<< Пред. стр. 1 (из 4) След. >>
Список литературы по разделу
Министерство общего и профессионального образования РФ
Московский педагогический университет
А.В. РЕПНИКОВ
КОНСЕРВАТИВНАЯ КОНЦЕПЦИЯ
РОССИЙСКОЙ
ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
МОСКВА 1999
Репников А.В. Консервативная концепция российской государственности.
Монография. М.: МПУ "СигналЪ", 1999. 172 С.
В монографии рассматривается отражение проблем государственного строительства в концепциях идеологов русского консерватизма конца XIX - начала XX вв. Основное внимание уделено взглядам Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, К.П. Победоносцева и Л.А. Тихомирова. Представлен анализ историографии проблемы и источниковой базы исследования. Рассмотрены теоретические разработки консерваторов, направленные на укрепление самодержавно - государственной системы России. Показано отношение идеологов консерватизма к либеральной и социалистической моделям государственного устройства.
Автор выражает глубокую благодарность сотрудникам Государственного архива Российской Федерации; Российского государственного архива литературы и искусства; Государственной публичной исторической библиотеки России; Государственной общественно-политической библиотеки.
________________Охраняется законом Российской Федерации об авторском праве. Использование и воспроизведение всей книги или ее части в какой-либо форме, электронными, механическими или иными способами, известными в настоящее время или изобретенными в будущем, включая фотокопирование, перезапись или размещение в любом информационном хранилище ЗАПРЕЩАЕТСЯ без предварительного разрешения автора!
(c) Репников А.В.
(c) Московский педагогический университет, 1999.
(c) Издательство МПУ "СигналЪ".
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ....................................................................................4
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ
И ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИЙ ОБЗОР ПРОБЛЕМЫ
1. Историография проблемы....................................................8
2. Характеристика источников................................................31
ГЛАВА ВТОРАЯ. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
КОНСЕРВАТОРОВ О ГОСУДАРСТВЕ И ВЛАСТИ
1. Консервативная оценка принципа государственности...............42
2. Содержание монархического принципа и
отличительные черты самодержавной монархии..........................63
3. Иерархический принцип в концепции консерваторов.................79
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. КОНСЕРВАТИВНАЯ ОЦЕНКА ЛИБЕРАЛЬНОЙ
И СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ ПОСТРОЕНИЯ ОБЩЕСТВА
1. Либеральная модель государственного устройства и
консервативный идеал..........................................................97
2. Отношение консерваторов к социалистической модели
государственного устройства................................................111
ЗАКЛЮЧЕНИЕ............................................................................141
ПРИМЕЧАНИЯ............................................................................146
ВВЕДЕНИЕ
Обращение к проблеме государственной власти в концептуальных построениях русских консерваторов во многом определяется большой значимостью проблемы "традиция и модернизация". Одной из реалий наших дней становится необходимость адаптации старых государственных традиций к новым требованиям времени. Вопрос сохранения вневременных традиций обострен в сегодняшней России поляризацией мнений, когда понятия "традиция" и "модернизация" воспринимаются рядом политических партий как антагонистические. При этом с понятием модернизации связывается исключительно заимствование зарубежного опыта, а под традицией понимается выработка собственного пути общественного развития.
В свете этого проблема "традиция и модернизация" в контексте отечественной истории неразрывно связывается с проблемой "Россия - Запад". Должна ли Россия следовать своим самобытным путем или же существует только один общечеловеческий путь развития, универсальный для всех стран? В какой мере в период модернизационных изменений должны учитываться государственные традиции? Обращение к русской консервативной мысли конца XIX - начала ХХ вв. может помочь в поисках приемлемого соотнесения традиционных и модернизационных начал.
Обращение к консервативной идеологии приобретает особо актуальное значение, обусловленное следующими факторами:
1. Повышенным интересом в научных и политических кругах к изучению феномена российского консерватизма и, в частности, к идеям наиболее выдающихся отечественных консерваторов;
2. Возникновением в современной России условий для плюралистической оценки традиционализма. В советский период, если взгляды консерваторов и подвергались анализу, то он носил критический характер и отражал дух времени;
3. Отсутствием совокупного анализа взглядов Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, К.П. Победоносцева и Л.А. Тихомирова;
4. Общественно-политической значимостью затрагиваемых в данной работе проблем для изучения и обобщения наследия русской консервативной мысли.
Предметом данного исследования является идеология отечественного консерватизма на рубеже XIX - ХХ вв. При этом для изучения была выделена проблема государственной власти в идеологических построениях Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, К.П. Победоносцева, Л.А. Тихомирова. Выбор именно этих персоналий обусловлен наличием в их концепциях философско-политической преемственности, что позволило объединить данных мыслителей в группу консерваторов - государственников, которые противостояли как "славянофильской", так и "западнической" оппозиции самодержавию, развивая собственные оригинальные взгляды.
Особое значение приобретает выявление общего и отличного в теоретических построениях "славянофилов" и "консерваторов - государственников". Представители последней группы, имея аналогичные со своими предшественниками взгляды на наличие самобытного пути развития России, более остро ставили вопрос о необходимости жесткой государственной власти для противодействия политической, экономической и духовной экспансии Запада. Подобный культ государственности всегда отвергался славянофилами, выступавшими в большей мере как либеральные монархисты, чем как монархисты - охранители.
Славянофилы также не могли принять декларируемый государственниками принцип иерархичности и оправдание государственного насилия. В то время как славянофильские концепции нашли отражение в демократизации общества при Александре II, идеи консерваторов в значительной степени ассоциируются с контрреформами Александра III.
Хронологические рамки исследования охватывают период 1870-х гг. XIX в. - начало 1920-х гг. ХХ в. Выбор подобных хронологических рамок обусловлен выходом в 1871 г. отдельного издания книги Н.Я. Данилевского "Россия и Европа", положения которой были отличны от традиционного славянофильства и повлекли за собой дальнейшую разработку проблем российской государственности в новом ключе. В 1875 г. вышла в свет работа К.Н. Леонтьева "Византизм и славянство", содержащая систематизацию его философского миросозерцания. Несмотря на то, что труд Данилевского в то время еще не был известен Леонтьеву, обе книги имели много общего в оценках природы общественных изменений. Россия после 1861 г. была уже иной страной, что требовало от мыслителей понимания стремительно меняющейся общественно - политической ситуации. Единство консерваторов, аналогичность их мировоззренческих позиций - все это нашло отражение в книгах и статьях Победоносцева и Тихомирова. В целях решения задач, поставленных в данном исследовании, хронологические рамки данной работы были расширены, поскольку две фундаментальные работы Л.А. Тихомирова "Религиозно - философские основы истории" и "В последние дни" были созданы уже после 1917 г.
В соответствии с целью данного исследования автором решались следующие задачи:
1. Проведение историографического и источниковедческого обзора проблемы;
2. Выявление понимания консерваторами принципа государственности;
3. Классификация консервативных предпочтений самодержавной монархии, сходство и различие по данному вопросу со славянофилами;
4. Реконструкция отстаиваемых консерваторами принципов иерархии и жесткой государственной структуры. Наличие сходства и различия по данной проблеме в работах государственников;
5. Выявление консервативной оценки либеральной и социалистической моделей в применении к государственному устройству России.
Признание взаимной интеллектуальной толерантности различных точек зрения позволило применить сравнительный анализ как при компоновке и изучении историографии (отечественной и зарубежной), так и при анализе основных работ консервативных мыслителей. При этом необходимо подчеркнуть, что анализ отечественной консервативной мысли в данной работе проводится не в философско-политологическом, а в историческом аспекте, в контексте той исторической реальности, в которой жили и работали отечественные мыслители. При этом, разумеется, нельзя было не затронуть и религиозно - философские парадигмы консервативного мировоззрения, поскольку они не могут быть отброшены при изучении столь сложного явления, каким являлся русский консерватизм на стыке XIX и ХХ вв.
В каждой из глав работы изучение поставленных проблем было проведено в хронологическом порядке, что позволило проследить, как под влиянием модернизационных изменений развивалась отечественная консервативная мысль в лице Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, К.П. Победоносцева и Л.А. Тихомирова.
Научная новизна работы состоит, прежде всего, в том, что проблемы государственной власти в концепции отечественных идеологов консерватизма впервые выделены в комплекс, подлежащий целостному изучению. По отдельности каждый из рассматриваемых вопросов в той или иной степени изучался как отечественными, так и зарубежными исследователями, но комплексное изучение данной проблемы предпринято впервые. Более того, автор предпринял попытку синтеза концепций четырех идеологов консерватизма, объединенных им по принципу отношения к вопросам сохранения российской государственности, монархии и духовной традиции в период происходившей модернизации.
В работе опровергается тезис об исключительно "реакционно-охранительном" характере отечественного консерватизма, показывается оригинальность консервативного творчества, актуальность этих разработок, их востребованность и общемировая значимость. Последнее, в частности, показано на примере влияния теории культурно - исторических типов Данилевского на мировую философскую и научную мысль.
В то же время выявлены и противоречия в консервативных построениях, предпринята попытка, отказавшись от однозначно негативной оценки традиционализма, избежать противоположной крайности абсолютизации исследуемых концепций, что уже можно заметить в недавних историографических исследованиях.
Несмотря на многочисленные публикации последних лет, отечественный консерватизм остается "неизвестной землей" для широкого круга исследователей, а "упрощение" серьезного интеллектуального наследия, проводимое рядом авторов (Р. Мак-Мастер, А.Л. Янов и др.) способно привести к искажению подлинных мировоззренческих постулатов консервативных мыслителей. С целью выявления наиболее достоверных источников информации автор в первую очередь обратился к работам Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, К.П. Победоносцева и Л.А. Тихомирова. В данном исследовании были введены в научный оборот некоторые новые архивные материалы и работы ряда основоположников государственного консерватизма, содержание которых до настоящего времени не подвергалось подробному анализу в научной литературе, по причинам идеологического характера. Это, прежде всего, касается критических замечаний консерваторов в адрес либеральной и социалистической моделей государственного устройства, которые оценивались в советской и зарубежной историографии через идеологическую призму.
ГЛАВА I. ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ И ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИЙ ОБЗОР ПРОБЛЕМЫ
1. Историография проблемы
Историографию, посвященную консерваторам-государственникам, можно условно разделить на пять этапов:
1-й этап - с 1870-х гг. XIX в. по 1917 г..
2-й этап - с 1917 г. до середины 1930-х гг.
3-й этап - с середины 1930-х гг. до конца 1960-х гг.
4-й этап - с конца 1960-х до конца 1980-х гг.
5-й этап - с конца 1980-х до конца 1990-х гг.
На первом этапе выход работ Данилевского, Леонтьева, Победоносцева и Тихомирова сопровождался многочисленными откликами на них в среде отечественной интеллигенции. При этом нужно отметить, что о консерваторах и их концепциях писали не профессиональные историки, а философы (Вл.С. Соловьев, В.В. Розанов, Н.А. Бердяев, С.Н. Трубецкой, С.Л. Франк, С.Н. Булгаков), публицисты (Н.Н. Страхов, Ю.Н. Говоруха - Отрок, Е. Поселянин, И.И. Колышко, Б.В. Никольский, А.В. Амфитеатров, Е.В. Аничков), литераторы (Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, А.Г. Закржевский, Ф.Ф. Куклярский, Б.А .Грифцов, А. Белый, Д.С. Мережковский) и богословы (И.И. Фудель, К.М. Агеев, А.П. Храповицкий, И.И. Восторгов).
Несмотря на обилие публикаций, посвященных как персонально консервативным мыслителям, так и их книгам, сложно выделить из них работы научного характера. Современники, часто полемизировавшие с идеологами традиционализма, не стремились к беспристрастному анализу. Роль личных симпатий и антипатий в критических обзорах современников была выявлена в историографическом анализе А.П. Козырева "Константин Леонтьев в "зеркалах" наследников". Выводы этой работы относятся в равной мере не только к Леонтьеву. То же самое можно сказать об оценке Данилевского, Победоносцева и Тихомирова. В критических статьях "классиков русского религиозного ренессанса". Козырев отметил наличие "склонности к самолюбованию, примысливанию себя к рассматриваемому предмету или, скорее, предмета к себе" 1. Это "примысливание" своего индивидуального мировосприятия при изложении и критике взглядов консервативных мыслителей в определенной мере свойственно перечисленным выше философам, публицистам, литераторам и богословам. Особенно четко полемичность оценок выразилась в критических статьях либеральных авторов. Наиболее характерными в данном контексте являются критические публикации Вл.С. Соловьева, который, последовательно отстаивая либеральные ценности, подверг рассмотрению теории Данилевского, Леонтьева, Победоносцева и Тихомирова. Именно Соловьев начал либеральную "атаку" на консерваторов - государственников, постепенно втягивая в полемику все новых и новых участников, включая К.Н. Бестужева-Рюмина, К.Н. Леонтьева, П.Н. Милюкова, Н.К. Михайловского и других. До Соловьева построения Данилевского, послужившие, в определенной мере, основой идеологических построений консерваторов - государственников, воспринимались зачастую как что-то незначительное, не требующее серьезных откликов.
Соловьев полемизировал с Данилевским еще при его жизни. Полемика касалась религиозных вопросов и затрагивала взаимоотношения между православием и католичеством. Соловьев считал, что "православие и католичество не исключают, а восполняют друг друга". Он писал: "...Данилевский может справедливо указать на то, что я заступаюсь за католичество, защищаю его от различных обвинений" 2.
Основная полемика вокруг "России и Европы" развернулась на страницах "Вестника Европы" и "Русского вестника" уже после смерти ее автора, между Вл.С. Соловьевым и Н.Н. Страховым. Эта полемика выходила за рамки только конкретной работы Данилевского, поднимая "вечные" вопросы о соотношении общечеловеческих и национально - русских принципов.
Н.Н. Страхов считал, что книгу Данилевского "можно назвать целым катехизисом или кодексом славянофильства" 3. Именно эта страховская оценка "России и Европы" наиболее часто приводится в работах отечественных и зарубежных исследователей. По мнению Страхова, книга Данилевского завершает славянофильское учение, являясь кульминационной точкой развития славянофильской идеи. С другой стороны, Страхов всячески подчеркивал оригинальность работы Данилевского, который "нигде не опирается на славянофильские учения как на что-нибудь уже добытое..." 4. Особо подчеркивалось стремление Данилевского дать "более научную" основу национального мировоззрения, чем это было у славянофилов. Здесь на первый план выступала теория культурно - исторических типов, которую Страхов считал исходным пунктом всей книги, хотя относительно рассмотрения Восточного и других вопросов эта теория занимала в работе небольшое место (три главы из семнадцати). Теория культурно - исторических типов представляет наиболее оригинальную и значимую сторону учения Данилевского, не случайно Страхов с одобрением отмечал, что Данилевский "развивает свои собственные мысли и основывает их на своих собственных началах" 5. Отличие Данилевского от славянофилов, по мнению Страхова, именно в оригинальности обоснования особого, самобытного пути развития России путем обращения к "строго научной" теории культурно - исторических типов. Такое решение "полагающее предел иным несбыточным мечтаниям и сводящее нас на твердую почву действительности" - ставилось Страховым выше славянофильских обоснований самобытности России, как более реалистическое и научно обоснованное 6.
Точка зрения Вл. Соловьева была выражена в статьях "Россия и Европа" (1888 г.) и "Немецкий подлинник и русский список" (1890 г.). В статье "Россия и Европа" он подверг книгу Данилевского критике с точки зрения христианского универсализма. По мнению Соловьева, теория культурно - исторических типов ведет к проповеди национальной исключительности, а само деление человечества на культурные типы поверхностно.
Если, по мнению Данилевского, сельская община и крестьянский надел это экономическая основа грядущего славянофильского культурно - исторического типа, то для Соловьева "это не есть задаток особо русского будущего, а лишь остаток далекого общечеловеческого прошлого" 7 .
Если для Данилевского русская наука и искусство одна из основ самобытного развития, то, по мнению Соловьева, "русские способны участвовать в общеевропейской научной деятельности приблизительно в такой же мере, как шведы или голландцы", а сама наука в России "уже достигла наивысшей ступени своего развития и вступает в эпоху упадка" 8. Весьма невысокого мнения Соловьев был и о перспективах развития русской философии и культуры.
В целом же Соловьев считал, что нельзя обнаружить "никаких положительных задатков или хотя бы сколько-нибудь определенных вероятностей ...для великого и независимого будущего России в области мысли и знания" 9. Выход для России только в самом тесном внешнем и внутреннем общении с Европой. В противном случае, "утверждаясь в своем национальном эгоизме", Россия не сможет создать ничего великого или хотя бы просто значительного.
Верно выявив некоторые противоречия в теории культурно - исторических типов, Соловьев в то же время огульно отверг научную ценность теории Данилевского. Более того, предпочтение культурно - исторического типа всему человечеству (т. е., условно говоря, национального - общечеловеческому) способствует "всякому дальнейшему понижению нравственных требований" 10. Соловьев так же критически отнесся к "естественной системе" истории Данилевского. Для Соловьева эта система - "произвольное измышление" и совершенно ненаучный "дефективный" опыт.
