<< Пред.           стр. 3 (из 4)           След. >>

Список литературы по разделу

 Намного более прозаичным образом можем установить и мы, что в словах определенного значения отдельные звуки встречаются чаще, чем обычно. Например, звук "и" в словах с уменьшительным значением: "kis, kicsi, pici" (малый, маленький, крошечный - венг.), русское "мизинец", "little, itsy-bitsy, teeny-weeny" (маленький, крошечный, малюсенький - англ.), "minime" (очень маленький - фр.), "piccolino" (маленький - итал.), "chiquito" (маленький - исп.). А слова, обозначающие "грохотанье грома" (dorges-венг.; Donner-нем.; tonnere-фр., thunder-англ.); не звучат ли так "грозно" из-за преобладания в них звука "р"?
 Итак, о красоте языка судят по тому, как он звучит - напевно, жестко, мягко или резко. Другие моменты - гибкость словообразования, например, - в классификации роли не играют. А если смотреть на дело с этой точки зрения, то мой любимый язык - русский. Ему бы отдала я пальму первенств за образность.
 Говорят, что золото - самый благородный металл потому, что небольшую его крупинку можно расковать в пластинку диаметром в метр, не изменив при этом ни одного качеств этого вещества. Таким пластичным, благородным языком является русский; любое из русских слов можно вытянуть бесконечность.
 Возьмем слово "стать" (один слог!):
 стать
 ставить
 оставить
 становить
 становление
 приостановить
 приостанавливать
 
 приостанавливаться
 приостанавливаемый lesz, valik valamive
 helyez, allit
 hagy
 alapoz
 kialakulas
 felfuggeszt
 felfuggeszt, fekez,
 megallit
 meg-megall
 megallithato
 Обратите внимание, что перевод этих слов на венгерский требует иных корней. Чрезвычайно продуктивен в словообразовании и венгерский язык, но в отличие от русского его лексическая конструктивность более абстрактно-логична и, я бы сказала, более "линейна": к неизменяемой основе "приклеиваются" один за другим соответствующие суффиксы с определенными значениями, каждый из которых в логическом порядке дополняет, или уточняет, или обобщает смысл корня-основы. Но в венгерском языке очень богата значениями сама основа, которую можно сравнивать с некой первоматерией и которую с помощью суффиксов можно не только "кристаллизовать" в новое слово, но и выделять в ней признаки разных частей речи. А потому не исключено, что мои русские коллеги предпочтут венгерский другим языкам, как я - русский. Обобщая, можно сказать, что вопрос о бедности или богатстве языка, равно как и вопрос о его красоте, - это вопрос о знании или незнании языка. Если что-то в одной из сфер языка не развито, то эта неразвитость (понятие относительное!) компенсируется в другой сфере того же языка другими средствами.
 Говоря о трудности языков, нам надо сделать небольшую экскурсию в царство языковой типологии. Языки, похожие на венгерский, называются в науке "агглютинативными". Эти языки считают обычно трудными, потому что, как я только что говорила, меняется смысл основы, когда слово получает очередной суффикс или занимает в предложении новое место. Опыт показывает, что пассивное понимание сильно облегчается тем, что уже сама форма слова показывает, какую роль оно играет в предложении и с каким словом связано. Достаточно мне посмотреть на русское слово "лаяла", и я уже знаю, что это глагол в прошедшем времени, что он как сказуемое связан с подлежащим женского рода, которое после всего этого мне уже нетрудно найти в предложении. А венгерский перевод этого слова -"ugatott"-по форме своей говорит лишь о том, что это только прошедшее время, но чтО это: глагол, существительное, определение, какого рода, -если не знать корня и особенностей венгерского синтаксиса, определить невозможно.
 Казалось бы, что более простыми должны быть так называемые "изолирующие" языки. Признаками изолирующего языка частично обладает английский, но наиболее типичный их представитель - китайский язык. Иероглиф не говорит нам о том, подлежащее он или дополнение, а если дополнение, то какое, глагол ли он и в каком времени, существительное ли он и какого рода.
 Получается что агглютинирующие языки не труднее изолирующих. Что теряем на одном, выигрываем на другом.
 Мы требуем от языка выражения всех наших желаний, мыслей, чувств - выражения однозначного, исключающего всякую двусмысленность. Если структура языка такова, что с помощью формы слова однозначность не может быть обеспечена (то есть если она недостижима морфологическими средствами), тем строже синтаксис такого языка, тем жестче, тем фиксированней порядок слов.
 Иностранцам, изучающим венгерский язык, надо, к примеру, усвоить, что "-t"-это суффикс прямого дополнения. Если иностранец - носитель языка морфологически неразвитого, это дается ему довольно трудно. А ведь это правило освобождает от запоминания и перебирания в памяти всех возможных порядков слов (в венгерском порядок слов относительно свободный). Если не принимать во внимание смысловые оттенки, предложения "turot eszik a cigany" (творог ест цыган) и "cigany turot eszik" (цыган творог ест) равнозначны. Равнозначны благодаря суффиксу "-t". Если бы этого суффикса в языке не было, то при изменении порядка слов - в таком случае обязательного, жестко определенного - могло получиться, что "творог ест цыгана".
 Итак, каждый язык стремится дать средства для максимального однозначного и полного выражения мысли и чувства. И всякий язык в процессе исторического развития формировался и совершенствовался, пока не нашел формы, устраняющие возможность недоразумений. И некоторые процессы в отдельных языках завершились не так уж давно.
 Итак, все средства языка направлены на выражение возможных оттенков мыслей и чувств человека, носителя данного языка. Кто, например, боится взяться за финский язык из-за сложной грамматики глагола, пусть подумает о том, как бесконечно сложна система лексических комбинаций, дающая с одними и теми же словами всякий раз иные значения, например, в английском языке, который по капризу общественного мнения считается "нетрудным".
 Возьмем обычный, в общем-то ничем не примечательный глагол "to turn". Его значения - "вертеть, поворачивать, становиться, превращаться, выворачивать наизнанку", однако они иногда совершенно пропадают (при сравнении с родным языком; в логике английского все эти значения сохраняются!) в различных словосочетаниях, которые надо запоминать отдельно как "выражения", "обороты". Вот, например, небольшой букет вариантов употребления этого глагола:
 I turned down
 you turned up
 he turned in
 we turned over
 
 you turned out
 
 they turned on я отклонил, отверг
 ты появился
 он лег спать (разг.)
 мы перевернули, передали, обдумали
 ты погасил свет, выгнал, исключил
 они включили В таком современном "модизме", как "he is turned on", глагол означает "быть под воздействием какого-либо наркотика".
 Вопрос о трудности - легкости (если его вообще стоит ставить), может быть, надо сформулировать так: труден тот язык, в котором радиус действия правил ограничен. Другими словами: чем меньшую часть данной области покрывает правило, которое должно бы охватить ее целиком, тем больше энергии требует изучение этой области языка или языка в целом.
 Из трех основных групп правил, образующих систему языка (фонетических, словообразовательных, синтаксических), возьмем первую группу.
 Если радиус действия фонетических правил невелик, т. е. один и тот же звук приходится обозначать разными буквами, то такое письмо я предложила бы назвать "афонетическим".
 В английском языке мы можем, например, усвоить правило чтения "ее" как долгое "i". Но, к сожалению, радиус действия правила очень невелик: "е" в слове "to be", "ea" в слове "leaf", "ie" в "siege", "еу" в "key", "ei" в слове "seize" тоже произносятся как долгое "i":
 
 Если радиус правила какого-либо словообразования не "описывает всей площади круга", то язык - носитель такого рода правил - можно было бы назвать "алогичным". У живых языков есть свойство - для начинающих неуловимое - образовывать слова не по шаблону. "Алогичность", так же как и "афонетичность",- явления, конечно, только кажущиеся. Всякий, кто готов углубиться в историю языка и приняться за изучение синхронных (т. е. взятых в современном разрезе) правил, а также правил диахронных (т. е. в их становлении во времени), сразу поймет, что никаких исключений нет, радиус действия правил станет максимально большим и количество самих правил окажется минимальным. Но если теория нам скучна или недоступна по объективным причинам, то, изучая, к примеру, венгерский язык, необходимо просто запомнить, что суффиксом принуждения к действию "-tat", "-tet" мы можем видоизменить не все глагольные слова ("чистого" глагола как части речи в смысле индоевропейских языков в венгерском, принадлежащем к угро-финской группе, нет). Из "olvas" (читать) можно сделать "olvastat" (заставить читать, побудить к чтению), но из "ir" (писать) нельзя сделать "irtat" (заставить писать, побудить к письму), то есть воспользоваться тем же суффиксом нельзя. Есть исторические пары этого суффикса: "-at", "-it", по смыслу те же, имеющие тот же корень, что легко заметить, но ставшие, как говорят языковеды, непродуктивными (то есть непереносимыми со слова на слово). Такие явления можно наблюдать и в других языках. Например, в русском из глагола "изобретать" можно образовать существительное "изобретатель", но из глагола "открывать" (в значении "делать открытие"), пользуясь тем же окончанием, как-то нескладно сделать "открыватель"...
 Если же слово не укладывается в правила морфологических операций, или, точнее говоря, если эти правила не имеют смысловой или формальной аналогии с правилами родного языка, то такие слова или словосочетания мы называем "измами" (галлицизм, англицизм, русизм). Выражаясь иначе, это такие слова и словосочетания, которые имеют значение иное, чем можно заключить из их составных. Достаточно богат "унгаризмами" и венгерский язык: "kivan a lobol" ("вышел из лошади" = расфуфырился), "usse ko!" ("пусть его ударит камень!" = хорошо, согласен, за чем дело стало!) и т. п.
 С этими "измами", которые составляют красоту языка и многое могут рассказать о быте, характере, истории народа, бывает порой интересно, порой трудно. А сколько недоразумений, нередко анекдотических, они порождают!
 Одному моему коллеге-переводчику очень понравилось русское выражение "скатертью дорога", которое он выудил из какой-то книги. По смыслу заключенных в нем слов мой коллега решил, что это очень красивое образное напутствие - пожелание приятного пути, ровного и чистого, без препятствий и неприятностей. И вот он, не чувствуя и тени подвоха, "испытал" это выражение, провожая высокого советского гостя. Можете представить себе эффект и последствия: вместо сердечных слов пришлось объясняться...
