<< Пред. стр. 2 (из 53) След. >>
Список литературы по разделу
точку зрения на человека.
Вся моя книга представляет собой страстную проповедь холистичного
подхода, но в самом емком и, возможно, в самом трудном для понимания виде
этот подход представлен в Приложении В. Трудно что-либо противопоставить
холизму как основе научного мировоззрения, его полномочия очевидны, а
истинность не вызывает сомнений, ѕ в конце концов, космос един и внутренне
взаимосвязан, всякое общество едино и внутренне взаимосвязано, всякий
человек един и внутренне взаимосвязан и т. д., ѕ однако же, холистичный
подход пока почти не находит применения в науке, он до сих пор не
используется в том качестве, в котором должен был бы использоваться, а
именно как способ мировоззрения. В последнее время я все больше склоняюсь к
мысли о том, что атомистический способ мышления следует рассматривать как
мягкую форму психопатологии или, по крайней мере, как одну из составляющих
синдрома когнитивной незрелости. Мне кажется, что холистичный способ
мышления и понимания совершенно естествен, естествен до автоматизма для
здоровых, самоактуализированных людей и, напротив, чрезвычайно труден для
менее развитых, менее зрелых, менее здоровых представителей рода
человеческого. Это, конечно, только мое впечатление, и я не стал бы слишком
настаивать на нем. Однако я бы предложил его в качестве гипотезы. требующей
проверки, тем более, что проверить ее не так уж трудно.
У теории мотивации, подробно изложенной в главах 3ѕ7, к которой я
постоянно обращаюсь на протяжение всей книги, весьма любопытная история.
Впервые я представил ее на суд психоаналитического общества в 1942 году, и
тогда она выглядела как робкая попытка интегрировать в единую теоретическую
структуру те истины, о которых столь по-разному толковали Фрейд, Адлер, Юнг,
Д. М. Леви, Фромм, Хорни и Гольдштейн. Мой, тогда очень поверхностный опыт
психотерапевтической работы подтолкнул меня к мысли о том, что каждый из
этих великих авторов был по-своему прав, что их тезисы применимы в разных
случаях и к разным пациентам. Меня же в то время волновал частный вопрос
клинического характера: какие конкретно из ранних деприваций приводят к
неврозу? Какие методы психотерапии исцеляют невроз? Какая профилактика
предотвращает невроз? В каком порядке следует применять те или иные методы
психотерапии? Какие из них наиболее действенны? Какие можно считать
базовыми, а какие ѕ нет?
Теперь я могу со всей уверенностью заявить, что теория оказалась вполне
состоятельной в клиническом, социальном и персонологическом планах, но ей
все еще недостает багажа лабораторных и экспериментальных исследований.
Многие люди находят ей подтверждение в своем личном жизненном опыте,
зачастую она становится основанием, помогающим им осмыслить и понять свою
внутреннюю жизнь. Большинство людей ощущает в ней непосредственную, личную,
субъективную правдивость. И все-таки до сих пор ей насущно недостает
экспериментальных подтверждений.
В некоторой степени восполнить нехватку эмпирического материала
помогает работа Дугласа Мак-Грегора (332), применившего принципы теории
мотивации при исследовании производственных отношений. И дело даже не только
в том, что он счел полезным структурировать данные своих наблюдений в
соответствии с теорией мотивации, но и в том, что его наблюдения
впоследствии позволили валидизировать и верифицировать саму теорию. Сегодня
именно такого рода исследования, а вовсе не лабораторные эксперименты,
приносят все больше эмпирических подтверждений нашей теории. (Библиография к
данной книге представляет собой практически исчерпывающий перечень такого
рода подтверждений.)
Назидание, которое я вынес из осмысления этого и иных аргументов в
пользу теории мотивации, которыми щедро снабжала меня жизнь во всем ее
разнообразии, таково: рассуждая о потребностях человека, мы обращаемся к
самой сути его существования. А разве имеет смысл надеяться, что суть
человеческого существования может быть выявлена при помощи лабораторного
опыта, посредством экспериментов с животными? Совершенно очевидно, что для
этого необходима реальная жизненная ситуация, необходимо исследование
человека в его взаимодействии с социумом. Только таким образом наша теория
может быть подтверждена или опровергнута.
