КАСТАНEДА КАРЛОС ФИЛОСОФИЯ СБОРНИК М 2000 1495 С 244

был четвертый цикл. Дон Хуан просто наблюдал за моими действиями. Он
напоминал мне, что надо наблюдать время, понаблюдать и собраться с мыслями
прежде, чем сорвать любое из растений.
Как только все нужные растения были собраны и приготовлены для
хранения, он стал подталкивать меня вновь встретиться с дымком.

31 декабря 1964 года.
- Теперь, когда ты знаешь немного чуточку больще о "траве дьявола" и
дымке, ты можешь более ясно сказать, который из двух тебе нравится больше,
- сказал дон Хуан.
- Дымок действительно пугает меня, дон Хуан. Я не знаю точно, почему,
но у меня нет к нему хороших чувств.
- Ты любишь лесть, а "трава дьявола" льстит тебе. Как женщина она
дает тебе ощущать приятное. Дымок, с другой стороны, самая благородная
сила. У него чистейшее сердце. Он не завлекает мужчин и не делает их
пленниками, точно так же он свободен и от любви и от ненависти. Все, что
он требует, так это силы (здесь слово "сила" в том смысле, в каком мы его
обычно понимаем, тогда же, когда дон Хуан говорит о силе, которую
получаешь от о_л_л_и и т.п., он употребляет слово, которое переводится,
как сила, мощь, энергия).
- "Трава дьявола" так же требует силы, но другого сорта. Она ближе к
той силе, которая нужна, чтобы быть активным, потентным с женщинами. С

другой стороны, сила, требуемая дымком, это сила сердца. Ты не имеешь ее.
Но и у очень немногих людей она есть. Вот почему я побольше рекомендую
тебе узнать о дымке. Он укрепляет сердце. Он не похож на "траву дьявола",
полную страстей, ревности и насилий. Дымок постоянен. С ним тебе не надо
беспокоиться, что ты по ходу дела что-нибудь позабудешь.

27 января 1965 года.
19 января я опять курил галлюциногенную смесь. Я сказал дону Хуану,
что чувствую себя очень нерасположенным к дымку и что я боюсь его. Он
сказал, мне нужно еще раз попробовать его, чтобы оценить по
справедливости.
Мы вошли в его комнату. Было почти два часа. Он вынул свою трубку. Я
принес угли, затем мы сели лицом друг к другу. Он сказал, что собирается
согреть трубку и разбудить ее, и что если я буду внимательно следить, то
увижу, как она засветится. Он поднес три или четыре раза трубку к губам и
потянул через нее воздух. Он нежно тер ее. Внезапно, он почти неуловимо
кивнул мне смотреть на пробуждение трубки. Я посмотрел, но не мог увидеть
этого.
Он вручил трубку мне. Я наполнил чашечку своей собственной смесью, и
затем взял горящий уголек щипцами, которые я сделал из деревянной вешалки
и приберегал специально для такого случая. Дон Хуан взглянул на щипцы и
начал смеяться. Я секунду помешкал, и уголек пригорел к щипцам. Я побоялся
стучать щипцами о трубку, и мне пришлось плюнуть на него, чтобы снять с
щипцов.
Дон Хуан отвернул голову и закрыл лицо руками. Его тело сотрясалось.
На секунду я думал, что он плачет, но он беззвучно смеялся.
Действие на долгое время было прервано, затем он взял уголек сам,
положил его в трубку и велел мне курить. Требовалось значительное усилие,
чтобы прососать воздух сквозь смесь. Она казалась мне компактной. После
первой попытки я почувствовал, что засосал к себе в рот мелкий порошок. Он
тотчас вызвал у меня во рту онемение. Я видел горение в трубке, но совсем
не чувствовал дыма, так, как чувствуешь дым сигареты. Однако, я ощущал,
что вдыхаю что-то, что сначала наполнило мне легкие, а затем ринулось
вниз, заполняя все остальное мое тело. Я насчитал двадцать затяжек, а
затем счет уже не имел значения. Я начал потеть. Дон Хуан смотрел на меня
пристально и сказал, чтобы я не боялся и чтобы делал все так, как он
говорил. Я попытался сказать "хорошо", но вместо этого издал утробный
завывающий звук. Он продолжал звучать и после того, как я закрыл рот. Звук
ошеломил дона Хуана и вызвал у него еще один приступ смеха. Я хотел
крикнуть "да", но не мог двинуться.
Дон Хуан мягко разжал мои руки и забрал трубку. Я ждал, что он
поможет мне лечь, но он этого не сделал. Он просто непрерывно смотрел на
меня. Внезапно я увидел, что комната крутнулась, и я уже смотрел на дона
Хуана из положения "лежа на боку". С этого момента мои видения стали
странно расплывчатыми, как во сне. Я могу смутно припомнить, что дон Хуан
много говорил мне, пока я был бездвижным.
Я не испытал ни страха, ни неудовольствия в течение этого состояния,
и я не был болен при пробуждении на следующий день. Единственной необычной
вещью было то, что я не мог ясно думать в течение некоторого времени после
пробуждения. Затем постепенно, за 4-5 часов я стал самим собой.

