<< Пред. стр. 176 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу
использовании растений, и поэтому я просил его быть моим информатором. Я
даже предложил платить ему за его время и его труды.
- Тебе следовало бы взять деньги, - сказал я. - таким образом мы оба
чувствовали себя бы лучше. Я мог бы тебя спрашивать обо всем, чего я хочу,
потому что ты бы работал на меня, и я бы платил тебе за это. Что ты
думаешь на этот счет?
Он взглянул на меня с возражением и издал отвратительный звук своим
ртом, заставив нижнюю губу и язык вибрировать с огромной силой при выходе.
- Вот что я думаю об этом, - сказал он и засмеялся истерически при
виде моего крайнего изумления, которое, по всей видимости, отразилось на
моем лице.
Мне было ясно, что он не тот человек, с которым я мог бы легко
справиться. Несмотря на свой возраст, он был энергичен и невероятно силен.
У меня ранее была идея, что, будучи таким старым, он мог бы быть идеальным
"информатором" для меня. Старики, как я всегда считал, бывают наилучшими
информаторами, поскольку они слишком слабы, чтобы делать что-либо еще,
кроме как говорить. Однако же дон Хуан не был жалким субъектом. Я
чувствовал, что он неуправляем и опасен. Друг, который нас свел, был прав.
Он был эксцентричным старым индейцем, и, хотя и не был большую часть
времени вне себя, как рассказывал мой друг, он был еще хуже, он был
сумасшедший. Я почувствовал опять ужасное сожаление и тревогу, которые я
испытывал раньше. Я уж думал, что преодолел это, и на самом деле у меня не
было никаких трудов совершенно уговорить себя, что я хочу навестить его
опять. Мне в голову проникла мысль, однако, что, может быть, я сам был
немножко сумасшедший, когда я решил, что мне нравится быть с ним. Его идея
о том, что мое чувство собственной важности являлось препятствием,
действительно сильно повлияло на меня. Но все это было явно только
интеллектуальным упражнением с моей стороны. Я ту же секунду, как только я
столкнулся с его странным поведением, я ощутил тревогу и захотел уехать.
Я сказал, что считаю, что мы настолько различны, что нет никакой
возможности для наших с ним отношений.
- Один из нас должен измениться, - сказал он, уставясь в землю. - и
ты знаешь, кто.
Он стал мурлыкать мексиканскую народную песню, а затем поднял голову
и взглянул на меня. Его глаза были яростными и горящими. Я хотел взглянуть
в сторону или закрыть глаза, но, к своему великому изумлению, я не мог
прервать его взгляда.
Он попросил меня рассказать ему, что я видел в его глазах. Я сказал,
что ничего не видел, но он настаивал, чтобы я выразил словами то, что его
глаза заставили меня почувствовать и вспомнить. Я старался дать ему
понять, что единственное, о чем мне его глаза напомнили, так это о моем
замешательстве. Что то, как он на меня смотрит, очень неудобно.
Он не отступал. Он по-прежнему пристально смотрел. Это не был прямо
угрожающий или злой взгляд. Это скорее был мистический неприятный
пристальный взгляд.
Он спросил меня, не напоминает ли он мне птицу.
- Птицу? - воскликнул я.
Он рассмеялся, как ребенок, и отвел свои глаза от меня.
- Да, - сказал он мне мягко. - птицу, очень необыкновенную птицу!
Он опять поймал меня взглядом и скомандовал мне вспоминать. Он сказал
мне с необыкновенным убеждением, что он "знает", что я уже видел такой
взгляд раньше.
В этот момент у меня было такое чувство, что старик провоцирует меня
вопреки всем моим честным желаниям каждый раз, как только он открывал рот.
Я опять взглянул на него с явным сопротивлением. Вместо того, чтобы
рассердиться, он начал смеяться. Он хлопал себя по ляжкам и завывал, как
если бы он объезжал дикую лошадь. Затем он опять стал серьезен и сказал
мне, что чрезвычайно важно, чтобы я перестал с ним бороться и вспомнил ту
необыкновенную птицу, о которой он мне говорит.
