<< Пред.           стр. 4 (из 8)           След. >>

Список литературы по разделу

 ГЛАВА ПЯТАЯ
 
 Социалисты Запада и России в первой мировой войне
 
 Плеханов и Ленин - Циммервальд
 
 I
 
  Война 1914 года не была полной неожиданностью для социалистов Запада и России. Начиная с 1907 года многие выдающиеся деятели социалистического Интернационала предвидели возможность войны и считали это страшной катастрофой для всего мира. Один только Ленин в письме к М. Горькому в 1913 году мог написать:
  "Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) порукой, но мало вероятия, чтобы Франц-Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие" (Ленин. Сочинения, том 35-ый, 4-ое издание, стр. 43.).
  Все же остальные выдающиеся социалисты России и Запада считали необходимым всеми силами предотвратить войну. Вопрос о том, каково должно быть поведение социалистов в случае войны, обсуждался на многих конгрессах социалистического Интернационала еще задолго до 1907 года.
  Как известно, в "Коммунистическом манифесте" Маркса и Энгельса говорилось, что "у пролетариев нет отечества" и в течение десятков лет многие европейские социалисты это повторяли. Но с ростом рабочего {146} движения и с созданием массовых социалистических партий во всех передовых странах Европы социалисты постепенно отказались от этого лозунга. Так, в августе 1893 года на международном конгрессе социалистического Интернационала в Цюрихе представитель русских социал-демократов Г. В. Плеханов выступил резко против тех социалистов, которые предлагали, чтобы на объявление войны правительствами ответить всеобщей забастовкой во всех странах, где рабочие могут оказать влияние на войну, а в остальных - ответить на войну отказом от военной службы. Такое предложение было внесено Домела Ньювенгейсом, основателем голландской социал-демократической партии, впоследствии ставшим анархистом. В своей речи Плеханов сказал:
  "Решение в духе голландского предложения останется пустой фразой, лишенной какого бы то ни было практического значения. Более того, успехи социализма не везде одинаковы. Так, в Германии уже имеется очень сильная, великолепно организованная и дисциплинированная социал-демократическая партия, тогда, как в России социалистическое движение находится еще в зачатке. Предположим, что в случае войны с этой страной нашим германским друзьям удалось сорганизовать у себя военную забастовку, что получилось бы? Русская армия покорила бы Центральную Европу и вместо близкого торжества социализма, мы имели бы торжество казаков".
  На международных социалистических конгрессах в Амстердаме в 1904 году, в Штутгарте в 1907 году, в Копенгагене в 1910 году и почти накануне войны - в 1912 году в Базеле много говорилось о том, что рабочие, которые больше всех пострадают от войны, должны стараться предотвратить ее. Но как это можно было осуществить? Сначала это казалось просто: без рабочего класса невозможна никакая работа. Значит, стоит рабочим договориться между собой не поддерживать войну и даже помешать войне, и войны не будет. А если какое-нибудь правительство начнет войну, - надо всем рабочим {147} восстать и объявить войну всем капиталистам. Тогда начнется классовая война вместо войны международной. Эту мысль особенно горячо отстаивал француз Густав Эрве. Он стоял за первоначальную формулу "Коммунистического манифеста": "у пролетариев нет отечества". "Мне всё равно, - говорил он, - победят ли французы немцев или Вильгельм II возьмет Париж. Я всё равно буду бороться только с капиталистами моей страны".
  Но он был в меньшинстве. Подавляющее большинство социалистов не отказывалось от отечества. Так, вождь германских социалистов Август Бебель однажды произнес в германском Рейхстаге замечательную речь на эту тему. В этой речи он резко нападал на германские правящие классы за их захватнические стремления, за усиленное вооружение, за угрозу всеобщему миру. Когда же он сказал, что немецкие рабочие должны помешать немецкому правительству напасть на Россию или на Францию, то ему крикнули со скамей:
  - Это измена отечеству! Бебель ответил:
  - Нет, мы не изменники! Мы не хотим только, чтобы наше отечество начало войну, как грабитель и разбойник. Но если какой-нибудь другой народ нападет на Германию, то я первый возьму свою старую рушницу (meine alte Flinte) и пойду защищать свою страну.
  Чем Бебель был для Германии, тем Жан Жорес был для Франции: Жорес был совестью не только своей партии, но может быть и совестью большинства своего народа. Он тоже боролся с шовинистами своей страны. Но и он говорил, как Бебель: "Если бы случилось, что какой-нибудь другой народ напал бы на Францию, то мы, социалисты, умерли бы в первых рядах ее защитников".
  И оба эти вождя социалистов повторяли это на многих съездах, в том числе (за семь лет до войны) на международном социалистическом конгрессе в Штутгарте. Оба они здесь доказывали, что у социалистов не может не быть отечества. Бебель сказал: "Эрве говорит, {148} что отечество это лишь отечество господствующих классов, и что рабочему классу до него нет дела... Но еще вопрос, кому принадлежит отечество... Почему же всякий народ, терпящий иноземное владычество, - если даже в некоторых случаях оно благодетельно, - восстает всей массой для борьбы за свободу, отбрасывая ради этой цели всё остальное на задний план? Мысль Эрве, что пролетариату всё равно, - принадлежит ли Франция Германии или Германия Франции, - это нелепость". И свою речь Бебель закончил так: "Если бы вы, Эрве, захотели провести эту мысль на практике, то ваши соотечественники растоптали бы вас ногами".
  И огромное большинство социалистов шло за Бебелем и Жоресом, а не за Эрве. На этом съезде Жорес сказал: "Да, мы знаем, что на совести наших отечеств много несправедливости; что родина бывает для многих мачехой; мы боремся с ее грехами, но мы любим ее и не дадим в обиду в случае нужды".
  На слова Эрве и его сторонников, что любовь к родине - неразумный инстинкт и зоологическое чувство, представители большинства ему отвечали: "Нет, любовь к отечеству не только слепой инстинкт. Любить родину - разумно и полезно". Так, германский социал-демократ Фольмар на конгрессе в Штутгарте сказал: "Неправда, будто бы интернационализм враждебен национальным отечествам... Любовь к человечеству не мешает немцу быть добрым немцем. Нельзя прекратить существование наций и обратить их в безразличную народную кашу".
  Бебель и немецкие социалисты предостерегали против восстаний и всеобщих забастовок в случае объявления войны. "Мы не хотим ослаблять свои силы для чего-то еще не существующего, чего мы, может быть, в нужный момент и не в силах будем выполнить". "В самом деле, - говорили другие, - Интернационал еще не настолько силен, чтобы обеспечить единство действий всего пролетариата. В одних странах, более культурных, рабочие {149} более организованы. Допустим, что они, повинуясь Интернационалу, обезоружат своих соотечественников. А в это время другим это не удастся, и наиболее сознательный народ будет порабощен и задавлен менее сознательным. Не скажет ли тогда побежденный народ, что свои же братья, социалисты, связали ему руки и сделали беззащитным в общей международной свалке? И это было бы сделано во имя призрачного еще Интернационала, который оказался бессильным его защитить!"
  От имени французов Жорес предложил даже внести в постановление штутгартского съезда, что защита независимости всякой страны, которой угрожает иноземное нашествие, составляет настоятельный долг социалистов угрожаемой нации. "Отечество - это сокровищница человеческого гения, - сказал другой французский социалист, Вальян, при общем одобрении, - и не подобает пролетариату разбивать эти драгоценные сосуды человеческой культуры!" А швед Брантинг, обобщая эти мнения, сказал: "Мы должны быть благодарны Эрве: он дал нам возможность обнаружить полное единодушие в том, что интернационализм и национальность не только не противоположны друг другу, а, наоборот, взаимно друг друга дополняют". И, наконец, докладчик съезда бельгиец Вандервельде почти повторил слова Бебеля: - "Существование свободных наций является ступенью для самой интернациональности, так как только из союза свободных народов возникнет будущее единое человечество!"
  Между тем на Балканском полуострове уже нарастала угроза войны. Европа разделилась на враждебные лагери. Россия и Франция - с одной стороны, Германия и Австрия - с другой. Многие другие державы вели расчеты: куда им будет выгоднее примкнуть? Дипломаты зондировали почву, государственные деятели собирались на тайные совещания, заключались и расстраивались союзы. Европа жила в беспокойстве, перед бурей. Ввиду этого социалисты решили созвать внеочередной международный съезд, чтобы обсудить угрожающее положение.
 