 Возвращаясь к итальянскому, можно, наверное, сказать, что славу легкого языка он приобрел потому, что правила чтения, произношения, словообразования и построения предложений обладают в нем довольно широким радиусом действия. А что касается Венгрии, то еще и потому, что с итальянским у нас сталкиваются обычно после гимназии, где - если гимназия гуманитарная - одним из обязательных языков бывает зачастую французский или латынь. Латынь - прародительница всех романских языков, к которым относятся и французский, и итальянский, и испанский, и португальский, и румынский. Итальянский и французский очень близки друг другу, а итальянский наряду с испанским более, чем остальные романские языки, близок к латыни. Ну а если человек возьмется за итальянский, не зная ни латыни, ни другого романского языка, ему придется не менее солоно, чем при изучении любого другого языка.
 Трудными окрестило общественное мнение те языки, которые пишутся нелатинским алфавитом. Каждый, кто овладел хоть одним из таких языков, скажет, что трудность эта явно переоценена, тем более что усвоение алфавита - по сути, изучение нового, ограниченного количественно набора рисунков - относится только к первой, относительно короткой стадии изучения языка. Если мы, к примеру, изучаем русский или арабский, то кривая прогресса будет выглядеть примерно так:
 
 После затруднительного начала наступает равномерный и уверенный подъем.
 А в отношении таких "легких" языков, как английский, испанский, итальянский, та же кривая будет выглядеть наоборот:
 
 Поначалу нас охватывает радостное чувство быстрого продвижения вперед. Но чем дальше, тем яснее мы видим., что многих слов и правил мы еще не знаем. Их, правда, относительно меньше, чем в вышеупомянутых "трудных" языках, но в них мы должны выразить и понять - а главное, различить - все богатство отношений между предметами и явлениями действительности, все оттенки человеческих чувств и мыслей. Вот и получается, что надо искать способы - практические уже способы - приложения одних и тех же правил для выражения самых разнообразных явлений. "Какой легкий английский язык, правда ведь?"- часто спрашивают меня. "Да, легкий в первые десять лет, а потом становится невыносимо трудным",- отвечаю я всегда.
 Если и велика трудность - понятие, как вы, вероятно, уже догадываетесь, очень субъективное, - языков с иероглифической письменностью, то вовсе не потому, что трудно выучить иероглифы! У всех этих знаков есть железная графико-oбразная логика. Занятие ими доставляет радость, служащую стимулом для преодоления трудностей. Нет, для овладения японским или китайским нужно, по-моему, в три раза больше времени по совершенно иным причинам. Правила чтения алфавитных языков усваиваются легко. Овладев ими, нам нужно отыскать в словаре только смысл незнакомого слова (а иногда и этого не нужно, потому что смысл подсказывается контекстом, то есть определенным окружением, или уже известным корнем слова). В случае иероглифа необходимо прежде всего выяснить, как он звучит, и только потом искать его значение. Но правило "что потеряли на одном, выиграли на другом" действительно и для этих языков. Возьмем, например, три немецких слова: "Eiche", "Birke", "Linde". С произнесением этих слов трудностей не возникает, но по их графической форме не узнаешь, что все три слова обозначают дерево (дуб, береза, липа). В японском же и китайском языках достаточно одного дня занятий, чтобы при первом же взгляде на иероглиф понять, что он означает принадлежность к какой-то разновидности деревьев.
 Один из моих коллег как-то писал мне, что английский - такой же иероглифический язык, как и китайский, японский или корейский: глядя на английское слово, невозможно определить, как оно произносится,- постоянно надо иметь под рукой фонетический словарь.
 Вернемся еще раз к притче во языцех о "богатых" и "бедных" языках. Не исключено, что для обозначения каких-то понятий в том или ином языке имеется больше синонимов (кстати, насколько мне известно, сравнительной синонимикой языков не занимался еще никто и никаких действительно объективных данных по этому разделу языкознания не имеется). Бывает, что в каких-то языках для обозначения определенных понятий находится огромное количество синонимов и тот же язык при описании другой сферы явлений оказывается поразительно бедным и бесцветным. Не исключение в этом смысле и наш родной, венгерский.
 Как часто литературные переводчики вздыхают, жалуются на невозможность передать на родном языке все оттенки оригинала. Ну конечно! И ничего трагичного нет в том, что немецкие слова "Stimme" (голос), "Тоn" (тон, звук), "Laut" (звук) переводятся на венгерский только одним словом "hang". Такая "нехватка" восполнима ситуативным употреблением слова или дополнительными определениями. Это переводческое правило эксплуатирует так называемый закон компенсации, о котором мы уже несколько раз говорили. Английские "seed" (семя), "nucleus" (ячейка, ядро), "pip" (зернышко), "core" (сердцевина), "semen" (семя, сперматозоид) переводятся на венгерский словом "mag" всегда, a "kernel" (ядро), "grain" (зерно, гранула), "stone" (косточка плода) - тем же словом иногда. Но в каком языке есть разница между "fejlodes" и "fejlesztes" (на русский язык и то, и другое переводится одним словом - "развитие", только первое означает "развитие само по себе", а второе - "развитие кем-то, чем-то кого-то, чего-то")? Или между "felhalmozas" и "felhalmozodas" (первое - "нагромождение" : кто-то нагромоздил, а второе - "нагромождение": само нагромоздилось)?
 К "богатым" языкам нередко причисляют немецкий. И все же в нем нет специальных слов для обозначения "умения" и "способности", точнее говоря, для разделения этих понятий, и есть только один глагол для выражения и того, и другого "konnen". Но, конечно же, это не аргумент, как не является аргументом наличие во французском, русском и польском лексического разделения этих понятий: "je sais ecrire", "умею писать", "umiem pisac" и соответственно "je peux ecrire", "могу писать", "moge pisac". Разница в значениях французских "savoir" и "pouvoir" сделала возможным выражение "Si jeunesse savait, si vieillesse pouvait" (О если бы молодость знала, а старость могла).
 Для выражения возможности, зависящей от разрешения, в английском есть специальный глагол "may". Это он подсказал остроумному Б. Шоу ответ на просьбу посредственного переводчика разрешить ему взяться за перевод одной из пьес великого драматурга: "You may, but you can't". По-венгерски (и по-русски тоже) это возможно передать только таким грубым переводом, как "можете, но вы на это неспособны".
 Вспомогательные глаголы, о которых шла речь выше, навеяли мне мысль о языке, который так часто обсуждают в наши дни, - о языке молодежи, о специфических словах и оборотах, которыми молодежь пользуется. Одни при этом ругаются, другие удивляются изобретательности и выразительности этого языка. Я принадлежу к последним...
 Клара Сёллёши, наша именитая переводчица русской и немецкой литературы, заметила как-то, сколько труда доставил ей перевод одного предложения из романа Томаса Манна "Волшебная гора". Как жаль, пишет Манн, что все чувства - от самого высокого духовного влечения до телесного вожделения - приходится выражать одним-единственным словом-"Liebe" (любовь). В венгерском переводе такое сожаление теряет смысл (если не вставлять немецкого слова), ибо для обозначения духовной любви (к родине, матери, близким, друзьям и т. п.) и любви к женщине как физического влечения в венгерском языке есть два разных, хотя и одинаковых по корню слова: "szeretet" и "szerelem". Именно это и поставило в тупик замечательную переводчицу.
 СЛОВАРНЫЙ ЗАПАС И КОНТЕКСТ
 - Мама, что значит "tb" ?
 - Зависит, сынок, от того, что ты читаешь. Может быть "tiszteletbeli" (почетный [член общества]). В спортивной газете, возможно, означает "Testnevelesi Bizottsag" (комитет по физкультуре и спорту), а в медицинской статье - "туберкулез". В каком-нибудь историческом тексте не исключено, что "tablabiro" (член апелляционного суда).
 Этот пример, который может показаться крайностью, взят тем не менее из жизни. Из него следует вывод, что слова, так же как и всевозможные сокращения, нельзя рассматривать вне их связи с другими словами. Понять и заучить их можно только из контекста.
 Слово это мы употребляем довольно часто как в прямом, так и в переносном смысле. Но, может быть, мало кому известна его этимология. Латинское слово "contextum" означает "сотканный, сплетенный, связанный". Его исходный смысл интересно знать потому, что всякий текст - будь то письменный или устный - представляет собою, по сути дела, сплетение. Из него можно изъять какое-либо слово или выражение, но, изолированные, они будут представлять целое лишь в той же мере, в какой представляет цепь одно ее звено или вышитый узор - пара ниток. Нити сплетаются, закрепляют друг друга, подчеркивают цвет друг друга и вместе образуют гармонию красок, формы, крепкую ткань.
 Вероятно, всем, кто изучал хоть один иностранный язык, знакомо ощущение, какое испытываешь, когда впервые за много лет оказываешься вынужден на этом языке заговорить. Со скрипом вращаются колесики мышления, и в досаде разводишь руками: знал, помнил, но забыл. В голову не приходят простейшие слова. И вытеснили их, как мне кажется, в таких случаях не соответствующие слова родного языка, а слова другого языка, которым сейчас живешь, на котором читаешь, разговариваешь. И вот спустя 10-20 минут негодования на свою память и удивления - "Надо же, так хорошо знал и забыл!" - слова и формы потихоньку начинают восстанавливаться. Выплывают на поверхность существительные, годами пылившиеся на кладе памяти, к ним сами собой начинают прилипать определения и правильно спряженные глаголы. Партнер по беседе удивляется, а ты про себя торжествуешь: "До склероза пока еще очень далеко, да и сам я вроде не такой уж и тупица, как перед этим только что себя честил". А дело в том, что начался процесс, который в будничных ситуациях редко осознается, но присущ человеческому восприятию вообще, - процесс ассоциирования. Слова и выражения, воспринятые, усвоенные в определенной смысловой связи, а через смысловую - и в связи формально-грамматической, то есть в контексте, - начали проявлять свою гравитационную силу, стали как бы сами становиться на свои места.
 Я долго ломала голову над общеизвестным фактом: почему так слаба у человека так называемая память на имена. Бытовые или профессиональные понятия приходят нам в голову по первому зову даже в том случае, если мы не пользовались ими годами, а имена - наших знакомых, друзей, родственников, - бывает, прямо безнадежно куда-то проваливаются. И если в пожилом возрасте начинает отказывать память, то первой перестает служить нам именно память на имена. Томас Манн пишет об одной из своих героинь, что она была в том возрасте, когда память работает еще безупречно, но память на имена (Namengedachtnis) уже ржавеет.
 Мне кажется, что это явление возможно объяснить через понятие контекста. Слова не приходится искать потому, что в памяти они пребывают не в изолированном виде, а логически привязаны к определенным структурам, явлениям, образам, ситуациям и т. п. А между именем и его носителем нет таких "контекстообразующих" связей, которые помогли бы "разом" вспомнить, что девочку, которая живет по соседству, зовут Ева, одноклассницу, которая вчера бросилась мне на шею в автобусе, - Мария Ковач, а страшно знакомый голос, звучащий сейчас в телефонной трубке, принадлежит моему старинному приятелю Лайошу Барта, пропавшему несколько лет назад бог весть куда и теперь вновь объявившемуся.