20 января 1965 года.
Дон Хуан не говорил со мной о моих впечатлениях и не просил меня
рассказать ему их. Единственным его замечанием было то, что я слишком
быстро заснул.
- Единственный способ не заснуть - это стать птицей или зайцем, или
чем-либо в этом роде, - сказал он.
- Как ты это делаешь, дон Хуан?
- Именно этому я и учу тебя. Ты помнишь, что я сказал тебе вчера,
когда ты был без своего тела?
- Я не могу ясно припомнить.
- Я ворона. Я учу тебя, как стать вороной. Когда ты научишься этому,
ты будешь оставаться бодрствующим и будешь свободно двигаться. Иначе ты
всегда будешь приклеен к земле, где ты упал.

7 февраля 1965 года.
Моя вторая попытка с дымком имела место около полудня, 31 января. Я
проснулся на следующий день в начале вечера. Я имел ощущение
необыкновенной силы памяти по отношению ко всему, что дон Хуан сказал мне
в первом опыте. Его слова были впечатаны в мозг.
Я продолжал слышать их с необыкновенной ясностью и постоянством. В
течение этого опыта другой факт стал для меня очевиден: все мое тело
онемело после того, как я начал глотать мелкий порошок, который попадал
мне в рот каждый раз, когдя я затягивался. Таким образом, я не только
вдыхал дым, но также поедал и смесь.
Я попытался передать свои ощущения дону Хуану, он сказал мне, что я
ничего важного не сделал. Я заметил, что могу вспомнить все, что
произошло, но он не хотел об этом слушать. Каждое воспоминание было точным
и безошибочным. Процедура курения была точно такой же, как и при
предыдущей попытке. Казалось, что оба опыта полностью совпадают, и я могу
начать свой пересказ с того места, где первый эксперимент закончился. Я
ясно помню, что после того, как я упал на землю на бок, я был полностью
лишен чувств и мыслей.
И однако же моя ясность в голове ни в чем не была ущемлена. Я помню,
что последней мыслью, которую я подумал, когда комната перевернулась в
вертикальном плане, была: "я, должно быть, треснулся головой о пол, и все
же я не чувствую никакой боли".
Начиная с этого момента, я мог только слышать и видеть. Я мог
повторить каждое слово, которое мне сказал дон Хуан. Я следовал каждому из
его указаний.

