<< Пред. стр. 2 (из 5) След. >>
Список литературы по разделу
2.2. Ответ 1. (Попытка директивы). О том, как можно заниматься социологией и как нужно использовать понятие "маргинальность"
Я попытаюсь систематизировать методологические представления исследователей, принимавших участие в обсуждении заявленной проблемы, и резюмировать некоторые консенсусные соображения относительно применимости понятия "маргинальности" в научном дискурсе. Первое, что следует отметить, термины "маргинальность" и "маргинал" представляют собой концептуальные определения. Концептуальные определения не соотносятся непосредственным образом с идентификацией наблюдаемых событий. Они нуждаются в операционализации с тем, чтобы через систему индикаторов и переменных исследователь мог диагностировать некоторую эмпирическую ситуацию и установить наличие и степень выраженности в ней изучаемого признака (в нашем случае - маргинальности).
В качестве теоретической категории это понятие было вызвано исследовательской практикой, которая нуждалась в сигнификации определенного явления, прежде не выделявшегося в качестве самостоятельного феномена в социальной жизни. Какие референции имеет понятие "маргинальность" в современной исследовательской практике, и в какой степени они трансформировались с момента, когда оно вошло в научный оборот? Мы можем выделить два ряда проблем, которыми характеризуется современное состояние концепции маргинальности и которые следует учитывать исследователям, работающим с этой категорией.
Первая часть проблем категории "маргинальность" связана как с нормами употребления этого термина в современном научном дискурсе, так и с неопределенностью места в ряду других близких понятий. Следует остановиться на нескольких моментах этого аспекта темы.
1. Понятие "маргинальность" возникло для обозначения ситуации культурного перехода, когда нарушаются связи индивида или группы с культурной средой, в которой проходила их социализация. Теория маргинальных общностей возникла в 20-х годах (Р.Парк) и была развита Э.Соунквистом в конце 30-х. Центральной темой теории была двойственность самосознания людей, оказавшихся культурного и статусного перехода.
Последующее развитие социальной мысли породило множество смежных теорий, разрабатывавших близкие проблемы на более мощном теоретико-методологическом фундаменте. К ним можно отнести, например, теорию социализации и идею "дисфункции", теорию социальной мобильности, теории социальной идентичности и относительной депривации, проблематику адаптации и социальных ресурсов и т.д. Таким образом, смежные концепции оказались более удобными в работе, поскольку прорабатывали свое понятийное и проблемное пространство до уровня эмпирически верифицируемых терминов.
2. Развитие отраслевых и проблемно ориентированных направлений в социологии, произошедшее в результате социального заказа на специализированное социальное знание, вытеснило теорию маргинальности с занимаемой ею проблематики, не позволило ей расширить пространство своего влияния, оставив за ней только межэтническую проблематику. Исследователи социальной миграции (при этом - не обязательно культурной), социальных движений и революций, субкультур и контркультур и т.д. использовали более адекватный своим задачам и более проработанный категориальный аппарат структурного функционализма, феноменологии, социальной психологии и других направлений.
3. Экстраполяция термина на ситуации неопределенности вообще, привела к тому, что понятие "маргинальность" стало употребляться не в качестве научного термина, за которым стоит более или менее четко определенное смысловое пространство, а в качестве метафоры. Такая метафора используется в странных словосочетаниях, например, "маргинальный статус". Понятие "статус" предполагает определенные и устойчивые социальные связи в рамках социальной системы 98, это позиция в обществе, определяемая рядом характеристик 99. Основная же предпосылка маргинальности - утрата связей, состояние неопределенности отношений с общностями или индивидуальными субъектами; находясь в обществе, маргиналы пребывают фактически вне социальных связей и процессов 100. Осмысленность употреблению терминов можно придать, во-первых, четким определением, и, во-вторых, осознанным словоупотреблением. Например, словосочетание "маргинальный статус" имеет смысл в том случае, когда мы описываем явление групповой стабильности: социальные взаимоотношения, роли и позиции, прежде интерпретируемые как неудовлетворительные, становятся нормой, воспринимаются "типичными", "модальными", "нормальными"; люди перестают воспринимать свое положение в качестве девиантного и у них пропадает желание активными действиями переопределить ситуацию в лучшую сторону.
4. Метафорическая традиция употребления понятия вызвало к жизни еще один эффект, уже идеологического свойства. Уже не в строго научном, а в общесоциальном дискурсе термин стал оценочным ярлыком, которым маркировались все неблагополучные социальные группы, дабы подчеркнуть их проблемность для общества. В результате такого подхода группы, обозначенные как маргинальные, выступают, с одной стороны, в качестве объекта социальной политики, а с другой стороны, как объект для социального дистанцирования и уничижения.
По-видимому этот модус существования концепции "маргинальности" связан с установками на предпочтение социального нормативизма, неприятие девиаций разного рода, проявляющихся у значительных масс людей, и определение их в качестве общественных проблем. В маргиналистике есть предпосылки к такого рода интерпретациям: в маргинальной ситуации социальные связи и взаимоотношения теряют ценностную и мировоззренческую подпитку; человек оказывается в ситуации множественности норм социального поведения, но он не умеет или не знает, как и какие из них можно применять в его положении.
Вторая часть трудностей работы с категорией "маргинальность" связана с проблемами и условиями применения концепции в современном исследовательском контексте.
1. В условиях масштабных и динамичных социальных изменений многие социальные группы переживают изменение своего социального статуса, не всегда связанное с нисходящей мобильностью, но зачастую все равно болезненное и фрустрирующее. Кроме того, происходят и внутригрупповые трансформации, группы становятся не столь однородными, как прежде, и разные ее слои могут демонстрировать принципиально различающуюся динамику. В такой ситуации понятие "маргинальность" теряет свои идентификационные и дифференцирующие возможности, необходимые для проведения исследований. Становится невозможным по традиционному набору признаков указать, какая группа состоит из "маргиналов", а какая - нет. По значениям одного признака становится трудно предсказать характеристики другого, также связанного с понятием "маргинальность". Например, человек имеет статус потерявшего работу, зарегистрирован как безработный, но из этого совершенно не следует, что его материальное положение резко ухудшилось. Просто, потеряв работу, он получил свободное время для самозанятого труда.
2. В период интенсивных социальных изменений в ситуации перехода оказываются значительные массы людей; практически для них для всех такое положение связано с кризисом, в том смысле, что альтернатива оказаться в аутсайдерах, в неудачниках становится как никогда реальной. Кризисность переходной ситуации проистекает из-за недостатка ресурсов (личностных, социальных, материальных) у той общности, группы или отдельного индивида, столкнувшихся с необходимостью адаптации к переменам. Их жизненная ситуация чрезвычайно подвижна; предвидеть будущую динамику индивидов и групп без подробного изучения довольно сложно. Кроме того, возникает проблема критерия оценки: чему отдавать предпочтения - показателям социального статуса или же субъективным определениям, интерпретациям и переживаниям относительно своей позиции? Таким образом, возникает проблема социальной локализации явления "маргинальности". На мой взгляд, локализация маргинальных групп (выбор объекта исследования) происходит не в результате изучения признаков и соответствующих показателей, а в результате номинации - априорного обозначения тех или иных групп, как маргинальных.
3. Понятие "маргинальность", судя по современной практике употребления, оказывается несамостоятельным, оно используется в качестве предиката - логического сказуемого, указывающего на свойство некоторого объекта. Исходная нечеткость понятия открывает возможности для терминологических экспериментов, дает простор фантазии и необоснованным экстраполяциям. В результате становится непонятным, что скрывается за термином "маргинальность" - состояние сознания, процесс социальной или групповой динамики, кризисное состояние социальной интеграции, и чем этот термин в том или ином случае отличается от близких по смыслу - "фрустрация", "дезинтеграция", "статусная рассогласованность", "нисходящая мобильность" и т.п.
Последнее, что хочется отметить после критического рассмотрения заявленной темы, связано с некоторыми позитивными предложениями. Существуют по крайней мере три крайние позиции в отношении категории "маргинальность".
Первая: развитие социальной мысли в целом, социологии и социальной психологии превратило это понятие в научный артефакт.
Вторая: ограничить применение термина его исходной проблематикой, а именно, изучением проблем эмиграции, процессов культурной маргинальности (ситуация "на краю двух культур").
Третья: теория маргинальности и маргиналистика обладают достаточным эвристическим потенциалом для изучения транформирующихся обществ, в частности - России.
Понятие "маргинальность" и связанные с ним производные употребляются в контексте рассуждений не просто о переходном состоянии, но о ситуации, в которой прослеживаются кризисные тенденции. По-видимому именно этим обусловлен повышенный интерес к концепции. Однозначного ответа относительно применимости и ее будущей судьбы дать невозможно, тем более невозможно придать ему директивный характер. Можно попытаться сформулировать некоторые пожелания и резюмировать изложенные выше соображения.
Во-первых, исследователю, работающему с этой категорией, необходимо представлять себе ее историографию. Это поможет ему операционализировать используемые понятия и употреблять их соответственно своим определениям, не подменяя содержания.101
Во-вторых, представляется целесообразным воздерживаться от интенсивного употребления терминов маргиналистики, заменять их на синонимы и другие теоретические эквиваленты там, где это возможно. Это поможет определить место понятий в ряду других терминов.
В-третьих, при операционализации понятий необходимо "дифференцирующий диагноз" с близкими по смыслу терминами, объясняя, почему в данном случае целесообразно применять именно понятия маргиналистики, и определяя, в каком контексте они используются - в структурном, культурном или личностном.
В-четвертых. По всей видимости, привлечение категорий маргиналистики представляется наиболее адекватным для тех случаев, когда исследователи могут констатировать наличие культурного разрыва, когда один и тот же агент меняет культурную среду своего обитания. В других ситуациях эти категории не могут выступать в качестве ведущих.
И последнее, пятое. При изучении кризисных проявлений социальных трансформаций, необходимо следовать простому методологическому приему: говорить о маргинальных группах можно только в отношении типологических групп, выделяемых в ходе исследования по определенным параметрам, а не о реальных социальных группах, существующих в обществе и взятых в качестве объекта изучения.
Возможно, в противовес традиции сегодняшнего дня, эти приемы помогут сделать практику употребления терминов маргиналистики более определенной и проявят их действительный эвристический потенциал.
2.3. Ответ 2. (Попытка оправдания). О том, почему трудно заниматься социологией, не используя понятие "маргинальность"
Признавая вполне оправданной дискуссионность данного раздела, остается добавить размышления о том, что определяет актуальность и своеобразие понятия маргинальности в отношении нашей действительности. И сделать это в жанре, близком, скорее, к публицистике. Впрочем, стоит вспомнить, что "отец" понятия выдающийся социолог Роберт Парк был сначала журналистом, и возможно, на границе журналистики и социологии была высечена сия загадочная искра, не погасшая до сих пор.
Действительно, хотелось бы понять, почему сейчас трудно обойтись без понятия маргинальности в исследовании, прежде всего, социальной структуры, и шире, трансформационных процессов в современной России. А это признаем, так или иначе, не только мы, небольшой коллектив авторов этой книги. Можно сослаться на целый корпус диссертационных работ (в основном, кандидатских) и массу публикаций 90-х годов, многие из которых приведены здесь в библиографическом списке. Публикаций, поднимающих самые разные темы, в которых слово "маргинальность" звучит в разных аспектах и значениях. Оно предстает, с одной стороны, как некий социальный миф, помечающий наше время, с другой, и все чаще и обоснованней - как вполне приемлемый теоретический инструмент для исследования структурных изменений и явлений. Можно по-разному оценивать эти попытки, но следует задуматься прежде всего над тем, что заставляет исследователей разных регионов и направлений, не сговариваясь, обращаться к этому концепту, как бы заново пересматривая его, дискутируя и признавая незавершенность этих дискуссий, в которых еще никому не удалось поставить общепризнанную точку. Что это за обстоятельства? По-моему, именно здесь ключ ответа на вопрос, почему трудно заниматься социологией, не используя понятие маргинальности.
Словом, не стоит отрицать очевидное, пусть и ссылаясь на вполне уважаемые словари. Концепция маргинальности оказалась на периферии западной социологии, исчерпав в какой-то момент свой эвристический потенциал. Но очевидное состоит в том, что понятие маргинальности востребовано нашим временем в нашей стране.
Итак, почему же это понятие остается актуальным?
Определяющим фактором является, конечно, интенсивность социальных изменений, характерных для нашего времени. История термина свидетельствует, что "востребованность" его определяется подобными ситуациями. Наиболее резкие перемены касаются следующих сфер: социально-профессиональной структуры, уровня жизни, ценностных норм. Происходящие в результате этого изменения всех статусных позиций, касающиеся больших групп людей, настолько глубоки и масштабны, что позволяют говорить о кризисной ситуации социокультурного разрыва, некой границы, преодоление которой означает формирование новых оснований для социальных связей и структур, в конечном итоге, их нового социального качества. Эти изменения, растягиваясь во времени, создают ситуацию промежуточности в неопределенной по длительности перспективе стабилизации. Словом, можно говорить об идеальном типе границы, межи - одного из значений латинского слова "margo". Что оставлено - известно, а как происходит переход, что его сопровождает и что в перспективе? Каковы способы и цена стабилизации и социальной гармонии, и где мера возможности превращения этой межи в границу, отсекающую значительные массы новообращенных социальных аутсайдеров?
Из этого следует другое обстоятельство, которое связано с поиском объясняющей исследовательской модели этих изменений. Возможно, это особенность российской социологии, определяемая потребностью в объединяющей конструкции познания социальной реальности. Для соединения разнообразных "кусков" стремительно изменяющейся социальной реальности - безработных, новых бедных, новых русских, челноков, беженцев и т.д. - в общую картину требуется некая общая основа. Концепция маргинальности в качестве таковой представляется удобным теоретическим инструментом. Не претендуя на познавательную универсальность, она может придать целостность определенному ракурсу, став одним из способов видения стремительных перемен и связанных с ними комплексов сложнейших социальных проблем.
Итак, пережив время подъема и упадка, концепция маргинальности на российской почве "нащупывает" то место в будущих направлениях развития социологии, которое наиболее перспективно для исследования социальной динамики. И здесь приобретает значимость ее гибкость, эластичность, многоаспектность исследовательского взгляда на вполне определенные процессы с разных позиций (в структуралистской, культурологической, ролевой или институциональной и других стратегиях). Привлекательны также возможности сочетания микро- и макроанализа, сосредоточение на микроанализе с целью пристального исследования явлений, возникающих на границе структур под влиянием макрофакторов.
Здесь хотелось бы особенно подчеркнуть важную проблему, которая связана с необходимостью "исторической реконструкции" понятий и идей социологии, возникающей в контексте дискуссий о реконструкции самой социологии102. Суть проблемы в том, чтобы "вписать" соответствующий концепт в контекст наличествующей социальной реальности адекватно и содержанию понятия, и особенностям и требованиям места и времени. В случае с понятием маргинальности задача усложняется - необходимо переосмыслить и его первоначальную неопределенность и многозначность, и длинный шлейф традиции, и требования современного его функционирования.