 Тот, кто не раз попадал в трагикомические ситуации, возникающие в связи с забыванием имен близких, хороших людей, вероятно, нашел уже и противоядие: разговаривать таким образом, чтобы избегать обращения, а пользоваться шутливо-ироническим "дорогой, дорогая" или дружески фамильярным "старик, мать", как говорит современная молодежь. Или беседу направляют так, чтобы "сюрпризный визави" сам назвал свое имя.
 Я же предложила бы средство для предупреждения подобных ситуаций вообще. Этот на первый взгляд чисто светский прием может оказаться и способом - подчеркиваю: только общим способом - заучивания новых слов иностранного языка. Речь идет о так называемых "мнемотехнических приемах", которые представляют, по сути, не что иное, как построение искусственного контекста. Слову или имени никогда не следует давать повиснуть в вакууме, а надо ассоциировать его с каким-либо другим, уже известным, выражением или понятием. Не нужно искать обязательно смысловые связи: для закрепления достаточно и формального сходства. Никогда не забуду, как будет по-японски "бедный человек" и по-итальянски "мальчик": и то и другое звучит как "бимбо".
 Конечно же, эти формальные ассоциации небезопасны. В одной из своих книг Рихард Катц пишет, что японское "спасибо" (арригато) он запомнил через "аллигатора". Наверное, поэтому сказал он милой маленькой гейше, помогавшей ему надеть пальто, "крокодил"
 Контекстом служат не только лексические элементы речи, но и все, что речь сопровождает,- выражение лица, интонация, жест руки. Поэтому мы лучше понимаем живого, жестикулирующего партнера, чем порою фонетически безупречную речь невидимого диктора радио. А в моей практике был случай - критический случай, - когда спасительным контекстом послужил мне цвет лица говорящего. Произошло это на одной международной конференции, на которой я работала в качестве переводчика-синхрониста. Надо сказать, что некоторые синхронисты (к ним принадлежу и я) имеют привычку переводить с закрытыми глазами - благо никто не видит этого, так как надо знать, что синхронисты работают обычно в специальных закрытых кабинах. Так лучше сосредоточиться, устранить все мешающие, рассеивающие внимание, "визуальные" впечатления. Один из делегатов выступил с таким политэкономическим предложением, за которым даже в лихорадке одной-единственной заботы: "не отстать больше, чем на три-четыре слова" - я почувствовала расовую дискриминацию. Ответная реплика по-французски была выразительной, но очень краткой, и я не расслышала одного важнейшего слова - не поняла, счел ли выступивший это предложение "acceptable" (приемлемым) или "inacceptable" (неприемлемым). Наверное, от страха я открыла глаза, посмотрела в окошко кабины и была спасена: темное лицо африканца, выступившего с замечанием по предложению, рассеяло мои сомнения.
 Роль г-на учителя Контекста состоит, однако, не в наведении порядка в случае недоразумений или промахов памяти, а в облегчении приобретения необходимых нам знаний.
 Опять начну со словарного запаса, потому что это наиболее конкретная, лучше всего "прощупываемая" составная часть наших языковых знаний. Этим фактом часто пользуются и словарный запас отождествляют со знанием языка, а память на слова - с языковыми навыками. А это разные вещи.
 Однажды я слышала, как гордый отец заявил, что его дочь учится по-немецки и уже "освоила половину языка". Как это "половину" языка? Очень просто: она уже знает примерно 1500 слов, и когда выучит еще 1500, то будет прекрасно говорить по-немецки.
 Еще более наивное замечание, тоже в связи с немецким языком, слыхала я от одного из наших юных коллег - ему было, должно быть, лет 7-8. Он ехал в трамвае с мамой и болтал без умолку:
 - Мам, ты представляешь, завтра у нас будет урок немецкого языка.
 Мама, погруженная, очевидно, в другие заботы, отреагировала на это великое событие только кивком головы. Мальчуган разочарованно замолчал, но новость волновала его настолько, что через пару минут он опять стал теребить свою мать:
 - Мам, правда, что после урока я уже буду говорить только по-немецки?
 Нет, к сожалению, этот юный энтузиаст после урока по-немецки не заговорит. Не будет он знать языка ни через неделю, ни через месяц, не будет знать и тогда, когда выучит пресловутый лексический минимум в три тысячи слов.
 Словарный запас языка, согласно утверждению Дюлы Лазициуса, - это безбрежное море, которое беспрерывно увеличивается за счет внутренних возможностей словообразования и из-за постоянно расширяющихся контактов с другими языками.
 Мы даже еще не начали заигрывать с мыслью овладеть новым языком, а ты уже владеем, нередко сами того не осознавая, какой-то частью его лексики. Только в одной-единственной полосе музыкально-критического текста я насчитала как-то 14 итальянских слов, а текст был венгерским. А футбольные болельщики, можно сказать, ссорятся исключительно по-английски, обсуждая результаты только что закончившегося матча. Во многие языки вошло русское слово "спутник". Но даже в таких языках-аутсайдерах, как японский, мы тоже находим вошедшие во многие языки слова: "кимоно", "тайфун", "гейша", "харакири"...
 Большая часть географических понятий во всех языках и львиная доля научных понятий вообще - международные слова, а морская терминология во всех европейских языках голландского происхождения.
 Языки впитали в себя много тысяч иностранных слов и выражений. Но дело в том, что они дали им свое гражданство и включили их в свою систему грамматических изменений. Некоторые из этих иностранных слов и выражений в процессе ассимиляции настолько изменились, что порою и филологу приходится трудно. Венгерский язык, например, вобрал в себя массу славянских слов, имеющих отношение к оседлой жизни и сельскому хозяйству, ибо мадьяры, прекратив кочевой образ жизни в эпоху великого переселения народов, около середины первого тысячелетия нашей эры осели в прикарпатской котловине, где жили славянские племена. В венгерском языке появились такие слова, как "ebed" (обед), "villa" (вилы, вилка), "vacsora" (ужин, от слова "вечер"), "mezsde" (межа), "kormany" (правительство, от "кормило") и т. п.
 Один из моих знакомых на спор составил такой английский текст, в котором все слова были греческого или латинского происхождения, Текст был медицинским. Его прочли врачам, которые английского языка не знали, но знали латынь и немногие греческий. Однако никто ничего не понял. Не удивительно! Действительно,. из-за фонетических правил английского трудно узнать в слове "изофёгс"-"aesophagus", а в "сайки"-"psyche", в "фитс"-"foetus".-А французские слова "nature morte" натюрморт) и "chef d'oeuvre" (шедевр) помогут русскому, изучающему французский язык, только в том случае, если ему известна этимология этих слов.
 Но понимание, точнее, узнавание, в иностранном тексте заимствований все же не проблема, если этот текст читается. И такая лексическая помощь не проблема, если речь идет о высоких материях. Но по мере приближения к повседневности заимствованная лексика языка становится все более национальной. Тут уж ничего не поделаешь: надо заучивать. Без ниток ткани не соткешь.
 КАК ЗАУЧИВАТЬ СЛОВА?
 Общепринятый способ заучивания слов заключается в следующем. В левый столбец пишем в тетрадку иностранные слова данного текста, в правый - соответствующие им слова родного языка. Закрываем ладонью по очереди то одну, то другую сторону: глаза смотрят, губы шевелятся, - и таким образом можно заучить слова. Способ так же стар, как и изучение языка, и у него есть большое достоинство. Но еще бОльший недостаток. Он заключается в том, что слова мы запоминаем в отрыве от контекста. Единственной привязкой служит соответствующее значение в родном языке; только на этот "гвоздь" мы и вешаем - говоря научно, только с ним мы и ассоциируем - новое приобретение. Точка отправления не самая удачная. Прежде всего потому, что, как правило, при этом усваивается только одно значение слова. Если в свой "словник" я записываю, что английское слово "marble" означает только "мрамор", то фиксирую только полуистину, потому что означает оно еще и "игровой шарик, фишку". Серьезные, более обширные и основательные словари объясняют слово еще в пятнадцати-двадцати сочетаниях, но и этим нередко не исчерпываются все возможные случаи его употребления. Происходит это не потому, что данный словарь плохой или все словари плохие, а потому, что нет - и не может быть! - такого словаря, который мог бы дать все "валентности" слова, описать все возможные случаи его употребления и дать все другие слова, с которыми данное слово сочетается.
 И все-таки у этого метода есть одно большое преимущество. Такой словник составляем мы сами. С каждым вписанным в него словом связан какой-то момент нашей деятельности, наших впечатлений. Записывая слова и выражения в тетрадь, мы тем самым записываем их в контекст своего "я", облегчая возможность их вспомнить при необходимости: фиксируются обстоятельства, при которых мы встретили данное слово, время, события, происшедшие в это время, иногда даже настроение, которое у нас было, когда мы записывали данное слово.
 Поэтому от всего сердца рекомендую составление неупорядоченного по алфавиту словника. Строки слов, записанных одно под другим одним и тем же почерком, можно сравнить с ландшафтом пустыни - каждое новое место, куда мы попадаем, не имеет никаких особенных отличительных признаков. Но стоит только изменить почерк, воспользоваться разноцветными чернилами, ввести фигурное оформление для каждой новой группы слов, как уже появляются точки опоры. То есть преимущество текущего словника заключается в том, что мы можем внести в него черты нашей индивидуальности.
 Другой способ можно бы назвать "словарным". Приверженцами его оказываются люди с самыми противоположными индивидуальностями. Речь идет о выучивании слов прямо из словаря.
 Современные словари дают слова в их взаимосвязях с основными смысловыми лексическими группами. Может быть, этим объясняется тот факт, что хотя "словарный" метод и противоречит элементарным основам методики преподавания иностранных языков, тем не менее он оправдывает себя на практике. Я уже давно ищу причину, которая объяснила бы исчерпывающе его эффективность.
 Я расспросила одного из моих знакомых, ученика средней школы, который прекрасно объяснялся во время туристической поездки в Германию, "пропахав" предварительно карманный словарь. Он сказал мне, что основой ассоциирования служили ему начальные буквы слов; он заучивал слова во всех их значениях - кустовым образом, и словосочетания раскрывали перед ним внутреннюю логику языка.