- Посмотри мне в глаза.
Его глаза были необыкновенно яростными. Они вызывали такое чувство,
которое действительно напомнило мне о чем-то, но я не был уверен, о чем
именно. Я секунду задержался на этом чувстве и затем внезапно понял. Это
была не форма его глаз и не форма его головы, но именно какая-то холодная
ярость в его взгляде - вот что напомнило мне взгляд глаз сокола. В тот
самый момент, когда я это понял, он смотрел на меня вскользь, и на секунду
у меня был полный хаос в мыслях. Я подумал, что я вижу очертания сокола
вместо очертаний дона Хуана. Картина была слишком мимолетной, и я был
слишком взволнованный, чтобы обратить на нее больше внимания.
Очень взволнованным тоном я рассказал ему, что я мог бы поклясться,
что видел очертания сокола в его лице. У него был еще один приступ смеха.
Я видел такой взгляд в глазах соколов. Я часто охотился за ними,
когда был мальчиком, и, по мнению дедушки, я был хорошим охотником. У него
была ферма лекгорнских кур, и соколы были угрозой его делам. Охота за ними
была не только настоящим, но еще и "правильным" делом. Вплоть до этого
момента я никогда не вспоминал ярости их глаз и о том, что эта яростность
преследовала меня в течение многих лет. Но это было так. Далеко в моем
прошлом, которое, как я думал, уже изгладилось в моей памяти.
- Я когда-то охотился на соколов.
- Я знаю, - заметил дон Хуан, как само собой разумеющееся. В его
голосе была такая уверенность, что я начал смеяться. Я подумал, что он
чудаковатый субъект. Он имел привычку говорить так, как если бы он
действительно знал, что я охотился на соколов. Я чувствовал крайнее
нерасположение к нему.
- Почему ты так рассердился? - спросил он тоном искреннего участия.
Я не знал, почему. Он стал испытывать меня очень необычным образом.
Он попросил меня опять смотреть на него и рассказать об "очень
необыкновенной птице", которую он мне напоминал. Я продолжал упорствовать
и из духа сопротивления сказал, что тут не о чем говорить. Затем я
почувствовал себя обязанным спросить его, почему он сказал, что он знает,
что я охотился на соколов. Вместо того, чтобы ответить мне, он опять стал
комментировать мое поведение. Он сказал, что я очень злой парень, и что
даже при падении шляпы у меня появляется пена у рта. Я запротестовал, что
это не так. У меня всегда была такая идея, что я очень уживчив и мирен. Я
сказал, что это его вина в том, что он вывел меня из себя своими
неожиданными словами и поступками.
- Но почему же гнев? - спросил он.
Я проанализировал свои чувства и реакции. Действительно, у меня не
было нужды гневаться на него.
Он опять стал настаивать на том, чтобы я смотрел в его глаза и
рассказал ему о "необыкновенном соколе". Он переменил слова. Раньше он
говорил "очень необыкновенная птица", теперь он стал говорить
"необыкновенный сокол". Перемена слов вызвала изменение в моем собственном
настроении. Я внезапно стал чувствовать печаль.
Он прищурил глаза, пока они не превратились в две щелки, и сказал
сверхдраматическим голосом, что он "видит" очень странного сокола. Он
повторил свое заявление три раза, как если бы он действительно видел его
прямо перед собой.
- Разве ты не помнишь его? - спросил он.
Я ничего подобного не помнил.
- Что же с этим соколом необыкновенного? - спросил я.
- Это ты должен сказать мне это, - заметил он.
Я настаивал на том, что я никаким способом не могу узнать, о чем он
говорит, поэтому я не могу рассказать ему ничего.
- Не борись со мной, - сказал он. - борись со своей вялостью и
вспомни.
Я серьезно пытался на секунду понять его. Мне не приходило в голову,
что я точно так же мог пытаться и вспомнить.