Попробуем разобраться в том, что имеет значение для нашей действительности.
Прежде всего, нужно признать, что представляет наибольший интерес понимание маргинальности как явления пограничности, переходности, означающее формирование новых социальных качеств трансформирующейся социальной структуры. Именно это направление обсуждается наиболее интенсивно. Важный момент - отказ от оценочности, априорного негативизма термина, особенно характерного для российской ситуации вследствие его интенсивной эксплуатации как политизированного социального мифа. Негативный или позитивный смысл имеет только социальная направленность маргинальных процессов, их конструктивные или деструктивные последствия.
Исследование маргинальности в данном направлении каждый раз требует уточнения основных критериев. Универсальными можно признать следующие: состояние перехода, определяемого как кризис; невключенность или неполная включенность индивида или группы в стабильно существующие структуры; разрушение прежних социальных норм (или невозможность следовать им), или отсутствие норм, определяющих поведение в новой ситуации.
При этом основной трудностью остается эмпирическая "ускользаемость" этой теоретической категории. Ее операционализация дает известный набор эмпирически верифицируемых конструктов - маргинальная ситуация, маргинальный статус (маргинальная позиция), маргинальная группа, маргинальная личность. На их проблематике фокусируется исследовательская практика.
И последнее. Важная функция понятия состоит в том, что оно определяет проблему, ведущий тип социальных изменений. Поэтому в попытках ограничить его употребление некими рамками нужно учитывать одну важную вещь. Она касается основного социального типа, репрезентирующего маргинальность в данное время и в данном месте. Каждое время перемен уникально и рождает свои типы "маргинального человека". Они очень разные. Это иммигрант, борющийся за свое существование в чужой стране. Это изгой, отброшенный на обочину жизни на своей родине. Это бунтарь, интеллектуал-одиночка, восстающий против косных порядков. В нашей стране и в наше время это тип социально и экономически активного человека, потерявшего свое место, положение, статус под влиянием внешних обстоятельств: реформ, кризиса, смены общественного строя. При всем различии этих типов, в них есть общее - существование на пределе, переломе цельности бытия.
Следовательно, маргинальный человек - воплощение противоречий времени, символ трансформации общественных отношений. Трудно оценить эту конструкцию. С одной стороны, в ней проклятие эпохи перемен, поскольку это типизация наиболее болезненных проблем общества и страданий попавших в "сдвиг времени" людей. Но с другой - это ее надежда, поскольку миссия маргинального человека - творить новые образцы социального поведения и социальной практики, связывая прошлое и будущее.
Итак, понятие маргинальности, как некая общая метка, помечает кризисные времена, эпохи перемен. В этом, возможно, объяснение того, почему сейчас на благополучном западе о концепции маргинальности благополучно забыли. Пришло к нам время вспомнить о ней. Возможно (и дай Бог, поскорее), придет время, когда мы о ней забудем. И будем заниматься социологией, не используя понятие "маргинальность".
2.4. Ответ 3. (Попытка объяснения). Кризис идентичности как способ самоорганизации пространства социального взаимодействия
Как-то приятели попросили меня посидеть один вечер с их четырехлетней дочкой. У меня есть достаточный опыт общения с маленькими детьми, поэтому на ее предложение "Давай поиграем!" я ответил - "Давай".
- Тогда ты будешь папой, а я твоей дочкой.
- Давай! - храбро согласился я.
- Папа, ты будешь Дедом Морозом, а я - Снегурочкой.
- Ладно, - с некоторым удивлением ответил я.
- Дед Мороз, давай, ты будешь Кощеем Бессмертным, а я - Бабой Ягой.
Мне пришлось и с этим согласиться.
Но когда моя сценаристка предложила мне быть Ваней, а ей - Таней, которые пошли в лес, я понял, что мой воспитательный опыт здорово обогатится, при условии, что до прихода приятелей я не сойду с ума.
Так за одну минуту маленькая девочка задала мне четыре совершенно различные роли одновременно, не считая моей основной в тот момент - друга ее родителей. Естественно, я тут же в них запутался, был папой, когда, по ее мнению, должен быть Кощеем. Только я вживался в пламенный образ Кощея, как оказывался Дедом Морозом. Сложность для моего рассудка заключалась еще в том, что во время пребывания, например, Дедом Морозом, девочка совершенно не обязательно была Снегурочкой, а могла быть кем угодно из тех пяти ролей, которыми ограничилась ее фантазия в этот вечер, и ничуть не запутывалась в них.
Позже я спросил моих друзей, в какие игры они играют со своей дочерью, и выяснил, что в самые обычные: в дочки-матери, куклы, догонялки и др. Когда же я рассказал им о нашей игре, они очень удивились, поскольку ничего подобного у них раньше не было.
Мне стало понятно, что установленные девчушкой странные правила нашей игры явились своеобразной защитной реакцией на ситуацию того вечера, которая для нее была неопределенной и тревожной. Еще бы - остаться на целый вечер одной с чужим, хотя и хорошо знакомым, дядей, с которым она никогда не оставалась прежде один на один. Чтобы избежать неопределенности (не было установленных ранее рамок наших отношений) и тревожности (не известно, чего можно ожидать от дяди), она интуитивно задала предложенными правилами игры еще большую неопределенность. Неопределенность уже для меня. Это позволяло ей лавировать и манипулировать нашим взаимодействием, в определенной степени делало ее свободной.
Приведенный пример показателен, так как позволяет обнаружить целый ряд существенных процессов, происходящих в рамках уже не межличностного, а социального взаимодействия в условиях неопределенности и тревожности.
* * *
То, что в обществе растет напряженность и тревожность, есть факт, не требующий особых доказательств и подтверждаемый любым репрезентатавным социологическим опросом. Как объяснить этот процесс? Существует множество равнозначимых объяснительных моделей постсоветского, постперестроечного социокультурного пространства, предлагаемых историками, социологами, философами, экономистами, экологами, физиками, - наверное, невозможно назвать научную дисциплину, которая не предложила бы собственную версию происходящего. Вероятнее всего, наиболее релевантной оказывается парадигма кризиса, в котором оказалось общество и который, соответственно, необходимо преодолеть. Для этого следует точно (а скорее логически непротиворечиво) установить диагноз "нашего кризиса", выписать рецепт и принимать лекарство, строго соответствуя этому рецепту. И дальше все очень просто: либо мы следуем рекомендациям и сценариям, предложенным с позиции какого-либо монизма/детерминизма (экономического, политического, культур-антропологического, военного...), либо общество ввергается в еще больший хаос, а кризис, "во имя" которого концептуализировалась действительность, все более углубляется. И дальше появляется новый, еще более модный рецепт/концепт, учитывающий уже в качестве одного из факторов нереализацию старого.
Признание наличия в обществе кризиса изначально задает ситуацию модернизма, требующую от социальных институтов борьбы за универсальность, однородность, монотонность и ясность, которые однозначно отождествляются с успешностью 103. А кризис в России нельзя не признать важной составляющей реальности - реальности модерна. Такой вывод влечет существенные последствия для рефлексирующего сознания. Все, что касается постмодернизма, постмодерна, неприменимо и неприемлемо для России. Тем самым вновь утверждается идея исключительности России, то есть углубляется ситуация модернизма. Попутно обратим внимание на интересный парадокс: чем активнее и последовательнее внедряются в нашу реальность западные социально-экономические модели, тем сильнее утверждается и подтверждается исключительность и принципиальная "непостмодерновость" России.
Так ли это? Можно ли понять феномен кризиса не в логике модерна? Положительный ответ на последний вопрос, разворачиваемый в статье, возможен при вписывании ситуации в совершенно иной контекст - контекст личного, личностного проектирования пространства социального взаимодействия. Исходная позиция заключается в том, что нельзя объяснять этап (процесс) воспроизводства кризиса в обществе макросоциальными (культурными, экономическими, политическими и др., то есть надличностными) причинами. На этапе воспроизводства у кризиса нет каузальности, он не есть глубинное следствие системных изменений социума. Кризис порождает сам себя и выступает как необходимый механизм самоорганизации жизнедеятельности и коммуникации людей. Изначально процесс социальной трансформации разрушает или значительно деформирует сложившиеся в обществе ко времени кризиса основные идентичности. В дальнейшем, в условиях тотального разрушения или смешения социокультурных связей, позволявших обществу быть единым, кризис Эго и социальной идентичности уже не воспринимается ни обществом, ни личностью как трагедия, как нечто аномальное, от чего необходимо как можно скорее избавляться, а становится скорее способом существования, образом и стилем жизни, приобретает значение субстанции, конституирующей пространство социального взаимодействия. Наступает как бы этап привыкания, приспособления, адаптации личности к кризису социальной идентичности. Ибо в условиях кризиса практически любая социокультурная рамка (Э.Гоффман) не обеспечивает гарантий благополучия и успешности. Обнаруживаются существенные преимущества ситуации социальной неопределенности, смешения ролевых и ценностных ожиданий перед положением жесткой включенности в определенные социокультурные ниши и закрепления однозначной идентичности. Осуществляется массовая личностная отстройка на кризис, приводящая к возникновению своеобразного типа кризисной личности, который обеспечивает сохранение и удержание самоидентичности и целостности за счет или с помощью "блуждания" по поверхности социальных отношений без однозначной идентификации с какой-либо социокультурной позицией.
С феноменологической точки зрения, ситуация кризиса групповой и личной идентичности оказывается доминирующей в нашем обществе и задает особую логику социального взаимодействия - тотальную маргинализацию самых разнообразных отношений.
В контексте дискурса модерн совершенно необходимым элементом успешного и благополучного существования личности в обществе оказывается формирующаяся в ходе социализации социокультурная идентичность, обеспечивающая для индивида полноценную включенность и интимную вплетенность в "свои" социокультурные отношения. Однако за последние несколько лет сформировалась совершенно другая социокультурная ситуация, в которой более адекватной и удобной оказывается как бы обратная социокультурной идентичности позиция - позиция кризиса идентичности, а обладание идентичностью не рассматривается однозначно положительно.
Понятие идентичности описывает такое взаимоотношение между индивидом и социокультурной общностью, в котором синтезируется осознание индивидом своей особости (самости) и одновременно принадлежности к этой общности. Идентичность предполагает три составные части. Во-первых, полное самоопределение, установление личностью собственных социальных, культурных и других параметров и признаков. Во-вторых, происходит вычленение из социума других индивидов, носителей подобных признаков и соотнесение этих признаков с собственной самостью. В-третьих, признание индивида "своим" со стороны группы, объединенной общими признаками. "Осознанное чувство обладания личной идентичностью основывается на двух одновременных наблюдениях: восприятии самотождественности и целостности своего существования во времени и пространстве и восприятии того факта, что другие признают твою тождественность и целостность"104. Формирование идентичности представляет собой длительный, охватывающий первые два десятилетия жизни процесс, который предполагает в качестве необходимой и существенной части этап кризиса идентичности. На различных этапах жизненного цикла кризис идентичности несет различное значение. 1. На этапе формирования идентичности кризис оказывается необходимым условием и содержанием формирования целостного "Я", в результате которого личность ресинтезирует прежние детские идентификации в устойчивое обладание инвариантной самотождественностью. 2. В дальнейшем кризис идентичности оказывается реакцией личности на кризисные явления в социальной среде, проявлением перестройки внутреннего содержания и ценностных ориентаций личности в зависимости от глубины трансформации социокультурного пространства. При этом кризис идентичности приобретает добавочное смысловое наполнение, а именно, потерю личностью собственной социокультурной идентификации, независимо от того, сохраняется или нет чувство самотождественности и целостности. В первом случае кризис идентичности означает "собирание", "составление" идентичности с целью полноценного включения в социальные отношения, а во втором - стремление сохранить самотождественность и целостность перед лицом угрозы со стороны общества.
И в той и в другой ситуации под угрозой оказывается не приобретение или утрата биографического проекта личности105. Угрожает превращению временной координаты личности в хаотичный набор событий, не обладающих внутренней динамикой, не способной превратиться в творимое личностью будущее, не внешние обстоятельства, не социальный кризис, а Эго, ее внутреннее "Я". В условиях внешнего и внутреннего кризиса перед личностью возникает задача обрести/сохранить возможность самостоятельно и свободно создавать и реализовывать собственный биографический проект, который бы в любых обстоятельствах обеспечивал бы собственную целостность и самоидентификацию. Личность вынуждена так конструировать пространство социального взаимодействия, что оно (это пространство) позволяло ей свободно маневрировать в поле внешнего кризиса. Иными словами, антикризисная программа личности создается таким образом, что постояннно воспроизводит породившие ее условия, то есть условия внешнего кризиса. Личность привыкает жить в кризисе, адаптируется к нему и сама его порождает.
Такая личностно порождающая координата социальных кризисов неочевидна, особенно в достаточно стабильные времена, и обычно обнаруживается в существовании различных форм молодежных суб- и контр- культур и имеет характер локального действия. В эпоху перемен, особенно, когда трансформации затрагивают глубинные смыслополагающие универсалии, конституирующие общество в единое целое, то есть культуру, кризисная модель социокультурного поведения становится массовой и обнаруживает себя в механизмах маргинализации общества, в масштабной утрате социальной (но не личностной) составляющей идентичности.
* * *
Рассмотрим принципы конструирования пространства социального взаимодействия, с точки зрения личности, находящейся в ситуации "собирания", становления идентичности, выработки способов включения и приобщения к социокультурной среде, с точки зрения молодежи. При этом сделаем допущение, что внешний, заданный факторами социальной среды, кризис отсутствует.
Молодежь в качестве социокультурного субъекта оказывается в типично маргинальной ситуации, которая определяется кризисом на этапе становления идентичности.
Биологическая маргинальность связана с изменением параметров и физических возможностей тела в подростковом возрасте. Половое созревание, гиперсексуальность, повышенная эмоциональность вызывают появление новых желаний, потребностей и, соответственно, принятия новых поведенческих стандартов. При этом происходит процесс утраты и нового обретения параметров собственной физической целостности. В этот период тело непрерывно проверяется на полноценность, сопоставляется то, что было раньше с тем, что есть теперь, сравнивается с возможностями других. "Я" есть мое тело, я постигаю себя в параметрах тела, проверяю собственные телесные возможности. Именно поэтому подростковый возраст обнаруживает повышенный интерес именно к физической стороне человеческого существования (сексу, физическим возможностям, внешности, силе, боли, умению ее претерпевать, пространственному расположению тела, по принципу, чем больше я займу пространства, тем лучше). Неспособность личности идентифицировать себя со своим телом имеет глубокие социальные последствия, которые связаны с частичной или полной потерей контроля над возникшими новыми потребностями и способами их удовлетворения. Кризис ставит под сомнение как способность собственного "Я" властвовать над телом и собственными желаниями, так и систему ценностей, которой человек следовал ранее.