 Логические преимущества словаря и личностный характер словника мы можем объединить, записывая в тетрадку слова не изолированно, а в сочетаниях с какими-то другими словами. В первую очередь вместе с другими словами текста, приписывая родственные по смыслу слова (синонимы) или противоположные по смыслу (антонимы). (Но не следует увлекаться: будем записывать только то, что действительно напрашивается.) Нельзя забывать о ценном свойстве слов: об их способности порождать целые семьи слов, порою чрезвычайно многочисленные, которые в свою очередь образуют лексическое "общество" языка.
 Обезьяна является наиболее высокоорганизованным животным (не считая, естественно, человека) еще и потому, что всеми четырьмя конечностями она может пользоваться с одинаковым успехом. А человек, помимо прочих причин, стал хозяином в животном царстве потому, что двумя конечностями он научился работать, то есть осуществлять разумную деятельность. Не удивительно, что во всех языках самой обширной семьей производных слов обладает слово "рука". Один немецкий ученый утверждает, что словами, порожденными словом "рука", можно описать все разновидности человеческой деятельности. Не знаю, так ли это, но я здесь собрала небольшой комплект французских слов, в образовании которых тем или иным способом принимает участие слово "рука":
 манерный - maniere
 перерабатывать - remanier
 наручники - menotte
 однорукий, пингвин-manchot
 освобождение - emancipation
 поддерживать - maintenir
 рабочая сила-main d'oeuvre
 рукоять-manivelle
 уход - manutention
 изготовление, производство -manufacture
 пользоваться, владеть - manier
 манжета, заметка на полях, заголовок -manchette
 учебник - manuel
 рукопись - manuscrit
 манифест, воззвание -manifeste
 манифестация, выражение чувств и мыслей -manifestation
 объезжание лошади-manege
 развинченный (о походке)-demanche
 приказ, полномочие, мандат-mandat
 управление, манипулирование -manipulation
 муфта -manchon
 сейчас - maintenant
 способ, манера-maniere
 рукав-manche
 доверитель - mandant
 происки, ухищрения-manigance
 благодушие - mansuetude
 и т. д.
 Вероятно, читатели знают, что одни слова запоминаются легче, а другие - почему-то труднее. У этого есть отчасти объективные, отчасти субъективные причины.
 Первая причина очень проста: легче запоминается то слово, с которым мы часто общаемся в родном языке. Вообще выражение, число, имя, событие запоминаются тем лучше, чем бОльшее отношение имеют они к нашей жизни, личности. И вернусь еще раз к мнению, которое я уже не однажды высказывала на страницах этой книжечки: знания, приобретенные в результате какого-то усилия, куда более прочны, чем полученные в готовом виде. Если о значении слова мы догадаемся по контексту, этот небольшой момент доставит нам "логическую радость", положительную эмоцию. В несколько примитивной формулировке те хотелось бы сослаться на павловское учение: если сознательная и эмоциональная сферы реагируют на раздражитель одновременно, то эффект всегда более устойчив. Говоря языком физиологии, всякий раздражитель порождает два вида раздражения, которые усиливают друг друга, создавая тем самым большой эффект.
 Вторая, объективная причина кроется в самом слове, в его содержании. Легче всего запоминаются те существительные, которые обозначают какой-либо конкретный предмет (дом, окно, книга, карандаш). За ними идут прилагательные, обозначающие ощутимые свойства: цвета, формы, размеры (синий, круглый, мелкий). Далее следуют отвлеченные существительные, потом глаголы, которые выражают легко представимое конкретное действие (бежит, передает, носит). Опыт показывает, что труднее всего запоминаются слова, выражающие отвлеченные действия (выполнять, обеспечивать, ссылаться).
 Глаголы оказываются в этом ряду на последнем месте, потому что они наиболее сильно изменяемая часть речи. Редко встречаются они исходной форме; мы сталкиваемся с ними то настоящем времени, то в прошедшем, то в единственном, то во множественном числе, то в пассивном, то в активном залоге, то в изъявительном, то в условном, то в повелительном наклонении. Чего только стоят виды русского глагола - совершенный и несовершенный! А венгерская объектная и безобъектная суффиксация по всем временам, лицам и наклонениям?!
 Запоминаемость слова, помимо значения, зависит еще и от его формы. Однако не в том простейшем смысле, как это обычно понимают: "чем длиннее слово, тем труднее его запомнить". С длинными словами нам приходится трудно потому, что чем больше в слове букв, тем больше возможности совпадения каких-то буквенных или звуковых комбинаций в нем с уже усвоенными или почему-то запомнившимися нам по какому-то другому случаю. Тогда говорят, что нас ввела в заблуждение "перекрестная ассоциация", и мы путаем одно слово с другим. Эта закономерность касается не только одного языка (не обязательно иностранного; такое случается и при освоении на родном языке терминологии, скажем, новой профессии или темы), но и стыка нескольких языков.
 Я, например, больше всего затруднений испытываю с такими рядами русских глаголов, как "применять", "принимать", "прибирать", "примирять". Слишком уж похоже они звучат.
 Многие педагоги считают, что опасность эту следует обходить, разводя подобные слова при подаче материала как можно дальше друг от друга. Я же считаю, что, наоборот, их надо сталкивать - впрочем, не я одна так думаю, - как надо сталкивать при заучивании омонимы (слова, одинаковые и по написанию и по звучанию, но имеющие разные значения). Три японских глагола - "окиру", "окору" и "окуру"-имеют в сумме десять значений: "подниматься", "просыпаться", "прибывать", "выдаваться", "сердиться", "осуществляться", "выпроваживать", "дарить", "отсылать", "сопровождать". Несколько месяцев старалась я усвоить их так, будто они совсем непохожи, занимаясь ими не всеми сразу, а как можно более раздельно. Ничего не получилось, я их безнадежно путала. В сердцах я собрала их в кучу и проработала их в различных комбинациях друг с другом. Результат оказался положительным.
 Слова отличаются друг от друга, конечно, не только по трудности или легкости овладения ими, но и по важности. Слово "пожалуйста" встречается в десять раз чаще, чем слово "большой", а слово "большой"-в сто раз чаще, чем "видимость", которое в свою очередь имеет повторяемость, в десять тысяч раз большую, чем слово "орангутан" (цифры взяты, конечно, произвольные - я не считала). Но чаще всего, к сожалению, повторяется: "Простите, не понял..." или "Как вы сказали?" Это будет первое, что мы сможем, когда к нам впервые обратятся на иностранном языке. И было бы логичным начинать все учебники именно с этих слов. Но я еще не видела преподавателя, который бы учил начинающих спасительным, а следовательно, самым важным словам и выражениям.
 Мне хотелось бы предложить последовательность изучения лексики, учитывающую степень важности слов. Но для начала позвольте мне сослаться еще раз на мое сравнение языка со зданием, имеющим четыре помещения. Если цель наших занятий языком мы сознательно ограничиваем (хотим, например, развить только навыки письменного перевода), то к настоящему знанию языка мы придем, постоянно обходя как хозяева все четыре помещения.
 I. Понимание устной речи II. Понимание письменного текста
 III. Устная речь IV. Письменная речь
 Чтобы "обставить" третье "помещение", сразу же понадобятся следующие слова и выражения:
 Слова, облегчающие установление контакта: "Как?"., "Как вы сказали?", "Спасибо", "Прошу прощения", "До свидания", "Как вы поживаете?", "Будьте добры", "Да", "Нет".
 Готовые формулы: "Я венгр (русский, немец, англичанин...)", "Я не говорю по-русски (по-венгерски, по-немецки, по-английски...)". "Вы говорите по-...", "Будьте добры, чуть медленнее", "Скажите, пожалуйста, где находится..."
 Местоимения: "это", "то", "кто", "что", "мы", "они", "чей", "мой", "его", "их", "кому", "мне" и т.д.
 Слова, обозначающие место, направление, последовательность во времени, количество: "где?", "здесь", "там", "налево", "направо", "уже", "еще", "когда?", "сейчас", "позже", "сколько?", "много", "мало", "больше".
 Глаголы "быть" и "мочь" в настоящем, прошедшем и будущем временах.
 Числительные от 1 до 10 и от 10 до 100.
 Выражения, относящиеся к установлению времени: "который час?", "сегодня", "вчера", "завтра", "во сколько?", дни недели, названия месяцев.
 Около пятнадцати важнейших глаголов и вспомогательных глаголов типа: "знать", "хотеть", "идти", "приходить", "искать", "находить", "ждать", "отправляться", "прибывать", "начинать", "есть", "пить", "сходить", садиться" и т.п.
 Существительные (трудный вопрос, потому порядок важности сильно зависит от интересов говорящего).
 Некоторые эпитеты: "большой", "маленький", "другой", "дешевый", "дорогой" и т.п.
 Обозначение основных цветов (их семь).
 Слова-помощники: "дело в том, что...", "хочу сказать, что...", "хотел бы также знать, спросить...". (Они могут помочь выиграть время- на раздумье: как дальше построить фразу.)
 И если зайдет речь о знании языка: "Язык очень труден", "я только начинаю изучать этот язык", "занимаюсь самостоятельно", "к сожалению, у меня было мало практики", "изучал язык в школе и много лет не пользовался им" и т.п.
 Старые учебники сильно страдали "субстантивизмом" -были перегружены существительными. Оно и понятно: ведь эта часть речи в ходе изучения лексики усваивается легче всего. В учебниках серии "Оллендорф", которые издавали в начале века, не было, можно сказать, ни одного предложения без трехступенчатой генитивной конструкции ("чистокровная верховая лошадь браконьера соседней усадьбы" - одно содержание предложения чего стоит).
 Еще более важны для овладения беглой речью слова и выражения, которые называют иногда "оформляющими". Я же называю их "набивочными", потому что общее их свойство заключается в том, что, не меняя смысла сообщения, они его дополняют.
 Такими словами являются, например: "достаточно", "очевидно", "очень", "конечно", "словом", "действительно", "а также", "главным образом", "наверняка", "скорее", "намного", "все же" и т.д. Усвоить их нелегко, ибо они не дают пищи предметному воображению. И все же я бы очень рекомендовала начинать заучивать их с первых шагов в языке.
 Не забудем и о выражениях того же рода. Эти выражения, большей частью лишь вводящие высказывание, уже не кирпичики языка, а готовые панели. Их всегда можно иметь под рукой и по мере надобности "вмонтировать". Вместе с тем они дают возможность выиграть время, чтобы вспомнить забытое выражение или слово или чтобы правильнее построить предложение.
