<< Пред.           стр. 4 (из 5)           След. >>

Список литературы по разделу

  Дюркгейм отвергает определения религии через веру в бога (так как существуют религии без бога), через веру в сверхъестественное (последнее предполагает противоположную веру - в естественное, - возникающую сравнительно недавно вместе с позитивной наукой) и т. п. Он исходит из того, что отличительной чертой религиозных верований всегда является деление мира на две резко противоположные сферы: священное и светское. Круг священных объектов не может быть определен заранее; любая вещь может стать священной, как необычная, так и самая заурядная. Дюркгейм определяет религию как "связную систему верований и обрядов, относящихся к священным, то есть отделенным, запретным вещам; верований и обрядов, объединяющих в одну моральную общину, называемую церковью, всех, кто является их сторонниками" [23, 65].
  Автор детально анализирует социальное происхождение тотемических верований, обрядов, их социальные функции. Будучи порождением общества, религия укрепляет социальную сплоченность и формирует социальные идеалы. Религия - это символическое выражение общества; поэтому, поклоняясь тем или иным священным объектам, верующий в действительности поклоняется обществу - "реальному" объекту всех религиозных культов. Дюркгейм подчеркивает сходство между религиозными и гражданскими церемониями, он фиксирует внимание на общих чертах сакрализации как социального процесса. Поэтому его работа явилась вкладом не только в становление социологии религии в собственном смысле, но и в изучение гражданской религии и светских культов. Подобно предыдущим работам книга "Элементарные формы религиозной жизни" явилась выдающимся достижением социологической мысли; научное сообщество единодушно относит ее к разряду социологической классики. Соответственно, бесспорным классиком социологии считается и ее автор.
  5. Итоги и выводы
  Дюркгейм - один из общепризнанных создателей социологии как науки, как профессии и предмета преподавания. Влияние его идей присутствует в самых различных отраслях социологического знания: от общей социологической теории до сугубо эмпирических и прикладных исследований. Все более или менее значительные социологические теории XX в. так или иначе соотносились с теорией основателя Французской социологической школы. В самых разных странах мира формирование социологии происходило под воздействием дюркгеймовских идей.
  Дюркгейм дал одно из наиболее развернутых и убедительных онтологических обоснований необходимости и возможности социологии как науки. Он доказывал, что общество - это реальность особого рода, не сводимая ни к какой другой. Вместе с тем он подчеркивал, что эта реальность обладает столь же высокой прочностью и устойчивостью, что и природа, и так же, как природные явления, она не поддается произвольному манипулированию. Таким образом, Дюркгейм отстаивал необходимость осторожного и уважительного отношения к обществу в социальной практике, важность опоры на реальные спонтанные тенденции при воздействии на социальные процессы.
  В связи с секуляризацией общественной жизни Дюркгейм видел в обществе ту сущность, которая взамен Бога санкционирует и обосновывает моральные ценности и нормы. "Между Богом и обществом надо сделать выбор, - говорил он. - Не стану рассматривать здесь доводы в пользу того или иного решения; оба они близки друг другу. Добавлю, что, с моей точки зрения, этот выбор не очень существен, так как я вижу в божестве только общество, преображенное и мыслимое символически" [16, 75].
  Дюркгейм был склонен к сакрализации (освящению) общества как такового. Но этот изъян зачастую превращался в достоинство. Именно благодаря ему и в профессиональном, и в массовом сознании утверждался высокий онтологический статус общества, а вместе с тем - и науки об обществе - социологии.
  Вслед за Контом Дюркгейм рассматривал общество главным образом как сферу солидарности, сплоченности, согласия. Не случайно изучение согласия в социологии считается дюркгеймовской традицией [26, 147].
  Доказывая "нормальный" характер солидарности в обществе и "анормальный" характер ее отсутствия, Дюркгейм в значительной мере выдавал желаемое за действительное. За это он подвергался вполне обоснованной критике. Он чрезмерно оптимистично оценил реальность и перспективы "органической" солидарности и недооценил вероятность возникновения новых форм (или возрождения) "механической" солидарности в тоталитарных обществах.
  Известно, что разделение труда не только порождает социальную солидарность; оно ведет к формированию специфических социальных групп со своими особыми, нередко конфликтующими интересами. Это обстоятельство справедливо подчеркивал Маркс. Тем не менее, акцент Дюркгейма на солидарности и согласии имел под собою во всяком случае не меньше основания, чем акцент на роли борьбы и конфликта в обществе, свойственный теориям Маркса и социальных дарвинистов. Очевидно, что социальная солидарность - не менее, а, вероятнее всего, более "нормальное" и универсальное явление, чем социальный конфликт.
  Важное значение в социологии Дюркгейма имела трактовка общества как преимущественно нравственной реальности. Как и для Конта, социальный вопрос для него был не столько экономико-политическим, сколько нравственно-религиозным вопросом. Мораль Дюркгейм понимал как практическую, действенную, реальную силу; все, что не имеет серьезного нравственного основания, с его точки зрения, носит непрочный и временный характер. Поэтому он считал, что политические революции - это кровавые театральные действа, которые мало что изменяют в социальных системах. Для того чтобы политические преобразования действительно вызвали социальные изменения, они должны выразить и затронуть глубинные нравственные ценности и устремления общества.
  Дюркгейм внес важнейший вклад в понимание общества как ценностно-нормативной системы. Он подчеркивал, что социальное поведение всегда регулируется некоторым набором правил, которые являются одновременно обязательными и привлекательными, должными и желательными. Правда, Дюркгейм недооценивал тот факт, что различные социальные группы зачастую по-разному интерпретируют одни и те же нормы и ценности. Но он прекрасно выразил значение кризисов, нарушений и пустот в ценностно-нормативной системе общества, введя в социологию очень важное понятие аномии.
  В эпистемологическом аспекте вклад Дюркгейма был не менее значителен, чем в онтологическом. Он убедительно применил к сфере социологического знания принципы научного рационализма. Его исследования представляют собой образец сочетания теоретического и эмпирического подходов к изучению социальных явлений. Дюркгейм явился родоначальником структурно-функционального анализа в социологии: он исследовал социальные факты под углом зрения их функций в конкретных социальных системах. Вместе с тем он не отказался полностью от сравнительно-исторической и эволюционистской методологии, сравнивая между собой различные типы обществ и рассматривая сложные общества как комбинации одних и тех же простых элементарных единиц.
  Дюркгейм разработал методологические принципы социологического мышления, конкретные методы, правила и процедуры, касающиеся определения, наблюдения, объяснения социальных явлений, научного доказательства и т. д. Он внес вклад в самые разные отрасли социологического знания: в общую теорию, в частные теории, в исследование отдельных сфер и явлений социальной жизни: морали, права, отклоняющегося поведения, семьи, воспитания, религии, ритуала и т. д.
  Провозгласив основным принципом своей методологии необходимость изучать социальные факты как вещи, он отстаивал взгляд на социологию как на строгую объективную науку, свободную от всякого рода идеологических предрассудков и умозрительных спекуляций. Безусловно, в его вере в науку было немало наивного и утопического. Но, тем не менее, эта вера, опиравшаяся на глубокую логическую аргументацию и собственные научные исследования Дюркгейма, сыграла огромную роль в становлении социологии, признании ее научного статуса и авторитета.
  Дюркгейм внес важнейший вклад в становление и утверждение профессиональной социологической этики. В своих трудах он доказывал особое значение профессиональной этики в современном обществе. Своей собственной деятельностью он демонстрировал высокий образец этой этики в сфере социальной науки. Дюркгейм исходил из необходимости практической ориентации социологического знания. Но для того, чтобы эта ориентация могла осуществиться, для того, чтобы социология приносила пользу обществу, он считал необходимым в процессе познания отделять профессиональную этику социолога от гражданской этики, познавательные ценности - от любых других.
  Будучи противником растворения познавательных ценностей в иных, Дюркгейм одновременно был противником растворения социологического подхода в подходах, свойственных другим наукам. Это ревнивое стремление обосновать и отстоять самостоятельность социологии сочеталось у него с решительным неприятием дилетантизма в этой науке, компрометировавшего ее в глазах ученых и широкой публики: ведь в то время, как, впрочем, и теперь, под рубрикой или заглавием "социология" нередко фигурировало все, что угодно. Социологическая этика Дюркгейма - это этика честного, непредвзятого и компетентного исследования.
  В институционально-организационном аспекте вклад Дюркгейма в социологию был также необычайно велик. Именно благодаря ему социология во Франции стала университетской дисциплиной. Он одним из первых в мире, если не первым, стал читать лекционные курсы по социологии. В университетах Бордо и Парижа он создал первые в стране социологические кафедры.
  Дюркгейм был основателем и редактором одного из первых в мире социологических журналов - "Социологический ежегодник" (12 томов, 1898-1913). Ему удалось привлечь к сотрудничеству в журнале видных представителей социальных наук. Сотрудники журнала, объединенные приверженностью дюркгеймовским идеям, составили сплоченный коллектив исследователей, получивший название Французская социологическая школа, или школа Дюркгейма.
  Школа отличалась относительно высокой степенью сплоченности, основанной на общности теоретических и социально-политических взглядов, активной работе в журнале, разделении труда и специализации в определенных предметных областях, научном авторитете Дюркгейма, дружеских связях и т. д.
  Среди участников школы были видные ученые: социолог и этнолог Марсель Мосс (возглавивший школу после смерти ее основателя); социологи С. Бугле, Ж. Дави, М. Хальбвакс; экономист Ф. Симиан; правоведы Э. Леви, Ж. Рей, П. Ювелен; лингвисты А. Мейе, Ф. Брюно, Ж. Вандриес; синолог М. Гране и др.
  Коллективная форма научной работы, характерная для школы Дюркгейма, была новым явлением в академической сфере, существенно отличавшимся от прежних форм, основанных исключительно на отношении "учитель-ученик". Это был именно коллектив исследователей, каждый из которых, разделяя с другими некоторые общие теоретические воззрения, в то же время сохранял свою самостоятельность и творческую индивидуальность.
  Наряду со школой Дюркгейма во французской социологии конца XIX - начала XX в. существовали и другие, конкурирующие направления: школы "социальной науки" и "социальной реформы", следовавшие традициям Ф. Ле Пле; органицистское и психологическое направления, объединенные вокруг выходившего во Франции "Международного обозрения социологии" (с 1893 г.); "католическая" социология. Но именно дюркгеймовская школа занимала ключевые позиции во французской академической системе вплоть до начала второй мировой войны. Правда, к 30-м годам она уже не представляла собой единого целого. В середине 20-х годов Марсель Мосс предпринимает попытку возобновить издание "Социологического ежегодника", но ему удается выпустить только два тома (1925, 1927 гг.). В выходящей с 1949 г. третьей серии "Социологического ежегодника" характерные черты школы утрачены, и дюркгеймовская традиция сосуществует с другими.
