КАСТАНEДА КАРЛОС ФИЛОСОФИЯ СБОРНИК М 2000 1495 С 182

- Только и всего?
- Правильно. Перемена, о которой я говорю, никогда не происходит
постепенно. Она случается внезапно. А ты не готовишь себя к такому
внезапному действию, которое принесет перемену.
Я считал, что он говорит противоречие и объяснил ему, что если бы я
готовился к перемене, то я наверняка менялся бы постепенно.
- Ты не изменился совершенно, - сказал он. - вот почему ты веришь,
что ты меняешься мало-помалу. И, однако же, возможно, что ты сам удивишься
когда-нибудь, изменившись внезапно, без единого предупреждения. Я знаю,
что это так, и поэтому я не теряю своей заинтересованности в том, что
именно я хотел сказать. После секундной паузы дон Хуан продолжал объяснять
свою мысль.
- Возможно, мне следовало бы сказать иначе, - сказал он. - то, что я
рекомендовал тебе делать, заключается в том, чтобы ты заметил, что у нас
нет никакой уверенности относительно бесконечного течения наших жизней. Я
только что сказал, что изменение приходит внезапно и неожиданно. И точно
так же приходит смерть. Как ты думаешь, что мы можем поделать с этим?
Я решил, что он задает риторический вопрос, но он сделал бровями
знак, подталкивая меня к ответу.
- Жить так счастливо, как только возможно, - сказал я.
- Правильно, но знаешь ли ты кого-либо, кто живет счастливо?
Моим первым побуждением было сказать "да". Мне казалось, что я могу в
качестве примера привести целый ряд людей, которых я знал. Однако затем я
подумал, что такая моя попытка будет только пустой попыткой оправдать
себя.
- Нет, - сказал я, - я действительно не знаю.
- Я знаю, - сказал дон Хуан. - есть такие люди, которые очень
осторожны относительно природы своих поступков. Их счастье состоит в том,
чтобы действовать с полным знанием того, что у них нет времени, поэтому их
поступки имеют особую силу. В их поступках есть чувство...
Дон Хуан, казалось, потерял нужное слово. Он почесал виски и
улыбнулся. Затем он внезапно поднялся, как если бы наш разговор был
закончен. Я остановил его, чтобы он закончил то, о чем он говорил мне. Он
уселся и сложил губы бантиком.
- Поступки есть сила, - сказал он. - особенно тогда, когда человек
действует, зная, что эти поступки являются его последней битвой.
Существует особое всепоглощающее счастье в том, чтобы действовать с полным
сознанием того, что этот поступок вполне может быть твоим самым последним
поступком на земле. Я рекомендую, чтобы ты пересмотрел свою жизнь и
рассматривал свои поступки в этом свете.
Я не согласился с ним. Для меня счастье было в том, чтобы
предполагать, что имеется наследуемая непрерывность моих поступков и что я
смогу продолжать их совершать по желанию, совершать то, что я делаю в
данный момент, особенно если это мне нравится. Я сказал ему, что мое
несогласие было не просто банальностью, но оно проистекает из того
убеждения, что этот мир и я сам имеем определенную длительность.
Дона Хуана, казалось, забавляли мои попытки придать смысл моим
мыслям. Он смеялся, качал головой, почесывал волосы и, наконец, когда я
говорил об "определенной длительности", бросил на землю свою шляпу и
наступил на нее.
Я кончил тем, что рассмеялся над его клоунадой.
- У тебя нет времени, мой друг, - сказал он. - в этом несчастье
человеческих существ. Никто из нас не имеет достаточно времени. И твоя
длительность не имеет смысла в этом страшном волшебном мире.
- Твоя длительность лишь делает тебя боязливым, - сказал он. - твои
поступки не могут иметь того духа, той силы, той всеохватывающей силы
поступков, выполняемых человеком, который знает, что он сражается в своей
последней битве на земле. Иными словами твоя длительность не делает тебя
счастливым или могущественным.
Я признал, что боюсь думать о том, что я умру, и обвинил его в том,
что он вызывает огромное беспокойство во мне своим постоянным разговором о
смерти и заботой о ней.
- Но мы все умрем, - сказал он.
Он указал в направлении холмов вдали.
- Там есть нечто, что ожидает меня наверняка, и я присоединюсь к нему
также наверняка, но, может быть, ты другой, и смерть не ждет тебя совсем?
Он засмеялся над моим жестом отчаяния.
- Я не хочу думать об этом, дон Хуан.
- Почему?
- Это бессмысленно. Если она ждет меня, то почему я должен об этом
заботиться?
- Я не сказал, что ты должен об этом заботиться.
- Что же тогда я должен делать?
