<< Пред. стр. 1 (из 11) След. >>
Список литературы по разделу
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ
А. С. Богомолов, Т. И. Ойзерман
ОСНОВЫ ТЕОРИИ
ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКОГО
ПРОЦЕССА
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
Москва 1983
Исследование представляет собой одну из первых в советской литературе попыток систематического изложения основных положений теории развития философии.
Рассмотрены проблемы происхождения философии, ее природа, закономерности развития. Подробно анализируется понятие «философское мировоззрение» как многостороннее явление духовной жизни общества. Особое внимание уделяется генезису философии, изменению ее места в системе наук о природе и обществе, основным этапам историко-философской науки.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Историко-философские исследования всегда занимали значительное место в развитии марксистско-ленинской философии в нашей стране. Работа В. И. Ленина «О значении воинствующего материализма», являющаяся философским завещанием гениального продолжателя дела Маркса и Энгельса, ориентировала философов-марксистов на критическое освоение классического философского наследия для дальнейшего творческого развития диалектического и исторического материализма. Ленинские «Философские тетради» явились замечательнейшим образцом диалектико-материалистической, научно-философской переработки домарксистской философии, в первую очередь диалектического идеализма Гегеля, который оценивался В. И. Лениным как учение, в сущности, более близкое философии марксизма, чем предшествующий, метафизический материализм.
Уже в 20-х годах были опубликованы монографические исследования советских историков философии, посвященные основным историческим формам домарксовского материализма и истории диалектики. В последующие годы количество публикаций по истории философии постоянно возрастало. Дискуссия по книге Г. Ф. Александрова «История западноевропейской философии», состоявшаяся в 1947 г., выдвинула на первый план методологические проблемы историко-философской науки. Эти проблемы, естественно, стали предметом специального рассмотрения в шеститомной «Истории философии», подготовленной большим коллективом советских философов в 1957—1965 гг., а также в ряде коллективных работ и отдельных монографий, изданных за последние 15—20 лет'. Разработка истории марксистско-ленинской философии, истории отечественной философской мысли, критический анализ современной буржуазной философии — все это делало особенно необходимым всестороннее обоснование, конкретизацию, дальнейшее развитие марксистско-ленинских принципов историко-философского исследования.
В 1967 г. по инициативе советских философов в Москве состоялся первый международный симпозиум по методологическим вопросам истории философии. В последующие годы такого рода симпозиумы были проведены и в ряде других социалистических стран. Советские философы неизменно являлись активными участниками этих научных дискуссий.
В настоящее время методологические исследования в области истории философии не исчерпываются анализом принципов марксистского изучения различных философских учений. Работы последних 10—15 лет все чаще посвящаются обстоятельному выявлению специфики философского знания, специфических законо-
3
мерностей развития философии. Эта новая стадия методологических исследований может быть охарактеризована как разработка теории историко-философского процесса2. Необходимость таких исследований особенно очевидна в свете поставленной В. И. Лениным задачи теоретического обобщения истории философии в качестве одного из условий всестороннего развития теории познания марксизма.
Настоящая работа выполнена в рамках плана исследований Института философии АН СССР в секторе истории философии стран Западной Европы и Америки. Предисловие написано А. С. Богомоловым и Т. И. Ойзерманом; Введение, главы I, II, V и Заключение — Т. И. Ойзерманом; главы III и IV—А. С. Богомоловым. Авторы монографии глубоко признательны рецензентам рукописи проф. Г. К. Ашину, проф. И. С. Нарскому, проф. В. А. Малинину за ценные критические замечания, которые были учтены при подготовке рукописи к печати. Значительную научно-организационную и научно-техническую работу по подготовке рукописи к изданию провели сотрудники Института В. А. Жучков и И. А. Лаврентьева, которым авторы также выражают свою искреннюю признательность.
1 В приложении к настоящей работе дана библиография советских исследований по методологическим проблемам истории философии. Поэтому здесь мы ограничимся указанием лишь на некоторые, наиболее важные, по нашему мнению, коллективные труды: Методологические вопросы общественных наук. М., 1966; Ленинизм и современные проблемы истори-ко-философской науки. М., 1970; Философия в современном мире: Философия и наука. М., 1972; Методологические проблемы истории философии и общественной мысли. М., 1977.
2 Укажем, в частности, на такие опубликованные за последнее десятилетие монографии: Бабушкин В. У. О природе философского знания. М., 1978; Богданов Б. В. Ленинские принципы анализа истории философии. М., 1970; Брутян Г. А. Очерки по анализу философского знания. Ереван, 1979; Иовчук М. Т. Ленинизм, философские традиции и современность. М., 1970; Малинин В. А. Теория истории философии. М., 1976; Потемкин А. В. О специфике философского знания. Ростов н/Д, 1970. Авторам настоящего труда также принадлежит ряд исследований по данному кругу вопросов (см. библиографическое приложение).
ВВЕДЕНИЕ
Историзм, разумеется диалектико-матерпалистический, который принципиально отличается не только от историзма идеалистов — выдающихся предшественников К. Маркса и Ф. Энгельса, но и от современных иррационалистических, а также релятивистски-плюралистических концепций «историчности»,— основное определение марксистско-ленинского мировоззрения. Это — научно обоснованный историзм, не только теоретически подытоживший опыт всемирной истории, но и подтвержденный последующим развитием человечества.
Создание научного социализма стало возможным благодаря научному доказательству исторически преходящего характера капиталистической формации. В отличие от утопических социалистов. которые осуждали капитализм как несоответствующее человеческой природе несправедливое социальное устройство, Маркс п Энгельс научно обосновали объективную историческую необходимость перехода от капитализма к социализму. Они разоблачили основную идеологическую догму классической буржуазной политической экономии, согласно которой капиталистические отношения являются естественными, разумными и, в сущности, единственно возможными, во всяком случае в цивилизованном обществе. Основоположники политической экономии считали поэтому предметом созданной ими науки экономические отношения буржуазного общества. Этому иллюзорному догматическому представлению К. Маркс и Ф. Энгельс противопоставили тезис: «...политическая экономия по своему существу — историческая наука. Она имеет дело с историческим, т. е. постоянно изменяющимся материалом; она исследует прежде всего особые законы каждой отдельной ступени развития производства и обмена, и лишь в конце этого исследования она может установить немногие, совершенно общие законы, применимые к производству и обмену вообще» '.
Исторический материализм есть последовательное философское развитие диалектически понимаемого принципа историзма. Его противники нередко утверждают, что принцип историзма применим лишь к истории в узком смысле слова, т. е. к истории общества. Историческому они противопоставляют природное, истолковывая тем самым историзм как частный принцип, применимость которого даже в социологии весьма ограничена. При этом, однако, игнорируется тот основной факт, что развитие всеобще, абсолютно.
Конечно, развитие не исчерпывает всего многообразия социальных и природных процессов. Историзм не исключает других принципов исследования; он исключает лишь метафизический способ мышления, несовместимый с теорией развития, универсальное зна-
5
чение которой постоянно подтверждается не только историческим опытом, но и развитием естествознания.
Мировоззренческое и методологическое значение принципа историзма особенно очевидно при изучении истории человечества, его исторического прошлого. Историк не является очевидцем изучаемых им событий; он описывает их как явления, относящиеся к другому времени, к которым поэтому следует относиться иначе, чем к событиям современности. Однако, чтобы осмыслить настоящее, мы обращаемся к прошлому, так как научное понимание современности не может быть результатом изолированного рассмотрения данного исторического бытия. Постижение настоящего предполагает осмысление предшествующих ступеней общественного развития. Познание вообще не есть непосредственный процесс вопреки убеждениям сторонников интуитивизма. Субъект познания является таковым именно потому, что он располагает определенными знаниями, убеждениями, опытом исследовательской работы и т. д. Но и предмет познания — опосредованный объект, хотя бы уже потому, что он находится во многообразных отношениях с другими предметами, является результатом предшествующего развития и становится объектом изучения лишь на определенном уровне развития познания. Универсальное значение принципа историзма получает свое необходимое выражение также и в том, что само познающее мышление, исследовательская деятельность рассматриваются исторически, т. е. как развивающиеся, изменяющие и свое содержание, и свои формы. «Теоретическое мышление каждой эпохи, а значит и нашей эпохи, это — исторический продукт, принимающий в различные времена очень различные формы и вместе с тем очень различное содержание. Следовательно, наука о мышлении, как и всякая другая наука, есть историческая наука, наука об историческом развитии человеческого мышления» 2.
Едва ли нужно доказывать, что это положение Энгельса имеет прямое отношение не только к логике (и, конечно, также диалектической логике), но и к истории науки и, разумеется, к истории философии, так как и тут и там речь идет об истории, развитии познающего мышления.
Науки открывают новые, ранее неизвестные явления, вскрывают отношения между ними, находят закономерности, определяющие эти отношения, позволяющие предвидеть ход событий. Эмпирическая констатация и иной раз упрощенное истолкование этого обстоятельства нередко приводят к недооценке истории науки как дисциплины: она-де занимается изучением уже исследованного, известного, т. е. того, что уже не может интересовать исследователя. История физики (как и любой другой науки) отличается по своим методам от физики. И это обстоятельство оказывается основанием для того, чтобы считать историю науки второстепенным делом. Одно дело открывать законы природы, другое — описывать, как это было сделано. Это вполне правильное само по себе соображение основывается, однако, на ложном представлении, будто бы
6
история науки просто описывает то, что наука уже сделала, превзошла, а иногда и опровергла.
