КАСТАНEДА КАРЛОС ФИЛОСОФИЯ СБОРНИК М 2000 1495 С 151

- Нужно ли все это? - спросил я.
- Это просьба Хенаро, и она должна быть выполнена, - сказал он
твердым но дружелюбным тоном.
- Но какое отношение имеет ко мне дон Хенаро?
- Может быть сегодня ты это обнаружишь.
Я упрашивал дона Хуана, чтобы он вывел меня из этого невыносимого
положения и объяснил все эти загадочные слова. Он засмеялся, похлопал меня
по груди и пошутил насчет мексиканского грузчика, у которого огромные
грудные мускулы, но он не может выполнять тяжелой физической работы
потому, что его спина слаба.
- Следи за теми мышцами, - сказал он. - они должны быть не просто для
вида.
- Мои мышцы не имеют никакого отношения к тому, что ты говоришь, -
сказал я в скверном настроении.
- Имеют, - ответил он. - тело должно быть совершенством до того, как
воля станет действующей единицей.
Дон Хуан опять отклонил направление моих расспросов. Я чувствовал
беспокойство и раздражение. Поднявшись, я пошел на кухню и попил воды. Дон
Хуан последовал за мной и предложил мне попрактиковаться в воспроизведении
крика животного, которому дон Хенаро обучил меня. Мы пошли за дом, я сел
на поленницу дров и ушел в воспроизведение этого крика. Дон Хуан сделал
несколько поправок и дал мне несколько указаний относительно моего
дыхания. Конечным результатом было состояние полной физической релаксации.
Мы вернулись на веранду и сели опять. Я сказал ему, что иногда
чувствую раздражение к самому себе из-за того, что я так беспомощен.
- Ничего нет неправильного в чувстве собственной беспомощности, -
сказал он. - все мы больше всего знакомы с ним. Вспомни, что мы провели
целую вечность как беспомощные младенцы. Я уже говорил тебе, что в этот
самый момент ты похож на младенца, который не может вылезти сам из
колыбели и уж тем более действовать самостоятельно. Хенаро вынимает тебя
из твоей колыбели, скажем, беря тебя на руки. Но ребенок хочет
действовать, а поскольку он не может, он жалуется на жизнь. В этом нет
ничего плохого, но индульгировать, протестуя и жалуясь - это совсем другое
дело.
Он потребовал, чтобы я держался расслабленно и чтобы я задавал ему
некоторое время вопросы до тех пор, пока не буду в лучшем состоянии ума.
На мгновение я потерялся и не мог решить, что спросить. Дон Хуан
развернул соломенную циновку и сказал, чтобы я сел на нее. Затем он
наполнил водой большую тыквенную флягу и положил ее в переносную сетку.
Казалось, он готовился к путешествию. Он уселся опять и движением бровей
велел мне задавать вопросы.
Я попросил его еще раз рассказать о бабочке. Он бросил на меня
изучающий взгляд и усмехнулся.
- Это олли, - сказал он. - ты знаешь это.
- Но что такое олли? - спросил я. - что это в действительности?
- Невозможно сказать, чем в действительности является олли. Точно
также, как невозможно сказать, чем точно является дерево.
- Дерево - это живой организм, - сказал я. - Мне это говорит немного,
- сказал он. - я могу сказать также, что олли это сила, напряжение, я уже
говорил тебе это. Но это мало что тебе сказало об олли. Точно также, как в
случае с деревом, узнать, что такое олли, значит воспринять его. Несколько
лет я старался подготовить тебя к монументальной встрече с олли. Ты,
возможно, не понимаешь этого, но тебе потребовалось несколько лет
подготовки для того, чтобы встретиться с деревом. Встретиться с олли - это
то же самое. Учитель должен знакомить своего ученика с олли мало-помалу,
крупица за крупицей. Ты с годами накопил большой запас знаний об этом и
теперь ты способен собрать это знание вместе, чтобы ввести в свой опыт
олли также, как ввел в свой опыт дерево.
- У меня нет ни малейшего понятия, что я делаю это, дон Хуан.
- Твой рассудок не осознает этого, потому что он не может принять
возможность олли, начнем с этого. К счастью, совсем не разум собирает олли
вместе. Это делает тело. Ты воспринял олли в большой степени и много раз.