- Используй ее, сфокусируй свое внимание на связи между тобой и твоей
смертью. Без сожалений, без печали, без горевания. Сфокусируй свое
внимание на том факте, что у тебя нет времени, и пусть твои поступки текут
соответственно. Пусть каждый из твоих поступков будет твоей последней
битвой на земле. Только при таких условиях твои поступки будут иметь
законную силу. В этом случае сколько бы ты ни жил, они будут поступками
боязливого человека.
- Разве это так ужасно быть боязливым человеком?
- Нет. Это не так, если ты бессмертен. Но если ты собираешься
умереть, то у тебя нет времени для того, чтобы быть боязливым просто
потому, что твоя боязливость заставляет тебя хвататься за что-либо такое,
что существует только в твоих мыслях. Это убаюкивает тебя в то время, как
все вокруг спит. Но затем страшный и волшебный мир разинет на тебя свой
рот, как он откроет его на каждого из нас. И тогда ты поймешь, что твои
проверенные пути совсем не являются проверенными. Быть боязливым не дает
нам рассмотреть и использовать нашу судьбу, как судьбу людей.
- Но это неестественно - жить с постоянной мыслью о своей смерти, дон
Хуан.
- Наша смерть ждет, и вот этот самый поступок, который мы совершаем
сейчас, вполне может быть нашей последней битвой на земле, - ответил он
бесстрастным голосом. - я называю его битвой потому, что это сражение,
борьба. Большинство людей переходит от поступка к поступку без всякой
борьбы и без всякой мысли. Охотник, напротив, отмеряет каждый поступок. И,
поскольку он обладает глубоким знанием своей смерти, он совершает поступки
взвешено, как если бы каждый поступок был его последней битвой. Только
дурак не сможет заметить преимуществ охотника перед окружающими людьми.
Охотник оказывает своей последней битве должное уважение, и это
естественно, потому что его последний поступок на земле должен быть его
лучшим поступком. Это приятно. Это сглаживает грани его испуга.
- Ты прав, - согласился я. - это просто трудно принять.
- Это потребует у тебя многих лет, чтобы убедить себя, потом тебе
потребуется еще много лет, чтобы соответственно действовать. Я надеюсь
только на то, что у тебя осталось достаточно времени.
- Я пугаюсь, когда ты так говоришь, - сказал я.
Дон Хуан окинул меня взглядом с серьезным выражением на лице.
- Я уже говорил тебе, что это заколдованный мир, - сказал он. - силы,
которые руководят людьми, непредсказуемы, ужасны, и, однако, великолепны.
Тут есть на что посмотреть.
Он перестал говорить и опять посмотрел на меня. Он, казалось,
собирался что-то сказать мне, но передумал и улыбнулся.
- Разве есть что-либо, что руководит нами? - спросил я.
Разумеется, есть силы, которые ведут нас.
- Можешь ты описать их?
- Нет, не могу, разве что назвать их силами, духами, ветрами или чем
угодно вроде этого.
Я хотел допрашивать его дальше, но прежде, чем я смог спросить его
что-либо еще, он поднялся. Я смотрел на него ошеломленный. Он встал одним
движением, его тело просто дернулось, а он уже был на ногах.
Я все еще размышлял над тем, какая необычайная ловкость нужна для
того, чтобы двигаться с таком скоростью, когда он сказал мне сухим тоном
команды, чтобы я выследил кролика, поймал его, убил и поджарил мясо до
захода солнца.
Он взглянул на небо и сказал, что времени у меня достаточно.
Я автоматически принялся за дело, так как я это делал уже много раз.
Дон Хуан шел рядом со мной и следил за моими движениями пристальным
взглядом. Я был очень спокоен, двигался осторожно, и у меня совсем не было
никаких трудностей в том, чтобы поймать кролика-самца.
- Теперь убей его, - сказал сухо дон Хуан.
Я потянулся в ловушку, чтобы ухватиться за кролика. Я взял его за уши
и тащил его наружу, когда внезапное ощущение ужаса охватило меня. Впервые,
как дон Хуан начал учить меня охотиться, я подумал о том, что он никогда
не учил меня, как убивать дичь. За много раз, когда мы ходили по пустыне,
сам он убил только одного кролика, двух куропаток и одну гремучую змею.
Я уронил кролика обратно и взглянул на дона Хуана.
- Я не могу убить его, - сказал я.
- Почему?
- Я никогда этого не делал.
- Но ты убил сотни птиц и других животных.
- Из ружья, а не голыми руками.
- Но какая разница? Время кролика истекло.
Тон дона Хуана шокировал меня. Он был таким авторитетным, таким
знающим, что не оставлял у меня в уме никаких сомнений относительно того,
что время кролика истекло.
- Убей его! - скомандовал он с жестким взглядом в глазах.
Я не могу.