Глава 4 основана на клиническом опыте. Это заметно уже хотя бы потому,
что особое внимание в ней уделяется факторам, порождающим невроз, мотивам,
прекрасно известным любому психотерапевту, таким как инерция и лень,
сенсорные удовольствия, потребность в сенсорной стимуляции и активности,
вкус к жизни или отсутствие оного, вера в будущее или безнадежность,
тенденция к регрессии, большая или меньшая готовность уступить страху,
боязни, ужасу и т.п.; сверх того в ней идет речь о высших человеческих
ценностях, тоже выступающих в качестве мотивации человеческого поведения, ѕ
о красоте и правде, о совершенстве и завершенности, о справедливости и
порядке, об упорядоченности и гармонии и т.д.
Я обращаюсь к высшим человеческим ценностям не только в главах 3 и 4
этой книги, они подробно обсуждаются в главах 3, 4 и 5 "К психологии бытия"
(295), в главе "О жалобах низких уровней, жалобах высших уровней и
мета-жалобах" в работе "Евпсихичное управление" (291), а также в работе
"Теория метамотивации: биологические основания ценностной жизни" (314).
Мы никогда не разберемся в человеке, если будем по-прежнему
игнорировать его высшие устремления. Такие термины как "личностный рост",
"самоактуализация", "стремление к здоровью", "поиск идентичности и
автономии", "потребность в совершенстве" (и другие, обозначающие устремление
человека "ввысь") следует принять и широко употреблять уже потому, что они
описывают общие, а, быть может, даже универсальные человеческие тенденции.
Но нельзя забывать, что человеку свойственны и иные, регрессивные,
тенденции, такие, например, как склонность к страху, самоуничижению.
Упиваясь рассуждениями о "личностном росте", мы рискуем внушить слушателям
опасную иллюзию, особенно когда имеем дело с неоперившимися юнцами. На мой
взгляд, необходимой профилактикой против излишне легкого, поверхностного
отношения к "личностному росту" должно стать тщательное исследование
психопатологии и глубинной психологии человека. Приходится признать, что
многие люди предпочитают хорошему плохое, что личностный рост, часто будучи
болезненным процессом, пугает человека, что мы не обязательно любим то
лучшее, что даровала нам природа, нередко мы просто боимся его; приходится
признать, что большинство из нас испытывает двойственное чувство к таким
ценностям как правда, красота, добродетель, восхищаясь ими, и, в то же самое
время, остерегаясь их проявлений (295). Сочинения Фрейда (я имею в виду
изложенные в них факты, а не общую метафизику рассуждений) актуальны и для
гуманистических психологов. Я бы также рекомендовал прочитать чрезвычайно
тонкую работу Хоггарта (196), она позволяет прочувствовать и помогает
понять, почему малообразованные люди, которых описывает автор, отличаются
склонностью к вульгарному, тривиальному, дешевому и фальшивому.
Опираясь на данные, изложенные в главе 4, а также в главе 6, которая
называется "Инстинктоподобная природа базовых потребностей", я пытаюсь
выстроить некую систему сущностных человеческих ценностей, своего рода свод
общечеловеческих добродетелей, которые сами для себя служат обоснованием и
подтверждением ѕ они изначально, по сути своей благие, они исконно желанны и
именно поэтому не нуждаются ни в оправданиях, ни в оговорках. Эта иерархия
ценностей уходит корнями в саму природу человека. Человек не просто желает
их и стремится к ним, они необходимы ему, необходимы для того, чтобы
противостоять болезни и психопатологии. Облекая эту мысль в другие слова,
скажу, что базовые потребности и метапотребности (314) являются своего рода
внутренним подкреплением, тем безусловным стимулом, на базе которого в
дальнейшем произрастают все инструментальные навыки и условные связи. Иначе
говоря, для того чтобы достичь этих внутренних ценностей и животные, и люди
готовы научиться чему угодно, лишь бы новые знания или новые навыки
приближали их к этим главным, конечным ценностям.
Мне хотелось бы, пусть мельком, затронуть здесь еще одну идею. На мой
взгляд, мы можем рассматривать инстинктоподобные базовые потребности и
метапотребности не только как потребности, но и как неотъемлемые права
человека. Эта мысль неизбежно приходит в голову, стоит только признать, что
человек имеет такое же право быть человеком, как кошка имеет право быть
кошкой. Только удовлетворяя свои потребности и метапотребности, человек
становится "дочеловеченным", и именно поэтому их удовлетворение следует
рассматривать как естественное человеческое право.