 {150} В октябре 1912 года Черногория объявила войну Турции и очень скоро почти весь Балканский полуостров оказался в огне. Опасность, что искрами этого столкновения Европа может быть взорвана, как пороховой погреб, стала очевидной и Международное социалистическое бюро организовало антивоенные массовые собрания в большинстве европейских стран и постановило созвать экстренный международный социалистический съезд на 24-25 ноября в Базеле. Базельский конгресс был скорее торжественной, очень внушительной демонстрацией против войны, чем собранием для обсуждения определенных международных проблем. Жан Жорес в своей приветственной речи указал, что международный социалистический конгресс собрался, чтобы оплакивать уже погибших на Балканах в войне, и чтоб призвать живых к миру и рассеять надвигающуюся на Европу грозу. Но что для этого нужно делать? Уже предыдущие съезды выяснили, что социалисты могут призывать к миру своих соотечественников, но настоящей международной силы у них нет.
  Поэтому и базельский съезд, как и предыдущий копенгагенский съезд, только повторил резолюцию штутгартского съезда 1907 года: "Социалисты должны помешать возникновению войны. А если война всё-таки начнется, они должны постараться скорее прекратить ее и воспользоваться кризисом для того, чтобы ускорить падение капиталистического строя". Но какими средствами этого достигнуть Интернационал не говорил. Выбор средств предоставлялся "на усмотрение отдельных наций", при чем Базельский съезд впервые провозгласил, что период национальных войн в Европе кончился и начался период войн империалистических.
  Российские социалистические партии были представлены в Базеле тридцатью шестью делегатами. Среди них был Г. В. Плеханов. Центральный комитет большевиков имел там шесть представителей. Большевистскую {151} делегацию возглавлял Лев Каменев, тогда официальный представитель большевиков в Международном социалистическом бюро.
 
  Чувства, возбужденные базельским конгрессом, были смутны и неопределенны. Социалисты возвращались в свои страны не с определенным решением, а с общим настроением: надо мешать нападению. Но несмотря на то, что все социал-демократические партии Европы были решительными противниками милитаризма, социалистический Интернационал занял позицию, что единственное средство, при помощи которого можно остановить войну, - это помешать ее возникновению. Вожди европейских социалистических партий говорили: "После того, как война уже вспыхнула, всеобщая забастовка могла бы повредить только наиболее передовым странам, в то время, как остальные, реакционные режимы меньше всего пострадали бы, ибо отсталый рабочий класс их стран не присоединился бы к забастовке".
  Следующий конгресс социалистического Интернационала должен был собраться 23 августа 1914 года в Вене. Но после выстрела в Сараеве, где 28 июня 1914 года сербским националистом был убит наследник австро-венгерского престола Франц-Фердинанд и его жена, уже не могло быть речи о съезде, ибо это убийство было использовано австро-германскими милитаристами как повод для нападения на Сербию, в результате чего и была развязана первая мировая война.
  Поэтому решено было созвать экстренное расширенное совещание Международного социалистического бюро в Брюсселе на 28 июля. Совещание открылось 28 июля и продолжалось 29 и 30 июля. В Брюсселе никто из выступавших ораторов уже не говорил о всеобщей забастовке, как средстве предотвращения мировой войны. Не говорила даже крайне левая тогда Роза Люксембург, принимавшая участие в дебатах по вопросу о мерах, которые должно предпринять социалистическим партиям для предотвращения войны. Никто и из других левых {152} ораторов тоже ни единым словом не обмолвился о массовом отказе от военной службы или о восстаниях, как средстве предотвращения войны. Всем участникам совещаний в Брюсселе была уже ясна невозможность всех таких мер.
  По словам Карла Каутского, присутствовавшего на совещаниях в Брюсселе, все выступавшие там ораторы одинаково резко осуждали Австро-Венгрию и высказывали свое недоверие к России. Они также резко выступали против Германии, которая, как указал Жорес, своей поддержкой Австро-Венгрии ставит под угрозу европейский мир. По этому вопросу ему не возражали, как не возражали и против его заявления, что Франция и Англия искренне стремятся сохранить мир. В резолюции, принятой единогласно представителями всех социалистических партий, рабочие всех стран, которым грозила опасность войны, призывались продолжать и усиливать свои массовые выступления против войны, за мир и за разрешение австро-сербского конфликта путем арбитража. Социалистам Германии и Франции вменялось в обязанность оказывать совместное давление на свои правительства в пользу мира.
  30 июля вечером Жорес вернулся из Брюсселя в Париж. Назавтра, во главе социалистической делегации, Жорес поехал в Министерство иностранных дел с заявлением, чтобы французское правительство повлияло на русское, дабы оно не объявляло всеобщую мобилизацию. Но после того, как социалистическая делегация покинула здание Министерства иностранных дел, было получено сообщение, что Вильгельм II объявил военное положение. И в тот же вечер Жорес был убит полупомешанным французским националистом. Плеханов из Брюсселя уехал в Лондон, где в Британском музее он работал над своим трудом "История общественной мысли в России".
  Когда 31 июля он прочитал в газетах об убийстве Жореса, по словам его жены, он "мертвецки побледнел". "Мне показалось, - писала она, - что он потеряет сознание. "Что с тобой?" - спросила я. Он ответил: "Ты не можешь {153} себе представить что за война это будет. Это будет избиение народов, которое своей жестокостью превзойдет все, что человечество до сих пор испытало".
  На следующий день Германия объявила войну России, а через два дня - Франции. Рабочие и социалисты всех стран были единодушны пока казалось возможным предотвратить войну, но когда война разразилась, Интернационал распался. Плеханов немедленно уехал в Париж. Там на собрании русских эмигрантов-социалистов он выступил с докладом: "Каково должно быть отношение социалистов к войне?"
  В своем докладе Плеханов доказывал, что обязанность социалистов всего мира помогать союзникам (Франции, Англии и России) в защите их стран против немецкой агрессии. Войну, говорил Плеханов, начала Германия. Она - нападающая сторона. Германия полудеспотическая страна, Бельгия, Франция и Англия - демократические страны. Наша обязанность поэтому их защищать. Если победит Германия, она заберет у России территории, расположенные у моря, которые являются воротами России в Европу. Россия будет превращена в германскую колонию, в рынок для сбыта германских товаров. Российский рабочий класс сильно ослабеет, и политическое, экономическое и социальное развитие России будет отброшено на многие десятилетия назад. Так говорил Плеханов в своем первом докладе о войне в Париже. Приблизительно то же самое он повторил и в своем напутственном слове уходившим на фронт русским добровольцам во Франции. Среди этих добровольцев были большевики, меньшевики, социалисты-революционеры и анархисты. В "Письме к руским социал-демократам", опубликованном им вскоре после его напутственного слова русским добровольцам, Плеханов писал:
  "Со времени нашей революции 1905-1906 г.г. Вильгельм II был сильнейшей опорой своему "брату" Николаю II. Не во имя свободы объявила Германия войну. Нет, товарищи, Германия воюет во имя завоевания ею {154} экономического превосходства. Такова ее империалистическая программа, которую она старается осуществить. И поскольку это касается нашей страны, захваченной Германией, то она станет экономическим вассалом. Германия навяжет России такие условия, которые до нельзя затруднят ее дальнейшее экономическое развитие. А так как это экономическое развитие является предпосылкой социального и политического развития, то Россия потеряет, полностью или почти полностью, шанс покончить с царизмом... Победа Германии это - удар по прогрессу Западной Европы и полный, или почти полный, триумф русского деспотизма".
  Так писал Плеханов в начале войны в "Письме к русским социал-демократам". Когда так называемые "интернационалисты" возражали ему, что причина войны это не только злая воля Германии, то Плеханов ответил им:
  - "Кто отказывается от решения вопроса о том, какая сторона нападает и какая защищается, тот тем самым признает себя неспособным обсуждать вопрос о войне".
 