В статье "Немецкий подлинник и русский список" Соловьев обвинял Данилевского в плагиате теории культурно - исторических типов у Г. Рюккерта (1823-1875), немецкого философа и историка, профессора университета в Бреслау. При этом, по мнению Соловьева, к "заимствованной" теории были добавлены "собственные псевдопатриотические взгляды" Данилевского 11. Эта точка зрения долго бытовала в историографии, и только в начале 50-х гг. ХХ в. американский исследователь Р. Мак-Мастер, проанализировав статью Соловьева, доказал, что тот, переводя тексты Г. Рюккерта на русский язык, произвел определенное "редактирование", изменяя их в нужном для себя направлении.
Постепенно полемика приобретала все более резкий тон, хотя в письме к Страхову от 6 декабря 1887 г. Соловьев и обещал, что "...ничего оскорбительного для памяти Н.Я. Данилевского в моем разборе не будет", и собирался "исключить или смягчить все резкое относительно самих идей и воззрений, излагаемых в "России и Европе" 12. Статья "Немецкий подлинник и русский список" вовсе не отличалась научной взвешенностью и утверждения о "списке" теории Данилевского с "немецкого подлинника" были явным полемическим преувеличением Соловьева. Сходство идеи Г. Рюккерта и теории культурно - исторических типов Данилевского открыто подтвердил и Страхов, но он при этом объяснил этот феномен тем, что сами исторические факты подталкивают разных мыслителей к аналогичным выводам.
На дискуссию обратил внимание и К.П. Победоносцев, крайне враждебно настроенный по отношению к Вл. Соловьеву 1 декабря 1890 г. он писал Е.М.Феоктистову: "Что это еще Вл.Соловьев блядословит в новой книжке "Вестника Европы" ? Когда будет возможно, пришлите мне взглянуть" 13. Исследователи полагают, что грубость Победоносцева вызвала именно статья "Немецкий подлинник и русский список".
В последнем крупном произведении "Три разговора", написанном в 1899 -1900 гг., Вл.С. Соловьев, обращаясь к взаимоотношению России и Европы, вновь затронул теорию культурно - исторических типов Н.Я.Данилевского. На этот раз мысли Соловьева были высказаны устами одного из участников "трех разговоров" - политика. По его мнению, вариация славянофильства, идущая от Данилевского и направленная "против Европы и нашего европеизма", тяготеет к проповеди вовсе не православия, а "какого-то китаизма, буддизма, тибетизма и всякой индийско-монгольской азиатчины"14, минуя "греко-славянскую, православную середину". На самом же деле "мы бесповоротные европейцы, только с азиатским осадком на дне души" 15. В заключение политик, выражающий точку зрения Соловьева, предложил рассматривать само слово "русские" как прилагательное к существительному "европеец". Таким образом, в последние годы жизни Соловьев вновь обратился к критике Данилевского и в речи выдуманного им персонажа - политика, проникнутой убежденным европеизмом, произнес свое последнее слово в адрес теории культурно - исторических типов.
Вл.С.Соловьев занимал видное место среди либеральных интеллектуалов и, в отличие от таких религиозных мыслителей, как В.В. Розанов, Н.А. Бердяев и С.Л. Франк, не изменил своего критического отношения к русскому консерватизму. Этому не помешали даже дружеские отношения с К.Н. Леонтьевым, который долгое время находился под обаянием личности Соловьева, хотя и исповедовал противоположные взгляды. Так, Леонтьев в своей работе "Владимир Соловьев против Данилевского" однозначно занял сторону последнего. Несмотря на то, что Соловьев критиковал брошюру Леонтьева "Наши новые христиане. Ф.М. Достоевский и гр. Лев Толстой", защищая Достоевского "от обвинения в "новом" христианстве", Леонтьев принял эту критику с уважением. Но дружественным отношениям двух мыслителей пришел конец.
Причиной разрыва стало чтение Соловьевым в Психологическом обществе 19 октября 1891 г. своего реферата "Об упадке средневекового миросозерцания". Леонтьев, прощавший Соловьеву критику славянофильства, теории культурно - исторических типов, национализма и, даже критику собственных работ, не смог простить высказывание о том, что история представляет собой богочеловеческий процесс, имеющий своей целью обожествление человечества и природы в духе Христовом. Он не мог допустить, что этот дух может действовать через атеистов. 23 октября 1891 г. К.Н. Леонтьев писал А.А. Александрову: "Изгнать, изгнать Соловьева из пределов Империи нужно..." 16. В то же время нельзя не учитывать, что реферат находился в тесной связи с другими работами Соловьева, и Леонтьев просто не хотел видеть этого в течение долгого времени, оправдывая в письмах друзьям соловьевские "заблуждения" оригинальным складом ума и молодостью.
Более подробное рассмотрение взаимоотношения Вл.Соловьева и К.Н. Леонтьева получили в специальной статье И.И. Фуделя, хорошо знавшего этих мыслителей. Он так же упоминал о попытках Соловьева написать статью, посвященную Леонтьеву. Статья была помещена в Энциклопедическом словаре Брокгауза-Ефрона, после смерти Леонтьева 17. Разбирая взаимоотношения двух мыслителей, И.И. Фудель отмечал, что оба они пришли к одному и тому же выводу, что "всемирная история уже кончилась", оба были самостоятельны, независимы и внепартийны в своих взглядах, и оба обладали даром художественного прозрения 18.
Что касается Победоносцева, то в его оценке Соловьев был более однозначен, обратив к нему злые слова эпиграммы:
В разных поприщах прославился ты много:
Как евнух ты невинностью сиял,
Как пиетист позорил имя Бога...19
Сам Победоносцев, используя данную ему власть, всячески препятствовал изданию работ мыслителя и крайне грубо отзывался о нем. Так, в 1882 г. он писал П.П. Вяземскому о своем возмущении "Русью", поместившей статью "полоумного Влад. Соловьева "О церкви и расколе" 20. 18 января 1892 г. Соловьев был вынужден обратиться к Победоносцеву с письмом, защищая от запрещения свой реферат "Об упадке средневекового миросозерцания".
Полемизировал Соловьев и с Тихомировым. Последний попытался перенести проблему свободы личности в религиозную область из политической области. Соловьев же связал проблему свободы и реальную религиозную политику государства, защищая религиозные традиции всех народов России. По его мнению, все рассуждения о свободе совести можно свести "к следующему умозаключению: общечеловеческий принцип справедливости есть вместе с тем необходимое требование христианства", иными словами христианские и общечеловеческие принципы взаимосвязаны и нерасторжимы 21. Постепенно полемика угасла, оставив каждого при своем мнении.
В лице Соловьева, полемизировавшего с идейными концепциями всех четырех консерваторов - государственников, проявилось яркое противостояние "западничества" и "почвенничества". При этом данное противостояние, хотя и походило внешне на полемику "западников" и "славянофилов", в корне отличалось от нее, поскольку происходило на новом витке исторического развития, в период активных модернизационных изменений.
Взаимоотношения и взаимооценки славянофилов и государственников получат более подробный сравнительный анализ в самом исследовании, пока же отметим, что Данилевский, Леонтьев, Победоносцев и Тихомиров резко выделялись из рамок традиционного "славянофильства". Видный исследователь славянофильства Н.И. Цимбаев в своей докторской диссертации отмечал, что историко-философские и социально-политические взгляды Данилевского "не совпадают с воззрениями поздних славянофилов. Истоки взглядов Данилевского не могут быть прослежены и в раннем славянофильстве" 22.
Значительный интерес представляет оценка Леонтьева его современниками-традиционалистами, с которыми он, казалось, должен был быть близок во взглядах. Леонтьевский культ государственности в сочетании с органической теорией был отторгнут славянофилами. И.С. Аксаков нашел в этих идеях "сладострастный культ палки", а Н.А. Бердяев и С.Н. Булгаков, обвинив впоследствии Леонтьева в проповеди деспотизма, окончательно отказали ему в преемственности славянофильской традиции. "Западники отталкивают его с отвращением, славянофилы страшатся принять его в свои ряды...", - писал В.В. Розанов 23.
Немногие сторонники Леонтьева, среди которых был и Л.А. Тихомиров, пытались как-то примирить леонтьевскую доктрину сильной государственной власти и положения "чистого" славянофильства. В статье "Русские идеалы и К.Н. Леонтьев", возражая критикам из консервативного лагеря, Тихомиров стремился доказать, что "еще старые славянофилы почувствовали необходимость осветить положение России при помощи идеи органического развития" 24, а Леонтьев, взявший на вооружение эту идею, вовсе не был реакционером, как доказывал это славянофил А.А. Киреев.
К числу устойчивых традиций, которые сложились в литературе, посвященной отечественным консерваторам, относится ссылка на критические отзывы современников. Многие фразы (например, слова И.С. Аксакова о "культе палки") стали уже хрестоматийными. Безусловно, для нас представляет большой интерес то, как оценивали современники деятельность и позицию того или иного мыслителя, но при этом необходимо помнить о наличии в этих оценках субъективности, поскольку при желании можно легко отыскать не только критические, но и положительные отзывы, что и происходило в течение долгого времени, когда исследователи просто отыскивали нужные цитаты современников. Можно было найти цитату как "клеймящую", так и "превозносящую". В подобной "войне цитат" работы самих консерваторов оттеснялись на задний план, а полемические суждения современников приобретали силу окончательного вердикта.
Мнения современников также не были чем-то застывшим. Происходящие события заставляли их по-другому посмотреть на воззрения своих политических оппонентов. Это, в частности, касается оценки Леонтьева представителями отечественной религиозно - философской мысли начала ХХ века, которые подвергли резкой критике леонтьевское понимание христианства. Н.А. Бердяев писал: "Леонтьева я решаюсь назвать сатанистом" 25. Для него это "страшный писатель", ищущий в христианстве черты "мрачного сатанизма", родственные его "больному" духу. Для С.Л. Франка корень мировоззрения Леонтьева - "эстетическое изуверство". С.Н. Булгаков вообще требовал отлучить Леонтьева от русского культурного типа и поставить его вне традиции православного миросозерцания. При этом особый акцент делался на интеллектуальном одиночестве мыслителя. Для него Леонтьев был человек, выходящий за рамки русского миросозерцания, человек другой эпохи 26.
Ярко выраженный нонконформизм леонтьевских взглядов возбудил критику со стороны совершенно различных по убеждениям людей: Вл. Соловьева, П.Н. Милюкова, Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, И.С. Аксакова, Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, С.Н. Булгакова, Д.С. Мережковского. При этом критиков волновало не столько отсутствие в леонтьевской философии истории моральных принципов как таковых, сколько то, что у Леонтьева была иная мораль, отличная от той, что всегда проповедовалась в широких кругах российской интеллигенции. Эта мораль объединяла либералов, славянофилов, народников, умеренных традиционалистов и представляла собой общечеловеческие принципы, которым Леонтьев рискнул противопоставить мораль ярких и духовно сильных индивидуальностей. Героическую мораль, подкрепленную богословием, он противопоставил морали "демократической середины" (выражение Н.А. Бердяева).
Под влиянием революционных событий начала ХХ века российская интеллигенция постепенно приходила к осознанию того, что созданные ею модели развития России могут оказаться разрушены жестокой реальностью и нужно не столько стремиться подогнать мир под идеальные концепции, сколько менять свои взгляды, сообразуясь с реалиями времени. С.Н. Булгаков писал в "Вехах" о том, что "невозможны уже как наивная, несколько прекраснодушная славянофильская вера, так и розовые утопии старого западничества" 27. Революционные события, трагедия гражданской войны и вынужденная эмиграция повлияли на оценки религиозными философами своих противников - консерваторов. Это, в частности, проявилось в новых работах Н.А. Бердяева и С.Л. Франка, о чем будет сказано ниже.
Несмотря на острый полемический характер дореволюционных стаей, посвященных отечественным консерваторам, в них очень четко выявлен элемент личного отношения к анализируемым концепциям. Авторы не стремились к беспристрастности и в этом определенная ценность их работ, которые позволяют четко проследить реакцию интеллектуальных представителей различных мировоззренческих групп на идеи государственников. В то же время нельзя не замечать и спорные моменты в этих работах.
Мировоззрение консерваторов оценивалось с различных общественно-политических и религиозно - философских позиций. Их отношение к проблеме государства и власти не подвергалось специальному исследованию. Очень большое внимание уделялось данным биографического характера, при этом допускались многочисленные повторы в изложении наиболее значимых жизненных событий, в то время как отдельные эпизоды их жизни оставались неосвещенными. И самое главное: Данилевский, Леонтьев, Победоносцев и Тихомиров рассматривались по отдельности, что не позволяло дать целостной картины взаимовлияния и взаимопроникновения их идей и взглядов. Весьма слабо прослеживаются попытки сопоставления проектируемой консерваторами идеальной модели государственности и реальной жизни того времени.
Определенный субъективизм в оценках присутствует и в мемуарах людей, хорошо знавших "политическую кухню" России. Великий князь Александр Михайлович, С.Ю. Витте, Е.М. Феоктистов, Н.А. Епанчин, обращаясь в своих воспоминаниях к государственной деятельности К.П. Победоносцева, зачастую оценивали ее с учетом личных пристрастий, и в целом весьма критически, хотя и были, подобно ему, монархистами 28.
Наряду с многочисленными публикациями мемуарного и полемического характера появляются статьи, содержавшие исторический анализ консервативной идеологии. Так, в 1907 г. в "Историческом вестнике" вышла работа историка Б.Б. Глинского "К.П. Победоносцев (Материалы к биографии)" 29. Автор объединил и проанализировал подборку различных воспоминаний о Победоносцеве. В работе получили отражение взгляды Победоносцева на самодержавие и общество, его государственная деятельность и те мировоззренческие принципы, на которых эта деятельность базировалась. Автор работы пришел к заключению, что попытки нейтрализации Победоносцевым западнической (либеральной) и славянофильской (традиционалистской) оппозиции самодержавию не привели к желаемым результатам. Стремление к консервативной стабильности, без "великих потрясений" оказалось несовместимым с происходящими в России модернизационными изменениями, когда общественное мнение все больше склонялось к поиску радикальных путей решения социально-политических проблем.
В 1911 г. вышел литературный сборник "Памяти К.Н. Леонтьева" 30. Имя этого мыслителя все еще оценивалось крайне неоднозначно, в том числе и в консервативных кругах. Из множества статей этого сборника наибольший интерес для исследуемой темы представляет статья А.В. Королева "Культурно-исторические воззрения К.Н. Леонтьева". В ней получила рассмотрение модель идеального, с точки зрения Леонтьева, государственного устройства. Было подробно проанализировано обоснование иерархического строения государства, критическое отношение к либеральной и социалистической моделям развития общества. При этом Королев постарался исключить из анализа личные симпатии и антипатии, что особенно значимо и выгодно выделяется на фоне остальных статей сборника, носящих в основном мемуарный характер.
Для второго этапа историографии характерно закрепление в работах советских исследователей резко негативной оценки консерваторов как "мракобесов" и "ретроградов". Каждому из них была отведена определенная "роль". Вполне конкретный человек превращался в некий абстрактный символ эпохи, утрачивая свою индивидуальность. Так, Данилевский стал защитником политики великодержавного шовинизма, Леонтьев - апологетом деспотизма и крепостничества, Победоносцев - крайним реакционером, Тихомиров - ренегатом и изменником делу революции.
Неоднократные высказывания консерваторов о пользе для Российской государственности именно монархической формы правления казались политическим противникам настолько ясными, что их даже не пытались анализировать. Общепринятым в исторической науке стал взгляд на консерваторов, как на фанатичных сторонников самодержавия, сильной государственной власти и православия.
После крушения самодержавия и начала претворения в жизнь антирелигиозной политики теоретические разработки сторонников самодержавия становились "не актуальными" даже как "исторический материал". Поэтому Данилевский и Леонтьев были практически забыты. Тихомиров интересовал советских исследователей больше как "ренегат", чем как серьезный теоретик монархизма.
В то же время после революции исследователи получили возможность широко публиковать и изучать переписку такого крупного государственного деятеля как К.П. Победоносцев.
Влияние К.П. Победоносцева на взгляды и политику Александра III стало основным предметом исследований Н.Н. Фирсова (1924 г.) и Ю.В. Готье (1928 г.)31. При этом оба исследователя обширно использовали переписку Победоносцева, анализируя его путь к вершинам власти.
Постепенно на первый план в характеристике К.П. Победоносцева вышел его убежденный монархизм, антилиберальная и антиреволюционная направленность его деятельности. Все это рассматривалось как воплощение его реакционной сущности и "мракобесия". Постепенно оценка взглядов Победоносцева свелась к определенному набору исключительно негативных штампов.
Имя К.Н. Леонтьева вообще надолго исчезает из упоминания. Во вступительной статье к воспоминаниям Леонтьева исследователь Н.Л. Мещеряков поставил его труды на одну ступень с разработками идеологов фашизма. "Страх перед неуклонно надвигающейся революцией диктовал К. Леонтьеву и диктует теперь фашистам одинаковые или очень сходные мысли и настроения", - писал советский исследователь в 1935 г. 32. После этого имя Леонтьева было предано забвению. Та же участь постигла и Данилевского. Определенный парадокс истории, отмеченный впоследствии западными исследователями, заключался в том, что, предав Данилевского забвению, И.В. Сталин во второй половине 40-х годов следовал в русле его геополитических разработок.