Социальная маргинальность связана с неопределенным статусом молодежи в обществе. Неполнота социального признания обнаруживается не только в правовом ограничении, а в отсутствии у молодых людей многих существенных социальных признаков: профессии, собственной семьи, своего жилья, авторитета среди взрослых и как результат, собственной социальной ниши. Маргинальный комплекс обнаруживается, во-первых, в осознании собственной малозначимости, то есть социальной неполноценности, во-вторых, в необходимости себя определять через значимых других. "Я" есть "Мы". Идет поиск тех, кто есть "Мы", а в соответствии с этим отграничение "своих" и "чужих".
Культурная маргинальность находит свое выражение в многообразных формах молодежной субкультуры. Механизмы социализации таковы, что традиционная, общепризнанная культура (культура отцов), в основе которой лежит система ценностей и верований, придающих смысл существованию, неоднозначно и сложно интериоризируется, что приводит к появлению определенного "лага" между общепринятой и формирующейся личностной системами ценностей. Происходит обретение личностью собственных смыслов и ценностей, что означает резкое обособление собственного "Я", понимаемого уже в глубинном, смысловом значении. Создается своя неповторимая система ценностей, возникает благодаря ощущению собственной уникальности и неповторимости новый культурный субъект, новая развитая личность. Внутри каждого отдельного молодого человека происходит столкновение ценностей, диалог культур в рамках определенной культурной традиции. Личность как нечто совершённое становится местом встречи, корректировки, адаптации того культурного многообразия, которое составляет единое культурное пространство. Культурная маргинальность фиксирует момент перехода от неставшей личности, существующей пока в чужой для нее культуре, к ставшей личности, сформировавшей собственную систему ценностей. Вновь возникает цепочка "Я"-"Мы"-"Не Мы", в основе которой лежит идентификация со значимыми культурными признаками, а личность выступает в качестве полноправного культурного субъекта.
Кризис идентичности связан с изменением в подростковом возрасте отношения к протеканию времени, сменой характера и качества памяти 106. Самоидентичность личности невозможна без равноправного существования ее во всех трех временных измерениях - прошлом, настоящем, будущем. Детский возраст имеет особое отношение ко времени, которое для него всегда актуально и существует как бы только в настоящем. События не располагаются на шкале времени. Они существуют всегда сейчас, именно тогда, когда они происходят или когда о них думают. Дети долгое время не умеют соотносить событие с временным измерением. Идентичность предполагает не только наличие способности соотносить событие со временем, а также обладает определенным отношением к генетическим, культурным, нравственным основам существования. Именно в подростковом возрасте возникает отношение к прошлому как к исторической памяти, формируется индивидуальная биография индивида и собственное отношение к прошлому и к будущему как к ценности. Идет как бы растекание самого времени, его становится все больше, поэтому возникает проблема его структурировать и освоить. Вырабатываются и рефлексируются биографически значимые порождающие принципы, имеющие решающее значение для последующей судьбы человека107. Кризис идентичности обнаруживается в переходе от "до-исторического" периода существования личности к "историческому", к существованию во времени. Обретается ориентация во времени в контексте собственной биографии, что неизбежно ведет к решительному выбору жизненных целей и путей их достижения.
Источником кризиса идентичности оказывается осознание временной природы человека, его смертности. Процесс самоопределения по отношению к собственной смерти имеет результатом выработку жизненной стратегии. Как преодолеть или как жить с такой тяжелой ношей - знанием о неизбежности собственной смерти? Можно отрицать смерть через отрицание жизни, и тогда биографический проект рассматривается как путь к самоубийству. Можно полюбить жизнь и искать наслаждение в каждый момент своего временного существования. Еще один возможный вариант развития - религия, которая помогает выработать отношение к смерти, определить жизнь через смерть или смерть через жизнь. Во всех случаях выбор способа включения знания о смерти в жизнедеятельность личности сопровождается глубокими внутренними переживаниями и экзистенциальными состояниями.
Кризис идентичности в среде молодежи обнаруживается в осознании несоответствия собственного поведения с принятыми в обществе поведенческими нормами и стандартами. "Я не вписываюсь в норму" - тема размышлений, весьма актуальная для молодых людей. Следующий шаг в углублении кризиса идентичности связан с рефлексией о правомерности и законности преобладающих в обществе норм и ценностей. Каждый осуществляет переоценку имеющегося культурного, нравственного общественного потенциала, с точки зрения применимости его к самому себе. В ситуации, когда индивидуальная, личностная переоценка совпадает с переоценкой ценностей и норм со стороны самого общества, то может сформироваться убеждение, что вообще не существует никаких ценностей и норм, поведенческих предписаний. Такое положение непосредственно ведет к аномии.
Кризис идентичности порождается дисгармонией между собственным представлением о целостности "Я" и растасканным по различным социальным ролям, разорванным социальным "Я". В этот период характерно обостренное ощущение отчужденности от мира, разорванности, забытости, заброшенности.
Такая личностная ситуация, которая может быть понята как этап кризиса самоидентичности в период ее становления, в масштабе социальной группы приводит к существованию устойчивого социокультурного поля - маргинальной молодежной культуры, которая оказывается постоянным вызовом доминирующей культуре (культуре отцов). Опыт нашего столетия достаточно и однозначно продемонстрировал, что основные "напряжения", направленные на изменение социальных норм, исходят от многочисленных форм молодежной субкультуры. Именно в молодежной среде границы дозволенного и недозволенного пробуются на прочность и "непрозрачность".
Итак, кризис становящейся самоидентичности порождает и воспроизводит особое социокультурное пространство - маргинальную культуру - которое, если рассматривать его статически, обеспечивает идентичность и целостность доминирующей культуре, постоянно поставляя себя ей в качестве противоположности. А если на эту же ситуацию посмотреть как на динамический процесс, то комплекс маргинальности обнаруживает интенциональность в сторону обретения и жесткого закрепления традиционных для доминирующей культуры идентификаций, в рамках которых затем преодолевается маргинальность и еще одно поколение перестает быть "поколением бунтарей".
* * *
Обратимся теперь к выявлению механизмов воспроизводства пространства социокультурного взаимодействия в ситуации кризиса идентичности, понимаемого как утрату уже имевшихся идентификаций.
Уникальность постсоветского социокультурного пространства, формировавшегося примерно последние десять лет, заключается в глубокой массовой дезориентации, утрате целостности общества, его самосознания и самоопределения, тотальном кризисе идентичности на различных уровнях социальной организации. Сначала перестали работать, а затем исчезли традиционные для советской действительности символические культурные коды, не стали обеспечивать комфортность и адаптивность личности многие, ранее укорененные в повседневность, профессиональные, культурные, экономические и другие "ниши" и соответствующие им идентификации. За время различных социально-экономических, политических, культурно-духовных кампаний и экспериментов (ускорение, перестройка, гласность, "курс на реформы", обмен денег, реформы, строительство правового государства, приобщение к ценностям Запада, возвращение к истокам и реанимация концепта мессианства России, идея единой и неделимой России и соответствующие гражданские и межнациональные войны, политический и культурный плюрализм) возникало множество все новых и новых возможностей у личности обрести устойчивую идентичность, включиться в "свое" социокультурное поле. Но все эти возможности разбивались о текучесть, абсолютную неустойчивость и ненадежность социальных связей. Новые идентичности в таких условиях не только не обеспечивали личности целостности, комфорта, благополучия, полноценности социальной жизни, а даже, наоборот, все более закрепляли комплекс социальной неполноценности, усиливая кризис идентичности.
Удивительно, но социальные и профессиональные позиции, которые в настоящих условиях обеспечивают устойчивую идентичность, по своему основанию являются маргинальными, то есть располагающимися на границах принятых норм: с одной стороны - это бизнес с полукриминальным оттенком и когорта "профессий" при нем, а с другой стороны - это действительно маргинальные слои общества - нищие, продолжающие до сих пор работать в государственном секторе бюджетники, представители творческих профессий. Всех их объединяет одно - жесткая включенность в единственный социокультурный контекст, который обеспечивает (или не обеспечивает, в нашем случае - это все равно) полноценность их существования, аутентичного внутреннему самоопределению.
Личность вынуждена приспосабливаться к ситуации социальной нестабильности, неустойчивости и быстротечности изменения социокультурного пространства. В таких условиях наиболее успешной оказывается позиция принципиальной невключаемости личности в какой-либо один социальный контекст, скольжения по поверхности социального, скорее ускользания, лавирования среди предлагаемых обстоятельствами социокультурных ниш. Идет постояннная борьба - игра между личностью и пластичными, утекающими, нестабильными социальными отношениями. Борьба за престиж, за более высокий статус, за сохранение и удержание уже имеющейся социальной позиции. Неудачи в этой борьбе стимулируют поиски возможной самореализации в других сферах общественной жизни. "Все это требует развития способностей к социальной мимикрии, обретению того облика, который был бы наиболее желателен и эффективен в данной ситуации"108.
Фактически мы обнаруживаем новый способ конструирования пространства социального взаимодействия, в котором личность может чувствовать себя свободной. Свободной от обязательств, от глубоких привязанностей, от единственного социокультурного контекста, не способного ей обеспечить полноценных условий существования и стабильной идентичности. Свобода эта вынужденная, необходимая личности для манипулирования такой социальной реальностью, позволяющая пребывать вне идентичности или сразу в нескольких идентичностях. Приспособление к кризису ведет к закреплению и удержанию кризисной ситуации. Личность в процессе взаимодействия с социальной средой стремится воспроизводить именно те условия, к которым она привыкла и адаптировалась. Формируется кризисный тип личности, идентифицирующий себя с маргиналом. Маргинальность, как это ни парадоксально, оказывается устойчивой идентичностью, наиболее удобной социальной позицией. А любая другая идентичность становится лишь инсценировкой109, способом социальной мимикрии и манипулирования.
Игра между личностью и обществом, идущая по правилам "кто кого обманет", всегда заканчивается одним - массовой маргинализацией и возникновением в массовом масштабе маргинальной культуры. Только кто побеждает в этой игре? По крайней мере, перевод проблемы из плоскости структурно-функциональной в феноменологический контекст придает больше оптимизма исследователю, тем более, что маргинал отличается от не маргинала избыточным самосознанием как минимум с двух социокультурных позиций110.
* * *
Через некоторое время мне опять пришлось провести вечер с дочкой приятелей. Мы с ней читали книжки, играли в прятки, укладывали ее кукол спать. Все было четко и ясно, никаких сложных ролевых игр, никакой неопределенности.
3. Маргинальная ситуация:
исследовательские подходы
3.1. Маргинальность и социальная мобильность
Т
ермины, вынесенные в заголовок раздела, представляют две уважаемые социологические традиции, развивающиеся практически независимо друг от друга. Несмотря на то, что проблематика маргинальности пришла в социологию именно в связи с исследованием миграции и проблем, возникающих у человека в новой среде111, объединения концепций маргинальности и мобильности не произошло. Можно говорить только о пересечении двух традиций, которое носит, в основном, инструментальный характер. Например, концепция мобильности привлекается в исследованиях маргинальности для уточнения эмпирических границ этого явления112.
Причины такой ситуации понятны. Исторически сложилось так, что концепции маргинальности и мобильности развивались в русле разных методологических традиций. Наиболее сильные теории социальной мобильности возникли в русле структурно-функционального подхода, и основные вопросы, на которые старались дать ответ исследователи мобильности - это вопросы динамики макроструктур - какие потоки мобильности преобладают в обществе, какие факторы (опять же, макропорядка) определяют направление и интенсивность этих перемещений. Концепция же маргинальности зародилась в рамках Чикагской школы, символического интеракционизма и развивалась (по крайней мере в наиболее продуктивных вариантах) в русле микросоциологии. В центре внимания - человек в ситуации маргинальности, и фокус исследования направлен, скорее, на психологическое состояние, ролевые конфликты личности. Поэтому при попытке совместного рассмотрения маргинальности и мобильности возникает проблема методологической совместимости двух концепций. Необходим взаимоперевод терминов, поиск точек соприкосновения.
В то же время объединение этих концепций представляется возможным и крайне перспективным. Возможность объединения заключается в очевидной связи между этими социальными явлениями, выраженная в дефинициях: и в том и в другом случае в определении присутствует переходность, промежуточность положения человека между социальными статусами. Перспективность объединения концепций связана с тем, что совместное рассмотрение проблем маргинальности и мобильности, на наш взгляд, будет полезным для развития и того и другого направления.
В исследованиях маргинальности одна из важнейших проблем - эмпирическая фиксация этого феномена, решается с привлечением традиций исследования мобильности, когда мы диагностируем состояние маргинальности по факту перехода в другую (чаще всего, "окраинную") социальную группу. С нашей точки зрения, одного факта перехода недостаточно. Возникает целый ряд вопросов - при любом ли социальном перемещении возникает состояние маргинальности? Какие дополнительные индикаторы помогают нам его фиксировать? Для ответа на эти вопросы необходимо привлечение теоретических наработок относительно социальной мобильности.
В исследованиях социальной мобильности недостаточно изучен вопрос о мотивации мобильности, значимости перемещений в социальном пространстве для социального самочувствия индивида. Обращается внимание, в основном, на влияние "успешности" или "неуспешности" жизненной карьеры, априори предполагается, что перемещение вверх становится для человека показателем успеха и свидетельствует о позитивных изменениях в жизни, перемещение вниз, напротив, ведет к стрессу и переживаниям. Такое рассуждение строится полностью в рамках модернистского мировоззрения, достижительской культуры. И это вполне объяснимо, поскольку само возникновение массовой социальной мобильности связано с процессами модернизации и активизация мобильности происходит через разрушение представлений о неизменности иерархии неравенства, формирование достижительских ценностей113. Сегодня же мировоззренческие ориентиры меняются, карьера, продвижение наверх перестает восприниматься как безусловная ценность. Следовательно, возникает вопрос об изучении мобильности на микроуровне, исследовании самого момента перехода, его "движущих силах" и субъективной значимости. И в этом анализе, на наш взгляд, может быть полезна концепция маргинальности.
Рассуждая о взаимосвязи маргинальности и мобильности, необходимо иметь в виду, что ни одна из этих социологических тем не имеет четкого и однозначного концептуального решения. И в том, и в другом случае можно говорить лишь о сосуществовании нескольких конкурирующих теоретических подходов. Поэтому важным представляется определиться, в рамках какого из подходов к исследованию маргинальности и мобильности мы будем продолжать рассуждение.