  В последние десятилетия наследие Дюркгейма и его школы в разных странах активно исследуется, интерпретируется и переосмысливается. Научное сообщество продолжает считать это наследие актуальным и плодотворным для развития социологического знания.
  Литература
  1. Durkheim E. La Sociologie en France au XIXе siиcle // Durkheim E. La science sociale et l'action. P., 1970.
  2. L'Oeuvre sociologique de Durkheim // Europe, 1930. T. 23.
  3. Durkheim E. Cours de science sociale // Durkheim E. La science sociale et l'action.
  4. Durkheim E. La conception matйrialiste de l'histoire // Ibid.
  5. Durkheim E. Sur la dйfinition du socialisme // Ibid.
  6. Эспинас А. Социальная жизнь животных. СПб., 1882.
  7. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1991.
  8. Durkheim E. Le problиme religieux et la dualitй de la nature humaine // Bulletin de la Sociйtй Franзaise de philosophie, XIII, Mars 1913.
  9. Durkheim E. Le dualisme de la nature humaine et ses conditions sociales // Durkheim E. La science sociale et l'action.
  10. Вундт В. Проблемы психологии народов. М., 1912.
  11. Sartre J. P. L'Etre et le Nйant. P., 1943.
  12. Monnerot J. Les faits sociaux ne sont pas des choses. P., 1946.
  13. Durkheim E., Fauconnet P. Sociologie et sciences sociales // Revue philosophique, t. LV, Mai 1903.
  14. Davy G. In Memoriam: Emile Durkheim // L'Annйe sociologique, 3 иme sйr. P., 1957.
  15. Ярошевский M. Г. Психология в XX столетии. М., 1974.
  16. Durkheim E. Sociologie et philosophie. P., 1924.
  17. Сuvillier A. Manuel de sociologie, t. I. P., 1958.
  18. De Azevedo, de Souza Sampaio, Machado Neto A. L. Atualidade de Durkheim. Salvador, 1959.
  19. Aimard G. Durkheim et la science йconomique. P., 1962.
  20. Дюркгейм Э. Ценностные и "реальные" суждения // Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М., 1995.
  21. Дюркгейм Э. Социология и социальные науки // Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М., 1995.
  22. Lukes S. Emile Durkheim. His Life and Work. A Historical and Critical Study. Harmondsworth, 1977.
  23. Durkheim E. Les formes йlйmentaires de la vie religieuse. P., 1912.
  24. Дюркгейм Э. Самоубийство. Социологический этюд. СПб., 1912.
  25. Дюркгейм Э. и Мосс М. О некоторых первобытных формах классификации. К исследованию коллективных представлений. // Мосс М. Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии. М., 1996.
  26. Социология сегодня. Проблемы и перспективы. М., 1965.
 
  1 Отсюда каламбур ученика и последователя Дюркгейма С. Бугле: "Дюркгеймизм - это еще и кантизм, пересмотренный и дополненный контизмом" [2, 283].
  2 По словам Дюркгейма, "при умелом применении теория Спенсера очень плодотворна" [3, 93].
  3 Ср.: "Хотя эти законы никогда не могут противоречить законам индивидуального сознания, однако, они отнюдь не содержатся... в последних, совершенно так же, как и законы обмена веществ, например, в организмах не содержатся в общих законах сродства тел" [10, 14]. Такой же тип рассуждений весьма характерен и для Дюркгейма.
  4 Дюркгейм писал своему ученику и последователю Ж. Дави: "Отойдя от философии, я стремлюсь к тому, чтобы к ней вернуться, вернее, я все время возвращался к ней самой природой вопросов, с которыми сталкивался на своем пути" (цит. по: [14, IX]).
  5 В 1911 г. на Международном философском конгрессе в Болонье он сделал специальный доклад, посвященный этой проблематике (см.:[ 20]).
  6 "Совокупность верований и чувств, общих в среднем членам одного и того же общества, образует определенную систему, имеющую свою собственную жизнь; ее можно назвать коллективным или общим сознанием" [7, 80].
  7 Понятие "органического" при этом несло с собой двойную положительную ассоциацию: оно ассоциировалось, с одной стороны, с "органическими" периодами в социальном развитии в понимании Сен-Симона и Конта, с другой - с популярными в то время биоорганическими аналогиями.
  8 Эта проблема до конца жизни волновала Дюркгейма не только как ученого, но и как гражданина. "...Прежние боги стареют или умирают, а новые не родились", - с тревогой писал он в 1912 г. [23, 610- 611].
  9 Дюркгейм указывает и на четвертый тип самоубийства - фаталистский, который должен служить симметричным антиподом аномического самоубийства, но не рассматривает его специально вследствие его незначительной распространенности.
  10Это была его вторая попытка подобного рода. Первая была им предпринята в 1903 году совместно с учеником Дюркгейма Марселем Моссом большой статье "О некоторых первобытных формах классификации" [25].
 
  Лекция седьмая. СОЦИОЛОГИЯ ВИЛЬФРЕДО ПАРЕТО
  Содержание
  1. Жизнь и научная деятельность
  2. Идейные истоки и особенности мировоззрения
  3. Социология как логико-экспериментальная наука
  4. Логические и нелогические действия
  5. "Осадки" и "производные"
  6. Общество как система в состоянии равновесия
  7. Теория элиты
  8. Значение социологических идей Парето
  Ключевые слова и выражения
  Логико-экспериментальная точка зрения, "чувства", "осадки" и "производные", взаимозависимость элементов социальной системы, социальное равновесие, элита, правящая и неправящая элиты, циркуляция элит, "лисы" и "львы", "спекулянты" и "рантье".
  1. Жизнь и научная деятельность
  Вильфредо Парето родился 15 июля 1848 г. в Париже в семье итальянского маркиза, выходца из Генуи, вынужденного эмигрировать из-за своих либеральных и республиканских убеждений. Мать Парето была француженкой, и он с детства одинаково хорошо владел языками обоих родителей; однако всю жизнь он ощущал себя прежде всего итальянцем.
  В 1858 г. семья Парето возвращается в Италию. Там он получает прекрасное образование, одновременно классическое гуманитарное и техническое; большое внимание он уделяет изучению математики. После окончания Политехнической школы в Турине Парето в 1869 г. защищает диссертацию "Фундаментальные принципы равновесия в твердых телах". Тема эта воспринимается как предзнаменование, учитывая важное место понятия равновесия в его последующих экономических и социологических трудах. В течение ряда лет он занимал довольно важные должности в железнодорожном ведомстве и в металлургической компании.
  В 90-е годы он предпринимает неудачную попытку заняться политической деятельностью. В это же время он активно занимается публицистикой, чтением и переводами классических текстов.
  В первой половине 90-х годов Парето публикует ряд исследований в области экономической теории и математической экономики. С 1893 г. и до конца жизни он был профессором политической экономии Лозаннского университета в Швейцарии, сменив в этой должности известного экономиста Леона Вальраса.
  В последний год жизни Парето в Италии уже установился фашистский режим. Некоторые видные деятели этого режима, и прежде всего сам дуче, считали себя учениками лозаннского профессора. В связи с этим в 1923 г. он был удостоен звания сенатора Италии. Парето выразил сдержанную поддержку новому режиму, одновременно призвав его быть либеральным и не ограничивать академических свобод. Умер Парето 19 августа 1923 г. в Селиньи (Швейцария), где он жил последние годы своей жизни; там он и был похоронен.
  Как уже отмечалось, первые научные труды Парето были посвящены экономике. В качестве экономиста он занимает видное место в истории науки. Он внес важный вклад в исследование распределения доходов, монополистического рынка, в становление эконометрии и т. д. [1, 248-260]. Но постепенно он осознает недостаточность и неадекватность представлений о человеке как о homo oeconomicus. В свою очередь это осознание было связано с его общим отрицательным отношением к рационалистическим концепциям человека, которое со временем усиливалось. В поисках более адекватной и целостной модели человека Парето обращается к социологии. Обращение это происходит сравнительно поздно, когда он был уже зрелым и известным ученым, но происходит оно не сразу, не вдруг, а исподволь, постепенно. Оно заметно еще в его несоциологических по жанру научных трудах, таких, как "Курс политической экономии" (1896-1897), "Социалистические системы" (1902) и "Учебник политической экономии" (1906). Уже в 1897 г. Парето читал курс социологии в Лозаннском университете, который он продолжал читать и впоследствии, даже тогда, когда из-за болезни был вынужден отказаться от преподавания экономики.
  Самое крупное сочинение В. Парето, в котором представлены его социологические теории, - "Трактат по общей социологии". Автор писал его с 1907 по 1912 г. В итальянском оригинале "Трактат" был впервые опубликован в 1916 г., во французском варианте, проверенном и одобренном автором, он вышел в 1917-1919 гг. Это огромное и весьма громоздкое по своей структуре сочинение написано в нарочито наукообразном стиле; оно насчитывает около 2 тыс. страниц текста большого формата, 13 глав, 2612 параграфов, не считая приложений [2].
  2. Идейные истоки и особенности мировоззрения
  Истоки социологического мировоззрения Парето многообразны. На него несомненно повлияли познания и опыт инженера, математика и экономиста, привыкшего иметь дело с точными данными и практической эффективностью. Но были и такие влияния, которые исходили из сферы гуманитарного и социального знания. В связи с этим помимо Леона Вальраса, автора теории экономического равновесия1, следует назвать, в частности, Никколо Макиавелли (прежде всего), а также социальный дарвинизм, инстинктивистскую психологию, Г. Лебона и Г. Тарда, итальянскую криминологическую школу, французского философа Жоржа Сореля с его теориями насилия и социального мифа, итальянского политического мыслителя Гаэтано Моску и его деление общества на управляющих и управляемых.
  Хотя Парето в целом отрицательно относился к теории Маркса, рассматривая ее главным образом как одну из "идеологий", он признавал известное научное значение исторического материализма и марксовой концепции классовой борьбы. Последняя, с его точки зрения, должна интерпретироваться шире, так как она имеет место на протяжении всей истории человечества, и классовые конфликты отнюдь не исчезнут с исчезновением конфликта "труда и капитала" [2, §§ 829-830]2 .