Л.А. Тихомиров обычно упоминался в работах, посвященных истории революционного движения в России как "ренегат", а его монархическая публицистика и концепция "монархической государственности" не рассматривались на серьезном исследовательском уровне.
В этот же период в русской эмиграции происходит определенный мировоззренческий поворот в результате которого либеральные критики консерватизма корректируют свои позиции. В 1926 г. Н.А. Бердяев выпустил в Париже фундаментальную работу "К.Н. Леонтьев (Очерк из истории русской религиозной мысли)" 33. Оценка политических взглядов Леонтьева в этой работе уже иная, чем та, которой Бердяев придерживался до революционных событий. Стремление к сильной государственности, призывы к иерархии и дисциплине, если и не получили полного одобрения, то во всяком случае стали рассматриваться с пониманием и сочувствием. Аналогичным образом отнеслись к Леонтьеву и многие другие русские эмигранты-интеллектуалы. После революционных потрясений они были склонны менее нетерпимо относиться к концепциям традиционалистов.
В другой работе "Философия неравенства", вышедшей в Берлине в 1923 г. и имевшей подзаголовок "Письма к недругам по социальной философии", Бердяев повторял многие основополагающие мысли Леонтьева. Он осуждал не только большевизм и социализм, но и либерализм с демократией. Бытие для него теперь было связано с неравенством, а качество личности и дух ставились выше количества, общества и материи. Ю.П. Иваск и другие исследователи творчества Леонтьева отмечали, что в "Философии неравенства" присутствовали те леонтьевские принципы, которые категорически отвергались Бердяевым в его дореволюционных работах.
С.Л. Франк в эмиграции отметил, что Леонтьев с гениальным прозрением предсказал "предстоящую коммунистическую революцию в России", а его взгляды представляют собой "очень глубокий и поучительный тип христианского мировоззрения..." 34.
В 1937 г. в Париже вышло исследование протоиерея Г.В. Флоровского "Пути русского богословия" 35, в котором в числе других мыслителей рассматривались К.Н. Леонтьев и К.П. Победоносцев. Автор подверг сомнению их искренность в отношении религиозных принципов. В этом Флоровский сблизился с оценками советского историка М.Н. Покровского, хотя и исходил из противоположных, не марксистских посылок. Так, например, оба исследователя были убеждены, что Победоносцев только внешне казался верующим, а на самом деле был поражен "ядовитым безверием". В работе Флоровского настойчиво проводилась мысль о том, что Леонтьев и Победоносцев были нерелигиозными людьми, мечтавшими только о строгой дисциплине и трактующими религию только в рамках этой дисциплины. При этом характеристики, данные Победоносцеву, носили уничижительный характер: "враг личного творчества", "скептик", который "духовной жизни не понимал, но пугался ее просторов", "ледяной человек" и т.п. 36. Флоровский считал, что практические действия Победоносцева привели к созданию иллюзии покоя, но эта иллюзия была развеяна жизнью. Отметим, что критические отзывы о К.П. Победоносцеве Г.В. Флоровского и Н.А. Бердяева, звучавшие в эмиграции, почти дословно совпадали с мнением советских исследователей (того же М.Н. Покровского).
Для третьего этапа характерно постепенное свертывание в СССР исследований, затрагивавших проблематику русского консерватизма. Имена Данилевского и Леонтьева становятся теперь достоянием узкого круга специалистов. Победоносцев и Тихомиров получают определенные "ярлыки" и дальнейшее изучение их наследия признается нецелесообразным. В то же время на Западе в послевоенный период наблюдается всплеск интереса к российским религиозно-философским мыслителям конца XIX - начала ХХ вв.
Из работ исследователей - эмигрантов заслуживают внимание книги "История русской философии" и "Русские мыслители и Европа", написанные богословом В.В. Зеньковским. Вышедшие в конце 40-х - начале 50-х гг. 37 в Париже, они были переизданы в России только спустя 40 лет. Фундаментальный труд "История русской философии" содержит очерк, посвященный биографии и взглядам Леонтьева. Зеньковский отмечал, что культ государственности, свойственный Леонтьеву, вытекал из того, "что он был натуралистом" 38. При этом Зеньковский расценивал увлечение натурализмом как масштабное явление, свойственное также Г. Рюккерту, А.И. Герцену и Н.К. Михайловскому.
В работе "Руccкие мыслители и Европа" Зеньковский сделал ценное наблюдение относительно мировоззрения Леонтьева, считая, что тот "был, конечно, философом реакции, но... защищал реакцию как единственное средство для творческого движения" 39. В отличие от "Истории русской философии" эта книга Зеньковского включала в себя очерк, посвященный Н.Я. Данилевскому. Исследуя параллельно взгляды И.С. Аксакова и основоположника теории "культурно - исторических типов", Зеньковский выявил различия между Данилевским и славянофилами по вопросу возможности синтеза Запада и России. В то же время он отмечал, что Данилевского нельзя полностью обособлять от славянофильства, хотя многие из его идей, и используются радикальными антизападниками: "...причину этого... нужно видеть не в логике идей и не в психологии тех. кто их исповедует, а в той объективной почве, на которой зреют люди и их идеи. Не пришло еще время для великого национального синтеза..." 40.
Зарубежные исследователи также уделили внимание взглядам Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева и К.П. Победоносцева. Правда, их трактовка была в значительной степени связана с внешнеполитической ситуацией сложившегося противостояния двух систем - капиталистической и социалистической. Так, американский исследователь Ганс Кон в своей книге, посвященной русской философии и ее представителям, проводил параллель между взглядами Н.Я. Данилевского и И.В. Сталина на западный либерализм. Кон писал, что Данилевского и Сталина объединяла ненависть к "плутократическому духу Запада" и вера в особую миссию России в отношении остального мира 41. Обращаясь к работам К.Н. Леонтьева, Кон особо подчеркнул выдвинутую им идею создания социалистической монархии в противовес западному либерализму. Учитывая, что книга Г. Кона вышла в США в 1955 г., можно объяснить проводимые в ней параллели между Н.Я. Данилевским и И.В. Сталиным духом времени.
Другой американский исследователь Эдвард Таден в своей работе "Консервативный национализм в России 19 века", вышедшей в 1964 г., стремился изложить позицию русских консерваторов, не "демонизируя" их 42. В книге подробно анализируется позиция Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева и К.П. Победоносцева, встречаются упоминания и о Л.А. Тихомирове. Основной акцент делался на то, что консерваторы являлись людьми, пытавшимися спасти дорогие им идеалы в эпоху наступающей капитализации, но все их попытки потерпели крах. При благородстве помыслов каждого отдельного мыслителя их действия часто оказывались только вредными. Симпатизируя либерализму, автор отдал должное оригинальности консервативных идей, разработанных в России, и высоко оценил интеллектуальный уровень ряда консерваторов. Стремление к объективной оценке и непредубежденному подходу выгодно выделяет книгу Э. Тадена на фоне других зарубежных исследований.
В 1967 г. в США вышла фундаментальная работа Роберта Мак-Мастера "Данилевский. Русский тоталитарный мыслитель" 43. Данилевский для автора - основатель тоталитарной философии, "учитель В.И. Ленина, И.В. Сталина и Адольфа Гитлера". Работа была прямо направлена на отождествление государственно-политической модели русских консерваторов и русских большевиков. Автор неоднократно сравнивал идеи Данилевского и Маркса. По мнению Р. Мак-Мастера, русский консерватизм и русский социализм одинаково враждебны Западу. Враждебность к капитализму, стремление к экспансии, неприятие буржуазных мировоззренческих ценностей - вот основные черты русского народа. Именно с этих позиций автор оценивал идеи Н.Я. Данилевского. Более подробно книга Р. Мак-Мастера будет рассмотрена в третьей главе данной работы, в параграфе, посвященном отношению консерваторов к социализму.
Итальянский историк Эвель Гаспарини дважды (в 1957 г. в Венеции и в 1966 г. в Париже) выпустил свою работу, посвященную Леонтьеву, в которой высоко оценил его систему взглядов 44. Считая, что Леонтьев был самым крупным реакционером в России XIX века, автор, тем не менее, включил его в число семи самых выдающихся русских писателей, поставив его наравне с А.С. Пушкиным, Ф.М. Достоевским и Л.Н. Толстым. Наряду с кратким изложением леонтьевской системы мировоззрения, Гаспарини уделил внимание конкретным прогнозам мыслителя, правда, несколько преувеличив их значение. Так, например, он призывал прислушаться к словам Леонтьева всех тех политических и церковных деятелей, кто в настоящее время несет ответственность за "состояние нашего континента".
В 1968 г. вышла работа американского исследователя Роберта Бирнса "Победоносцев: его жизнь и мысли" 45. Автор обширного монографического исследования посвятил изучению личности и взглядов Победоносцева значительную часть своей творческой жизни, внимательно изучил архивные материалы, хранящиеся в СССР, и постарался воссоздать внутренний мир своего героя. Для Бирнса Победоносцев вовсе не являлся оригинальным мыслителем и политиком, а скорее был кабинетным ученым, погруженным в прошлое. Стремление "привязать" русский консерватизм исключительно к прошлому вообще было до недавнего времени характерно для большинства исследователей, в том числе и зарубежных.
Забота Победоносцева о государстве и власти противопоставляется в работе Бирнса западному мировоззрению с опорой в первую очередь на индивидуума. Автор, одобряя некоторые нравственные установки Победоносцева, в целом критически оценил его отношения к парламентаризму и демократии, один из компонентов которой составляет индивидуализм.
Заслуживает внимание подмеченная Бирнсом особенность, согласно которой Победоносцев изначально не стремился дать самодержавию чисто рациональное или юридическое обоснование. Западные исследователи верно отмечали сакрализацию государственного начала и власти в мировоззрении консерваторов. При этом они трактовали эту особенность поверхностно, поскольку она имела прямую связь с православным мировоззрением, а религия оставалась за рамками их исследований. В провозглашаемых консерваторами религиозных ограничениях видели, прежде всего, насилие над личностью. Такое же насилие виделось ими в приоритете государственных интересов над интересами индивидуума. Так, представления Победоносцева о приоритете "деспотического и самовластного правления" Бирнс выводил из его критических взглядов на человеческую природу. Не ограниченные рамками материализма западные исследователи были ограничены другими мировоззренческими стереотипами и стремились несколько упростить трактовку русского консерватизма под эти стереотипы. Тем не менее, это не снижает общей значимости западных работ, посвященных русской консервативной мысли, хотя и обязывает относиться к ним с должной критичностью. В некоторой степени именно благодаря резонансу, вызванному зарубежными работами, советские исследователи обратились к разработке консервативного наследия.
Четвертый этап характеризовался возвращением в советскую историографию имен русских консервативных мыслителей. Это обращение к однозначно "заклейменному" консерватизму представляло собой вынужденное явление и было в значительной мере связано с необходимостью как-то отреагировать на зарубежные исследования, в которых проводилось сравнение между имперской политикой царской и советской России, между консерватизмом и большевизмом. С другой стороны, обращение к теме консерватизма было обусловлено необходимостью дальнейшего развития отечественной исторической и философской науки.
Практически каждая отечественная публикация, посвященная Данилевскому, Леонтьеву и Победоносцеву, теперь не обходилась без упоминания зарубежных публикаций, причем наряду с Г. Коном и Мак-Мастером фигурировали и более ранние работы (Н. Бердяева), а также статьи дореволюционных публицистов. Затрагивая ранее запретную тему консерватизма, авторы мотивировали свой интерес к "реакционерам" необходимостью ответа "буржуазным фальсификаторам". Таким образом, западные исследования невольно "спровоцировали" возрождение интереса к забытым на родине мыслителям. Теперь уже стало возможным публиковать о них статьи и защищать диссертации.
О связи между зарубежным "вызовом" и отечественным "ответом" на западные исследования свидетельствует не только акцентирование советских исследователей на необходимости отповеди "буржуазным фальсификаторам, пишущим о преемственности политики СССР-России в ее охранении и экспансионизме". Характерно, что имя Тихомирова, о котором на Западе не было никаких публикаций, так и осталось забытым.
В 1969 г. из небытия было возвращено имя Леонтьева. В "Вопросах философии" появилось исследование А.Л. Янова "Славянофилы и Константин Леонтьев", являющееся фрагментом его кандидатской диссертации. Статья начиналась со слов: "Интерес к истории русской консервативной мысли, и в особенности к крупнейшей фигуре ее, К. Леонтьеву, растет на Западе стремительно" 46. Перечислив ряд зарубежных публикаций, Янов направлял основной удар против книги Гаспарини: "...книга Гаспарини - акция пропагандистская. Причем акция, откровенно рассчитанная на безнаказанность. Акция, превосходно учитывающая пробелы в нашем знании истории русской консервативной мысли" 47.
Но Янов не только критиковал зарубежных исследователей. Он предлагал и свою точку зрения на российский консерватизм. Основная идея Янова состояла в том, что "деспотический стереотип" мировоззрения шел от охранителей (т.е. Леонтьева и других), а славянофилы были его противниками. В дальнейших исследованиях, посвященных данному вопросу, Янов продолжил сравнение леонтьевской государственно-политической концепции и мировоззрения славянофилов. Несмотря на определенную пристрастность, вызванную стремлением нанести удар по "пропагандистской мистификации" о "реальности советско-византийской угрозы", работы Янова интересны попытками разделения мировоззренческих посылок славянофилов и государственников, олицетворяемых в первую очередь Леонтьевым.
Характерно и появление анализа леонтьевского проекта "социалистической монархии", что было вызвано частым упоминанием об этом проекте в работах зарубежных исследователей. Зарубежная интерпретация отечественного консерватизма отчасти определила тон выходящих в СССР статей.
В 1971 г. была опубликована статья Н.В. Мордовского "К критике "философии истории" Н.Я. Данилевского" 48. Автор, опираясь на К. Маркса и В.И. Ленина, подверг критическому анализу теорию культурно - исторических типов Н.Я. Данилевского. В качестве недостатков теории отмечалось отрицание интернациональной преемственности в истории, выдвижение тезиса о враждебности Европы к России и поддержка внешнеполитического курса самодержавия. Проводилось сравнение идей Данилевского, О. Шпенглера и А. Тойнби. Особо подчеркивалось, что западные советологи (Г. Кон), опираясь на идеи Данилевского, пытаются провести параллель между концепцией панславизма и внешней политикой СССР.
В 1974 г. в Германии вышла книга русского эмигранта Ю.П. Иваска "Константин Леонтьев (1831-1891). Жизнь и творчество" 49. Ее выходу предшествовала огромная исследовательская работа. Автор сумел создать энциклопедическую работу с подробным изложением биографии Леонтьева и его взглядов. Были рассмотрены взаимоотношения мыслителя с Л.Н. Толстым, Ф.М. Достоевским, Вл.С. Соловьевым. Не отделяя Леонтьева от европейской культуры, Иваск наметил точки соприкосновения его идей с идеями Фр. Ницше, О. Шпенглера, Б. Пруста, выделил общее и различное во взглядах Леонтьева и французского философа Жозефа А. Гобино.
Относясь критически к приверженности Леонтьева деспотическим формам правления, Иваск отмечал, что в то же время парадоксальные проекты "социалистической монархии" и "подмораживания России" оказались более реальными, чем прогнозы И.С. Аксакова, М.Н. Каткова и Ф.М. Достоевского.
Симпатизируя личности Леонтьева, Иваск не стремился его идеализировать, видя, в отличие от Гаспарини, в нем не пророка, а прорицателя, поскольку пророк более склонен надеяться на исправление обличаемого им народа, а Леонтьев слишком однозначен в своих прогнозах грядущих катаклизмов.
Особо отмечая сбывшиеся и несбывшиеся прогнозы Леонтьева, Иваск писал: "Леонтьев был трезвее, даже практичнее многих других тогдашних и позднейших истолкователей русской идеи..." 50. В этой оценке он близок Э. Тадену, так же высоко ценившему прогнозы консервативных мыслителей.
В то же время работа Иваска носит в большей степени культурологический, а не исторический характер. Сам автор признавался в письме А.Н. Богословскому от 11 - 12 декабря 1975 г.: "Так называемой философии истории Леонтьева я не придаю большого значения. Как и завиральной теории триединого процесса. Это же детерминизм, т.е. рабская теория!" 51.