Воскресенье, 28 марта 1965 года.
Во вторник, 18 марта, я вновь курил галлюциногенную смесь.
Первоначальная процедура была отличной в мелких деталях. Мне нужно было
вновь наполнить чашечку трубки один раз. После того, как я закончил первую
трубку, дон Хуан указал мне, чтоб я очистил трубку, но он положил в нее
смесь сам, потому что у меня отсутствовала мускульная координация. Очень
большое усилие потребовалось, чтобы двигать руками. В моем мешочке было
еще достаточно смеси, чтобы еще раз наполнить трубку. Дон Хуан посмотрел
на мешочек и сказал, что это была моя последняя попытка с дымком вплоть до
следующего года, потому что я использовал все свои запасы. Он вывернул
мешочек наизнанку и вытряхнул пыль на блюдо, на котором были угли. Она
сгорела оранжевым пламенем, как если бы он положил лист прозрачного
материала на угли. Лист вспыхнул пламенем, а затем рассыпался на сложный
рисунок линий. Что-то зигзагом пролетело внутри этих линий на высокой
скорости. Дон Хуан велел мне смотреть на движение линий. Я увидел что-то
выглядевшее наподобие небольшого шарика, катавшегося туда-сюда по
светящейся зоне. Он наклонился, сунул руку в это сияние, вынул шарик и
положил его в чашечку трубки. Он велел мне затянуться. У меня было ясное
ощущение, что он положил небольшой шарик в трубку для того, чтобы я смог
вдохнуть его. В один момент комната потеряла свое горизонтальное
положение, я почувствовал глубокую скованность и чувство тяжести. Когда я
проснулся, я лежал на спине на дне мелкого арыка, погруженный в воду до
подбородка. Кто-то поддерживал мою голову. Это был дон Хуан. Первой моей
мыслью было то, что вода в арыке имеет необыкновенное качество. Она была
холодной и тяжелой. Она легко накатывалась на меня, и мои мысли ощущались
с каждым движением, которое она делала. Сначала вода имела ярко-зеленый
отблеск или флюоресценцию, которая вскоре растворилась, оставив лишь поток
обычной воды. Я спросил у дона Хуана о времени дня. Он сказал, что это
раннее утро. Через некоторое время я полностью проснулся и вылез из воды.
- Ты должен рассказать мне все, что видел, - сказал мне дон Хуан
когда мы пришли в его дом.
Он также сказал, что он пытался вернуть меня назад в течение трех
дней, и ему пришлось употребить на это много усилий. Я сделал
многочисленные попытки, чтобы описать ему то, что я видел, но я не мог
сконцентрироваться. Позднее, в начале вечера, я почувствовал, что я готов
говорить с доном Хуаном, и я начал рассказывать ему все, что я запомнил с
того времени, как я упал на бок. Но он не хотел слушать об этом. Он
сказал, что единственная интересная связь была в том, что я видел и делал
после того, как он бросил меня в воздух и улетел. Все, что я мог
вспомнить, это была серия похожих на сон картин или сцен. Они не имели
последовательного порядка. У меня было впечатление, что каждая из них была
подобна отдельному пузырьку, вплывающему в фокус и затем уходящему прочь.
Это были, однако, не просто сцены, на которые было бы просто смотреть. Я
был внутри их. Я был частью их. Когда я пытался вспомнить их сначала, у
меня было ощущение, что они были с пустыми смутными размазанными
вспышками, но когда я подумал о них, то я вспомнил, что каждая из них была
исключительно ясной, хотя полностью несвязной с обычным видением, отсюда
ощущение пустоты. Картин было несколько, и они были очень просты. Как
только дон Хуан упомянул, что он бросил меня в воздух, я получил слабое
воспоминание об абсолютно ясной сцене, в которой я глядел прямо на него с
некоторого расстояния. Я глядел только на его лицо. Оно было монументально
по своим размерам. Оно было плоское и имело интенсивное свечение. Его
волосы были желтоватыми, и они двигались. Каждая часть его лица двигалась
сама по себе, отбрасывая своего рода желтоватый свет. Следующая картина
была, в которой дон Хуан, фактически, подбросил меня вверх, или швырнул
меня в прямом направлении. Я помню, что я распластал свои крылья и
полетел. Я чувствовал себя одиноким, проносясь сквозь воздух, болезненно
двигаясь вперед и вверх. Это было больше похоже на ходьбу, чем на полет.
Это утомляло мое тело. Там не было ощущения свободного парения. Затем я
вспомнил тот момент, в который я был бездвижен, глядя на массу острых
темных краев, выдыхающихся в районе, который имел смутный больной свет.
Затем я увидел поле с бесконечным разнообразием огней. Огни двигались и
мелькали и изменяли свечение. Они были почти как цвета. Их интенсивность
манила меня.
В следующий момент почти прямо перед моими глазами был объект. Это
был толстый заостренный объект. Он имел явно розоватое свечение. Я ощутил
внезапно дрожь где-то в своем теле и увидел многочисленные похожие розовые
формы, приближающиеся ко мне. Все они двигались на меня. Я отпрыгнул в
сторону.
В следующую сцену, которую я помню, были три серебристые птицы. Они
отбрасывали сияющий металлический свет, почти похожий на отсвет
нержавеющей стали, но интенсивный и двигающийся, и живой. Мне нравились
они, и я полетел вместе с ними. Дон Хуан не делал никаких замечаний по
поводу моего рассказа.