  Исследователи научного творчества Парето единодушно подчеркивают огромное влияние эволюции, а точнее, радикальной метаморфозы его ценностных ориентаций на формирование его социологических воззрений. Первоначально он, как и его отец, был сторонником демократических, либеральных и гуманистических взглядов. Но затем, примерно к 1900 г., наблюдая политическую жизнь современной ему Италии, Парето испытал глубокое разочарование в идеалах своей молодости. Это разочарование было обострено его эгоизмом, аристократическими предрассудками, неудачами в политической карьере и личной жизни. Как это нередко бывает с глубоко разочарованными людьми, пережившими серьезный идейно-психологический кризис, доминирующими чертами его мировоззрения и характера постепенно становятся пессимизм и цинизм.
  Парето постоянно и энергично, часто со злобной иронией "срывает маски" с различных политических, моральных, метафизических учений, "разоблачает" разнообразные социальные идеалы своего времени, такие, как демократия (называемая им не иначе как "плутодемократия"), свобода, гуманизм, солидарность, прогресс, равенство, справедливость и т. д. "Прирожденный бунтарь, он приветствовал всех, кто конфликтовал со своими правительствами. Его воображаемые враги были повсюду; это и демократы, и пангерманцы, и женщины, воюющие против алкоголя, и жеманницы, и те из его сограждан, которые пытались замалчивать его сочинения", - пишет американский экономист Б. Селигмен [1, 249].
  Сама наука, социология, становится для Парето средством "срывания масок", орудием разоблачения социальных идеалов. Этот взгляд на призвание социальной науки роднит его с такими разными мыслителями, как Маркс, Гобино или Гумплович, которые также стремились доказать, что за фасадом "красивых слов" обычно скрывается неприглядная реальность, стремились принизить идеалы, считая, что социологическое объяснение предполагает сведйние их к чему-либо низменному.
  В то же время подобная позиция противостояла точке зрения Дюркгейма, который, наоборот, видел задачу социологии в том, чтобы обосновать идеалы, доказать, что они глубоко и основательно укоренены в социальной действительности. Если Дюркгейм подчеркивал, что все религии истинны на свой лад, так как все они так или иначе выражают социальную реальность, то Парето, наоборот, стремится, по существу, доказать, что все религии ложны3, так как они лишь камуфлируют истинные мотивы социального поведения. Если Дюркгейм утверждает, что наука не может и не должна разрушать объект, который она изучает, то Парето как раз стремится разрушить этот объект.
  Парето, как и Дюркгейм, считает идеалы реальной действующей силой, но в отличие от последнего он не верит ни в один из них. Для него это лишь эффективно действующие мифы, "теории" (это понятие в его истолковании часто носит саркастический оттенок), которые являются либо результатом добросовестного заблуждения, либо инструментом обмана, с помощью которых элиты осуществляют свое господство.
  В свете изложенного неудивительно, что Парето невысокого мнения о человеческой природе. Ему глубоко близка позиция его духовного предшественника Н. Макиавелли, утверждавшего в "Государе", что "о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива..." [4, 349].
  Философская антропология Парето направлена прежде всего против рационалистической модели человека, основанной на представлении о том, что человек сначала обдумывает свои поступки, а затем действует сообразно тому, что он задумал. С точки зрения итальянского социолога, человек, наоборот, сначала действует, а затем, post festum, придумывает обоснования своим уже совершенным действиям, объясняет (чаще всего ложно), рационализирует их. Эта позиция неожиданным образом оказывается близкой разработанной 3. Фрейдом концепции рационализации как одного из механизмов психологической защиты.
  Сравнение с Фрейдом в связи с этим уместно продолжить. Подобно основоположнику психоанализа Парето рассматривает человека как существо иррациональное, управляемое чувствами, инстинктами, бессознательными импульсами. Как и Фрейд, он стремится исключительно рационально объяснить иррациональные основания человеческого поведения. Он подчеркивал, что единственная цель его "Трактата" состоит в "исследовании экспериментальной реальности посредством применения в социальных науках методов, которые оправдали себя в физике, химии, астрономии, биологии и других подобных науках"4.
  Таким образом, выступая против рационалистической модели человека, Парето стоит на позициях ультрарациональной науки, целиком основанной на логике и эксперименте. Этот рационализм ученого-социолога призван разоблачить те ложные мотивы, иллюзии, "теории", которыми человек рационализирует свое поведение, обманывая себя и других, скрывая истинные мотивы. Учитывая общие теоретико-методологические ориентации Парето, его несомненно можно было бы считать сциентистом, если бы вера в науку не представлялась ему столь же иллюзорной, как и любая другая.
  Он подчеркивает, что экспериментальная истинность определенных теорий и их социальная полезность - это совершенно разные вещи: они не только не совпадают, но чаще всего противоречат друг другу [2, §§ 843, 1681 и др.]. Объяснение истинных оснований социального устройства опасно для самих этих оснований, разрушительно для них. Вот почему Парето с присущим ему снобизмом писал, что если бы он думал, что его "Трактат" будет доступен многим читателям, то он бы его не написал.
  3. Социология как логико-экспериментальная наука
  Парето противопоставляет свою трактовку социологии трактовке догматической; последняя же свойственна почти всей социологии, в том числе теориям О. Конта и Г. Спенсера. "До сих пор социология почти всегда толковалась догматически. Название позитивная, данное Контом его философии, не должно вводить нас в заблуждение; его социология столь же догматична, как и "Рассуждение о всеобщей истории" Боссюэ. Это разные религии, но все же религии; и такого рода религии мы находим в произведениях Спенсера, де Греефа, Летурно и бесчисленного множества других авторов" [2, §6]. В противовес "догматической", "гуманитарной", "метафизической" социологии подлинно научной является социология экспериментальная5. Для того чтобы стать таковой, она должна базироваться на "логико-экспериментальной" точке зрения. Эта точка зрения означает, что основаниями научного доказательства служат исключительно наблюдение, опыт и построенные на них логические выводы. Если метафизика продвигается от абсолютных принципов к конкретным фактам, то экспериментальная наука восходит от конкретных случаев не к абсолютным принципам (они для нее не существуют), но лишь к общим принципам, затем она устанавливает их зависимость от других, более общих и так далее до бесконечности [там же, § 221]. При этом общие принципы следует рассматривать лишь как простые гипотезы, "цель которых - обеспечить нам познание синтеза фактов, связать их посредством теории, обобщить их. Теории, их принципы, их дедукции, целиком подчинены фактам и не имеют иного критерия истинности, кроме хорошего представления фактов" [там же, § 63].
  Логико-экспериментальный метод не дает знания о "сущности" вещей, о "необходимых" связях между ними. Этот метод дает сугубо вероятностное знание; устанавливаемые в нем законы представляют собой лишь некоторые единообразные связи, строго ограниченные определенными, известными нам пространственно-временныґ ми рамками.
  Даже законы формальной логики, строго говоря, должны интерпретироваться подобным образом. Так, например, известный силлогизм: "Все люди смертны; Сократ - человек; следовательно, Сократ смертен" - с экспериментальной точки зрения должен выглядеть следующим образом: "Все люди, о которых мы смогли узнать, умирали; благодаря известным нам признакам Сократа, он относится к категории этих же людей; следовательно, весьма вероятно, что Сократ смертен" [там же, § 97]. Но если законы формальной логики носят подобный вероятностный характер, то тем более это относится к законам социологическим.
  4. Логические и нелогические действия
  Основу теории социального поведения у Парето составляет разделение человеческих действий на логические и нелогические.
  Само обращение к понятию "действие" как к единице социологического анализа весьма характерно для социологии рубежа ХIХ-ХХ вв. Мы встречаем его и в психологической социологии, и у Макса Вебера. Оно выражало растущее перемещение интереса социологов от социального макромира к социальному микромиру, аналогично тому, как это происходило в физике того времени. Парето не игнорирует проблематику макросоциальных систем, глобальных обществ, больших социальных групп, но отправным пунктом его социологических теорий служит анализ различных типов человеческих действий.
  Основанием различения логических и нелогических действий для Парето служит соотношение в них средств и целей как в субъективном, так и в объективном аспекте. "Существуют действия, которые представляют собой средства, соответствующие цели, и которые логически соединяются с этой целью. Существуют и другие действия, у которых этот признак отсутствует. Эти два класса действий весьма различаются в зависимости от того, рассматриваем ли мы их в объективном или субъективном аспекте. В последнем аспекте почти все человеческие действия относятся к первому классу. Для греческих моряков жертвоприношения Посейдону и гребля были одинаково логическими средствам мореплавания" [там же, § 150].
  Но субъективного аспекта недостаточно для понимания указанного различия; главное значение имеют объективные критерии. Как же их обнаружить? Парето отвечает: "...Мы будем называть "логическими действиями" операции, которые логически соединены со своей целью не только по отношению к субъекту, выполняющему эти операции, но и для тех, кто обладает более широкими познаниями; т. е. действия, имеющие субъективно и объективно смысл, указанный выше. Другие действия будут называться "нелогическими", что не означает "противоречащие логике"" [там же].
  Область логических действий - это главным образом естественные науки, технология, некоторые военные, политические, юридические действия и экономика [там же, § 154].
  Вообще логические действия довольно редки; в социальной жизни доминируют нелогические действия. Логические действия основаны на рассуждении, нелогические - на чувстве. Последние, однако, в отличие от чисто инстинктивных действий человека, также включают в себя рассуждение. Его роль в нелогических действиях состоит в "логизации", т. е. в рационализации этих действий: ведь люди склонны представлять свои нелогические действия в качестве логических. Этой цели служат многообразные метафизические, религиозные, моральные, политические, а также псевдонаучные теории. Распространение этих теорий совершенно не зависит от их обоснованности и логической ценности, так как они основаны не на разуме, а на чувстве.
  "Чувства" играют чрезвычайно важную роль в социологической системе Парето6 .С его точки зрения, они составляют глубинную основу человеческих действий. Наряду с такими понятиями, как "инстинкты", "интересы"7, "аппетиты", "вкусы", они выражают то огромное значение, которое он придает иррациональным сторонам человеческой природы.
  Но, будучи глубинным фактором поведения, чувства сами по себе неуловимы: это своего рода "вещи в себе". Логико-экспериментальная социология может их постигнуть только через определенные внешние проявления. Средством постижения этих чувств служит разработанная Парето теория "осадков" и "производных".
  5. "Осадки" и "производные"
  Теории, посредством которых люди представляют свои нелогические действия в качестве логических, содержат в себе постоянный и изменчивый элементы. Первый Парето обозначает несколько странным для социальной науки термином "осадок" (итал. "residuo", франц. "rйsidu"), второй - термином "производное" ("деривация"). Рассмотрению "осадков" и "производных" он посвящает бульшую часть своего "Трактата", что свидетельствует о важном значении, которое он придает этим явлениям.