В силу ряда причин в СССР было весьма затруднительно проводить комплексное изучение консервативного наследия. Однако возвращение забытых имен отечественных консерваторов на страницы исторических и философских работ уже само по себе было позитивным явлением. В 1978 г. в Ленинграде вышел сборник "Социологическая мысль в России. Очерки истории немарксистской социологии последней трети XIX - начала ХХ века", в который вошла глава "Социальная философия неославянофильства", написанная И.А. Голосенко 52. Автор подверг подробному рассмотрению взгляды Н.Я. Данилевского и К.Н. Леонтьева. Были отслежены различия во взглядах двух мыслителей, предпринята попытка найти в их концепциях положительные моменты. Автор с одобрением отмечал критику Леонтьевым "отрицательных черт буржуазного прогресса" и "бессодержательности буржуазного либерализма". Затрагивалось и отношение консерваторов к социализму. В заключении автор критически писал о западных исследователях, которые, подобно Р. Мак-Мастеру, доказывали сходство и идейное родство консерватизма и большевизма в России.
Начало 1980-х годов было отмечено появлением ряда статей, посвященных консерваторам-государственникам. В 1980 г. увидела свет статья В.Н. Костылева "Ренегатство Л.А. Тихомирова и русское общество в конце 80-х - начале 90-х гг. XIX в." 53, являвшаяся фрагментом кандидатской диссертации. В статье была подробно проанализирована реакция общества на переход революционера Тихомирова в правительственный лагерь. Давались оценки этого события со стороны монархистов, политической эмиграции, русских революционеров. Были использованы многочисленные источники, в том числе и архивные материалы
К 1981-1982 гг. относится публикация серии статей Л.Р. Авдеевой, посвященных К.Н. Леонтьеву 54. Обращение к биографии и взглядам этого мыслителя, считавшегося в тот период "крепостником" и "реакционером", обосновывалось стремлением опровержения работ западных исследователей, чьи книги были связаны "с антикоммунистическим истолкованием религиозно-идеалистической концепции государства, разрабатывавшейся в работах К. Леонтьева, Н. Данилевского..." и других 55. Таким образом, зарубежные исследования, порой носившие полемический характер, в значительной мере способствовали появлению ответных исследований в СССР. При этом советские ученые, основывая свои работы на признании "исторической обреченности монархизма" и консерватизма, и отвергая критику в адрес социализма, принимали с определенными оговорками негативные отзывы консерваторов о буржуазной системе.
В противоборстве социалистического и капиталистического лагерей идеи, высказанные в конце XIX и начале ХХ веков, оказывались весьма злободневны. При этом Запад делал акцент на определенной преемственности между российскими и зарубежными мыслителями (Н.Я. Данилевским, О. Шпенглером, П.А. Сорокиным, Тойнби); на прогнозах в отношении грядущих войн и революций и на наличии тождества между русским консерватизмом и большевизмом как двумя тоталитарными моделями. Советская историография, сделав необходимые критические оговорки в адрес "буржуазных фальсификаторов", стремилась пойти дальше западной историографии, насколько это позволяли идеологические рамки.
В 1987 г. была защищена кандидатская диссертация В.Н. Костылева "Лев Тихомиров на службе царизма: (Из истории общественно - идейной борьбы в России в конце XIX - начале ХХ вв.)" 56. Эта работа представляла первое в советской историографии исследование деятельности Тихомирова и первый анализ его консервативно - монархической утопии, нашедшей свое отражение в книге "Монархическая государственность". Автор отмечал, что наследие Тихомирова-монархиста не известно на Западе и незаслуженно забыто в СССР. При этом необходимость изучения монархических работ бывшего революционера объяснялась тем, что многие положения охранительной мысли вошли в арсенал "современного антикоммунизма и буржуазной советологии".
Автор подробным образом проследил, как, порвав с революционным прошлым, Тихомиров попытался предложить свой собственный проект переустройства монархической системы и нейтрализации революционных радикалов в России. Но правительственным кругам оказался не нужен самобытный и оригинальный монархист - теоретик. Главный труд Тихомирова - "Монархическая государственность" остался невостребованным, а попытки предложить проекты модернизации самодержавия в период активных социально - экономических изменений были восприняты как нечто утопическое. В результате разочарованный Тихомиров отошел от политической деятельности.
К сожалению, Костылев не смог продолжить изучение жизни и взглядов Тихомирова. Посмертная публикация статьи исследователя "Выбор Льва Тихомирова" в журнале "Вопросы истории" за 1992 г. свидетельствует о серьезной разработке автором идейно-политической эволюции Тихомирова - значительной и малоизученной темы 57.
Для пятого этапа историографии характерно значительное увеличение доступной исследователям источниковой базы. Достаточно сказать, что к настоящему времени переизданы основные работы Данилевского, Леонтьева, Победоносцева и Тихомирова. Многие из этих работ были опубликованы впервые по архивным материалам.
Но гораздо более важно, что произошли кардинальные сдвиги в самом осмыслении места консерватизма в истории России. Постепенно преодолевались ограничения идеологического характера. В результате чего стало возможным свободно затрагивать оценку консерваторами социализма и либерализма.
Характерна высокая оценка русских консервативных мыслителей, высказанная со стороны лидера КПРФ Г.А. Зюганова в его докторской диссертации, а также в публикациях: "особое значение при анализе отечественной теории цивилизаций имеют исследования представителей так называемого "консервативно-охранительного" лагеря Н.Я. Данилевского и К.Н. Леонтьева" 58. Идеями отечественных консерваторов оперируют теперь и "правые" и "левые". Это свидетельствует о преодолении предубежденности в отношении консерватизма, но в то же время вызывает и определенную озабоченность излишне осовремененным подходом к данному вопросу.
Появление интереса к русским консервативным мыслителям можно заметить в самых различных кругах. При этом традиционалистские концепции часто пытаются трактовать в духе современной политической ситуации с целью обоснования своих собственных взглядов.
В 1990 г. в журнале "Нева" были опубликованы отрывки из вышедшей в США книги А.Л. Янова "Русская идея и 2000-й год" 59. К этому времени Янов уехал на Запад и стал американским профессором. В отрывке, посвященном русской консервативной мысли, Леонтьев и Данилевский были зачислены в проводники политики "деспотизма и имперской экспансии", что практически дословно повторяет суждения Р. Мак-Мастера. В 1992 г. вышла статья "Трагедия великого мыслителя (По материалам дискуссии 1890-х годов)" в которой Янов уже не обвиняет Леонтьева, а наоборот стремится "защитить" его от С.Ф. Шарапова, П.Е. Астафьева и других националистов 60. В том же году в статье "Три утопии" Янов, изложив леонтьевский проект укрепления российской государственности, приходит к выводу, что подобные призывы "идеологов реакционной демократии" оказались сходны с призывами монархических экстремистов начала ХХ века 61. Подобная переменчивость во взглядах одного и того же исследователя в определенной степени снижает научную ценность его разработок в области истории отечественного консерватизма, поскольку ставит под сомнение искренность его оценок.
В 1994 г. в России была переиздана на русском языке вышедшая в 1993 г. в США книга Уолтера Лакера "Черная сотня. Происхождение русского фашизма" 62, где было уделено внимание взглядам Данилевского и Леонтьева. Хотя автор и упомянул об этих мыслителях вскользь, он сделал интересное наблюдение, отклонив распространенное на Западе сравнение Данилевского и Сталина, поскольку идеи Данилевского "были весьма далеки от практики тоталитаризма ХХ века" 63. Подобно Г. Кону, Э. Гаспарини и Ю.П. Иваску, У. Лакер также особо выделил предсказания Леонтьева о грядущем государственном социализме в России. В то же время необходимо отметить наличие в книге чисто фактологических неточностей. Так на 40-ой странице дается сноска: "После 1917 года книга Н. Данилевского "Россия и Европа" была запрещена, в последние годы неоднократно переиздавалась в Москве". Во первых, никто "Россию и Европу" в СССР не запрещал. Об этом свидетельствуют перечисленные выше исследования, авторы которых пользовались этой книгой и цитировали ее в своих работах. Во вторых, в СССР книга Данилевского была переиздана после революции только в 1991 г. Следующее переиздание относится уже к 1995 г., т.е. вышло уже после книги Лакера. Так что говорить о "неоднократных переизданиях" книги нельзя.
Хотя западные авторы, изучавшие концепции русских консерваторов, и сделали много интересных наблюдений, "пробудив" советских исследователей и подтолкнув их к изучению данной проблемы, нельзя целиком полагаться на их оценки.
В 1991 г. были изданы две монографии отечественных исследователей А.А. Королькова и А.Ф. Сивака, посвященные К.Н. Леонтьеву 64. В работе Королькова "Пророчества Константина Леонтьева" социально - политическое, философское и литературное наследие мыслителя было рассмотрено через призму современности. Автор убедительно показал актуальность идей Леонтьева, обусловленную тем фактом, что в конце ХХ века перед Россией опять встал вопрос о "выборе пути". Корольков также развил распространенный в историографии тезис об интеллектуальном "одиночестве" Леонтьева, считая, что его идеи остались непризнанными и неоцененными современниками.
А.Ф. Сивак, напротив, расценил это "одиночество" как миф, который был создан с подачи В.В. Розанова и укрепленный авторитетом Н.А. Бердяева, считая, что Леонтьев был "хорошо известен в русских интеллектуальных кругах". Вопрос о востребованности идей Леонтьева проходит через книги обеих авторов, как и акцентирование внимания на судьбе России, ее противостоянии западным ценностям. При этом авторы не только рассматривают "триединую идею развития", религиозные и литературные взгляды Леонтьева, но и попутно опровергают мысль о нем, как о "реакционере", "националисте" и "крепостнике". В целом эти монографии сыграли позитивную роль как в изучении мировоззрения Леонтьева, так и в разоблачении многочисленных идеологических штампов, которыми в течение долгих лет было окружено имя мыслителя.
В период 1990-х гг. публикуется серия статей историка А.Ю. Полунова, в которых исследуется жизнь и государственно-политическая деятельность К.П. Победоносцева 65. Автор стремился показать неоднозначность и трагическую противоречивость этого государственного деятеля, отвергая крайние точки зрения. При этом была проделана значительная работа для того, чтобы очистить имя Победоносцева от пропагандистских "ярлыков". Было прослежено изменение взглядов Победоносцева от умеренно-оппозиционных до консервативно-охранительных. Подобную трансформацию автор объяснял реакцией в духе традиционализма на разрушительные последствия европеизации российской жизни.
Подробному рассмотрению деятельности Победоносцева на посту обер-прокурора Святейшего Синода была посвящена монография А.Ю. Полунова "Под властью обер-прокурора. Государство и церковь в эпоху Александра III", вышедшая в 1996 г. 66. Круг источников, привлеченных Полуновым, достаточно широк и разнообразен. Он включил в себя обер-прокурорские отчеты, документы из архивов Синода, публицистику, мемуары, письма Победоносцева. Глобальные проблемы церковно-государственных отношений выходят далеко за рамки практической деятельности обер-прокурора, заставляя задуматься о месте и роли церкви в жизни общества. По мнению автора, Победоносцев, будучи неординарной личностью, стремился к духовному обновлению российского общества через православную церковь, но "зачастую усердие обер-прокурора приносило лишь вред"67. Вина же за этот вред лежит не только на конкретном человеке, но и в определенной степени на обществе, которое не стремилось к духовному обновлению, предпочитая внутренней вере выказывание внешней, формальной, благонадежности.
Таким образом, даже бесспорно позитивные предложения Победоносцева оказывались "непроходными" или же выполнялись чисто формально, что постепенно подрывало веру и в самом обер-прокуроре, склонявшемся к применению насильственных средств "убеждения".
В 1995 г. В Ростове-на-Дону была защищена диссертация И.А. Иванникова "Проблема государственного устройства в русской политико-правовой мысли: (М.А. Бакунин, К.Д. Кавелин, К.П. Победоносцев)" 68 . В ней показано отношение К.П. Победоносцева к вопросам государственного строительства, которые рассматривались им через призму религиозного мировоззрения. Вызывает интерес и стремление представить идеи К.П. Победоносцева в "связке" с М.А. Бакуниным и К.Д. Кавелиным.
Заслуживает внимание статья Е.В. Тимошиной "Онтологическое обоснование права в правовой теории К.П. Победоносцева", которая сопровождает публикацию "Записок по законоведению" К.П. Победоносцева. Е.В. Тимошина верно отмечает, что "Конфликтность политико-правовых построений консерватизма и либерализма обусловлена прежде всего столкновением противоположных принципов христианского и секуляризованного мировоззрения" 69 .
В последние годы в центре внимания отечественных исследователей оказался и главный труд Тихомирова "Монархическая государственность". Появились статьи Ю. Булычева, И. Исаева, С.Б. Неволина, В. Белова А.В. Ремнева 70.
Статья С.Б. Неволина, вошедшая в антологию русской философии конца XIX - середины XX вв., отличается научным подходом к рассмотрению тихомировской модели монархической государственности. Автор подробно проанализировал теоретическое обоснование Тихомировым монархической власти, роли церкви в государстве, отметил общее и особенное во взглядах Тихомирова, Леонтьева и Победоносцева. В конце статьи приведена библиография основных работ Тихомирова. Остальные статьи были опубликованы в журналах или специальных сборниках, что обусловило краткость изложения. Авторы пересказывали основные биографические сведения из жизни Тихомирова и основные положения его работ. При этом публикации, за исключением статьи А.В. Ремнева носили ознакомительный характер, с чем было связано отсутствие в них научных комментариев.
В 1996 г. была защищена диссертация О.А. Милевского "Л.А. Тихомиров: (От революционности к монархизму)" 71. В этом же году вышла книга С.Н. Бурина "Судьбы безвестные: С. Нечаев, Л. Тихомиров, В. Засулич", в которой были проанализированы взаимоотношения Тихомирова с его бывшими соратниками, после разрыва с революционным прошлым, на следующий год эта тема получила продолжение в работе Г.С. Кана "Народная воля": идеология и лидеры" 72. Во всех этих работах большое внимание уделяется влиянию биографии Тихомирова, на формирование его монархических взглядов, подробно рассматривается каким образом происходил переход "от революционности к монархизму".
С началом переоценки взглядов на отечественную историю стало возможным более непредвзято рассматривать взгляды консерваторов на либерализм и социализм. В связи с этим на первый план вышло имя К.Н. Леонтьева, как наиболее последовательного критика этих концепций. Ему была посвящена глава в монографии С.С. Секиринского и Т.А. Филипповой "Родословная российской свободы" 73. Авторы проследили леонтьевскую оценку либерализма на примере соотношения его взглядов с взглядами Вл.С. Соловьева. К сожалению, позиция Леонтьева была однозначно истолкована как "демоническое обаяние жестокости и насилия, презрение к христианской кротости и всепрощению..." 74 .
Менее эмоциональная оценка содержится в статье Н.А. Шестакова "Константин Леонтьев и русский либерализм", автор которой, признавая значение либеральных ценностей, стремился дать идейную эволюцию Леонтьева под воздействием внешних факторов и внутренних размышлений, показывая мучительность отказа от либерализма и выделяя последовательно этапы этого отказа 75. По мнению Шестакова, в истории "взаимоотношений" Леонтьева и либерализма отразилась реальная история России эпохи Реформы-Контрреформы.
Крайне противоречивые оценки вызвали и высказывания Леонтьева о социализме. При этом, как уже было сказано, проявилось стремление истолковать взгляды мыслителя в духе современной политической ситуации, сделав его своим политическим "союзником". Произошло "второе пришествие" консерватизма, и цитаты из работ того же Леонтьева можно обнаружить на страницах совершенно противоположных по духу изданий. Особенно это касается оценок социализма.
Так, С.Г. Бочаров, обратившись к идее союза социализма с русским самодержавием, предложенной Леонтьевым, писал: "история не осуществила столь причудливой комбинации и, надо надеяться, уже не осуществит..."76. А вот Г.Д. Гачев считал, что Леонтьеву "...вполне эстетически приемлем мог быть восточный деспот Сталин (с его своеобразной... эстетикой...), а ныне Хомейни" 77. Одни стремились увидеть в Леонтьеве борца с социализмом, другие, подобно М.П. Лобанову, заметили в "сталинской загадочности" некий "соблазн... в духе К. Леонтьева, видевшего своеобразную красоту во всем, что выходит за пределы усредненности, буржуазной безликости" 78. Можно с уверенностью сказать, что работы консервативных мыслителей, написанные свыше ста лет назад, оказались актуальными и в наши дни, о чем свидетельствует их востребованность совершенно различными по мировоззрению кругами. С другой стороны, в отдельных случаях это переводит серьезные религиозно-политические размышления в плоскость публицистики, упрощая их, а порой и искажая в угоду современной политике.
В 1993 г. вышел сборник "К. Леонтьев, наш современник", включивший в себя статьи самого Леонтьева, его современников и сегодняшних исследователей 79. Особый интерес в нем представляет переиздание статьи А.В. Королева "Культурно - исторические воззрения К.Н. Леонтьева", а также статьи современных авторов Б. Адрианова "Иерархия - вечный закон человеческой жизни" и Ю. Булычева "Вольнолюбивый певец деспотизма". Особую ценность статьям придает то, что мировоззрение Леонтьева рассматривается в них не через классовую или политическую, а через религиозную призму.