 
 
 III
 
  В брошюре "О войне", выпущенной Плехановым в Париже в 1914 году, отвечая какому-то иностранному социалисту, Плеханов писал; "До вас дошел слух о том, что я смотрю на возможную победу Германии, как на большое несчастье для всей Европы и вы, зная, что я был горячим сторонником освободительного движения российского пролетариата, с беспокойством спрашиваете себя: неужели он начинает мириться с русским царизмом? Неужели же он переходит в ряды панславистов?
  Нет, дорогой товарищ, я как был так и остаюсь непримиримым врагом русского царизма. К панславизму не тянуло и не тянет. И тем не менее меня в самом деле очень пугают последствия победы Германии над Россией... Такое поражение России, которое замедлит ее экономическое развитие, будет вредно для дела русской {155} народной свободы и полезно Для нашего старого порядка, то есть того самого царизма, к низвержению которого мы стремимся. Всё, что замедляет наше экономическое развитие, поддерживает наш царизм, представляющий собой своеобразное политическое следствие экономической отсталости страны".
  Так в начале войны писал Плеханов. Ленин летом 1914 года жил в горной деревушке Поронин, в Галиции, которая тогда была частью Австро-Венгрии. 28 июля Австрия объявила войну Сербии, Германия объявила войну России 1 августа. По чисто техническим причинам Австрия объявила войну России только 6 августа. Как раз в это время Ленин получил деньги из России и местная галицийская полиция заподозрила, что Ленин является агентом русского правительства. 7 августа под вечер Ленин пришел к Якову Ганецкому, который тоже проживал в Поронине, и рассказал ему, что у него был обыск и что жандармский вахмистр приказал утром явиться к поезду и ехать вместе с ним в Новый Тарг, к старосте. "Как вы думаете, - спросил Ленин у Ганецкого, - арестуют завтра в Новом Тарге или отпустят?". "Глупый жандарм подозревает вас в шпионаже, - ответил Ганецкий. - Пожалуй, арестуют".
  Они решили действовать. Ганецкий дал телеграмму социал-демократическому депутату австрийского парламента доктору Мареку, который еще в 1912 году содействовал переезду Ленина из Парижа в Краков. Сам Ленин послал следующую телеграмму директору краковской полиции: "Здешняя полиция подозревает меня в шпионаже. Живу два года в Кракове, в Звежинце (предместье Кракова), 51 улица Любомирского. Лично давал сведения комиссару полиции в Звежинце. Я эмигрант, социал-демократ. Прошу телеграфировать в Поронин и старосте в Новый Тарг во избежание недоразумений. Ульянов".
  Жандармский вахмистр на следующий день поехал с Лениным в Новый Тарг к старосте. В это время, в ответ на телеграмму Ленина, жандарм получил такую {156} телеграмму от краковской полиции: "Жандармерия. Поронин. Против Ульянова не имеется здесь ничего предосудительного в области шпионажа. Краков, 17 августа 1914 года". Эту телеграмму в копии получил и староста в Новом Тарге. Однако, он всё же арестовал Ленина.
  "Надежда Константиновна Крупская, - пишет Ганецкий, - ездила к Владимиру Ильичу в тюрьму ежедневно". 11 августа Ганецкий помог Крупской послать Виктору Адлеру, лидеру австрийской социал-демократической партии, телеграмму, в которой она писала: "Очень прошу вас, уважаемый товарищ, помочь моему мужу. Вы знаете его лично: он был, как вы знаете, долгое время членом Международного бюро и хорошо известен Интернационалу. Я просила бы вас отправить настоятельную телеграмму прокурору в Ней-Зандец, что хорошо знаете моего мужа, причем можете уверить его, что это недоразумение... Я уверена, что вы и еще другие австрийские товарищи сделают всё возможное, чтобы содействовать освобождению моего мужа. С партийным приветом, Надежда Ульянова".
  Адлер немедленно предпринял соответствующие шаги, после чего австрийское министерство внутренних дел послало в краковскую полицию такую телеграмму: "По мнению доктора Адлера, Ульянов смог бы оказать большие услуги при настоящих условиях. Дирекции полиции предлагается также сообщить об этом военному суду, за которым числится Ульянов".
  Ленин был освобожден. И через несколько дней вместе с Крупской и ее матерью, через Краков и Вену, отправился в Швейцарию. 5 сентября Ленин послал Виктору Адлеру из Цюриха открытку следующего содержания:
  "Уважаемый товарищ! Благополучно прибыл со всем семейством. Документы требовали только в Инсбруке и Фельдкирхе. Ваша помощь, таким образом, была для меня очень полезна. Для въезда в Швейцарию требуют паспорта, но меня впустили без паспорта, когда я назвал {157} Грейлиха. Привет и благодарность. С партийным приветом, Ленин (В. Ульянов)" (Я. Ганецкий. "Арест В. И. Ленина в Австрии в 1914 г.". "Ленинский Сборник" № 2, стр. 173-186.).
  К этому надо добавить, что Виктор Адлер с первого же дня объявления войны стал на сторону австро-германской коалиции и всецело поддерживал войну против России. Ленин это, конечно, прекрасно знал.
  Н. Бухарин, бывший тогда в Швейцарии и очень близко стоявший к Ленину, в 1934 году в московских "Известиях" рассказал, что первым лозунгом Ленина, по прибытии в Швейцарию, был лозунг к солдатам всех армий: "Стреляйте своих офицеров!" Этот лозунг не был напечатан. Ильич изобрел более общую формулу: "Превращение империалистической войны в войну гражданскую".
  Как говорит Бухарин, Ленин всех расспрашивал о позиции Плеханова. "Ильич, - писал Бухарин, - волновался, бесился, страшно хотел встречи с ним, чтобы такой случай скоро представился. Наконец, эта встреча состоялась. Через десять лет, вспоминая об этой "исторической встрече" Ленина с Плехановым и об их словесном турнире, Крупская писала в "Правде" 11 апреля 1924 г.: "Плеханова Владимир Ильич (Ленин) любил страстно. Плеханов сыграл крупную роль в развитии Владимира Ильича, помог ему найти правильный революционный путь, и потому Плеханов был долгое время окружен для него ореолом: всякое самое незначительное расхождение с Плехановым он переживал крайне болезненно. И после раскола партии он внимательно прислушивался к тому, что говорил Плеханов...
  Даже в 1914 году, когда разразилась война, Владимир Ильич страшно волновался, готовясь к выступлению против войны на митинге в Лозанне, где должен был говорить Плеханов". В 1934 году об этой последней встрече Ленина и Плеханова Бухарин писал в московских Известиях": "Мы узнали, что Плеханов в Лозанне выступает 11 октября с докладом в Народном доме и вызвали Ильича телеграммой из Берна. Ильич {158} прилетел, как на крыльях. Битком набитая аудитория. Маленькая группа большевиков. На трибуне Плеханов, со сверкающими из-под густых посеребренных бровей глазами. Скрестив руки, театрально поглядывая по сторонам, он начинает говорить".
  В своей статье Бухарин не передал речь Плеханова, но она вкратце была передана парижской русской газетой "Голос" в №№ от 18, 19 и 20 OKT. 1914 г., в отчете о реферате Плеханова и о последовавшем за ним реферате Ленина. Газету эту редактировал лидер меньшевиков Мартов, который по отношению к войне тогда занимал позицию очень близкую к ленинской.
  Согласно отчету корреспондента "Голоса", Плеханов в своей речи в Лозанне повторил то, что говорил на собраниях в Париже, но к этому еще добавил: "Социализм отнюдь не исключает любви к отечеству. Но между тем как люди, державшиеся точки зрения эксплуатирующих классов, находят позволительным и даже обязательным ставить интересы своей страны выше интересов всего остального мира, социалист должен иметь мужество пойти против своего отечества, когда оно в своей иностранной политике поступает несправедливо, нарушает простые законы нравственности и права. Только тот социалист, который способен на это и может называться международным социалистом. Только тот социалист, который способен на это - имеет право сказать о себе, что в его любви к отечеству нет шовинизма".
  Далее Бухарин рассказывает: "Плеханов, заприметя Ленина, шутит, что его поймали в "заманиловку". И вот подымается Ильич. Лицо его бело, как гипсовая маска. Мне никогда ни до этого ни после не случалось видеть такого смертельно-бледного лица у Ильича. Только глаза его горели, и, сухо картавя, отчетливо и энергично ударами неслыханной силы и неслыханного напряжения, Ильич стал рубить противника. Мы все сидели, как завороженные".
  "Ленин сказал: - Нынешняя война не случайность, {159} зависевшая от того или иного нападения, а подготовлена всеми условиями развития буржуазного общества. Она была предсказана давно и именно в такой комбинации и такой линии... Социал-демократы только тогда исполняют свой долг, когда борются с шовинистическим угаром своей страны... И, не забывая слов Маркса, что "рабочие не имеют отечества", пролетариат должен принимать участие не в том, чтобы отстаивать старые рамки буржуазных государств, а создавать новые рамки социалистических республик... Наша задача заключается не в том, чтобы плыть вместе с течением, а в том, чтобы превращать национальную, лже-национальную войну в решительное столкновение пролетариата с правящими классами".
  В своем заключительном слове Плеханов, отвечая, Ленину, сказал: "Если Ленин прав, то прав окажется бывший Эрве и тогда надо ссылаться не на Маркса, а на Эрве старой манеры. Маркс говорит, что каждый народ имеет право на существование, на автономию, но ведь это право предполагает право защиты; когда на него нападают, он должен защищаться. Иначе будет не интернациональная политика, а вненациональная, то есть утопическая, а не международная. Конечно, каждый обязан бороться прежде всего с шовинизмом своей страны, но в случае объявления войны нужно решить, кто нападает и со всей силой обрушиться на него".
  И Плеханов закончил свое слово ссылкой на Бебеля, который на штутгартском конгрессе в 1907 году говорил, что дело рабочего класса было бы безнадежно, если бы он был бессилен найти в каждом отдельном случае виновника вооруженного конфликта.
 