3.1.1. Маргинальность
Опираясь на известное различение культурной и структурной маргинальности, попробуем определиться с тем, какой из подходов в большей степени подходит для наших задач. С первого взгляда представляется, что концепция мобильности согласуется со структурным пониманием маргинальности, поскольку именно в рамках этого подхода отрабатывается связь маргинализации с процессами, происходящими в социальной структуре. Однако, в действительности, такое решение оказывается непродуктивным. В рамках структурного подхода, прежде всего, рассматриваются группы, которые в результате структурных преобразований перемещаются к периферийным областям социальной структуры. Если мы зададимся вопросом - в каких ситуациях состояние маргинальности "диагностируется" у индивида, то обнаружим, что ответ дать непросто. Либо необходимо признать существование маргинальности "по определению", которая наступает просто вследствие попадания в периферийную группу. Либо для обозначения границ маргинальности приходится выдвигать множество условий: для индивидуальной мобильности - только нисходящая, для маргинальности - достаточно долговременное нахождение в группе и т.д. Синтез же концепций маргинальности и мобильности, на наш взгляд, имеет смысл рассматривать только с точки зрения унификации связи между двумя явлениями.
С этой точки зрения культурный подход, определяющий маргинальность как состояние групп людей или личностей, поставленных на грань двух культур, участвующих во взаимодействии этих культур, но не примыкающих полностью ни к одной из них114, представляется более адекватным, поскольку акцентирует внимание на общности ситуации для индивидов и сущностных характеристиках этой ситуации. Ситуация маргинальности возникает на основе противоречия систем ценностей двух культур, в которых участвует индивид, и проявляется в двусмысленности, неопределенности статуса и роли.
По классификации маргинальности, предложенной Дж.Б. Ман-чини115, можно говорить о сущностной и процессуальной маргинальности, различие между которыми - статичность или динамичность маргинальной позиции. Нас будет интересовать именно процессуальное понимание маргинальности, связанное с перемещением индивида между социальными статусами, и характеризующее ситуацию адаптации в новой статусной позиции. Более того, нам представляется, что любая ситуация маргинальности должна рассматриваться с процессуальной точки зрения, поскольку потенциально имеет перспективу разрешения. При таком понимании переменные характеристики маргинальности - длительность этого состояния и завершенность / незавершенность процесса.
3.1.2. Социальная мобильность
Наиболее общее определение социальной мобильности - перемещение индивида в социальном пространстве. Поэтому выбор методологического подхода к анализу мобильности, в рамках которого возможно взаимодействие с концепцией маргинальности, имеет смысл основывать на базовом различии в понимании социального пространства, сложившемся в современной социологии. Существует два основных подхода к пониманию социального пространства: субстанциалистский и структуралистский116, различия между которыми можно свести к двум блокам:
Логика анализа социального пространства. Если субстанциалистская традиция идет от распознавания, определения элементов социального пространства к описанию связей между ними, то структуралистский подход предполагает обратный путь - от социальных связей к описанию элементов, причем сущностные черты элементов определяются именно через социальные отношения, в которые они вовлечены.
Представление о единице социального пространства. Для субстанциалистского подхода это индивид, вступающий во взаимодействие с другими индивидами. В структуралистском понимании единицей социального пространства является статусная позиция. Индивиды только занимают статусные позиции.
Структуралистский подход в большей степени соответствует нашим задачам, поскольку позволяет различать характеристики социальной позиции и характеристики индивида. Социальные позиции конструируются в ходе сложных общественных взаимодействий и существуют независимо от индивида, мобильность же представляет собой процесс перемещения из одной позиции в другую. Каждую позицию мы можем описать системой параметров, не сводимых к сущностным характеристикам самого индивида, занимающего позицию.
Важная характеристика позиции - набор ролей и идентичностей, который предоставляет место в структуре человеку, занимающему это место. Переход в иную социальную позицию ставит индивида перед необходимостью изменения привычных образцов поведения, адаптации к новому ролевому набору, выработки новой системы координат для различения своего положения в обществе. По определению Ю.Л. Качанова, "позиция имеет значение места или топоса, в котором особым образом... проявляются социальные отношения, т.е. такая особенная область событий, что переход из одной позиции в другую предполагает нарушение непрерывности характеристик, скачок, изменение социального качества"117. Таким образом, объективный показатель - перемещение в социальной структуре, дополняется субъективными проблемами - кризисом идентификации, нормативной и ролевой неопределенностью, разрушением социальных связей, что описывает ситуацию маргинальности.
Можно заключить, что структуралистское видение социального пространства открывает эвристические возможности для понимания взаимосвязи между маргинальностью и мобильностью. Любое перемещение в социальном пространстве ведет к временному состоянию маргинальности. Можно говорить о степени маргинальности, которая зависит от дистанции между социальными позициями - точками перемещения. Чем больше эта дистанция, тем более отличается новый ценностно-нормативный комплекс от прежнего и тем больше усилий и времени требуется для адаптации. Можно говорить о том, что дальность перехода содержит не только пространственную, но и временную характеристику118. Таким образом, мы возвращаемся к вопросу о процессуальности перехода в социальной структуре и процессуальном характере маргинальности.
Итак, можно заключить, что совместное рассмотрение проблематики маргинальности и мобильности методологически возможно и продуктивно. Важнейшими теоретическими основаниями такого анализа, на наш взгляд, должны стать:
Подход к маргинальности как динамически развивающейся ситуации, связанной с перемещением индивида между социальными статусами. Основной характеристикой этой ситуации становится нормативная и ценностная неопределенность, связанная с изменением позиции в социальном пространстве.
Признание временного характера маргинальности. Перемещение между социальными статусами имеет и временной параметр измерения - время, необходимое для адаптации к новому ролевому комплексу, наработки новых социальных связей. Поэтому ситуация неопределенности по определению ограничена, имеет потенциал разрешения через успешную адаптацию. Временной параметр маргинальности требует, на наш взгляд, специального изучения. В качестве гипотезы можно предположить, что одним из "симптомов" маргинальности является субъективное ощущение разрыва непрерывности временной перспективы. Эмпирически такое состояние может фиксироваться как нарушение темпоральных характеристик индивида: утрата перспективы, жизнь "сегодняшним днем", трудности в планировании будущего.
Универсальность связи мобильности и маргинальности. Иными словами, любое перемещение в социальной структуре сопровождается временной маргинальностью. В социологии основное внимание уделяется изучению проблем, связанных с нисходящими перемещениями - потерей работы, бедностью и пр. Маргинальность, сопутствующая восходящей мобильности, - новая тема, требующая специального изучения.
Интересные возможности исследования открывает и вопрос о сравнении характеристик маргинальности в ситуации восходящих и нисходящих перемещений. Можно предположить, что наряду с существованием общих черт, позволяющих определить маргинальность и в том и в другом случае, есть и значительные различия. Определить характер этих различий хотя бы в первом приближении можно опираясь на концепцию Ф. Паркина. Рассуждая о границах между социальными группами, он отмечает, что, кроме качественной определенности социальных различий, созданию этих границ способствуют процессы, которые Ф. Паркин назвал "социальным ограждением"119. Ограждение группы происходит двумя основными способами:
Самозакрытие ("исключение") - характерно в основном для групп, находящихся наверху социальной пирамиды. Самозакрытие происходит посредством контроля основных социальных ресурсов и использования символических, культурных ограничений доступа в группу. Поэтому, пережив восходящую мобильность, "новичок" неизбежно сталкивается с сопротивлением группы, новое окружение не сразу принимает его. Если даже принять как аксиому позитивное отношение человека к новому статусу и связанную с этим готовность принять новую идентичность, необходимо учитывать сопротивление группы, которое осложняет адаптацию.
Внешнее закрытие группы. Характерно для групп, находящихся на нижних позициях "социальной лестницы". Возможности перехода в группу более высокого статуса ограничены необходимостью приобретения для этого определенных социальных и культурных ресурсов, причем набор этих ресурсов устанавливается "сверху" - группой высокого статуса. При этом происходит стереотипизация образа низших групп, в которой присутствуют негативные оценки. Например, бедность может быть связана в общественном мнении с ленью, нежеланием приложить усилия для исправления положения. В то же время нисходящая мобильность в обществе с преобладающей достижительской культурой воспринимается как несчастье, показатель неуспешности жизненного пути. Распространенность подобных стереотипов, на наш взгляд, позволяет предположить, что в случае нисходящей мобильности маргинальность связана с нежеланием человека принимать новую идентичность, новый ролевой комплекс. Следовательно, маргинальность может приобрести длительный, затяжной характер.
Таким образом, при восходящей и нисходящей мобильности общие признаки маргинальности - ценностная и нормативная неопределенность, кризис идентичности, сочетаются со специфичными для каждого из типов чертами. Эти различия зависят, прежде всего, от особенностей социального конструирования высших и низших социальных позиций, и, соответственно, ситуаций восходящей и нисходящей мобильности.
3.1.3. Возможности концепций маргинальности и мобильности для анализа прцессов трансформации российского общества
Актуальность концепции маргинальности для понимания процессов, происходящих в социальной структуре российского общества, связана с ее масштабной трансформацией, один из аспектов которой фиксируется как маргинализация120. Причины маргинализации прежде всего связаны с усилением процессов мобильности как восходящей, так и нисходящей. Экономические, политические реформы привели к появлению новых социальных групп, изменению численности прежних. Все эти изменения происходят за счет действия механизмов мобильности.
Например, реструктуризация экономики, рост доли сектора услуг и торговли при одновременном сокращении производственного сектора привели к возникновению значительных потоков мобильности. Промышленные рабочие, меняя профессию, переходят в сферу услуг. Для многих этот переход связан с деквалификацией, сменой квалифицированного труда на неквалифицированный, для других, наоборот, это шаг вверх по социальной лестнице, иногда связанный с открытием собственного дела. Однако, в любом случае, такой переход сопровождается сменой ролевых и идентификационных характеристик и может анализироваться с позиций теории маргинальности. Можно предположить, что усиление "проблемности" состояния маргинальности, увеличение времени, требуемого для адаптации, будет зависеть от того, воспринимает ли человек смену статуса как позитивное событие, или как вынужденную меру, единственный способ сохранить привычный уровень жизни в условиях экономического кризиса.
Интересный аспект анализа маргинальности - творческий потенциал этого состояния. Адаптация к новой социальной позиции может быть как пассивной - через приспособление образа жизни к требованиям среды, так и активной, направленной на изменение ситуации, поиск новых моделей поведения121. Массовое перемещение в группу индивидов из других социальных слоев в сочетании с выбором активных стратегий адаптации способно переопределить ценностно-нормативные характеристики статусной группы. Интересно было бы проанализировать с этой точки зрения процесс смены элит в России. Концепция маргинальности может помочь в объяснении той "революции сверху", которая произошла в России в 80-е. Средние слои номенклатуры, получив при М.С. Горбачеве доступ в элиту, сумели изменить и правила взаимодействия внутри группы и критерии рекрутирования в элиту122.
Другой аспект маргинализации в современной России связан с тем, что многие статусные позиции потеряли ролевую и идентификационную определенность. Социологические исследования показывают, что в современной России существует слой людей, которые не могут идентифицировать себя с определенной социальной группой. Это рабочие, работники бюджетной сферы, столкнувшиеся в последние несколько лет с проблемами падения жизненного уровня, нестабильности заработной платы, скрытой безработицы, падением престижа рабочих профессий123. Для этой группы характерно ощущение несоответствия исполняемой работы полученной квалификации, они считают свою работу непрестижной, не видят возможностей профессионального роста и, как следствие, уходят от прежней идентификации, не находя оснований для новой.
И, наконец, с позиций теории маргинальности можно рассмотреть формирование новых групп. Нормативная ролевая и ценностно-нормативная неопределенность в этом случае существует не только на индивидуальном уровне, но и на групповом. Яркий пример такой ситуации - становление группы предпринимателей. Формирование этой группы началось с появлением законодательных оснований для предпринимательской деятельности, что вызвало мощный поток мобильности из разных социальных слоев. Однако в начале развития предпринимательства нормативные и ролевые характеристики этой статусной позиции были практически не определены, в обществе существовали лишь приблизительные представления, основанные на западных фильмах и лубочных образах русских купцов. Поэтому становление новой группы происходило, с одной стороны, на основе этих представлений, а с другой стороны, с привлечением поведенческих образцов тех групп, из которых наиболее активно шло рекрутирование - советская партийная, комсомольская и хозяйственная номенклатура, научно-техническая интеллигенция и "теневики"124. Поэтому можно заключить, что в основе формирования ролевых и ценностно-нормативных комплексов группы предпринимателей лежали маргинальные практики.
Все сказанное выше может расцениваться лишь как наиболее общие замечания, первая заявка на возможную тематику исследований на стыке проблем маргинальности и мобильности. В заключение заметим, что соединение концепций маргинальности и мобильности может оказаться полезным именно для понимания российской социальной структуры, которая в течение ХХ века пережила несколько масштабных преобразований, имеющих скорее революционный, а не эволюционный характер.
3.2. Социальное конструирование маргинальности
3.2.1. Возможности конструктивистского подхода
Выше мы показали, что понятия "маргинальность", "маргинальная ситуация", "маргинальная группа" достаточно многоплановы, включают в себя широкий спектр ситуаций. На наш взгляд, процессы "маргинализации" и "демаргинализации" можно попытаться объяснить с помощью социальной теории, которая делает акцент на динамическом характере социальных процессов, рассматривает живую человеческую субъективность как создателя социального. Такие объяснения предлагает конструктивистская социальная теория, опирающаяся на одно из самых влиятельных философских направлений ХХ столетия - феноменологию.
Привлекательность этого направления видится нам в традиции картезианского принципа универсального сомнения, критического отношения к человеческому знанию, стремления рассматривать деятельность сознания как конститутивную активность и отказа от установки воспринимать окружающий мир как "реально и несомненно существующий". Потребность рассмотрения маргинальности с точки зрения конструктивизма исходит из обусловленности этого явления, прежде всего, контекстом рассматриваемой ситуации: то, что является "маргинальным" в одном обществе, является "общепринятым" в другом и "девиантным" - в третьем. Кроме того, то или иное состояние человека может быть по-разному воспринято им самим и его окружением и иметь разные последствия для участников взаимодействия. К примеру, индивид или группа могут принимать или не принимать "маргинальный статус", навязываемый им обществом. Поэтому наряду с объективными условиями важно рассмотрение субъективных определений данной социальной ситуации ее участниками.
Таким образом, конституирование маргинальности рассматривается нами как формальная активность сознания, которая задает форму, способ явления предмета в сознании и делает мир, окружающий нас, именно таким, каким мы его видим и переживаем. Причем реальность той или иной конструкции определяется ее значимостью для субъектов взаимодействия, способностью удовлетворить их практическим потребностям (с этой точки зрения даже мифы как народное творчество либо как продукт официальной пропаганды также представляются вполне адекватными, поскольку предлагают адекватное определение реальности).