23 марта 1965 года.
Следующий разговор имел место на следующий день после рассказа о моем
опыте. Дон Хуан сказал:
- Немногое требуется, чтобы стать вороной. Ты сделал это и теперь ты
всегда будешь ею.
- Что случилось после того, как я стал вороной, дон Хуан? Я летал в
течение трех дней?
- Нет. Ты вернулся домой с заходом солнца, как я и сказал тебе
сделать.
- Но как я вернулся?
- Ты был очень усталым и заснул. Это все.
- Я имею в виду, что я прилетел обратно?
- Я уже сказал тебе, ты послущался меня и вернулся назад в дом. Но не
занимайся этим делом. Это неважно.
- Но что же тогда важно?
- Во всем твоем путешествии была только одна вещь очень большой
ценности - серебристые птицы.
- Что же было такого особенного в них? Это были просто птицы.
- Не просто птицы. Это были вороны.
- Они были что, белые вороны, дон Хуан?
- Черные перья ворон в действительности серебристые. Вороны сияют так
интенсивно, что их не беспокоят другие птицы.
- Но почему их перья выглядят серебристыми?
- Потому что ты смотрел, как ворона смотрит. Ты видел, как ворона
видит. Птица, которая выглядит темной для нас, выглядит белой для вороны.
Белые голуби, например, розовые или голубые для вороны, морские чайки -
желтые. Теперь попытайся вспомнить, как ты присоединился к ним.
Я подумал об этом, но птицы были смутными несвязными изображениями,
которое не имело продолжений. Я сказал ему, что я могу вспомнить только,
что я чувствовал, что я летел вместе с ними. Он спросил, присоединился ли
я к ним в воздухе или на земле. Но я, пожалуй, не мог ответить на это. Он
почти рассердился на меня. Он требовал, чтобы я подумал об этом. Он
сказал:
- Все это не будет стоить и гроша. Это будет лишь сумасшедший сон,
если ты не вспомнишь точно. - я всячески старался вспомнить, но не мог.
Сегодня я подумал о другой картине в моем сне. О серебряных птицах. Я
вспомнил, что я видел темную массу с миллиардами дырочек, как от булавок,
фактически эта масса была набором малньких дырочек. Я не знаю, почему я
думал, что она мягкая. Когда я смотрел на нее, то три птицы летели прямо
на меня. Одна из них издала звук, затем все три были уже рядом со мной на
земле. Я описал эту картину дону Хуану. Он спросил меня, из какого
направления прилетели птицы. Я сказал, что я, пожалуй, не смогу определить
этого. Он стал очень нетерпелив и обвинял меня в негибкости мышления. Он
сказал, что я очень хорошо могу вспомнить, если я попытаюсь. И что я боюсь
немножко расслабиться. Он сказал, что я думаю в терминах людей и ворон,
что в то время я был не человеком и не вороной, в то время, которое я
хотел вспомнить. Он просил меня вспомнить, что вороны сказали мне. Я
пытался подумать об этом, но мои мысли играли с массой других вещей вместо
этого. Я не мог сконцентрироваться.