Заслуживают внимания сборники, вышедшие в серии "Русский путь". Это двухтомник "К.Н. Леонтьев: pro et contra", вышедший в 1995 г., и однотомник "К.П. Победоносцев: pro et contra", вышедший в 1996 г.80. В сборниках содержится подборка статей современников, обращавшихся к взглядам этих личностей, и работы более поздних исследователей. Написанные с различных позиций статьи помогают создать представление о том, как воспринимались традиционалистские идеи различными исследователями. Большинство из авторов не стремились к беспристрастности и убежденно отстаивали свою точку зрения, что придает особую ценность статьям Вл.С. Соловьева, С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева и других современников. Сторонники взглядов Леонтьева и Победоносцева так же стремились высказать свою точку зрения, отнюдь не являясь слепыми апологетами консерватизма. В данном контексте пристрастность современников представляет интерес для исследователя.
В эти же сборники вошли переиздания фундаментальных исследований Н.А. Бердяева и Ю.П. Иваска о Леонтьеве, вышедшие за рубежом, и Н.Н. Фирсова и Ю.В. Готье о Победоносцеве, не переиздававшиеся в течение многих лет.
В 1997 г. вышла книга К.М. Долгова "Восхождение на Афон. Жизнь и мировоззрение Константина Леонтьева", автор которой использовал метод имманентного философско-эстетического анализа рассматривая особенности леонтьевского творчества в тесной связи с индивидуальными особенностями его личности 81. В ней подробно излагаются религиозно - философские, эстетические и социально-политические взгляды русского мыслителя. При этом большое внимание уделяется влиянию своеобразной леонтьевской эстетики на формирование его политических, религиозных и литературоведческих оценок. По мнению автора религиозный и эстетический критерий существенно повлиял на политические симпатии и антипатии Леонтьева.
В этом же году вышла работа В.И. Косика "Константин Леонтьев: размышления на славянскую тему", в которой подробно рассмотрен "Балканский вопрос" и его место в работах Леонтьева. Эта тема, связанная так же с его отношением к славянофилам, еще не подвергалась такому подробному рассмотрению 82.
Последние годы были отмечены не только всплеском интереса к теории культурно - исторических типов, разработанной Данилевским, но и попытками соединения этой теории с его социально-политическим взглядам. Это, в частности нашло отражение в кандидатской диссертации Н.Х. Нугмановой "Н.Я. Данилевский: традиции цивилизационного подхода в отечественной историографии" и книге А.Н. Аринина и В.М. Михеева "Самобытные идеи Н.Я. Данилевского". А.Н. Аринин и В.М. Михеев исследуют связь между различными видами научной деятельности Данилевского, показывая цельность его мировоззрения 83 .
В 1997 г. Вышла работа С.И. Бажова "Философия истории Н.Я. Данилевского", написанная на основе кандидатской диссертации. В ней подробно излагается влияние естественнонаучных исследований Данилевского на формирование его социально - политических взглядов. Как и Н.Х. Нугманова, С.И. Бажов считает, что формирование личности и идей Данилевского протекало под влиянием двух начал - традиционного и модернизационного. В результате, как считает исследователь, можно сделать вывод, что "ключевая структура и содержательная формула мировоззрения Н.Я. Данилевского - это сплав рационально - научных и консервативно - романтических воззрений".
Все вышеназванные работы несомненно внесли определенный вклад в изучение теоретической концепции отечественного консерватизма, и все же эта проблема изучена пока недостаточно. До сих пор в исторической литературе нет работ, в которых был бы проведен совокупный анализ взглядов Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, К.П. Победоносцева и Л.А. Тихомирова, чьи позиции имеют между собой много общего. Только проведение такого анализа может показать эволюцию отношений идеологов отечественного консерватизма к проблеме государственной власти на рубеже XIX - XX вв. Акцентирование на персоналиях, при всей своей важности, не может дать полной картины изменения теоретических посылок консерватизма под влиянием модернизационных процессов, происходивших в этот период в России.
Настоящее исследование является, таким образом, первой попыткой ликвидировать этот пробел в историографии отечественной консервативной мысли конца XIX - начала ХХ вв.
2. Характеристика источников
Основой данного исследования послужила следующая источниковая база:
- политические, философские и религиозно-богословские работы Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, К.П. Победоносцева и Л.А. Тихомирова;
- эпистолярное наследие;
- мемуары;
- архивные источники.
Характеристика источников дается по персоналиям в хронологическом порядке. Ключевым источником в разработке проблемы являются труды отечественных консерваторов - государственников, в которых нашли отражение их социально-политические и религиозно - философские взгляды на проблему властных отношений в России. К наиболее значимым работам относятся: "Россия и Европа" Н.Я. Данилевского, его политические статьи; "Византизм и славянство" К.Н. Леонтьева; "Московский сборник" К.П. Победоносцева; "Единоличная власть как принцип государственного строения" и "Монархическая государственность" Л.А. Тихомирова. Все эти произведения к настоящему времени переизданы, большинство из этих переизданий снабжено научными комментариями.
Относительно основного труда Данилевского отметим, что в 1991 г. после почти столетнего забвения "Россия и Европа" была переиздана в сокращенном варианте, а в 1995 г. вышла полностью, включая приложение статей его современников и сегодняшних исследователей с анализом книги 85 . В 1998 г. Были переизданы его политические статьи, снабженные научными комментариями.
Философские и публицистические статьи Леонтьева долгое время не переиздавались. Возвращение его трудов началось в начале 1990-х годов, когда вышли сборники: "Записки отшельника", "Цветущая сложность", "Избранное"87. В 1996 г. вышло обширное издание "Восток, Россия и Славянство" 88, в которое вошел ряд не публиковавшихся ранее статей. Изданию присущ высокий научный уровень: статьи снабжены комментариями, ряд из них дается с приложением черновых вариантов из рукописей Леонтьева.
Литературно-издательская деятельность К.П. Победоносцева была достаточно широкой и разнообразной, при этом значительное число опубликованных им работ не являлось его собственными сочинениями, а было воспроизведением книг и статей других авторов, в том числе и иностранных. Работы других авторов были включены и в "Московский сборник", неоднократно переиздаваемый Победоносцевым. Это касается широко известной исследователям статьи "Великая ложь нашего времени", представляющей практически идентичный конспект работы М. Нордау "Условная ложь культурного человечества". Тем не менее "Московский сборник" в наибольшей степени представляет взгляды Победоносцева на государство, религию, парламентаризм, социализм. Этот сборник, подвергнутый уничижительной критике либеральными и революционными кругами, был неоднозначно воспринят и охранителями. Б.В. Никольский и В.В. Розанов считали, что эта книга сильная в своей критической части не несет позитивного заряда. Политические противники Победоносцева (Вл.С. Соловьев, Н.А. Бердяев, А.В. Амфитеатров, Е.В. Аничков, Л.З. Слонимский и другие) вообще отвергали научную ценность работ Победоносцева.
В 1996 г. "Московский сборник" был переиздан вместе с другими работами Победоносцева, включая его дневниковые записи "Праздники Господни", педагогические заметки и ряд статей, публиковавшихся анонимно в периодических изданиях 89.
Заслуживают внимание опубликованные в 1998 г. "Записки по законоведению" К.П. Победоносцева, представляющие из себя курс лекций по праву, которые были прочитаны наследнику Николаю Александровичу. Записки показывают, отношение К.П. Победоносцева к проблемам государственной власти, формам государственного устройства, социально-политическим движениям.
Из многочисленных публикаций Л.А. Тихомирова наиболее важным источником по изучаемой проблеме является его фундаментальное исследование "Монархическая государственность". Вышедшее в 1905 г., оно было слишком сложным для того, чтобы пользоваться им в целях широкой монархической пропаганды, и не пользовалось спросом. В связи с этим оно было обработано И.И. Восторговым в доступной для широких масс форме. Сам Тихомиров еще раньше написал апробированный вариант "Монархической государственности" - книгу "Единоличная власть как принцип государственного строения". Обе работы Тихомирова были переизданы в начале 1990-х .91
Радикальные современники критически воспринимали работы Тихомирова, посвященные социализму, видя в них отступление от былых принципов и "заискивание" перед властью. Менее пристрастный подход позволяет увидеть, что Тихомиров, используя свой прошлый революционный опыт, попытался бороться с радикалами с помощью контрпропаганды. Наиболее значительными из его работ, посвященных анализу социалистического учения, являются "Социальные миражи современности" (1891 г.); "Новейшие заявления коммунизма и партикуляризма" (1892 г.); "Социализм в государственном и общественном отношении" (1907 г.); "Социально - политические очерки" (1908 г.). Все эти статьи, а так же ряд малоизвестных публикаций из "Русского обозрения" и "Московских ведомостей" вошли в сборники работ Л.А. Тихомирова: "Критика демократии", "Апология Веры и Монархии", "Христианство и политика", вышедшие в 1997 - 1999 гг.92
Статьи Тихомирова в периодической печати ("Русское обозрение", "Московские ведомости") и опубликованные им в разное время брошюры, несомненно, представляют определенный интерес в контексте общественно-политической борьбы конца XIX - начала ХХ вв., но основной фундаментальной работой, мимо которой невозможно пройти, является "Монархическая государственность", теоретическое значение которой до сих пор не получило должной оценки.
Для понимания философских основ историософии Тихомирова нужно обратиться к его книге "Религиозно - философские основы истории". Эта работа, создававшаяся с 1913 по 1918 год, была опубликована только в 1997 г.93
Основной корпус источников по истории консерватизма составили сочинения Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева. К.П. Победоносцева и Л.А. Тихомирова. Между тем, большое значение для характеристики взглядов консерваторов - государственников имеет их переписка, в ходе которой выдвигались и получали свое обоснование важнейшие положения их концепций. При этом порой бывает трудно провести четкое разделение между частными письмами и публицистическими работами. Многие письма Леонтьева и Победоносцева посвящены рассмотрению тех же вопросов, что и их статьи, а в переписке Тихомирова проскальзывают идеи, позднее нашедшие отражение в его работах.
Анализ переписки консерваторов - государственников составляет одну из важнейших задач, решение которой может позволить нам значительно расширить представление об отечественном консерватизме. Нельзя сказать, что эта переписка не изучалась. Так, обширное эпистолярное наследие К.П. Победоносцева интересовало еще дореволюционных исследователей его деятельности. Наиболее ценные в научном плане публикации его писем приходятся на 1920-30-е гг. В этот период вышли сборники "К.П. Победоносцев и его корреспонденты" и "Письма Победоносцева к Александру III" 94. Была опубликована его переписка с Н.П. Игнатьевым, Ф.М. Достоевским, Е.М. Феоктистовым и др. 95
Введенные в научный оборот эпистолярные источники позволили лучше понять механизм практического воплощения Победоносцевым его мировоззренческих ценностей. Однако авторы публикаций искали в письмах прежде всего факты, разоблачающие самодержавие и лично самого Победоносцева. В связи с этим особое внимание было обращено на взаимоотношения между Победоносцевым и Александром III, как в бытность того наследником, так и тогда, когда он уже стал императором.
В 1980-90-е годы, после перерыва, была продолжена публикация писем К.П. Победоносцева. В 1983 г. были опубликованы письма к Николаю II за период 1898-1905 гг. 96 Общая тематика сборника "Религии мира. История и современность", в котором были опубликованы эти письма, отразилась и на их тематической подборке. В основном они были посвящены вопросам религиозного характера. Обращение к эпистолярному наследию Победоносцева мотивировалось тем, что "до сих пор делаются попытки использовать имя бывшего обер-прокурора для пропаганды идей монархизма и антикоммунизма" 97. При этом одинаково критиковались как зарубежные "обвинители", так и зарубежные "апологеты" Победоносцева. В фальсификации взаимоотношений церкви и государства обвинялись и западные исследователи (в том числе и Р. Бирнс), и русская зарубежная церковь. Подобное критическое начало, наряду с положительными отзывами М.Н. Покровского и П.А. Зайончковского, приводимыми в доказательство важности писем Победоносцева, как исторического документа, понадобилось для обоснования обращения к наследию обер-прокурора. Таким образом, в качестве "оправдания" обращения к "запретной фигуре" консерватора опять выступала необходимость ответа на работы западных исследователей.
Публикации писем Победоносцева С.А. Рачинскому, А.Ф. Аксаковой и Е.Ф. Тютчевой, выполненные О.Е. Майоровой, обошлись уже без необходимых "оправданий" 98. Снабженные научным комментарием и серьезными предисловиями, эти публикации особенно интересны тем, что в них Победоносцев более открыт для собеседника, чем в своих публицистических статьях. Хотя тон писем, их тематика и язык представляют много сходного с "Московским сборником", Победоносцев более раскован в них, более резок в суждениях (например, в оценке реформ Александра II, в критике высшего петербургского общества и т.д.).
В 1996 г. впервые были опубликованы письма Победоносцева к С.Д. Шереметеву за период 1904-1907 гг. 99. Эти письма, извлеченные из Российского государственного архива древних актов, находились вне поля зрения исследователей. В то же время очень важно понять, что ж думал Победоносцев в последний период своей жизни о происходящих в России событиях. Письма предоставляют нам возможность почувствовать обеспокоенность Победоносцева, его фатальное ощущение краха всех тех идеалов, служению которым он посвятил свою жизнь.
Пониманию мировоззренческой эволюции Леонтьева в рамках традиционализма от охранительного консерватизма до "охранительного социализма" в немалой степени способствует изучение его переписки с В.В. Розановым, относящейся к последнему году жизни Леонтьева. Письма Леонтьева к Розанову были опубликованы последним в 1903 г. и включены в 1991 г. в виде приложения в книгу А.А. Королькова "Пророчества Константина Леонтьева". Письма самого Розанова вошли в 1990 г. в книгу его сочинений 100. Таким образом, извлеченные из архива розановские письма и переизданные письма Леонтьева, позволяют выяснить точку зрения мыслителей на реальные действия Александра III по укреплению самодержавно-монархической системы, а также узнать их прогнозы в отношении перспективы социалистической и либеральной идей в России.
Рассматривая публикации писем Леонтьева необходимо остановиться на выпущенном в 1993 г. сборнике, куда вошли письма 1854-1891 гг. 101 Некоторые из них уже публиковались в дореволюционных журналах и сборниках, а также за рубежом. Помимо уже известных писем в сборник 1993 г. вошли письма, хранящиеся в архивах. Все они снабжены научными комментариями, но, к сожалению, значительная их часть опубликована с серьезными сокращениями.
Тем не менее данный сборник представляет интерес для исследователей прежде всего благодаря предельной откровенности писем. В своих размышлениях о политике, религии, судьбе России и "охранительном социализме" Леонтьев откровеннее, чем в статьях, выражал свое мнение. Это не значит, что мы обнаружим здесь совсем "неизвестного" Леонтьева, но именно через личные письма можно воссоздать, хотя бы частично, внутренний мир их автора, узнать то, что самоцензура не допускала на страницы публикаций.
Следует также выделить публикацию в журнале "Литературная учеба" в 1996 г. неизданных писем Леонтьева из личного архива Н.С. Фуделя, внука И.И. Фуделя - друга К.Н. Леонтьева 102. Эти письма, написанные Леонтьевым в последние годы его жизни, заставляют по-новому взглянуть на бытующее в западной, а теперь уже и в отечественной историографии мнение о Леонтьеве-пророке. Основные предсказания о дальнейшей судьбе России и мира содержатся не столько в опубликованных при жизни статьях, сколько в личных леонтьевских письмах, только недавно ставших известными широкому кругу исследователей. Эти письма значительно дополняют характеристику взглядов Леонтьева на самодержавие, либерализм и социализм. Многое из предсказываемого, именно в частных письмах, осуществилось в реальной действительности.
Эпистолярное наследие Л.А. Тихомирова вплотную связано с его прошлой революционной деятельностью. Через свой жизненный опыт, связанный с отказом от революционного пути, Тихомиров оценивал происходившие в России события. В 1927 г. в вестнике "Каторга и ссылка" было опубликовано письмо Тихомирова к ссыльному С.С. Синегубу, а в 1928 г. там же были опубликованы отрывки из писем Л.А. Тихомирова А.С. Суворину за 1888-1890 и 1904-1907 гг.103 Отметим, что основная масса писем к Суворину не была включена в вышеназванную публикацию, и находится в данное время в РГАЛИ в фонде А.С. Суворина. Письма Тихомирова убедительно свидетельствуют, что власть настороженно относилась к нему, даже тогда, когда он уже занял свое место в среде консервативных идеологов. Переходя в лагерь монархистов, Тихомиров не думал, что бывшие соратники будут настолько негативно оценивать его поступки, а новые единомышленники отнесутся к нему с таким подозрением и недоброжелательностью. Письма за период 1904 - 1907 гг. касаются оценки происходящих в то время революционных событий. Наблюдая за действиями правительства, Тихомиров выражает сильные сомнения в возможности стабильного существования монархии в России. Пессимистические прогнозы о грядущей "резне" сменяются в письмах пренебрежительными отзывами о действиях властей. Характерно, что из-за противодействия цензуры Тихомиров начал устраивать чтение своих "непроходных" статей для единомышленников. Хранящиеся в архиве письма полны сетований Тихомирова на то, что "Монархическую государственность" никто не покупает, и вся работа пропадает впустую.