 Я уже говорила, что взрослые, в противоположность детям, неохотно пересказывают тексты дословно, чаще всего потому, что раз пОнятое им наскучивает. "Оформляющие" конструкции дают возможность сделать пересказ и осмысление прочитанного более гибкими, позволяют маневрировать в сложных предложениях. Поэтому стоит составить список таких конструкций и разучить их до полного автоматизма. Такой список у меня есть для всех языков, и я его постоянно пополняю. Источником этих выражений служит мне не только чтение, но и общение с носителями каждого "моих" языков:
 положение дел таково, что...
 хотелось бы особенно подчеркнуть, что...
 стоит обратить особенное внимание на то, что...
 по этому поводу мне пришло в голову, что...
 могу ли я спросить также...
 однако в то же время...
 я, конечно, знаю, что...
 верно и то, что...
 не говоря уже о том, что...
 не следует, однако, забывать, что...
 важность сказанного подчеркивается также и тем фактом, что...
 и т.д.
 Особенно хорошо знают цену этим вводным фразам переводчики, и прежде всего переводчики-синхронисты, хорошо помнящие первую заповедь своей профессии: "никогда не молчать" - ведь бывает, что и забываешь слово, и не расслышишь сказанного, в лихорадке перевода или в силу обстоятельств нет возможности переспросить; переводить надо не останавливаясь (молчание производит всегда нехорошее впечатление и вызывает недоверие), строя при этом законченные, красивые по возможности фразы. Недаром англичане называют эти "оформляющие" выражения "lubricant" - смазочным материалом!
 Но не пугайтесь, дорогие мои читатели, это всего лишь рекомендация, а не обязательное условие. Может быть, кому-то эти "смазочные материалы" и не нужны - он научился красиво говорить (переводить тоже) и без них. И вообще советов так много, способов так много - можно заблудиться. Но вы-то в конечном счете выберете то, что пригодно именно вам, что подскажет вам знание самих себя.
 КОСТЫЛЬ ИЛИ ВСПОМОГАТЕЛЬНОЕ СРЕДСТВО?
 Анатоль Франс называл словари "вселенной, расположенной по алфавиту". И я, даже по прошествии стольких лет, беря в руки словарь, всегда испытываю волнение
 Мы, переводчики, счастливый народ. Одно движение руки, одна секунда - и мы узнаем, что хотим. Подумать только, сколько опытов, споров, долгих размышлений нужно, чтобы получить ответ на какой-либо вопрос в других областях знания, например в ядерной физике!
 Словарь - средство утоления нашей жажды знания на многие годы. Он заслуживает, чтобы посвятить хотя бы несколько страничек многим тысячам слов, заключенным в нем.
 Первое, что мне хотелось бы пожелать моим читателям, - чтобы словарь никогда вас не покидал. И второе - чтобы вы всегда могли расстаться со словарем.
 Словарь - лучший ключ для вскрытия замка зыка. Его надо купить и листать до тех пор, пока он не истреплется. Английское слово "well-thumbed" очень хорошо описывает это состояние книги, говорящее о том, что ее владелец использовал до конца все заключенные в ней возможности.
 Вовремя научиться пользоваться словарем - наиглавнейшая задача. А тем, кто занимается иероглифическими языками, я дала бы словарь с первых шагов. А потом отняла бы, как и у изучающих остальные языки.
 Потому что на начальной - я бы сказала даже на предъязыковой - стадии изучения словарь стимулирует мышление. Но потом он начинает действовать обратным образом - отучает думать. К сожалению, в силу инертности человеческого сознания мы склонны к тому, чтобы пользоваться словарем вместо мышления. Простота обращения с ним развивает леность: словарь всегда под рукой - зачем ломать голову!
 Но без головоломки, хотя бы минимальной, нет учебы. На начальном этапе занятий языком словарь побуждает к энергозатратам, а позднее толкает на путь наименьшего сопротивления.
 Но что же делать, если при чтении книги, записи лекции, формулировании мысли, переводе не приходит в голову нужное слово, выражение, а если и приходит, то мы не уверены в точности его значения? Не пользоваться словарем? Нет, конечно же, пользоваться... только "с умом"!
 Как будет по-английски "повязка"? И рука уже сама тянется к венгерско-английскому (русско-английскому и т. д.) словарю, автоматически листает его, и... с досадой хлопаешь себя по лбу: "Ну, конечно же, "ribbon"!" - и... тут же забываешь.
 Но если покопаться в памяти, выудить из нее хотя бы обрывки фонетических созвучий ("bir ...", нет: "ri...", "ribb..."), если взять на себя труд и открыть обратный словарь (англо-венгерский, англо-русский и т. д.), чтобы проверить, правильно ли мы вспоминаем, и мысленно отметить с удовлетворением, что правильно, то искра радости и похвала себе (за терпение, упорство и хорошую память!) надежно закрепят это слово в памяти. Двойная затрата времени - и десятикратный эффект.
 "Переживание успеха" многие считают - как все вы чувствуете на других примерах: не без оснований! - ключевым вопросом педагогики и даже всей жизни. А в изучении языка он является таковым безусловно.
 В самом начале изучения языка можно пользоваться уже и так называемыми моноязычными, или толковыми, словарями. Только к примеру упомяну русские словари Даля, Ушакова, Ожегова, французский "Larousse", испанские "VOX" или "Real Academia Espаnola", английский "Oxford", немецкий "Duden". Принцип "больше энергии - выше эффект" доказывает в этом случае свою правильность особенно наглядно.
 Предположим, мы забыли или впервые хотим узнать, как будет по-немецки слово точный". Вертится в голове заимствованное в немецком иностранное слово "exakt", но, должно быть - или помнится,- есть лучшее немецкое слово. В таком случае значительно эффективнее обратиться к толковому словарю, посмотреть, что относится в нем к вспомнившемуся слову "exakt". Найденное таким образом "genau" запомнится в десять раз лучше, чем если бы сразу посмотрели, как будет "точный" в двуязычном словаре.
 Современные словари "отражают вселенную" уже не в одних только корневых значениях. Словарные статьи, полные лексических комбинаций и примерных модельных фраз, вполне "читабельны". Смысл слова и правило его употребления оказываются заданными в его связуемости с другими словами.
 Хороший словарь - богатое хранилище. То, что словарь дает лексику не изолированно, а в различных контекстах, дает нам возможность придумывать новые и новые формы ее закрепления в памяти. Сколько раз появится одно и то же слово в разных сочетаниях, столько же раз оно будет отражено в нашем сознании. Предложение, в котором оно вставлено, - хорошая смысловая модель для заучивания слова, которое без ключа к употреблению - не слово, а лишь набор букв и звуков. С другой стороны, невозможно заучивать его в тексте с полной выкладкой ситуации, ибо таковых придется запоминать слишком много, а это не даст результатов, потому что подобная работа окажется либо механической, либо настолько громоздкой, что не хватит, естественно, ни времени, ни терпения.
 Так что обращайте внимание на данные в словарях модели словоупотребления. Можно выписывать их в. словник обязательно с управлением, то есть с предлогом, суффиксом, окончанием, посредством которых данное слово (глагол, существительное, прилагательное и т. д.) соединяется с другими словами. По своему вкусу и потребностям можно дополнять их одним-двумя словами.
 ОБ УЧЕБНИКАХ
 За последние полтора-два десятилетия достигнуто немало успехов и в этой области Мы имеем возможность изучать все язык мира по учебникам, созданным на основе самых современных методических принципов.
 Я воспользовалась курсивом, чтобы подчеркнуть: носитель каждого данного языка должен изучать иностранный язык по учебнику, написанному соотечественником учащегося. Важно это потому, что при изучении одного и того же иностранного языка представители разных наций сталкиваются с разными трудностями. Известный датский филолог и лингвометодист Йесперсен, например, расположил совершаемые в английском языке ошибки по нациям.
 Позвольте и мне привести пример, когда то, что для одного народа - головоломка, другого - само собой разумеется. Первым учебником русского языка, попавшим в Венгрию после Освобождения, был учебник Н. Потаповой. Изучая книгу, я удивлялась, почему отдельным вопросам, для нас совершенно естественным, в книге уделены многие страницы, а другие моменты, для нас, венгров, действительно трудные, объяснены только парой предложений. Взять хотя бы трудность перевода русского "где" и "куда", о чем в учебнике Н. Потаповой упоминалось часто. Я никак не могла понять, почему это необходимо так долго и подробно объяснять. В венгерском языке "где" и "куда" переводятся и употребляются точно так же, как и в русском. Гадала, пока не сообразила, что учебник был написан для французов и просто переведен у нас на венгерский. Дело в том, что во французском языке нет отдельных соответствий словам "где" и "куда": и то и другое следует переводить одним словом "ou". Естественно, что в учебнике, написанном для французов, на этот языковой факт следует обращать особое внимание.
 Неправильно, по-моему, модное сейчас в методике школьного преподавания - а порою и университетского - использование элементарных школьных учебников стран изучаемого языка. Конечно, каждый взрослый, изучающий язык, в каком-то смысле ребенок. Но шести-семилетний ребенок страны изучаемого языка не знает слов только в написанной форме, но словарный запас его - конечно, прежде всего пассивный - приближается к бытовому словарному запасу взрослого из того же окружения. А что делать изучающим венгерский язык полякам, русским, французам с венгерской школьной книгой для чтения, первое предложение которой "Свинопас взял свой рожок, и полились трели"?
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 КАК МЫ ГОВОРИМ НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ?
 Говорим, пользуясь уже известными аналогиями, почерпнутыми отчасти из родного языка, отчасти из той суммы знаний, которые прочно усвоены нами в процессе изучения данного языка или предыдущих, если данный язык не первый.
 Задачи, предлагаемые языковой ситуацией, мы стремимся решить, привлекая факты (правила, аналогии) другого известного нам языка. Или же мы стремимся воспользоваться уже имеющимся набором "колодок" изучаемого языка. Обобщая, можно сказать, что мы опираемся либо на межъязыковые либо на внутренние сходства.
 Ученые сформулировали бы этот тезис еще проще. Они сказали бы, что правила языка мы либо экстраполируем, либо интерполируем.
 Говоря на иностранном языке, мы экстраполируем и интерполируем автоматически, инстинктивно. И эта инстинктивная деятельность и облегчает, и затрудняет усвоение иностранного языка.
 Если не экстраполировать, то каждый иностранный язык придется изучать как первый, как родной язык. А это, как вы догадываетесь, было бы не самым идеальным решением.
 По сравнению с нами ребенок является освобожденным учащимся, у которого практически нет никаких других дел, кроме овладения родным языком. К пяти годам он набирает уже около двух тысяч слов. Затем лексическое обогащение начинает идти медленнее; как утверждает ряд педагогов, в год ребенок такого возраста прибавляет уже только по 300-400 слов. Таким образом, выражать свои мысли и описывать окружающие явления с относительной полнотой он может лишь к 12-14 годам.