Существуют, конечно, разные уровни исследования и изложения истории науки. Некоторые из них, возможно, не представляют интереса для ученого, занимающегося решением проблем, т. е. еще не решенных исследовательских задач. Но и это не оправдывает пренебрежения к истории науки, к исследованию, имеющему существенное значение для постановки и решения ее новейших, актуальных проблем даже в тех случаях, когда эти проблемы непосредственно не связаны с предшествующим развитием науки. И дело не только в том, что ученый, который изучил существовавшие в прошлом различные точки зрения, концепции, теории по интересующим его вопросам, критически проанализировав их, в известной мере обезопасил себя от ошибок, допущенных его предшественниками, от односторонности подхода, являющейся сплошь и рядом следствием неосведомленности относительно других точек зрения, от догматизма, иллюзии которого рассеиваются критически-историческим исследованием. Новые данные, открытия, достижения наук по-новому освещают старые, казалось бы уже окончательно решенные, научные вопросы, благодаря чему происходит своеобразное отрицание отрицания, т. е. возвращение на новой основе к ранее имевшей место постановке вопроса. Но и это не самое главное. Важнейшее значение изучения истории науки заключается прежде всего в самом историческом образовании ученого, в критическом освоении им аквизита науки, в анализе многообразных концепций, точек зрения, подходов к решению вопросов, борьбы различных теорий, гипотез. Расширяя кругозор ученого, обогащая его опытом предшествующего развития научной мысли, изучение истории науки представляет собой школу научного мышления, необходимость которой в сфере теоретического исследования ни у кого не вызывает сомнения.
Многие историки науки, очевидно, вследствие присущей им скромности и сознания величия тех научных открытий, о которых они пишут, ограничиваются подчеркиванием главным образом пропедевтического значения истории науки3. Эта точка зрения является, по нашему убеждению, недостаточной, так как она фактически ориентирована на учащихся, а не на исследователей, порой недооценивающих историю науки. С нашей точки зрения, гораздо важнее подчеркнуть другое обстоятельство: история науки интересна своими противоречиями, заблуждениями, борьбой противоположных воззрений, поисками, независимо от того, увенчались они успехами или нет. Справедливо отмечает французский историк науки А. Койре: «Наконец, должно изучать заблуждения и неудачи с такой же скрупулезностью, с какой изучают достижения. Заблуждения таких людей, как Декарт и Галилей, неудачи Ьоиля и Хука не только поучительны; они раскрывают трудности, которые необходимо было победить, препятствия, которые надо было преодолеть» 4.
7
Действительное значение истории науки как специального исследования, результаты которого, как и результаты любого исследования, не могут быть определены заранее, заключается отнюдь но в изучении уже известного, вошедшего в школьные учебники или, напротив, исключенного из них. Оно состоит, конечно, в познании еще непознанного, и этого-то как раз не видят те, которые полагают, что результаты исторического исследования науки известны заранее, так как это и есть те открытия, которые изложены в учебниках. Между тем этим непознанным являются не излагаемые в учебниках открытия, а сам исторический процесс исследовательского поиска, осмысление, обобщение которого составляет предмет гносеологии диалектического материализма как теории развития познания.
Для того чтобы в полной мере представить себе значение истории науки для прогресса научного знания и умственного развития человечества вообще, необходимо, конечно,, отказаться от метафизической концепции развития, в духе которой было написано большинство исследований в этой области. Необходимо, в частности, отвергнуть представление об абсолютной противоположности между истиной и заблуждением, имея, конечно, в виду содержательные заблуждения, которые следует отличать от просто несуразных высказываний, логических ошибок и лишенных оснований отрицаний истинных суждений. Не менее важно отказаться и от такой конкретной формы метафизического мышления, как неопозитивистская эпистемология, которая обладает видимостью научности, несмотря на то, что ее представления о науке явно игнорируют действительный процесс развития научного знания. Наука, писал Г. Рейхенбах (и это изречение годится в качестве эпитафии для всего неопозитивизма), «есть царство установленных истин»5. Поразительно, что это сказано мыслителем, который вовсе не был дилетантом в физике. Это ли не свидетельство того, насколько деформирует идеалистическая теория нормальное, здравое восприятие фактов?
Реальные процессы, совокупность которых образует науку как развивающееся знание, полностью дискредитируют ту стерильную, нормативную концепцию научного знания, которую разработали неопозитивисты, явно не подозревая того, что осуществление их утопии означало бы прекращение науки, в которой, как и во всех сферах деятельности, не ошибается только тот, кто ничего не делает. О том, что такое наука на самом деле и что представляет собой ее история, хорошо сказали французские математики (и историки математики), выступающие под коллективным псевдонимом Н. Бурбаки. Математика — это «„большой город", чьи предместья не перестают разрастаться несколько хаотическим образом на окружающем пространстве, в то время как центр периодически перестраивается, следуя каждый раз все более ясному плану и стремясь ко все более величественному расположению, в то время как старые кварталы с их лабиринтом переулков сносятся для того, чтобы проложить к окраине улицы, все более пря-
8
мые, все более широкие, все более удобные»6. Представление о постоянно совершающейся в науке перестройке не имеет ничего общего с позитивистской, чисто кумулятивной концепцией роста, умножения научного знания.
Диалектико-материалистическое понимание развития научного знания вскрывает несостоятельность метафизической интерпретации этого исторического процесса. Развитие есть противоречие, борьба противоположностей, отрицание, разумеется конкретное, позитивное, хотя и абстрактное отрицание как заблуждение нередко имеет место. Все эти характеристики диалектической концепции развития внутренне присущи истории науки. И поскольку ускорение темпов научного прогресса, кризисы и революционные перевороты в науке все чаще выявляют диалектику ее развития, история науки начинает все более привлекать выдающихся ученых. Этого, к сожалению, нельзя сказать о специалистах узкого профиля, которые вследствие прогрессирующей дифференциации научного знания составляют большинство в сообществе ученых.
В 1910 г. М. Планк писал, констатируя наличие кризиса в физике: «Ни один физический закон не обеспечен теперь от сомнений, всякая физическая истина считается доступной оспариванию. Дело имеет иногда такой вид, как будто в теоретической физике снова наступила пора первозданного хаоса» 7. Из этой констатации Планк, однако, не делал субъективистских, агностических выводов. По иному пути пошли философы идеалистического толка, продолжатели того самого «физического» идеализма, философская несостоятельность которого была доказана В. И. Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме». Неспособные постигнуть объективную диалектику развивающегося научного знания, эти философы истолковывали его стихийно выявляющиеся противоречия в духе отрицания самой возможности объективной истинности положений науки.
Особенно показательна в этом отношении «постпозитивистская» концепция истории науки, так называемого критического рационализма. Остановимся для примера на взглядах К. Хюбнера, западногерманского сторонника этого течения. В статье «Об историчности эмпирических наук» он прежде всего подвергает критике- «догму» о принципиальной познаваемости мира, утверждая, что сей безбрежный оптимизм основывается на мифах, согласно которым «науки (и только они) указывают верный путь к истине и что лишь одни они частью уже познали ее или же все более приближаются к этому» 8. По Хюбнеру, истинность или ложность теории принципиально недоказуема. Даже приближение теории к адекватному воспроизведению действительности не может быть доказано, так как мы не располагаем необходимым для сравнения оригиналом. Основания научного знания образуют не факты, а исторически определенная ситуация, которая задает соответствующее видение действительности, следствием которого является принятие или неприятие наукой тех или иных фактов. «Зависимость фактов от теории,— пишет Хюбнер,— приводит далее к тому,
9
что факты изменяются, если изменяются теории, относящиеся к ним. Это, следовательно, отнюдь не те же предметы, которыми науки занимаются все более совершенным образом...» 9.
Хюбнер явно искажает тот общеизвестный факт, что научное исследование никогда не охватывает необъятного множества фактов. Ученый должен сосредоточиться на определенных фактах и, следовательно, абстрагироваться от других. Хюбнер мистифицирует замечательную способность теоретического исследования «устанавливать», т. е. открывать, ранее неизвестные факты, которые благодаря теории становятся, если не прямо, то косвенно, доступными наблюдению. Теория нередко опровергает иллюзии, которые на уровне повседневного опыта воспринимались как самоочевидные факты. И это обстоятельство идеалистически интерпретируется «критическим рационалистом».
Здесь не место входить в подробное рассмотрение диалектической связи между научной теорией и арсеналом фактов, которыми она располагает. Важно подчеркнуть другое. С точки зрения Хюбнера, существует не столько наука, сколько история науки, которая опровергает претензии ученых на объективную истину. История науки, по Хюбнеру, свидетельствует о том, что все признаваемые истинными и обоснованными теории рано или поздно опровергаются. Отсюда вполне фидеистский вывод: роль, которую наука играет в настоящее время, сравнима с той, которую играла теология в средние века; эта роль обусловлена не достижениями науки, а историческими обстоятельствами; развитие науки отнюдь не является необходимым, поскольку нет формального основания рациональности. Поэтому-де вера в научный прогресс есть историческая ограниченность, своеобразный фанатизм, который ничем не лучше любого иного фанатизма 10.
Таким образом, под видом критического отношения к науке, которое необходимо и оправдано лишь как компетентная самокритика науки, возрождается исторически изжившее себя противопоставление философии научному исследованию, которое принимает призрачную форму эпистемологического исследования истории науки.
Мы видим, таким образом, что исследование истории науки необходимо также для защиты науки от новейшего, облаченного в научные одежды обскурантизма, выступающего против ведущей роли науки в современном обществе и основанного на научных данных мировоззрения.
Следует, впрочем, отметить, что и традиционное пренебрежение историей науки, о котором уже говорилось выше, находит в настоящее время свое «обоснование» в идеалистической философии, которая принижает науку путем дискредитации ее истории. Убеждение, которое было свойственно математикам и естествоиспытателям, трансформируется в антинаучный тезис современного идеализма. Показательно в этом отношении заявление американского неотомиста М. Адлера: «Большая часть прошлого науки представляет лишь антикварный интерес для современных
10
ученых» 11. Это — далеко не случайная реплика. Современное философско-теологическое мировоззрение, изображая историю науки в виде музея древностей, дискредитирует мировоззренческое значение научного знания. По Адлеру, только историческое прошлое философии неувядаемо, не устаревает; только оно заключает в себе нечто непреходящее. Не следует думать, что позиция Адлера объясняется просто тем, что для него Фома Аквинский, мыслитель XIII в., является создателем «вечной философии». Противопоставление философствования нефилософскому исследованию, в особенности естественнонаучному, типично для большинства идеалистов, которые не без основания усматривают в науках о природе незыблемую основу материалистической философии. Отсюда и попытка дискредитировать историю науки. Французский историк философии А. Гуйе вполне в духе Адлера, хотя и независимо от него, провозглашает в качестве аксиомы истории философии: «Что, действительно представляется бесспорным, так это то, что наука сегодняшнего дня дискредитирует науку вчерашнего дня, в то время как философия наших дней не дискредитирует вчерашней философии» 12. Из этой сентенции очевидно, что идеалистическая девальвация истории науки, противопоставление ей истории философии означает отрицание возможности научно-философского мировоззрения.