Используя перспективу конструктивистского подхода, мы можем рассмотреть маргинальность в следующих ее ракурсах:
* социальное конструирование маргинальности как процесс формирования объективной реальности из знания о функциональной норме и отклонении;
* описание и объяснение структур сознания, участвующих в возникновении и существовании "маргинального";
* описать процесс конструирования маргинальности через интенционально-конститутивную триаду (субъект, объект и акт конституирования);
* маргинальность как социальное определение, ярлык, приклеивающийся конкретной социальной системой;
* маргинальность как динамичная конструкция, природа которой двойственна. Она является и следствием, и фактором социальной трансформации;
* маргинальность как смысловая структура, критерием реальности которой становится значимость тех или иных конструктов;
* артикуляция маргинального состояния как необходимый элемент существования маргинала как "реальности".
3.2.2. Угроза стабильности и появление "маргиналов"
Отправной точкой нашего рассуждения является стабильность социума как условие и цель его существования. Обеспечивают эту стабильность, прежде всего, механизмы социального контроля, предписывающие: а) правила игры для членов социума; б) сами характеристики его участников, то, какими они должны быть и какие роли исполнять. Контроль предусматривает санкции за нарушение этих правил и исключение (отбраковку) тех, кто своим "неадекватным" поведением и "нетипичными" характеристиками угрожает стабильности социума.
Особую значимость этому процессу придает "внутренняя нестабильность человеческого существования", которая "вынуждает его к тому, чтобы человек сам обеспечивал стабильное окружение для своего поведения"125. Необходимость защиты социума от "внешних нападений" диктует выработку консенсуса внутри него, достижения определенного уровня единообразия. Одной из угроз стабильности внутри самого социума являются всевозможные "отклонения" - несоответствие общим стандартам либо "отклоняющееся" определение реальности. Маргинальность как "угроза", "отклонение", "нетипичность" перекликается с понятием "девиантности". Эту взаимосвязь мы представляем следующим образом:
Интегрированность
Маргинальность
Девиантность
"Промежуточное" положение маргинальности между интегрированностью в социум и девиантностью позволяет ее характеризовать как "потенциальную угрозу" стабильности, которая не носит прямой антисоциальной направленности, но угрожает, скорее, косвенно. Маргинальное пробивает бреши в определениях реальности, принятых в данном социуме; не соответствует накопленному предыдущему опыту; не вписывается в привычные типологии; выпадает из "мейнстрима" (mainstream), а значит, частично ускользает из-под социального контроля.
Примером такого промежуточного положения между интегрированностью и девиацией является андекласс (underclass) на Западе. Его маргинальность обусловлена, во-первых, "выпадением" из общепринятых социальных иерархий (что отражено в самом названии этой социальной группы), и, во-вторых, поведенческое несоответствие ценностям доминирующей культуры при том, что на вербальном уровне декларируется приверженность им126.
3.2.3. Основания маргинализации
1. Маргинальность как нетипичность. Всякая человеческая деятельность подвергается хабитуализации (опривычиванию), которая способствует уменьшению различных выборов человека, избавляет его от необходимости определять каждую ситуацию заново127. Таким образом, человеческая деятельность до известной степени автоматизируется, часто повторяющиеся действия становятся образцами.
Наиболее важная часть хабитуализации человеческой деятельности сопряжена с процессом институционализации. Она имеет место везде, где осуществляется взаимная типизация опривыченных действий. Институциональному миру требуется легитимация как "защитное покрывало когнитивной и нормативной интерпретаций"128. Появление института - это обязательно разработка специальных механизмов социального контроля. "Социальные институты осуществляют типизацию людей, отношений, объектов, чтобы контролировать и гарантировать устойчивость властных отношений129". Отклонение от институционально "запрограммированного" образа действий вызывает реакцию либо "терапии", либо "исключения" чужака из социума.
Для понимания маргинальности нам особенно важно то, что типизация относится не только к действиям, но и к деятелям в рамках институтов. "Институт исходит из того, что действия типа Х должны совершаться деятелями типа Х"130.
На этом основан феномен "белой вороны" в любой общности. Это перекликается с концепцией "принятия девиантной идентичности" Э. Хьюз. "Большинство статусов имеют одну ведущую черту, которая служит для различения тех, кто принадлежит этому статусу, и тех, кто не принадлежит"131. Таковой, к примеру, является сертификат врача. Кроме того, от того или иного статуса обычно неформально ожидается ряд "вспомогательных" черт, таких как принадлежность к классу, вероисповеданию, расе и полу. Вероятно предположить, что индивид, не обладающий какими-то из вспомогательных черт, окажется "маргиналом", не соответствующим общим ожиданиям. Опять же, в отличие от девиантных характеристик, которые могут привести к официальному лишению статуса врача (нарушение этики, совершение преступления), в обозначенной культуре "маргинальными" будут врачи - женщины или афроамериканцы. Они будут "маргиналами" до тех пор, пока не произойдет переопределения ситуации, в результате которого будет расширен или видоизменен список вспомогательных черт того или иного статуса.
Другим примером несоответствия группе ее вспомогательным характеристикам является маргинальный статус "новых бедных ученых" в современной России. При наличии формально-квалификационных признаков (высшее образование, занятость в научных центрах, публикации) эта группа потеряла такие важные вспомогательные черты, характерные для нее ранее, как доход и престиж. Не перестав быть учеными, эта группа оказалась маргинальной.
Маргинальность как нетипичность рассматривается в социологии инвалидности132. В этом случае нетипичными оказываются либо внешность, либо поведение человека, не вписывающиеся в заданные стандарты. При том, что люди с нетипичной внешностью и поведением, опять же, не представляют угрозы для социума, доминирующая культура стремится оградить себя от Иного, непонятного. Как известно, "уродству" и "юродивости" разные культуры приписывали магический смысл, где нетипичность являлась либо "черной меткой", либо "богоизбранностью". Сегодня средства массовой информации транслируют позиции здорового большинства, которые не оставляют легитимной ниши людям с ограниченными возможностями, продуцируют их социальное исключение, придавая этим людям в лучшем случае бенефициарный статус. Предубеждения и негативные стереотипы основываются на традиции ограждения "приличных", "нормальных" людей от контактов с нетипичностью.
Типизирование ситуации в большинстве случаев биографически детерминировано, зависит от наличного запаса знаний, определенным образом систематизированного накопленного опыта133. Если в нашем арсенале достаточно знаний для определения ситуации, мы определяем ее "естественным порядком", как несомненно данную. Сложность опять-таки возникает в маргинальной, нестандартной, ситуации, которую мы не можем определить "автоматически" и исход которой нам неизвестен и потому потенциально опасен. "Маргинальным" определяется то, чего недостает в предыдущем опыте общества. Это относится как к индивидам и группам, которых мы, исходя из наличного запаса знаний, не можем типизировать, так и к ситуациям, для поведения в которых недостает предыдущего опыта. Это происходит, когда человек сталкивается с нетипичной формой типичных явлений либо вообще с принципиально новой ситуацией. В первом случае биографический опыт еще может помочь, предоставив типичные способы реакции на "типичные аномалии", в то время как во втором он бесполезен, а иногда - вреден. Именно эта особенность социально-экономической ситуации в современной России дает основания для утверждений о "всеобщей маргинализации" в стране, поскольку в ней больше "не работают" прежние, исторически сложившиеся определения и модели поведения, "опыт отцов".
Итак, в рассматриваемом контексте маргинальность - это то, что не поддается определению, типизации. Она характеризует явления или группы (индивидов), для которых не предусмотрено места в существующих институтах. В отличие от девиации, они еще не представляют прямой угрозы обществу, но представляются непредсказуемыми и потому являются фактором беспокойства. Поэтому общество стремится либо возвратить эти группы "в нормальное состояние", либо изолировать их.
3.2.4. Маргинальность как иное определение реальности
Рассмотренная выше маргинальность как нетипичность обращает внимание прежде всего на эксплицитные характеристики индивидов, групп, социальных явлений. Но это не объясняет маргинальности инакомыслия, приверженности установкам и ценностям, отличным от "официальных".
Поскольку в конструктивистской интерпретации социальная реальность - это непрерывный процесс социальных определений и переопределений, общность защищает "свою" реальность от угроз ее уничтожения извне, прежде всего, от угроз иных интерпретаций, иных "планов". Миру повседневной жизни постоянно угрожают конкурирующие определения реальности, которые невозможно целиком "взять в скобки", не замечать. Беспокойство социума по поводу этих маргинальных определений тем выше, чем более закрытым он является, чем более он дрейфует в сторону единообразия, чем меньшую степень свобод он предоставляет своим участникам.
В этом плане особенно показательна маргинальность образованного меньшинства - интеллектуалов, которые сами обладают большой способностью создавать и предлагать обществу смыслы и определения, занимая ведущие позиции в "культурообразующих" сферах - науке, образовании, литературе, СМИ.
Интеллектуала "мы можем определить как эксперта, экспертиза которого не является желательной для общества в целом. Это предполагает переопределение знания vis a vis к "официальному" учению, то есть это нечто большее, чем просто отклонение в интерпретации последнего. Поэтому интеллектуал по определению является маргинальным типом. Был ли он сначала маргиналом, чтобы затем сделаться интеллектуалом <...>, либо его маргинальность была прямым следствием интеллектуальных аберраций <...> - нас сейчас не интересует. В любом случае его социальная маргинальность выражает отсутствующую теоретическую интеграцию в универсум его общества. Он оказывается контр-экспертом в деле определения реальности134" (курсив наш - Е.Б.).
Это объясняет, с одной стороны, стремление власти иметь лояльную интеллигенцию (или, по выражению Э. Ноэль-Нойман, "иметь разговорчивые группы на своей стороне"), с другой - маргинальность диссидентов, символическая изоляция инакомыслящих в советской культуре, которая оставляла им лишь две возможности - молчаливое несогласие или эмиграцию.
3.2.5. Субъекты конструирования маргинальности
Процесс маргинализации идет по двум векторам: 1 - "определение" выносится обществом в отношении других индивидов и групп, являющихся нетипичными либо предлагающими иные интерпретации реальности; 2 - "самоопределение" индивидов и групп как маргиналов.
1. Маргинальность извне: приписывается обществом. Данные процессы описываются через термины "маркирование нетипичности", "навешивание ярлыков". Общество приписывает индивиду, группе, явлению статус "маргинальных", что означает возведение барьеров для интеграции чужаков в социум.
Мысль, что отклонение создается обществом, достаточно распространена в современной социологической традиции. "Социальные группы создают отклонение, создавая правила, нарушение которых составляет отклонение, применяя эти правила к отдельным индивидам и наклеивая на них ярлык аутсайдеров135".
Клеймение индивида имеет важные следствия в отношении дальнейшего социального участия и самоимиджа этого индивида. Так, "социальное исключение"136 как процесс нарушения прав, ограничение доступа к жизненно важным ресурсам имеет в своей основе представление, что данные индивиды и группы "не такие, как все", а следовательно, не могут пользоваться всей полнотой прав, их статус должен быть особо оговорен.
Для осуществления процесса маргинализации необходим субъект, который ставит "диагноз" в отношении индивидов и групп, выносит свое "определение" относительно их нетипичности или несоответствия норме. Обычно этими субъектами становятся агенты социальных норм: журналисты, идеологи, ученые, врачи, учителя. Следующий шаг - "определение" становится достоянием общественного мнения. Далее следует отказ "маргиналам" в социальной интеграции. Отметим, что это "мягкий" отказ: в отношении маргинальных групп редко применяются силовые решения, такие как физическое уничтожение, тюремное заключение или принудительное лечение. Субъект конструирования не заинтересован в полном исключении группы из социально-экономических, политических и социокультурных связей. Изменения касаются положения и роли этих групп137. В частности, приписывание маргинального статуса дает субъекту конструирования возможность требовать исполнения роли при резком снижении социального статуса "маргинала", "издержек" со стороны агента социальной нормы. Примером этому может быть ситуация во многих республиках СНГ, где русские, продолжая работать в качестве специалистов в промышленности, получают ярлык "маргиналов" как "инородцы", что является основанием для нарушения их социально-экономических и гражданских прав.
Таким образом, главный результат конструирования маргинальности "извне" - это искусственно создаваемые барьеры для социальной интеграции, выпадение из "мейнстрима", "забывание", концептуальное "незамечание" маргинальных групп.
2. Маргинальность изнутри: самоидентификация. Этот процесс может идти как самостоятельный; идти параллельно приписыванию маргинального статуса извне; быть следствием получения ярлыка маргинала.
Маргинальная самоидентификация основывается на ранее выделенных критериях - чувстве собственного несоответствия "норме" и продуцировании иных определений реальности. Типичными реакциями на навязывание маргинального статуса являются - в одних случаях - интернализация "маргинального" статуса, когда "диагноз" становится для человека субъективно реальным. Тогда возникает чувство вины, принятие "терапевтических" мер, направленных на интеграцию в социум, и "возврат к нормальности" приносит немалое субъективное удовлетворение. Другой тип реакции на "клеймение" - отрицание диагноза, декларирование своей "особости" либо стремление к переопределению ситуации.
Возвращаясь к упоминанию о "всеобщей маргинальности" российского общества, предложим еще одно объяснение этой "всеобщности" в разрезе самоидентификации. Подвижка целых социальных пластов, радикальные изменения, которые наблюдают и интерпретируют люди, привела к "провисанию" прежних критериев самоидентификации и отнесения себя к тому или иному социальному слою. Многократно описанное явление статусной рассогласованности российского общества приводит к тому, что люди затрудняются найти свое место в социальной иерархии, не зная, какую стратификационную ось принять за основу. Добавим к этому и значимость языка, понятийных конструкций в процессе легитимации новых социальных институтов. Отсутствие формальных определений для новых социальных явлений, например, новых форм занятости в российской экономике, становится основой для маргинальной самоидентификации. Так, работающие в теневом секторе затруднялись, к какой группе себя отнести - "занятых" или "безработных"138. В настоящий момент не существует строгой формулировки, обозначающей ситуацию невыплаты зарплат на российских предприятиях. Как известно, "занятость" неразрывна с понятием "оплачиваемая", а "безработица" - с отсутствием каких-либо контрактных отношений с работодателем. Так формируется еще одна маргинальная идентичность - "работников без зарплаты".
Отсутствие готовых понятий как фактор маргинальной самоидентификации также актуален для определения социального статуса женщин139. Показательным в этом отношении явился ответ на вопрос о своем статусе домохозяйки - жены "нового русского": "У меня вообще нет никакого статуса. Может быть, я бомж, может быть, я нищая, понимаете? Вообще никакого. Но поскольку у меня есть крыша над головой, я в общем-то, не бомж. Но к иерархии какой-то я тоже себя относить не могу, поскольку там не вращаюсь. Поэтому у меня вообще статуса нет. Никакого"140.
Как в случае маргинальности-нетипичности, так и маргинальности - иного определения реальности, маргиналу необходимо "подобщество", где бы он являлся "типичным" и где было бы принято "его" определение реальности. Подобщество служит маргиналу эмоциональным прибежищем и социальным базисом его определений реальности. Функцию таких подобществ выполняют этнические и религиозные общины, общественные организации, неформальные объединения членов той или иной субкультуры. Для подобщества важно не только "собирание" людей со сходными признаками и определениями, но и разработка процедур защиты "своей" реальности от угроз ее уничтожения извне. Так, в случае с религиозными сектами важнейшим элементом такой защиты становится самоизоляция - ограничение контактов с "аутсайдерами" (= всеми остальными). Таким образом, ярлык маргинала можно снять, изменив социальное окружение, что демонстрирует, к примеру, вынужденная миграция из стран СНГ.