 Что же касается взрослого, то еще до того, как он начинает изучать иностранный язык, у него имеется представление - хотя и не всегда, и не совсем осознанное - о бесконечном разнообразии иностранного языка. У него есть представление о единственном и множественном лице, о настоящем, прошедшем и будущем времени, о разнице между действием и событием, о многочисленных способах выражения мысли. И при изучении иностранного языка эти знания реализуются в его сознании автоматически.
 Если же не интерполировать, то каждое отдельное слово, каждое отдельное предложение придется изучать как неповторимое явление. Как только - в случае глагола, например, - мы усвоили цепную связь между такими словами, скажем, как "читать -чтение-читатель -прочитанный", то в остальных языках (во всех языках) надо заменить лишь каждое соответствующее звено цепи, и обойма готова:
 читать чтение читатель прочитанный to read reading reader read lesen das Lesen der Leser gelesen olvas olvasas olvaso olvasott leer lectura lector leido
 Расширение словарного запаса происходит посредством автоматической интерполяции: колодка имеется, нужно лишь выкроить новое явление.
 Осознание и использование этих двух типов деятельности - поиск и нахождение межъязыковых и внутриязыковых аналогий - дают нам возможность ориентироваться в лабиринте иностранного языка. И все проблемы были бы решены, если бы языки следовали единым законам, не терпящим исключений. К сожалению, это не так.
 Единых законов и не может быть, потому что то, чем долго пользуются, неизбежно снашивается или искажается. Было бы удивительно, если бы на потеряли форму перчатки, которыми утром пользуются, чтобы носить воду, мыть, брать с огня горячие вещи, днем - чтобы, скажем, кататься на лыжах, а вечером - украшать ими руки в театре.
 Такими "перчатками", используемыми для множества целей, и являются факты языка. Естественно, что они изменяются: теряют форму и снашиваются, растягиваются и садятся. Теряется правильность форм. И больше всего снашивается язык на тех местах, где им более всего пользуются, - в повседневной речи.
 Венгерские языковые методисты составили словарь из 40 чаще всего используемых английских глаголов ("делать", "брать", "приходить", "идти", "есть", "пить" и т.п.). Все они оказались неправильными.
 Легко перевести предложение о разложении белка протоплазмы на составные части. В научном языке международными оказываются не только слова, но и правила самого построения предложений. Достаточно одного только экстраполирования и интерполирования, чтобы добиться стопроцентного результата. Но горе тому, кто попытается выяснить, который час, дословно переводя венгерское предложение "" ("Сколько часов?").
 По-немецки это прозвучит "Как поздно сейчас?" (Wie spat ist es?), по-французски - "Какой час?" (Quelle heure est-il?), по-английски - "Что есть время?" (What is the time?), по-шведски - "Как много часов?" (Hur mycket ar klockan?).
 Изучающий иностранный язык идет по пути, значительно более тернистому, чем овладевающий каким-либо другим навыком. Продвижение вперед осложняется автоматическим экстра- и интерполированием, которое в языкознании называют трансференцией, интерференцией или перекрестными ассоциациями.
 Тот, кто готовится стать врачом или инженером, не должен, начиная учебу, срочно ломать уже сложившиеся в его сознании представления относительно будущей профессии. В нем еще не укоренились ложные - ложные с точки зрения нового учебного материала - медицинские или инженерные знания, которые затрудняли бы усвоение учебного материала, "скрещивались" бы с ним.
 Вообразите, что бы произошло, если бы выяснилось, что нам нужно изменить все наши представления о привычной и естественной десятичной системе счисления и перейти, скажем, на троичную!
 Воздействие родного языка менее всего дезориентирует нас при изучении лексики, набирании слов. Мгновенно понимается и выучивается, что стол по-английски не стол, a "table" и книга не книга, a "book". Но ответ на вопрос "Что на столе?" требует уже не такого, с опытом родного языка соотнесенного высказывания "Book is on the table", а усложненного внутренними нормами английского языка: "There is a book on the table".
 Интерференция родного языка - явление хорошо известное. Значительно меньше говорят методисты о том факте, что наибольшее количество неверных экстраполяций рождается из-за вмешательства не родного языка, а первого - или лучше других усвоенного - иностранного языка.
 Происходит это, вероятно, потому, что изучение родного языка не связано с особенными энергетическими затратами; сознание в этом процессе участвует очень мало. Но когда, скажем, английский язык начинает изучать взрослый, то в деятельность по овладению новым материалом включается и волевая сфера сознания (рефлексивное сознание). Мы сознательно усваиваем правило, что согласные "p", "t" следует произносить с придыханием. И мы настолько себя к этому приучаем, что, когда переходим на французский язык, затрачиваем почти столько же энергии на отвыкание от придыхания. А отвыкнуть крайне необходимо, потому что придыхаемые согласные искажают, порой до неузнаваемости, французские слова так же, могут исказить и венгерские слова.
 Хотя экстраполирование действует на изучение иностранного языка в определенном смысле отрицательно, в руках умудренного опытом учащегося оно может оказаться и ценным орудием - орудием закрепления. Более того, воспользоваться этим орудием надо обязательно, ибо незакрепленные знания так или иначе уйдут (да простят мне читатели эту банальную истину!).
 В огромной разнице между такими словами, как "учить" и "выучить", заключается как раз факт закрепления. Если бы незакрепленные знания не уходили, то число знающих иностранные языки (как и любые прочие дисциплины) было бы равно числу изучающих, чего, к сожалению, не бывает.
 Встречаемся с каким-либо словом, правилом, понимаем их и скользим дальше, к следующему языковому факту, и это слово, правило не стали нашими, они не стали орудием, которым мы можем пользоваться по нашему разумению или прихоти. Хорошо еще, если они останутся в нашем сознании пассивно, то есть мы будем их узнавать.
 Одним из способов закрепления, хорошо оправдавших себя на практике, является именно противопоставление. Взрослый мозг прибегает к нему так или иначе, как бы ни противилась этому самая современная методика преподавания иностранных языков. Нам нужно сознательно усвоить, что в немецком языке согласные в интервокальной (между гласными) позиции не удваиваются, как, например, в венгерском. Что в отличие от русского в польском не пользуются обычно личными местоимениями, потому что окончание глаголов однозначно указывает на деятеля. Нам необходимо усвоить, что испанские глаголы движения сочетаются также и со вспомогательным глаголом "haber", а не только с его служебной парой "ser", как это имеет место во французском и итальянском языках, очень родственных испанскому. Нужно запомнить, что актуальное действие в настоящем, если оно началось уже в прошедшем, выражается в английском не настоящим временем глагола, a "present perfect", что в отличие от венгерского после русских существительных, выражающих количество, отнесенное к данным существительным, слово стоит в родительном падеже ("кусок хлеба").
 С точки зрения нового языка экстраполирование родного языка или другого иностранного, лучше усвоенного, является ошибкой. Но для изучения ошибка представляет собою ценность. Ценность потому, что она создает возможность для сознательного противопоставления, что в свою очередь служит замечательным орудием закрепления. А без закрепления - возвращаюсь к сказанному - иностранный язык усвоен быть не может.
 С педагогической точки зрения наибольшую ценность представляют собою ошибки, совершенные нами же. Если мне удалось обнаружить свое заблуждение, если мне указали на него смехом, удивлением, непониманием, а порою даже и досадой, обидой, то при этом опосредствующим, вспомогательным орудием закрепления оказываются мои эмоции, моя невольная, пусть даже скрытая от глаз реакция.
 Итак, не будем сердиться на ошибки и не будем их стыдиться. Они - источник многочисленных ценностей... в том числе и языков. Да, да, не удивляйтесь - именно языков! Такие романские языки, как французский, итальянский, испанский, португальский, провансальский, румынский, сложились в результате плохого усвоения латыни, овладеть которой как следует у народов, завоеванных в свое время римлянами, не было ни желания, ни возможностей.
 Нам, конечно, не нужно творить из наших ошибок новые языки. Но с помощью ошибок мы можем лучше усвоить существующие, сравнивая особенности родного языка и нового языка, сознательно противопоставляя правильные и ложные решения.
 Сравнивая правильное и ошибочное, мы можем избежать укоренения заблуждений. А это очень важно. Камертон, который мы не раз уже упоминали, должен звучать чисто. Поэтому я бы не рекомендовала штудировать собственные, неисправленные переводы или заучивать случайно услышанное. Для цели заучивания годится только безупречно выверенный текст. Если мы часто слышим неправильные формы, если они вкрадываются через слух в сознание и начинают звучать в нас привычно, мы оказываемся в том же положении, как человек, которого долго кормили пригорелой пищей, а когда дали нормально поджаренное, то он сказал, что вареные блюда не любит.
 КАК НАМ ГОВОРИТЬ НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ?
 А так, чтобы отправной точкой служил не родной язык, а сам иностранный, по известным, уже приобретенным колодкам выкраивая новые явления. Это положение больше известно под девизом "надо думать на иностранном языке". Мне лично такая формулировка не симпатична. Так что позвольте мне и дальше пользоваться своими модельными "колодками".
 Как можно зафиксировать, на каком языке мы думаем? Как и в какой момент можно заглянуть - а тем более воздействовать! - в невероятно сложный механизм умственной деятельности? Наверное, только при очень трагических обстоятельствах, когда из-за гибели какой-то известной области подкорки полностью или частично отказывает память. Венгерские нейрофизиологи описывают случай, когда у пострадавшего в результате травмы выпал из памяти только родной язык, а выученный им иностранный язык не пострадал нисколько. Известны случаи, когда больной забывал только глаголы родного языка и говорил исключительно существительными. Пусть нейрофизиология занимается выяснением сложнейшего механизма соотношений между мышлением и речью, между лексическим осознанием того, во что облечен процесс мышления - в слова или формы, образы, а если в образы, то в какие. Мы же вернемся к нашему совершенно ненаучному тезису и будем привыкать к тому, чтобы выражать желаемое, опираясь не на родной язык, а на иностранный.
 С чем только не сравнивали речь на иностранном языке! Давайте сравним ее теперь с фотографированием. Предположим, что мы видим прекрасную розу и хотим ее для себя увековечить на фото. Как известно, фотографируем мы, не нацеливая объектив на каждый лепесток, а отступая на определенное расстояние: ровно на такое, чтобы в видоискателе был виден весь предмет целиком.