Обозревая созданную мною иерархию потребностей и метапотребностей, я
поймал себя на следующем размышлении. Я обнаружил, что эту иерархию можно
представить в виде шведского стола, на котором расставлено множество вкусных
кушаний. Человек, оказавшийся у этого стола, имеет возможность выбирать
блюда в соответствии со своим вкусом и сообразуясь со своим аппетитом. Я
веду к тому, что в любом суждении о мотивации человеческого поведения всегда
прослеживается характер гурмана, ценителя, судьи. Человек играет, какую
мотивацию приписать наблюдаемому им поведению, и делает это в соответствии с
собственным мировоззрением ѕ оптимистическим или пессимистическим. На мой
вкус, второй вариант выбора сегодня совершается гораздо чаще первого,
настолько часто, что я готов назвать этот феномен "принижением уровня
мотивации". Если говорить кратко, то данный феномен проявляет себя в том,
что психолог, желающий объяснить поведение, отдает предпочтение низшим
мотивам в ущерб мотивам среднего уровня, а последние, в свою очередь,
предпочитает высшим. Чисто материалистическая мотивация предпочитается
социальной мотивации или метамотивации, крайне редко в своих толкованиях
психологи пользуются комбинацией всех трех видов мотивации. В этой
предвзятости есть что-то параноидальное, я слишком часто наблюдаю эту форму
обесценивания человеческой природы, и в то же самое время, насколько мне
известно, она пока не подвергалась должному научному исследованию. Я
полагаю, что любая законченная теория мотивации обязательно должна учитывать
влияние этой негативной переменной.
Я убежден, что историк с легкостью приведет множество примеров,
относящихся к разным культурам и разным эпохам, которые иллюстрировали бы
мой тезис о наличии общей тенденции принижения или возвеличивания
человеческой мотивации. В основе любого человеческого поведения мы склонны
видеть только потребности низших уровней, забывая при этом о существовании
высших потребностей и метапотребностей. По моему мнению, данная тенденция
основывается скорее на предвзятости мышления, нежели на эмпирических фактах.
Работая со своими испытуемыми, я постоянно убеждался в том, что высшие
потребности и метапотребности гораздо более могучи и требовательны, чем это
предполагали даже сами испытуемые, и уж ни в коем случае не заслуживают того
отношения, которым одаривают их ученые мужи. Совершенно очевидно, что вопрос
о высшей мотивации носит эмпирический, научный характер и имеет настолько
огромную важность, что его нельзя отдавать на откуп академикам, ограниченным
своими узконаучными проблемами.
Я расширил главу 5, посвященную концепции удовлетворения, добавив к ней
раздел, в котором говорится о патологии удовлетворения. Несомненно, еще
пятнадцать-двадцать лет тому назад мы просто не были готовы к самой идее
патологии удовлетворения, слишком парадоксально выглядела мысль о том, что
достижение человеком желанной цели, которое должно было бы сделать его
счастливым, может привести к патологии. Вслед за Оскаром Уайльдом мы
научились остерегаться своих желаний ѕ мы узнали, что удовлетворение желания
может обернуться трагедией. Это касается любых уровней мотивации ѕ как
материальных, так и интер-персональнальных, и даже трансцендентных.
От осознания этого парадокса один шаг до понимания того, что
удовлетворение базовых потребностей само по себе еще не обеспечивает
человека системой ценностей, не дает ему идеалов для веры и служения. Мы
поняли, что удовлетворение базовых потребностей может повлечь за собой
скуку, чувство утраты цели, неверие в установленный порядок и тому подобные
вещи. По-видимому, человек лишь тогда функционирует наилучшим образом, когда
стремится восполнить недостающее, когда желает приобрести то, чего ему не
хватает, когда мобилизует все свои силы для удовлетворения гложущей его
потребности. А значит, гратификация сама по себе еще не является гарантией
счастья и удовлетворения. Это непростое, двоякое состояние, оно не только
разрешает проблемы, но и порождает их.