 IV
 
  Крупская несколько иначе описывает этот словесный турнир между Лениным и Плехановым. Она пишет: "Когда 10 октября пришла телеграмма из Лозанны о том, что реферат Плеханова назначен на завтра, на 11 октября, {160} Ильич засел за подготовку к реферату. Приехав на собрание вместе с Зиновьевым, Ильич сел и целиком весь ушел в слушание того, что говорил Плеханов. С первой частью реферата, где Плеханов крыл немцев, Ильич был согласен и аплодировал Плеханову. Во второй части Плеханов развивал оборонческую точку зрения. Уж не могло быть места никаким сомнениям. Записался говорить один Ильич. С кружкой пива в руках подошел он к столу. Говорил он спокойно и только бледность лица выдавала его волнение. У Ильича было только десять минут. Он сказал лишь основное. Плеханов с обычными остротами возражал ему. Меньшевики - их было подавляющее большинство - аплодировали Плеханову. Создалось впечатление, что Плеханов победил. 14 октября, через три дня, в том же помещении, где читал доклад Плеханов, был назначен доклад Ильича. Зал был битком набит. Доклад вышел очень удачным. Ильич был в приподнятом, боевом настроении. Он развил полностью свой взгляд на войну, как на войну империалистическую... Реферат Ильича имел громадный успех..."
  Основные пункты позиции Ленина сжато и точно формулированы в его письме к Шляпникову от 17 октября 1914 года. Там он, между прочим, писал: "В России шовинизм прячется за фразы о belle France (о прекрасной Франции) и о несчастной Бельгии (а Украина и т. д.?) или за "народную" ненависть к немцам (и к "кайзеризму"). Поэтому наша безусловная обязанность - борьба с этими софизмами. А чтобы борьба шла по точной и ясной линии, нужен обобщающий лозунг. Этот лозунг: для нас, русских, с точки зрения интересов трудящихся масс и рабочего класса России, не может подлежать ни малейшему, абсолютно никакому сомнению, что наименьшим злом было бы теперь и тотчас - поражение царизма в данной войне. Ибо царизм сто раз хуже кайзеризма... Лозунг мира, - по-моему, неправильный в данный момент. Это обывательский, поповский лозунг. Пролетарский лозунг должен быть: гражданская война... Мы не {161} можем ни "обещать" гражданской войны, ни "декретировать" ее, но вести работу - при надобности очень долгую - в этом направлении мы обязаны".
  Это Ленин писал в частном письме к Шляпникову, это повторил он и в письме к нему от 31 октября.
  В декларации же, опубликованной Лениным в его газете "Социал-демократ" от 1 ноября от имени Центрального Комитета большевистской партии под заглавием "Война и российская социал-демократия", Ленин писал:
  "Превращение империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг... вытекающий из условий империалистической войны между высоко развитыми буржуазными странами. Как бы ни казались велики трудности такого превращения в ту или иную минуту, социалисты никогда не откажутся от систематической, настойчивой, неуклонной подготовительной работы в этом направлении".
  Как известно, этот лозунг Ленина не был принят ни одной социалистической партией Европы и никем из более или менее видных лидеров социалистических партий в России и заграницей. Не был согласен с этим даже Лев Каменев, в то время единственный член ЦК большевиков и заместитель Ленина в Петербурге. Когда Каменева арестовали и предали суду, он на суде заявил, что не разделяет "тезисов" Ленина, отказывается превратить войну внешнюю в войну гражданскую и также отказывается от лозунга, что "поражение России в войне было бы меньшим злом". Что касается П. Б. Аксельрода, одного из основоположников российской социал-демократии, то он сначала одобрил позицию, занятую Плехановым в войне. Но вскоре повернул в сторону так называемых "интернационалистов". И то, что он оказался в лагере противников Плеханова было для него нелегко. Аксельрод и Плеханов в течение десятков лет работали вместе; трудно выразить, как эти два человека были внутренне связаны. Но несмотря на их расхождение по вопросу об отношении к войне, они всё же не прервали дружбы.
 {162} Плеханов в письмах и при редких личных встречах (Плеханов жил в Женеве, Аксельрод - в Цюрихе) старался влиять на Аксельрода, переубедить его. Аксельрод делал то же самое. По словам известного деятеля еврейского социал-демократического "Бунда" А. Литвака, тогда в Цюрихе близко стоявшего к Аксельроду, Аксельрод в то время редко говорил о Плеханове. Но когда другие в его присутствии отпускали резкое слово по адресу Плеханова, видно было, как Аксельрод от этого страдал.
  Лозунг Аксельрода был: "мир и восстановление социалистического Интернационала". Но хоть и был он интернационалистом, он глубоко болел за Францию и Бельгию, и боялся победы Вильгельма II. В начале войны, когда германские армии шли от победы к победе, а французам угрожала величайшая военная катастрофа, английский флот потопил германское военное судно, - Аксельрод сказал тогда Литваку: "Вот что война может сделать с человеком! Немецкое судно потоплено, много людей погибло. Это должно ведь было бы меня огорчать, а я в душе этому даже немного обрадовался. Пусть это уменьшит их победу, пусть это уменьшит поражение союзников. Я сам себя поймал на этой мысли и хотел ее подавить, но она не дает подавить себя. Вот во что война превращает всех нас".
  Когда русские взяли Лемберг (Львов), Аксельрод сказал тому же Литваку: "Я знаю, что население Лемберга пострадает, и русскому народу от этого легче не станет, и всё же: Германия одерживает столько побед, пусть к моменту мирных переговоров будет хотя бы равновесие. Впрочем, это, по всей вероятности, только предлог для оправдания чувства. Вы знаете, где-то в глубине души ведь все мы националисты".
  Другой тогдашний лидер меньшевиков - Ю. О. Мартов занимал позицию более близкую к ленинской. О его парижской газете "Голос" Ленин писал: ""Голос" является сейчас лучшей социалистической газетой в Европе. Чем {163} чаще и сильнее я расходился с Мартовым, тем определенней я должен сказать, что этот писатель делает теперь именно то, что должен делать социал-демократ".
  Основным лозунгом Мартова был - мир. Статья его в № 190 "Голоса" была озаглавлена "Мир", и он требовал "возможно скорейшего окончания войны". Вначале Ленин как будто не возражал против этого, но уже в ноябре 1914 года в письме к Шляпникову Ленин писал: "Умные буржуа передовой страны за мир... А мы не должны давать смешивать себя с мелкими буржуа, сантиментальными либералами и так далее. Эпоха штыка наступила. Это - факт, значит и таким орудием надо бороться... Объективно, кому теперь сыграет на руку лозунг мира? Во всяком случае не пропаганде идей революционного пролетариата, не идее использовать войну для ускорения краха капитализма".
  А в своей статье "Положение и задачи социалистического Интернационала", напечатанной в "Социал-демократе" от 1 ноября 1914 года, Ленин писал: "Долой поповски-сантиментальные и глупенькие вздыхания о мире во что бы то ни стало! Поднимем знамя гражданской войны!"
  И естественно, что Ленин назвал "социал-шовинистическими" не только взгляды Аксельрода, ибо они, согласно ему, "как две капли воды похожи на патриотические выступления Плеханова, но более трусливы". Он вскоре ополчился и на Мартова, который в своем докладе в Берне не отгородился от Аксельрода и так же, как Аксельрод, проповедовал "скорейшее окончание войны - и мира". В это время почти всех лидеров социалистических партий Европы Ленин уже называл "подлецами", "лицемерами", "изменниками", "полуидиотами", "дураками", "сволочью". Но Ленин, надо сказать, в своих взглядах был почти одинок. Так продолжалось до Циммер-вальдской конференции 1915 года.
 {164}
 