Более полному раскрытию внутренней борьбы Л.А. Тихомирова в период его отказа от революционной деятельности способствует изучение писем к М.В. Лодыженскому, русскому религиозному писателю, которые были опубликованы в 1992 г. 104. В этих письмах, написанных в 1915 г., Тихомиров попытался обобщить свой личностный опыт в философских и религиозных понятиях. Еще раньше он пытался определить влияние провидения на свою жизнь. В этих письмах мы неожиданно встречаемся с Тихомировым как мистиком и религиозным философом. По своему направлению письма примыкают к эсхатологическим и религиозным работам Тихомирова и еще раз подчеркивают, что духовные интересы бывшего революционера были тесно связаны не только с проблемой монархической государственности, но и с идеями христианского мистицизма.
Особое значение для изучения взглядов консерваторов имеют их дневники и воспоминания. Они важны для уточнения многих фактов общественно-политической жизни отечественных традиционалистов, понимания их взглядов, анализа их полемики. Правда, как и во всяких других мемуарах, их авторы пишут главным образом о своих личных ощущениях, но подобный взгляд только помогает лучше почувствовать их внутренний мир. При этом можно достаточно четко выявить симпатии и антипатии писавших. Так, для понимания отношения К.Н. Леонтьева к славянофилам и их идеям важное значение имеет его автобиография "Моя литературная судьба", опубликованная в "Литературном наследстве" в 1935 г. и снабженная научными комментариями. В ней Леонтьев рассказывает о своих встречах с М.Н. Катковым, Ф.Н. Бергом, М.Н. Погодиным, И.С. Аксаковым. Большой интерес представляет леонтьевская оценка славянофилов: "...я убедился и узрел очами своими, что если снять с них пестрый бархат и парчу бытовых идеалов, то окажется под этим приросшее к телу их обыкновенное серое, буржуазное либеральничание, ничем существенным от западного эгалитарного свободопоклонства не разнящееся" 105. Обращение к этим воспоминаниям показывает, что испытывавший симпатии к славянофилам Леонтьев во многом пересмотрел свою позицию после личного общения с ними.
Определенный исследовательский интерес представляет публикация О.Е. Майоровой в 1995 г. двух мемуарных очерков К.Н. Леонтьева, посвященных генералу Н.П. Игнатьеву и литератору А.Н. Цертелеву 106. Оба этих очерка были написаны в 1883 г. Описывая Н.П. Игнатьева, Леонтьев раскрывал и свои собственные переживания начала 1860-х гг., когда он, утрачивая либеральные симпатии, начал склоняться в сторону жесткого охранения самодержавных устоев. Для исследователя важно проследить "род мыслей" Леонтьева, тем более, что мы знаем сравнительно мало о его внутренней борьбе, происходившей в этот период пересмотра жизненных ценностей.
Второй очерк о А.Н. Цертелеве рисует нам образ человека полного "военного мужества". Здесь уже Цертелев является для Леонтьева своеобразным "эталоном" нового, консервативного мировоззрения, которое мыслитель теперь будет активно отстаивать в своей публицистике. Таким образом, обращение к этим очеркам показывает непростой путь Леонтьева от человека, симпатизировавшего либерализму, до неофита-охранителя.
Данилевский и Победоносцев не оставили о себе воспоминаний. Определенной попыткой изложения своей биографии и взглядов стало письмо Победоносцева к Николаю II от 21 марта 1901 г., недавно полностью опубликованное в работе А.А. Искандерова "Российская монархия, реформы и революция" 107.
Изложив биографию и свои взгляды, Победоносцев давал Николаю II советы по поводу назначений на государственные посты. Характерно признание самого Победоносцева: "По природе нисколько не честолюбивый, я ничего не искал, никуда не просился, довольный тем, что у меня было, и своей работой... не искал никакой карьеры... но не отказывался, когда был в силах, ни от какой работы и ни от какого служебного поручения" 108.
Эти слова в дополнении с анализом личных писем Победоносцева показывают справедливость мнения Р. Бирнса об отсутствии у Победоносцева "вкуса к власти" и опровергают тех, кто видел в нем карьериста и честолюбца, упивавшегося своей властью над людьми.
В 1930 г. "Красный архив" поместил к 25-ти летнему юбилею революции 1905 г. подборку из дневников Тихомирова начиная с января 1904 по апрель 1906 гг. 109. Опубликованные с незначительными сокращениями дневники показывают те размышления Тихомирова, которые он старался не допускать на страницы своих официальных статей. Значительное количество записей посвящено оценке русско-японской войны. При этом кадровые и военные вопросы тесно переплетены с внутренней политикой, проводимой самодержавием. Тихомировские оценки полны противоречий. Надежды на победу русских войск соседствуют с категоричными заявлениями о неготовности России к войне. Радуясь началу формирования "консервативной партии", Тихомиров тут же замечает, что сторонники традиционализма бессильны против "мириад либералов и недовольных". Надежда на В.К. Плеве через несколько месяцев сменяется критикой в адрес уже убитого министра, который "только душил, и больше ничего". Если, переходя в лагерь монархистов, Тихомиров надеялся принести пользу в обновлении монархической идеи, то теперь эта надежда рухнула. Одной из наиболее ценных записей является оценка внутреннего положения России, сделанная 20 мая 1905 г. после Цусимского сражения: "Дело не в гибели флота... но ведь и вообще все гибнет. Уж какая ни есть дрянь Россия, а все-таки надо ей жить на свете. Ах, как мне жаль этого несчастного царя! Какая-то искупительная жертва за грехи поколений. Но Россия не может не желать жить, а ей грозит гибель... и царь бессилен ее спасти, бессилен делать то, что могло бы спасти его и Россию! Что ни сделает, губит и ее и его самого. И что мы, простые русские, как я, например, можем сделать? Ничего ровно. Сиди и жди, пока погибнешь!" 110.
Эти дневники представляют значительную исследовательскую ценность для постижения внутреннего мира Тихомирова и способствуют пониманию причин его отхода от политической деятельности и обращения к религиозно-философским аспектам истории.
Из мемуарных источников, относящихся к биографии и взглядам Тихомирова, следует отметить его воспоминания, изданные в СССР в 1927 г.111. Вступительная статья к воспоминаниям была написана В.Н. Фигнер, которая попыталась осмыслить непростой и противоречивый жизненный путь Тихомирова. При этом она пыталась объяснить выбор Тихомирова в пользу монархической системы внешними факторами. Сами же воспоминания говорят о том, что помимо внешних причин на отказ Тихомирова от революционной борьбы повлиял внутренний душевный переворот.
Отечественными исследователями была проделана значительная работа по публикации наследия консерваторов - государственников, однако ни одно исследование на эту тему не может обойтись без обращения к архивным источникам. В данной работе были использованы архивные материалы из фондов Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ) и Центрального исторического архива г. Москвы (ЦИАМ).
В ГАРФ автор работал над материалами фондов 588 (Б.В. Никольский) и 634 (Л.А. Тихомиров). В фонде Б.В. Никольского хранятся адресованные ему письма К.П. Победоносцева за 1901 - 1902 гг., в которых тот делится своими размышлениями о судьбе России, выражая надежду на постепенную внутреннюю стабилизацию.
В фонде Л.А. Тихомирова хранится рукопись "эсхатологической фантазии", как сам автор определил жанр своего произведения "В последние дни" (ее текст был впервые опубликован в 1999 г. в сборнике работ Л.А. Тихомирова "Христианство и политика"; в данном издании все ссылки на эту работу даются по рукописи). Этот обширный труд был создан в период 1919 - 1920 гг. и оставался практически неизвестным до последнего времени. Изучение этой "эсхатологической фантазии", написанной в художественной форме, позволяет понять отношение Тихомирова к революционным событиям 1917 г. и последующему распаду российской государственности. Характерно, что в работе действие происходит в основном в Иерусалиме, а Россия вообще не упоминается. Тем не менее за многими описываемыми событиями, например за репрессиями в отношении христианской церкви, можно увидеть явления, характерные для России послереволюционных лет. С этим, а также с ярко выраженной религиозной направленностью работы, и связано скорее всего многолетнее упорное замалчивание этого труда, который можно было истолковать как контрреволюционный.
Работа "В последние дни" приобретает еще более важное значение, если ее рассматривать в контексте более раннего труда Тихомирова "Религиозно - философские основы истории", опубликованного на основе архивных материалов в 1997 г. Таким образом мы получаем возможность реконструировать хотя бы отчасти отношение одного из идеологов консерватизма к непосредственно наблюдаемым им событиям. При этом Тихомиров использует не "политическую шкалу", как большинство монархистов, переживших крушение монархии, а шкалу религиозно - философского масштаба. Подобная иносказательная оценка, когда события в России приобретают вселенскую значимость, а вместо изложения борьбы партий автор выходит на более глобальное осмысление места добра и зла в мире, представляет особый интерес. Это еще раз показывает, что трактовка консервативной идеологии только как политического явления значительно упрощает это мировоззрение, оставляя "за скобками" его религиозные, философские и культуроведческие составляющие.
В РГАЛИ автор работал над документами фондов 95 (А.Л. Волынский), 195 (И.А., А.И., П.А., П.П. Вяземские), 290 (К.Н. Леонтьев), 311 (А.Н. Майков), 345 (О.А. Новикова), 459 (А.С. Суворин), 542 (Д.Н. Цертелев) и 1185 (В.Н. Фигнер). Наиболее важное значение для темы данной работы представляло изучение неопубликованных писем К.П. Победоносцева, К.Н. Леонтьева, Л.А. Тихомирова. Определенную значимость представляют неопубликованные письма А.Л. Волынского, И.И. Фуделя, В.А. Грингмута, С.Ф. Шарапова, И.И. Колышко, А.Н. Майкова, Е.М. Феоктистова, А.П. Прибылевой-Корбы.
Изучение переписки, в особенности писем Л.А. Тихомирова к О.А. Новиковой, К.Н. Леонтьеву и А.С. Суворину позволяет лучше понять атмосферу, в которой жили и творили консерваторы. Эта атмосфера далека от видимого благодушия и наглядно демонстрирует, что поддерживаемая ими самодержавная верхушка отнюдь не оказывала своим защитникам какой-то особой протекции. Тот же Тихомиров неоднократно наталкивался на непонимание не только в либеральной, но и в монархической среде. Недоверие и творческая пассивность единомышленников вызывали при этом гораздо большее раздражение, чем откровенная критика политических противников.
В Центральном историческом архиве г. Москвы в фонде 1742 (Д.И. Иловайский) хранится письмо Л.А. Тихомирова, содержащее высокую оценку личности и исторических трудов Иловайского, что представляет интерес в контексте изучения взаимоотношений между консерваторами.
Таким образом, наличие неопубликованных архивных материалов значительно дополняет наши представления о мировоззренческой эволюции консервативных мыслителей. В заключении отметим, что источники по истории отечественной консервативной мысли требуют дальнейшего изучения. В особенности это относится к архивным материалам, которые долгие годы находились вне поля зрения широкой научной общественности.
ГЛАВА II. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ КОНСЕРВАТОРОВ О ГОСУДАРСТВЕ И ВЛАСТИ
1. Консервативная оценка принципа государственности
Консерватизм, стремившийся защитить общество от потрясений, связанных с радикальным вариантом модернизационного процесса, возник как ответная реакция на Французскую революцию. Часть европейского общества повернулась от страстного увлечения эгалитарными идеями к пропаганде сохранения традиционных социальных и нравственных ценностей, что хорошо видно в работах Жозефа де Местра и Алексиса Токвиля. Для консерваторов, как в Европе, так и в России, было характерно обращение не столько к сугубо рационалистическим, сколько к глубинным духовно-нравственным оценкам происходящей модернизации. Это, разумеется, ни в коей мере не означает, что консерваторы изначально "витают в облаках", создавая отвлеченные утопии и нежизнеспособные модели развития. Суть в том, что для них в значительной мере характерна опора на традиционные государственные институты, обращение к религиозной догматике и особое внимание к строгой общественной иерархии, к "идее ранга".
В России эпоха реформ 1860 - 1870-х годов вызвала к жизни новый тип консерваторов - государственников. Их исходные теоретические установки отличались от идеологических и философских построений славянофилов, хотя и имели с ними некоторые общие черты. Апеллируя к традиционным ценностям, консерватизм проявил себя как антилиберальное течение, которое, с одной стороны, было направлено против демократической и социалистической доктрин, а с другой - допускало критику правящих властных структур. Это была критика справа, довольно резко обличавшая неспособность власти осознать и проконтролировать начавшиеся перемены и одновременно разработать систему мер, которая могла бы предотвратить радикальную ломку традиционных отношений. Консерваторы прекрасно осознавали, что модернизационный процесс невозможно остановить, но его можно и необходимо сделать контролируемым. Они также осознавали, что вслед за экономическими переменами рано или поздно должны последовать политические. Весьма характерно, что консерваторы сравнивали модернизационные процессы с речным потоком, а свои действия с построением плотины, для придания этому "потоку" нужного направления.
Ратуя за сохранение принципиально - сущностных основ традиционной системы отношений, консерваторы стремились разработать и предложить целостную систему мер, позволявших, по их мнению, осуществить плавный переход к новым социально-экономическим отношениям, без скачков и потрясений. Для консерваторов очень важно было сохранить то, что способствует устойчивости традиционного общества, одновременно позволяя ему динамично и безболезненно развиваться. Поэтому в условиях быстро меняющегося мира они стремились сделать особый акцент именно на обосновании преимуществ традиции, что, по их мнению, позволяло избежать "прерыва постепенности", на котором настаивали не только социалисты, но и радикально настроенные либералы.
Таким образом, в построениях консерваторов имелись постоянные и переменные константы. Постоянные (православная религия, монархическая власть, общественная иерархия) служили несущими опорами в здании российской государственности. Их радикальная "перестройка", а тем более "удаление" привели бы к крушению традиционной России. При этом консерваторы не были просто "охранителями", защищавшими эти постоянные константы от любых изменений. Они были еще и творцами. Термин "консервативное творчество" имеет полное право на существование. В рамки этого творчества вполне укладываются предложения Н.Я. Данилевского об объединении славян и разрешении восточного вопроса, попытки К.П. Победоносцева придать новый импульс религиозной жизни, проекты Л.А. Тихомирова относительно придания монархической системе большей устойчивости. И даже К.Н. Леонтьев, советовавший "подморозить Россию", не хотел ограничиваться только сохранением существующего миропорядка. Его внешнеполитические прогнозы, размышления о консерватизме и "охранительном социализме" поражали своей новизной и не типичностью подхода. Консерватизм, таким образом, ни в какой мере не является синонимом стагнации и противником любого развития социально - экономических отношений. Он играет роль "страховочного пояса" в общественно - политической жизни. Без этого "пояса" общество рискует потерять постоянные ориентиры и оказаться "по ту сторону добра и зла".
Рационалисты, верящие в силу человеческого разума, не могли и не хотели понять "мистику власти". Консерваторы были для них людьми из другого мира. Не только двигавшиеся в сторону десакрализации институтов власти радикалы, но и почвенники - славянофилы не хотели понять глубину идей государственников, защищавших не просто внешние атрибуты императорской России, а более сакральные ценности. Дожившие до революционных потрясений К.П. Победоносцев и Л.А. Тихомиров воспринимали происходящие события не только с политической, но и с эсхатологической точки зрения. На их глазах шло не просто крушение устоявшихся властных структур и идеологических догм, рушилось все традиционное мировоззрение.
Разочарование в результатах реформ, неуверенность в завтрашнем дне и упадок духовности в обществе - все это имело место после убийства Александра II. Начатая его реформами модернизационная ломка заставила многих людей изменить свои взгляды. Одни постоянно склонялись к крайнему, революционному радикализму, другие пытались найти идеал в допетровской Руси, третьи стремились совместить происходящие перемены с традиционными ценностями. Славянофилы постепенно все больше и больше сближались с либеральными кругами и, выступая противниками революционных потрясений, одновременно были против поклонения государству и власти со стороны консерваторов - государственников. Реформы 60-х годов были проведены при участии славянофилов. Но, перейдя из области теории в область практическую, славянофильство, по словам Н.К. Михайловского, "разбилось" от столкновения с реальной жизнью. Консерватизм государственников второй половины XIX века хотя и опирался на славянофильские идеи, был более фундаментальным и прочнее связанным с реальной государственной политикой.
Сторонники укрепления самодержавно-государственных начал не могли не сообразовываться с реальностью. Изломы модернизационного процесса породили в России сложную проблему необходимости адаптации старых государственных структур к новым требованиям времени. Идеологическое оформление самодержавной власти требовало внесения изменений. Старый лозунг "Православие. Самодержавие. Народность", хотя и продолжал декларироваться, уже не мог быть реконструирован в полной мере. Либерально - демократические и славянофильские проекты консерваторами отвергались. Государственники попытались сконструировать свою новую идеологию на базе охранительной традиции, но эта идеология должна была быть в достаточной мере мобильной, чтобы противостоять набиравшим вес в обществе либеральным и социалистическим концепциям.