  Хотя Парето требует четкого определения используемых терминов, у него нет четкого определения термина "осадок", так же, впрочем, как и многих других. Этот термин вызывает химические или геологические ассоциации8, но Парето призывает отвлечься от этимологических и обыденных его значений [там же, § 119]. Будучи нелогичными, осадки представляют собой проявления базовых человеческих чувств и инстинктов. При этом он подчеркивает, что не следует смешивать осадки с чувствами и инстинктами, которым они соответствуют, так как они являются именно элементами (наиболее устойчивыми, неизменными и универсальными) "теорий". "Осадки представляют собой проявление этих чувств и инстинктов, так же как подъем ртути в трубке термометра есть проявление повышения температуры. Только, так сказать, эллиптически, для краткости, мы говорим, например, что осадки, помимо аппетитов, интересов и т. п., играют основную роль в создании социального равновесия. Так же мы говорим, что вода кипит при 100°", - пишет Парето [там же, § 875].
  Парето делит "осадки" на шесть классов, которые в свою очередь делятся на ряд подклассов. Ниже приводится эта классификация с перечислением подклассов только первых двух классов, которым Парето придавал особое значение [там же, § 888].
  1 класс
  Инстинкт комбинаций9
  Ia. Комбинации вообще
  Iб. Комбинации подобных или противоположных вещей
  Iб1. Подобие и противоположность вообще
  Iб2. Редкие вещи; исключительные события
  Iб3. Страшные вещи и события
  Iб4. Состояние счастья, связанное с хорошими вещами;
  состояние несчастья, связанное с плохими вещами
  Iб5. Уподобляемые вещи, производящие следствия подобной природы; редко - противоположной природы
  Iв. Таинственная сила некоторых вещей и актов
  Iв1. Таинственная сила вообще
  Iв2. Имена, таинственно связанные с вещами
  Iг. Потребность в соединении осадков
  Iд. Потребность в логическом развертывании
  Ie. Вера в действенность комбинаций
  II класс
  Настойчивость в сохранении агрегатов
  IIa. Настойчивость в сохранении отношений человека с другими
  людьми и с местами
  IIa1. Семейные и коллективные отношения
  IIa2. Отношения с местами
  IIa3. Отношения социальных классов
  IIб. Настойчивость в сохранении отношений между живыми и мертвыми
  IIв. Настойчивость в сохранении отношений между умершим
  и вещами, которыми он обладал при жизни
  IIг. Настойчивость в сохранении абстракции
  IIд. Настойчивость в сохранении единообразия
  IIe. Чувства, превращенные в объективные реальности
  IIж. Персонификации
  IIз. Потребность в новых абстракциях
  III класс
  Потребность в проявлении своих чувств
 посредством внешних актов
  IV класс
  Осадки, связанные с социальностью
  V класс
  Единство индивида и того, что ему принадлежит
  VI класс
  Сексуальный осадок
  Чрезвычайно громоздкий и расплывчатый характер приведенной классификации достаточно очевиден. Неудивительно, что кроме ее создателя ею, так же, впрочем, как и понятиями "осадки" и "производные", в истории социальной науки практически никто не пользовался.
  Сам Парето признавал предварительный характер своей классификации "осадков" (см.: [6, 170]). Тем не менее он детально анализирует каждый из выделенных классов. Главное значение он придает первым двум классам. Первый из них, "инстинкт комбинаций", воплощает тенденцию к социальному изменению; второй, "настойчивость в сохранении агрегатов", выражает консерватизм, тенденцию к неизменности социальных форм.
  "Осадки" одного общества, как правило, существенно отличаются от "осадков" другого. Они незначительно изменяются в пределах отдельно взятого общества в целом. Но их распределение среди различных слоев внутри каждого общества весьма изменчиво.
  "Осадки" - это постоянный, устойчивый элемент в "теориях", "логизирующих" нелогические человеческие действия. Они ближе всего находятся к глубинному, подспудно существующему слою "чувств", будучи их непосредственным проявлением.
  Парето утверждает, что выделенные им шесть классов "осадков" оставались постоянными на протяжении двух тысяч лет истории Запада. В то же время подклассы внутри каждого класса гораздо менее постоянны; усиление некоторых из них может компенсироваться ослаблением других.
  Американский социолог Т. Парсонс, внесший большой вклад в актуализацию идей Парето, различает у него две категории "осадков": те, которые вызываются инстинктами, т. е. биологическими импульсами, и те, которые являются нормативными "осадками", или, иначе говоря, ценностными установками. У Парето же обе эти категории "осадков" не различаются. Когда он утверждает, что "осадок" проявляет инстинкт (чувство и т. п.), то слово "проявляет" означает "указывает на присутствие". Когда же он "проявляет" ценностную установку, то это означает: "выражает ее в вербальном или ритуальном поведении" [7].
  "Производные", или "деривации", согласно Парето, составляют изменчивый и поверхностный слой "теорий". Это понятие близко понятию мифа у Сореля. "Производные" базируются на "осадках" и через них - на "чувствах", в которых они черпают свою силу.
  Парето подчеркивает, что "производные" не соответствуют строго "осадкам", от которых они происходят. Отсюда главные трудности в создании социальной науки, так как нам известны только "производные", которые зачастую скрывают породившую их основу.
  "Производные" удовлетворяют потребность человека в логике или псевдологике (осадок Iд). Будучи поверхностным и изменчивым слоем, "производные", тем не менее, играют очень важную роль в социальной системе. Они могут делать "осадки" более или менее интенсивными, усиливать или ослаблять их. Они способны эффективно воздействовать на социальное равновесие лишь при условии своего воздействия на "чувства" или превращения в них. Но, хотя "производные" и зависимы от "чувств" и "осадков", они обладают относительно автономным существованием и способны порождать друг друга, образовывать между собой различные комбинации и оказывать воздействие на определяющую их "чувственно-осадочную" основу.
  Внимание Парето сосредоточено на субъективной стороне той силы убеждения, которой обладают "производные". Их социологическое исследование направлено на то, чтобы выявить, какие логические или псевдо-логические средства используют одни люди для того, чтобы увлечь за собой других. Исходя из этого, Парето делит "производные" на четыре класса.
  Первый класс - это "простые уверения", формула которых: "это так, потому что так" или "надо, потому что надо". Так мать говорит своему ребенку, требуя от него послушания.
  Второй класс "производных" содержит в себе аргументы и рассуждения, опирающиеся на авторитет (личности, традиции, обычая), который делает их эффективными независимо от их логической ценности.
  В третьем классе "производных" "доказательство" основано на апелляции к каким-нибудь чувствам, индивидуальным или коллективным интересам, юридическим принципам (Право, Справедливость), метафизическим сущностям (Солидарность, Прогресс, Демократия, Гуманность) или воле сверхъестественных существ.
  Четвертый класс "производных" черпает силу убеждения в "вербальных доказательствах", т. е. таких, которые основаны на "использовании терминов с неопределенным, сомнительным, двойственным смыслом и не согласуются с реальностью" [2, § 1543].
  Можно сделать вывод, что в целом "производные" в трактовке Парето выполняют две противоположные функции по отношению к определенным "осадкам" и соответствующим им "чувствам": во-первых, они обнаруживают и выражают эти "осадки" и "чувства", во-вторых, они их скрывают, камуфлируют. В зависимости от ситуации на первый план может выступать либо одна, либо другая функция.
  Отношение Парето как социолога к "производным" двойственно. С одной стороны, он постоянно критикует, разоблачает их, иронизирует над ними, демонстрируя их несостоятельность с логико-экспериментальной точки зрения. С другой стороны, он подчеркивает, что иными они и не могут и не должны быть, так как именно их нелогичность и определяет в значительной мере их социальную эффективность.
  Такое отношение - естественное следствие его методологии, согласно которой одно и то же учение может быть отброшено с экспериментальной точки зрения и принято с точки зрения социальной полезности.
  Но требовала ли точка зрения социолога столь пространной и резкой критики "производных", которую мы встречаем в работах Парето? В данном случае он выступает не столько как социолог, сколько как критик, богоборец и разоблачитель не импонирующих ему социальных ценностей. Таким образом, логико-экспериментальная точка зрения, вопреки его намерению, перестает быть точкой зрения социолога, превращаясь из орудия научного анализа в инструмент постоянного "срывания масок". В то же время нелогичный и неэкспериментальный характер "производных" оказывается в его изображении фактором социальной полезности. Дело выглядит таким образом, что чем более абсурдна какая-нибудь "теория", тем она оказывается более полезной в социальном отношении. Но подобные постулаты так же недоказуемы, как и постулаты наивного рационализма, изображающие человека сугубо разумным существом.
  6. Общество как система в состоянии равновесия
  Парето отказывается разрешать дилемму социального реализма и социального номинализма: она для логико-экспериментальной социологии просто не существует. Он отвергает представление об обществе как об особого рода существе, но признает общество в качестве особого рода единства. Индивиды, "молекулы" социальной системы, "образуют соединение, которое, подобно химическим соединениям, может иметь свойства, не являющиеся суммой свойств составных частей" [2, § 66].
  Парето рассматривает общество как систему, состоящую из взаимозависимых частей. Системная ориентация составляет одну из важнейших особенностей и достижений его социологии. Эта ориентация в истории социологии сложилась главным образом под воздействием двух редукционистских моделей: организмической (общество как организм) и механистической (общество как механизм). Из этих двух моделей Парето, в отличие, например, от Дюркгейма, выбирает вторую, хотя иногда опирается и на первую.
  Согласно Парето, состояние социальной системы в данное время и в данном месте определяется следующими факторами. Во-первых, это внешние природные условия: почва, климат, флора и фауна, геологические условия и т. п. Во-вторых, это условия, внешние по отношению к данному обществу в данное время не-природного характера. К ним относятся воздействия на общество других обществ (условия, внешние в пространственном отношении) и воздействия последствий предшествующих состояний этого же общества (т. е. условия, внешние во временном отношении). В-третьих, это внутренние элементы системы, среди которых основными являются раса, "осадки" или выражаемые ими "чувства", "производные", стремления, интересы, способность к рассуждению, к наблюдению, состояние знаний и т. д. [там же, § 2060].
  Парето неустанно подчеркивает взаимозависимость всех элементов социальной системы. Вследствие этой взаимозависимости изменения, происходящие в одних элементах, неизбежно вызывают изменения в других. Парето отвергает попытки устанавливать между отдельными элементами социальной системы односторонние причинно-следственные связи: "Следует помнить, что действия и противодействия следуют друг за другом бесконечно, как в круге..." [там же, § 2207]. В противовес монистическим и редукционистским теориям Парето отстаивает идею многофакторности, которая составляет необходимую предпосылку системной ориентации в социологии. Каждый элемент социальной системы может быть понят только после рассмотрения того, какую роль он играет по отношению к другим элементам. Процессы действий и противодействий в обществе нейтрализуют друг друга, поэтому общество, как правило, находится в состоянии равновесия.