 Тот, кто будет по очереди брать слова родного языка и переводить их на иностранный язык, поступит как человек, который фотографирует, нацеливая объектив на каждую часть предмета. Итак, предметом съемки служит нам какая-то синтаксическая или морфологическая форма иностранного языка. Как нам уже известно, наиболее ощутимой, наиболее воспринимаемой частью, областью языка является лексика. Начнем с нее.
 Когда мы говорим на иностранных языках, нам постоянно угрожает чудовище, имя которому Никак-не-вспомню-а-ведь-знал. И не вспомним, пока не прекратим кружить вокруг данного выражения на родном языке, пока не прекратим попыток его перевести!
 Практикой и самодисциплиной мы можем добиться изгнания данного выражения на родном языке и научиться всякий раз воспроизводить в памяти то слово, которое обычно сопровождает ускользающее выражение.
 Когда я работала преподавателем русского языка, в качестве эксперимента я как-то раз спросила у нескольких учащихся, как будет по-русски "пятилетний". Если я задавала вопрос по-венгерски, они колебались, когда же я подсказывала им по-русски слово "план", все тут же говорили "пяти летний". Оба слова были выучены вместе, и одно помогало вспомнить другое.
 Если мы будем изучать слова "кустами", "семьями", мы тем самым убьем двух зайцев. С одной стороны, мы будем уверены в правильности употребления слова, ибо контекстуальные связи определяют его толкование, с другой - создадим себе вспомогательное средство для воспроизведения в памяти любой из стремящихся к забвению частей семьи.
 Всякий, кто окунется в безбрежное море лексики, с удивлением заметит, что в языке много устойчиво сочетающихся пар. Поиск, подбор и изучение их являются первостепенной задачей. И я от всего сердца рекомендую этим заняться всем тем, кто утверждает, что у них плохая память.
 "Препятствие" надо изучать вместе с его "устранением", "долг" с "выполнением", "трудность" с "преодолением", "известие" с "сообщением", "роль" с "исполнением", "жизненный уровень" с "повышением", "потребность" с "удовлетворением", "условие" с его "созданием", "замОк" с "отпиранием", "стену" с "возведением" или "разрушением". Тот, кто будет изучать слова такими парами, не промахнется: в критический момент в видоискателе фотоаппарата они окажутся вместе.
 А что случится, если оба члена такой пары забастуют? Что ж, тогда смело говорите нечто, приблизительно похожее на забытое. Всегда лучше сказать нечто похожее - пусть несовершенное, - чем умолкать и в ужасе перетряхивать все на складе памяти в поисках "настоящего" слова или выражения.
 "Галоп", "гонка", "спешка" - слова, конечно, намного более точные, каждое для своего случая, чем простое "бег". Но если одно из них нам изменит, можно - пусть это и плохо - воспользоваться другим, а если забылись все, то на безрыбье и рак рыба - сойдет и "бег". Дежё Костолани любил говорить, что речь на иностранном языке всегда компромисс.
 Кроме синонимов, большую помощь оказывают обычно и антонимы. Если не приходит в голову ни "дерзкий", ни "героический",ни "смелый", то "не трус" будет, во всяком случае, лучше, чем молчание.
 Если же мы еще мало знаем, а попали в ситуацию, когда надо знать все, или же, если хорошо знаем, но чувствуем себя не в форме, то есть еще одно всемогущее средство - описание неизвестного слова, выражения по его признакам. "Как поэтически это прозвучало, - похвалила я однажды коллегу-переводчицу, - когда ты говорила о скромном маленьком цветке, который источает свой аромат еще издали". "Не издевайся, я просто забыла, как будет по-итальянски фиалка", - ответила мне она.
 В разговоре (или в переводе) на иностранном языке эффект зависит не от данной реальности, а от ее отражения. Наш партнер стремится получить точный образ, отражение содержания, и ему безразлично, какими языковыми средствами мы для этого воспользуемся. Само собой разумеется, что этой цели мы не сможем достичь, механически переводя на иностранный язык лексические и синтаксические формы родного языка.
 В связи с переводом мы уже наговорили много общих мест. Все они относятся и к беседе на иностранном языке, потому что, по сути дела, она тоже перевод, только в этом случае мы переводим свои собственные мысли. Самая общая истина по отношению к переводу звучит примерно так: "Тот перевод хорош, который по возможности наиболее точно соответствует оригиналу, но вместе с тем производит впечатление, будто написан он на языке перевода". Позвольте мне сформулировать этот тезис несколько иначе: "Хорош тот перевод, который порождает те же ассоциации, на которые была направлена устная или письменная речь на языке орнгинала".
 Кто сумеет этого достичь, думаю, с полным правом может похвастаться. Расскажу один случай, который произошел со мной на праздничном ужине, данном одним из наших министров в честь его японского коллеги. Я присутствовала на ужине в качестве переводчицы. Подали рыбу, и гость - очевидно, чтобы добиться расположения, - начал беседу с того, что его отношение к рабочему классу на всю жизнь определило то, что до восемнадцати лет он ужинал только крабами. Я растерялась. Если перевести слово в слово, получится абракадабра. То, что в Японии - пища пролетариата, в Венгрии - деликатес и украшение стола! И я перевела: "До восемнадцати лет я ел на завтрак одну мучную похлебку".
 КАК Я ИЗУЧАЮ ЯЗЫКИ
 После всех полутеоретических рассуждений надо бы, наверное, рассказать наконец, как же я изучаю языки, ведь это же название книжки. Итак, как я приступаю практически к изучению нового языка? Передаю свой опыт в надежде, что другие, испытав его, по закону диалектики предложат лучший метод, которым и я в свою очередь воспользуюсь, чтобы пополнить свой арсенал.
 Предположим, я хочу изучить азильский язык. Такого языка, конечно, не существует. Придумала я его в этот самый момент, чтобы обобщить и подчеркнуть единство моего подхода.
 Для начала я пускаюсь на поиски достаточно толстого азильского словаря. Я никогда не покупаю маленьких словарей: опыт - не только мой! - показывает, что они быстро становятся ненужными, все равно приходится искать большой словарь. Если не могу достать азильско-венгерского словаря, то пытаюсь раздобыть азильско-английский, азильско-русский и т.п.
 Сначала использую этот словарь как учебник. Изучаю по нему правила чтения. В каждом языке (а, следовательно, и в каждом словаре) есть достаточно большое количество международных слов. И чем больше словарь, тем их больше. Названия наций, стран, городов (главным образом тех, что поменьше, названия которых не искажены так называемой традицией, т.е. частым употреблением), а также "надъязыковая" терминология науки раскрывают передо мной все отношения между буквой и звуком в азильском языке. (Помню, что в русско-английском словаре, купленном мной в 1941 году, я прежде всего отыскала мое имя - Екатерина.)
 Слова не учу, только рассматриваю их: считаю буквы и звуки, измеряю их длину, как если бы речь шла о кроссворде. Пока я разбираюсь с правилами чтения, словарь открывает мне и другие "секреты" языка: начинаю подмечать, с помощью каких средств образуются от одного корня различные части речи, как глагол становится существительным, существительное - прилагательным, прилагательное - наречием и т.д.
 Это только проба на язык, на вкус, на осязание. Первое сближение с языком, чтобы потом подружиться.
 Вместе со словарем, или сразу вслед за ним, покупаю учебник и художественную литературу на азильском языке. Так как я Средний Учащийся, то есть должна обучать сама себя, покупаю учебники с ключом, такие, в которых содержится правильное решение задач. Прочитываю один за другим уроки и делаю все упражнения. Пишу "просторно", чтобы осталось место для исправлений. Смотрю в "ключ" и правильное записываю над моими неверными вариациями. Таким образом получаю наглядную "историю моей глупости".
 Ругаю себя за совершенные ошибки и тут же себя прощаю (это очень важно: смотри ниже, десятую заповедь!). В тетради оставляю всегда столько места, чтобы рядом с неправильными, искаженными словами и фразами написать 5-6 правильных. Это помогает усвоить верные формы.
 Так как проработка учебника - занятие довольно скучное, развлечение, как говорят, ниже среднего, уже в самом начале принимаюсь за чтение азильских пьес или рассказов. Если мне удалось достать адаптированные тексты, то читаю их. Если нет, беру любое литературное произведение. Приобретаю всегда минимум пару, в надежде, что одно из двух окажется более понятным. Слишком современную литературу стараюсь не читать, потому что иногда не понимаю ее и по-венгерски.
 Итак, безотлагательно принимаюсь за общедоступное по изложению и содержанию. Путь от непонимания через полупонимание к полному пониманию для взрослого человека - волнующий, интересный туристский маршрут, достойный развитости его духа. Прочтя книгу и прощаясь с ней, хвалю себя за выдержку и упорство.
 При первом прочтении выписываю только те слова, которые поняла, то есть те, значение которых я смогла понять по контексту. Конечно, не в изолированном виде, а создавая для каждого свой небольшой контекст (см. главы "Словарный запас" и "Как заучивать слова?"). Только когда читаю книгу во второй, а то и в третий раз, выписываю все остальные незнакомые слова. Впрочем, нет, не все, а только те, которые сродни мне, моей личности, которыми я пользуюсь в своей родной венгерской речи или которые я хорошо понимаю (ведь не всеми же словами мы обычно пользуемся и не все - что греха таить! - хорошо понимаем). И ко всем словам, которые я выписываю, обязательно присовокупляю "куст", "семью" (материал для "куста" можно найти в самой книге или словаре).
 Однако все это еще не учит важнейшему из уже многократно упомянутых четырех языковых навыков - "пониманию устной речи". Проработав и прилежно переписав учебник, я все еще не получила достаточно правильного представления о произношении. Поэтому еще в самом начале знакомства с азильским языком один-два часа я посвящаю "картографированию эфира". Узнаю, когда и на каких волнах я могу слушать по радио передачи на азильском языке.
 Будапештское радио дает свои передачи в эфир на 7 языках, Московское - более чем на 70, Пражское - на 17; хорошо слышны радиостанции соседних или недалеко лежащих государств. Так что в этом наборе азильский язык попадется обязательно. В последних известиях содержатся, как известно, важнейшие события дня. Хотя они и подбираются с учетом интересов жителей Азилии, в общем, они все же мало отличаются от передачи последних известий на других языках. Поэтому для учебы и самоконтроля понимания я всегда прослушиваю в тот же день последние известия и на венгерском или на каком-либо другом, мне понятном. Таким образом, я получаю в руки нечто вроде ключа или даже словаря, если угодно. Если во время прослушивания азильскоязычного сообщения я слышу незнакомое слово (вначале, как правило, очень много незнакомых слов, так что записываю те, которые успеваю, и по возможности без ущерба для внимания к речи), то отмечаю его в тетрадке и после передачи отыскиваю в словаре. Немедленно. Потому что в памяти сохраняется еще контекст этого слова. Контекст же помогает и в том случае, если слово услышано неправильно (что случается довольно часто). И если после всего этого слово отыскать в словаре удалось, то ощущение удовлетворения с лихвой вознаграждает за труд.