Принижение истории науки есть в конечном счете принижение самой науки, достижения которой трактуются как не находящиеся в необходимом соответствии с объективной истинностью. Достижений науки в наше время никто не отрицает. Но идеализм отрицает наличие объективной истинности в положениях науки. Именно этот тезис и пытается обосновать «критический рационализм», основоположник которого К. Поппер утверждает, что эволюция науки осуществляется посредством перманентной «фальсификации» (опровержения) научных теорий. Фальсификационизм Поппера — логическое дополнение тех современных историко-философских теорий, которые в отличие от «критического рационализма», противопоставляющего историю науки науке как таковой, т. е. любому достигнутому ею уровню развития, противополагают истории науки историю философии. Последняя трактуется как единственная сфера интеллектуальной истории человечества, каждое достижение которой сохраняет непроходящую ценность. «Никогда,— утверждает бергсонианец Ж. Мэр,— ни одна философская система не уступает места другой. Все они продолжают существовать после смерти их авторов и, по-видимому, будут существовать до тех пор, пока существует человеческое мышление. Аргументы, которые они заимствуют из науки своего времени, теряют ценность, но идеи, которые они обосновывают, не обесцениваются. Физика Аристотеля и физика Декарта мертвы, но аристотелизм и картезианство продолжают цвести. Философия относится к науке как к своеобразному трамплину, отталкиваясь от которого, она, как самолет, может достигнуть такой высоты, на которой самые противоречивые учения, в том числе и те, опыт-
11
ное основание которых разрушено новейшими открытиями, сохраняют вечную актуальность» 13.
После всего сказанного выше эти рассуждения французского идеалиста не нуждаются в специальном рассмотрении. Мы привели их лишь как иллюстрацию того, к чему неизбежно приводит идеалистическое принижение истории науки: к отрицанию ее истинного содержания на любом этапе научного процесса. В наше время, когда темпы научного развития существенно ускорились, реакционность этой формы ревизии истории науки должна стать предметом систематической, не только философской, но и специально-научной, критики, основанной на конкретном исследовании истории математики, физики, биологии и других фундаментальных наук. Однако насколько возможна такая специально-научная критика идеалистической дискредитации истории наук, если представители фундаментальных наук не придают существенного значения их историческому исследованию?
Это отнюдь не риторический вопрос. Ведь если сегодняшний день науки становится завтра ее вчерашним днем, то лишь история науки поддерживает связь времен и путем исследования ретроспективы делает более зримой историческую перспективу. И если настоящее исторически подготавливается прошлым, а будущее — настоящим, то не указывает ли это на громадную роль не только исторического процесса, но и его исследования. «Будущее не находится за пределами настоящего. Будущее заложено в настоящем...» 14,— говорил Л. И. Брежнев. Настоящее же, как не трудно понять, не существует безотносительно к прошлому. Глубоко заблуждаются те, которые полагают, что прошлое — это то, чего уже нет. И какими непоследовательными оказываются те ученые, которые, признавая все значение принципа историзма, фактически, т. е. вопреки собственным убеждениям, недооценивают историю науки. Между тем последняя осуществляет идеальным образом, т. е. в общественном сознании человечества, то, что исторический процесс научного развития осуществляет де-факто, или, говоря словами поэта, весомо, грубо, зримо. Нам кажется, что одной из основ познания (поскольку существуют психология познания и социальная психология не только как научные дисциплины, но и как определенные социальные процессы, изучаемые этими дисциплинами) является память, которую следует рассматривать не только как феномен индивидуальной человеческой жизни. Память подобна айсбергу, три четверти которого находится под водой. То, что мы помним, что актуально наличествует в сознании,— лишь малая часть того, что имеется в памяти, что всплывает в сознании случайно или необходимо, непроизвольно или вследствие познавательных усилий, в частности, в ходе не вполне осознаваемой нами работы исследовательского поиска, решения теоретических или практических задач.
Память, по-видимому, не теряет заложенного в ней. Но возможно, что некоторые факты сознания и знания спрятаны в памяти настолько глубоко, что нам не удается затем их отыскать и ка-
12
здется, что они, так сказать, выветрились из памяти. Может быть, это происходит также потому, что мы неумело ищем, не знаем секретов памяти, не овладели этой способностью. Ясно лишь одно, что история как наука (и история науки в частности и в особенности) есть социальная память человечества, значение которой невозможно переоценить.
История нередко дает ответы на вопросы, которые возникают в настоящее время, столь отличное от прошлого. Распространенное утверждение, что никто никогда ничему не научился из истории, указывает в действительности лишь на то, что история не дает готовых решений, предписаний. И тот, кто ищет в ней рецептов, ответов, исключающих всякие альтернативы, действительно, ничему не может поучиться у истории. И это в равной мере относится и к истории науки.
Наше исследование посвящено теоретическим проблемам истории философии, и читатель, возможно, недоумевает, почему мы столь пространно обосновываем значение истории науки, т. е, той области знания, рассмотрение которой, во всяком случае непосредственно, не составляет предмета нашей книги? Однако дело заключается в том, что недооценка истории философии, поскольку она имеет место не среди философов, обычно мотивируется ссылками на то, что история науки не имеет существенного значения по сравнению с тем, чем в настоящее время занимается наука. Но те, кто считают историю науки второстепенным делом, тем более недооценивают историю философии. И если, например, в университетах студенты-математики слушают шестидесятичасовой курс ее истории, то изучение истории философии на протяжении восьми семестров из пяти лет обучения на философском факультете иной раз рассматривается как забвение актуальных проблем философской науки.
Само собой разумеется, что нашей целью отнюдь не является обоснование того, что изучение истории философии столь же важно, как и изучение истории физики, биологии и других фундаментальных наук. Изучение истории философии имеет, несомненно, еще большее значение, на что прямо указывал Энгельс, писавший, что для развития теоретического мышления «не существует до сих пор никакого иного средства, кроме изучения всей предшествующей философии» 15. В. И. Ленин, по-видимому, исходил именно из этого положения, когда, намечая фундаментальную программу гносеологических исследований, выдвигал в качестве первой задачи теоретическое подытожение истории философии. И далее, В. И. Ленин указывал на необходимость исследования истории всех фундаментальных наук, умственного развития ребенка, животных, истории языка, исследований в области психологии и физиологии органов чувств16. Возвращаясь к этому вопросу в другом месте в тех же «Философских тетрадях», В. И. Ленин подчеркивал: «История мысли с точки зрения развития и применения общих понятий и категорий логики — вот, что нужно!» 17.
13
Смысл приведенного положения В. И. Ленина раскрывается в свете других его высказываний, в частности, об отношении логического к историческому. В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин отмечал, что изменение, история понятия причинности, т. е. исследование того, как формировалась, изменялась, развивалась, дифференцировалась, обогащалась новым содержанием эта категория, было бы существенным вкладом в теорию познания.
И это, конечно, относится не только к причинности, но и ко всем философским категориям.
Итак, теория познания есть история познания, теоретически подытоженная системой категорий, которые являются развивающимися понятиями, в свою очередь подытоживающими развитие теоретического мышления. Этот принцип может и должен быть прослежен в истории каждой фундаментальной науки, которая применяет не только философские, но и свои собственные специфические категории. «Диалектика Гегеля,— пишет Ленин,— есть, постольку, обобщение истории мысли. Чрезвычайно благодарной кажется задача проследить сие конкретнее, подробнее, на истории отдельных наук» 18. В. И. Ленин обращается в этой связи к «Капиталу» Маркса, следующим образом истолковывая логико-гносеологический смысл этого гениального произведения: «История капитализма и анализ понятий, резюмирующих ее»19. В этом определении раскрыта сущность марксистского теоретического исследования исторического процесса вообще. С этой точки зрения история философии как наука предполагает не только историческое, но и теоретическое рассмотрение историко-философского процесса, причем последнее возможно только путем анализа резюмирующих его понятий.
Единство логического и исторического — принцип историко-философского исследования. Логическая связь идей должна быть понята как выражение исторического развития философии, познание которого не достигается описанием фактов, но предполагает их теоретический анализ, осмысление.
Еще Н. Г. Чернышевский глубоко правильно настаивал на том, что нет истории без теории, как нет и теории (во всяком случае социальной) без истории. На первый взгляд может показаться, что эмпирическое описание истории совершенно свободно от каких-либо теоретических посылок, которые в той или иной степени определяют отбор фактов, способы их описания, сопоставление, оценку. Историки, поскольку они не занимаются теоретическим исследованием, обычно считают свои сочинения летописью событий, хроникой истории, рассказом, основанным на документах, сохранившихся свидетельствах. Однако такое сознание историка говорит лишь о том, что у него нет систематически разработанной теории исторического процесса, что вовсе не исключает каких-либо не осознаваемых теоретически предпосылок его исследовательской работы. Разумеется, это прежде всего мировоззренческие убеждения. Укажем хотя бы на то обстоятельство, что домарксов-ские историки игнорировали или явно недооценивали историю ма-
14
„дуального производства, экономические отношения, борьбу классов освободительное движение трудящихся. Эти фундаментальные факты выпадали из поля зрения историков, так как они идеалистически интерпретировали историю. Только материалистическое понимание общественной жизни позволяет исследователю исторического процесса «увидеть» эти факты, осмыслить их значение.
Следует вновь подчеркнуть, что в то время как одни факты являются предпосылкой теоретического исследования, другие, напротив, выявляются, устанавливаются лишь в результате этого исследования. Следовательно, и эмпирическое исследование не обходится без теоретических посылок, допущений, убеждений. И в .этой области установление (или, напротив, отрицание) тех или иных фактов находится в определенном отношении к теоретической позиции исследователя. Одно из главных заблуждений эмпиризма состояло в непонимании зависимости эмпирического описания от его явных или скрытых неэмпирических допущений.
