"//"Ecrits", Paris, Ed.du Seuil.1966. P.184-193.
  9 H. Wallon "Comment se developpe chez 1'enfant la notion de corps propre"//Journal de psychologie.novembre-decembre 1931,t. XXVIII.p.705-748. Цит. по: В. Ogilvie op.cit.,P.101.
  10 H. Wallon Цит. по: В. Ogilvie op.cit., P.101.
 [146]
 
 описал опыты с зеркалом как своего рода "испытание", которое ребенок необходимо проходит на пути "взросления" и которое становится решающим моментом в завоевании ребенком нормальной "взрослой" связи с собственной реальностью и реальностью вообще. Это "испытание", в результате которого ребенку "удастся объединить свое я в пространстве" положит начало образованию в психике ребенка области воображаемого и впоследствии - области символического: "понятие собственного тела является частным случаем психогенеза, но во время его формирования, оно опережает другие, так как является наиболее необходимым в последующем развитии сознания. Оно уйдет с первого плана, как только, со своей стороны, положит начало другим возможным разработкам".11
  В исследованиях Валлона от внимания Лакана не мог ускользнуть и тот факт, что Валлон, ссылаясь на Дарвина и поддерживая идею о том, что индивидуальные трансформации в субъекте происходят по пути "естественной диалектики" посредством разрешения противоречий и конфликтов, использовал геглевскую диалектику в интерпретации психических фактов "в противоположность французской традиции, которая рассматривает сознание статично, делая его видимой частью предсознательного. У Валлона опыт с зеркалом означает диалектический переход от визуального (speculaire) к воображаемому и затем от воображаемого к символическому."12 Этот вывод отметит Лакан, связав для себя развитие идей Дарвина и Гегеля, но все же ошибочно сошлется в "стадии зеркала" на Болдуина, который был действительно известен во Франции как широкий популяризатор идей Дарвина.
  В своей статье Лакан не "потрудится" сослаться на Валлона, опустив весь конкретный материал, описывающий опыты с зеркалом, отчасти потому, что будет рассматривать его исследования как факты в череде фактов. Точно так же он отнесется к результатам исследований этологов Харрисона и Шовена, известных своими исследованиями роли образов в животном мире, и вытекающими отсюда анатомическими и психологическими изменениями (овуляция у голубки или изменение цвета, формы и поведения у саранчи). Очевидно этот исследовательский материал будет рассматриваться им в качестве "руды", которую еще необходимо переработать и проинтерпретировать, то есть совершить ту "интеллектуальную революцию"13, которая возможна только в рамках психоаналитического опыта, важность которого Лакан всякий раз будет подчеркивать.
  Действительно, все прочитанное им, в том числе статьи Валлона, все пойдет в "переплавку", которая будет настолько значительна, что привнесенный смысл Лаканом преобразует открытие Валлона радикальным образом, начиная с того, что вместо "испытания" появится "стадия",
  11 [bid.
  12 E.Roudinesco "Histoire de la psyshanalyse en France." Paris, Seuil, 1986. P.157.
  13 "Многочисленные факты подобного рода отмечены теперь биологами, но интеллектуальную революцию, необходимую для полного их понимания, еще необходимо совершить. Эти данные биологов оставались неизвестными вплоть до 1936 года, когда я на Мариенбадском конгрессе ввел понятие стадии зеркала как одну из стадий развития ребенка"// J.Lacan "Quelques reflexions sur l'Ego" Цит.по : В. Ogilvie op. cit., P.100.
 [147]
 
 вместо "позитивного генезиса" - "негативная диалектика", вместо психологии - психоанализ. "Стадию зеркала" Лакан впишет в контекст психоаналитических проблем, сделав ее краеугольным камнем своей последующей теории. Он "концептуализирует опыт Валлона с тем, чтобы дополнить теорию Эдипа, которая, по его мнению, не позволяет объяснить тот способ каким субъект предполагает себя в своем отражательном образе при создании своего воображаемого ego (moi), доминирующего в нарциссической структуре." 14
  "стадия зеркала"
  В первом приближении, в "стадии зеркала" Лакан пытается прояснить для себя период, предшествующий Эдиповому комплексу, то есть ответить на вопрос, что происходит в психике ребенка с самого его рождения, с момента его появления на свет. Но вместе с тем, круг затрагиваемых Лаканом проблем очерчивается значительно шире.
  Тот факт, что ребенок рождается "несостоятельным" в физическом отношении, поглощенным в моторную дискоординацию для Лакана становится изначальным пунктом рассуждения: "Объективное понимание анатомической незавершенности этой колоссальной системы, как и гуморально-гистерезисного последействия материнского организма, подтверждает этот взгляд, который мы формулируем как данные настоящей преждевременности рождения у человека. Отметим по ходу дела, что как таковые эти данные признаются эмбриологами под термином foetalisation15, чтобы определить превосходство так называемых высших аппаратов центральной нервной системы, и, особенно, коры головного мозга, которую психохирургические вмешательства приводят нас к мысли представить себе как внутриорганическое зеркало" (стад.зерк. 139). "Преждевременность" своего рождения или же "нехватку человеческой реальности", ребенок будет компенсировать быстрой и безусловной ассимиляцией внешнего ему мира. Недостатки физического развития, которое будет отставать от опережающего развития психики, Лакан будет рассматривать как недо-статок именно стати, которая выкристаллизуется в результате психической работа! ребенка. Телесные "очаги", через которые просачивается информация о внешнем мире, на первых шести месяцах будут существовать у него дисперсно - автономно, эрогенно и фрагментарно. Этот до-зеркальный опыт младенца Лакан назовет "раздробленным образом тела"16, подчеркивая, что первичный опыт "себя" ребенку дается в частях и фрагментах,
 14 E.Roudinesco "Histoire de la psyshanalyse en France." Paris, Seuil, 1986. P.157.
 15 foetalisation (от латинского "foetus" - зародыш); в качестве прояснения этого термина цитата из другого произведения Лакана "По поводу психической причинности" : "Феномены, хорошо известные анатомам, проявляющиеся, с момента рождения человека, в моторной нескоординированности и неустойчивом положении младенца, и которые, безусловно, связаны с процессом foetalisation, в котором Больк усматривает причину высшего развития мозговых пузырей у человека." // J.Lacan "Ecrits", Paris, ed.du Seuil, P.186.
 16 To, что память об этом опыте "раздробленного тела", будет храниться в недрах психики подтверждают исследования снов, архаические табу и ритуалы и наиболее наглядным образом - психоаналитический опыт : "Это раздробленное тело, которое я в качестве термина допускаю таким образом в нашу систему теоретических отсылок, регулярно является в снах, когда аналитический импульс соприкасается с некоторым уровнем агрессивной дезинтеграции индивидуума. Оно появляется тогда в форме разъятых членов и экзоскопически представленных органов, которые окрыляются и вооружаются для внутренних представлений, навсегда запечатленных в живописи визионером Иеронимом Босхом на их подъеме в пятнадцатом веке в воображаемый зенит современного человека. Но эта форма осязаемо проявляет себя с органической точки зрения по линиям ломкости, определяющих фантазматическую анатомию, явную в шизоидных или спазмотических симптомах истерии."(ст.зерк.139)
 [148]
 