 V
 
 В 10-ом томе "Малой советской энциклопедии" (3-е изд.) о Циммервальдской конференции сказано: "Циммервальдская конференция состоялась 5-8 сентября 1915 года. В ней участвовало тридцать восемь делегатов одиннадцати стран (Россия, Польша, Италия, Болгария, Румыния, Германия, Франция, Швейцария, Голландия, Швеция и Норвегия). Принятый конференцией Манифест признал войну империалистической, осудил поведение социалистов, которые голосовали за военные бюджеты и принимали участие в буржуазных правительствах, призывал рабочих Европы развернуть борьбу против войны, за мир без аннексий и контрибуций".
  Дальше "Малая советская энциклопедия" пишет:
  "Левая группа (то есть группа, возглавляемая Лениным) голосовала за Манифест, критикуя его непоследовательность, подчеркивая, что он не содержит призыва к борьбе за свержение капитализма, не разоблачает социалистов-шовинистов и каутскианцев, как изменников социализма".
  Но, что же в действительности представляла собой Циммервальдская конференция? Прежде всего о ее составе. Единственная значительная социалистическая партия, которая послала делегатов на эту конференцию, была итальянская социалистическая партия. Остальные участники конференции представляли либо самих себя, либо осколки социалистических групп некоторых социалистов-эмигрантов. Ленин и Зиновьев - от большевиков, Мартов и Аксельрод - от меньшевиков-"интернационалистов", Троцкий от своей группки, Виктор Чернов и Бобров-Натансон - от социалистов-революционеров-интернационалистов".
  Польшу представляли Радек и Ганецкий, которые раньше были связаны с "социал-демократией Польши и Литвы".
  Швейцарская социалистическая партия даже не была извещена о предстоящей конференции. Швейцарию лично представляли Роберт Гримм, {165} Фриц Платен и Нэн. Из Голландии была Роланд-Гольст; Дания, Испания, Америка, Португалия совсем не были представлены. От Швеции были только представители юношеских организаций. Из Болгарии был представитель так называемых "тесняков". Раковский представлял румынскую партию. Германская Независимая Социалистическая партия, которую тогда возглавляли Гаазе, Карл Каутский и Эдуард Бернштейн, тоже не была извещена о конференции. В общем, это была конференция штаба без армии.
  Карл Каутский, который тогда вместе с Э. Бернштейном и Г. Гаазе возглавлял антивоенную оппозицию в Германии, пишет в своей последней большой работе "Социалисты и война", вышедшей в 1937 году в Праге, что организаторы Циммервальдской конференции никого из вождей меньшинства германской социал-демократии, которые были противниками войны и военной политики кайзера, не пригласили на конференцию. Они пригласили только маленькую группку "спартакистов" (будущих коммунистов). Каутский пишет: "Бернштейн и я, и насколько я могу вспомнить, и Гаазе узнали о Циммервальдской конференции лишь после ее закрытия. Большинство делегатов конференции было заинтересовано главным образом в том, чтобы привести к скорейшему миру. Они были за то, чтобы социалисты больше не поддерживали своих правительств и силой заставляли бы их закончить войну. Ленин же и его последователи меньше всего заботились о мире. Они были заинтересованы в превращении мировой войны в гражданскую войну" (Karl Kautsky, Sozialisten und Krieg, Prague, 1937, pp. 542, 547.).
  Накануне Циммервальдской конференции в Берне состоялось совещание группы делегатов. Как впоследствии рассказал Мергейм, один из французских левых синдикалистов, участвовавших в этом совещании, Ленин тогда требовал, чтобы конференция выпустила воззвание к рабочим массам и солдатам всех стран, чтобы они {166} объявили всеобщую забастовку против войны. Мергейм тогда указал Ленину, что такое воззвание не будет иметь никакого влияния при том настроении, которое господствует в народных массах всех стран. Однако, Ленин и его друзья продолжали настаивать на своем. Дискуссия по этому вопросу длилась целых восемь часов. Та же сцена повторилась после и в резолюционной комиссии Циммервальдской конференции. Там произошло резкое столкновение между представителем крайне левых социалистов Германии Ледебуром и Лениным. Как и Мергейм, Ледебур указал Ленину, что его предложение бесцельно, к тому же, он прибавил, что для делегатов, которые должны после конференции вернуться в свои страны, принятие такой резолюции было бы бесцельным самопожертвованием, ибо по возвращении домой они немедленно были бы преданы военному суду и расстреляны, при чем своей смертью ничего бы не достигли.
  В своих воспоминаниях Мергейм пишет: "Ленин, который за всё время этой дискуссии сидел развалившись на мягком диване, не обнаружил ни малейшего интереса к аргументам его противников. Каждый раз, когда он отвечал на речь его противника, он говорил всё более оскорбительным и саркастическим тоном, и если бы не вмешательство болгаро-румынского социалиста Раковского, Циммервальдская конференция вовсе не состоялась бы, ибо как французские, так и германские делегаты решительно отказались принять безумный план Ленина. Принята была компромиссная резолюция. Но Ленин как в резолюционной комиссии, так и на самой конференции голосовал против этой резолюции. В разгар словесной битвы между Лениным и Ледебуром последний, отвечая на саркастическое замечание Ленина, воскликнул, что он, Ледебур, не требует от Ленина, чтобы он после конференции поехал в Россию и выступал там в духе предложенной им резолюции, ибо это означало бы для него верный расстрел. Ленин же требует от него, чтобы он, {167} Ледебур, пожертвовал своей жизнью в то время, как он, Ленин, останется спокойно жить в Швейцарии".
  Приведя эту цитату из воспоминаний Мергейма, Эдуард Бернштейн в 1921 году писал: - "Ленин действительно остался в Швейцарии и вернулся в Россию вместе со своими единомышленниками только после того, как революция окончательно победила" (Eduard Bernstein, Ein Dunkles Kapitel, "Vorwarts" (Berlin), Januar 14, 1921. ).
  Циммервальдская конференция создала так называемое "Циммервальдское объединение", которое формально просуществовало до 1919 года. В апреле 1916 года в швейцарской деревне Кинтале состоялась конференция Циммервальдского объединения. На этой конференции крайне левое крыло, во главе которого стоял Ленин, было сильнее представлено, чем на первой Циммервальдской конференции. Но и Кинтальская конференция не приняла основных положений большевиков: превращение империалистической войны в войну гражданскую.
  Аксельрод и Мартов, вместе с большинством конференции, считали, что задачей "интернационалистов"-циммервальдистов является борьба за скорейшее окончание войны и за мир без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов. Ленин же вместе с небольшим кружком крайне левых отстаивал позицию борьбы не за мир, а за "скорейшее превращение империалистической войны в войну гражданскую", во имя которой интернационалисты должны стремиться "к поражению своего правительства, своей страны".
  Ленин настаивал, что отказываться от лозунга поражения своей страны - значит превратить свою революционность в пустую фразу - в одно лицемерие. В № 43 своей газеты "Социал-демократ" от 26 июля 1915 года Ленин писал: - "Кто стоит за лозунг - "ни побед, ни поражений", тот сознательный или бессознательный шовинист; тот в лучшем случае примирительный мелкий буржуа, но во всех случаях враг пролетарской политики, сторонник {168} теперешних правительств, теперешних господствующих классов".
  Огромное большинство социалистов как воюющих, так и нейтральных стран были против Циммервальда. Их точку зрения тогда развил известный эльзасский, а потом французский социалист Соломон Грумбах в докладе "Ошибки Циммервальда и Кинталя", прочитанном в Берне 3 июня 1916 года (Доклад Грумбаха был потом напечатан в виде брошюры под названием "Der Irrtum Zimmerwald-Kiental, Bern 1915. Все цитаты из нее позаимствованы мною из книги The Bolsheviks and The World War. The Origin of the Third International, by Olga Hess Gankin & H. H. Fisher, Stanford University Press, pp. 454-462.). Грумбах доказывал, что принципы, провозглашенные в Циммервальде и Кинтале повели бы пролетариат по ложному пути и что они противоречат принципам социалистического Интернационала, а главное, что устроители Циммервальда не остановились перед тем, чтобы обмануть общественное мнение насчет состава Цимервальдской конференции. Грумбах сказал:
  "Они не остановились перед тем, чтобы нарочно печатать под Манифестом, опубликованным ими 18 сентября, слова: "За германскую делегацию", "за французскую делегацию", "за голландскую делегацию". В Манифесте жирным шрифтом также было напечатано: "Мы, представители социалистических партий, профессиональных союзов и их меньшинств, мы, германские, французские и т.д." На самом деле ни германские, ни французские социалистические партии, ни синдикаты (профсоюзы) на Циммервальдской конференции не присутствовали. За голландскую партию Манифест подписала Роланд-Гольст, хотя она сама составляла всю "делегацию". Организация, которую она действительно представляла, насчитывала около сорока членов, и в то время она уже успела расколоться, а очень скоро и окончательно распалась. Сама Роланд-Гольст давно перестала быть членом голландской социал-демократической партии. Из присутствовавших на конференции немцев и французов никто не имел права называть себя делегатом германской социал-демократии или {169} французской социалистической партии. Были ли хоть меньшинства этих партий или профессиональных союзов правильно представлены на конференции? Ни в коем случае! Те, кто знают правду прямо поражены легкомыслием, с которым эта фраза написана, и попыткой обмана".
  Далее Грумбах говорит: "Правда, на конференции присутствовали два француза - Бордерон и Мергейм. Первый был членом французской социалистической партии, но вся его предыдущая деятельность не давала ему права называть себя "представителем партии". Он скорее мог назвать себя синдикалистом. Мергейм же никогда не принадлежал к социалистической партии и ничего общего не имел с социалистическим Интернационалом. Он был только членом Генеральной Федерации Труда, официальным делегатом синдиката (профсоюза) металлистов и официальным делегатом меньшинства Генеральной Федерации Труда. Самая влиятельная группа германской оппозиции - группа Гаазе-Каутского-Бернштейна отсутствовала" (Эдуард Бернштейн и Карл Каутский, еще во время войны утверждали, что виновниками мировой войны были не Англия, не Франция и не Россия, а властители Австро-Венгрии и германские милитаристы и империалисты. А после германской революции Каутский, специально исследовавший вопрос о виновниках войны по архивам германского министерства иностранных дел, опубликовал книгу, в которой установил полную ответственность Германии за возникновение мировой войны. И в своем последнем труде "Социалисты и война", опубликованном Каутским на немецком языке в Праге в 1947-ом году, за год до его смерти, он пишет: - "Мировую войну 1914-го года Германия хотела и планомерно ее подготовляла, но объявила ту войну превентивной войной. Мировая война не была продуктом капитализма или империализма".
  Это именно то, что утверждал и Плеханов в годы войны и с чем теперь согласны все европейские и американские серьезные, беспристрастные историки. В этой же книге Каутский, между прочим, также указывает, что Плеханов пришел к своей позиции в войне, не потому, что он якобы стал русским националистом, а благодаря, именно, своему интернационализму, потому что он сознавал необходимость безусловной защиты европейской демократии. "Как интернациональный демократ, - пишет Каутский, - Плеханов считал необходимым защиту европейской демократии, которой грозила большая опасность со стороны германского империализма, чем со стороны русского абсолютизма".).
 