Каждое из этих восприятий откладывалось в твоем теле. Суммой всех этих
кусочков является олли. Я не знаю никакого другого способа описать его.
Я сказал, что не могу осознать, как это мое тело действует само по
себе, как если бы это было существо, отдельное от моего рассудка.
- Они не разделены, но мы их сделали такими, - сказал он. - наш
рассудок мелочен, и он всегда в разногласии с нашим телом. Это, конечно,
только способ говорить, но триумф человека знания состоит в том, что он
объединил эти две части вместе. Поскольку ты не являешься человеком
знания, то твое тело сейчас делает такие вещи, которые твой рассудок не
способен воспринять. Олли - это одна из этих вещей. Ты не был безумен и ты
не спал, когда воспринимал олли в ту ночь прямо здесь. Я спросил его о той
пугающей идее, которую он с доном Хенаро поселил в меня, что олли является
существом, ожидающим меня на краю маленькой долины в горах северной
Мексики. Они сказали мне, что рано или поздно я должен прийти на это
свидание с олли и бороться с ним.
- Это все способы говорить о тех загадках, для которых не существует
слов. Хенаро и я сказали, что на краю той равнины тебя ожидал олли. Это
заявление было правильным, но оно не имело того значения, которое ты
хочешь ему придать. Олли ждет тебя, это совершенно верно. Но не на краю
какой-либо долины, а прямо здесь или вон там, или в любом другом месте.
Олли ждет тебя точно также, как ждет тебя смерть повсюду и нигде.
- Зачем олли ждет меня?
- Затем же, зачем ждет тебя смерть, - сказал он. - потому что ты был
рожден. В данный момент невозможно объяснить, какой смысл под этим
скрывается. Сначала ты должен ввести олли в свой опыт, ты должен
воспринять его в полную силу. Тогда объяснение магов сможет бросить на это
свет. До сих пор у тебя было достаточно силы, чтобы прояснить по крайней
мере один момент - то, что олли - это бабочка.
Несколько лет назад мы с тобой ходили в горы, и у тебя было
столкновение с чем-то. Тогда я не мог тебе рассказать, что именно
происходит. Ты видел странную тень, летающую взад и вперед перед огнем. Ты
сам сказал, что она выглядела как бабочка. Хотя ты не знал, о чем ты
говоришь, ты был абсолютно прав. Тень была бабочкой. Затем, в других
обстоятельствах, что-то до безумия испугало тебя после того, как ты заснул
опять-таки перед огнем. Я предупреждал тебя, чтобы ты не спал, но ты не
обратил внимания на мои предупреждения. Этот поступок отдал тебя на волю
олли, и бабочка наступила тебе на шею. Почему ты остался живой, навсегда
останется для меня загадкой. Тогда ты этого не знал, но я уже считал тебя
мертвым. Настолько серьезной была твоя оплошность.
С тех пор каждый раз, когда мы бывали с тобой в горах или в пустыне,
даже если ты не замечал этого, бабочка всегда следовала за нами. Так что в
общем и целом мы можем сказать, что для тебя олли - это бабочка. Но я не
могу сказать, что на самом деле это бабочка в том понимании, которое мы
вкладываем в бабочку. Называть олли бабочкой - опять-таки только способ
разговора. Способ сделать эту безбрежность вокруг нас понятной.
- А для тебя олли тоже бабочка? - спросил я.
- Нет. То, как каждый понимает олли - это личное его дело.
Я заметил, что мы опять вернулись к тому, с чего начали. Он не
рассказал мне, чем в действительности является олли.
- Нет необходимости приходить в замешательство, - сказал он. -
замешательство - это настроение, в которое входишь, но из него можно также
и выйти. В данный момент нет способа прояснить что-либо. Может быть
позднее сегодня мы сможем рассмотреть эти вещи детально. Все зависит от
тебя, или скорее от твоей личной силы.
Он отказался произнести еще хоть слово. Я стал очень озабочен из-за
страха, что провалю испытание. Дон Хуан отвел меня за дом и усадил на
циновку около оросительной канавки. Вода текла так медленно, что казалась
почти застывшей. Он скомандовал мне сесть спокойно, выключить внутренний
диалог и смотреть на воду. Несколько лет назад он раскрыл, по его словам,
что у меня есть какая-то привязанность к водным массам. Чувство, которое в
высшей степени было удобно для тех предприятий, в которые я был вовлечен.