Он закричал на меня, что кролик должен умереть. Он сказал, что его
блуждание по прекрасной пустыне пришло к концу, мне нечего упрямиться,
потому что сила или дух, который ведет кроликов, подвел именно этого к
моей ловушке как раз перед заходом солнца.
Целый ряд смущенных мыслей и чувств охватили меня, как если бы все
эти чувства только меня и ждали. Я почувствовал с предельной ясностью
трагедию кролика, который вынужден был попасть в мою ловушку. Через
какие-то секунды мой ум перешагнул через критические моменты моей
собственной жизни. Много раз я сам был кроликом.
Я взглянул на него, и он взглянул на меня. Кролик прижался к задней
стенке клетки. Он почти свернулся, очень спокойный и неподвижный. Мы
обменялись странными взглядами и этот взгляд, который я воспринял, как
молчаливое отчаяние, вызвал полную идентификацию с моей собственной
участью.
- Черт с ним, - сказал я громко. - я никого не хочу убивать. Этот
кролик пойдет на свободу.
Сильная эмоция заставила меня задрожать. Мои руки тряслись, когда я
пытался схватить кролика за уши. Он двигался быстро, и я промахнулся. Я
снова попытался и еще раз промахнулся. Меня охватило отчаяние. Я
почувствовал приступ тошноты и быстро пнул клетку для того, чтобы сломать
ее и выпустить кролика на свободу. Клетка неожиданно оказалась крепкой и
не сломалась так, как я ожидал. Мое отчаяние выросло до невыносимого
чувства нетерпения. Используя всю свою силу, я пнул в край клетки правой
ногой. Палки громко сломались. Я вытащил кролика наружу. Я испытал момент
облегчения, который в следующий момент разбился на мелкие кусочки. Кролик
вяло висел у меня в руке. Он был мертв.
Я не знал, что делать. Я был занят попытками додуматься, почему же он
умер. Я повернулся к дону Хуану. Он смотрел на меня. Чувство ужаса ознобом
прошло по моему телу. Я уселся рядом с какими-то камнями. У меня страшно
болела голова. Дон Хуан положил мне на голову руку и прошептал мне на ухо,
что я должен ободрать кролика и поджарить его, прежде чем не кончатся
сумерки.
Меня поташнивало. Он очень терпеливо разговаривал со мной, как будто
разговаривал с ребенком. Он сказал мне, что те силы, которые ведут людей
или животных, привели именно этого кролика ко мне, точно так же, как они
приведут меня к моей собственной смерти. Он сказал, что смерть кролика
была подарком мне совершенно так же, как моя смерть будет подарком
чему-нибудь или кому-нибудь еще.
У меня кружилась голова. Простейшие события этого дня сокрушили меня.
Я старался думать, что это всего лишь кролик. И, однако же, я никак не мог
стряхнуть с себя то отождествление, которое я имел с ним.
Дон Хуан сказал, что мне нужно съесть немного его мяса, хотя бы
только кусочек для того, чтобы придать ценность моей находке.
- Я не могу этого сделать, - запротестовал я пассивно.
- Мы мусор в руках этих сил, - бросил он мне, - поэтому останови свою
собственную важность и используй подарок должным образом.
Я поднял кролика. Он был теплым.
Дон Хуан наклонился и прошептал мне на ухо:
- Твоя ловушка была его последней битвой на земле. Я говорил тебе,
что у него уже больше не было времени, чтобы прыгать по прекрасной
пустыне.

10. СТАТЬ ДОСТУПНЫМ СИЛЕ

Четверг, 17 августа 1961 года.
Как только я вылез из машины, я пожаловался дону Хуану, что плохо
себя чувствую.
- Садись, садись, - сказал он мне мягко и почти за руку подвел меня к
своему порогу. Он улыбнулся и похлопал меня по спине.
За две недели до того, 4 августа, дон Хуан, как он говорил, переменил
свою тактику со мной и позволил мне съесть несколько батончиков пейота. Во
время моего последнего галлюцинаторного опыта я играл с собакой, которая
жила в том доме, где проходила пейотная сессия. Дон Хуан истолковал мои
взаимодействия с собакой, как совершенно особенное событие. Он утверждал,
что в момент силы, вроде того, в котором я тогда жил, мир обычных
поступков не существует, и ничего не может быть принято наверняка. Что
собака была не собакой, а воплощением мескалито, силы или духа
содержащегося в пейоте.
Последующие эффекты опыта были в общем смысле усталостью и
меланхолией, а также исключительно живыми снами и кошмарами.
- Где твои письменные принадлежности? - спросил дон Хуан, когда я
уселся на порог.
Я оставил свои записные книжки в машине. Дон Хуан вернулся к машине
и, осторожно вытащив мой портфель, принес и положил его рядом со мной. Он
спросил, ношу ли я обычно свой портфель, когда я хожу. Я сказал, что да.