Здесь уместно напомнить слова Энгельса: материалистическое понимание истории «есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства. Всю историю надо изучать заново, надо исследовать в деталях условия существования различных общественных формаций, прежде чем пытаться вывести из них соответствующие им политические, частноправовые, эстетические, философские, религиозные и т. п. воззрения» 20.
Всю историю надо изучать заново! Это — категорический императив исторического материализма, благодаря которому были открыты важнейшие измерения, движущие силы, основы всемирно-исторического процесса. И этот методологический императив воинствующего материалистического историзма прежде всего относится к историко-философскому процессу, в котором зависимость между описанием фактов и теоретическими позициями исследователя особенно существенна, так как факты, о которых тут идет речь, являются идеями, концепциями, учениями. Исследование специфических характеристик историко-философского процесса — основная задача настоящего труда. Во введении достаточно поэтому ограничиться указанием на факт одновременного существования множества философских учений, принципы которых несовместимы друг с другом, причем это, как правило, отнюдь не такая ситуация, когда можно сказать, что одно из этих учений истинно, а все остальные просто заблуждения.
Если всякое исследование исторического процесса не просто обращается к фактам, но именно в своем отношении к последним направляется определенными теоретическими представлениями, убеждениями, то историко-философское исследование просто немыслимо без того или иного концептуального понимания сущности философии, без определенной философской точки зрения. Историк философии не находится вне философии; предметом его философствования являются не только рассматриваемые философские учения, но и сам предмет их исследования, который может
15
быть рассматриваем и безотносительно к этим учениям. Притязания на свободу от всякого предпочтения, на способность, возвысившись над многообразием философских позиций, бесстрастно вершить суд разума есть не что иное, как иллюзорная видимость партийной позиции того исследователя, которому вследствие известных исторических обстоятельств или упрощенного понимания партийности его собственная позиция представляется внепартийной, надпартийной, беспартийной и т. д. Между тем философское исследование есть прежде всего сознательный выбор философской позиции, а это и есть партийная точка зрения, разумеется, в широком смысле этого слова. И эта партийная позиция имеет не только социальные, классовые, но и гносеологические корни.
В буржуазной литературе нередко высказывается убеждение, что история философии как наука, в сущности, невозможна, так как историки философии по-разному понимают, оценивают философские учения, руководствуясь при этом своими собственными философскими воззрениями. Разумеется, «Лекции по истории философии» Гегеля написаны с определенных идеалистических философских позиций, что, конечно, не могло не отразиться на гегелевской оценке различных, в особенности материалистических, учений. И тем не менее это исследование сыграло эпохальную роль в становлении историко-философской науки. Было бы поэтому упрощением полагать, что содержательное философское исследование невозможно с идеалистических, т. е. заведомо ложных, позиций.
Партийная позиция историка философии, которая истолковывается буржуазными идеологами как отступление от объективной истины, в действительности есть определенное направление исследования, направление идейно-политическое, мировоззренческое, философское. Последовательное проведение этого направления, его защита, обоснование в противовес другим направлениям, принципиальное размежевание с ними, не исключающее научной оцен-кп и критического освоения имеющихся у них достижений,— это и есть принцип партийности в его марксистском понимании. Эклектизм, конечно, всегда готов интерпретировать принципиальную идейную последовательность как односторонность, субъективность, догматизм и т. п. Однако великие философы доказали своими собственными учениями, что эта последовательность (В. И. Ленин в этом смысле говорил о гениально последовательных идеалистах) — верный путь, ведущий к действительным открытиям. Характеризуя партийную позицию Маркса в философии, Ленин писал: «...в этом нежелании считаться с ублюдочными прожектами примирения материализма и идеализма состоит величайшая заслуга Маркса, шедшего вперед по резко-определенному философскому пути» 21.
Вульгарное понимание партийности, бытующее в буржуазной литературе, сводит этот социальный феномен к предвзятости исследователя, между тем как на деле партийность означает отказ от привнесения личных предпочтений, вкусов, симпатий в научное
16
исследование, т. е. способность встать на определенные общественные позиции (класс, партия, философское направление и т. д.). Эту сторону партийности в известной степени улавливает Гегель, когда он пишет, что философский метод требует «воздерживаться от случайных личных предположений и от особых мнений, которые постоянно стремятся выказать себя» 22.
Понятие интереса специфическим образом характеризует человека, его отличие от животного. Понятие общественного интереса образует содержание партийной, в особенности исторически прогрессивной, позиции, выражающей потребности развития общества. Партийность, следовательно, означает способность возвыситься над личным, субъективным интересом, так же как и над интересами узкой группы, ради интересов определенного класса, социального движения, идейного, в частности философского, направления. Это возвышение следует понимать не как самоотречение, а как единство личного и общественного. В этом смысле партийность не только не противостоит объективности научного исследования, но, напротив, идейно обеспечивает последнее. В. И. Ленин, разоблачая «объективизм» П. Струве, указывал, что он игнорирует реальные общественные силы, одни из которых осуществляют объективную историческую необходимость, а другие противодействуют ей. Этому псевдообъективизму Ленин, как известно, противопоставил подлинную объективность марксистской партийности. Именно в этой связи Ленин формулирует принцип партийности как conditio sine qua поп научного социального исследования.
Стоит подчеркнуть, что уже Н. Г. Чернышевский, по существу, противопоставлял партийность субъективизму. «Первый долг мыслителя,— писал он,— не отступать ни перед какими результатами; он должен быть готов жертвовать истине самыми любимыми своими мнениями» 23. Чернышевский правильно подчеркивал чуждое субъективизму содержание партийной заинтересованности тех ученых, которые отстаивают истину, борясь с заблуждениями. При этом Чернышевский указывал на Гегеля как на философа, отвергавшего установки мыслителей, которые принимались философствовать не иначе, как затем, чтобы «оправ-дать дорогие для них убеждения», т. е. искали не истины, а поддержки своим предубеждениям... Гегель жестоко изобличал эту пустую и вредную забаву» 24.
Ссылка на Гегеля здесь не случайна. Гегель, несмотря на свое панлогистское понимание философии, как абсолютного сознания и знания, которым он приписывал субстанциальное содержание и бесконечную мощь, хорошо понимал, что историко-философскому исследованию внутренне присуща партийная позиция историка философии, которая вовсе не является по определению субъективной. Гегель критиковал мыслителей, требующих, чтобы историк был «совершенно беспартийным». Это требование, указывал он, «предъявляют обыкновенно к истории философии, в которой не должны, как думают, проявляться никакие пристрастия в пользу
17
того или иного представления или мнения, подобно тому как судья не должен быть как-либо особенно заинтересован в пользу одной из спорящих сторон. По отношению к судье предполагается, однако, в то же время, что свою служебную обязанность он исполнял бы нелепо и плохо, если бы он не имел интереса, и притом даже исключительного интереса, к праву, если бы это право он не ставил себе целью, и притом единственной целью, и если бы стал воздерживаться от вынесения приговора. Это требование к судье можно назвать партийным отношением к праву, и эту партийность обыкновенно очень хорошо умеют отличать от партийности субъективной. Однако в беспартийности, требуемой от историка, упомянутое различие стирается в пошлой, самодовольной болтовне» 25.
Гегель, таким образом, противопоставляет субъективистской, ненаучной партийности партийность объективную, научную, которую не хотят замечать те, кто самодовольно и пошло болтает о беспартийности. Гегель, конечно, прав, различая партийность и партийность, но он не связывает этого различения с определенными социальными позициями, не видит за различными формами партийности различных классов, общественных движений, направлений развития общества.
Основоположники марксизма не только разоблачили буржуазною «беспартийность», но и доказали, что она является неизбежной формой партийности общественного сознания этого класса. Они показали тем самым ее историческую ограниченность, которая становится реакционной общественной позицией, коль скоро завершается эпоха буржуазно-демократических преобразований. К этому времени возникает научная идеология пролетариата — единство научного знания и общественного сознания.
Буржуазия в эпоху своей исторической молодости поднялась до научного исследования экономических отношений производства и обмена. Английская классическая политическая экономия представляла собой науку, однако как идеология она носила ненаучный характер. Единство науки и научной идеологии впервые в истории было осуществлено марксизмом. Это и получило свое необходимое выражение в научной партийности марксистского учения в целом и философии марксизма в частности. Тем самым была создана теоретическая основа как для того, чтобы научно пересмотреть всю предшествующую историю, так и для создания историко-философской науки в строгом смысле слова.
Выше уже говорилось о том, что любое историческое исследование предполагает определенные теоретические посылки, допущения, убеждения. В особенности это относится к историко-философскому исследованию, предметом которого являются теории. Но одно дело теоретические посылки, сплошь и рядом не осмысленные, не сведенные в систему, не обоснованные, и совсем другое — научная теория исторического процесса, материалистическое понимание истории. То же в принципе следует сказать и о научной теории историко-философского процесса, создание которой стало возможным лишь благодаря марксизму.
18
Таким образом, марксизм создал теоретическую основу для научно-философского исследования историко-философского процесса, т. е. такого его исследования, которое образует неотъемлемый элемент творческого развития марксистской философии. Историко-философские работы основоположников марксизма убедительно раскрывают это единство философского и историко-философского исследования. Особенно ярким примером в этом отношении служит ленинский анализ «Науки логики» и «Лекций по истории философии» Гегеля. Он свидетельствует о том, что Ленин не считал материалистическую переработку гегелевской диалектики завершенным делом; он и в этом отношении продолжал работу основоположников марксизма, обогащая диалектический и исторический материализм новыми положениями. Гегель, как об этом будет говориться далее, разработал теорию историко-философского процесса, теорию развития философского знания. Это — диалектическая в основе своей теория, которая опровергла метафизическую концепцию истории философии. Гегель доказал, что философия не просто имеет историю; философия развивается и ее развитие в конечном счете носит прогрессивный характер. Важнейшей тенденцией этого поступательного процесса является становление научной философии.