Я заметил, что у меня нет никакой особой любви к водоемам, но и нелюбви
тоже нет. Он сказал, что как раз поэтому вода благоприятна для меня. Я был
безразличен по отношению к ней. В условиях стресса вода не сможет
захватить меня, но не сможет также и оттолкнуть меня.
Он сел слегка позади меня справа и велел мне отдаться и не бояться,
потому что он тут, рядом со мной, и поможет, если возникнет нужда.
Я испытал секундный страх, а затем посмотрел на него, ожидая
дальнейших инструкций. Он насильно повернул мою голову в направлении воды
и приказал мне начинать. У меня не было ни малейшего представления
относительно того, что он от меня хочет, поэтому я просто расслабился.
Когда я смотрел на воду, я заметил бурунчики на противоположной стороне.
Бессознательно я остановил свои несфокусированные глаза на них. Медленное
течение заставляло их дрожать. Вода имела окраску пустынной почвы. Я
заметил, что складки вокруг бурунчиков были похожи на развилки или овраги
на гладкой поверхности. В какой-то момент эти складки стали гигантскими, и
вода превратилась в гладкую плоскую охристую поверхность, а затем через
доли секунды я крепко спал или может быть я вошел в состояние восприятия,
для которого у меня нет параллели. Самым подходящим описанием этого было
бы сказать, что я заснул и увидел очень ясный сон.
Я чувствовал, что могу продолжать оставаться в этом состоянии
бесконечно, если захочу. Но я намеренно закончил его, включив свой
внутренний диалог. Я раскрыл глаза. Я лежал на соломенной циновке, дон
Хуан был в нескольких футах от меня. Мой сон был настолько великолепен,
что я начал рассказывать ему его. Он сделал мне знак молчать. Длинной
веточкой он указал на две длинные тени, которые какие-то сухие ветки
пустынного чапараля отбрасывали на землю. Конец его прутика прошелся по
очертаниям одной из теней, как бы рисуя ее. Затем он перепрыгнул к другой
тени и сделал то же самое. Тени были примерно по тридцать сантиметров
длиной и по три шириной. Они находились в двенадцати-пятнадцати
сантиметрах одна от другой. Движения прутика выбили мои глаза из фокуса, и
я обнаружил, что смотрю раскошенными глазами на четыре тени. Внезапно две
тени в середине слились в одну и создали необычайное ощущение глубины. В
тени, образовавшейся таким образом, была какая-то необъяснимая округлость
и объем. Она почти походила на призрачную трубу, круглую балку какой-то
неизвестной субстанции. Я знал, что мои глаза раскошены, и тем не менее
они казались сфокусированными на одном месте. Поле зрения на этом месте
было кристально ясным. Я мог двигать глазами не нарушая картины.
Я продолжал наблюдать, но оставался при этом настороженным. Я ощутил
любопытный порыв отступиться и погрузиться в наблюдаемую сцену. Что-то в
том, что я наблюдал, казалось, тянуло меня. Но что-то внутри меня
пробилось на поверхность, и я начал полусознательный диалог. Почти
мгновенно я осознал окружающее в мире повседневной жизни.
Дон Хуан наблюдал за мной. Он, казалось, был озадачен. Я спросил его,
все ли в порядке, но он не ответил, а помог мне сесть. Только тогда я
сообразил, что лежу на спине, глядя в небо, а дон Хуан склонился у меня
над лицом.
Моим первым порывом было рассказать ему, что я в действительности
видел тени на земле в то время, как смотрел на небо, но он приложил мне
руку ко рту. Некоторое время мы сидели в молчании. У меня не было мыслей.
Я испытывал редкое ощущение мира, покоя, а затем совершенно внезапно я
почувствовал непреодолимое желание подняться и пойти поискать в чапарале
дона Хенаро.
Я сделал попытку заговорить с доном Хуаном, он вздернул подбородок и
сжал губы, как молчаливая команда не говорить. Я попытался организовать
свои ощущения разумным образом, но моя тишина мне так нравилась, однако,
что я не захотел трудиться над логическими соображениями.
После минутной паузы я опять почувствовал повелительную нужду встать
и пойти в кусты. Я пошел по тропинке. Дон Хуан шел позади меня, как если
бы я был вожаком.
Мы шли около часа. Я преуспел в том, что оставался без всяких мыслей.