 
 
 
 
 {170}
 
 VI
 
  Говоря о Троцком, как участнике и Циммервальдской и Кинтальской конференций, Грумбах указал, что в своей немецкой брошюре "Война и Интернационал", опубликованной им в начале войны в Цюрихе, Троцкий писал:
  "Только тот, кто закрывает глаза, не видит, что политика немецкого юнкерства требовала уничтожения Франции. Франция - это враг". А Роберт Грим, председатель Циммервальдской конференции, цитируя эту фразу Троцкого, писал тогда в своей газете "Бернер Тагвахт": "Товарищ Троцкий прав, сказав это". Победа Германии над Францией - достойная сожаления стратегическая необходимость - согласно анализу германской социал-демократии, была бы победой феодально-монархического режима над демократически-республиканским режимом. Теперь же циммервальдист Троцкий отказывается разбирать вопрос об ответственности за войну и различать между войнами агрессивными и защитительными и резко нападает на всех, кто с ним не согласен, зная прекрасно, что уничтожение Франции было целью прусского юнкерства, зная очень хорошо, что Франция подверглась нападению, что она защищает себя и "что теперь ее задача защищать свою территорию и свою независимость" (слова Троцкого на странице 19-й его брошюры "Война и Интернационал").
  После анализа Грумбахом французской брошюры Раковского и обвинения ее автора в подобном же отсутствии логики, Грумбах пишет: "Ленин и Зиновьев поступают легче для себя, чем это делает Раковский. Оба они представляли большевиков в Циммервальде и Кинтале. Говоря о них, мы имеем дело с Великими Инквизиторами Интернационала, которые, к счастью, не обладают силой провести в жизнь свои идеи, ибо в этом случае очень {171} многих из нас сжигали бы на медленном огне под аккомпанемент ленинских гимнов о "единственном истинном ленинском социализме" и были бы брошены в ад для социалистических предателей, как потерянные грязные буржуазно - шовинистически - националистически - социал-патриотические души. И при всем этом Ленин добродушный человек, как он это доказал в брошюре, которую он вместе с Зиновьевым опубликовал в 1915 году. На странице 4 этой брошюры, в главе об оборонительных и агрессивных войнах, Ленин писал: "Если, например, завтра Марокко объявило бы войну Франции, Индия - Англии, Персия и Китай - России, то это были бы законные оборонительные войны, независимо от того, кто начал войну". Тут безумие превращается в метод!..
  Ленин и его друзья играли важную роль в Циммервальде и решающую роль в Кинтале".
  Еще резче против решений Циммервальдской и Кинтальской конференций выступил Г. В. Плеханов. В № 43 парижского русского журнала "Призыв" от 22 июля 1916 года Плеханов писал: "Немцы захватили Люксембург, захватили Бельгию, захватили Польшу, захватили Литву, значительную часть Белой и Малой Руси (Белоруссии и Украины), захватили Сербию, захватили Черногорию, а мы, социалисты этих многочисленных стран, должны уверять наших немецких товарищей, что мы не желаем захватывать их территорию.
 
  Нужно быть донельзя пристрастным в пользу немцев, чтобы предъявить нам такое требование. По здравому рассуждению выходит, что уместнее было бы нам добиваться подобных заявлений от немецких социал-демократов. Но мы их не добиваемся, во-первых, потому что мы не поверим никаким заявлениям, идущим со стороны большинства немецкой партии, а, во-вторых, если бы мы и имели детскую наивность верить этим эгоистическим циникам, то мы всё-таки, надеюсь, не забыли бы, что судьба захваченных немцами областей зависит не от социал-демократов, хотя бы и крайне оппортунистического направления. Она зависит {172} от Вильгельма: она зависит от крупных немецких капиталистов. Она зависит от тех социальных элементов, которые давно уже сказали устами железного канцлера (Бисмарка) : "побежденным нужно оставить только глаза, чтобы они могли оплакивать свое несчастье". Что касается этих элементов, то даже слепому должно быть ясно, что с ними невозможны никакие объяснения, кроме объяснений с помощью штыков, сабель и пушек".
  За полгода до революции, в июне 1916 года, в интервью с редактором петербургского марксистского журнала "Современный мир", Ник. Иорданским, Плеханов сказал: "Речи и голосование в Думе социал-демократов Николая Чхеидзе и других возбуждают просто недоумение. В особенности странными представляются поклоны Чхеидзе в сторону Цимервальда. Чхеидзе обнаружил несомненную утопичность своих взглядов и полную неосведомленность о положении дел в Европе. Циммервальдская конференция, которая так увлекает Чхеидзе, в действительности была не выражением международных стремлений социалистического пролетариата, а, наоборот, восстанием против этих стремлений, закрепленных в постановлениях интернациональных конгрессов. В Циммервальде восторжествовали анархические идеи Домелы Ньювенгейса, осужденные, при одобрении Энгельса, еще Цюрихским конгрессом Интернационала..."
  Дальше Плеханов сказал: "Аннексий мы тоже не желаем, но мы желаем освобождения угнетенных национальностей, например, в Армении. Кроме того, будучи против новых аннексий, мы вовсе не считаем необходимым поддерживать старые; но все эти вопросы дело будущего. Пока же надо очистить собственную территорию от неприятеля, надо защищать с оружием в руках самих себя. Я знаю, насколько трудна эта задача. Я горячо желаю победы русскому народу, но я вижу, что путь к победе загроможден многочисленными препятствиями... Мы будем тем ближе к победе, чем удачнее справимся с {173} темными силами, которые мешают народной самодеятельности, необходимой для успешной самообороны".
  Через месяц Плеханов в "Призыве" от 5 августа 1916 года опять писал: "Господа пораженцы уверяют, что победа Германии нанесет большой удар нашему нынешнему правительству. Но это уверение, крайне выгодное для главного штаба германской армии, не имеет под собой никакого серьезного основания. Совсем напротив: победа Германии очень значительно отдалит час нашего политического освобождения. "Если бы мы думали, что Наполеон благоприятнее нашим интересам, мы посадили бы его вам", - прямо сказал в 1870 году представитель победоносной Германии Бисмарк представителю побежденной Франции Жюлю Фавру. Победив Россию в нынешней войне, Германия всеми своими громадными силами станет поддерживать у нас то правительство, которое будет наиболее благоприятно ее интересам. А какое же правительство может быть им благоприятнее, чем правительство черной сотни? Ведь черносотенцы давно уже показали себя верными вассалами Вильгельма. И ведь им Россия обязана своими поражениями".
  Многие социалисты, которые тогда были против Германии и поддерживали союзников, утверждали, что за спиной организаторов Циммервальдской конференции стояло германское правительство и высшее германское командование. Германия тогда очень хотела мира. Германия и Австрия тогда были почти победителями. Они заняли всю Бельгию, значительную часть Франции, всю Польшу и Литву, Сербию, Черногорию и так далее. Союзники же терпели поражения, и естественно, что Германия желала скорее заключить мир. Мир тогда означал бы полную победу Германии.
  Поэтому германский штаб не мог не относиться с большой симпатией к такому движению, которое ставило себе целью заставить союзные правительства заключить мир с Германией и Австрией. С другой стороны, Ганецкого и Радека уже тогда обвиняли в том, что они связаны с Парвусом и с германским {174} и австрийским правительствами. Парвус был тогда главным агентом германского правительства. Ленин и его группа открыто агитировали за поражение России в войне, что, конечно, было очень выгодно Германии и Австро-Венгрии. Ганецкий в своей статье "Арест В. И. Ленина в Австрии в 1914 году", напечатанной во втором "Ленинском сборнике", называет Ленина "создателем Циммервальда", что, конечно, сильное преувеличение.
  Но несомненно, что Ленин, Ганецкий, Радек и Раковский, который тогда тоже был в связи с представителями германского правительства, были среди главных организаторов и закулисных "мастеров" Циммервальда. Поэтому неудивительно, что подавляющее большинство социалистов Запада и такие выдающиеся русские социалисты как Плеханов резко отрицательно отнеслись к Циммервальду, в то время как немецкий журнал Парвуса "Ди Глоке" приветствовал Циммервальд.
 