Нетрудно заметить, что контр-дефиниции и контр-идентичности служат толчком для процесса изменений, усложняя как саму структуру общества, так и структуру распределения знаний в нем. Образование маргинальных подобществ способствует мобилизации ранее исключенных групп. Со стремлением к переопределению ситуации можно увязать различные правозащитные движения: к примеру, сегодняшняя концепция независимой жизни в отношении пожилых людей и инвалидов "рассматривает человека в свете его гражданских прав, а не с точки зрения его личностных и социальных трудностей"141. "Равные права", а не "статус льготника" - на наш взгляд, это одна из формул процесса демаргинализации.
Однако, поскольку все связанное с маргинальностью относится к неопределенности, неопределенными являются и возможные сценарии действий этих групп. В своем стремлении изолироваться от тех, кто предлагает иные определения реальности, либо переопределить реальность на уровне "основного" общества, маргинальные группы способны дрейфовать к двум полюсам:
Девиация. Это связано с накоплением "отрицательной энергии", которая либо оказывается деструктивной для самих членов подобщества, либо выплескивается в "большое общество" в виде насилия, неуправляемых действий. Примерами этого являются в первом случае так называемые деструктивные религиозные культы, во втором - различные организации нацистского толка.
Интеграция. Ранее маргинальная, группа постепенно завоевывает сильные социальные позиции, ее точка зрения, ее определение реальности постепенно становятся общепринятыми. Маргиналы этого типа являются первопроходцами, реформаторами, проводниками новых социальных норм, направлений в искусстве; новые веяния моды также всегда проходят этап маргинальности, прежде чем стать достоянием большинства. Здесь важен механизм формирования общественного мнения, и агентами его изменения, по мнению Э. Ноэль-Нойман, являются те, кто не боятся изоляции, способны на фоне "спирали молчания" высказать мнение, противоположное официальному (общепринятому). Это люди особого типа, для которых "возмущение общественности лучше, чем отсутствие внимания"142.
3.2.6. Реакция общества на наличие маргиналов: терапия и исключение
Маргинальный статус (навязанный или приобретенный) сам по себе не означает ситуации социального исключения или изоляции. Он легитимирует эти процедуры, являясь основанием для применения "концептуальной машинерии поддержания универсума" - терапии и исключения.
Терапия включает применение концептуальных механизмов, чтобы актуальные и потенциальные девианты пребывали в рамках институционализированного определения реальности. Они достаточно разнообразны - от пасторского попечения до программ личностной консультации143. Терапия включается, когда маргинальное определение реальности имеет психологически подрывной характер для остальных членов социума; так, целью контрпропаганды является недопущение "брожения умов" под влиянием "чужих" СМИ либо харизматических личностей в своем социуме.
Исключение чужаков - носителей иных определений ведется по двум направлениям. 1) Ограничение контактов с "аутсайдерами"; 2) Негативная легитимация. Второе представляется нам наиболее тесно соотносящимся с маргинальным статусом индивидов и групп.
Негативная легитимация означает принижение статуса и возможности влияния маргиналов на общность. Она осуществляется путем "аннигиляции" - концептуальной ликвидации всего, что находится за пределами универсума. "Аннигиляция отрицает реальность любого феномена и его интерпретации, которые не подходят этому универсуму"144. Она осуществляется либо путем приписывания низшего онтологического статуса всем определениям, существующим за пределами символического универсума, либо попыткой объяснения всех отклоняющихся определений на основе понятий собственного универсума.
Еще раз обратим внимание на разную реакцию общества на девиантность и маргинальность. К маргиналу, скорее всего, будет применена символическая изоляция, в то время как для девианта - изоляция в виде физического уничтожения, лишения свободы либо "терапия" в виде принудительного лечения. Процессы маргинализации имеют целью блокировать индивида, "запереть" его в ограниченном социальном пространстве, изолировать, перекрыть каналы влияния на остальных членов социума.
3.3. Маргинальная ситуация и совладающее поведение
Маргинальная ситуация как состояние перехода, смены социальной позиции и обстоятельств жизнедеятельности порождает феномен жизненной трудности, т.е. препятствий, преодоление которых требует значительных трат личных ресурсов и напряжения. Использование в этом контексте понятий стресса, фрустрации, депривации и т.п. является совершенно оправданным. Не случайно сейчас можно прочитать о социальном и культурном шоке, социальной изоляции, материальной депривации, психотравмирующих переживаниях и других подобных явлениях, характеризующих жизнь наших сограждан. Естественным является вопрос: каким образом люди ведут себя в ситуации неопределенности и противоречивости социального статуса, как они реагируют на стрессы и фрустрации?
Безусловно, в число этих реакций следует отнести обширную группу защитных механизмов, перечень которых варьирует у разных авторов. Первоначально понятие защитного механизма использовалось в контексте клинической психологии, как аспект невротизации личности145. В настоящее время практика его применения значительно шире и, как нередко бывает, расширительное толкование приводит к размыванию логических границ термина, потере его специфики. Учитывая генезис понятия, в качестве критерия защитного поведения можно было бы взять компенсаторный (иллюзорный) характер решения жизненной проблемы: уход в фантазии вместо реальных действий, отрицание или вытеснение вместо поиска и исправления ошибок, обесценивание интересов вместо их отстаивания и т.д. Хотя действие защитных механизмов способно избавить человека от болезненных мыслей и чувств в конкретной ситуации или ситуациях, их систематическое использование в реальных социальных отношениях приводит к дезадаптивным эффектам146. По-видимому, феномены застойной безработицы и застойной бедности в ряде случаев следует объяснять действием таких механизмов.
Другим объяснением, за которым стоит еще одна форма реагирования на маргинальную ситуацию, является выученная беспомощность. Согласно М.Зелигману (фамилию данного автора обычно переводят как Селигман) она связана с реакцией отказа, выхода из игры, если человек убеждается в бесполезности своих усилий, которые ни к чему не приводят и ничего не изменяют. В действии рассматриваемого механизма большую роль играет так называемый стиль объяснения, который выступает в качестве модулятора по отношению к выученной беспомощности. То, как человек объясняет себе рядовые неприятности или серьезные поражения, определяет, сколь беспомощным или энергичным он будет147. Оптимистическое объяснение останавливает беспомощность, а пессимистическое усугубляет. Человек может объяснять неудачи как конкретные или универсальные, временные или постоянные, зависящие от обстоятельств или от него лично. Исследования показывают, что стиль объяснения влияет на психическое здоровье, уровень успехов в профессиональной деятельности, при этом он не является раз и навсегда заданным.
В воззрениях М. Зелигмана есть ряд принципиально важных моментов для интерпретации поведения в маргинальной ситуации, которое может зависеть, во-первых, от характера обратных связей, получаемых индивидом, во-вторых, от внутренней проработки этих сигналов самим индивидом, в-третьих, от его предрасположенности к той или иной проработке, сформировавшейся, например, в прошлом опыте (эффект "иммунизации").
Пессимистический стиль объяснения, провоцирующий беспомощность, находится в одном ряду с такими факторами дезадаптивного поведения, как иррациональные убеждения и мысли, искажающие реальность. Сюда относятся склонность мыслить крайностями (все или плохо, или прекрасно), выборочное абстрагирование (интерпретация ситуации без учета контекста)148.
Выученной беспомощности могут быть противопоставлены несколько феноменов, дополняющих оппозицию "пессимизм - оптимизм" как во внутреннем, так и поведенческом плане. Это, в частности, самоэффективность, в концепции которой важным является различение между убежденностью в результативности некоторых действий и верой в свою способность совершить эти действия. Согласно А.Бандуре ожидание собственной эффективности влияет на характер поведения в конкретной стрессовой ситуации: будет ли человек преодолевать ее или избегать, как долго будет преодолевать и т.д. 149.
Понятие самоэффективности демонстрирует роль самосознания в реагировании на маргинальную ситуацию. По мнению многих авторов, преодоление ненормативных кризисов, обусловленных динамикой общественной жизни, определяется особым сплавом индивидуального опыта, мотивации, отношения к себе и другим.
Помимо веры в себя важной предпосылкой, регулятором и следствием поведения человека в трудной ситуации является надежда, т.е. позитивное отношение к жизни и будущему, которое не исчерпывается простым оптимизмом, насыщено драматическими переживаниями о возможном и достижимом. Надежда приближает будущее, возвращает человеку чувство контроля над обстоятельствами, смягчает тяжесть испытаний, позволяет воспринимать критические ситуации как вызов, а не как угрозу, расширяет границы возможного150.
Другим противопоставлением выученной беспомощности и защитному поведению является поисковая активность. Это - действия, направленные на изменение ситуации, когда отсутствует определенный прогноз ее исхода и субъект не может быть уверенным в результатах своего поведения; тем не менее он ищет выход из тупика151. Авторы концепции поисковой активности связывают ее с основами творческой деятельности, "конструктивной агрессивностью", потребностью в самостимуляции. Рассматриваемое понятие хорошо вписывается в модели миграционного поведения. Например, ориентацию на поиск новых сведений о возможностях существования, готовность к перемене социальных групп, занятий, пространственной локализации называют психосоциальной мобильностью, обретение которой становилось необходимым средством адаптации при переселении сельских мигрантов в крупные индустриальные центры США152. Существуют исследования, демонстрирующие роль установки на поисковую активность при адаптации эмигрантов к новой социокультурной среде и поддержании у них психологической устойчивости153.
Перечень форм реагирования на маргинальную ситуацию является открытым, но для нас важно указать на существование двух возможных полюсов: к одному тяготеют формы, не приводящие к позитивным социальным и личностным эффектам, к другому тяготеют формы противоположной направленности. Последние представляют особый интерес, в связи с чем имеет смысл обратиться к проблематике совладающего поведения (сoping behaviour), включающей широкий спектр вопросов по преодолению трудностей и кризисов, в том числе затронутых в предыдущих абзацах.
Данная предметная область сравнительно недавно стала перемещаться из периферийных в центральные области социальных и поведенческих наук. Сейчас совладание стало популярным термином и его применяют при описании процессов преодоления трудностей в области здоровья и семейной жизни, в учебной и профессиональной деятельности, борьбе с зависимостями, консультационном взаимодействии и т.д.
В изучении совладания можно отметить несколько важных моментов.
Оформившись в рамках адаптационного подхода, coping сначала соотносилось с экстремальными ситуациями, когда обычного приспособления оказывалось недостаточно и требовались дополнительные энергетические траты со стороны субъекта. Затем coping распространилось на описание поведения в поворотные жизненные моменты, т.е. в связи со значимыми жизненными событиями. Наконец, данное понятие стало использоваться при описании поведения в повседневной действительности (например, в условиях хронических неприятностей)154. С позиций сегодняшнего дня такая эволюция может трактоваться как открытие особого среза жизнедеятельности любого человека, и этот срез становится полноценным объектом научного интереса. Одновременно совладание перемещается в плоскость предметов, интересующих психологию и социологию повседневности. Неприятные и приятные события, случающиеся в жизни конкретного человека, по-видимому, выстраиваются в определенной логике, обусловленной его действиями. Они не только аккумулируют психологические, но и подготавливают социальные эффекты. Интересно обратить внимание на растущую популярность в России разнообразных психологических техник, являющихся частью эзотерических учений. Люди надеются с помощью специфических приемов внутренней концентрации, расслабления, осмысления событий повысить свою способность противостоять трудностям. Издается соответствующая литература, создаются общества и учебные центры, готовятся тренеры, выстраиваются научные приоритеты. Происходит то, что можно было бы назвать артикуляцией, реконфигурацией и переносом в другие сферы определенных практик155, или способов поведения в кризисных условиях жизни.
Бросается в глаза мозаичность общей панорамы исследований совладания. Авторы, вводящие данное понятие в концептуальный строй отечественной науки, отмечают, что существует множество эмпирических исследований разных аспектов совладания, но при этом чувствуется дефицит обобщающих и непротиворечивых теоретических построений156. С одной стороны, это может объясняться выраженной "прикладной" природой рассматриваемого феномена. С другой стороны, имеет смысл поставить вопрос об особом логическом статусе стоящего за ним понятия, которое способно обнаружить себя в разных теоретических подходах и традициях, являясь, тем самым, своеобразным теоретическим медиатором. В этом смысле отсутствие какой-то общепринятой концепции совладания является не столько недостатком, сколько отражением реальной сложности поведения человека в трудных жизненных ситуациях.
Подтверждением данной мысли является постепенный переход к контекстуальным моделям, в которых большое значение придается текущим конфигурациям обстоятельств во взаимосвязи с человеком и их влиянию на совладающее поведение. Выделяются два возможных направления в анализе контекстуальных аспектов совладания157: 1) через генерируемые многими стрессовыми событиями общие "задачи": определение значения ситуации лично для себя; противостояние требованиям ситуации; поддержание отношений с членами семьи, друзьями, а также другими лицами, которые могут быть полезными в преодолении кризиса; сохранение эмоционального равновесия, управление расстроенными чувствами; сохранение и поддержание чувства компетентности и мастерства); 2) через личные цели, мотивы, обязательства, которые формируют когнитивную оценку событий, выбор конкретных форм совладания и через которые ситуативное совладающее поведение включается в более широкие фрагменты жизненного цикла. Вполне возможно, что анализ целевых структур совладания расширит наши представления о механизмах конструирования индивидуальных жизненных траекторий.
Даже если авторы не ставят перед собой специальную задачу выделить данные аспекты, они присутствуют в представляемых ими материалах. Одни способы преодоления трудной ситуации в большей степени связаны с типичностью обстоятельств, как бы диктуются ими, другие способы в большей степени имеют индивидуально-личностную окраску, задаются отношением человека к ситуации. Например, выделяемые М.Раттером механизмы стрессоустойчивости можно было бы разделить на две группы: с одной стороны, это уменьшение поведенческой вовлеченности человека в стрессовые ситуации, разрыв негативных цепных реакций во взаимодействии со средой (агрессия порождает негативное отношение, которое, в свою очередь, порождает агрессию), поддержание самооценки и личной эффективности; с другой стороны, это открытие позитивных перспектив (профессиональных, образовательных, семейных) и соответствующее планирование, позитивное осмысление негативного опыта, фокусирование на позитивных моментах отрицательных событий158.
Понимание того, что индивидуальное поведение является так называемой "погруженной системой" (в терминологии Ильи Пригожина), придает контекстуальному подходу статус устойчивой и долгосрочной исследовательской перспективы.
Определения совладания нередко грешат чрезмерной размытостью, не позволяющей отделить содержание рассматриваемого понятия от уже известных. Преодоление этого недостатка идет по нескольким направлениям. К совладанию, например, относят механизмы "эмоциональной и рациональной регуляции человеком своего поведения с целью оптимального взаимодействия с жизненными обстоятельствами или их преобразования в соответствии со своими намерениями"159. Авторы только что приведенного определения специально подчеркивают конструктивный характер совладания, т.е. направленность на реальное, а не компенсаторное разрешение проблемы.
Важно обратить внимание на ситуативность совладания, поскольку оно - лишь один из модусов поведения в трудной жизненной ситуации (наряду с защитным поведением, хаотическим поиском, амотивированностью и др.). Ситуативность проявляется в том, что совладание может приходить на смену другим модусам или сменяться ими. У одних людей это происходит в достаточно короткий промежуток времени, у других процесс растянут на годы. В одном из исследований мы встретились с женщиной, которая после добровольно-вынужденного увольнения 9 лет нигде не работала. Сначала она "ушла" в семью, затем время от времени предпринимала робкие и вялые попытки трудоустроиться, в успех которых сама не верила и делала скорее "для очистки совести", пока, наконец, не сделала решительный шаг, соединив в одно целое собственное желание, поддержку мужа, помощь приятельницы.
Гипотетически движение в обратном направлении (например, от совладания к защите) может быть обусловлено истощением энергетических ресурсов человека, неадекватностью выбранной формы поведения и накоплением ошибок.
Еще один аспект ситуативности связан с ролью контекста, который позволяет переопределять поведение из одного модуса в другой в зависимости от его эффекта и значения для человека. Например, уход в фантазии и мечты в трудной ситуации может трактоваться как форма психологической защиты. Но, с другой стороны, есть ситуации, в которых именно фантазия является наиболее конструктивным способом реагирования на трудность, она дарит надежду и силу. В знаменитых "Корнях неба" Ромена Гари описывается ситуация, когда узники концлагеря ввели в свою жизнь фантом - даму, которая "поселилась" в их бараке и заставила своим воображаемым присутствием сохранять человеческое достоинство. Она была недоступна эсэсовцам, поскольку существовала в сознании узников, зависела от их воли и больше ни от кого160. Воображение победило физическое насилие.
По-видимому, конструктивность и компенсаторность являются не взаимоисключающими, а пересекающимися понятиями. Их отношения опосредованы контекстом и возможностями субъекта. Конструктивно то, что позволяет реально решить проблему в данной ситуации и подготовить благополучный исход в следующей.
Другой, не менее важной характеристикой является индивидуальное своеобразие совладания. "Сoping есть индивидуальный способ взаимодействия человека с ситуацией в соответствии с ее логикой, значимостью в жизни человека и его психологическими возможностями"161. Отталкиваясь от этого определения, резонно поставить вопрос о существовании индивидуальных стилей поведения в маргинальной ситуации, будь то безработица, миграция или бедность.
С одной стороны, совладание варьирует от человека к человеку, поскольку соотносит ситуацию с наличными ресурсами и предрасположенностями субъекта. С другой стороны, мы можем говорить об индивидуальных стилях только в условиях относительной социальной неопределенности, когда есть возможность выбора целей, образцов, сфер и способов приложения своих ресурсов. Социальные факторы индивидуального стиля поведения в маргинальной ситуации выстраиваются в такой иерархической последовательности: 1) уровень неопределенности социальных дифференциаций и связанных с ними доступов к деятельностям, 2) уровень неопределенности социальных оценок тех или иных групп, 3) вариативность целей и 4) условий поведения представителей этих групп162.
Чем жестче и определеннее конструируются перечисленные факторы, тем меньше возможностей для стилевого разнообразия в совладающем поведении маргиналов, тем уязвимее они становятся как группа, "застывая" в своем окраинном или промежуточном положении. Видимо, этим следует объяснять сложности с адаптацией "некоренных" этнических групп в некоторых странах СНГ или безработных в маленьких городах с монопроизводством, которые попадают в чрезмерную зависимость от внешних условий и не могут полноценно реализовать свои индивидуальные ресурсы. Хотя совладание с этой точки зрения предстает перед нами как ограниченный набор заданных социальной структурой матриц поведения в сложной ситуации, тем не менее задача наполнения его конкретными поступками, неудачами и преодолениями не снимается.
Индивидуальное своеобразие, наличие контекстуальных (как синхронных, так и диахронных) зависимостей, включенность в мотивационно-смысловые системы личности - эти особенности совладания ставят перед исследователями задачу активного использования качественных методов.
Наконец, следует сказать о важной роли когнитивных, эмоционально-волевых процессов, личностных свойств и особенностей самосознания при объяснении совладающего поведения. Внимание к ним во многом определяется теоретическим выделением промежуточных переменных во взаимодействии субъекта с трудной ситуацией. Этот методологический ход является достаточно универсальным, ведь еще Г.Селье, описывая стресс, заложил важное различение между первичной реакцией на внешнее воздействие и той внутренней работой, которая обеспечивает устойчивость организма в неблагоприятной ситуации, связав ее со стадией повышенной резистентности163.
На практике в роли промежуточных переменных, позволяющих "держать удар" и преодолевать трудности, могут выступать адекватная оценка своего взаимодействия со средой или его переоценка, построение плана, предвидение препятствий, концентрация на сути проблемы, эмоциональная устойчивость, направленность на взаимодействие с другими, уверенность в себе, самоуважение, внутренний локус контроля и т.д.164. Многообразие этих процессов и факторов позволяет поставить вопрос о существовании некоторых интегральных внутренних структур, опосредствующих совладание. Возможно, в случае с преодолением маргинальной ситуации следует говорить об особой адаптационной компетентности человека.
Казалось бы, знание о внутренних переменных представляет узкий психологический интерес. Однако имеются данные, свидетельствующие, что они влияют на эффективность социальной поддержки некоторых групп населения. Оказание такой поддержки лицам с внешним локусом контроля или отсутствием чувства личной компетентности не только не предупреждает стрессы, но даже повышает уязвимость к ним165.
В данном контексте изучение внутренних переменных конструктивного поведения приобретает особое значение. Их вполне можно отнести к "канальным факторам", т.е. таким аспектам во взаимодействии индивида и ситуации, которые способны оказать наибольшее влияние на поведение субъекта166. В одних случаях сюда попадет план действий, в других - социальный образец, в третьих - групповая норма. Например, активное конструирование позитивной перспективы повышает стрессоустойчивость, наблюдение эффективного поведения (так называемое научение по образцу) помогает справиться с проблемой, осознание групповой принадлежности влияет на принятие решений и т.д. Канальные факторы позволяют объяснять неудачи некоторых решений в социальной и прочих сферах и определять перспективные направления их разработки.
Хотя совладание - традиционно психологическое понятие, его социологизация может быть осуществлена в рамках маргиналистики. Для этого имеются определенные предпосылки. Авторы, занимающиеся проблемами маргинальности, давно обратили внимание на необходимость дифференцировать позицию в социальной структуре и набор субъективных характеристик, которые могут развиваться в индивидууме, занимающем такое положение. За дифференциацией рано или поздно должно последовать теоретическое объединение двух сторон. Действительно, какую функцию выполняют субъективные характеристики в преодолении маргинального статуса? Какое место они занимают в динамике маргинальных ситуаций и - шире - общей социальной динамике?
При поиске ответов на эти и другие вопросы важную роль может сыграть такая область знания, как адаптация к социальным изменениям, которая содержательно пересекается и с совладанием, и с маргинальностью, "терпима" к обоим объектам. В зависимости от "субстрата", в рамках которого разворачиваются механизмы адаптации, можно выделить общебиологический, социоструктурный подходы, а также подход, "оперирующий психологическими сущностями"167. Последний весьма популярен. В конкретных эмпирических исследованиях он раскрывается через различные когнитивно-мотивационные образования (достижительская активность при удовлетворении частного интереса, принятие "новых" ценностей, в том числе ценности "свободы выбора", а также умение делать сами выборы, допущение человеком изменчивости своего жизненного пути и др.), которые могут быть проинтерпретированы как факторы совладания и от наличия которых зависит успешность адаптации индивидуума к меняющимся и неопределенным социальным обстоятельствам.
Адаптация отдельного человека связана с адаптацией групп, общностей, социума в целом, поскольку представления людей о самих себе, их планы, действия и возможности определенным образом включаются в представления, регулирующие деятельность социальных систем. Например, можно обратить внимание на то, что увеличение эффективно или неэффективно адаптированных индивидов оказывает влияние на экспектации среды, на межличностное и межгрупповое взаимодействие, отчего в свою очередь меняется напряженность адаптационного процесса168.
Важно заметить, что речь идет не просто о связи, а о взаимной детерминированности процессов адаптации, протекающих на разных уровнях. Индивидуальное поведение организуется в форме совладания не само по себе, а с учетом имеющихся социальных ресурсов. В то же время социальные ресурсы обнаруживают себя через действия конкретных людей. Группа адаптируется не сама по себе, а в контексте межгрупповых связей. Последние, в свою очередь, конструируются, развиваются конкретными группами. И так далее. Возможно, что здесь наиболее продуктивной окажется многомерная модель объяснения, позволяющая описывать социальное действие как интенциональное, объективно детерминированное и инструментальное одновременно, к чему склоняется ряд ведущих социологов (Дж.Александер, Э.Гидденс, Дж.Ритцер, П.Штомпка)169.
Перспектива многомерного междисциплинарного анализа весьма заманчива для научной интерпретации совладания. Пока же следует учитывать следующее.
1. Методологический статус понятия "совладание" определяется тем, что оно:
- фиксирует особый срез жизнедеятельности любого человека, решающего проблемы адаптации;
- вероятно, способно быть теоретическим медиатором в диалоге различных моделей жизненных трудностей и индивидуальных адаптаций;
- показывает значение контекстуального подхода к исследованию процесса адаптации.
2. Важными содержательными атрибутами совладания являются:
- конструктивность, т.е. направленность на доступное в данной ситуации реальное разрешение проблемы и подготовку благополучных исходов в будущих ситуациях;
- ситуативность, т.е. динамическое взаимодействие с другими модусами поведения и зависимость от контекста;
- индивидуально-стилевая специфика, в связи с чем общая картина приемов совладания может быть не только пестрой, но и варьировать от группы к группе;
- наличие промежуточных переменных в виде когнитивных, эмоционально-волевых процессов, свойств характера и самосознания.
Перечисленные атрибуты взаимообусловливают друг друга (например, конструктивность зависит от контекста и индивидуальных ресурсов). По отдельности они вряд ли смогут характеризовать совладание.
3.4. Маргинальный статус
Маргинальный статус - базовый уровень исследования маргинальности, важное звено в его логической цепи. По сути, это основной конструкт, позволяющий исследовать это явление на эмпирическом уровне. Ведь трудно не согласиться с точкой зрения по поводу того, что "маргинальны не люди, а их связи и отношения". Поэтому следует признать правомерным утверждение Т. Шибутани о том, что это понятие ключевое в понимании маргинальности170.
Маргинальный статус рассматривается в непосредственной связи с другими составляющими - маргинальной ситуацией, маргинальной личностью и маргинальной группой, а также ситуацией преодоления маргинального кризиса (совладания с маргинальной ситуацией). Особое значение имеет исследование маргинальной ситуации как комплекса факторов, инициировавших формирование маргинального статуса.
В самом общем виде маргинальный статус можно понимать как позицию промежуточности, неопределенности, в которую индивид или группа попадают под воздействием маргинальной ситуации.
Проблематику исследования маргинального статуса определяют две группы задач:
1. Исследование механизмов формирования новой социальной структуры, становления новых типов отношений. Это предполагает обращение к наиболее глубинному уровню - формирования статусных позиций, и, прежде всего, переходных, промежуточных, маргинальных, где наиболее интенсивны "накопления" новых социальных качеств, наиболее ярки и выразительны показатели характера социальных процессов, направления и смысла их развития, наиболее отчетливы новые типы социальных практик.
2. Особенности процессов адаптации, происходящих на групповом и индивидуальном уровне в результате трансформации положения.
Соответственно все разнообразие подходов к решению этих задач фокусируется в направлениях, в рамках которых маргинальный статус рассматривается:
- как элемент формирования новой социальной структуры. Это магистральное направление фокуса внимания социологов, исследующих процессы социальных изменений;
- как состояние личности, адаптирующейся к трудноразрешимым дилеммам. Данная традиция характерна для американской традиции исследований маргинальности. Это область исследований, смежная с социальной психологией.
В понимании маргинального статуса можно выделить в соответствии с указанными направлениями следующие основные подходы.
Прежде всего, в соответствии с "историей" исследований маргинальности, обратимся к подходу, рассматривающему маргинальный статус как позицию, фиксирующую двойственность положения индивида или группы в ситуации выбора идентификации. Эту двойственность определяет принадлежность к двум или более группам, занимающим неравное положение в иерархии престижа (господствующая и подчиненная культуры, мейнстримная культура и субкультура, стигматизированная и референтная группы и т.п.). Примеры таких ситуаций в ракурсе этнокультурного конфликта достаточно детально анализировались американскими исследователями. Так, при исследовании положения молодых индейцев в резервации под маргинальным статусом понималась "позиция, в которой индивид был подвержен влиянию сил, побуждающих его идентифицировать себя как с доминирующей, так и с подчиненной группами"171. При этом исследовалась ситуация, когда индивид в равной степени относит себя к обеим группам, степень маргинальности понималась в зависимости от обоснованности притязаний и имеющихся ресурсов для такого отнесения, от позиций относительно последнего самих групп, а также от личностных качеств. Разные исследователи по-разному оценивали характерный тип маргинальности - либо как длительное "равновесие", "балансирование" между группами, либо как протест при невозможности разрешить культурный конфликт. Различные типы такого конфликта рассматривались Парком, Стоунквистом, Голдбергом, Антоновски, Дики-Кларком, Манчини и др.
Следует подчеркнуть проблему, которая каждый раз решалась в исследованиях такого направления. Она состоит в различении между набором психологических черт, определяющим "комплекс маргинального человека", и объективной позицией в социальной структуре.
Другой подход основан на исследовании структурных источников формирования маргинального статуса. Социальный статус как позиция в социальной структуре, обеспечивающая социальные связи между субъектами общественных отношений172, определяется в разных системах показателей, опираясь на разные подходы. Особый интерес представляет понимание динамики социального статуса. В целом акцент на динамической составляющей статуса, особенно во времена быстрых социальных изменений, вполне правомерен и обоснован173.
Для понимания маргинального статуса представляется важным нормативно-ролевой аспект социального статуса. Это подтверждает определение маргинального статуса, данное в учебнике "Социология труда". Его авторы рассматривают маргинальный статус личности как "позицию, фиксирующую объективно заданные противоречия в способах поведения, которые определяются, с одной стороны, многообразием статусно-ролевых и функциональных характеристик личности, с другой стороны, промежуточными состояниями перехода из одного статуса в другой"174. При этом широк спектр случаев маргинального статуса: "при переходе индивида из одной социальной среды в другую; при смене одного темпорального статуса на другой; при кардинальном изменении образа жизни, вида профессиональной деятельности, системы социальной коммуникации; при смене социального, профессионального, экономического, политического или религиозного статуса"175.
Известно, что каждая позиция в социальной структуре общества фиксирует определенные социальные роли, определяемые, в свою очередь, социальными нормами. В периоды социальной аномии, сопровождающей интенсивные социальные изменения, происходит разрушение норм при отсутствии новых, формирование новых оснований для конструирования социальных ролей и, соответственно, статусных позиций. Маргинальный статус и определяет такое состояние в целом, в частных же случаях он формируется в результате утраты или смены основного социального статуса или существенных его составляющих.
Таким образом, маргинальный статус характеризует поведенческую, динамическую сторону социальной структуры, акцентирование которой характерно для аномийного или трансформационного состояния социальной структуры. Типы поведения, формирующиеся в этой ситуации и согласующиеся со стратегиями эволюции маргинального статуса, описал Р. Мертон176.
Некоторые теоретические аспекты исследования маргинального статуса, связанные с рассмотрением статусных ресурсов и степени маргинальности статуса, покажем на примере исследования безработных (содержательные аспекты анализа изложены в разделе 4.2)177.
Статусные ресурсы в данном исследовании показывают реальные возможности социального восхождения/нисхождения, способы и варианты изменения социального положения. Исследовались следующие группы характеристик статуса, определяющих его ресурсы:
"внутренние": образовательные; профессиональные; демографические (возраст, пол, семья); материальные; социальные (принадлежность к той или иной социальной, политической, религиозной общности);
"внешние": особенности региональной, локальной ситуации и политики в сфере занятости.
Определение степени маргинальности базировалось на предположении о том, что в разных ситуациях будут фиксироваться разные по интенсивности и другим характеристикам маргинальные позиции. Для их определения могут использоваться две системы показателей: объективные (комплекс внешних условий, определяющих типы маргинальной ситуации) и субъективные (связанные со степенью самооценки изменений параметров статуса).
Исследование специфики маргинального статуса работников на практике связано с наиболее болезненными социальными проблемами, характерными для современной России, на особом месте среди которых - "скрытая безработица". Это сложное, малоизученное явление, в основе которого - с одной стороны, разрыв между падением производства и сокращением занятости, а с другой изменение структуры и принципов функционирования рынка труда, специфично для современной России. Его исследование имеет ряд аспектов. Один из них актуализирует проблему "теневой занятости", ее экстенсивности (существования нескольких дополнительных видов занятости и даже нескольких основных мест работы). В итоге человек вынужден приобретать несколько, зачастую не дополняющих, а противоречащих друг другу, профессионально- должностных статусов, находясь в драматичной ситуации выбора определяющего. Данная проблема стала предметом исследования маргинального статуса специалистов, поддержанного Фондом Дж. и К. Макартуров (грант № 00-62782, автор И.П. Попова). Его первые результаты (в Краснодарском крае и Ивановской области) приводят к выводу о том, что примерно в 1998-1999 гг. под влиянием положительных процессов в экономике (или отдельных отраслей) снижается острота "скрытой безработицы". Типы маргинальных позиций разнообразны. Так, на градообразующем текстильном предприятии в малом городе Ивановской области "приспособительный" тип занятости, распространенный в наиболее трудные времена начала и середины 90-х, привел к появлению неопределенной установки в отношении занятости: нужно и "зарабатывать" и "что-то держит" на предприятии". На предприятии перерабатывающей промышленности фиксируется выстраивание "видимой" карьеры наряду с созданием собственного дела "в тени", и т. д. Таким образом, на первый план выходит проблема формирования новых социальных качеств субъектов в результате практики занятия позиций на рынке труда в изменившихся условиях.
3.5. Континуум маргинальных ситуаций
В такой постановке темы заслуживает внимания прежде всего само понятие "маргинальная ситуация". Будучи словом, употребляемым в обыденной речи, понятие "ситуация" в разных контекстах часто встречается в социологической литературе, в том числе и в источниках по маргинальности. В частности, в специально посвященной проблемам маргинальности работе И.П. Поповой178 оно встречается более 70 раз.
В данной работе поставлены следующие задачи: прояснить традицию исследования ситуации, определить границы маргинальной ситуации, подчеркнуть междисциплинарный характер изучения последней.
Мы будем делать акцент на совладании179 в исследовании маргинальной ситуации, и объясняется это тем, что изучение указанного феномена возможно только в связи и по поводу ситуации. В том числе маргинальной, которая диктует необходимость "выхода" из проблемы, ее конструктивного решения.
Специальный анализ позволит расширить эвристические возможности понятия "маргинальная ситуация" и более эффективно использовать его потенциал для характеристики процесса маргинальности.
В обыденном значении ситуация (от франц. situation) - положение, сложившееся в силу стечения обстоятельств, обстановка, совокупность обстоятельств. Этимологический анализ слова особенно не прибавляет информации - в русском языке слово известно с начала XVIII в., а во французском - восходит к средневековому латинскому "situare" - располагать, ставить, размещать, положение.
В гуманитарных науках термин повсеместно присутствует, обозначая также совокупность обстоятельств, характеризующих этап жизни человека, особенности социального окружения и пр.
Однако можно выделить как особое направление традицию анализа ситуации в философии экзистенциализма.
Экзистенциальная философия "выросла" из философии жизни (Ницше, Дильтей, конец XIX - начало XX вв.). Поставленная философией жизни задача - понять человеческую жизнь, исключая все внешние установки, непосредственно из нее самой, в свою очередь, является выражением определенного поворота в гуманитарной традиции - от объективного к субъективному, или - от мышления, не связанного субъективным началом, к мышлению, связанному с таковым. Критика философии жизни, касающаяся прежде всего релятивистских устремлений, послужила основой для формирования нового философского направления - экзистенциальной философии, основой которой является соотнесение всех объективных порядков с их происхождением в человеке. Время расцвета экзистенциальной философии - это 1920-30-е гг. Вышедшие в это время литературные произведения (например, роман Ф. Кафки "Замок") могут служить иллюстрацией к данному смысловому полю.
Экзистенциалистское направление в философии, яркими представителями которого являются А. Камю, Ж-П. Сартр, М. Хайдеггер, К. Ясперс, в свою очередь, можно соотнести с феноменологической традицией в социологии. Известную цепочку - Бергсон - Гуссерль - Шюц, можно рассматривать как параллельную ветвь взаимовлияния, взаимопересечения философии и социологии.
С точки зрения экзистенциализма, в частности, Ясперса, человек всегда находится в ситуации и не может выйти из ситуации, не попав в другую. Ситуации - суть нечто, что человек должен претерпевать. Он отдан в их распоряжение. Различие философии экзистенциализма с философией жизни заключается в том числе и в том, что последняя не склонна ощущать положение в качестве причиняющего страдание изъяна, в качестве преграды. Скорее философы жизни видят в положении подоснову, несущую человека и обуславливающую все его отдельные способы поведения. Понятие ситуации, используемое экзистенциалистами, напротив, делает акцент именно на моменте сопротивляемости, тем самым подчеркивая сущность человеческой конечности. Здесь мы обнаруживаем явную близость к пониманию ситуации в социологии, а также это открывает возможности для анализа совладания с маргинальной ситуацией.
Ограниченность человека ситуацией проявляется уже в самом факте постоянного навязывания, пребывания в ситуации. Однако при этом возникают другие радикальные моменты ограниченности нашего бытия, противостоящие ему в качестве принципиально непреодолимых преград. Это - те ситуации, которые не столько определяются в частностях, сколько выступают в качестве общего положения дел, ситуации, которые хотя и изменяются сообразно обстоятельствам в их конкретных явленных формах, однако при этом как таковые принадлежат самому личному бытию. Экзистенциалисты относят сюда тот факт, что человек должен умереть, что в действии и бездействии он неминуемо должен принять на себя вину, что он предоставлен случайности, где он постоянно побуждает себя никогда не избегать страданий и болей и может поддерживать свою внешнюю и внутреннюю жизнь лишь в борьбе с противником (пограничные ситуации смерти, угрозы, борьбы, случайности, вины и пр.). Опыт пограничной ситуации "не учит". Ясперс, характеризуя пограничные ситуации, пишет: "Они не изменяются (разве лишь внешне); относясь к нашему бытию, они являются окончательными. Они необозримы; в нашем существовании мы не видим за ними ничего прочего. Они представляют собой стену, на которую мы наталкиваемся, о которую мы разбиваемся. Нам нужно не изменять их, а лишь добиваться их ясности, ибо мы не в силах объяснить их, вывести из чего-то другого. Они существуют наряду с самим нашим бытием"180. Пограничные ситуации противопоставлены любой успокоенности в гармоничном и замкнутом образе мира, они поддерживают в человеке в бодрствующем состоянии то беспокойство, которое гонит его вперед. Пограничные ситуации как бы ведут человека от личного бытия (условно говоря, реального бытия) к экзистенциальному существованию (другими словами - воплощению, идеалу бытия).
Отсюда - разница в понимании ситуации в экзистенциальной философии и социологии: для экзистенциалистов ситуация имеет значение "бытийного пункта" - ситуация - нечто навязанное, довлеющее над человеком. А пограничные ситуации, с их критическим, кризисным содержанием являются основанием для смысложизненной рефлексии. Таким образом, в экзистенциальной философии ситуация - "переживаемое". Социолога же, очевидно, интересуют "последствия" ситуации, если понимать ее в вышеуказанном значении. Ситуация как основа для действий - вот социологический аспект проблемы. Из рефлексии над ситуацией => действие по поводу ситуации. Как отмечает О.Ф. Больнов, "мир представляет собой для личного бытия не просто всеобщий фон, но одновременно всегда уже совершенно определенное стечение обстоятельств, совершенно определенный мир, в котором это бытие себя обнаруживает и которое совершенно определенным образом требует от него ответа"181 (курсив мой - Л.П.). Продолжая эту идею, можно сказать, что социологи концентрируют свои усилия на анализе этого ответа, признавая, что требование ответа с непременностью этот ответ предполагает. Итак, в описываемом контексте ответ на ситуацию - предмет социологического изучения. И это относится по преимуществу к маргинальности, рассматриваемой на частном уровне - как "следствию нахождения в маргинальном статусе"182. Такой аспект рассмотрения проблемы маргинальности - анализ поведения субъекта в ситуации маргинальности - позволяет обратиться и к механизмам выхода, адаптации, совладания с маргинальной ситуацией.
Как раз в анализе маргинальной ситуации просматривается почти буквальный экзистенциальный смысл - может быть, для маргиналов ситуация как раз и является такой, как в экзистенциализме - они ничего не могут сделать с ней, а только иметь в виду, обдумывать, принимать. Маргинальные ситуации существуют рядом с человеком, как правило, они "навязаны" ему макросоциальными процессами. Можно сказать, что не во всех случаях маргинальная ситуация предоставляет человеку возможность для "выхода", конструктивного совладания с ней. И если это так, то маргинальная ситуация становится фоном человеческого существования, с ней можно только смириться (иметь ее в виду - по выражению экзистенциалистов), отсюда - ограниченность стратегий совладания с ней.
Другое важное отличие философско-экзистенциального подхода к анализу ситуации от социологического заключается в разноуровности, политеоретичности последнего. Экзистенциалисты, равно как и феноменологи, могут быть отнесены к идиографической традиции - рассмотрение уникальности, единичности объекта. Если в этом контексте оценивать понятие "маргинальная ситуация", то оказывается, что это соответствует традициям микросоциологического подхода. И это - две почти противоположных куска рассмотрения маргинальной ситуации - макроподход - маргинальная ситуация как стечение объективных обстоятельств, как следствие перемещения, движения социальных макроструктур; и микроподход - маргинальная ситуация в представлении человека, в единичном случае, как следствие микрособытий человеческой жизни, и здесь важна для нас самооценка, рефлексия, активность субъекта (будь то человек или группа). Возможно, понятие "маргинальная ситуация" следует анализировать именно исходя их этих двух посылок - микроситуация и макроситуация. Ситуация как стечение, совокупность обстоятельств - это может быть и совокупность индивидуальных, частных обстоятельств, и совокупность макрообстоятельств, макропричин. Однако, одинаково ли все реагируют на эту "макромаргинальную" ситуацию? Возможно: человек со своим взглядом на мир, со своим мышлением оказывается в определенной ситуации и это вызывает маргинальность? То есть маргинал - не любой, а тот, который определенно реагирует на жизненную ситуацию, определенно ведет себя в жизненных обстоятельствах. "Экзистенциальный мыслитель" оказывается в своем мышлении посредством собственного бытия в совершенно определенном положении с присущими этому положению объективными обстоятельствами"183 (курсив мой - Л.П.). Получается, что если дело в том, как отдельный человек реагирует/ведет себя в определенных обстоятельствах, то тогда нет маргинальной ситуации? Однако с точки зрения макроподхода к анализу маргинальной ситуации безусловным является внешний, объективный анализ обстоятельств, совокупность которых определяется как маргинальная ситуация.
Более "социологичным", и в этом смысле более подходящим для анализа совладания с маргинальной ситуацией, является характеристика последней у К. Ясперса.
Ясперс выделяет ситуации бессознательные: тогда они "оказывают воздействие без того, чтобы тот, кого это касается, знал, как это происходит, [и осознанные - ] наличные для сознающей самое себя воли, которая может их принять, использовать и изменить. Ситуация, ставшая осознанной, взывает к определенному поведению. Благодаря ей не происходит автоматически неизбежного, она указывает возможности и границы возможностей: то, что в ней происходит, зависит также от того, кто в ней находится, и от того, как он ее познает. Само постижение ситуации уже изменяет ситуацию, поскольку оно апеллирует к возможному действованию и поведению184". Увидеть ситуацию означает начать господствовать над ней, а обратить на нее пристальный взор - уже - в терминах экзистенциальной философии - борьбу воли за бытие, то есть борьбу человека за самоценность, его самоутверждение и пр.
По Ясперсу, "обстоятельства, в которых находит себя отдельный человек", сводятся к трем основным группам:
Экономические, социальные и политические ситуации (звучит тавтологично, но у Ясперса так и есть - ситуации зависят от ситуаций). Конечно, это можно рассматривать как макрофакторы, влияющие на складывание маргинальной ситуации - определенное состояние общества.
Исторически приобретенное, наличное теперь знание.
Социальное окружение и ценностный контекст - "то, чем он [человек] станет, ситуационно обусловлено людьми, с которыми он встретится, и возможностями веры, к нему взывающими"185.
Добавим к рассматриваемым Ясперсом особенностям ситуации социологический контекст.
Таблица 1. Сравнительная характеристика особенностей
ситуации в экзистенциализме и социологии
<< Пред. стр. 2 (из 5) След. >>
Список литературы по разделу