Затем мы пришли к склону холма. Дон Хенаро был там, сидя вблизи вершины
каменной скалы. Он приветствовал меня с большим воодушевлением и вынужден
был кричать свои слова. Он находился примерно в пятнадцати метрах от
земли. Дон Хуан усадил меня и сел рядом. Дон Хенаро объяснил, что я нашел
то место, где он прятался, потому что он направлял меня звуком, который
издавал. Когда он произнес свои слова, я сообразил, что действительно
слышал какой-то звук, который считал звоном в ушах. Казалось, он имел вну-
треннее происхождение, зависел от состояния тела и был ощущением звука
столь неопределенного, что был вне области сознательных оценок и
интерпретаций. Я считал, что в руке у дона Хенаро находится маленький
инструмент. С того места, откуда я смотрел, я не мог различить его ясно.
Он выглядел подобно еврейской лютне. С его помощью он производил мягкий
неземной звук, который был практически неразличим. Он продолжал на нем
играть некоторое время, как бы давая мне возможность осознать, то что он
мне сказал. Затем он показал мне свою руку. В ней ничего не было. Он не
держал никакого инструмента. Мне показалось, что он играет на каком-то
инструменте из-за того, каким образом он прикладывал свою руку ко рту.
Фактически звук производился с помощью его губ и края ладони между большим
и указательным пальцем.
Я повернулся к дону Хуану, чтобы пояснить ему, что дон Хенаро
одурачил меня своими движениями. Тот сделал быстрое движение и велел мне
не разговаривать, а обращать полное внимание на то, что делает дон Хенаро.
Я повернулся, чтобы взглянуть на дона Хенаро, но того уже не было. Я
подумал, что он должно быть, уже спустился вниз. Несколько секунд я
ожидал, что он появится из-за кустов. Скала, на которой он стоял, была
любопытным образованием. Она более походила на огромную лестницу сбоку от
еще большей скальной стены. Я должно быть отвел глаза от него всего на
пару секунд. Если бы он забрался наверх, то я бы успел заметить его,
прежде чем он достиг верха каменной стены. А если он спустился вниз, то
его тоже можно было бы видеть с того места, где я сижу.
Я спросил дона Хуана о местонахождении дона Хенаро. Он ответил, что
тот все еще стоит на каменной лестнице. Насколько я мог судить, на ней
никого не было, но дон Хуан опять и опять утверждал, что дон Хенаро все
еще стоит на скале.
Казалось, он не шутил. Его глаза были твердыми и смотрели в упор.
Отрывистым тоном он сказал, что мои чувства находятся не на том проспекте,
чтобы видеть, что делает дон Хенаро. Он приказал мне оборвать внутренний
диалог. Я мгновение пытался это сделать и начал закрывать глаза. Дон Хуан
бросился ко мне и потряс за плечи. Он прошептал, чтобы я удерживал глаза
на каменной лестнице.
Я ощущал сонливость, и слова дона Хуана как бы доносились издалека.
Автоматически я взглянул на лестницу. Дон Хенаро опять был там. Это меня

не заинтересовало. Полубессознательно я отметил, что мне трудно дышать, но
прежде чем я смог подумать об этом, дон Хенаро прыгнул на землю. Этот
поступок тоже не возбудил моего интереса. Он подошел ко мне и помог мне
подняться, держа меня за руку. Дон Хуан поддерживал меня за другую руку.
Они зажали меня между собой.
Затем один только дон Хенаро помогал мне идти. Он прошептал мне на
ухо что-то, чего я не понял, и я внезапно ощутил, что он дернул мое тело
каким-то странным образом. Он ухватил меня так сказать за кожу моего
живота и затащил меня на лестницу или может быть на другую скалу. Я знал,
что какую-то секунду я был на скале. Я мог бы поклясться, что это каменная
скала. Однако картина была столь мимолетна, что я не мог оценить ее в
деталях. Затем я ощутил, что что-то во мне поднялось, и я полетел назад. Я
испытал особое чувство тревоги или, возможно, физического неудобства.
Следующее, что я понял - это что дон Хуан говорит мне. Я не мог его
понимать и сконцентрировал свое внимание на его губах. Ощущение, которое я
испытывал, было подобно сну. Я пытался разорвать изнутри обволакивающий
меня пленкоподобный экран, который охватывал меня целиком, в то время как
дон Хуан пытался разорвать его снаружи. Наконец я действительно лопнул, и
слова дона Хуана стали действительно слышны, а их значение предельно ясно.