  Понятие равновесия, как и понятие системы вообще, Парето заимствует из механики, химии и из экономической теории Л. Вальраса. Поскольку общество постоянно эволюционирует, то равновесие социальной системы является преимущественно динамическим. Главное значение в поддержании равновесия имеют чувства.
  Парето отрицает прогрессивный характер социального развития. "Прогресс" - это одна из "теорий", которую он разоблачает. С его точки зрения, развитие социальных систем и подсистем носит маятниковый, колебательный и циклический характер. В экономике, культуре, политике и других подсистемах, так же как и в социальной системе в целом, наблюдается ритмическое чередование сменяющих друг друга тенденций. Смена этих тенденций поддерживает равновесное состояние общества.
  Свое представление о циклическом характере социального развития Парето реализует прежде всего в своей теории элиты, занимающей одно из главных мест в его социологической системе.
  7. Теория элиты
  Согласно Парето, индивиды неравны между собой в физическом, интеллектуальном, нравственном отношениях. Поэтому и социальное неравенство представляется ему совершенно естественным, очевидным и реальным фактом. Люди, которые обладают наиболее высокими показателями в той или иной области деятельности, составляют элиту10. В каждой сфере деятельности существует своя элита.
  Парето различает два вида элиты: правящую, т. е. принимающую участие в осуществлении политической власти, и неправящую [там же, § 2032 и др.]. В целом социальная стратификация изображается в его теории в виде пирамиды, состоящей из двух слоев: ее вершину составляет немногочисленная элита ("высший слой"), а остальную часть - основная масса населения ("низший слой") [там же, §§ 2034, 2047 и др.]. Элиты существуют во всех обществах, независимо от формы правления.
  Парето стремится к чисто описательной трактовке термина "элита", не внося в него оценочного элемента11. Тем не менее ему не удалось избежать известной противоречивости в истолковании этого понятия. С одной стороны, он характеризует представителей элиты как наиболее способных и квалифицированных в определенном виде деятельности, как своего рода результат естественного отбора. С другой стороны, в "Трактате" встречаются утверждения, что люди могут носить "ярлык" элиты, не обладая соответствующими качествами. Очевидно, что вторая трактовка противоречит первой. По-видимому, в первом случае Парето имеет в виду общество с открытой классовой структурой и совершенной системой социальной мобильности, основанное на принципе "естественного отбора". В этом случае элитарные качества и элитарный статус должны совпасть, но подобная ситуация, разумеется, в истории встречается нечасто. И все-таки в целом у Парето доминирует представление о том, что элиты формируются из людей, действительно обладающих соответствующими качествами и достойных своего высшего положения в обществе.
  Характерные черты представителей правящей элиты: высокая степень самообладания; умение улавливать и использовать для своих целей слабые места других людей; способность убеждать, опираясь на человеческие эмоции; способность применять силу, когда это необходимо.
  Последние две способности носят взаимоисключающий характер, и управление происходит либо посредством силы, либо посредством убеждения. Если элита неспособна применить то или иное из этих качеств, она сходит со сцены и уступает место другой элите, способной убедить или применить силу. Отсюда тезис Парето: "История - это кладбище аристократий" [там же, §2053].
  Как правило, между элитой и остальной массой населения постоянно происходит обмен: часть элиты перемещается в низший слой, а наиболее способная часть последнего пополняет состав элиты. Процесс обновления высшего слоя Парето называет циркуляцией элит. Благодаря циркуляции элита находится в состоянии постепенной и непрерывной трансформации.
  Циркуляция элит функционально необходима для поддержания социального равновесия. Она обеспечивает правящую элиту необходимыми для управления качествами. Но если элита оказывается закрытой, т. е. циркуляция не происходит или происходит слишком медленно, это приводит к деградации элиты и ее упадку. В то же время в низшем слое растет число индивидов, обладающих необходимыми для управления чертами и способных применить насилие для захвата власти. Но и эта новая элита утрачивает способность к управлению, если она не обновляется за счет представителей низшего слоя.
  Согласно теории Парето, политические революции происходят вследствие того, что либо из-за замедления циркуляции элиты, либо по другой причине элементы низкого качества накапливаются в высших слоях. Революция выступает как своего рода альтернатива, компенсация и дополнение циркуляции элит. В известном смысле сущность революции и состоит в резкой и насильственной смене состава правящей элиты. При этом, как правило, в ходе революции индивиды из низших слоев управляются индивидами из высших, так как последние обладают необходимыми для сражения интеллектуальными качествами и лишены тех качеств, которыми обладают как раз индивиды из низших слоев [там же, §§ 2057, 2058].
  В историческом развитии постоянно наблюдаются циклы подъема и упадка элит. Их чередование, смена - закон существования человеческого общества. Но изменяются не просто составы элит, их контингент; сменяют друг друга, чередуются сами типы элит. Причина этой смены состоит в чередовании, точнее, в поочередном преобладании в элитах "осадков" первого и второго классов, т. е. "инстинкта комбинаций" и "настойчивости в сохранении агрегатов" [там же, §§ 2178, 2227 и др.].
  Первый тип элиты, в котором преобладает "инстинкт комбинаций", управляет путем использования убеждения, подкупа, обмана, прямого одурачивания масс. Усиление "осадков" первого класса и ослабление "осадков" второго приводят к тому, что правящая элита больше заботится о настоящем и меньше - о будущем. Интересы ближайшего будущего господствуют над интересами отдаленного будущего; интересы материальные - над идеальными; интересы индивида - над интересами семьи, других социальных групп, нации.
  С течением времени "инстинкт комбинаций" в правящем классе усиливается, в то время как в управляемом классе, напротив, усиливается инстинкт "настойчивости в сохранении агрегатов". Когда расхождение становится достаточно значительным, происходит революция, и к власти приходит другой тип элиты с преобладанием "осадков" второго класса. Для этой категории элиты характерны агрессивность, авторитарность, упорство, непримиримость, подозрительность к маневрированию и компромиссам.
  Первый тип правящей элиты Парето называет "лисами", второй - "львами"12. В сфере экономики этим двум типам соответствуют категории "спекулянтов" и "рантье": в первой из них преобладают "осадки" первого класса, во второй - второго [там же, § 2235]. "Спекулянты", обладая хорошими способностями в области экономических комбинаций, не довольствуются фиксированным доходом, часто незначительным, и стремятся заработать больше. Каждая из двух категорий выполняет в обществе особую полезную функцию. "Спекулянты" часто "служат причиной изменений и экономического и социального прогресса"13 [там же]. Рантье, наоборот, составляют мощный фактор стабильности. Общество, в котором почти исключительно преобладают "рантье", остается неподвижным и склонно к застою и загниванию; общество, в котором доминируют "спекулянты", лишено стабильности; оно находится в состоянии неустойчивого равновесия, которое легко может быть нарушено изнутри или извне.
  8. Значение социологических идей Парето
  Общепризнано, что Парето принадлежит к числу классиков социологии. Он внес важный вклад в формирование представления об обществе как системе. Этот вклад состоит, в частности, в разработке концепции равновесия, взаимодействия и взаимозависимости всех элементов социальной системы, в отрицании односторонних и универсальных причинно-следственных связей между элементами, наконец, в положении о том, что каждый элемент может быть понят только в свете той роли, которую он играет по отношению к другим частям социальной системы. Последнее положение позволяет видеть в Парето одного из основоположников структурно-функционального анализа в социологии.
  Важное научное значение имел осуществленный в трудах Парето анализ человеческих действий и их мотивов. Термины "логические" и "нелогические действия", "осадки" и "деривации" впоследствии практически не использовались в социологии. Тем не менее, анализ самих явлений, обозначаемых этими терминами, открыл для социологов существенную роль иррациональных и эмоциональных факторов социального поведения, разного рода предрасположений, установок, предрассудков, стереотипов, сознательно и бессознательно маскируемых и рационализируемых в "идеологиях", "теориях", верованиях и т. п. Тот факт, что именно такого рода эмоциональные факторы часто гораздо эффективнее, чем логическая аргументация, побуждают человека массы к активным действиям, в настоящее время широко признан в политологии, теории пропаганды и массовой коммуникации.
  Парето впервые разработал развернутую теорию элиты. Он описал некоторые социально-психические характеристики элитарных групп и такие черты массы, как авторитарность, нетерпимость и неофобия. В своей концепции циркуляции элит он обосновал необходимость социальной мобильности для поддержания социального равновесия и оптимального функционирования социальных систем.
  Разработка теории элиты парадоксальным образом способствовала углублению и уточнению представления о демократии, столь нелюбимой самим Парето. Понимание истинного места элиты в обществе позволило перейти от бессодержательных и туманных положений о "подлинной" демократии как о власти Самого Народа, о Самоуправлении Народа, к представлению о демократии, в частности, как о специфической открытой системе формирования "циркулирующих" элит, публично и в равных условиях конкурирующих между собой за авторитет и власть в обществе.
  Правда, теория элиты у Парето отчасти входит в противоречие с его системной ориентацией. Он склонен не столько из социальных систем выводить особенности элит, сколько, наоборот, рассматривать социальные системы как следствие психических черт и деятельности элитарных групп. Между тем, способы рекрутирования, функционирование и смена элит - это не самодовлеющие явления и процессы. Они различны в различных социальных системах, поскольку обусловлены последними; вершина социальной пирамиды определяется ее основанием, всей ее конфигурацией.
  Социально-практическое влияние социологических идей Парето трудно отделить от влияния его многочисленных публицистических работ. Парето постоянно выступал не столько "за", сколько "против". Он ревностно стремился избавиться от всех предрассудков, и это необходимое условие поиска научной истины. Но подобный поиск совсем не обязательно требовал от него фанатичной и злобной критики таких "предрассудков", как демократия, свобода, гуманизм. Напротив, как показывает исторический опыт, без утверждения в обществе этих и подобных им ценностей никакая "логико-экспериментальная наука", столь любезная сердцу итальянского социолога, невозможна. Карл Поппер очень точно высказался о Парето: "Если бы он смог заметить, что он сам фактически выбирал не между предубеждением и отсутствием предубеждения, а только между гуманистическим предубеждением и предубеждением антигуманистическим, то он, пожалуй, в меньшей степени ощущал бы свое превосходство" [9, 375].