 VII
 
  Парвус в первую мировую войну был главным агентом германского правительства и журнал его "Ди Глоке" (Колокол) агитировал за победу Германии и за расчленение России. В октябре 1915 года "Ди Глоке" писал: "Конференция некоторых социалистов, из воюющих и нейтральных стран, которая состоялась в Циммервальде, в Швейцарии, для обсуждения положения, создавшегося в результате войны, заслуживает величайшего внимания, как первая с успехом проведенная попытка соединить разорванные нити пролетарского Интернационала. В конференции приняли участие известные социал-демократы Германии, Франци, Италии, России, Польши, Румынии, Болгарии, Швеции, Норвегии, Голландии и Швейцарии".
  Критикуя некоторые решения конференции, журнал Парвуса "Ди Глоке" в заключение писал: "Несмотря на это, мы повторяем: конференция была важным событием. Пролетарская точка зрения несомненно пробьет {175} себе дорогу, как только пролетариат будет действовать опять интернационально" ("Die Glocke," 1915, Heft 3, Oktober l, SS. 143-144.).
  В циркуляре бывшего царского Департамента Полиции от 22 декабря 1915 года за номером 1176816, в связи с Циммервальдской конференцией, сообщалось: "15 и 18 сентября в Берне состоялось совещание русских социалистов, участников конференции: Мартова, Мартынова, Рязанова, Боброва и Аксельрода. На этом совещании обсуждался вопрос о распространении в России означенного (Циммервальдского) манифеста. Совещание признало необходимым отпечатать этот манифест в Болгарии при посредстве румынского социалиста Раковского и, затем, переправить манифест в Россию...
  По полученным в настоящее время сведениям, выработанный план не удался, ибо Раковский был вскоре арестован в Румынии за оскорбление властей, а выступление Болгарии (на стороне Германии) лишило возможности печатать манифест в ее пределах. Ввиду приведенных обстоятельств, приверженцы "пораженческого" толка избрали другой путь, а именно: в октябре месяце женевская группа содействия издававшейся в Париже газеты "Наше Слово", органа российских социал-демократов, напечатала двадцать тысяч экземпляров манифеста и переслала его в Цюрих на имя русского социалиста Биска, который послал их в трех деревянных ящиках через Германию в Копенгаген, причем Биск получил от немецкого консула в Цюрихе рекомендательное письмо, дабы эта посылка не была задержана в Германии". (Этот документ из загр. архива департамента полиции находится в Институте Имени Гувера, в Калифорнии. Копию цитируемого документа автору этой статьи предоставил А. Ф. Керенский. Д. Ш.)
  Газета "Наше Слово" была органом цимервальдистов - Троцкого, Луначарского, Покровского, Мануильского, Антонова-Овсеенко, Чичерина, Павловича, Колонтай, Рязанова. В ней также сотрудничал Мартов. {176} Департамент Полиции в Петрограде был прекрасно осведомлен о делах русских эмигрантов-революционеров через своих агентов-провокаторов, работавших в социалистических партиях. Циммервальдский манифест был отправлен через Германию в Копенгаген для распространения его в России, и германское правительство обязалось не задерживать в Германии эту посылку.
  По поводу Циммервальдской конференции Плеханов писал в "Призыве" 19 февраля 1916 года: "Если хочешь доброго мира, то веди хорошую войну пока не опустился от бессилия бронированный кулак германского завоевателя". Парижская газета циммервальдистов "Наше Слово" в номере от 25 августа 1916 год писала: "Плехановских групп "призывцев" в России нет. Но идеи их широко развились среди партийной интеллигенции и рабочих. Пропагандисты и носители этих идей в рабочей среде - ликвидаторы" (то есть правые меньшевики с Потресовым во главе. - Д. Ш.). А Ленин в письме к Шляпникову из Цюриха в Стокгольм в сентябре 1916 года писал: "Самое печальное в слабом контакте между нами и рабочими вождями в России. Совершенно нет корреспонденции. Никого, кроме Джеймса, а теперь и его нет. Так не может продолжаться. Никаких изданий, листовок, нет транспорта, никаких прокламаций, резолюций и так далее".
  Таково было положение большевизма в России почти накануне революции.
 
 VIII
 
  В первые же дни революции 17 года Максим Горький послал Временному правительству и Исполнительному Комитету Совета Рабочих и Солдатских Депутатов приветствие, в котором призывал правительство увенчать освободительное дело заключением мира. Горький писал: "Это не должен быть мир во что бы то ни стало. Это должен быть такой мир, который бы дал возможность России с честью существовать перед другими народами земли. Довольно уже истекало человечество {177} кровью; новое правительство снискало бы величайшую заслугу не только перед Россией, но и перед всем человечеством, если бы ему, новому правительству, удалось быстро заключить мир".
  В своих "Письмах из далека" Ленин резко обрушился на Горького за это обращение к Временному правительству с призывом о необходимости быстрого заключения мира. Ленин писал: "На мой взгляд, письмо Горького выражает чрезвычайно распространенные предрассудки не только мелкой буржуазии, но и частью находящихся под ее влиянием рабочих. Все силы нашей партии, все усилия сознательных рабочих должны быть направлены на упорную, настойчивую, всестороннюю борьбу с этими предрассудками".
  А 5 мая (22 апреля) 1917 года, как бы в ответ на это, в газете Плеханова "Единство" на первой странице жирным шрифтом было напечатано воззвание: "Гражданки и граждане! Отечество в опасности! Не надо гражданской войны! Она погубит нашу молодую свободу. Необходимо соглашение Совета Рабочих и Солдатских Депутатов с Временным правительством. Нам не надо завоеваний, но мы не должны дать немцам подчинить себе Россию. Каждый народ имеет право свободно располагать своей судьбой. Вильгельм германский и Карл австрийский никогда не согласятся на это. Ведя войну с ними, мы защищаем свою и чужую свободу. Россия не может изменить своим союзникам. Это покрыло бы ее позором и навлекло бы на нее справедливый гнев и презрение всей демократической Европы. Г. В. Плеханов, Л. Г. Дейч, В. И. Засулич".
  Когда в мае 1917 года Временное правительство вместе с Советом Рабочих и Солдатских Депутатов начали кампанию по подготовке наступательных военных операций на фронте, большевики и другие левые циммервальдисты повели агитацию против наступления. Но, как рассказывает Церетели, руководители Совета получили тогда конспиративным путем через Стокгольм {178} коллективное письмо от Гаазе, Каутского и Бернштейна, т.е. от лидеров антивоенного меньшинства германской социал-демократии (Уже в 1915 году в германской социал-демократии возникла оппозиция. В середине июня 1915 года Гуго Гаазе, Карл Каутский и Эдуард Бернштейн опубликовали в лево-социалистической газете "Лейпцигер Фольксцейтунг" манифест под заглавием "Der Gebot der Stunde", в котором резко осуждали всех германских аннексионистов и не менее резко критиковали военную политику своей социал-демократической партии. Подпись председателя партии под манифестом, враждебным принятой партией политике, была событием не имевшем прецедентов. Подпись Бернштейна говорила, что оппозиционное движение не ограничивается только ортодоксальными марксистами.), в котором они давали знать руководителям Совета о своем полном сочувствии кампании, Временного правительства и Совета. "Не смущайтесь упреками, - писали они, - которые направлены против вас справа и слева противниками наступления революционной русской армии. Бездействие на русском фронте только укрепляет воинствующие настроения в Германии.
  Германское правительство и поддерживающее его социалистическое большинство вселяют в народе надежду на сепаратный мир с Россией, который должен способствовать их окончательной победе над западными державами. Разрушение этой надежды в результате русского наступления только облегчит борьбу с воинствующей политикой германских правящих кругов" (И. Г. Церетели, Воспоминания о февральской революции, книга 1-ая, стр. 233.).
  Ленин, в своей речи на Всероссийском съезде Советов Рабочих и Солдатских Депутатов 9 (22) июня 1917 года, сказал: "Когда говорят, что мы стремимся к сепаратному миру, то это неправда. Мы говорим: никакого сепаратного мира ни с какими капиталистами, прежде всего с русскими. А у Временного правительства есть сепаратный мир с русскими капиталистами. Долой этот сепаратный мир. Никакого сепаратного мира с немецкими капиталистами мы не признаем и ни в какие переговоры с ними не вступим". {178} И в той же речи Ленин сказал следующее: "Мы не толстовцы. Если революционный класс возьмет власть, если не будет власти у банков и у крупного капитала, то такой класс будет вести революционную войну не на словах, а на деле".
  Как известно, в ноябре 1917 года большевики захватили власть и уничтожили власть банков и не только крупных капиталистов, но даже и самых мелких. Однако, никакой революционной войны Ленин не объявил германским капиталистам, а, наоборот, заключил с ними сепаратный мир, так называемый Брест-Литовский договор. По Брест-Литовскому договору, Россия была расчленена. И большевики обязались уплатить Германии огромную контрибуцию.
 