Американский исследователь российской консервативной традиции Э. Таден отмечал, что модернизационные изменения значительно опережали теоретиков консервативной мысли, которые "не смогли понять, что в то время, когда они пытались сформулировать новую консервативную и националистическую русскую философию и внедрить ее в жизнь, славянофильские и консервативно-националистические идеи в России были подвержены процессу разложения" 1. Конструирование новой консервативной идеологии, облегчавшей переход к новым социально - экономическим отношениям, еще не было завершено. когда общество уже "отшатнулось" от консерватизма в сторону более радикальных концепций.
Разделяя в некоторой степени национально - самобытную доктрину славянофилов, Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев, К.П. Победоносцев и Л.А. Тихомиров расходились с последними именно по проблеме природы и функциональной роли государственной власти. Вопрос о принадлежности четырех исследуемых мыслителей к славянофильскому лагерю остается открытым и в настоящее время. Различные мнения по этому вопросу отражают, в первую очередь, субъективную точку зрения того или другого исследователя. Более корректно рассматривать Данилевского, Леонтьева, Победоносцева и Тихомирова как представителей особой группы консервативных государственников.
В отличие от славянофилов, для представителей этой группы "ересь" состояла не в империализме и "твердой руке" самодержца, а в либеральных идеях. Не случайно Р.В. Иванов-Разумник, опираясь на слова К.С. Аксакова, считавшего, что: "Государство, как принцип - зло... Государство - есть ложь", выделял наличие в славянофильстве анархических, т.е. антигосударственных тенденций 2. Характерны и возражения И.С. Аксакова на доводы К.Н. Леонтьева в пользу сильной государственной власти: "Черт возьми, это государство, если оно стесняет и мучает своих граждан! Пусть оно гибнет!" 3.
Уже Н.Я. Данилевский, возглавляющий, по хронологии, эту группу, постепенно все больше удалялся от "чистого" славянофильства. Его идеи заставляли исследователей заносить Данилевского то в представители "поздних" или "вырождающихся славянофилов" (П.Н. Милюков), то в представители "националистов" или даже "великодержавных шовинистов" (Н.В. Мордовский) 4. В составленной В.В. Розановым "Схеме развития славянофильства" Н.Я. Данилевский стоит особняком, хотя и близко к "чистому славянофильству", которое для Розанова олицетворяли А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, Ю.Ф. Самарин, Ф.И. Тютчев, К.С. Аксаков, И.С. Аксаков 5.
Особой, индивидуальной чертой историко-философской концепции Данилевского, которую отмечали К.Н. Бестужев-Рюмин, Н.Н. Страхов, П.А. Сорокин и В.В. Зеньковский, было то, что он "первый в русской философии начал тему о подчиненности исторического бытия тем же законам, каким подчинена природа (в органической сфере)..." 6. Данилевский был предшественником целого ряда отечественных и зарубежных философов, выдвинувших впоследствии аналогичные идеи. П. Сорокин ставил его имя в один ряд с именами О. Шпенглера, В. Шубарта, А. Тойнби.
Органический подход Данилевского к историческим процессам вызвал резкую критику со стороны оппонентов. Славянофилам была чужда органическая теория, исходящая из единства природных и исторических законов. Сторонник славянофильской теории, Д.А. Хомяков отмечал, что Данилевский "захотел перенести приемы своей науки в область ей чуждую, и причинил этим так называемому славянофильству... скорее вред, чем пользу" 7. Российское общество долгое время проявляло настороженность к теории Данилевского и даже зачислило ее в разряд "литературных курьезов".
Было бы излишне упрощенно связывать консервативную традицию только с российской почвой. Эта традиция представляет из себя гораздо более глобальное явление, чем просто ответвление от славянофильского течения. В период широкомасштабных модернизационных изменений конца XIX - начала ХХ вв. вопрос о соотношении традиции и меняющихся жизненных реалий являлся приоритетным не только для русских мыслителей. В Европе также существовало свое консервативное течение, представители которого стремились осмыслить происходящие изменения.
Эгалитарные идеи, связанные с модернизационным процессом, несли с собой определенное упрощение действительности, подгоняли ее под рационалистическое мировоззрение "среднего человека". Это стремление к упрощению проявлялось в различных сферах, начиная от идей однолинейного прогресса и европоцентризма в науке и кончая идеей безостановочности научно-технического прогресса в технике. Эта однолинейность, призванная продемонстрировать ничем не удержимое движение прогресса, была отвергнута и российскими. и европейскими консерваторами. При этом не обязательно искать в их работах прямые заимствования. Не столь важно использовал ли Н.Я. Данилевский разработки немецкого ученого Генриха Рюккерта, автора "Учебника мировой истории в органическом изложении", и читал ли Освальд Шпенглер "Россию и Европу" Данилевского. Важно другое: наблюдая столкновение традиционных основ миропонимания с необратимым процессом модернизации, и русские, и европейские мыслители задумывались над одними и теми же вопросами. Что ждет Россию и Европу? Будет ли в новом ХХ - м веке место для создававшихся веками традиционных догматов? Как далеко может завести человечество проповедь радикальных преобразований и каково вообще место человека в меняющемся мире?
Немецкий философ Вальтер Шубарт, автор книги "Европа и душа Востока", считал, что существует неразрывная связь "друзей - противников" Европы и России. По его мнению, отрицание "континентом Европы и континентом России" друг друга сопровождалось подспудным взаимопроникновением идей и мировоззренческих концепций. Враждебность и напряженность в отношениях России и Европы сменялись симпатией, стремлением к взаимопониманию и сотрудничеству. Книга Шубарта проникнута верой в возможность "одухотворения Запада - Востоком". Это "одухотворение" должно было, по мнению автора, показать раздробленному человечеству путь к созданию нового совершенного человека, способного отринуть старую вражду и подозрительность 8 . Нужно отметить, что российские консерваторы не считали Европу чем-то тотально чуждым России. И даже такой убежденный противник европоцентризма, как Леонтьев, высоко ценил средневековую Европу, противопоставляя ее идеалы современной ему буржуазной Европе.
Вплоть до последнего времени западные исследователи проявляли интерес к оригинальным и самобытным концепциям Данилевского и Леонтьева, сопоставляя их с концепциями О. Шпенлера, П. Сорокина, В. Шубарта, А. Тойнби. Были предприняты попытки найти сходство между отдельными взглядами Данилевского и К. Маркса, Леонтьева и Фр. Ницше.
Имена отечественных и зарубежных консерваторов объединяет критическое отношение к европоцентристской и однолинейной схеме общественного развития, обоснование феномена множественности различных культур.
К.П. Победоносцеву и Л.А. Тихомирову в отношении последователей и преемников повезло значительно меньше. Возможно это связано с тем, что Данилевский и Леонтьев поднимали в своих работах более глобальные проблемы и мыслили категориями не просто российского, а мирового масштаба.
Сами отечественные консерваторы были, разумеется, хорошо знакомы с политической и философской мыслью Европы. В силу своего положения они могли знать даже те произведения, которые были запрещены цензурой или же недоступны широкому читателю. Леонтьев в статьях использовал аргументы своих идейных противников Э. Ренана и П. Прудона для обоснования идей сильной государственности. Победоносцев, хотя и стремился оградить читателей от "крамолы", допускал разбор Н.Н. Страховым богословских взглядов Э. Ренана, успокаивая в письме П.П. Вяземского: "Страхова нечего страшиться, ибо направление его известно..." 9. Главное не в том, что он цитирует Ренана, а в том, какую оценку он дает приводимым цитатам. Точно так же Л.А. Тихомиров обильно цитировал работы западных социалистов, чтобы иметь возможность подвергнуть их критике с точки зрения монархиста-традиционалиста.
Западная консервативная мысль активно использовалась К.П. Победоносцевым. В его "Московский сборник" вошли переводы из Т. Карлейля и У. Гладстона. Победоносцев стремился донести до российского общества те мысли западных философов, богословов и политиков, что были созвучны с его собственными: Фома Кемпийский, Августин Блаженный, Дж. Кальдерон, У. Гладстон, Т. Карлейль. И как завершение - последняя работа Победоносцева "Новый завет Господа нашего Иисуса Христа в новом русском переводе".
Каждый из российских консерваторов мог найти в западной интеллектуальной мысли то, что соприкасалось с его концептуальными построениями. На естественника Данилевского большое влияние оказала германская (Карл фон Бэр) и французская (Жю Кювье и А. де Жюсье) школа естествознания, что обусловило его органический подход к истории культурно - исторических типов и помогло в создании собственной историко-социологической концепции.
Немецкий ученый - естественник Карл фон Бэр, с которым Данилевский работал в научной экспедиции, был последователем немецких мыслителей-идеалистов, которые, подобно Гёте, придерживались органических воззрений на природу. Э. Таден отмечал, что в Германии начала XIX в. история и эмбриология развивались на основе одной и той же идеалистической философии и имели выраженные религиозные тенденции. По замечанию Тадена, мировоззрение Данилевского нельзя в полной мере понять, не учитывая влияния на него германского естествознания, исторической науки и философии 10. Что же касается французской школы естествознания, то ее члены, прежде всего, Бернар и Антуан де Жюсье - дядя и племянник классифицировали животных и растения по принципу зависимости от степени сходства с другими членами данной группы или же по степени их различия. Аналогичный метод был использован Данилевским при классификации культурно - исторических типов.
В то же время мировоззрение русских консерваторов вырабатывалось под влиянием отечественных традиций. В зарубежных исследованиях они искали или противоположные точки зрения (у социалистов), или же аналогичные их позиции взгляды для подтверждения уже сформировавшихся концепций западными авторитетами. Так, Леонтьев с одобрением цитировал отрывки из книги "История и обоснования пессимизма", написанной немецким философом-метафизиком Эдуардом фон Гартманом, подкрепляя свои собственные рассуждения. С интересом воспринимал он работы немецких философов Макса Нордау и Артура Шопенгауэра, считая, что "мы, русские ближайшего будущего, можем извлечь из этой мрачной новой германской философии все то, что в ней есть хорошего..." 11.
Нужно особо подчеркнуть определенную перекличку русской и немецкой философии. Известно, что славянофилы испытали сильное влияние идей Г. Гегеля. В случае консервативных государственников русские мыслители во многом претворили своих немецких "последователей", которые, идя по их следам, зачастую не знали о высказываниях своих русских "предшественников", хотя и делали сходные с ними выводы. Это, в частности, касается таких немецких представителей "философии жизни", как Ф. Ницше, О. Шпенглер, Э. Юнгер. В стремлении Леонтьева представить эстетику идеальным мерилом для истории и обыденной жизни было сходство с немецкими романтиками, близкими к Фр. Шеллингу. Немецкими мыслителями были философ и историк Генрих Рюккерт, чьи идеи имеют много общего с теорией культурно - исторических типов Данилевского, Эд. Ф. Гартман, на которого с одобрением ссылался Леонтьев, и Макс Нордау, работами которого интересовались Победоносцев и Леонтьев.
Хотя публицистические работы некоторых немецких авторов и были направлены против панславизма и против Н.Я. Данилевского, именно в Германии в 1920 г. вышел сокращенный перевод "России и Европы", что сделало книгу более доступной западному читателю. Здесь на примере Германии в полной мере сказался тезис В. Шубарта о взаимовлиянии России и Европы. В том же году, что и книга Данилевского, в Германии вышел фундаментальный труд О. Шпенглера "Закат Европы". И российская и западная критика сразу же заметили поразительное сходство этих двух книг. П.А. Сорокин прямо писал, что Данилевский был подлинным предшественником Шпенглера, и философия последнего повторяет все основные постулаты Данилевского.
Книга Н.Я. Данилевского "Россия и Европа" вышла в свет в 1871 г. В этой фундаментальной работе Данилевский подробнейшим образом изложил разработанную им теорию "культурно - исторических типов". Согласно этой теории, общечеловеческой цивилизации нет и быть не может, существуют только различные культурно-исторические типы цивилизаций. Концепция единства мировой истории он противопоставлял биологическую модель исторического процесса, отвергая наличие общечеловеческих идеалов. Основываясь на теории культурно - исторических типов, можно говорить не о едином общечеловеческом процессе, а о разнообразии специфических видов культурных типов. Главное внимание Данилевский уделял германо-романскому и славянскому типам. Он считал славянский тип более перспективным и прогнозировал, что в будущем возглавляемое Россией славянство займет место "дряхлеющего" германо-романского типа на исторической сцене. На смену Европе, по его прогнозам, должна прийти Россия с ее миссией объединения всех славянских народов и высоким религиозным потенциалом. Торжество славянства означало бы "закат" Европы, которая враждебно настроена по отношению к своему "молодому" сопернику - России.
Данилевский и Шпенглер отвергли общечеловеческую модель исторического развития. Линейный прогресс и связанное с ним деление истории на древний мир, средние века и новое время - это, согласно утверждению Шпенглера, "невероятно скучная и бессмысленная схема", безраздельное господство которой в науке только мешает правильному пониманию истории 12. Оба мыслителя бросили вызов не только традиционной науке, но и теории прогресса в ее общепринятом понимании. Для Данилевского прогресс представлял не просто движение в одном направлении, а "прохождение" всех участков "поля", составляющего поприще человеческой деятельности. Для него каждая культура была уникальной и неповторимой, несла в себе особую миссию и представляла замкнутый мир. По Шпенглеру, культура - это абсолютный замкнутый организм, подобный монаде Лейбница, что свидетельствует о невозможности преемственности культур и сводит на нет попытки одной культуры понять сущность другой
Данилевский, как и славянофилы, считал, что европейская и славянская государственность произошли из различных корней. Еще И.С. Аксаков писал, что положенное в основу европейской государственности насилие привело к тому, что европейские народы стали развиваться путем переворотов и смут. Объединение верхов предшествовало у них объединению низов, а у славян государство возникло благодаря тому, что объединение произошло сначала в низах, а затем распространилось вверх.
Славянофильское обоснование особого пути развития России Данилевский дополнил системой научно-обоснованных доказательств, введя в свою концепцию органическую теорию и разделив абстрактную мораль и реальную государственную политику, но именно эти дополнения вызывали больше всего нареканий со стороны славянофилов.
Представители "чистого" славянофильства, рассматривая происхождение государства и власти, делали основной аспект на ненасильственном подчинении народа власти. В Европе, по их мнению, общество было вынуждено оформлять отношения с чуждой и враждебной ему силой, которую представляла власть, там государства возникли путем завоевания и покорения, а на Руси славяне сами добровольно признали над собой власть. "Земля и Государство не смешались, а раздельно стали в союзе друг с другом. В призвании добровольном означались уже отношения Земли и Государства - взаимная доверенность с обеих сторон", - писал по этому поводу К.С. Аксаков 13.
Даже отсутствию юридических договоров между народом ("землей") и государством у славянофилов придавалось особое значение. В этом усматривалось еще одно доказательство свободолюбия славян, их отличие от народов Европы. Впоследствии Л.А. Тихомиров, пытавшийся совместить славянофильство и идею сильной монархической государственности, признал, что отсутствие правовой основы во взаимоотношениях государства и его граждан, слабая разработанность законов - беда, а не благо, и для "земли", и для государственной власти. Критики славянофилов, верно подметили утопичность их взглядов на государство с юридически - правовой точки зрения: "Их политическое учение есть теория юридически - бесформенного государства, государства "по душе", государства, построенного на одних нравственных началах" 14.
Н.Я. Данилевский, опираясь на географический детерминизм, уделял внимание роли внешних факторов в формировании государства. Большие географические пространства, различия в социально-экономическом развитии регионов, обусловленные природно-климатическими условиями, фактор внешней опасности - все это бралось в расчет. В России необходима сильная власть и строгая централизация. "Существеннейшая" цель государства, по Данилевскому, в охране "жизни, чести и свободы народной" 15. Сообразовываясь с этой целью, "государство должно принять форму одного централизованного политически целого там, где опасность еще велика; но может принять форму более или менее слабо соединенных федеративной связью отдельных частей, где опасность мала"16. Еще Геродот и Фукидид признавали зависимость хода политических событий от особенностей географического положения нации. На этом настаивал и Данилевский, считавший, что степень централизованности государства во многом зависит от степени опасности, угрожающей национальной чести и свободе, которую государство должно защищать, Таким образом, в централизацию Русского государства внесло определенный "вклад" и наличие враждебных соседей, от которых нужно было защищаться. Начало русской государственности было положено борьбой с монголо-татарским игом, но после победы над противником и прекращения рода Рюриковичей государство распалось и только инстинкт народного самосохранения помог ему возродиться. Данилевский особо подчеркивал наличие в русском народе этого государственного инстинкта.
Глубокое впечатление "Россия и Европа" произвела на Ф.М. Достоевского. В письме Н.Н. Страхову от 18(30) марта 1869 г. он с восхищением писал: "Да ведь это - будущая настольная книга всех русских надолго; и как много способствует тому язык и ясность его, популярность его, несмотря на строго научный прием"17. Впоследствии в письме А.Н. Майкову от 9(21) октября 1870 г. Достоевский уже разочарованно отмечал, что, по его мнению, "все назначение России заключается в православии, в свете с Востока, который потечет к ослепшему на Западе человечеству, потерявшему Христа", а у Данилевского нет этой мысли об исключительно - православном назначении России для человечества 18.