Идея необходимой связи и противоречивого единства философских учений, диалектическое понимание исторической преемственности, включающей в себя и отношение противоположностей, исследование философских учений как самосознания исторически определенных эпох развития человечества — все это замечательные прозрения гегелевской теории историко-философского процесса. Однако эти гениальные прозрения не становятся в системе Гегеля рационально обоснованными истинами. Напротив, они трансформируются в идеалистические заблуждения.
Философия марксизма демистифицировала историко-философское учение Гегеля и сделала тем самым очевидными не только великие заблуждения, но и открытия диалектического идеализма. Критическое усвоение, переработка этих открытий на базе материалистического понимания истории и творческого развития всего научно-философского мировоззрения марксизма сделали возможным создание научной, марксистско-ленинской теории исторпко-философского процесса.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 151.
2 Там же, с. 366—367.
3 Так, У. Сойер пишет: «Рассказывать о современной математике без всякой ссылки на математику прошлого — это то же самое, что играть третий акт пьесы, не объяснив предварительно, что происходит в первых двух» (Сойер У. Путь в современную математику. М., 1972, с. 14). Это остроумное и правильное в педагогическом отношении замечание оставляет без объяснения тот очевидный факт, что в наше время евклидову геометрию, механику Ньютона и другие открытия прошлого изучают не по трудам этих великих ученых, а по учебным пособиям, в которых
19
эти открытия изложены более корректным в научном отношении образом, с современных позиций, учитывающих последующие достижения науки. Но следует ли отсюда, что история науки не имеет существенного значения для ученого? На наш взгляд, отсюда, скорее, следует вывод, что история наукп не столь уже существенна для школьника или студента вуза, который усваивает лишь ее достижения.
4 Коутё A. Etudes d'histoire de la pensee scientifique. P., 1966, p. 4.
5 Reichenbach H. Modern philosophy of science. L., 1959, p. 136. 6 Бурбаки H. Очерки по истории математики. М., 1963, с. 257. В качестве дополнения к цитируемому положению сошлемся на Л. де Бройля: «Люди, которые сами не занимаются наукой, довольно часто полагают. что науки всегда дают абсолютно достоверные положения; эти люди считают, что научные работники делают свои выводы на основе неоспоримых фактов и безупречных рассуждений и, следовательно, уверенно шагают вперед, причем исключена возможность ошибки или возврата назад. Однако состояние современной науки, так же как история наук в прошлом, доказывает, что дело обстоит совершенно не так» (Бройль Л. де. По тропам науки. М., 1962, с. 292—293). 7 Планк М. Единство физической картины мира. М., 1966, с. 52. 8 Habner К. Von der Geschichtlichkeit der empirischen Wissenschaften.— In: Philosophers on their own work. Bern, 1975, vol. 1, p. 77.
9 Ibid., p. 78.
10 Весьма показательно, что все эти, по существу, антинаучные рассуждения выдаются за тезисы, которые «не направлены против науки. Они должны, напротив, послужить попыткой освобождения от иррационального и вытекающих пз него суеверий, которые, как я думаю, представляют собой следствие эмпиристски-рационалистической интерпретации науки» (Ibid., p. 84). Современный идеализм как позитивистского, так и постпозитивистгкого толка, поскольку он в отличие от других разновидностей идеалистического философствования паразитирует на достижениях науки, естественно, выдает свои чуждые науке воззрения за аутентичное выражение духа научности. И это, надо сказать, иной раз обманывает некоторых ученых.
11 Adicr М. The conditions of philosophy: Its checkered past, its present disorder, and its future promise. N. Y., 1965, p. 173.
12 Gouhier П. Note sur Ie progres et la philosophic.— In: Etudes sur 1'histoi-re de la philosophic en hommage a Martial Gueroult. P., 1964, p. 111.
13 Maire J. Une regression mentale. P., 1959, p. 15.
14 Брежнев Л. И. Ленинским курсом: Речи и статьи. М., 1979, т. 6, с. 537.
15 Маркс К .9; i'e.-ъс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 366. 16 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 314.
17 Там же, с. 159. В другом месте «Философских тетрадей» Ленин формулирует эту же основную идею, подчеркивая новые моменты: «Продолжение дела Гегеля и Маркса должно состоять в диалектической обработке истории человеческой мысли, науки и техники» (Там же, с. 131).
18 Там же, с. 298.
19 Там же, с. 301.
20 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 37, с. 371.
21 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 18, с. 358.
22 Цит. по кн.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 218.
23 Чернышевский H. Г. Полн. собр. соч. М., 1947, т. 3, с. 207.
24 Там же, т. 3, с. 210.
25 Гегель Г. В. Ф. Соч. М., 1956, т. 3, с. 330—331.
Глава I
МИРОВОЗЗРЕНИЕ КАК ФЕНОМЕН ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ ОБЩЕСТВА
Понятие мировоззрения является общепринятым как в обыденном языке, так и в научной, в том числе и философской, литературе. Естествоиспытатели, говоря о мировоззрении, имеют в виду систематическое единство теоретических предпосылок своего исследовательского поиска, единство, которое формируется в процессе осмысления принципов п достижений наук о природе1.
К. Маркс характеризует мировоззрение как особую форму общественного сознания, необходимый элемент идеологической надстройки: «Над различными формами собственности, над социальными условиями существования возвышается целая надстройка различных и своеобразных чувств, иллюзий, образов мысли и мировоззрений» 2. В данном контексте имеются в виду мировоззрения различных классов, социальных групп. Энгельс определяет совокупность буржуазных представлений о положении индивида в обществе как юридическое мировоззрение, необходимым элементом которого являются, в частности, буржуазно-демократические иллюзии. Свое учение Маркс и Энгельс называли коммунистическим мировоззрением, соединяющим воедино философию, политическую экономию и социалистическую теорию марксизма.
В трудах В. И. Ленина понятие мировоззрения (миросозерцания) применяется к философии, к основным социальным воззрениям определенных классов и социальных групп, к наиболее общим принципиальным положениям наук о природе и обществе. Ленин указывает, в частности, на существование буржуазного и мелкобуржуазного мировоззрений. Анархизм, например, стоит «на почве буржуазного мировоззрения при всей ,,ярости" своих нападок на буржуазию»3. Противопоставляя буржуазному национализму пролетарский интернационализм, Ленин подчеркивает, что эта противоположность выражает «две политики (более того: два миросозерцания) в национальном вопросе» 4.
В документах КПСС понятие мировоззрения относится как к философским основам марксизма-ленинизма, так и к марксизму-ленинизму в целом. В своем анализе современной идеологической борьбы наша партия постоянно подчеркивает, что в этой великой битве идей мировоззренческие вопросы все более выдвигаются на первый план. «В борьбе двух мировоззрений не может быть места нейтрализму и компромиссам» 5.
Приведенные высказывания, количество которых не трудно увеличить, далеко не исчерпывают спектра возможных значений
21
термина «мировоззрение». Система Коперника, противопоставленная геоцентрической системе Птолемея, воспринятой христианским: вероучением, обычно называется (и не без оснований) гелиоцентрическим мировоззрением. В повседневной жизни, а также в науке, философии, искусстве нередко говорят об оптимистическом мировоззрении и его противоположности, пессимизме. Волюнтаризм и фатализм также являются мировоззренческими позициями. В естествознании XVII—XVIII вв. господствовало, по общему признанию, механистическое мировоззрение. Энгельс характеризует метафизический способ мышления не только как метод, но и как мировоззрение. Гегель пользуется понятием «теоретическое миросозерцание» для определения идейно-эстетической позиции художника6. Мировоззрение в этой связи трактуется как интеллектуальный центр тяжести духовной жизни человека, направляющий многообразие переживаний, настроений, убеждений, знаний, намерений.
Итак, понятие мировоззрения многозначно, многогранно. Оно глубоко проникло в повседневное, научное, политическое, философское сознание. Отсюда некоторая неопределенность этого понятия, которая делает невозможной его однозначную дефиницию.
С этим обстоятельством в какой-то степени связаны некоторые попытки исключить термин «мировоззрение» из словаря науки и даже из философии. Конечно, истоки этих попыток лежат по ту сторону семантических трудностей; они коренятся в кризисе буржуазного сознания. Однако непосредственно стремление элиминировать термин «мировоззрение» обосновывается именно ссылками на невозможность однозначного определения этого термина. Поэтому такого рода стремление свойственно и некоторым философам-марксистам. Сторонники упразднения понятия мировоззрения обычно утверждают, что оно отнюдь не необходимо пауке. Иногда даже провозглашается, что такого феномена духовной жизни общества, как мировоззрение, нет вообще. Существуют, согласно этой точке зрения, совершенно различные духовные образования, которые не могут быть объединены в одном понятии. При этом иной раз ссылаются и на то, что в словаре английского, французского и некоторых других языков нет термина, который бы вполне адекватно выражал то, что по-русски называется мировоззрением, а по-немецки — Weltanschauung. Среди аргументов, приводимых с целью поставить под сомнение существенность содержания понятия «мировоззрение», встречается также утверждение, что слово «мир» чересчур многозначно, в виду чего его следовало бы заменить другими терминами, смысл которых может быть зафиксирован однозначно. Близкую к этому убеждению точку зрения высказал П. В. Копнин: «Современная наука постепенно заменяет это многозначное слово другими строго определенными терминами. Мир — понятие философии и науки периода их возникновения, когда еще не существовало других, более зрелых понятий астрономии, физики, философии» 7.
22
К сожалению, П. В. Копнин не указал «других, более зрелых понятий», которые заменили бы действительно многозначный термин «мир». Не указал он и тех новых, «строго определенных» терминов, которыми можно было бы заменить термин «мировоззрение». И это не случайно. Наука не предлагает замены термина «мировоззрение» другими терминами. Можно с полным основанием констатировать, что понятие мировоззрения получает все большее признание в науках о природе, где оно оказывает существенную помощь в анализе скрытых допущений и методологических оснований научного поиска8. Что же касается несомненной многозначности термина «мировоззрение», то едва ли это обстоятельство следует расценивать как свидетельство его неудовлетворительности. История науки показывает, что ее наиболее содержательные понятия неизбежно оказываются многозначными, в чем закономерно проявляется диалектическая противоречивость процесса познания. Можно, конечно, заменить слово «мировоззрение» другими словами, обозначающими разные вещи, к которым имеет отношение этот термин. Однако такая искусственная операция означала бы еще большее усложнение проблемы мировоззрения.