Все вышесказанное означает, что очень многие люди считают свою жизнь
осмысленной только тогда, когда испытывают в чем-то нужду, когда стремятся
восполнить некую нехватку. Однако мы знаем, что самоактуализированные люди,
несмотря на то, что их базовые потребности удовлетворены, находят в жизни
гораздо более богатый смысл, ибо умеют жить в реальности Бытия (295). Отсюда
можно сделать вывод о том, что целепо-лагание в традиционной, расхожей
жизненной философии трактуется ошибочно или, по меньшей мере, взгляд на него
отличается крайней незрелостью.
Не менее важным для меня стало нарастающее понимание концепции, которую
я назвал теорией жалоб (291). Если говорить кратко, то мое наблюдение
состоит в том, что состояние радости, рожденное удовлетворением потребности
недолговечно ѕ на смену ему вскоре вновь приходит неудовлетворенность,
только более высокого порядка (в идеале). Видимо, человеческая мечта о
вечном счастье неосуществима. Разумеется, счастье возможно, оно достижимо и
реально. Но нам, похоже, не остается ничего другого как смириться с его
быстротечностью, особенно, если мы говорим о высших, наиболее интенсивных
формах счастья и радости. Высшие переживания длятся недолго, и они не могут
быть долговечными. Интенсивное переживание счастья всегда эпизодично.
Это наблюдение заставляет нас пересмотреть наше понимание счастья,
которое управляло нами на протяжении трех тысячелетий и определило наши
представления о райских кущах и небесах обетованных, о хорошей жизни,
хорошем обществе и хорошем человеке. Наши сказки традиционно заканчиваются
словами: "А потом они жили долго и счастливо". То же самое можно сказать о
наших теориях социального совершенствования и теориях социальной революции.
Мы слишком многого ждали ѕ а потому впоследствии были разочарованы ѕ от
вполне конкретных, но ограниченных, социальных реформ. Мы многого ждали от
профсоюзного движения, от предоставления женщинам избирательных прав, от
прямых выборов в Сенат, от введения дифференцированного подоходного налога и
от множества других социальных благ, в которых мы выросли и без которых не
мыслим нашу жизнь, ѕ взять хотя бы поправки к нашей Конституции. Каждая из
этих реформ представлялась нам окончательным разрешением всех проблем,
сулила наступление "золотого века", нескончаемой эры счастья и
благоденствия, а в конечном итоге вызывала всеобщее разочарование. Но
разочарование означает, что была очарованность, крах иллюзий предполагает
наличие таковых. Мы вправе ждать лучшего, вправе надеяться на более
совершенный порядок вещей. Однако мы должны понимать, что абсолютного
совершенства нет, что вечное счастье недостижимо.
Я должен привлечь внимание также и к почти незамеченному факту, хотя
теперь он представляется совершенно очевидным, а именно к тому, что человек
склонен принимать как должное дарованные ему блага: он забывает о них,
исторгает их из сознания, не ценит их ѕ по крайней мере, до тех пор, пока
судьба не лишит его этих благ (см. также 483). Подобное отношение сегодня, в
январе 1970 года, когда я пишу эти строки, кажется мне одной из
характеристик американской культуры. Я вижу, как беспечные и недальновидные
люди пренебрежительно взирают на очевидные достижения, на бесспорные
перемены к лучшему, за которые человечество боролось на протяжении последних
ста пятидесяти лет. Сталкиваясь с несовершенством общества, слишком многие
сегодня готовы отмахнуться от благ, дарованных им цивилизацией, готовы
увидеть в них обман, фальшивку, которые не имеют ценности и не заслуживают
признания, защиты и борьбы.
Для того, чтобы проиллюстрировать этот комплекс, рассмотрим хотя бы
борьбу за "освобождение" женщин (хотя я мог бы привести множество Других
примеров). Она со всей очевидностью показывает, насколько еще люди
привержены к дихотомичному мышлению, к мышлению "или-или", насколько нам
непривычно мыслить иерархично и интегративно. О чем обычно мечтают девушки?