К.Н. Леонтьев в своей работе "Владимир Соловьев против Данилевского" не только поддержал теорию культурно - исторических типов, но и значительно дополнил ее своими собственными выводами. Эти выводы еще больше разделили между собой славянофилов и консерваторов - государственников, настолько необычны были идеи Леонтьева для русской общественно - философской мысли.
В своем главном труде "Византизм и славянство" Леонтьев подчеркивал, что, несмотря на сходство его взглядов с концепцией Данилевского, они были сформированы еще до знакомства с теорией культурно - исторических типов. Согласно изложенной Леонтьевым теории органического развития, один и тот же закон определяет ступени в развитии растительного, животного и органического мира, а также мира истории. Повинуясь этому закону, любое государство в своем развитии неизбежно проходит три стадии:
1. "первичная простота" своеобразное младенческое состояние, начальный этап формирования;
2. "цветущая сложность" - при которой наблюдается единство в разнообразии составных частей, которые, однако, пребывают в "деспотических объятиях" объединяющей внутренней идеи;
3. "вторичное смесительное упрощение" - постепенное смешение и уравнивание самобытных свойств, ослабление связи между ними, дряхление государственного организма.
В биологическом чередовании рождения, расцвета, старения и смерти четко выразился фатализм органического подхода к истории. После "вторичного смесительного упрощения" следует гибель государственного организма, которой так же невозможно избежать, как невозможно избежать гибели органического организма. Характерно, что Леонтьев, как впоследствии и Шпенглер, считал, что детство, юность, расцвет и смерть - вполне объективные наименования.
Цикл прохождения всех трех стадий занимает по Леонтьеву 1000-1200 и по Шпенглеру 1200-1500 лет. Переход от первого этапа ко второму совершается провиденциалистски, в соответствии с непознаваемыми логическими законами. Развитие государства сопровождается постоянным выяснением и обособлением свойственной только ему политической формы. В контексте России такой формой является монархия. С расстройством этой формы начинается процесс ослабления государства, которому способствует распространение в широких массах либерально - демократической идеологии. Период "цветущей сложности" продолжался в России с начала правления Петра I до конца царствования Николая I. В современное Леонтьеву время страна находилась в состоянии "смесительного упрощения" всего государственного организма. Этот процесс нельзя было полностью остановить, можно было только "подморозить" его, затормозив на какое-то время. Как верно заметил В.В. Зеньковский, в теории Леонтьева произошло окончательное перенесение категорий органической жизни на историческое бытие. Это породило определенную двойственность, когда гибель самодержавной России, которую Леонтьев стремился предотвратить или хотя бы отсрочить, объявлялась, cогласно его же теоретическим построениям, неизбежной и неминуемой.
При этом прогнозы Леонтьева в отношении будущего человечества, как и в отношении будущего России - крайне пессимистичны. Он намеренно отделял друг от друга термины "развитие" и "распространение". Развитие для него - это постепенное восхождение от простейшего к сложнейшему, стремление к "цветущей сложности". Именно развитие включает в себя три перечисленные стадии, представляя собой сложный и долговременный процесс. Развитие идет по вертикальной линии до момента "цветущей сложности", после чего начинается упадок. Распространение это "разлитие" в обществе чего-либо однородного, универсального, стандартно - однотипного. Распространение идет по горизонтальной линии, представляя более упрощенный процесс, чем развитие.
Человечество постепенно приближается к своей "смерти", и убеждение Леонтьева в том, что нового "цветения" уже не будет, состоит в прямом противоречии с оптимистическими прогнозами Данилевского, вызывая ассоциации с европейским пессимизмом. Такой же апокалипсической безнадежностью проникнуты прогнозы О. Шпенглера, для которого "фаустовская душа" Европы превращается в мумию и с омертвением этой "души" неизбежно наступает "закат Европы".
Фатализм Леонтьева, окрашенный в православные эсхатологические тона, был необычным явлением для русской философии и вызывал аналогии с немецкими философами конца XIX - начала ХХ вв. Так, представители "философии жизни" считали, что насилие, как явление, непосредственно связано с глубинными человеческими инстинктами и страдание человека неизбежно. Страдание, горе, войны - все это очищает людей, а вера в прогресс и "земной рай" расслабляет их. В отличие от немецких философов, Леонтьев стремился к обоснованию своего неверия в прогресс и оправдания страдания, путем обращения к догматическому православию. Цитаты из Ренана и Прудона подкрепляли цитаты из Библии и святоотеческой литературы. В диссонанс с общественным мнением Леонтьев заявлял: "Страдания, утраты, разочарования несправедливости должны быть; они даже полезны нам для покаяния нашего и для спасения нашей души за гробом" 19.
Леонтьевская любовь к государственной мощи, его воспевание власти, отмеченное Н.А. Бердяевым, все это было неприемлемо для славянофилов. С.Н. Трубецкой увидел в Леонтьеве "разочарованного славянофила", мечтавшего о "наступлении какой-то самобытной славяно-азиатской культуры..." и не верившего в будущее России, справедливо отметив, что Леонтьев был "западным романтиком" в отличие от "русских романтиков" - славянофилов 20.
Неприятие в славянофильской среде вызвало разочарование Леонтьева в возможностях этого направления российской мысли отреагировать на насущные проблемы современной ему эпохи. Леонтьев писал: "...я вовсе и не искал быть простым прихвостнем старых славянофилов, несмотря на все мое уважение к их взглядам и трудам и идеалам; вовсе не думал о том, как бы сжаться, чтобы угодить им лучше... на славянофилов я надеялся как на своих, как на отцов... долженствующих радоваться, что младшие развивают дальше и дальше их учение, хотя бы даже естественный ход развития и привел бы этих младших к вовсе неожиданным выводам, хотя бы в роде моего..." 21.
Современники видели в Леонтьеве не столько продолжателя славянофильской традиции, сколько своеобразного "западника", сравнивая его взгляды то с взглядами Н.Я. Чаадаева, то с взглядами Фр. Ницше. Сравнения между взглядами Леонтьева и Ницше можно найти во многих работах. Еще Вл.С .Соловьев считал, что К.Н. Леонтьев "предвосхитил многие мысли Ницше". В.В. Розанов, построивший свою метафизику христианства на леонтьевском пессимизме, был первым, кто назвал Леонтьева "русским Ницше". При этом речь шла не о внешнем совпадении во взглядах, а о глубинном единстве мировоззрения двух мыслителей. Леонтьев был "более Ницше, чем сам Ницше". Неоднозначно относившийся к православию, Розанов считал, что Леонтьев даже более дерзкий отрицатель христианства, чем Ницше.
В своих аналогиях Розанов был не одинок. Философ-декадент Ф.Ф. Куклярский в 1912 г. написал работу с характерным названием "К. Леонтьев и Фр. Ницше как предатели человека", охарактеризованную Розановым как лучшую в русской литературе оценку Леонтьева. Н.А. Бердяев неоднократно писал о том, что Леонтьев предвосхитил Ницше, сформировав особое миросозерцание "эстетический аморализм". Литератор А.А. Закржевский видел в Леонтьеве человека Запада, считая, что "ницшеанство" присутствовало в его взглядах даже в большей степени, чем в работах самого Ницше. Философ С.Л. Франк издал в Германии в 1928 г. статью "К. Леонтьев - русский Ницше". Сходство идей Леонтьева и Ницше отмечали богословы С.Н. Булгаков и Г.В. Флоровский. Эта точка зрения характерна и для западных исследователей, не случайно В. Шубарт уверенно называл Леонтьева "русский Ницше", не сомневаясь в правильности такой оценки. Современные исследователи так же уделяют внимание этому вопросу. Связь мировоззрения Ницше и Леонтьева была подвергнуто рассмотрению в упоминавшейся книге К.М. Долгова.
Действительно, Леонтьев и Ницше имели нечто общее в своих взглядах. Их объединяла безжалостная критика буржуазного общества, отрицание либерализма и равенства, склонность к героике и презрение к "среднему буржуа", отделение морали от реальной политики в духе Н. Макиавелли, признание неизбежности зла и насилия в реальной жизни. Оба мыслителя любили шокировать либеральное общество своими парадоксальными размышлениями.
Однако сторонники идентификации их взглядов всегда "спотыкались" на православии Леонтьева и ярком антихристанстве Ницше. В таких случаях религиозность Леонтьева объявлялась вымышленной, варварской, иезуитской и т.п. Подобное упрощение проводилось отчасти бессознательно, отчасти же вполне осознанно для придания всей леонтьевской философии богоборческого и демонического оттенка. В то же время именно отношение к религии разделяло Леонтьева и Ницше. Для последнего религия - это яд, отравивший Европу и принесший в нее "рабскую мораль", это бунт "неполноценных", слабых людей против сверхчеловека подобного сильному зверю в своих порывах. Для Леонтьева нравственный кризис человечества, в т.ч. и европейцев, был следствием забвения христианства. Один из всех консерваторов он решился на похвалу католической церкви, видя в ней преграду на пути нравственного разрушения и уважая наличие в ней элементов традиции. По этим вопросам Леонтьев был более близок к Вл.С. Соловьеву, чем к К.П. Победоносцеву, М.Н. Каткову и остальным консерваторам.
Другое существенное отличие состояло в отношении к государству. Для Ницше государство было подобно самому "ужасному и холодному" из всех холодных чудовищ. Отбросив гегелевскую традицию почитания государства, Ницше провозгласил страстный индивидуализм и доведенный до крайности культ героя. Там, где герой-сверхчеловек видит для себя поприще деятельности, государства не существует. Несчастье целой нации ничто перед страданием одной великой личности. Заратустра у Ницше отвергает государство, которое лжет людям, "душит, жует и пережевывает" их.
Разумеется, подобные богоборческие и разрушительные тенденции не могли быть восприняты русскими консерваторами - государственниками и скорее более подходили для их радикальных противников из революционного лагеря.
Как и некоторые другие немецкие мыслители Ницше "грешил" стремлением деления людей на "высших" и "низших". Это деление в немецкой философии постепенно принимает черты расовой иерархии, что не имеет ничего общего с иерархией социальной. Элементы расизма и национальной исключительности, позволяющей одной нации угнетать другую, были чужды отечественной консервативной мысли, более склонной к самоуничижению, о чем ясно говорят критические замечания консерваторов по адресу русского народа.
В то же время было бы неверно ограничивать преемственность русской и зарубежной консервативной традиции только немецкой философией. Можно также выделить связь идей К.Н. Леонтьева и французского мыслителя-традиционалиста Рене Генона, что еще не отмечалось исследователями.
Традиционализм и антиэгалитаризм Генона более отстоят в область "чистой" философии, чем у Леонтьева. Постоянно критикуемые либеральными идеологами, консерваторы, ввязываясь в полемику, были вынуждены не столько "поднимать" свои концепции до философского уровня, сколько "опускать" их до уровня реальности, часто упрощая свои аргументы для их лучшего понимания массовым сознанием.
Как и Леонтьев, Генон считал, что обезличивание человека является оборотной стороной прогресса и представляет "прямое следствие тенденции, называемой "эгалитарной" или, другими словами, тенденции к единообразию..." 22.
Человек традиционного общества склонен придавать священный смысл понятиям обыденным для человека либерального общества. Консерваторы не могли проверять свои авторитеты и догмы рациональной меркой. Качественный показатель был для них важнее количественного, и никакие технические достижения, никакое увеличение материального благосостояния не могло оправдать в их глазах нравственных потерь. Количественный "прогресс" давал человеку ощущение ложной свободы, вызывал недовольство настоящим и превращался в "потребность в нескончаемой деятельности, в бесконечных изменениях, в погоне за скоростями, в стремлении поспеть за все убыстряющимся ритмом разворачивающихся событий" 23. Традиционному миропорядку противопоставлялся антимир, создаваемый на основе тотального отрицания традиции.
Для Леонтьева и Генона религия была неотъемлемой частью традиционного миропонимания, постоянной константой общества. Хотя Леонтьев был православным, а Генон принял Ислам, они оба симпатизировали католической церкви, считая, что в капиталистической Европе только она одна может противостоять упадку духовности.
Симпатии Леонтьева к католичеству носили не религиозный, а скорее культурно - политический характер. Убежденный католик, даже иезуит, были ближе Леонтьеву, чем равнодушный единоверец, который "ни холоден, ни горяч" (Откр. 3;15). В данном случае Леонтьев видел в католической церкви "самый выразительный из охранительных оплотов общественного здания" в Европе. Характерно, что такой взгляд Леонтьева на католическую церковь настораживал некоторых представителей православного духовенства.
Леонтьев, Генон, а в дальнейшем и А. Тойнби резко критиковали стремление западного человека распространить свой тип мышления, как идеал, на весь остальной мир. Опасность вестернизации состояла в замене индивидуальной "души" каждого народа на стандартный мировоззренческий набор.
Консерваторы также уделяли особое внимание наличию "иерархии духа", которую они противопоставляли "иерархии денег". При этом "иерархия духа" базировалась на приоритете религиозного начала над чисто политическим началом. Согласно Генону: "Нарушение истинного иерархического порядка начинается уже тогда, когда чисто временная власть стремится освободиться от власти духовной или даже подчинить ее в целях достижения тех или иных сугубо политических целей" 24. При всем их почитании власти консерваторы - государственники ставили религию выше всего и, отталкиваясь от религиозного фактора, обосновывали необходимость сильного государства, монархической формы правления и общественной иерархии.
Для консерваторов проблема соотнесения свободы личности и государственного принуждения снималась за счет религиозного фактора. Государство "обязано всегда быть грозным, иногда жестоким и безжалостным, потому что общество всегда и везде слишком подвижно, бедно мыслью и слишком страстно", - писал Леонтьев 25.
Подчинение государству, потребность к смирению и покорности - это не аномалия, а норма. "Искание над собой власти", по замечанию К.П. Победоносцева, представляет естественную психологическую черту людей. Государство и власть защищают народ, монарх подобен "отцу", а его подданные "детям". Их подчинение и покорность - не проявление "рабской сущности", а следование известному евангельскому правилу - "будьте как дети" (Мф. 18,3).
В контексте модернизации и психологической ломки сознания, когда происходящие изменения порождали в людях неуверенность и сомнения, власть должна была провести их подобно "детям" через все идеологические соблазны. Детское состояние народной души - данность для консерваторов. Как ребенок доверяет родителям, так и народ должен довериться власти во всем. Американский исследователь Роберт Бирнс верно отмечал, что Победоносцев "рассматривал Русское государство как некую семью с абсолютным отеческим авторитетом и отеческой заботой, с одной стороны, и полным повиновением и любовью, с другой стороны" 26. Подобная "отеческая" роль государства неоднократно подчеркивалась консерваторами.
Для либеральных интеллектуалов было характерно восприятие государства как неизбежного зла. Отсюда вытекал поиск принципов для ограничения этого зла, стремление "отвоевать" у государства еще немного свободы. Они считали, что власть имеет больше возможностей для негативного проявления насилия, чем для его использования в позитивных целях. Уже в самом понятии "правовое государство" изначально закладывалось настороженное отношение к государству и власти. Не случайно Н.А. Бердяев противопоставил леонтьевскому культу государственности культ свободы "бесконечных прав личного духа", видя цель культурного прогресса в достижении окончательной свободы и даже господстве "мистического безвластия" 27. Исследователь К.М. Долгов резонно отметил, что можно сколько угодно восхищаться "личным духом", обладающим "бесконечными правами", но на практике государственность всегда будет влиять на эти "права", в противном же случае наступает анархия.
Критики консерваторов, словно не замечали, что в их изложении государство выглядело вовсе не механическим и материалистическим "левиафаном", как у Томаса Гоббса. Сила власти должна была основываться на религиозно-нравственном авторитете. По словам Победоносцева, государство должно базироваться на "твердых началах верования", а "безверное" государство отрицает само себя, поскольку отрицание веры есть отрицание государства. Государство несет в себе духовную сущность. Оно не только гарантия внешней безопасности своих граждан, но и хранитель народного духа, закрепленного в вере, обычаях и языке.
Точно так же, и Леонтьев доказывал, что: "Государство держится не одной свободой и не одними стеснениями и строгостью, а неуловимой еще для социальной науки гармонией между дисциплиной веры, власти, законов, преданий и обычаев, с одной стороны, а с другой - той реальной свободой лица...", - которая предполагает выбор между соблюдением закона и наказанием за его нарушение28.
Ради государственного единства Леонтьев и, в меньшей степени Тихомиров, даже были готовы отвергнуть национализм славянофильского толка. Государство, а в особенности такое многонациональное, как Россия, не может руководствоваться в своей политике чисто этническим принципом. Русским нужно или настаивать на единстве славян (принцип национализма - славизма) или же взять в качестве объединительного принципа единство географического пространства, единство "почвы". Именно в приоритете общеимперского ("почвы") над узконациональным ("кровью") состоит, по Леонтьеву, один из факторов успешного государственного строительства.
<< Пред. стр. 1 (из 4) След. >>
Список литературы по разделу