 которые выделяются и обнаруживаются ребенком в силу их инаковости. Первичными объектами желания, которые соединяют в себе восприятие и усилие добыть из этого восприятия информацию о внешнем мире для ребенка станут грудь, экскременты, поток мочи, взгляд, голос, образ.
  Таким образом, первоначальное восприятие ребенка еще должно будет связать свой телесный опыт со "значимыми" окружающими его объектами (являющимися для него частичными), с сенсорным воздействием, которое они производят. При увеличении сенсорной информации, визуально-слуховые столкновения с реальностью могут являться причиной путаницы, но вместе с тем, именно они формируют то, что Лакан называет "буквами" (lettre) (абстрактными означающими) тела в до-зеркальную стадию идентификации. Так называемые "литеры" отливаются чувственным откликом младенца на прикосновения, взгляды, звуки, образы. Человеческое тело эротизируется посредством ранних реакций-соприкосновений с внешним ему миром. В "буквах" Лакан узнает действие языка, который создает и оформляет бессознательное: "буквы" выступают как локализованные означающие. Это можно понять, как то, что "буквы" - это "очаги" инаковостей на постоянно изменяющейся физической поверхности человеческого организма, создающие разность чувствительных потенциалов младенческого тела. Эрогенные зоны, которые выделял Фрейд - рот, анус, гениталии - становятся таковыми, в силу того, что они оказываются выделенными из соседних, прилегающих к ним, превосходством выполняемых ими функций в раннем детстве. Поэтому позднее они играют ключевую роль во влечении и сексуальном желании. В свете этой теории, по всей видимости, подобными "эротическими органами должны являться также глаз и ухо.17
  Другими словами, ребенок еще не ощущает целостности и индивидуального единства на до-зеркальной стадии. "Природный механизм" обеспечит ребенку лишь идентификацию с образом человеческой формы, вернее, человеческого обличия. "Здесь происходит первый захват образом, в котором прорисовывается первый момент диалектики идентификаций. Он связан с феноменом Gesialt, очень ранним у ребенка восприятием человеческой формы, формы, которая, как известно, фиксирует на себе его интерес первых месяцев, подобно тому как начиная с десятого дня - человеческое лицо."18
  "Что Gestalt способен на формообразующие действия на организм, засвидетельствовано биологическим экспериментом, столь самим по себе чуждым идее психической причинности, что
 
 17 См. : Е. Ragland-Sullivan "Jacques Lacan and the Philosophy of Psychoanalysis" Chicago, Illinois, 1986. P. 19-21.
 18 J. Lacan "L'agressivite en psychanalyse"// "Ecrits"Paris, Ed.du Seuil, 1966. P.112.
 [149]
 
 ему никак не решиться сформулировать ее как таковую. Он все же признает, что вызревание гонады у голубки в качестве необходимого условия требует взгляда на ей подобную особь вне зависимости от её пола, - и столь достаточного, что искомое воздействие на индивидуум достигается простым помещением его в поле отражения зеркала. Так же переход в потомстве саранчи от одиночной формы к экземплярам формы стадной достигается путем того, что индивидуум подвергается на некоторой стадии исключительному визуальному воздействию подобного образа, если только он оживляется движениями не слишком отличными по стилю от движений его вида." (ст.зерк.138)
  Соответственно, на до-зеркальной стадии ребенок "автоматически" проходит, как и все животные, "формообразующее действие Gestalt", заканчивающееся призанием принадлежности к особям своего же вида, но специфика человеческого сознания проявляется в выходе за природные рамки. "Стадия зеркала", отсутствующая у животных, продвинет его дальше к признанию обладания собственным, индивидуальным телом, к конституированию субъективности. "Наиболее значимым фактом, который выносит ребенок из до-зеркальной стадии - и это не есть "завоевание ребенка", а "исправный ход природного механизма" - является "непоправимая (неустранимая в дальнейшем)" символизация тела, которая далее будет продолжена в стадии зеркала, и которая скрепит телесную идентификацию с человеческим образом."19 И Лакан в своей "стадии зерала" займется исследованием собственно этого момента, захватывающего и изменяющего психику ребенка.
  С первых строк своего текста Лакан обозначает "место, из которого говорит" и в каком свете он будет интерпретировать понятие стадии зеркала - "который оно проливает на функцию я в рамках делаемого о нем психоанализом опыта. Опыта, о котором надо сказать, что он ставит нас в оппозицию любой философии, исходящей прямо из Cogito." (ст.зерк.136) Как замечает Б.Ожильви в своем исследовании "стадии зеркала": "Эта ремарка имеет в виду философию Сартра, которая располагается в рамках "иллюзии автономности", рожденной Я в отношении сознания, даже если она полагает идею ничто в центр своих рефлексий. То, что вплетается в субъекта без его ведома и чем он не призван овладеть, открывается ему в зеркале; это столкновение не вытекает ни из какого "понятия", ни из какого прогресса в сознании, ни из какой психологической зрелости, которая позволила бы субъекту объединить все свои функции. Напротив, то, что отражается в заглавии - это частность и узость этого образования - функция я (je), факт того, что субъект говорит я (;е), то есть говорит в качестве я (moi), которого он рассматривает в качестве целостности, но которая ничего не позволяет предположить о его ценности, его пространстве, его месте и его эффективной значимости."20 Действительно, становясь в оппозицию любой философии, вытекающей из Cogito, Лакан противопоставляет не столько
 19 Е. Ragland-Sullivan op.cit., P.21. 20 В. Ogilvie op. cit., P.102
 [150]
 
 Декарта Гегелю, сколько исследования Фрейда классической психологии. Его интересует не то, когда обретается человеком адекватность содержания сознания, но каким образом она обретается, что происходит в бессознательном в момент этого "обретения".
  "В самом деле, этот акт, далекий от того, чтобы исчерпаться, как у обезьяны, единожды приобретенным контролем над бессодержательностью образа, тут же возобновляется у ребенка в серии жестов, в которых он в игровой форме испытывает отношение движений, принятых на себя образом, к его отраженному окружению и этого виртуального комплекса к удваиваемой им реальности, а именно, к своему собственному телу и лицам или же объектам, которые находятся с ним бок о бок".(ст.зерк.136) В "опытах" с зеркалом Лакан выделяет захваченность ребенка постоянно возобновляемой игрой с зеркалом, ее многократность, выявляющую "либидинальный динамизм, вплоть до настоящего времени остающийся проблематичным".(ст.зерк.137). "То, что подтверждает феномен узнавания, предполагающий субъективность, это линии торжествующего ликования и игра с местонахождением, которая характеризует к шестому месяцу встречу ребенка со своим образом в зеркале. Это поведение явно контрастирует с безразличием, проявляемым животными, тоже замечающим свой образ в зеркале, как шимпанзе, например, когда они испытывают тщетность этого объекта, и это проявляется тем рельефнее, что происходит в возрасте, когда ребенок в своем инструментальном интеллекте репрезентирует отставание от шимпанзе, которую догонит только к одиннадцати месяцам".21
  Обобщим. Для Лакана в ситуации с зеркалом важным оказывается то, что ребенок, обнаруживающий в возрасте шести месяцев образ в зеркале, немедленно ввязывается в систематическую игру с ним, явно получая удовольствие от этой игры-исследования, из чего можно заключить, что интерес к этому объекту у ребенка либидинально окрашен. "Если ребенок криком и мимикой манифестирует свой избирательный интерес именно к этому объекту и то, что он тотчас признает в образе нечто, что касается непосредственно его, является ему в качестве реальности, которая с-координирована, с-аккомпанирована, с-ассоциирована каким-то образом с его собственным поведением (жестикуляцией, мимикой и т.д.)"22. То, что образ в зеркале повторяет его собственные движения и мимику приводит ребенка в настоящий восторг и дает основание говорить об "узнавании" себя в зеркале: "Узнавание, о котором сигнализирует иллюминационная мимика Aha-Erlebnis23, в котором для Келера выражается ситуационная аппер-
 