В нашей культуре это, как правило, мечты о любви. Предел мечтаний
молоденькой девушки ѕ любящий мужчина, который затем женится на ней,
обеспечивает ей домашний уют и становится отцом ее ребенка. Ей грезится, что
после этого они живут долго и счастливо всю оставшуюся жизнь. Но факт
остается фактом: сколь бы страстными ни были девичьи мечты о любящем муже,
доме и ребенке, приобретая эти блага, многие женщины рано или поздно
начинают чувствовать пресыщение, воспринимая все имеющееся как нечто
естественное, само собой разумеющееся. Они испытывают тревогу и
недовольство, им кажется, что есть еще что-то, чего они уже не могут или не
успевают достичь. Самая распространенная ошибка, которую допускают при этом
женщины, состоит в противопоставлении семьи и карьеры. Очень часто женщина
чувствует себя обманутой, она начинает относиться к браку как к средству
порабощения и устремляется к удовлетворению более высоких потребностей и
желаний, таких, например, как карьера, путешествия, личностная автономия и
т.п. Но в том-то и состоит основное положение теории жалоб и
иерархически-интегративной теории потребностей, что такого рода
дихотомизация есть не что иное, как признак незрелости. Неудовлетворенной
женщине можно посоветовать беречь то, что она имеет, и только после этого ѕ
по принципу профсоюзного движения ѕ требовать большего! Это все равно, что
сказать: оберегай что имеешь и желай большего. Но ведь даже здесь все
обстоит таким образом, словно нам никак не пойдет впрок этот вечный урок:
каждая домохозяйка мечтает о карьере и каждая домохозяйка, сделавшая
карьеру, найдет новый повод для неудовлетворенности. Не успеет человек
пережить момент удачи, не успеет прочувствовать трепет от исполнения
желания, как уже воспринимает его как само собой разумеющееся и вновь
тревожится и проявляет недовольство, взыскуя Большего.
Я предлагаю для осмысления реальную возможность избежать
неудовлетворенности. Для этого необходимо лишь осознать чисто человеческое
свойство ѕ стремиться к большему; отказаться от мечты о постоянном и
непрерывном счастье, принять как данность тот факт, что человеку не под силу
вечный экстаз; человек способен лишь на краткое переживание счастья, после
которого со всей неизбежностью обречен на недовольство и пени о
недоступности большего. Постигнув это, мы сможем донести до всех людей
знание, которое самоактуализированному человеку дается автоматически, мы
расскажем, что мгновения удачи заслуживают того. чтобы считать их
благословением и быть благодарными за них, и не поддаваться искушению
сопоставления или выбора из двух взаимоисключающих альтернатив. Для женщины
это значит не отказываться от истинно женских радостей (любовь, дом.
ребенок), но обретя их. устремиться к полному дочеловечиванию, к воплощению
желаний, общих для женщин и мужчин, например, к реализации своих
интеллектуальных и творческих способностей, к воплощению своих талантов,
своего идиосинкратического потенциала, своего жизненного предназначения.
В корне была пересмотрена основная идея главы 6 "Инстинктоподобная
природа базовых потребностей". Значительный прогресс, которого добилась в
последние десять лет генетика, заставляет нас признать большую, чем мы
признавали пятнадцать лет назад, весомость фактора наследственности.
Наиболее существенным с точки зрения психологии мне представляется факт
открытия интересных метаморфоз, которые могут происходить с Х- и
Y-хромосомами: их удвоение, утроение, утрата и т.д.
Серьезной переделке по этим же причинам была подвергнута и глава 9
"Инстинктоподобна или нет деструктивность?"
Может статься, что достижения, которых добилась генетика, помогут мне
стать более понятным, более доступным, чего мне очевидно не хватало до сих
пор. Споры о роли наследственности и среды сегодня практически ничем не
отличаются от тех, что велись пятьдесят лет назад. Мы по-прежнему слышим как
адептов упрощенной теории инстинктов, с одной стороны, так и высказывания,
выражающие крайнее презрение по отношению к инстинктивизму, презрение,
расцветающее на почве тотального и радикального инвайронментализма. Тезисы
как одних, так и других слишком легко опровергнуть, они настолько
несостоятельны, что мы вправе назвать их просто глупыми. В противовес этим
двум полярным точкам зрения я предлагаю третью ѕ мою теорию, которую я
формулирую в главе 6 и поясняю в последующих главах. По моему мнению,
человек обладает лишь очень слабыми рудиментами инстинктов, которые даже не
стоило бы называть инстинктами в истинном, животном, смысле этого слова. Эти
рудименты, эти инстинктоидные тенденции настолько слабы, что не могут
противостоять культуре и научению, ѕ последние факторы гораздо более сильны
<< Пред. стр. 2 (из 53) След. >>
Список литературы по разделу