- Было время, когда ты видел множество птиц, - сказал он, как бы
настраивая меня.
Я сказал ему, что, когда я жил на ферме мальчиком, то я охотился и
убивал сотни птиц.
Он сказал, что если это так, то у меня не может быть никакой
трудности, чтобы вспомнить всех необыкновенных птиц, на которых я
охотился.
Он взглянул на меня с вопросом в глазах, как если бы он только что
дал мне последний ключ.
- Но я охотился очень на многих птиц, - сказал я. - поэтому я ничего
не могу вспомнить о них.
- Эта птица особенная, - заметил он шепотом. - эта птица - сокол.
- Я снова ушел в размышления над тем, на что он клонит. Что, он
дразнит меня? Или он это серьезно? После долгого перерыва он опять
попросил меня вспомнить. Я почувствовал, что бесполезно для меня прервать
его игру. Единственное, что я еще мог сделать, это участвовать в ней
вместе с ним.
- Ты говоришь о соколе, на которого я охотился? - спросил я.
- Да, - прошептал он с закрытыми глазами.
- Так это произошло, когда я был мальчиком?
- Да.
- Но ты говорил, что ты видишь сокола прямо перед собой сейчас.
- Вижу.
- Что ты пытаешься заставить меня сделать?
- Я пытаюсь заставить тебя вспомнить.
- Что? Бога ради!
- Сокол, быстрый как свет, - сказал он, глядя мне в глаза.
Я почувствовал, что у меня остановилось сердце.
- Теперь взгляни на меня, - сказал он.
Но я не взглянул. Я слышал его голос, как слабый звук, какое-то
ошеломляющее воспоминание захватило меня полностью.
Белый сокол!
Все началось со вспышки гнева моего дедушки, когда он подсчитывал
своих лекгорнских кур. Они исчезали странным и непонятным образом. Он
лично организовал и осуществлял тщательные вахты и после нескольких дней
неустанного наблюдения мы, наконец, увидели большую белую птицу, улетающую
с молодой лекгорнской курицей в когтях. Птица была быстрой и явно знала
свою дорогу. Она вылетела откуда-то из-за деревьев, схватила курицу и
улетела прочь через просвет между двумя ветвями. Это произошло так быстро,
что мой дед едва успел заметить это. Но я заметил, и я знал, что это был
действительно сокол. Мой дед сказал, что это, должно быть, альбинос.
Мы начали кампанию против сокола-альбиноса и дважды мне казалось, что
я попал в него. Он даже выронил свою жертву, но улетел. Он был слишком
быстрым для меня. Он был также слишком умен. Он уже больше никогда не
возвращался охотиться на ферму моего деда. Я бы забыл о нем, если бы мой
дед не подначивал меня охотиться за этой птицей. В течение двух месяцев я
преследовал сокола-альбиноса по всей долине, где я жил. Я изучил его
повадки, и я почти интуитивно находил пути его полета. Однако, его
скорость и внезапность появления всегда ставили меня в тупик. Я мог
хвастаться, что помешал ему обхватить его жертву, как это бывало каждый
раз, когда мы встречались, но убить его я никак не мог.
За все два месяца, пока я вел эту странную войну против
сокола-альбиноса, я лишь однажды был близко от него. Я преследовал его
весь день и устал. Я сел отдохнуть и заснул под высоким эвкалиптовым
деревом. Внезапный крик сокола разбудил меня. Я открыл глаза, не сделав
никакого другого движения, и увидел беловатую птицу, усевшуюся на самых
высоких ветвях эвкалипта. Это был сокол-альбинос. Охота окончилась. Это
должен был быть трудный выстрел. Я лежал на спине, а птица была повернута
ко мне спиной. Я использовал внезапный порыв ветра для того, чтобы
заглушить поднимание своего длинного ружья 22 калибра и прицеливания. Я
хотел подождать, пока птица повернется, или пока она начнет взлетать,
чтобы не промахнуться. Но птица-альбинос оставалась неподвижной. Для того,
чтобы лучше прицелиться, мне бы нужно было передвинуться на другое место,
а сокол был слишком быстрым, чтобы мне позволить это. Я думал, что лучше
всего мне будет подождать, что я и делал долгое бесконечное время.