  21 J. Lacan "L'agressivite en psychanalyse"//"Ecrits"Paris, Ed.du Seuil, 1966. P.112.
  22 В. Ogilvie op. cit., P.103.
  23 Aha-Erlebnis (буквально: "ага! - переживание") - понятие, введенное психолингвистом Карлом Бюлером (1879-1963). Подчеркивая, что основным содержанием сознания является не сенсорный образ, а "интенциональная мысль", Бюлер отмечал, что в сознании образы предметов уплорядочены определенной "схемой, служащей для отображения". Непосредственное схватывание отношений, закрепленных в этой схеме в символической форме, сопровождается эмоционально-аффективной реакцией "вновь-узнавания" - ага-переживания. (См.: К.Бюлер "Теория языка" М.,1993. C.XII.)
 [151]
 
 цепция, существенная фаза мыслительного акта", (ст.зерк.138) По всей видимости, в психике ребенка в этот момент происходит открытие возможности связать между собой разрозненные, фрагментарные переживания собственного тела, которыми он располагал на до-зеркальной стадии, в единое телесное пространство. Скоординированность движений с изображением, связанность внутренних ощущений с видимым целостным образом, становятся толчком к началу психической работы, свойственной исключительно человеку. Зеркало24 лишь проявляет, делает оче-видным этот процесс - работу по сцеплению "телесных очагов" в единый конгломерат, в целостное переживание. "Эту активность необходимо проинтерпретировать как настоящее производство опыта, которую совершает ребенок; как рождающийся в эксперименте успех по связыванию двух совершенно различных вещей - перцептивной "внутренности", выражающейся некоторым набором движений, и их визуализации почти графической в модификациях его образа."25
  Ребенок узнает (впервые) и признает (навсегда) свой образ. Он присвоит его, "поверив", что этот образ его собственный. "Это развитие переживается как временная диалектика, решительно проецирующая формирование индивидуума в историю : стадия зеркала есть драма, внутренний посыл которой стремительно развивается от недостаточности к опережению - и которая для субъекта, пойманного на наживку пространственной идентификации, измышляет фантазмы, постепенно переходящие от раздробленного образа тела к форме, каковую мы назовем ортопедической для его целостности, - и к, наконец, водруженным на себя доспехам некой отчуждающей идентичности, которая отметит своей жесткой структурой все его умственное развитие." (ст.зерк.139)
  Соответственно, целостный образ тела станет для ребенка той устанавливающей формой, которая формирует представление о себе. Ребенок будет пленен ею - захвачен и очарован. "Дело в том, что целокупная форма тела, посредством которой субъект опережает в мираже созревание своих возможностей, дана ему лишь как Gestalt, то есть во внешности, где, без сомнения, форма эта более устанавливающая, чем установленная, но где, помимо того, она ему является
  24 Роль зеркала может выполнять любая гладкая поверхность, гладь воды, поверхность металла и.т.д. Вместе с тем, в культуре зеркало становится не простым объектом среди других объектов, с ним связано много традиций и верований, живущих и по сей день - закрывать зеркала, когда в доме покойник, разбить зеркало - к несчастью, в зеркалах не отражается нечистая сила. Выделим особо - запрет смотреться в треснутые или разбитые зеркала, в то время как, игра с кривыми зеркалами, изменяющими, но не ломающими изображение - скорее, развлечение, доставляющее удовольствие. В детской культуре двойник, выходящий из зеркала, тень человека, страна "Зазеркалье" становятся особой темой для фантазий, сказок, историй. Безусловно, на протяжении истории человечества в психическом отношении "выигрывали" те культуры, в которых существовало зеркало - для дикарей, очарованных своим изображением в зеркале, оно становилось столь магическим, сколь и желанным в неравном" обмене с европейцами. Можно предположить, что разница в психической конституции различных культур обусловлена особенностями отношения к образу (запрет в мусульманской и иудейской культурах на изображения Бога, человека), - в психическом развитии человека это необходимо скажется на процессе конституирования Другого и в диалектике желания.
  25 В. Ogilvie op, cit., P.103.
 [152]
 
 со статуарной рельефностью, которая ее выкристаллизовывает, и в симметрии, которая ее инвертирует, в противовес к завихрению движений, его, как он ощущает, оживляющих. Таким образом, этот Cestalt, содержательность которого должна рассматриваться как связанная с родом и видом, хотя движущий ее стиль еще не признан, - двумя этими аспектами своего появления символизирует ментальное постоянство я (je) и в то же время, предвосхищает свое отчуждающее предназначение: он еще чреват соответствиями, которые соединяют я (jе) со статуей, на которую человек проецирует себя, как с призраками, его подавляющими, с автоматом, наконец, в котором в двойственном отношении стремится завершиться мир его изготовления" (ст.зерк.202)
  Если посмотреть на эту ситуацию с точки зрения "либидинального динамизма", то он откроет нам реальную, бессознательную пружину "принятия образа на себя". К шести месяцам Libido у ребенка, по всей вероятности, достигает такого "количества" и "качества , что может отклоняться от приносящих прямое удовольствие удовлетворения физических потребностей в сторону конституирования собственно психической реальности. Это становится возможным в силу того, что к этому возрасту у ребенка скапливается часть либидинальной энергии от неудовлетворенных немедленно (по принципу удовольствия) влечений и потребностей, не реализованных по разным причинам, а по преимуществу в силу естественного роста ребенка - увеличению и усложнению его потребностей. Происходит постепенное отдаление матери, разрыв симбиотического единства. Ребенок теряет объект любви, который постоянно находился рядом и его тревога и беспокойство направляется на поиск замещающего объекта, которым он мог бы обладать так, как он когда-то обладал матерью. Этот объект "постоянства и неизменности" будет найден ребенком в своем собственном образе.
  Объект, приносивший когда-то удовольствие, но впоследствии утраченный, конституируется в представлении, "замещая" реальный объект и полагая, тем самым, возможность существования отсрочки. Действие этого механизма начинается, по мнению Лакана, именно в тот первый момент, когда симбиотическое единство с матерью "вытесняется" у ребенка в область представления и замещается собственным образом. Это замещение становится возможным в силу действия (а именно зарождения его у ребенка) механизма отрицания, в том Фрейдовском смысле26, когда невозможность обнаружения объекта по принципу удовольствия отрицается, тем самым переводясь в область вытесненного. Конституирование самого пространство вытеснения, у Лакана будет происходить посредством появления "места" Другого. Безусловно, и функция суждения, столь явно проявляющая отрицание, и позиция субъекта будут обретены ребенком много позже - в момент вхождения в область собственно символического, в область языка, культуры, где прорисуется "фигура" Другого. Но сама возможность этого будет подготовлена приобретенным ребенком особым психическим механизмом работы с "реальным'. Таким образом, "первейшая и ближайшая цель пробы на реальность состоит не в том, чтобы
 26 См. З.Фрейд "Отрицание" //Ad'Marginem. Венера в мехах. М.,1992. С.365 -371.
 [153]
 