Предложения отказаться от термина или же от самого понятия «мировоззрение» оставляют в тени существенное обстоятельство: тысячелетия существует религиозное мировоззрение. Является ли религия единственно возможным мировоззрением? Если это так, то мировоззрение оказывается, в сущности, религиозным феноменом, делом веры, а не знания. Поэтому любая попытка лишить мировоззрение научного или философского статуса является если не прямо, то косвенно оправданием религиозной интерпретации мира, отрицанием возможности заменить религиозное воззрение па мир научным миропониманием.
Большинство неопозитивистов считают всякое мировоззрение совокупностью верований — религиозных или нерелигиозных. Мировоззрение в силу этого толкуется как субъективное восприятие действительности, которому противопоставляются интерсубъективные положения науки. При этом сбрасываются со счета мировоззренческие аспекты науки, которые интерпретируются как чуждые последней, привнесенные извне. Неопозитивисты провозгласили программу очищения науки от «метафизики», разновидностью которой они считали всякое мировоззрение. Идея разработки, обоснования научного мировоззрения третировалась неопозитивистами как пагубное стремление подкрепить научными аргументами ненаучную систему взглядов.
В отличие от неопозитивистов философы иррационалистического склада, доказывая необходимость мировоззрения, утверждали тем не менее, что всякое мировоззрение принципиально ненаучно. Однако ненаучность мировоззрения выдается иррационализмом за его суверенную независимость от науки, за способность постижения того, что якобы принципиально недоступно «ограниченной» науке. Таким образом, иррационалист частью принимает неопозитивистский тезис о принципиальной ненаучности миро-
23
воззрения, истолковывая его, однако, в духе религиозного превознесения веры над знанием.
В противоположность неопозитивизму, с одной стороны, и иррационализму — с другой, естествоиспытатели считают мировоззрение (если оно основывается на данных науки и подтверждается последними) неотъемлемой составной частью научного знания.
Это убеждение естествоиспытателей оказало определенное влияние на философов, которые претендуют на разработку «философии науки». Некоторые представители постпозитивистской «философии истории науки» (И. Лакатос, П. Фейерабенд, Т. Кун и др.), к которым присоединилась и часть неопозитивистов, изменивших своим прежним воззрениям, ныне уже обосновывают тезис о возможности и необходимости научного мировоззрения. Однако последнее трактуется как чисто научное, т. е. якобы имеющее отношение лишь к сообществу ученых, к их специальным исследовательским задачам; связь мировоззрения (научного мировоззрения) с философией, с одной стороны, и общественной практикой — с другой, фактически отрицается. Иными словами, научное мировоззрение понимается как отрицание философии, точнее говоря, отрицание возможности научно-философского мировоззрения.
Для всех этих теоретиков, занимающихся, по существу, философскими проблемами истории науки, характерно отсутствие интереса к тому, что имеется многообразие качественно отличных друг от друга мировоззрений. Между тем этот факт имеет непосредственное отношение к мировоззрению ученых, которое далеко не всегда может быть определено как научное мировоззрение. Только учитывая многообразие мировоззрений, можно попять несостоятельность субъективистской интерпретации мировоззрения и неправомерность абстрактной постановки вопроса: является ли мировоззрение научной или же, напротив, ненаучной системой взглядов? Существование качественно различных, в том числе и несовместимых друг с другом, мировоззрений делает такую постановку вопроса в принципе несостоятельной. Факт многообразия мировоззрений делает особенно важным общее определение понятия мировоззрения. Такое общее понятие, поскольку оно охватывает все виды мировоззрений, исключает тем самым существенные различия между ними. Оно, следовательно, не характеризует специфическим образом ни научное, ни религиозное, ни какой-либо иной тип мировоззрения. Лишь последующая конкретизация этого общего понятия ведет к выявлению специфики отдельных видов мировоззрений. Этим путем, как мы постараемся показать в следующей главе, могут быть раскрыты специфические особенности философского мировоззрения.
К сожалению, до сих пор не создана научно обоснованная типология мировоззрений. Те попытки, которые имелись в буржуазной философской литературе (Г. Гомперц, В. Дильтей), неудовлетворительны, так как для них характерно принижение научного мировоззрения или даже отрицание возможности такового..
24
Так для Дильтея исходным в определении мировоззрения является иррационалистическая концепция жизни, в соответствии с которой мировоззрение определяется как субъективное осознание чувства жизни, духовного состояния личности, формы которого исторически изменяются, образуя тем самым важнейшее содержание каждой эпохи всемирной истории. Дильтей разграничивал поэтическое, метафизическое и позитивистское мировоззрения, не выделяя фундаментальной противоположности науки и религии, научного и религиозного мировоззрений. Научное мировоззрение он отождествлял с позитивистской ориентацией, которой противопоставлялось метафизическое видение мира.
Развитие дильтеевской концепции мировоззрения мы находим в современном экзистенциализме, который является новейшим вариантом «философии жизни». «Говоря о мировоззрении,—пишет К. Ясперс,— мы мыслим силы и идеи, которые во всех случаях являются в человеке изначальными, тотальными. Субъективно мировоззрение выступает как переживание, сила, образ мыслей, а объективно — как предметно оформленный мир» 9.
Экзистенциалист явно противопоставляет мировоззрение теоретическому знанию. Он извращает вместе с тем действительное отношение мировоззрения к внешнему миру, который изображается как объективация человеческих переживаний, стремлений, идей. Диалектико-материалистический анализ феномена мировоззрения, отвергая его идеалистические интерпретации, исходит из научно-философского понимания познания как активного отражения объективной реальности, из общественного сознания, которое с объективной необходимостью определяется общественным бытием. При этом, разумеется, учитывается, что отражение объективной реальности, как природной, так и социальной, не всегда является познанием, что особенно очевидно на примере религии, являющейся отчужденной формой общественного сознания. Познание и исследовательская деятельность также не являются совпадающими процессами, поскольку исследование — специализированная деятельность, в то время как познание осуществляется всеми людьми, начиная с младенческого возраста.
Не входя в дальнейшие разграничения познания и сознания, мы хотим лишь подчеркнуть, что Диалектико-материалистический подход к этим явлениям духовной жизни общества позволяет научно объяснить историческую неизбежность многообразия мировоззрений, так же как и историческую необходимость научного (в том числе и научно-философского) мировоззрения.
Разработка марксистской типологии мировоззрений предполагает специальное исследование, которое выходит за рамки данной работы. Однако некоторые весьма существенные различия между мировоззрениями могут быть зафиксированы и без такого исследования.
Существование антинаучного, например религиозного, мировоззрения — очевидный факт. Наряду с религией в качестве типично антинаучного мировоззрения некоторые исследователи рас-
25
сматривают мифологию. Последняя, однако, отражает не только порабощение человека стихийными силами природы в условиях доклассового общества, но и стремления людей овладеть этими силами, стремление, которое в силу определенных исторических условий принимает форму мифа. Термин «антинаучный» может применяться к мифологии первобытных лишь в условном смысле слова, поскольку тогда еще не было научных воззрений и, следовательно, не существовало их отрицания. С этой точки зрения мифологию правильнее было бы характеризовать как донаучное мировоззрение.
Ненаучным следует также считать мировоззрение, складывающееся на основе повседневного опыта людей, как личного опыта индивидов, так и усвоенного ими опыта других людей. Однако такое мировоззрение не является антинаучным, хотя в нем и могут содержаться отдельные антинаучные воззрения. Наличие в этом мировоззрении почерпнутых из наук представлений не делает его научным, так как в целом оно характеризуется непродуманностью (или недостаточной продуманностью) убеждений, отсутствием их единства, отсутствием осознанных принципов. Все это, однако, не исключает возможности известного приближения повседневного мировоззрения к научному10.
Мировоззрение естествоиспытателя носит научный характер, поскольку оно систематизирует мировоззренческие обобщения, складывающиеся в науках о природе 11. Однако это мировоззрение, если оно включает в себя некоторые господствующие в антагонистическом обществе религиозные и идеалистические представления, не вполне научно. На это обстоятельство указывает Энгельс в связи с характеристикой естествознания первой половины XVIII в.: «Наука все еще глубоко увязает в теологии. Она повсюду ищет и находит в качестве последней причины толчок извне, необъяснимый из самой природы... Высшая обобщающая мысль, до которой поднялось естествознание рассматриваемого периода, это — мысль о целесообразности установленных в природе порядков, плоская вольфовская телеология, согласно которой кошки были созданы для того, чтобы пожирать мышей, мыши, чтобы быть пожираемыми кошками, а вся природа, чтобы доказывать мудрость творца» 12. Итак, научность или ненаучность в определенных исторических условиях оказываются характеристиками одного и того же мировоззрения, формирующегося в сфере науки.
Типология мировоззрений не исчерпывается разграничением их научной, ненаучной и антинаучной форм. Естественнонаучное мировоззрение вопреки убеждениям некоторых философов и социологов непосредственно относится лишь к природным явлениям. Известно, что попытки перенесения дарвинизма в социологию приводили к антинаучным мировоззренческим выводам. Это не значит, конечно, что естествознание не играет роли в мировоззренческом осмыслении социальной реальности. Важнейшее мировоззренческое основоположение естествознания — объяснять природу из нее самой, отвергая ссылки на сверхъестественные
26
дчдны,— сыграло громадную роль в развитии социальных учений. Антитеологическое основоположение — люди сами делают двои историю — возникло под непосредственным влиянием естествознания.
Наряду с естественнонаучным мировоззрением существуют различные типы социальных мировоззрений, относящихся лишь к общественным явлениям. Однако существует и такой тип мировоззрения, который охватывает и природу, и общество. Этот тип мировоззрения может быть охарактеризован известным определением Энгельса: «общее мировоззрение». Философия, как будет показано ниже, как раз и является такого типа мировоззрением.