Возможно, что на меня и повлияло, так это долгое ожидание, или, может, это
было одиночество того места, где я и птица находились. Я внезапно ощутил
озноб на спине, и как совершенно беспрецедентный поступок, я встал и ушел.
Я даже не оглянулся посмотреть - взлетела ли птица.
Я никогда не придавал никакого особого значения моему последнему
поступку с соколом-альбиносом, и, однако же, было ужасно странно, что я не
застрелил его. Я застрелил десятки соколов раньше. На той ферме, где я
вырос, охота за птицами или любыми другими животными была в порядке вещей.
Дон Хуан внимательно слушал, пока я ему рассказывал историю
сокола-альбиноса.
- Откуда ты узнал о соколе-альбиносе? - спросил я, закончив.
- Я видел его, - ответил он.
- Где?
- Прямо тут, перед тобой.
Я больше не был в настроении спорить.
- Что все это значит? - спросил я.
Он сказал, что белая птица, подобно этой, была знаком, и что не
стрелять в нее было единственно правильным поступком, который можно было
сделать.
- Твоя смерть дала тебе маленькое предупреждение, - сказал он
загадочным тоном. - она всегда приходит, как озноб.
- О чем ты говоришь? - спросил я нервно.
Он действительно расстроил мои нервы своим колдовским разговором.
- Ты многое знаешь о птицах, - сказал он. - многих из них ты убил. Ты
знаешь, как ждать. Ты терпеливо ждал часами. Я знаю это. Я вижу это.
Его слова вызвали у меня большое волнение. Я подумал о том, что
больше всего меня в нем раздражала его уверенность. Я не мог выносить его
догматической убежденности относительно моментов моей собственной жизни, в
которых я сам не был уверен. Я ушел в свое чувство отторжения, и я не
видел, как он склонился надо мной, пока он не прошептал мне что-то
буквально в самое ухо. Сначала я не понял, и он повторил это.
Он сказал, чтобы я осторожно повернулся и взглянул на булыжник слева
от меня. Он сказал, что там находится моя смерть, которая смотрит на меня,
и если я повернусь в тот момент, когда он даст мне сигнал, то я увижу ее.
Он сделал мне знак глазами. Я повернулся, и мне кажется, я увидел
мелькнувшее движение над булыжником. Озноб пробежал по моему телу, мышцы
живота непроизвольно сократились, и я испытал потрясение, спазмы. Через
секунду я восстановил равновесие и объяснил сам себе ощущение видения
мелькнувшей тени, как оптическую иллюзию, вызванную резким поворотом
головы.
- Смерть - это наш вечный компаньон, - сказал дон Хуан серьезным
тоном. - она всегда слева от нас на расстоянии вытянутой руки. Она
наблюдала за тобой тогда, когда ты следил за белым соколом. Она шепнула в
твое ухо, и ты почувствовал озноб так же, как ты почувствовал его сегодня.
Она всегда наблюдала за тобой, и она всегда будет наблюдать до того дня,
когда она тебя похлопает.
Он вытянул левую руку и слегка дотронулся до моего плеча и в то же
самое время издал глубокий щелкающий звук языком. Эффект был ужасающим.
Мне чуть не стало плохо.
- Ты тот мальчик, который преследовал дичь и терпеливо ожидал, как
смерть ждет. Ты хорошо знаешь, что смерть слева от нас, точно так же, как
ты был слева от белого сокола.
Его слова имели странную силу, которая погрузила меня в непреоборимый
ужас. Единственной моей защитой был порыв записывать все, что он говорит.
- Как может кто-либо чувствовать себя столь важным, когда мы знаем,
что смерть преследует нас, - спросил он.