- Это безумие, - сказал он. - я сказал тебе, чтобы ты ничего не носил
в руках, когда идешь. Заведи рюкзак.
Я засмеялся. Мысль о том, чтобы носить свои заметки в рюкзаке, была
смешной. Я сказал ему, что обычно я ношу костюм, и рюкзак поверх костюма с
жилетом будет слишком необычным зрелищем.
- Одевай свой пиджак поверх рюкзака, - сказал он. - пусть лучше люди
думают, что ты горбат, чем калечить свое тело, таская все это.
Он сказал, чтобы я вытащил свою записную книжку и записывал.
Казалось, он делал сознательное усилие к тому, чтобы успокоить меня.
Я опять пожаловался, что чувствую физическое неудобство и странные
ощущения несчастности.
Дон Хуан засмеялся и сказал:
- Ты начинаешь учиться.

Затем у нас был очень долгий разговор. Он сказал, что мескалито,
позволив мне играть с ним, указал на меня, как на "избранного" человека. И
что, хотя он был ошеломлен этим знаком, поскольку я не был индейцем, он
собирается, тем не менее, передать мне некое секретное знание. Он сказал,
что он сам имел "бенефактора", который научил его тому, как стать
"человеком знания".
Я почувствовал, что должно случиться что-то ужасное. Откровение, что
я был его избранным человеком плюс совершенно прямая чуждость его жизни и
тот разрушительный эффект, который пейот имел на меня, создали состояние
невыносимого сопротивления и нерешительности. Однако, дон Хуан не обратил
внимания на мои чувства и порекомендовал, чтобы я думал только о том чуде,
что мескалито играл со мной.
- Ни о чем больше не думай, - сказал он. - все остальное придет само.
Он поднялся и мягко погладил меня по голове, а затем сказал очень
тихим голосом:
- Я собираюсь учить тебя тому, как быть воином. Точно так же, как я
учил тебя охотиться. Однако, я должен предупредить тебя, что изучение
того, как охотиться, не сделало тебя охотником, точно так же, как
изучение, как стать воином, не сделает тебя им.
Я испытал чувство замешательства, физического неудобства, которое
граничило с нетерпением. Я пожаловался на слишком живые сновидения и
ночные кошмары. Он, казалось, минуту раздумывал, а затем снова сел.
- Это заколдованные сновидения, - сказал я.
- У тебя всегда были заколдованные сновидения, - бросил он в ответ.
- Говорю тебе, что на этот раз они действительно более колдовские,
чем я когда-либо видел.
- Не заботься о том, это просто сны. Точно так же, как сны любого
обычного спящего, они не имеют силы. Поэтому, что пользы заботиться о них
или говорить о них.
- Они заботят меня, дон Хуан. Разве нет чего-нибудь такого, что бы я
мо г сделать, что остановить их?
Ничего. Дай им пройти, - сказал он. - теперь пришло время стать
доступным силе, и ты начнешь с того, что ухватишься за с н о в и д е н и я
.
Тон его голоса, когда он сказал "сновидения", заставил меня думать,
что он использует это слово каким-то особым манером. Я раздумывал над тем,
какой вопрос ему следует задать, когда он вдруг начал говорить.
- Я никогда не рассказывал тебе о видении снов. Потому что до сих пор
я был озабочен лишь тем, чтобы научить тебя, как стать охотником, - сказал
он. - охотнику нет дела до манипуляции с силой, поэтому его сны, это
просто сны. Они могут глубоко затрагивать, но остаются только снами, а не
сновидением.
Воин, с другой стороны, ищет силу, и одна из широких дорог к силе
есть сновидение. Можно сказать, что это различие между охотником и воином
состоит в том, что воин находится на своем пути к силе в то время, как
охотник ничего о ней не знает или почти ничего.
Решение относительно того, кто может быть воином, а кто может быть
только охотником - не наше. Это решение находится в царстве сил, которые
руководят людьми. Вот почему твоя игра с мескалито была таким важным
знаком. Эти силы привели тебя ко мне. Они привели тебя на ту автобусную
станцию, помнишь? Какой-то клоун подвел тебя ко мне. Отличный знак -
клоун, указывающий на тебя. Поэтому я учил тебя, как быть охотником. А
затем еще один отличный знак - сам мескалито, играющий с тобой. Понимаешь,
о чем я говорю.
Его колдовская логика подавляла. Его слова создавали зрелище меня,
поддающегося чему-то страшному и неизвестному. Чему-то такому, чего я не
добивался и о существовании чего не подозревал даже в самых диких
фантазиях.
- Что ты полагаешь, мне следует делать.
Стать доступным силе. Уцепиться за свои сны, - ответил он. - ты
называешь их сны, потому что у тебя нет силы. Воин, будучи человеком,

<< Пред. стр. 182 (из 284) След. >>

Список литературы по разделу