 найти в реальном восприятии объект, соответствующий представленному, но в том, чтобы вновь найти его, убедиться в том, что он все еще налицо"27. Таким постоянным подтверждением и обретением объекта, всегда наличествующим и претерпевшим изначальную воображаемую трансформацию - трансформацию, происшедшую вследствие "запуска" механизма представления у ребенка - становится образ его тела, а в более общем смысле - его собственный воображаемый, фантазматический образ, всегда либидинально окрашенный или "загруженный" теми вытесненными влечениями младенческого опыта отлучения от матери.
  Этот образ возникнет на границе внутреннего и внешнего. Он будет производиться ребенком изнутри, но в то же время, восприниматься им в результате "присвоенности" и "захваченности" как нечто внешнее. Его собственный образ будет изначально отчужден от ребенка, так как в скорости он "откроет", что это только образ (к тому же, обратный). "Эту форму стоило бы, впрочем, назвать ideal ego (Ideal Ich), если мы хотим заставить ее войти в знакомый регистр, в том смысле, что она окажется к тому же и источником вторичных идентификаций, чьи функции либидинальной нормализации мы распознаем под этим термином. Но важным пунктом здесь является то, что эта форма задолго до социальной определенности располагает инстанцию ego (moi) на линии вымысла, никогда не подлежащей изменению для отдельного индивида, - или, скорее, которая лишь асимптоматически воссоединится со становлением субъекта, каким бы ни был успех, диалектического синтеза, посредством которого он должен растворить в качестве я (jе) свое несоответствие собственной реальности." (ст.зерк.137)
  Подобным образом произойдет конституирование всего предметного мира, окружающего ребенка, этот же механизм повторится, когда ребенок "присвоит" себе язык. Можно сказать, что в "стадии зеркала", Лакан ищет ответ на вопрос о возникновении у человека способности конституировать поле реального, то есть "производить" всю ту предметность, которую мы привыкли считать окружающим миром. Психическое становится для Лакана пространством конституирования субъективности, которое управляет и задает возможность осуществления границы реального. Окружающий мир, ощущение "себя" - реальность внутренняя и внешняя не существуют для ребенка в готовом виде. Их надо будет создать, вобрать в себя, сконструировать в психике и первым "предприятием", которое захватит ребенка целиком, будет конституирование образа себя, через присвоение своего телесного образа. В результате этой плодотворной психической работы ребенок создаст ту "символическую матрицу, в которой я (jе) осядет в первоначальной форме, прежде чем объективироваться в диалектике идентификации с другим и прежде чем язык не воссоздаст ему всесторонне функцию субъекта."(ст.зерк.137)
  Для Фрейда "внешнее", "объективное" тоже устанавливается в результате психической работы: "Противоположность между субъективным и объективным существует не с самого начала. Она устанавливается только благодаря тому, что мышление обладает способностью
  27 Iid.,C.368.
 [154]
 
 воспроизводить в представлении нечто раз воспринятое, делая его вновь наличным, в то время как объекту вовсе уже нет необходимости быть налицо"28. Речь здесь идет о том, что влечение направляет свою энергию не на какой-то реально существующий объект, поиски его в реальном, а на психическую работу представления, которое координируется с раз уже воспринятым. "Внешнее" рождается в результате первичного разделения "воспринятого" - то, что не поддается преобразованию со стороны субъекта (будь то невозможность "обладать" объектами и отнесение их к разряду "плохих", будь то раздражения, действующие извне, и от которых необходимо уклониться) будет относиться к "внешнему", не важно находящемуся неосредственно в наличии реальности или лишь сохраняющегося в представлении. Лакан, поддерживая позицию Фрейда, подчеркивает, что "внешнее" субъекту будет изначально конституироваться внутри него, в области представления, вместе с тем оставаясь действительно внешним, в силу того, что воспринимается как отчужденное. "Внешнее" станет не столько ограничивающим человека пространством, сколько введенным в его, "человеческие" рамки. Это будет произведено самим субъектом, в том смысле, что каждое восприятие будет оформлено и укоренено в психическом. Для Лакана пространство "внешнего" будет конституироваться наряду с внутренним изначально воображаемым, формообразующим способом. И здесь решающую роль играет, действительно, "стадия зеркала", функция которой "оказывается для нас отныне частным функции imago, каковая - установить отношение организма с его реальностью, или, как говорят, Innenwell'a с Umwelt'ом." (ст.зерк.139) Важным выводом становится то, что "субъект не предшествует миру форм, которые его очаровывают: он конституируется ими и в них. Внешний мир не снаружи субъекта, но внутри его, другой уже в нем. Не существует внешнего или ощущения внешнего, так как субъект изначально располагает в себе это пространство, которое управляет впоследствии его отношением ко всему реальному внешнему миру."29 Весь же "окружающий мир" будет принят человеком "на веру"30, как это произошло с первым в его психоистории (фантазматически) целостным объектом человека - принятием своего собственного образа.31
  28 См. З.Фрейд"Отрицание"//Аd'Маrginem. Венера в мехах. М.,1992. С.368.
  29 В. Ogilvie op. cit., P.106.
  30 Это особенно явно произойдет при "присвоении" ребенком языка, когда он будет принимать слова как нечто адекватное его собственному переживанию реальности. Здесь позицию Лакана отчасти можно сравнить с позицией Витгенштейна, основателя философии языка в 50 годы нашего столетия, который утверждал, что реальный мир в большинстве своем не проверяется и не удостоверяется восприятием, но принимается на веру в силу конвенционально поддерживаемых языковых связей. (См. Л.Витгенштеин "О достоверности"//"Философские работы (часть I)" М.,1994.)
  31 "Обретение мира" следует понимать не как создание конкретной предметной реальности, сколько установление связи с этой предметной реальностью. Лакан скажет, что "стадия зеркала" формирует в нас позицию параноидального сознания, которая дает преимущество собственному образу обретенной реальности, не предполагая, что "видение" реальности может существенным образом отличаться от "видений" других. Прикрепление своего образа реальности к реальности "вообще" (то есть реальности, кажущейся в качестве таковой другим) выражается в твердой убежденности в правильности и непоколебимости собственной позиции, соответствующей якобы "ходу вещей", якобы реальности. Продолжая эту логику, в шизоидных "растождествлениях с собственной реальностью" можно увидеть установление "особых" связей с реальностью, выражающиеся в отказе собрать свои образы в целостность и "мир" в единство.
 [155]
 
  Таким образом, одно из существенных для психоистории человека следствий из "стадии зеркала", будет состоять в признании ребенка, что образ, дающийся ему в зеркале - его собственный и он целостен, он постоянен, и вместе с тем, что это именно образ. Встретив в зеркале свое отражение, ребенок пройдет путь от восприятия его как нечто чуждое ему до принятия его в качестве своего собственного. Этот путь Лакан описывает столь важными для его теории понятиями признание (reconnaissance) и заблуждения (meconnaissance)32. Заблуждение будет ответом-реакцией, на разрыв симбиотического единства с матерью. Ребенок будет принужден вернуть "в себя" объект "постоянства и неизменности" - найти (вновь найти) то, что навсегда потеряно. "Вместо" матери ребенок создаст образ себя, интерес и захваченность которым не ослабнет до конца жизни33. Этот образ себя станет спасительным пространством для психики ребенка, в которое он ускользнет от давящего на него страха, рождающегося в результате потери матери, от страха быть маленьким, рассогласованным, неловким, от всех тех давящих, дезинтегрирующих влечений, поднимающихся из глубин бессознательного. Он произведет взамен другой объект, приносящий ему удовольствие, но уже трансформированный - подвергшейся первичному вытеснению и замещению. Подобно игре с катушкой - ребенок измышляет ситуацию, в которой из неудовольствия творит удовольствие и защиту - в нее он ловит свой страх и, как результат, ловится сам. "Вот существо проблемы: поведение ребенка перед зеркалом кажется нам более показательным, чем те реакции в игре, в которых он сам себя отделяет от объекта, и которые в луче своего гения схватил и описал Фрейд в "По ту сторону принципа удовольствия""34 В зеркальной игре ребенок почувствует "власть" над своим собственным образом, он сам сможет удалять его, приседая, скрываясь из поля отражения зеркала и вновь его "приближать" к себе, появляясь в зеркале. "Именно в проблесках своей интуиции относительно порядка психического, Фрейд обнаружил ценность этих игр в "сокрытие", которые являются первыми играми ребенка. Все замечали их, но никто до него не разгадал в них повторяющийся и освобождающий характер, в котором ребенок берет на себя все разделение и отделение от груди, как таковые. Благодаря ему мы можем рассматривать эти игры как выражение тех первых вибраций этой постоянной волны отказа (отлучения), которая будет повторяться в истории психического развития."35
  32 meconnaissance - функция неведения, заблуждения. У Лакана она играет свою существенную роль как в стадии зеркала, так и в дальнейшем, являясь "основанием", которое попирает "принцип реальности" К внешней реальности мы так или иначе приспосабливаемся, в то время как внутренняя и собственно "наша" реальность - это пространство вытесненных желаний, место Другого, из которого управляется наше сознание.
  33 Из этой либидиналной захваченности своим образом Лакана выведет впоследствии (см. "Агрессивность в психоанализе") первичный нарциссизм, присущий всякому нормальному человеку. Лакан, четко разделяя аутоэротизм и нарциссизм, отнесет первое к до-зеркальному опыту, а второе - к следствиям "стадии зеркала". Наслаждение не от своего тела, но от образа себя, вот от чего умер Нарцисс, и вот в чем судьба человека!
 34 J.Lacan "Quelques reflexions sur l'Ego" // Цит. по: В. Ogilvie op.cit., P.106.
 35 J.Lacan "Propos sur la causalite psychique"//"Ecrits", Paris, Ed. Du Seuil,1966. P.187.
 [156]
 
  Отчуждение от матери выльется в принятие ребенком чуждого образа себя, но который, пройдя "воображаемое признание" будет восприниматься им как нечто "исконно" внутреннее. Вместе с тем, "найденный" образ себя никогда не сможет восполнить первоначальную утрату единства с матерью и человек никогда не удовлетворится и не смирится с "приобретением" до конца, запущенный "нехваткой" он устремится по долгому пути идентификаций, чтобы найти себя. "Образ тела, следовательно, является структурирующим моментом идентичности субъекта и которая характеризуется как первичная идентификация. Таким образом, это овладение идентичностью от начала до конца поддерживается воображаемым измерением, так что ребенок начинает идентифицироваться с чем-то виртуальным (оптическим образом), который им не является, но тем не менее который он признает в качестве такового. Речь, собственно, не идет ни о чем другом, кроме как о воображаемом признании, которое удостоверяется через объективные факты."36
  Собственно, в этом существо "драмы" (ст.зерк.139). Драма отчужденности и неравенства себе, разыгрываемая в "ликах" нарциссизма и агрессивности37. "Парадоксальная формула, ценность которой в том, чтобы рассматривать человека как нечто большее, чем его собственное тело, и который (человек), в то же время, ничего не может сказать о своем бытии."38 Драма, рождающая чувство острой экзистенциальной "заброшенности"39, "тоски" и "тревоги". В стремлении к идентичности, ребенок будет обладать идентификациями. В стремлении прийти к себе, человек будет существовать в чем-то радикально другом - в образах себя, которые будут сменяться по механизму вторичных идентификаций, повторяющих опыт обретенный в "стадии зеркала". Так как функция imago и "трансформации, производимые субъектом, которые он берет на себя" являются чисто психологическим объектом и собственно идентификацией "во всей полноте смысла, придаваемого этому термину психоанализом" (ст.зерк.139) Единственное, что будет удерживать в человеке "ментальное постоянство" - это цельное ощущение себя, стягивающее воедино мозаику идентификаций, и позволяющее не смешивать себя с
  36 J.Dor "Introduction а 1а lecture de Lacan"Paris, Ed.Denoлl,1985. P.101.
  37 He затрагивая тему нарциссизма и агрессивности в данных комментариях "стадии зеркала", тему, непосредственно вытекающую из нее, я отсылаю читателя к работе Лакана "Агрессивность в психоанализе , в которой агрессивность и нарциссизм будут исследоваться им с особой тщательностью. Возможно, комментарием Агрессивности в психоанализе" мы продолжим наше "введение".
  38 J.Lacan "Propos sur la causally psychique"//"Ecrits", Paris, Ed. Du Seuil,1966. P.187-188.
  39 "заброшенность" (понятие, введенное М.Хайдеггером с тем, чтобы подчеркнуть "закинутость" человека в этот мир наряду с чувством "неприкаянности", сопровождающее приход человека в мир), "отчужденность", "абсурдность", "тоска" - ощущения, свойственные современному человеку, были актуализированны экзистенциалистами - современниками Лакана. В первый период своего творчества (до 50 гг.) Лакан будет восприимчив к идеям экзистенциалистов, как раньше, в начале двадцатого века - к идеям сюрреалистов. Впрочем, широта и глубина понимания современного ему, всегда будет свойственна Лакану, это обогатит, украсит и разовьет его мысли и выделит, в конечном итоге, из ряда многих - просто талантливых психоаналитиков. Лакан, бесспорно, станет культурным явлением Франции.
 [157]
 
 другими. Этот опыт ребенок приобретет на выходе из стадии зеркала, хотя до двух с половиной лет будет сохранять следы "детского транзитивизма". Так, глядя на другого малыша, ребенок будет смотреться в него, как в себя, заражаясь реакциями и копируя его поведение."Эта захваченность imago человеческой формы, в большей степени, чем Einfuhlung, отсутствие которого все подтверждает в раннем детстве, в период между шестью месяцами и двумя с половиной годами преобладает над диалектикой поведения ребенка в присутствии его собственного подобия. В течении всего этого периода, будут отмечаться эмоциональные реакции и артикулированные свидетельства нормального транзитивизма. Ребенок, который бьет, называет себя побитым, а тот который видит как другой упал, плачет".40
  По ходу отметим, что ребенок не отчуждается от своего образа, как отчуждается рабочий от продуктов своего труда у Маркса. Ребенок не приходит к какой-то "ложной" идентичности, в силу того, что не существует никакой другой - истинной. Ребенок научится различать и не смешивать себя с другими, но это не значит, что он будет "в согласии" с собою. Субъект изначально формируется во "внешности" по отношению к себе, конституируя свой образ на границе внутреннего и внешнего, тем самым создавая Другого в себе самом. "Именно этот момент и заставляет решительно опрокинуть все человеческое знание в опосредованность желанием другого, устанавливает свои объекты в абстрактной эквивалентности через соперничество другого, и делает из я (jе) аппарат, для которого любой позыв инстинктов будет опасностью, даже если он и отвечает естественному созреванию, - причем сама нормализация этого созревания отныне зависит у человека от культурного посредника, как случается с сексуальным объектом в комплексе Эдипа." (ст.зерк.140)
  Соответственно, одним из основных выводов, который сделает Лакан из "Стадии зеркала" будет заключение, что в субъекте конституируется область изначального отчуждения, формирующая в нем разделенность внешнего и внутреннего. Открытие Лакана примечательно тем, что нивелируя дуализм субъект-объектного разделения: субъект обретает себя посредством создания мира форм в которых осуществляется, а объект является условием и результатом его психической активности, Лакан вводит разрыв в саму позицию субъекта. И "разрывать" субъект будет действие бессознательного - вытесненными влечениями, смещениями и наслоениями. Соответственно, в "стадии зеркала" ребенком будет обретено то конститутивное пространство психики, которое впоследствии на выходе из зеркальной стадии и после освоения языка, займет Другой. Лакан очерчивает собственно антропологический горизонт человеческого желания, соглашаясь с Кожевым, комментирующим Гегеля : "...антропогенное Желание отлично от животного Желания (конституирующего природное существо, существо просто живое, не обладающее иными чувствами, кроме чувства собственной жизни) тем, что оно направлено не на реальный, "положительный", данный объект, а на некоторое другое Желание."41 Желание, таким образом,
 40 J.Lacan "L'agressivite en psychanalyse"Paris, Ed. Du Seuil, 1966. P.113.
 [158]
 
 будет рождаться в пространстве Другого, который будет "подсказывать", "подталкивать и, собственно, формировать все поле человеческого Желания.
  Фрейд, вводя понятия влечений и динамику бессознательного, положил начало рефлексиям о принципиальной "ненасыщаемости субъекта внешне-объектным содержанием - в том числе нормами и устоявшимися, принятыми значениями слов"42. Вместе с тем, в смыслопорождающей активности бессознательного, Фрейд увидел напряжение и конфликтность, рождающуюся в результате столкновения "природности" влечений и "нормативности" культуры. Для Лакана культура возникает в сам момент формирования субъективности, как то, что единственно дает ему состояться в качестве такового. "Человек не адаптируется к реальности, он адаптирует ее под себя. Ego (moi) создает новое соответствие реальности и мы стараемся лишь сохранять спаянность этого удвоения."43
  После написания "стадии зеркала" линия этого исследования будет Лаканом развита и продолжена. Но траектория рассуждения уже будет задана "открытием" понятия "стадии зеркала". Именно в отношении субъекта к себе как к другому Лакан увидел основание бытия человека и тайну его конституции. Пространство отчужденения проникает в субъекта в самый момент зарождения его структуры, проявляя все положительные и негативные следствия этого проникновения. Человек сталкивается с культурой не в процесс обнаружения запретов или ограничений на его желание, он творит эту культуру как единственное пространство, произведенное им самим и для него же. "Отчуждение" от себя есть результат включения в собственную психическую структуру чего-то истинно внешнего, чем и "представляется", в конечном итоге, для человека культура.
  "Все выходит из стадии зеркала у Лакана. Быть может, он больше ни о чем больше и не думал. Теперь Лакану оставалось только основать школу.
 41 А.Кожев "Введение в чтение Гегеля"// "Новое литературное обозрение" N13. М.,1995. С.61.
  42 Ю. Дорохов "Психоанализ и современная культура"// "Silentium" СПб.,1991, С.107.
  43 J. Lacan Цит.по Е. Roudinesco "Jacques Lacan. Esquisse d'une vie, histoire d'un systdme de pensee"Paris, Fayard.1993. P.160.
  44 C.Clement "Vies et legendes de Jacques Lacan Paris, Grasset, 1981 P.103.
  45 Склоняясь к излюбленной "фигуре речи" Ж.Батая - комментарию к к комментариям, хочу отметить мое сознательное уклонение от позиции автора. Очарование языка и мысли Лакана столь велико, что трудно не сооблазниться тем, чтобы говорить от лица и голосом Лакана, стремясь проследить в изгибах его мысли чистоту и безупречную ясность, которой хочется поделиться с другими.
 [159]
 
 
 
 
 
 Славой Жижек
 ВЛАСТЬ И ЦИНИЗМ*
  I
  (Выступление Славоя Жижека в Венском музее З.Фрейда состояло из нескольких герменевтических кругов, в центре которых прорастало то, ЧТО собственно он говорил, но об этом лучше может сказать он сам, и это является предметом особой интерпретации. Интересно, как был вписан текст его выступления в окружение и поведение окружающих, важно также то, КАК он это говорил.
  Две комнаты содержали около двух десятков людей, пять стульев и стол, уставленный бутылками с сухим белым австрийским вином крепостью 7,5 градуса, дегустирование которого началось до доклада. На стульях вдоль стен расположились старейшины, аналитический народ стоял преимущественно с бокалами в руках. Славой выглядел всклоченным, обильный пот лился по его лицу, он часто вздыхал и трогал руками шею, что выдавало высокий уровень скрытой тревоги. Говорил он стоя, зажав в руке несколько листков, демонстрируя в речи то, что Эуген Блейлер называл "полтерном". В русском варианте это означает скороговорку, в которой благодаря большой скорости речи проглатываются окончания. Обычно полтерны связаны с несоответствием скорости мысли и речи, речь не успевает за мыслью. Он постоянно поправлял пиджак, ворот рубахи и осматривался, но поскольку он не запивал свою речь вином - это была не алкогольная абстиненция, а скорее "полевая" тревога, характерная для людей лишенных своей территории. Это эмоциональное состояние, впрочем, близко соматической тревоге при сердечно-сосудистых заболеваниях.
 * Данная лекция была прочитана в Венском Музее Фрейда 10 марта 1995 года. Запись сделана С.А.Бугаевым.
 [162]
 
  II
  "Вы знаете, он очень устал, он только что с поезда Париж-Вена, в который он сел в день перелета из Нью-Йорка", ~ шепнула мне Лидия Маринелли, переводчик книг Славоя. "Он так много работает",- добавила она. Нетрудно было заметить, что окружающих все больше интересовало, как говорил Славой, а не что он говорил. Пожилой господин, сидевший справа от меня первые минуты прислушивался к речи, а затем начал присматриваться к докладчику. Слушатели, стоящие полукругом, все дальше отодвигались от докладчика, желая рассмотреть его со всех сторон. Сразу несколько человек стало проверять содержимое своих карманов, притрагиваться к волосам и горлу: Славой индуцировал своей тревогой окружающих. Потом он неожиданно прервал свою речь и после аплодисментов сел на стул. вынул из кармана две таблетки и выпил их. Странно, что к нему никто не подошел с вопросом. Но он выглядел уже по-другому. Его состояние теперь напоминало релаксацию после сверхсильного напряжения. Суетливость сменилась резкими размашистыми движениями. Он был Тенью, а теперь ее спрятал. Жижек сдавал один из бесконечных экзаменов, на которых доказывал, что он ~ Другой.
 
 
  III
  Если это не имеет отношения к тому, что он говорил, то лишь по двум причинам:
  1) описание страдает неполнотой и неточностью;
  2) токсический, тревожный фон поведения искажает понимание контекста речи и. возможно, тревога необходима нам для того, чтобы замаскировать контекст. В.Самохвалов)
 
  Я бы хотел поблагодарить Общество Зигмунда Фрейда, в первую очередь фрау Ингрид Шольц-Штрассер за приглашение. С моим прошлым выступлением здесь все было в порядке. Надеюсь, не разочаровать вас и на сей раз. Мне бы не хотелось задерживать вас слишком уж долго, так что постараюсь уложиться, скажем, в полчаса. Если это нормально, тогда я начинаю. Поехали.
  Как всякий хороший словенский националист, я, конечно же, начну с одного письма Фрейда, где тот упоминает Словению. Фрейд говорит о своем посещении расположенных на берегу
 [163]
 
 
 Средиземного моря южно-словенских пещер, которые называются Шкотскими. Вам, конечно, известно, что спуск в средиземноморские пещеры для Фрейда служил метафорой входа в преисподнюю бессознательного. Что же случилось там с Фрейдом? Во время этой подземной прогулки, в середине фантастического погружения в мрачную вселенную средиземноморской пещеры его поджидал весьма неприятный сюрприз. Там, в сумерках, прямо перед ним стоял... Наверное, вы уже догадываетесь кто... - Доктор Карл Лёгер.* Фрейд был просто потрясен. Думаю, он столкнулся с материализацией своей собственной теории, а именно с двумя ее моментами. Вам, разумеется, хорошо известно, кем был Лёгер - правый христианский демагог, популист, пользующейся дурной славой антисемит и т.д., короче говоря - хозяин. И, конечно же, все происходящее здесь событие разворачивается вокруг игры слов Leuger, Liege,** luegen.*** На мой взгляд, в этом месте важны две вещи. Прежде всего, Фрейд был против всякой новомодной чепухи, типа "нужно только заглянуть в потаенные глубины собственной души, и там вы столкнетесь с истиной". Нет, заглянув глубоко внутрь себя, столкнешься с Leuger, Liege, luegen. Bo-первых, ничего глубокого там не найдешь. Во-вторых, ничего там не найдешь, помимо хозяина, хозяина-лжеца, хозяина-самозванца. Таково, так сказать, сообщение. То, с чем столкнулся в тот раз Фрейд, Лакан впоследствии назовет, используя свою игру слов, perversion и version du pere.**** Дело здесь не в том, что есть некая общественная сила, которая подавляет наши глубоко скрытые инстинкты и т.д., а в том, что бессознательное - хозяин, и хозяин этот отвратителен. Что я имею ввиду?
 Теперь - самое интересное.
  ** Карл Лёгер [Karl Leuger] был губернатором Вены как раз в то время, когда Фрейд писал "Толкование сновидений". Губернатором Лёгер стал в 1897 году; проводимая им политика будет понятна, если напомнить, что Гитлер считал его "самым могущественным из губернаторов всех времен". В 1895 году император Франц Йозеф отклонил кандидатуру Лёгера на этот пост, что послужило для Фрейда поводом к настоящему, сдобренному хорошей сигарой, празднику. - прим.. перев.
  ***Die Liege (нем.) - кушетка. - прим. перев.
  **** lugen (нем.) - лгать. - прим. перев.
 **** perversion (фр.) - перверсия, version du pere (фр.) - версия отца. - прим. пер.
 [164]
 
  Сейчас я приведу другой пример, по-настоящему омерзительный случай из моего собственного опыта, который демонстрирует отвратительность власти. В середине семидесятых я был призван на службу в Народную Югославскую армию. Внешне картина выглядела так: маленькие бараки без специального медицинского оборудования. В этом помещении, которое служило местом сна простых солдат, находился и медбрат. Раз в неделю из расположенного неподалеку военного госпиталя приходил доктор и проводил несколько часов, консультируя больных. В том же помещении рядом с умывальником находилось большое зеркало, под раму которого солдаты вставили вырезанные откуда-то фотографии полуобнаженных девиц, известные как типичные образы, использовавшиеся для мастурбации в допорнографические времена. Когда раз в неделю появлялся доктор, мы усаживались на скамью у стены напротив умывальника, и он начинал свою работу; не в частном порядке, а, вызывая солдат одного за другим по очереди. Пока он обследовал одного, остальные наблюдали за происходящим. Как-то я сидел вместе с другими на этой скамье и ждал своей очереди, а перед доктором стоял молодой полуобнаженный солдат, который жаловался на боль в пенисе. Этого, конечно, уже было достаточно для того, чтобы все, включая и доктора, начали грязно хихикать. Жаловался этот солдат конкретно на то, что кожа на головке его члена слишком тугая, так что, когда она сползает, то натянуть ее обратно ему не удается. Доктор велел ему снять штаны и продемонстрировать проблему (разумеется, публично). Солдат повиновался, кожа плавно соскользнула с головки. Доктор шутливо спросил, мол, в чем, собственно говоря, проблема? Солдат сказал, что проблема возникает только при эрекции. Мы продолжали за ними внимательно наблюдать. Доктор сказал: "Ну, хорошо, давай, начинай мастурбировать, добейся эрекции, а мы тогда проверим, в чем у тебя дело". Парень смутился и с красным лицом принялся мастурбировать перед нами, но, конечно же, вызвать эрекцию было не так-то просто. Здесь началось самое омерзительное. Доктор вынул из под зеркальной рамы фотографию полуобнаженной девицы и, держа ее перед лицом солдата, начал его уговаривать: "Смотри, смотри, какая грудь, какая пизда, давай, мастурбируй. Ну, ну же, давай, давай, что же ты за мужик такой!" Все мы, включая доктора, конечно же сопровождали этот спектакль пакостным смехом. Солдат тоже смущенно хихикал из чувства солидарности с нами и продолжал мастурбировать. Эта сцена вызывает у меня чувства близкие к богоявлению. Это - проявление власти, демонстрация аппарата насилия. Это - неразрывная смесь навязанного наслаждения и унижающего использования власти. Агент властной инстанции отдает суровые приказы, но одновременно и смеется вместе со всеми, и этот смех подчиняет нас ему, устанавливает между нами как очевидцами чувство прочной связи. Меня интересует здесь своего рода короткое замыкание, во время которого единственный агент властной инстанции вдруг начинает подмигивать нам из-за стола в жесте низкопробной солидарности, давая нам понять, что происходящее не стоит принимать всерьез, и укрепляет, тем самым, свою власть.
 [165]
 