Таким образом, можно выделить три относительно независимых друг от друга принципа разграничения мировоззрений. Первый из них можно назвать эпистемологическим, поскольку имеются в виду научные, ненаучные и антинаучные виды мировоззрений. Второй принцип разграничения носит предметный характер: речь идет о реальности — природной или социальной,— которая получает свое обобщенное выражение в том или ином мировоззрении. Третий принцип следует определить как универсальный и синтетический, благодаря которому становится возможным общее, или философское, мировоззрение. В этой связи мы хотели отметить, что нельзя согласиться с тем разграничением видов мировоззрений, которое проводится некоторыми исследователями-марксистами. В. Г. Иванов, например, утверждает: «Положив в основу типологии мировоззрения уровень мышления, на котором оно вырабатывается, мы, очевидно, сразу выделяем два основных типа мировоззрения — эмпирическое и научное» 13. На наш взгляд, гносеологическое разграничение мировоззрений принципиально недостаточно. Вследствие такого одностороннего подхода, оставляющего в стороне мировоззрение как форму общественного сознания, обусловленную общественным бытием, религия должна быть отнесена к эмпирическому или теоретическому мировоззрению, что, конечно, совершенно неправильно. Нельзя, на наш взгляд, согласиться и с тезисом В. Ф. Черноволенко, который выделяет в «каждой целостной мировоззренческой системе по крайней мере три ее стороны, или три аспекта: натуралистический, гуманитарный и гносеологическийи. Натуралистический аспект явно отсутствует в большинстве идеалистических учений, не говоря уже о религии. Коммунистическое мировоззрение противопоставляет натуралистической интерпретации общественной жизни ее материалистическое понимание.
Разграничение качественно различных типов (видов) мировоззрений необходимо, разумеется, не для того, чтобы изолировать их друг от друга, а для того, чтобы вскрыть их взаимосвязь. В реальной действительности различные виды мировоззрений переплетаются друг с другом, иногда даже смешиваются, так что в одном мировоззрении обнаруживаются черты других, нередко ему противоположных. Так, смешение научного, ненаучного и антинаучного характерно для всех домарксистских социальных
27
теорий. Научное социальное мировоззрение, так же как и научная идеология, было создано лишь марксизмом, причем это стало возможным, в частности, благодаря созданию общего научно-философского мировоззрения.
Естественнонаучное мировоззрение, с одной стороны, социальное мировоззрение — с другой, находятся в постоянном взаимодействии. Коперниканская революция оказала громадное влияние на весь исторический процесс формирования светского, буржуазного в тех исторических условиях, мировоззрения. Естественнонаучное мировоззрение XVII—XVIII вв. способствовало секуляризации социальных воззрений утверждавшегося буржуазного общества, становлению натуралистического, исторически прогрессивного в тех социальных условиях понимания общественной жизни. Несомненно также влияние социального мировоззрения на естественнонаучное. Так, мировоззренческие выводы, которые нередко делаются из второго начала термодинамики, в значительной мере определяются настроениями социального пессимизма, характерными для современной буржуазной идеологии. Главным источником технократического мировоззрения, так же как и идеологии «технического пессимизма» являются не просто данные естествознания и технических наук, на которые обычно непосредственно ссылаются, а определенные социально-политические, идеологические, мировоззренческие установки.
Разграничение различных типов мировоззрений существенно не только потому, что оно методологически предотвращает смешение научного и антинаучного, социалистических воззрений с буржуазными и т. д. Это разграничение существенно прежде всего потому, что, фиксируя реальное многообразие мировоззрений, относящееся как к их форме, так и к их содержанию, оно позволяет методологически правильно поставить вопрос о единстве этого. многообразия, т. е. единстве мировоззрения. Первой предпосылкой правильной постановки этой проблемы, которая находит свое разрешение в существовании и развитии философии, является именно» указанное разграничение типов мировоззрений, поскольку оно. выявляет предметную область или эпистемологические границы каждого вида мировоззрения. Между тем недостатком большинства имеющихся в нашей литературе определений понятия мировоззрения является неоправданное стремление объединить в одной дефиниции признаки, характеризующие все виды мировоззрения, Но в таком случае речь идет не о реально существующем мировоззрении, а о некоей общей идее, которая так же мало обладает реальностью, как животное вообще, общество вообще и т. д.
Сошлемся в этой связи на дефиницию мировоззрения, имеющуюся в «Философской энциклопедии», где оно определяется как «обобщенная система взглядов человека на мир в целом, на место. отдельных явлений в мире и на свое собственное место в нем, понимание и эмоциональная оценка человеком смысла его деятельности и судеб человечества, совокупность научных, философских, политических, правовых, нравственных, религиозных, эсте-
28
ттческих убеждений и идеалов людей»15. Достоинство этого определения состоит в указании на то, что мировоззрение складывается из убеждений, а не просто из знаний, как это нередко утверждается. В одних случаях это научные, в других — религиозные, в третьих — нравственные убеждения и т. д. Понятие убеждения, рассмотрением которого мы займемся ниже, охватывает различного типа воззрения: научные и антинаучные, теоретические и нетеоретические. Убеждения могут быть действительными или же, напротив, мнимыми знаниями, например одной лишь. субъективной уверенностью, лишенной объективной основы, верованием, не опирающимся на факты и т. д.
Недостаток приводимого определения заключается в том, что оно объединяет в одно целое то, что в реально существующих мировоззрениях оказывается несовместимым, т. е. присущие различным видам мировоззрений специфические черты. Мировоззрение, согласно этому определению, есть «совокупность научных, философских, политических, правовых, нравственных, религиозных, эстетических убеждений и идеалов людей». Но такой совокупности не существует в реальной действительности, в которой научное мировоззрение противостоит религиозному, социально-политическое мировоззрение отнюдь не обязательно является научным, философским, а тем более эстетическим. Таким образом, рассматриваемое определение, поскольку оно включает в понятие мировоззрения все многообразие возможных способов духовного освоения мира, оказывается слишком универсальным, энциклопедическим. Это обстоятельство следует подчеркнуть, поскольку мировоззрение не является достоянием одних лишь образованных (в данном случае, даже высокообразованных) индивидов; оно пмеется фактически у каждого человека, но отнюдь не как коррелят универсального знания. Поэтому, чтобы определить факт мировоззрения как он существует в действительной жизни, надо отказаться от попыток объединить воедино все черты, присущие-всем видам мировоззрений.
Автор цитируемой статьи в известной мере и сам чувствует недостаток предложенного им определения, поскольку вслед за приведенной выше цитатой он предлагает разграничивать мировоззрение в широком и узком смысле слова. Этим самым фактически признается, что мировоззрение в широком смысле слова есть-лишь понятие о мировоззрении вообще. Фактически же существующими мировоззрениями считаются мировоззрения в узком смысле слова, к которым автор определения относит философию,. религию, политическое мировоззрение и т. д. Между тем философия меньше всего может быть названа мировоззрением в узком смысле слова.
Может показаться, что наличие принципиально несовместимых мировоззрений обрекает на провал всякую попытку найти какую-либо общую, всем им существенную черту. Конечно, если под общим (и, разумеется, существенным) понимать нечто тождественное по своему содержанию в разных мировоззренческих системах,
29
то научное мировоззрение и религия не могут быть сопоставимы в рамках общего понятия. Но мировоззрение характеризуется не только содержанием, но и формой, существенность которой не подлежит сомнению. Необходимо, следовательно, вычленить этот общий всем типам мировоззрений существенный, специфический элемент формы, так сказать, формальный элемент, который, однако, как и всякая форма, по-своему содержателен. Таким формальным элементом всякого мировоззрения является, как уже указывалось в связи с разбором статьи, помещенной в «Философской энциклопедии», убеждение. В этом смысле любое мировоззрение (и научное, и антинаучное) является системой убеждений. Эта констатация факта еще недостаточна для дефиниции понятия мировоззрения, но она составляет, на наш взгляд, исходный пункт искомой дефиниции.
Термин «убеждение», особенно в тех случаях, когда он выделяется и тем самым приобретает значение понятия, категории, вызывает естественную настороженность. Этим термином охотно пользуются те философы, которые сводят мировоззрение к субъективному умонастроению, обусловленному, скажем, духовным складом личности. Считать научное мировоззрение системой убеждений — значит — так во всяком случае представляется на первый взгляд — принижать его значение, ставить под вопрос его основное качество — научность.
Убеждения действительно могут быть субъективными, основанными, например, на предвзятом отношении к фактам, на личных склонностях и т. п. Такого рода убеждениям справедливо противопоставляют твердо установленные факты, проверенные длительным опытом представления, достоверные сведения. Все это так, и мы вовсе не собираемся оспаривать констатацию фактов, характеризующих, правда, не убеждения вообще, а определенные убеждения. Дело как раз и заключается в том, что термин «убеждение» имеет гражданские права и в науке, где ученый излагает свои убеждения не как суждения вкуса, а как научные выводы, почерпнутые из фактов и подтверждаемые последними. А. Эйнштейн утверждал, что существуют основополагающие научные убеждения, без которых невозможна исследовательская деятельность: «Основой всей научной работы служит убеждение, что мир представляет собой упорядоченную и познаваемую сущность» 16. Нетрудно заметить, что приведенное положение носит материалистический характер. В. И. Ленин характеризует такого рода мировоззренческие убеждения естествоиспытателей как естественно-исторический материализм — «стихийное, несознаваемое, неоформленное, философски-бессознательное убеждение подавляющего большинства естествоиспытателей в объективной реальности внешнего мира, отражаемой нашим сознанием» ". Вопреки утверждениям неопозитивистов и других представителей идеалистически-агностической «философии науки», материалистические убеждения естествоиспытателей все более укрепляются, обосновываются, обогащаются в ходе развития наук о природе и обществе.
30
Таким образом, термин «убеждение» вопреки утверждениям некоторых философов никоим образом не дискредитируется присущим ему содержанием, которое, конечно, не всегда научно, а иной паз и антинаучно. Всякие бывают убеждения: научные и ненаучные прогрессивные и реакционные, обоснованные и необоснованные. Впрочем, и логические выводы нередко оказываются ненаучными.