Воскреченье, 4 апреля 1965 года.
Сегодня я проехал большое расстояние. Уже совсем стемнело прежде, чем
я подъехал к дому дона Хуана. Я думал о воронах, когда внезапно странная
мысль пришла мне в голову. Это было похоже на чувство или на впечатление,
чем на мысль. Птица, которая издала звук, сказала, что они пришли с севера
и идут на юг, и когда мы встретимся вновь, они будут идти тем же путем. Я
сказал дону Хуану, что я придумал или может быть, вспомнил. Он сказал:
- Не думай о том, вспомнил ты это или же выдумал. Такие мысли
подходят лишь к людям. Они не подходят воронам, особенно тем, которых ты
видел. Потому что они эмиссары твоей судьбы. Ты уже ворона. Ты никогда не
изменишь этого. С этого времени и далее вороны будут говорить тебе своим
полетом о каждом повороте твоей судьбы. В каком направлении ты полетел с
ними?
- Я не мог знать этого, дон Хуан.
- Если ты подумаешь правильно, то ты вспомнишь. Сядь на пол и покажи
мне направление, в котором ты был, когда птицы прилетели к тебе. Закрой
глаза и начерти на полу линию.
Я последовал его предложению и определил точку.
- Не открывай глаз, - продолжал он, - в каком направлении все вы
полетели по отношению к этой точке?
Я сделал другую отметку на полу. Взяв эти ориентации, как отправную
точку, дон Хуан истолковал различные направления полета, которые вороны
могли бы наблюдать, чтобы предсказать мое личное будущее или судьбу. Он
установил четыре точки компаса, как оси полета ворон. Я спросил его,
всегда ли вороны следуют кардинальным точкам, чтобы предсказать судьбу
человека. Он сказал, что ориентация была для меня одного. Абсолютно все,
что вороны делали при моей встрече с ними, имело чрезвычайную важность. Он
настаивал на том, чтобы я вспомнил каждую деталь, поскольку послание или
же характер эмиссаров был индивидуальным, персональным делом.
Была еще одна вещь, которую, он настаивал, чтобы я вспомнил. Это было
время дня, когда эмиссары покинули меня. Он попросил меня подумать о
направлении света вокруг меня между временем, когда я начал летать и тем
временем, когда серебряные птицы полетели со мной. Когда я впервые имел
ощущение болезненного света, было темно, но когда я увидел птиц, было все
красноватым, светлокрасным или, пожалуй, оранжевым. Он сказал:
- Это означает, что это была вторая половина дня. Солнце еще не село.
Когда оно полностью сядет, и полностью стемнеет, ворона ослеплена
белизной, а не чернотой, как мы ночью. Это указание времени помещает твоих
последних эмиссаров в конец дня. Они позовут тебя, и когда они пролетят
над твоей головой, они будут серебристо-белыми. Ты увидишь их блестящими
на небе. И это будет означать, что твое время пришло. Это будет означать,
что ты умрешь и сам станешь вороной.
- А что, если я увижу их утром?
- Ты не увидишь их утром.
- Но вороны летают каждый день.
- Не твои эмиссары, дурень.
- А как насчет твоих эмиссаров, дон Хуан?
- Мои придут утром. Их будет трое. Мой бенефактор говорил мне, что
можно криком отогнать их, превратить их в черных, если не хочешь умирать.
Но теперь я знаю, что этого делать нельзя. Мой бенефактор был одарен в
смысле крика, и в смысле всего, что относится к "траве дьявола". Я знаю,
что дымок другой потому, что он не имеет страсти. Он честен. Когда твои
серебряные эмиссары придут за тобой, то нет нужды кричать на них, - просто
лети вместе с ними, как ты уже сделал. После того, как они возьмут тебя с
собой, они изменят направление, и их будет четверо, улетевших прочь.

Суббота, 10 апреля 1965 года.
Я испытывал короткие всплески несвязаности, мелких состояний
необычной реальности. Один элемент галлюциногенного опыта с грибыми вновь
и вновь возвращался мне на ум. Это мягкая темная масса булавочных
отверстий. Я продолжал визуализировать их как масляный пузырь, который

<< Пред. стр. 244 (из 284) След. >>

Список литературы по разделу