Он командовал мне выйти на поверхность самому. Я отчаянно пытался
восстановить свою трезвость, но безуспешно. Совершенно автоматически я
удивлялся тому, что это так трудно. Я старался заговорить сам с собой.
Дон Хуан, казалось, осознавал мою трудность. Он просил меня приложить
больше усилий. Что-то мешало мне вступить в свой знакомый внутренний
диалог. Казалось, какая-то странная сила делала меня сонливым и
безучастным.
Я вновь боролся с ней до тех пор, пока не начал выдыхаться. Я слышал,
как дон Хуан говорит с мной. Мое тело невольно дернулось от напряжения. Я
чувствовал себя так, как будто я был схвачен и втянут в смертельную битву
с чем-то таким, что не давало мне дышать. У меня даже не было страха.
Скорее какая-то неконтролируемая ярость овладела мной. Моя ярость достигла
такой степени, что я рычал и визжал как животное. Затем мое тело было
охвачено. Я испытал потрясение, которое мгновенно остановило меня. Я опять
мог нормально дышать и сообразил тогда, что дон Хуан льет из своей фляги
воду мне на живот и на шею. Смачивая меня.
Он помог мне сесть. Дон Хенаро стоял на лестнице. Он позвал меня по
имени, а затем прыгнул на землю. Я увидел его падение на землю с высоты
около пятнадцати метров и испытал невыносимое ощущение в районе живота.
Такое же ощущение у меня бывало когда я падал во сне.
Дон Хенаро подошел ко мне и улыбаясь спросил, понравился ли мне его
прыжок. Я безуспешно пытался что-либо сказать. Он опять позвал меня по
имени.
- Карлитос! Следи за мной! - сказал он.
Он взмахнул руками в стороны четыре-пять раз, как бы набирая инерцию,
а затем прыгнул и исчез из виду, или я подумал, что он так сделал, или
может быть он сделал что-то еще, для чего у меня не было описания. Он был
в шести-пяти футах от меня, а затем исчез, как будто бы его втянула
какая-то неконтролируемая сила.
Я чувствовал себя утомленным и безучастным. У меня было ощущение
безразличия, и я не хотел ни думать, ни говорить сам с собой. Я чувствовал
не испуг, а необъяснимую печаль. Я хотел плакать. Дон Хуан несколько раз
ударил костяшками пальцев меня по голове и засмеялся, как если бы все, что
случилось, было бы шуткой. Затем он потребовал, чтобы я разговаривал сам с
собой. Потому что на этот раз внутренний диалог был отчаянно нужен. Я
слышал, как он приказывает мне: "разговаривай, разговаривай".
Я чувствовал невольные судороги в мышцах губ. Мой рот двигался без
единого звука. Я вспомнил, как дон Хенаро двигал своим ртом подобным же
образом, когда устраивал свою клоунаду и хотел бы сказать, также как хотел
сказать он: "мой рот не хочет разговаривать". Я попытался произнести
какие-нибудь слова, и мои губы болезненно искривились. Дон Хуан, казалось,
вот-вот свалится от смеха. Его радость была заразительна, и я также
засмеялся. Наконец он помог мне подняться. Я спросил его, собирается ли
дон Хенаро вернуться. Он сказал, что дон Хенаро достаточно общался со мной
сегодня.
- Ты почти добился этого, - сказал дон Хуан.
Мы сидели у огня у глиняного очага. Он настаивал на том, чтобы я
поел. Я не был ни голоден, ни утомлен. Необычная меланхолия охватила меня.
Я чувствовал себя оторванным от всех событий дня. Дон Хуан вручил мне мой
блокнот. Я сделал отчаянное усилие восстановить свое обычное состояние,
выдавив несколько замечаний. Мало-помалу я вернул себя назад в свой старый
паттерн. Казалось, покрывало было поднято. Внезапно я вновь оказался в
знакомом состоянии заинтересованности и ошеломленности.
- Хорошо, хорошо, - сказал дон Хуан, гладя меня по голове. - я тебе
рассказывал, что настоящим искусством воина является уравновешивать ужас и

<< Пред. стр. 151 (из 284) След. >>

Список литературы по разделу