Убеждение характеризуется прежде всего той энергией, настойчивостью, решительностью, с которыми оно высказывается, обосновывается, защищается, противопоставляется другим убеждениям.. С этой точки зрения убеждение не есть просто высказывание относительно того, что считается истинным, полезным и т. д. Это — активная форма высказывания, т. е. определенная интеллектуальная (а также, в зависимости от содержания высказывания, политическая, нравственная, эстетическая и т. п.) позиция за или против каких-то других убеждений. Человек, констатирующий, что вода состоит из водорода и кислорода, высказывает истину, не являющуюся, во всяком случае в наше время, убеждением, поскольку с этим согласны все. Иное дело высказывания (к какой бы области знания или человеческой деятельности они ни относились) относительно фактов, которые еще недостаточно исследованы или вообще не могут быть полностью описаны, высказывания, фиксирующие разногласия. Такие утверждения (или отрицания), как бы ни были они обоснованы, являются убеждениями,. которые следует отличать от констатации, несмотря на то что последние могут имплицитно заключать в себе убеждения. Существуют, правда, и такого рода убеждения, которые называются общепринятыми. Но и они, несомненно, отличаются от констатации, от высказываний об эмпирически установленных фактах.
В. И. Ленин указывал, что задача марксистов состоит в том,. чтобы «внести в стихийное рабочее движение определенные социалистические идеалы, связать его с социалистическими убеждениями, которые должны стоять на уровне современной науки...» 18.
Одной из важнейших задач научного социалистического просвещения и коммунистического воспитания является превращение знаний, из которых складывается научная социалистическая идеология, в прочные убеждения, действенные побудительные мотивы в борьбе за осуществление коммунистических идеалов19. Одно только теоретическое усвоение истин марксизма-ленинизма недостаточно для того, чтобы быть настоящим марксистом: необходима коммунистическая убежденность. В. И. Ленин в лекции «О государстве», подчеркивая первостепенное значение этого вопроса,. непосредственно связывает его с формированием коммунистического мировоззрения как системы убеждений: «Только тогда, если вы научитесь самостоятельно разбираться по этому вопросу,— только тогда вы можете считать себя достаточно твердыми в своих убеждениях и достаточно успешно отстаивать их перед кем угодно и когда угодно» 20. С этой точки зрения убеждения (если они,. разумеется, истинны) выступают как более высокая, развитая
31
форма знания по сравнению с любой констатацией истины. Следует, однако, отличать действительные убеждения от поверхностных и мнимых. В. И. Ленин осмеивал тех деятелей, у которых «убеждения сидят не глубже, чем на кончике языка» 21.
Таким образом, то обстоятельство, что ненаучное и даже антинаучное мировоззрение также складывается из определенных убеждений, нисколько не обесценивает понятия убеждения, подобно тому как науку не принижает тот факт, что в ней наряду с действительными открытиями, достижениями имеют место и многочисленные заблуждения. Термин «научное», как известно, не совпадает с термином «истина»; такие слова, как «знание» и «истина», также не являются синонимами.
Существуют не только антинаучные, субъективные, но и научные, объективно обоснованные убеждения, которые следует рассматривать как специфические формы знания, истинного знания.
Мы подчеркиваем специфичность понятия «убеждение» также и потому, что высказывания, представляющие собой непосредственный вывод из логических посылок, не являются убеждениями. Нельзя, конечно, сказать: мы убеждены в том, что диаметр делит окружность пополам. Эта истина — логический вывод, доказываемый определенной теоремой. Не следует, однако, повторять заблуждения рационалистов XVII в., считавших такого рода положения истинами высшего ранга. Математики предпочитают называть доказанные положения правильными, логическими выводами.
Существует великое множество научных истин, прямо или опосредствованно относящихся к фиксируемым фактам, которые получены не путем дедукции, а на основе наблюдений, опыта, экспериментов, обобщения данных практики и т. д. Необходимо, следовательно, освободиться от предубеждений относительно термина «убеждение». Убеждения не являются предубеждениями, несмотря на то что последние представляют собой вполне определенную разновидность несостоятельных убеждений. Значение убеждений в науке (в том числе и математике) трудно переоценить.
Лобачевский был, например, убежден в том, что созданная им неевклидова геометрия является не просто формальной математической конструкцией, а теоретическим предвосхищением еще неизвестных физических фактов. Это убеждение получило блестящее подтверждение благодаря последующим открытиям в физике.
Энгельс называет гипотезу основной формой развития естествознания. Между тем гипотеза, впрочем, как и всякое предположение, есть систематически построенное убеждение, основанное, разумеется, на фактах. Это — научное убеждение, которое может как подтвердиться, так и не получить подтверждения.
Понятие научного убеждения несравненно шире понятия гипотезы, так как оно относится ко всем положениям науки, которые не являются дедуктивными выводами, непосредственными результатами измерений, наблюдаемыми фактами, констатациями в широком смысле этого слова. Именно поэтому общие научные положения, постоянно подтверждаемые фактами, могут быть ограни-
32
или даже поколеблены в тех формулировках, в которых они зафиксированы. Эти положения представляют собой в отличие от других научных истин истины-убеждения. Таковы все обоснованные экстраполяции, которые необходимы и неизбежны в любой научно-теоретической формулировке общих истин, поскольку наука не располагает данными для их ограничения и не дает каких-либо гарантий незыблемости, неизменной истинности теоретических положений, пределы значимости которых не определены научно зафиксированными условиями.
История познания показала, что классическая механика, считавшаяся, как и математика, системой абсолютных истин в последней инстанции, заключает в себе убеждения, истинность которых ограничена определенными пределами, установленными релятивистской физикой. Таким образом, истины, которые противопоставлялись убеждениям как якобы совершенно независимые от условий пространства и времени, оказались истинами-убеждениями. Они, следовательно, остались истинами, но вопреки иллюзиям основоположников классической механики относительными истинами, что, однако, не ставит под вопрос их объективности22. Истина есть процесс и именно процесс развития познания. Это не лишает смысла понятие неизменной истины, но жестко ограничивает его теми истинами-констатациями, границы которых могут быть четко зафиксированы в пространстве и времени. Все другие истины являются изменяющимися, развивающимися истинами, хотя на том или ином этапе развития научного познания они могут выступать как по-видимости законченные, окончательные, независимые от последующего развития познания. Иными словами, развитие истины не есть перманентный процесс; оно характеризуется моментами прерывности и непрерывности, временными интервалами и т. д.
Таким образом, определенные трансформации претерпевают не только убеждения, но и истины, в том числе и те истины, которые устанавливаются посредством аксиоматического метода или опытным путем. Разграничивая убеждения-истины и убеждения-заблуждения, можно сказать, что отношение между истинами и истинами-убеждениями полностью соответствует диалектической формуле единства тождества и различия.
В. И. Ленин разъясняет, что естествознание, так же как и материалистическая философия, исходит из убеждения в существовании независимых от познающего субъекта предметов познания. «Естествознание не позволяет сомневаться в том, что его утверждение существования Земли до человечества есть истина» 23. Это убеждение естествоиспытателей — научное убеждение — имеет своим основанием многообразную практическую деятельность людей от повседневного опыта и до производственной, научно-исследовательской и, конечно, социально-политической практики.
Идеалисты пытаются дискредитировать понятие объективного, внешнего мира ссылками на то, что такое понятие объекта познания исключает его из сферы познания. Они также ссылаются на
33
тот факт, что убеждение в существовании внешнего мира возникает прежде всего в «некритическом», далеком от научного исследования обыденном сознании. Но обыденное сознание формируется повседневной практикой и постоянно сохраняет с ней интимную связь. Оно, обыденное сознание, ежечасно «сталкивается» с внешними вещами, предметами, так сказать погружено в них. Эта его ограниченность не лишена определенной гносеологической ценности. И Ленин подчеркивает: «Убеждение ,,наивных реалистов" (т. е. всего человечества) в том, что наши ощущения суть образы объективно реального внешнего мира, есть неизменно растущее и крепнущее убеждение массы естествоиспытателей»24. И здесь В. И. Ленин применяет понятие убеждения в качестве коррелята истины.
Естественно возникает вопрос: если убеждения — необходимый элемент научного знания, то почему они специфическим образом характеризуют мировоззрение, которое отнюдь не обязательно является научным? Суть дела заключается прежде всего в том, что убеждения не являются специфической характеристикой специальных наук, содержание которых в значительной части образуют наблюдения, логические выводы, заключения, основанные на экспериментах, эмпирических описаниях и предположениях. И во-вторых, убеждения, которые содержатся в науках, большей частью относятся к определенному, четко ограниченному кругу фактов. Так, некоторые передовые ученые XIX в. были убеждены в возможности создания летательных аппаратов тяжелее воздуха. Это убеждение подтвердилось практикой самолетостроения. Такие убеждения, как бы ни были они важны, не носят мировоззренческого характера, несмотря на то что аргументы, которые выдвигаются в их защиту (или же против них), могут быть почерпнуты из определенного мировоззрения. Следует поэтому разграничивать мировоззренческие и специально научные убеждения, например физические, биологические, математические и т. д. Магеллан был убежден в существовании пролива, соединяющего Атлантический и Тихий океан. Это — специально научное убеждение, основанием которого служат отдельные, частные факты.
Убеждения, которые можно назвать мировоззренческими, характеризуются: 1) как представления относительно общей сущности природных и социальных явлений; 2) как воззрения, выражающие заинтересованное отношение людей к определенным явлениям; 3) как обобщения, которые выходят за пределы специальных областей научного исследования.
Таким образом, сущностное понимание явлений, с одной стороны, отношение, оценка сущности явлений с точки зрения интересов людей — с другой,— вот что специфическим образом характеризует мировоззренческое убеждение. «Под мировоззрением,— пишет П. Н. Федосеев,— мы понимаем систему обобщенных представлений о мире в целом, о совершающихся в нем природных и социальных процессах, об отношении человека к окружающей действительности. Специфика мировоззрения — в целостном, осмыс-
34
<< Пред. стр. 1 (из 11) След. >>
Список литературы по разделу