  Будучи, по его собственному выражению, "атеистом всех религий", Парето стремился избавиться и от тех предрассудков, на которых вырос фашизм. В своем "Трактате", в частности, он осуждает такие идеологии, как национализм, империализм, расизм, антисемитизм. Но основное внимание он уделил "разоблачению" господствующей в его время либерально-демократической идеологии: в результате оказалось, что у него и у Муссолини имеется один общий заклятый враг. Парето теоретически развенчивал те антитоталитарные ценности, которые затем практически подавлял фашизм.
  Таким образом, вклад Парето в идеологию фашизма состоял не столько в позитивной разработке этой идеологии, сколько в критике той идеологии, которая противостояла фашизму и другим формам тоталитаризма.
  Как уже отмечалось, Парето выразил сдержанную поддержку фашистскому режиму, установившемуся в Италии незадолго до его смерти. При этом важно иметь в виду, что новый режим в Италии не сразу проявил свои отвратительные черты, и некоторые представители либеральной интеллигенции вначале увидели в нем благотворную силу, способную вывести страну из кризиса. Например, известный итальянский философ Бенедетто Кроче, ставший одним из лидеров либеральной оппозиции фашизму, вначале также выразил поддержку новому режиму.
  Не вызывает сомнений, что если бы Парето пришлось дольше прожить при фашизме, ему бы многое в нем не понравилось. В одной из статей, написанной уже при новом режиме, он отмечал, что фашизм должен избегать таких опасных для общества явлений, как военные авантюры, ограничение свободы прессы и свободы в системе образования. Эти предупреждения показывают, насколько плохо Парето понял природу фашизма: ведь он предостерегает фашизм как раз от того, что составляет его сущность и без чего он перестает быть самим собой. Такого рода предостережения - типичный пример тех самых "нелогических действий", о которых так много писал итальянский социолог.
  Тема "Парето и фашизм" чрезвычайно поучительна, так как позволяет лучше понять тему ответственности социолога за содержание своих научных выводов и политических выступлений. На примере Парето мы видим, как выдающийся ученый, всю жизнь стремившийся ниспровергать всех богов, в конце концов оказался в плену самого отвратительного из них.
  Литература
  1. Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли. М., 1968.
  2. Pareto V. Traitй de sociologie gйnйrale // Pareto V. Oeuvres complиtes. Genиve, 1968. T. XII.
  3. Маркс К. Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 40.
  4. Макиавелли H. Избр. сочинения. М., 1982.
  5. Homans G. and Curtis С. P. An Introduction to Pareto. N. Y., 1970.
  6. Bousquet G. H. Pareto (1848-1923). Le savant et l'homme. Lausanne, 1960.
  7. Parsons T. The Structure of Social Action. N. Y., 1937. Ch. V, VI.
  8. Pareto V. Manuel d'йconomie politique. P., 1909.
  9. Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. II.
 
  1 При этом в области общего мировоззрения Парето был антиподом Вальраса.
  2 Исторический материализм, согласно Парето, "заключает в себе часть истины, которая состоит в существовании взаимной зависимости экономики и других социальных явлений. Ошибка состоит в превращении этой взаимозависимости в отношение причины и следствия" [2, § 829].
  3 Сам Парето называл себя "атеистом всех религий". Эта самохарактеристика любопытным образом перекликается с позицией молодого Маркса, выраженной им словами эсхиловского Прометея: "По правде, всех богов я ненавижу" [3, 153].
  4 Парето утверждал это 6 июля 1917 г. в речи по случаю 25-й годовщины его назначения на должность профессора Лозаннского университета. Опубликовано в качестве приложения к книге [5, 299].
  5 Термин "экспериментальный" в итальянском и французском языках шире, чем в русском, и включает в себя не только собственно "эксперимент" как некое манипулирование исследуемыми объектами, но и область фактов (ср. понятие "экспериментальная реальность" у Парето) и методично осуществляемое наблюдение этих фактов. Этот термин примерно соответствует русскому "опытный" в широком смысле слова.
  6 Понятие "чувства" ("sentimenti", "sentiments") он интерпретирует очень широко, включая в него, по существу, и мнения, установки, стереотипы, предрассудки и т. п.
  7 Модное в то время понятие инстинкта у Парето, так же, впрочем, как и у многих его современников, например у У. Джемса и У. Мак-Дугалла, не очень определенно и выступает в качестве некого автоматически действующего импульса. Оно, однако, не является у него чисто биологическим, оно включает в себя и значение ценностной установки. "Интересы" Парето определяет как вызванное инстинктом и разумом стремление индивидов и групп "присвоить полезные материальные блага или только приятные для жизни, а также стремление к уважению и почестям" [2, § 2009].
  8 Сам Парето усматривал в соотношении "осадков" и "производных" известную филологическую аналогию, сравнивая его с соотношением корней и производных, образующих слова какого-нибудь языка [2, § 879].
  9 Несмотря на свое требование четкости и строгости в терминологии, Парето использует иногда термин "инстинкт" в значении "осадок".
  10В качестве синонимов этого термина Парето использует термины "правящий класс", "господствующий класс", "аристократия", "высший слой".
  11Это просто объективно "лучшие" в определенной области деятельности: "Может быть аристократия святых или аристократия разбойников, аристократия ученых, аристократия преступников и т.п." [8, § 103]. Проблема, однако, остается: как определить "лучших", наиболее компетентных и т.п.? Парето, по существу, игнорировал относительность "элитарных" качеств и их тесную связь с определенными социальными системами, каждая из которых вырабатывает свои специфические критерии оценки этих качеств.
  12 Эти термины-образы он заимствует у Макиавелли, который писал в "Государе": "Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса - волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков" [4, 351].
  13 В данном случае Парето изменяет своему обыкновению язвительно иронизировать над понятием прогресса и не помещает его в кавычки.
  Лекция пятая (окончание). БИОЛОГИЧЕСКИЙ РЕДУКЦИОНИЗМ: РАСОВО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ШКОЛА
  Содержание
  1. Главные принципы
  2. Основатель школы: Артюр де Гобино
  3. Другие представители школы
  4. Заключение
  Ключевые слова, выражения и имена
  Раса, антропологический тип (антропологическая группа), головной указатель, долихокефалы, брахикефалы, антропосоциология, А. де Гобино, X. Ст. Чемберлен, М. Грант, Ж. Ваше де Ляпуж, О. Аммон, Л. Вольтман, Ф. Гальтон, К. Пирсон, Ч. Ломброзо.
  1. Главные принципы
  Расизм, т. е. представление о неравноценности различных расово-антропологических категорий и превосходстве своей категории над другими, существует с незапамятных времен в самых разных обществах. Это представление, как правило, слитое воедино с этноцентризмом и эгоцентризмом различных "мы-групп", уже в древности выступало не просто как эмоциональная реакция на "чужака", свойственная и поведению животных, но как идеология. Так, уже древнегреческий поэт Феогнид из Мегары (VI в. до н. э.) утверждал, что люди, как и животные, делятся на неравноценные породы. Аристотель выводил социальное неравенство из фундаментальных природных различий между людьми, утверждая, что "одни люди по природе свободны, другие - рабы, и этим последним быть рабами и полезно и справедливо" [1, 384]. Подобную мысль превосходно выражает шекспировский Макбет, обращаясь к убийцам:
  О да, людьми вас числят в общем списке,
 Как гончих, мопсов, пуделей, овчарок,
 Борзых и шавок - всех равно зовут
 Собаками, хотя цена различно
 Расписана ленивым и проворным,
 Дворовым и охотничьим, смотря
 По свойствам их - дарам природы щедрой.
  Поэтому название породы
 К их родовому имени - собака
 Мы прибавляем. То же - и с людьми.
  (Макбет, III, 1. Пер. Ю.Корнеева)
  В европейском обществе вплоть до распространения идеи равенства различные сословия рассматривались как разные расовые группы; привилегированное положение и превосходство высших сословий обосновывалось не их особыми усилиями или достижениями, а просто самим фактом происхождения от иной антропологической категории. Для социальных мыслителей XVIII-XIX вв., которые были сторонниками социального равенства, превосходство белой расы представлялось столь несомненным и очевидным, что они не считали даже нужным его как-то специально доказывать.
  Как особое направление в социальной мысли расово-антропологическая школа складывается ко второй половине XIX в. В это время старая идеология начинает апеллировать к новому авторитету - авторитету научного знания. Существенно то, что стремление опереться на этот авторитет возникает в тот момент, когда наука о расах - физическая антропология - пребывала еще в зачаточном состоянии. Это оставляло простор для старого и нового мифотворчества и спекуляций, которые превращали незрелое научное знание в псевдонаучное.
  Среди непосредственных источников формирования расово-антропологических концепций в социальной науке следует отметить труды французского историка и философа Виктора Курте де л'Иля ("Политическая наука, основанная на науке о человеке, или Исследование человеческих рас в философском, историческом и социальном отношениях", 1835) и немецкого биолога и врача Карла Густава Каруса ("О неравных способностях различных человеческих рас к высокому духовному развитию", 1849).
  Поскольку важнейшее место в рассматриваемой школе, как это явствует из ее обозначения, занял расово-антропологический фактор, следует уточнить, что под человеческими расами в физической антропологии обычно понимаются "исторически сложившиеся ареальные... группы людей, связанные единством происхождения, которое выражается в общих наследственных морфологических и физиологических признаках, варьирующих в определенных пределах" [2, 501]. В составе современного человечества выделяются три основные группы рас ("большие расы"): негроидная, европеоидная и монголоидная. Внутри этих больших рас выделяют более мелкие категории антропологической классификации, называемые антропологическими типами или группами.
  Несмотря на множество различий и оттенков, присущих отдельным расово-антропологическим концепциям, все они сводятся к следующим главным постулатам, объединяющим эти концепции в "школу".
  1) Различные общества, социальные и культурные группы (классы, сословия, этнические группы, профессиональные группы и т. д.) - это в основе своей расово-антропологические образования: разновидность этих образований, "надстройка" над ними или их "превращенная форма". Отсюда и определенные варианты расизма как политической идеологии. Помимо собственно "физико-антропологического" расизма, подчеркивающего фактор расы как группы, объединенной морфологическими и физиологическими признаками, существуют и такие варианты, как классовый, сословный, этнический и даже профессиональный расизм. Любые групповые различия в принципе могут трактоваться как расовые.
  2) Эволюция общества и культуры - результат различий и взаимодействий между расово-антропологическими группами и признаками.
  3) Расы и антропологические группы неравноценны. Отсюда вытекает неравноценность ("превосходство", "неполноценность", "ущербность"), а также "благотворность" или "опасность" соответствующих социальных институтов и культурных творений.
  4) Социальное поведение людей и культура целиком или преимущественно определяются биологической наследственностью.
  5) Смешения между расами или антропологическими группами вредны с точки зрения биологического, социального и (или) культурного развития.