 Потом - не сразу, а через 1-2 дня - лексику, полученную из эфира, записываю в чистовой словник. Эту расстановку во времени рекомендую потому, что таким образом я вынуждаю себя освежить, повторить начинающие уже ускользать из памяти знания.
 Раз в неделю записываю передачу на магнитофон, и запись храню до тех пор, пока не прокручу ее несколько раз и не выжму из нее все возможное на данный момент. Обычно прежде всего сосредотачиваю внимание на произношении. И часто попадаются слова, которые я знаю уже из книг, но которые я не узнала сразу, потому что имела неправильное представление об их фонетическом образе; происходит, таким образом, повторное знакомство.
 Стремлюсь, конечно, разыскать преподавателя, который может дать мне основы азильского языка. Удача, если удается найти профессионального педагога. Но если нет, ищу знакомства с носителем языка, с учащимся или специалистом, приехавшим в нашу страну на длительный период.
 С бОльшим удовольствием беру уроки у женщин, чем у мужчин. Наверное, потому, что у женщин "язык подвешен лучше" - беседовать с ними легче, как легче находить и контакт. (В самом деле, в чем причина этого испокон веков известного явления?)
 От своего преподавателя азильского языка жду в свою очередь того, чего не могу получить ни от книг, ни от радио: 1) возможности договориться о более медленном темпе речи, чтобы уловить как можно больше слов; 2) возможности исправления моего собственного азильского на основе заданий, прилежно выполняемых мною к каждому уроку.
 Вначале я пишу, что придет в голову, потому что это легче. Часто - отдельные словосочетания, в которые ввожу виденные или слышанные новые слова, грамматические формы. Исправления позволяют мне проверить, правильно ли я поняла значения слов, их роль в предложении. И затем начинаю переводить. Заранее данный текст так или иначе принуждает к тому, чтобы пользоваться уже не хорошо известными словами и формами, а менее определенными, к которым меня вынуждает жесткая, неумолимая обстановка перевода. В противоположность многим профессиональным преподавателям языка я разделяю мнение Иштвана Понго, который в переводе - точнее в переводе на иностранные языки - видит лучшее и эффективнейшее орудие закрепления знаний.
 Неисправленная ошибка опасна! Повторяя неправильные формы, мы запоминаем их, и избавиться от них потом очень трудно. Письменный перевод - как энтомолог насекомых, накалывает наши ошибки на булавку, кладет их под микроскоп. А услышанное, как говорится, в одно ухо влетает, а в другое вылетает.
 Многие годы водила я по Будапешту китайские делегации, и в программе осмотра города всегда была Площадь Героев. По крайней мере раз пятьдесят сказала я в общей сложности, что в центре площади прижатые друг к другу венки обозначают могилу Неизвестного Солдата. Это сочетание я переводила слово в слово. И никто никогда меня не исправил: гости, конечно, не обязаны учить. Спустя несколько лет, когда я получила из Пекина стилистическую правку моего перевода туристического буклета, выяснилось, что по-китайски говорят: могила Безымянного Героя.
 Несколько лет назад я работала в Англии с очень приятным, образованным коллегой переводчиком. Едва мы только познакомились, как я сразу же попросила его исправить мои ошибки. А через три недели, при прощании, я упрекала его в том, что он не исправил ни одной ошибки. Неужели я ни одной не сделала? "О, как же, и еще сколько! - ответил он на мой вопрос. - Только, знаете ли, мы англичане, настолько привыкли к ошибкам иностранцев, что в нас выработался автоматический механизм их исправления. И пока сказанное дойдет до сознания, оно имеет уже правильную форму".
 Другой случай был довольно забавным и полной противоположностью предыдущему. Один из ведущих политиков дружественного соседнего с Венгрией государства давал ужин в честь нескольких сотен иностранных гостей. Торжественный тост он произнес, к сожалению, на родном языке, в котором я очень слаба. Мои смутные представления о дипломатическом протоколе подсказали мне, что ответную речь я должна переводить именно на этот язык. Никогда не забуду добросердечного хозяина, который во время перевода то и дело меня останавливал, обращал мое внимание не сделанные ошибки, исправлял их, да к тому же объяснял, почему надо говорить так, а не иначе! Это было для меня лучшим подарком. И я тоже никогда не упускаю случая поучить тех, кто взялся за изучение моего родного, венгерского.
 Хотела бы подчеркнуть еще одно преимущество письменного перевода по сравнению с устной речью. Говорить на иностранном языке - это вопрос привычки, я бы даже сказала, рутины. В том смысле, что умный человек дотягивается лишь на ту высоту, на какую позволяет ему его рост или потолок его знаний. И ничего зазорного в этом нет. Беда вот только, что, если выкручиваешься и маневрируешь лишь наличными знаниями, не растет словарный запас, не обогащается синтаксический арсенал. Портье требуется знать 50-60 предложений, но знать их безупречно, Среднему Учащемуся следует знать в сотни раз больше. Один мой французский коллега остроумно заметил, что "в беседе говори, что знаешь, а в переводе умей то, что нужно".
 Те, у кого хватило терпения прочесть до конца мои соображения в связи с азильским языком, заметят в них, вероятно, отсутствие двух моментов. В любом более или менее солидном своде рекомендаций по изучению иностранного языка говорится, что, помимо всего прочего, необходимо основательно познакомиться с историей, географией, экономикой, культурой, искусством и литературой, скажем, той же Азилии.
 Такое знакомство, безусловно, мягко говоря, не повредит - оно еще более приближает нашу цель: максимально глубокое и широкое знакомство с иностранным языком. И все же, несмотря на всю полезность этого, приобретением или преподнесением вышеупомянутых знаний увлекаются чрезмерно.
 И второе. Рекомендуют обязательно поехать в Азилию, ибо без практики в стране овладеть ее языком в совершенстве якобы почти невозможно. Стараться поехать, конечно, надо, но я бы не сказала, что пребывание в стране - обязательное условие для хорошего владения языком.
 Многие заблуждаются, думая, что пребывание в стране автоматически даст знание языка этой страны. В языковой среде к нам, возможно, и приклеится пара разговорных оборотов, два-три десятка слов, выражений, но не больше. Во всяком случае, не больше, чем мы сможем выучить дома за то же самое время. Ни случайные беседы с азильцами, ни сравнительное исследование магазинных витрин, ни простое вслушивание в речь не откроют нам пути к азильскому языку. Но вслушивание со словарем в руках - да! Кроме того, местные газеты всегда содержат объявления о том, где и когда открывается выставка, организуется экскурсия, читается лекция в местном отделении азильского общества по распространению знаний. Всякий раз, попадая за границу, я стараюсь побывать везде, где только возможно. Особенно хорошее средство для изучения языка - хождение в кино. Во время одного из моих визитов в Москву я поставила своеобразный рекорд: за три недели я побывала в кино 17 раз. Идеально было бы, конечно, постоянно и тесно общаться с азильцами, имеющими родственный или тот же круг интересов. Особенно с теми, кто согласен взять на себя труд по исправлению ошибок нашей речи. Только в таком случае заграничная поездка принесла бы пользу для изучения языка.
 Другим фактором, определяющим языковую полезность путешествия, является уровень наших знаний во время пребывания за границей. В следующей главе я попытаюсь дать классификацию знаний языка на основе пятибалльной системы отметок. Минимальную пользу поездка за границу приносит тем, кто имеет по изучаемому языку единицу и пятерку. Тот, кто до поездки ничего не знал, вернется домой с девственной головой. А тому, кто язык знал очень хорошо, заметить улучшения будет очень трудно. Хорошие результаты проявятся, пожалуй, только у "троечников".
 Свой опыт от странствий по просторам иностранных языков я обобщила в десяти заповедях или рекомендациях тем, кто по-настоящему, а не кокетничая, не заигрывая, хочет овладеть иностранным языком.
 I. Занимайся языком ежедневно. Если уж совсем нет времени, то хотя бы десять минут. Особенно хорошо заниматься по утрам.
 II. Если желание заниматься слишком быстро ослабевает, не "форсируй", но и не бросай учёбу. Придумай какую-нибудь иную форму: отложи книгу и послушай радио, оставь упражнения учебника и полистай словарь и т.д.
 III. Никогда не зубри, не заучивай ничего по отдельности, в отрыве от контекста.
 IV. Выписывай вне очереди и заучивай все "готовые фразы", которые можно использовать в максимальном количестве случаев.
 V. Старайся мысленно переводить всё, что только возможно: промелькнувшее рекламное табло, надпись на афише, обрывки случайно услышанных разговоров. Это всегда отдых, даже для уставшей головы.
 VI. Выучивать прочно стоит только то, что исправлено преподавателем. Не перечитывай собственных неисправленных упражнений: при многократном чтении текст запоминается невольно со всеми возможными ошибками. Если занимаешься один, то выучивай только заведомо правильное.
 VII. Готовые фразы, идиоматические выражения выписывай и запоминай в первом лице, ед. ч. Например: "I am only pulling your leg" (Я тебя только дразню). Или: "Il m'a pose un lapin" (Он не пришел на назначенную встречу).
 VIII. Иностранный язык - это крепость, которую нужно штурмовать со всех сторон одновременно: чтением газет, слушанием радио, просмотром недублированных фильмов, посещением лекций на иностранном языке, проработкой учебника, перепиской, встречами и беседами с друзьями - носителями языка.
 IX. Не бойся говорить, не бойся возможных ошибок, а проси, чтобы их исправляли. И главное, не расстраивайся и не обижайся, если тебя действительно начнут поправлять.
 X. Будь твердо уверен в том, что во что бы то ни стало достигнешь цели, что у тебя несгибаемая воля и необыкновенные способности к языкам. А если ты уже разуверился в существовании таковых - и правильно! - то думай, что ты просто достаточно умный человек, чтобы овладеть такой малостью, как иностранный язык. А если материал всё-таки сопротивляется и настроение падает, то ругай учебники - и правильно, потому что совершенных учебников нет! - словари - и это верно, потому что исчерпывающих словарей не существует, - на худой конец, сам язык, потому что все языки трудны, а труднее всех - твой родной. И дело пойдёт.
 НАСКОЛЬКО МЫ ЗНАЕМ ЯЗЫКИ

<< Пред.           стр. 3 (из 4)           След. >>

Список литературы по разделу