  Я считаю, что критика идеологии должна сегодня заниматься изоляцией такого рода мерзкой стороны власти, поскольку эта мерзость вплетена в силовые структуры, замешана на них. Пойдем дальше.
  Как же все это действует сегодня? В одном из своих писем Фрейд пересказывает хорошо известную шутку об одном недавно женившемся человеке, которого его друг спрашивает, как выглядит его жена. В общем задает самый заурядный обыкновенный в духе мужского шовинизма вопрос человеку, который только что женился: ну как твоя жена? красивая? и т.д. Молодожен отвечает: лично мне она не нравится, но ведь это дело вкуса. В чем заключается парадокс такого ответа? Дело в том, что этот человек сам не редактирует свое высказывание, он не говорит, что она ему не нравится, но он женился из-за денег и т.д. и т.п. Позиция этого молодожена, на мой взгляд, чисто кантовская. Главное в том, что, предлагая такого рода ответ, субъект претендует на то, чтобы занять некую универсальную точку зрения, с которой привлекательность появляется как идиосинкразия, как условная патологическая черта, которую в качестве таковой не следует принимать во внимание. Дело в том, что брак - символический акт, и мы исключаем красоту, а, значит, и патологические черты типа "нравится мне моя молодая жена или нет", которые не стоит принимать во внимание.
  Конечно же такая позиция высказывания невозможна. Это фальшивая позиция метаязыка. Я говорю о том, что человек сталкивается с такой невозможной позицией в том, что можно назвать миром современного постмодернистского изобилия. Я не могу привести пример из австрийской жизни, но я сталкивался с некоторыми подобными явлениями в Германии, где, по крайней мере читал о них, и особенно в Англии. Это явление уже распространяется и по Соединенным Штатам. Когда, например, скинхэдов, которые бьют иностранцев, или неонацистов, или расистов журналисты спрашивают: "почему вы так поступаете?" Что они на это отвечают? Они неожиданно начинают говорить как работники социальных служб, как социологи или социальные психологи. Например, недавно я читал в одной из английских газет интервью со скинхэдом, который избил иностранца. Когда его поймали и задали этот вопрос, он сказал:
 "Понимаете, дело в том, что в нашем обществе сокращаются социальные возможности, все меньше социальных гарантий, жизнь не безопасна, положение в семье все более патологично, нет настоящей власти" и т.д., то есть он в точности перечислил все клише поп-социальной, поп-психологической науки.
  Именно с такого рода ответами я столкнулся в интервью с Жириновским. Есть два взгляда на Жириновского, есть два клише, связанных с этим именем. Первое - такой демагог-популист может появиться только во времена глубокого экономического кризиса и отсутствия социальных гарантий; и второе - такого рода люди появляются только в результате патологической семейной констелляции. Однако, послушаем, что Жириновский говорит о себе самом: "если бы в России была здоровая экономика и социальные гарантии для народа, я бы потерял все
 [166]
 
 голоса, которые получил. Кажется, это моя судьба - у меня не было ни настоящей любви, ни настоящей дружбы" и т.д. Это - объективный взгляд на самого себя. Именно так и действует цинизм в сегодняшнем мире.
  Надеюсь, как я предвкушаю в своего рода Vorlust,* что вы уже понимаете то, о чем я скажу. Я говорю о том, что в классической критике идеологии сущестувует допущение, что идея заключена в тебе самом: ты можешь это сделать, если не знаешь, что ты делаешь; в тот же момент, когда механизм объяснен, ты уже этого сделать не можешь. В настоящее же время парадокс заключается в том, что люди прекрасно знают, что они делают, и продолжают это делать.
  С отвратительным примером такого рода логики я столкнулся в одном американском университетском кампусе, где один расист, который зверски набросился на черную женщину, защищался в суде, используя ницшеанскую, дерридианскую деконструктивистскую логику:
 "как вы можете обвинять меня в расизме, ведь если вы обвиняете меня в нем, разве вы не опираетесь на наивную метафизическую логику целостного субъекта, отвечающего за свои поступки, ведь уже Ницше сказал, что за действием нет субстанционального деятеля; разве вы верите в метафизический антитезис; я не автор своих поступков; это Большой Другой текста говорит через меня, как вы можете меня обвинять?!" Короче говоря, эти люди знают, как манипулировать.
  Перехожу к последнему примеру из моей серии. На мой взгляд, есть кинофильмы, которые передают такого рода циничный подход в чистом виде. Два последних голливудских фильма мне кажутся в этом достаточно наивном анализе очень интересными с точки зрения того, как функционирует идеология. Надеюсь, вы видели кинофильм "Скорость". Мне этот фильм представляется крайне интересным. Во-первых, в связи со старой голливудской формулой производства пары. Каждому известно, что Кину Ривз гомосексуал, так что возникает проблема, как его вовлечь в пару? Эта проблема разрешается только через стрессовую ситуацию. Во-вторых, еще более интересной мне представляется экономика фильма. (Вы знаете, о чем фильм? - Он об автобусе с заложенной в нем бомбой, который мчится со скоростью пятьдесят миль в час; если скорость будет снижена - автобус взорвется). До определенного момента, для вас, как и для водителя автобуса, ситуация опасная, стрессовая, безумная, вести автобус нужно как можно быстрей, не сбрасывая скорость. Но в какой-то момент ситуация, как мне кажется, переворачивается. В какой-то момент вы понимаете, что движение автобуса по просту говоря это метафора жизни: если ваше сердцебиение в какой-то момент становится ниже определенного порога, вы умираете. К сожалению, не могу больше задерживаться на анализе этого фильма.
 * Vorlust (нем.) - предудовольствие. В психоанализе предварительное удовольствие проявляется как своего рода предвкушение, зачастую самодостаточное, удовольствия конечного (терминального). - прим. пер.
 [167]
 
 

<< Пред.           стр. 2 (из 3)           След. >>

Список литературы по разделу