  2. Основатель школы: Артюр де Гобино
  Отмеченные постулаты впервые в развернутой форме выдвинул французский философ, писатель и дипломат Жозеф-Артюр де Гобино (1816-1882) в четырехтомном трактате "Опыт о неравенстве человеческих рас" (тт. 1-2, 1853; тт. 3-4, 1855).
  Как писатель Гобино был скучноват, но он был талантливым стилистом и выступал в самых разных литературных жанрах: романа, рассказа, драмы, поэмы1 .Он писал труды по истории и культуре Востока и опубликовал лингвистический "Трактат о клинописях" (1864). Кроме того, он активно выступал в жанре публицистики и занимался скульптурой. Некоторое время Гобино был начальником канцелярии Алексиса де Токвиля, когда тот занимал пост министра иностранных дел. Однако ни его творческие занятия, ни дипломатическая карьера не могли удовлетворить тщеславную натуру графа де Гобино. С его точки зрения, его заслуги и достоинства не находили должного признания среди современников, поэтому он, по собственному признанию, ненавидел и презирал современную эпоху.
  Гобино очень гордился своим знатным происхождением (впрочем, оно было не таким знатным, как он пытался доказать) и восхвалял то время, когда аристократия была на вершине социальной иерархии. Его расизм был составной частью его элитистского мировоззрения. Главной теоретической проблемой, а точнее, навязчивой идеей для него становится поиск "реальных", "подлинных" иерархий, а внутри них - "подлинных" элит. Элиты, которые он стремится обнаружить, должны быть не преходящими, но вечными, безусловными и неизменными. Они не должны зависеть от случайных и второстепенных обстоятельств, вроде собственности, благодаря которой формируется элита в капиталистическом обществе. Неустанное превознесение достоинств элиты ("благородных", "королевских детей" и т. п.) в произведениях Гобино служило явным или неявным обоснованием ее привилегий. Отсутствие же таковых выступало в его понимании как следствие деградации общества, его кризиса и порочности.
  Гобино ненавидит все виды равенства: классовое, сословное, расовое и т. д. Но расовое неравенство представляется ему наиболее фундаментальным, исходным, первичным. Из иерархии рас проистекают все остальные иерархии, поэтому она выдвигается на первый план как движущая сила истории.
  "Опыт о неравенстве человеческих рас" по жанру - произведение философско-историческое. Центральная проблема, которую Гобино стремится разрешить в своем главном труде, - это проблема упадка и гибели различных цивилизаций. По его утверждению, все цивилизации смертны, и европейская цивилизация в этом отношении отличается от других только тем, что впервые начинает осознавать неизбежность своей гибели [3, 4].
  Следует подчеркнуть, что изначально в концепции Гобино основным предметом рассмотрения и главным субъектом исторического процесса является на самом деле не общество, культура, цивилизация, а раса, отождествляемая с этнической группой. Социальные институты не определяют жизнедеятельность рас (этнических групп), а наоборот, определяются ими: "Это следствия, а не причины" [там же, 66]. Институты, которые не согласуются с глубинными тенденциями расы, не прививаются, если не происходит расового смешения. Поэтому Гобино отрицает цивилизующую роль мировых религий, в частности христианства, которое, будучи воспринято самыми разными народами, не может само по себе поколебать их глубинных черт и наклонностей.
  Прежде чем ответить на вопрос о причинах вырождения и гибели цивилизаций, Гобино задается другим вопросом: существуют ли серьезные различия во внутренней ценности разных рас и можно ли оценить эти различия? Учитывая элитистские и иерархические установки его мировоззрения, ответ нетрудно предугадать. Этот ответ, собственно, дан в самом названии его главного сочинения и затем многократно повторяется и детализируется. Три основные расы: белую, желтую и черную, "три чистых и первоначальных элемента человечества"2 [там же, 247], - Гобино выстраивает в виде трехступенчатой иерархической лестницы с белой расой вверху и черной - внизу. Внутри белой расы высшее место занимают "арийцы". Расы отличаются постоянством и неуничтожимостью физических и духовных признаков.
  Гобино подчеркивает интеллектуальное превосходство белой расы, но вместе с тем отмечает превосходство других рас в области чувств [там же, 354]. Негры, по его мнению, выше остальных рас в сфере художественного творчества, и искусство возникает только при смешении с черной расой. Казалось бы, подобные сравнительные характеристики могут привести его к релятивизму в оценке различных рас: одни выше в одном отношении, Другие - в другом. Но такого вывода сторонник неравенства, конечно, не делает. По Гобино, белая раса превосходит остальные в физической силе, красоте, упорстве и т. д. Но главный для него критерий места в расовой иерархии - это интеллект. Поскольку умственные способности белой расы он оценивает как самые высокие, постольку он помещает ее на верхней ступени иерархической лестницы.
  Необходимо отметить, что реальное существование указанных трех "чистых" расовых типов Гобино относит к далекому прошлому. В ходе последующего исторического развития постоянно формировались разнообразные комбинации их между собой, затем комбинации образовавшихся комбинаций и т. д. [там же, 354-355]. Таким образом, "чистых" первоначальных рас давно не существует, и в современную эпоху, по Гобино, имеют место расовые типы, бесчисленное множество раз смешанные между собой.
  Категоричность и безапелляционность, с которыми Гобино описывает (ссылаясь на авторитет науки) столь удаленные во времени типы, поразительны. При этом он описывает их достоинства в настоящем времени, как бы забывая об их временнуй удаленности; в результате эти "чистые" типы фигурируют в его концепции как существующие в настоящее время.
  Любопытно, что "Опыт о неравенстве человеческих рас" был написан в то время, когда Гобино еще ни разу не покидал Европу, а контакты с неевропейцами были чрезвычайно редки. Очевидно, что его представления о сравнительной ценности различных рас вырабатывались на основе уже сформировавшихся ранее предрассудков, бытовавших в его собственной среде. Правда, он подчеркивает, что сравнивает не индивидуальных представителей различных рас (это, по его мнению, "слишком недостойно" науки [там же, 257]), а группы.
  Впрочем, его сравнения различных групп внутри белой расы так же категоричны и безапелляционны, как и межрасовые. Нисколько не колеблясь, Гобино утверждает, что итальянцы красивее, чем немцы, швейцарцы, французы и испанцы; что англичане красивее телом, чем славяне, и обладают самой большой силой кулака среди европейцев; что французы и испанцы обладают лучшей сопротивляемостью усталости, лишениям, неблагоприятным климатическим условиям, чем другие европейцы.
  Понятие "раса" у Гобино не отличается определенностью. Тем не менее, именно в сфере рас ищет он решение проблемы "вырождения" и гибели цивилизаций, отказываясь видеть причины этих процессов в моральном и политическом разложении обществ или в специфике географических условий. Он стремится обнаружить "естественные законы, управляющие социальным миром" и обладающие "неизменным" характером. Такими двумя законами в его понимании являются законы отталкивания и притяжения между человеческими расами. В качестве конкретизации этих "законов" выступает фатальный феномен смешения рас и их бесчисленных комбинаций. Смешение рас рассматривается как фундаментальный процесс, определяющий весь ход исторического развития.
  Смешение рас представляет собой необходимый источник возникновения и развития цивилизаций (с обязательным участием "белой" расы), но оно же в дальнейшем является причиной их вырождения - такова, согласно Гобино, трагическая диалектика истории. Смешения в какой-то мере возвышают посредственных людей, массу, но за счет исчезновения лучших, благородных элементов, что в конце концов ведет общества и человечество к деградации и гибели.
  Отмечая необходимость и неизбежность смешения рас, их взаимозависимость в процессе создания и развития цивилизаций, Гобино ведущую роль в этом процессе отводит "белой" расе. Именно этой расе в наибольшей мере присуще "мужское" начало, "жизненный элемент", без которого другие расы пребывают в состоянии неподвижности. Этот тезис Гобино перекликается с делением человечества на "активные" и "пассивные" расы, о котором ранее говорил немецкий историк Г. Клемм. Гобино выделяет в истории десять цивилизаций; все они в его истолковании обязаны своим возникновением инициативе "белой" расы. Это индийская, египетская, ассирийская, греческая, китайская цивилизации, древняя цивилизация италийского полуострова, западная цивилизация, созданная германцами, и три цивилизации Америки: аллеганская, мексиканская и перуанская.
  Любопытно, что тезис о пагубном характере расовых смешений определил антиколониалистскую позицию Гобино, так как колониальные завоевания, по его мнению, способствуют смешениям и, следовательно, вырождению европейской цивилизации. Это отличает его от многих других представителей школы, но, впрочем, не помешало истолкованию его идеи "превосходства" белой расы для обоснования колониалистских устремлений.
  Подобно Сен-Симону, Конту и Марксу Гобино любил заниматься пророчествами. Его пророчества в целом проникнуты фатализмом и пессимизмом. Помимо общего предсказания грядущей гибели европейской цивилизации, он прогнозирует не только омассовление, но и "обезлюдение" Земли в результате расовых смешений.
  В отличие от многих своих современников Гобино не верит в прогресс. Скорее он верит в регресс: во всех его рассуждениях постоянно присутствует мысль о том, что "золотой век" - достояние далекого прошлого, и ничто не может его возродить. Цивилизации он рассматривает как локальные организмы, проходящие одни и те же циклы развития (от рождения - к смерти). Само понятие цивилизации выступает у него не как оценочное, а как чисто описательное и применяется к самым различным обществам, в том числе неевропейским.
  Таким образом, европоцентризм многих предшествующих философско-исторических и социологических систем сменяется у Гобино культурным релятивизмом, а положение о расовом неравенстве сосуществует с представлением о равноценности различных цивилизаций3. Его концепция предваряет наиболее значительные теоретические системы, рассматривающие всемирную историю как сосуществование и смену самостоятельных, самодостаточных и равноценных культур (цивилизаций): теорию культурно-исторических типов Н. Я. Данилевского, "морфологию культуры" О. Шпенглера, концепцию локальных цивилизаций А. Тойнби. Более чем за полвека до Шпенглера он предсказывал "закат западного мира". Задолго до Шпенглера он поставил проблему "жизненности" культур и использовал характерное для немецкого философа понятие "судьбы" применительно к культурам, цивилизациям, народам.
  Критики "массового общества" на Западе, и прежде всего X. Ортега-и-Гассет, в лице Гобино также имели своего предшественника.