У меня было чувство, что ответа от меня не требуется. Во всяком
случае, я не мог ничего сказать. Новое настроение овладело мной.
- Когда ты неспокоен, то следует повернуться налево и спросить совета
у своей смерти. Необъятное количество мелочей свалится с тебя, если твоя
смерть сделает тебе знак, или если ты заметишь отблеск ее, или если просто
у тебя появится чувство, что твой компаньон здесь и ждет тебя.
Он опять наклонился вперед и прошептал в мое ухо, что, если я
внезапно повернусь налево по его сигналу, то я вновь смогу увидеть свою
смерть на булыжнике.
Его глаза дали мне почти неуловимый сигнал, но я не осмелился
посмотреть.
Я сказал ему, что верю ему и что ему не стоит нажимать на этот вопрос
в дальнейшем, потому что я боюсь. У него был опять один из его приступов
раскатистого смеха.
Он заметил, что вопрос о нашей смерти никогда не поднимают достаточно
глубоко. Но я стал спорить, что для меня будет бессмысленным думать о моей
смерти, поскольку такие мысли принесут неудобство и страх.
- Ты полон всякой чуши! - воскликнул он. - смерть - это единственный
мудрый советчик, которого мы имеем. Когда бы ты ни почувствовал, как ты
это чувствуешь обычно, что все идет не так, как надо, и что ты вот-вот
пропадешь, повернись к своей смерти и спроси ее - так ли это? Твоя смерть
скажет тебе, что ты не прав, что в действительности ничего, кроме ее
прикосновения, не имеет значения. Твоя смерть скажет тебе: "я еще не
коснулась тебя".
Он качнул головой и, казалось, ожидал моего ответа. Но у меня его не
было. Мои мысли неслись наперегонки. Он нанес ужасающий удар моему
себялюбию. Мелочность того, чтобы быть недовольным им, была ужасающей в
свете моем смерти.
У меня было такое чувство, что он полностью осознает перемену моего
настроения. Он повернул поток в свою пользу. Он улыбнулся и начал
мурлыкать мексиканский мотив.
- Да, - сказал он мягко после долгой паузы. - один из нас здесь
должен измениться, и быстро. Один из нас здесь должен узнать, что смерть -
это охотник, и что она всегда находится слева от него. Один из нас здесь
должен спросить совета у смерти и бросить проклятую мелочность, которая
принадлежит людям, проживающим свои жизни так, как если бы смерть никогда
не тронула их.
Мы сидели молча более часа. Затем мы пошли опять. Мы блуждали среди
пустынного чапараля часами. Я не спрашивал его, была ли какая-либо причина
этому. Это не имело значения. Каким-то образом он заставил меня вновь
уловить старое чувство, что-то такое, что я давно совершенно забыл.
Спокойную радость от того, что просто движешься, не привязывая к этому
никакой интеллектуальной цели.
Я хотел бы, чтобы он дал мне уловить отблеск того, что я увидел на
булыжнике.
- Дай мне увидеть ту тень снова, - сказал я.
- Ты имеешь в виду свою смерть, не так ли? - ответил он с оттенком
иронии в голосе. Какое-то время я никак не мог сказать об этом.
- Да, - наконец, сказал я. - дай мне увидеть мою смерть еще раз.
- Не сейчас, - сказал он. - ты слишком цельный.
- Извини, я не расслышал.
Он начал смеяться, и по какой-то неизвестной причине его смех не был
больше раздражающим или мешающим, как он был раньше. Я не думаю, чтобы он
был другим, с точки зрения его высоты или его громкости, или его духа.
Новым элементом было мое настроение. В свете моей поджидающей смерти мои
страхи и мое раздражение были чепухой.
- Позволь мне тогда поговорить с растениями, - сказал я.
Он зарычал от смеха.
- Ты слишком хорош сейчас, - сказал он, все еще смеясь. - Ты
ударяешься из одной крайности в другую. Успокойся. Нет необходимости
<< Пред. стр. 176 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу