<< Пред. стр. 32 (из 53) След. >>
Список литературы по разделу
справедливо по отношению к любви здоровых людей. Эти люди преодолели
дихотомии, они могут быть активными и пассивными, мужественными и
женственными, эгоистичными и альтруистичными. Д'Арси признает этот факт, но
он склонен счесть его исключением.
Сколь бы немногочисленными ни были мои наблюдения, они заставляют меня
с уверенностью сделать несколько выводов негативного свойства. Например, я
готов утверждать, что фрейдовская тенденция отождествления любви и секса
глубоко ошибочна.40 Фрейд не одинок в своем заблуждении ѕ эти вещи путают и
куда как менее проницательные граждане ѕ но, пожалуй, именно Фрейд повинен в
том, что эта ошибка получила столь широкое распространение. Листая сочинения
Фрейда, там и сям наталкиваешься на высказывания, со всей очевидностью
свидетельствующие о том, что у Фрейда не было четкой позиции по отношению к
любви. Например, в одной из своих работ он утверждает, что любовь уходит
корнями в инстинкт самосохранения, и здесь он понимает ее как своего рода
благодарность, которую ребенок испытывает к матери за то, что она кормит его
и ухаживает за ним: "Эта привязанность формируется в первые годы жизни и
базируется на инстинкте самосохранения..." (139, р.204). Но затем он
интерпретирует любовь как реактивное образование (р.252), а несколькими
страницами ниже неожиданно представляет ее в виде сознательного аспекта
сексуального позыва (р.259). В лекциях Фрейда (в цитате Хичмана) можно найти
высказывание о том, что взрослая любовь ѕ это повторение любви младенца к
матери: "...кормление младенца грудью можно принять за модель любых
отношении любви... Обретение любви есть не что иное, как ее возвращение".
Однако из всего сказанного им по поводу любви самое широкое
распространение и признание приобрел тезис о том, что нежность представляет
собой сексуальное влечение к запретной цели.41 Если сформулировать это со
всей прямотой, то нежность для Фрейда ѕ не более чем замаскированное
выражение сексуального позыва. Целью сексуального позыва является
совокупление, но если оно по тем или иным причинам невозможно, а человек,
тем не менее, продолжает желать его и в то же самое время не осмеливается
признаться себе в своем желании, то лишь тогда он испытывает нежность и
любовь. И наоборот, если мы видим, что человек нежно относится к другому
человеку, значит, нам не остается ничего другого, как заключить, что он
испытывает к нему сексуальное влечение. Фрейдовские рассуждения о нежности
влекут за собой еще одно умозаключение; если мы согласимся с ними, мы
вынуждены будем признать, что, если бы человек не сдерживал и не подавлял
свои сексуальные позывы, если бы у него была возможность совокупляться с кем
ему захочется и когда захочется, то в нашей жизни не было бы места ни
нежности, ни любви. Подавление и запрет на инцест ѕ вот единственно
возможные источники любви, по мнению Фрейда. Иные воззрения на эту тему вы
можете почерпнуть в работах других авторов (27, 213).
Рассуждения фрейдистов о генитальной любви зачастую отмечены одним
общим недостатком: фрейдисты очень много говорят о гениталиях и очень мало ѕ
о любви. Даже в самом определении генитальной любви мы видим следы этого
отношения, она зачастую понимается ими как способность к сексуальной
потенции, способность к оргазму, причем к оргазму, которого можно достичь
исключительно посредством введения пениса в вагину, без использования
клитора и ануса, не прибегая к помощи садо-мазохистских приемов и прочих
ухищрений. Встречаются, конечно, и более тонкие рассуждения, однако крайне
редко. Пожалуй, самое разумное описание генитальной любви, выполненное во
фрейдистской традиции, принадлежит Майклу Балинту42 и Эдварду Хичману (195).
Рассуждения Фрейда на тему любви и нежности не дают нам ответа на
вопрос: каким образом нежность вплетается в генитальную любовь. Половой акт
не предполагает подавления сексуального стремления (наоборот, он является
воплощением сексуального позыва), но откуда же в таком случае возникает
нежность? Кроме того, Фрейд ничего не говорит об удовлетворенной
сексуальности. Если нежность присутствует в генитальной любви, значит, она
порождена вовсе не подавлением сексуального стремления, а какими-то иными
причинами, и эти причины, по-видимому, совсем не сексуального характера.
Анализ Сатти (442) ясно показывает нам несостоятельность фрейдисткого
подхода к этой проблеме. Об этом же свидетельствуют работы Рейка (393),
Фромма (145, 148), Дефореста (106) и других ревизионистов фрейдизма. Адлер,
например, уже в 1908 году пришел к выводу, что потребность в любви не может
быть производной от сексуальной потребности.
ЗАБОТА, ОТВЕТСТВЕННОСТЬ И ОБЩНОСТЬ ПОТРЕБНОСТЕЙ
Одной из важнейших характеристик здоровой любви выступает идентификация
потребностей любящих людей или объединение иерархий базовых потребностей
партнеров в единую иерархию. В результате такого объединения у партнеров
возникают общие потребности, они не делят потребности на свои личные желания
и желания партнера. Эго каждого из них расширяется, принимая в себя Эго
другого до такой степени, что иногда можно сказать, что два любящих человека
сливаются в единое целое, становятся одним человеком, одним Эго.
Эту мысль впервые высказал Альфред Адлер (2, 13). Несколько позже Эрих
Фромм в своей книге Man for himself (148) предложил такое определение любви
(pp. 129ѕ130):
"Любовь ѕ общее чувство двух любящих людей, по крайней мере, до тех
пор, пока существует связь между объектом любви и собственным Я человека.
Истинная любовь является выражением продуктивности личности, она
предполагает заботу, уважение, ответственность и знание. Любовь ѕ не эмоция
и не аффект, это активное стремление к возвеличиванию любимого человека и к
его счастью, берущее начало из способности любящего любить".
Хорошо сказал о любви Шлик (413а, р. 186):
"Социальные импульсы ѕ это определенного рода личностные диспозиции,
благодаря которым сама мысль о возможном удовольствии или неудовольствии
другого человека становится для субъекта приятным или неприятным
переживанием (даже само присутствие этого человека, сам факт его
существования может, благодаря этим импульсам, вызвать у субъекта чувство
удовольствия). Естественным следствием этих диспозиций является тот факт,
что радость другого человека выступает как цель поведения субъекта;
достижение этой цели вызывает у него чувство радостного удовлетворения,
радость и удовольствие другого становятся его собственной радостью и его
собственным удовольствием".
Как правило, идентификация потребностей проявляется в виде
ответственности за любимого человека и заботы о нем. Любящий муж искренне
радуется радости жены. Любящей матери мучительно больно слышать, как кашляет
ее ребенок, она с радостью согласилась бы заболеть вместо него, потому что
болезнь ребенка приносит ей больше страданий, чем ее собственная болезнь.
Если уж мы заговорили о болезнях, то было бы любопытно рассмотреть, как
влияет болезнь одного из супругов и вызванная ею необходимость ухода на
отношения между супругами в счастливых и в несчастливых семейных парах. В
хорошей семье болезнь одного их супругов воспринимается как несчастье двоих.
В этом случае каждый из супругов чувствует свою долю ответственности за
исправление неприятной ситуации и предпринимает все возможное для того,
чтобы победить болезнь. Примитивный коммунизм, характерный для здорового,
счастливого брака, проявляется не только в совместном ведении хозяйства, но
и в чувстве взаимной ответственности супругов. Глядя на хорошую семью, мы
видим, как воплощается в жизнь принцип "от каждого по способностям, каждому
по потребностям", причем в данном случае потребности любимого становятся
потребностями любящего.
При очень хороших отношениях между супругами заболевший партнер
подчиняется заботе и уходу любящего с той же беззащитной доверчивостью, с
какой уставший ребенок засыпает на руках у матери, он не боится показаться
слабым, не боится вызвать осуждение или раздражение партнера. Очень
характерно, что в менее здоровых семьях болезнь одного из супругов, как
правило, становится причиной тревоги и напряжения, которые испытывают все
члены семьи. Если муж понимает свою мужественность исключительно как
физическую силу, то болезнь, ослабляющая его, воспринимается им как
катастрофа. Если жена определяет свою женственность в терминах красоты и
физической привлекательности, то болезнь и все, что вредит ее
привлекательности, станет для нее настоящей трагедией. Если муж разделяет
заблуждения жены относительно женственности, то их страдания еще более
усугубятся. Здоровым же людям не грозят подобные осложнения от болезней.
В нездоровой семье муж и жена, хоть и живут вместе, на самом деле
изолированы друг от друга, каждый из них существует в своей скорлупе и
неспособен по-настоящему понять другого, не может познать его как самого
себя. Любое взаимодействие между группами или между отдельными индивидуумами
можно представить себе как испытание, как попытку двух одиночеств преодолеть
разделяющую их пропасть. Понятно, что самым надежным мостом через эту
пропасть будет здоровая любовь.
Для развития теоретических взглядов на любовь, как и для развития
нашего понимания альтруизма, патриотизма и т.п., большое значение имеет
концепция трансценденции Эго. Блестящий образец современного исследования,
посвященного этой проблеме, исследования, выполненного на высоком
техническом уровне, являет собой книга Ангьяла (12). В этой работе автор
предпринял попытку анализа различных проявлений одной общей тенденции,
которую он называет стремлением к гомономии, противопоставляя ее стремлению
к автономии, к независимости, индивидуальности и т.п. В настоящее время,
опираясь на новые данные клинических и исторических исследований, мы можем с
уверенностью заявить, что Ангъял был прав, призывая учитывать эти два
стремления при создании любых психологических классификаций. Мало того,
сегодня уже кажется очевидным, что такое исключительно человеческое
стремление как стремление к расширению границ своего Эго, стремление выйти
за его пределы можно считать потребностью ровно в том же смысле, в каком мы
говорим о человеческой потребности в витаминах, в том же смысле, в каком мы
говорим, что неудовлетворение потребности приводит к болезни. И в любом
случае несомненно, что самая верная дорога к самотрансценденции идет через
здоровую любовь.
ЛЮБОВЬ КАК РАДОСТЬ И ИГРА
Адлер и Фромм в своих рассуждениях о любви, о которых мы говорили выше,
делали особый акцент на продуктивности любовных отношений, подчеркивали
особую важность взаимной ответственности партнеров. С такой точкой зрения
трудно не согласиться, однако и Адлер, и Фромм, как, впрочем, и другие
теоретики, пишущие о любви в том же ключе, почему-то упускают из виду один
важный аспект здоровых любовных отношений, который я при всем желании не
смог бы не заметить за моими испытуемыми. Я говорю о радости, о веселье, о
легкости, о том душевном подъеме и чувстве благополучия, которые дарует
человеку любовь. Самоактуализированные люди умеют получать наслаждение от
любви и секса. Зачастую секс становится для них веселым развлечением, игрой,
в которой есть место не только стонам, но и смеху. На мой взгляд, Фромм
слишком уж серьезно относится к любви; в его описании идеальная любовь
предстает как некая обязанность, пожизненное бремя, на которое обрекают себя
партнеры. Вот его слова (148, р. НО): "Любовь ѕ это продуктивная форма связи
человека с другими людьми и с самим собой. Любовь означает ответственность,
уважение, заботу и знание. Любящий приветствует рост и развитие любимого
человека. В любви находит себе выражение совершенная близость двух людей,
каждый из которых при этом сохраняет свою целостность". Согласитесь, что в
такой интерпретации любовь больше похожа на договор о дружбе и
сотрудничестве между двумя государствами, чем на спонтанно рождающееся
чувство. Нет, мужчину и женщину влечет друг к другу вовсе не забота о
благополучии вида и не ответственность перед потомками, и даже не инстинкт
размножения. Здоровая любовь, здоровый секс, несмотря на высочайшее,
экстатическое напряжение всех сил и способностей человека, правильнее было
бы уподобить игре двух беззаботных детей, веселой щенячьей возне. Отношения
здоровых людей полны радости и юмора, в их основе лежит не столько
стремление, о котором писал Фромм, сколько радость и восхищение. Однако об
этом мы поговорим ниже.
ПРИЯТИЕ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ ПАРТНЕРА И УВАЖЕНИЕ К НЕМУ
Все известные философы, психологи и писатели, все серьезные мыслители,
когда-либо писавшие о любви, обязательно указывали на то, что идеальной, или
здоровой, любви свойственно уважительное отношение партнеров к
индивидуальности друг друга. Любящий человек видит в предмете своей любви
уникальную, неповторимую личность, рост и развитие которой вызывают у него
радость и чувство удовольствия. Подтверждением этой мысли могут послужить
мои наблюдения за самоактуализированными людьми. Эти люди обладают редкой
способностью радоваться успехам и достижениям любимого человека, личностный
рост любимого они не воспринимают как личную угрозу, он радует их. Они
действительно уважают своих партнеров, уважают глубоко и сущностно. Очень
хорошо сказал об этом Оверстрит (Збба, р. 103): "Любовь ѕ это не стремление
обладать человеком, зачеркнуть его, напротив, это сущностная потребность
подчеркнуть человека. Любить ѕ значит признавать право человека быть самим
собой, быть уникальным".
Столь же однозначен был в этом вопросе и Фромм (145, р. 261):
"Важнейшим компонентом этой спонтанности является любовь, но не та
"любовь", которая уничтожает Я другого, а любовь, которая выступает как
спонтанное подтверждение индивидуальности другого, как объединение двух
индивидуальностей с сохранением и развитием каждой из них". Пожалуй, самым
наглядным примером такого уважения к партнеру может послужить муж, с
гордостью рассказывающий знакомым об успехах своей жены. Другим образцом
может стать жена, принципиально не желающая ревновать своего мужа.
Уважительное отношение к индивидуальности другого человека может
проявляться в самых разных формах, и нужно уметь отличать его от любви как
таковой. Между любовью и уважением нет полного тождества, это
самостоятельные феномены, хотя они часто сопутствуют друг другу. Можно
уважать человека, не любя его. Я не знаю, можно ли любить, не уважая
любимого человека, не знаю, можно ли эти взаимоотношения с полным правом
назвать любовью, но готов допустить и эту возможность. Во всяком случае, в
уважительных отношениях часто обнаруживаются те же самые характеристики,
которые присущи здоровой любви.
Уважение обязательно предполагает признание автономности другого
человека, признание за ним права на целостность и особость.
Самоактуализированный человек не стремится использовать партнера в своих
целях, не предпринимает попыток поработить или унизить его, он готов
считаться с его желаниями и потребностями, готов признать его неотъемлемое
право на суверенитет. Этими же принципами руководствуется
самоактуализированный человек в своих взаимоотношениях с детьми, ѕ по
крайней мере, среди представителей нашей культуры никто не умеет так уважать
ребенка, как это делают они.
Занятно, но порой такое уважительное отношение к сексуальному партнеру
внешне может выглядеть как полное неуважение. Дело в том, что принятый в
нашей культуре ритуал ухаживания за женщиной есть не что иное, как попытка
мужчины извиниться перед женщиной за очевидное невнимание к ней, а, быть
может, даже и выражение бессознательного стремления подчеркнуть свое
превосходство над "слабым полом", презрения к нему. Например, у нас принято
вставать при появлении дамы, подавать ей стул, пальто, руку, пропускать ее
вперед и оставлять за ней право выбора блюд в ресторане, но все эти нормы и
по происхождению и по существу подразумевают отношение к женщине как к
слабому существу, неспособному позаботиться о себе, нуждающемуся в опеке и
защите. Как правило, женщины с сильно развитым чувством самоуважения
настороженно относятся к этим внешним знакам уважения, понимая, что
подлинным уважением здесь и не пахнет. Я заметил, что если мужчина на самом
деле уважает женщину, то он обращается с ней как с равноправным партнером,
как с товарищем, а не как с инвалидом или недоумком. В таких случаях мужчины
могут позволить себе даже пренебречь формальными нормами вежливости, они
ведут себя в присутствии женщины свободно и естественно, чем нередко
вызывают осуждение окружающих и обвинения в неуважительном отношении к
дамам.
ЛЮБОВЬ КАК ВЫСШЕЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ. ВОСХИЩЕНИЕ, УДИВЛЕНИЕ, ТРЕПЕТ
Любовь благотворно воздействует на человека, но это еще не означает,
что мы любим лишь потому, что ждем от любви какого-то результата. Мы
влюбляемся не оттого, что стремимся ощутить влюбленность или испытать на
себе все благотворные эффекты любви. Здоровая любовь не имеет цели или
намерения, она рецептивна и нетребовательна точно так же, как
непредумышленны радость, завороженность и восхищение, охватывающие человека
при созерцании ошеломляюще прекрасной картины. Психологи слишком много
говорят о целенаправленном поведении, о намерении, подкреплении,
вознаграждении и прочих подобных вещах и уделяют слишком мало внимания
переживаниям и состояниям, которые можно назвать высшими, ѕ благоговейному
трепету, охватывающему человека при встрече с прекрасным, восторгу, который
сам себе служит наградой и поощрением.
Восхищение и любовь самоактуализированного человека не преследуют
никаких целей и не требуют вознаграждения; человек переживает их
идеографически (6), как состояние ради состояния, только ради переживания,
роскошного и одновременно конкретного, переживает одухотворенно, в том
восточно-религиозном духе, о котором говорил Нортроп (361).
Восхищение ничего не просит от человека, ничего не требует и ничего не
получает. Оно непреднамеренно и бесполезно, оно скорее пассивно-рецептивно,
нежели активно-наступательно. В чем-то оно подобно состоянию даосской
созерцательности. Созерцающий человек, ощутив трепет восхищения, никак не
влияет на него, скорее само переживание изменяет человека. Восторженный
человек смотрит на мир взглядом наивного ребенка, не пытаясь оценить его, не
стремясь найти ему применение, не критикуя и не восхваляя его; он заворожен
открывшимся ему чувственным опытом, поглощен своим переживанием, он уступает
ему, позволяя вершить свой произвол. Это состояние можно сравнить с той
охотной безвольностью, которая охватывает купальщика, покачиваемого легкой
волной, или с трепетным восторгом, смешанным с безличным интересом, которое
охватывает нас, когда мы наблюдаем, как заходящее солнце медленно
расцвечивает облака над горизонтом. Мы ничего не требуем от заката, не в
силах повлиять ни на него, ни на рожденный им душевный трепет. В этом смысле
наше восприятие свободно от личностных проекций, мы не вкладываем в него
свои бессознательные желания и стремления, мы не пытаемся придать ему форму,
как делаем это, глядя на пятна Роршаха. Переживание не служит для нас
условным сигналом и не становится символом, потому что за ним не стоит
никакого подкрепления или вознаграждения. Оно не связано с хлебом, молоком,
не связано с удовлетворением других базовых потребностей. Можно наслаждаться
картиной, не воруя ее из музея, любоваться розой, не срывая ее с куста,
восторгаться младенцем, не похищая его у матери, слушать пение соловья, не
сажая его в клетку. Таким же невмешательным образом человек может любоваться
и наслаждаться другим человеком, не утверждая своего господства над ним.
Разумеется, есть и иные стремления, заставляющие двух индивидуумов любить
друг друга, но благоговейное восхищение, по-видимому, ѕ главнейший компонент
любви.
Признание этого факта влечет за собой ряд последствий, важнейшее из
которых связано с тем, что наше наблюдение идет вразрез с большинством
теорий любви. Очень многие теоретики в своих рассуждениях о любви исходили
из того, что люди скорее обречены на любовь, нежели увлечены ею. Так, Фрейд
(138) говорит о запрете на сексуальное поведение, Рейк (393) толкует об
энергии вытесненного желания, и еще целый ряд авторов говорит о
неудовлетворенных потребностях, вынуждающих человека поддаваться самообману,
влюбляться в выдуманный образ партнера.
Однако если рассматривать самоактуализированного индивидуума, то
совершенно очевидно, что он влюбляется так же, как мы реагируем на великую
музыку ѕ распахиваясь навстречу своему переживанию, с восторгом и трепетом
<< Пред. стр. 32 (из 53) След. >>
Список литературы по разделу