  Собственно расовая теория Гобино нашла признание уже после его смерти и главным образом не во Франции, а в Германии, что было связано с развитием национализма и расизма в этой стране на рубеже ХIХ-ХХ вв. Еще в конце жизни Гобино сблизился с одним из лидеров германского национализма, композитором Рихардом Вагнером; его произведения были с одобрением встречены Ф. Ницше. В 1894 г. по инициативе Л. Шемана, популяризатора идей французского философа, в Германии было основано "Общество Гобино". В 1939-1940 гг. в Германии вышло уже пятое издание "Опыта о неравенстве человеческих рас". Специально подобранные фрагменты из него в период третьего рейха публиковались в популярных антологиях о расах и приводились даже в обязательных школьных учебниках.
  Правда, нацистские идеологи давали в значительной мере ложное истолкование концепций Гобино для своих пропагандистских целей, так же как они поступали с наследием Гёте, Шиллера, многих немецких философов. Они постарались не заметить, что Гобино считал немцев наиболее смешанной из европейских наций, относя его рассуждения о "германцах" на счет населения современной Германии. Его высокая оценка евреев явно не вписывалась в антисемитский бред нацистских идеологов. Фатализм и пессимизм Гобино исключали какое-либо практическое применение расистских постулатов, за что его критиковал один из апостолов германского национал-социализма, X. Чемберлен. Тем не менее, расовый детерминизм и элитизм явились реальным вкладом в мифологию немецкого фашизма, и Гобино как мыслитель несет за это ответственность.
  Отдавая дань авторитету науки, Гобино квалифицирует жанр, в котором написан "Опыт", как "моральную геологию". В его сочинении имеется множество ссылок на ученых - представителей различных областей конкретного знания. Но на самом деле позитивистско-сциентистская оболочка в данном случае скрывает в себе романтико-мифологическую интерпретацию всемирной истории. Метод Гобино лишен минимальной научной строгости. Истолкование исторических фактов, призванное обосновать его расистскую теорию, - это часто полет ничем не ограниченной фантазии. Теория в целом изобилует множеством порочных кругов, противоречий и тавтологических утверждений. Собственно, тавтологично главное утверждение Гобино: смешение рас выступает в его концепции одновременно как признак вырождения цивилизаций и как причина этого вырождения; отсюда бессмысленность этого утверждения. Научные данные никак не подтверждают тезис о пагубности расовых и этнических смешений ни в биологическом, ни в культурном отношениях. Наоборот, имеется немало научных данных, свидетельствующих о благотворности такого рода смешений. "Прогноз" Гобино относительно депопуляции, обезлюдения в результате смешений, не подтвердился.
  В концепции Гобино раса (и этническая группа, понимаемая как расовая) - подлинный субъект социально-исторического действия. Вопреки своему декларируемому намерению он решает не проблему "жизненности" цивилизаций, а проблему "жизненности" рас; именно последняя волнует его на самом деле. Но Гобино не был биологом или антропологом, чтобы решать последнюю проблему. Вместе с тем он оказался и вне социальной науки, так как представлял историю обществ в виде "истории кровей".
  3. Другие представители школы
  Другой представитель расово-антропологической школы Хаустон Чемберлен (1855-1927), был английским аристократом, возненавидевшим родную Англию и возлюбившим Германию. Будучи поклонником и зятем Рихарда Вагнера, он последнюю часть жизни прожил в Германии, где уже после смерти, в период третьего рейха был провозглашен "народным мыслителем", несмотря на свое английское происхождение. В национал-социалистической Германии очень нравились позиции Чемберлена: его антисемитизм, рассуждения об арийцах, восхваление германизма, выступление против государств Антанты во время первой мировой войны.
  Главный труд Чемберлена - "Основы девятнадцатого столетия" (2 тома, 1899) - в донацистской и нацистской Германии многократно переиздавался [4]. В этом труде дается поверхностный, противоречивый и в высшей степени тенденциозный обзор европейской истории. Наивысшее достижение Европы, по Чемберлену, - создание "тевтонской" культуры, самой "высокой" из культур. "Тевтонская" раса - наследница "арийской", дух которой он призывал возродить [5]. Немцев он восхвалял как воплощение наиболее ценного "западно-арийского" расового типа. Концепции Чемберлена так же далеки от реальной истории как и концепции Гобино, но они гораздо более примитивны и ближе к идеологии немецкого национал-социализма.
  Более честной и серьезной попыткой истолкования европейской истории, впрочем, также на основе сомнительных теоретических принципов, был труд американского биолога и историка Мэдисона Гранта (1865-1937) "Конец великой расы" (1916). Автор исходит из положения о том, что наследственность и расовая предрасположенность в истории являются более мощным фактором, чем среда и воспитание. Грант утверждает существование тесной связи между психологическими и социальными признаками, с одной стороны, и расовыми - с другой. Вместе с тем, ссылаясь на данные антропологии, он решительно отрицает связь расовых черт с национальной и языковой принадлежностью [6, XV].
  Население Европы, по Гранту, сформировалось в результате трех последовательных волн вторжений трех основных рас: нордической, альпийской и средиземноморской. В отличие от других представителей рассматриваемой школы автор признает достоинства и способности каждой из этих рас. "Средиземноморская" раса превосходит остальные в области умственных достижений и искусства. "Альпийская" раса - это раса хороших земледельцев. "Нордики" составляют расу воинов, моряков, путешественников и, главное, правителей, организаторов, аристократов. Но все-таки "высшей", "лучшей", "благородной" Грант считает "нордическую" расу. В результате многочисленных войн в истории "нордики" постоянно несли значительные потери [там же, 166-167, 199-200]. И эта "благородная" раса в настоящее время находится перед угрозой полного исчезновения в результате войн, болезней, алкоголизма и низкой рождаемости [там же, 42-43, 50-51]. Поэтому Грант озабочен сохранением этого типа. Поскольку этот тип размножается медленнее, чем низшие, представленные низшими классами, он рекомендует евгеническую политику, направленную на сдерживание размножения слабых и дефективных индивидов. Как и другие представители расово-антропологической школы, Грант был противником демократии, считая, что она также способствует исчезновению "лучшего" типа.
  Одной из разновидностей расово-антропологической школы была так называемая антропосоциология. Ее главные представители - антропологи Жорж Ваше де Ляпуж (Франция) и Отто Аммон (Германия).
  Ляпуж (1854-1936) считал Гобино пионером антропосоциологии, а Чемберлена, напротив, квалифицировал как ее "карикатуриста" [7, VIII, 172]. Работы Ляпужа основаны на истолковании антропометрических данных и, прежде всего, сравнительного статистического анализа головного указателя4. Согласно Ляпужу, антропосоциология "имеет своим предметом исследование взаимных воздействий расы социальной среды" [там же, VII]. Под влиянием социального дарвинизма наряду с понятием естественного отбора Ляпуж вводит понятие социального отбора. Он различает шесть основных форм социального отбора: военный, политический, религиозный, моральный, правовой и экономический [8]. Все они оказывают, в конечном счете, пагубное влияние на общественное развитие в целом, так как в результате неуклонно уменьшается число представителей наиболее "ценного" расового типа - белокурого долихокефала ("длинноголового"), которому грозит полное исчезновение. Один из многочисленных "законов" Ляпужа - "закон эпох" - гласит: "С доисторических времен кефалический указатель имеет тенденцию к постоянному и повсеместному росту" [7, 213]. С этим "законом", постулирующим исчезновение "лучших", прежде всего связан глубокий исторический пессимизм Ляпужа.
  В другом "законе" он пытается установить универсальную связь между величиной головного указателя человека и его классовой принадлежностью [там же, 206-211]. Чем ниже головной указатель, тем выше социальный статус человека, и наоборот. Головной указатель в среднем ниже у горожан, чем у крестьян; у жителей равнин - чем у жителей горных местностей; у богатых - чем у бедных. Эти выводы Ляпуж стремился обосновать путем статистико-антропометрических обследований 20 тысяч французов.
  Люди с низким головным указателем ("долихокефалы"), по Ляпужу, принадлежат к "европейской", или "арийской", расе; люди с высоким головным указателем ("брахикефалы") - к "альпийской" расе. Первая изначально превосходит вторую, и это выражается в различном социальном положении людей.
  Аналогичные тезисы встречаются у другого представителя антропо-социологической школы О. Аммона (1842-1916). Аммон провел ряд антропометрических обследований среди рекрутов и студентов. В своей книге "Общественный порядок и его естественные основания" (1895) он также стремился соединить принципы социального дарвинизма и расизма в анализе социальных институтов [9].
  Аммон доказывает, что брахикефалы, обладающие в среднем более низким социальным статусом и живущие в деревне, - это потомки коренного населения древней Европы. Долихокефалы же - люди с более высоким статусом и живущие в городах - формировались из потомков германских завоевателей, селившихся в городах, и из наиболее активных ("долихокефальных", "длинноголовых") жителей деревень. Высшие слои сформировали замкнутое сословие и не допускали снижения социального статуса своих потомков; горожане не мигрировали в деревню; поэтому социальная дифференциация выражает изначальную антропологическую дифференциацию. Тем не менее, число брахикефалов возрастало вследствие феодальных войн и низкой рождаемости в высших слоях.
  Искусственность построений антропосоциологов выступает с особенной очевидностью тогда, когда выдающихся людей брахикефалов, своим существованием опровергающих "законы" антропосоциологии, они вынуждены зачислять в так называемые "ложные" брахикефалы [7, 212].
  Миф о высоком белокуром долихокефале как высшем расово-антропологическом типе был впоследствии взят на вооружение идеологами немецкого национал-социализма. Однако по иронии судьбы значительная часть политической элиты в фашистской Германии состояла как раз из чернявых низкорослых брахикефалов.
  Попытка синтеза расизма и социального дарвинизма содержится и в работах Людвига Вольтмана (1871-1907). Литературная плодовитость сочеталась у Вольтмана с грубым примитивизмом и откровенным пародированием науки для обоснования мифа о превосходстве "германской" расы. Его концепции интересны как объект исследования и поучительны как пример рационализации изначального этнического и расового предрассудка.
  Подобно антропосоциологам, Вольтман видел задачу социологии в том, чтобы "представить себе расу и общество в их закономерной связи и изучить расовый процесс как естественное основание "социального процесса" [10, 136]. Но в отличие от Ляпужа и Аммона, расизм которых был направлен на обоснование социально-классового неравенства, Вольтман отрицал расовые основы социальной иерархии и считал себя сторонником социализма [11]. Его расизм был преимущественно националистическим и представлял собой наиболее развернутое раннее обоснование идеологии германского национал-социализма.
  Отвергая прямолинейный характер социальной эволюции, Вольтман сравнивал ее с "многоветвистым деревом, на верхушке которого находятся даровитейшие расы с их самыми высокими культурами" [10, 165].

<< Пред.           стр. 4 (из 5)           След. >>

Список литературы по разделу