 {180}
 
 ГЛАВА ШЕСТАЯ
 
 Парвус, Ленин и Вильгельм II
 
 Германо-большевистский заговор 1917 г.
 
 I
 
  24-го ноября 1914г. парижская группа левых русских социалистов, издававшая тогда газетку "Голос", опубликовала за подписью Троцкого следующую заметку под заглавием "Верно ли это?":
  "Верно ли, что так называемый "Союз Освобождения Украины", в состав которого входят кое-какие бывшие русские революционеры, состоит на содержании королевско-императорского габсбургского генерального штаба?
  "Верно ли, что "Вестник" этого Союза, воспроизводящий прокламации со словами: "Хай живе соцiяльна революцiя" оплачивается из того же габсбургского источника?
  "Верно ли, что бывший русский революционер г. Микола Троцкий, адрес которого обозначается на немецких бюллетенях Союза, состоит на службе при венской полиции?
  "Верно ли, что эмиссары этого Союза, в оправдание габсбургского доверия и габсбургских ассигновок, разъезжают по Европе в поисках за такими русскими, и в частности кавказскими, революционерами, которые согласились бы свою ненависть к царизму сочетать с любовью к габсбургской короне и особенно к габсбургским кронам?"
 {181} 14-го февраля 1915 г. в парижской русской газетке "Наше Слово", которая начала выходить вместо "Голоса", закрытого французским правительством, появилась статья того же Троцкого, специально посвященная Парвусу. Статья начиналась следующими словами:
  "В Константинополе русский социалист с интернациональным именем выпустил прокламацию, в которой провозглашает Турцию и ее среднеевропейских союзников оплотом демократии. В Софии немецкий социал-демократ на русском языке перед болгарской аудиторией защищал маладотурецкую идею. Это - Парвус, которого мы в течение ряда лет считали другом, которого теперь вынуждены занести в список политических покойников".
  Через две недели после этой статьи в том же "Нашем Слове" (в номере от 28-го февраля 1915 г.) появилась статья под заглавием "Голос Украинской соц.-дем. партии". Эта статья посвящена была номеру (№ 1) газеты "Боротьба". И вот какая характеристика "Союза Визволення України" дается в этой статье "Нашего Слова", вполне солидаризирующейся с "Боротьбой" в оценке "Союза":
  "Союз состоит из бывших членов Украинской С. Д. Р. П. Донцова, Дорошенко, Меленевского, Скоропись-Иолтуховского и Жука. Союз называется российской организацией, а по существу является организацией австрийской. Большинство членов союза долгие годы жили в Галиции, забыли свое социалистическое прошлое, залезли в болото буржуазной украинской националистической идеологии австрийского типа, за что и были исключены из украинской социал-демократической партии; их организация является агентурой австрийского правительства, которое проявило к ним великую ласку и внимательность, пополнив приличной суммой крон их кассу.
  Один из них, Меленевский, есть не кто иной, как бывший тов. Басок, статьи и имя которого изредка {182} встречались на страницах русских социалистических заграничных изданий.
  Считая их темными аферистами "Боротьба" объявляет им бойкот."
  2-го апреля 1915 г. в швейцарской соц.-дем. газете "Volkstimme", издававшейся в Сан-Галлене, опубликовано было "Открытое письмо Парвусу в Константинополь" за подписью социал-демократа доктора Я. Фридмана.
  В нем рассказано было, что русско-немецкий социалист Александр Гельфанд, писавший в русской и немецкой социал-демократической печати под псевдонимом Парвус после начала войны издал воззвание под заглавием "Против царизма" и подписался своим именем. В этом воззвании он утверждал, что "вся вина за войну падает на русское правительство". Германия и Австро-Венгрия, наоборот, представлены настоящими сиротами, которые борются за всеобщую свободу против русского варварства. Это воззвание Парвус поручил распространять не существовавшим русским соц.-дем. организациям, а "Союзу Вызволення Украины".
  В Австрии, писал д-р Фридман, всем известно, что этот "Союз Вызволення Украины", во главе которого стоят Басок, Скоропись и др. ни в коем случае не революционная организация. Он создан немецкими и австрийскими официальными и полуофициальными кругами и существует благодаря тем деньгам, которые в изобилии притекают через Вену и Берлин. "Что вы находитесь в прямых сношениях с Союзом, - писал д-р Фридман, - мне достоверно известно, так как завербованный работником в эту организацию получает рекомендацию к вам, если он отправляется в Турцию. Недавно вы выпустили также брошюру. Издателем ее объявляется Украинская соц.-дем. Дело идет, насколько я знаю, о "Спилке", которая в действительности не существует и имя которой себе присвоил опять-таки г. Басок...
  Несмотря на то, что вы русский соц.-дем. и, следовательно, русский подданный, вы как таковой разъезжаете открыто и свободно {183} из Турции на Балканы и оттуда в Вену и Берлин и обратно... Считаете ли вы совместимым с честью и долгом соц.-демократии иметь сношения прямо или косвенно с правительствами чужих держав и против своего государства и своего народа?"
  "Открытое письмо" д-ра Я. Фридмана было перепечатано во втором номере журнала "Россия и Свобода", выходившего в Париже под редакцией Григория Алексинского (Григорий Алексинский, бывший лидер большевиков во Второй Государственной Думе, в течение ряда лет был одним из ближайших соратников Ленина. В 1909 г. он порвал с Лениным, но оставался левым большевиком. Когда вспыхнула война, Алексинский занял ярко оборонческую позицию, окончательно порвал с большевизмом, сблизился с Г. В. Плехановым и тесно сотрудничал с ним все годы войны и весь период февральской революции.).
  В середине 1915 г. Алексинский в другом номере журнала "Россия и Свобода" выступил с разоблачением копенгагенской деятельности Парвуса, основавшего там "Институт для изучения причин и последствий мировой войны". Алексинский утверждал, что парвусовский институт основан на деньги германского правительства и что его задачей является распространение пораженческой пропаганды в союзных странах, главным образом в России. Изобличение деятельности парвусовского института вызвало печатный отпор со стороны некоторых участников Института (А. Зурабов, В. Перазич и др.), протестовавших против "клеветнических выпадов" Алексинского.
  Разоблачения Алексинского многим тогда показались мало убедительными. Довольно известный социал-демократический публицист Евг. Смирнов (Гуревич) в 1917 г. рассказал, что в декабре 1915 г. он был заграницей (в Стокгольме и Копенгагене) по делам Всероссийского Союза городов и что там он имел возможность ознакомиться с статьями Алексинского, в которых тот обвинял Парвуса и некоторых его товарищей, что они состояли агентами Германии, а также с коллективным протестом против Алексинского группы эмигрантов, среди которых {184} были "старые видные деятели социал-демократической партии, люди несомненно честные и беззаветно преданные нашему общему делу. Кроме того, некоторые другие эмигранты, отрицательно относившиеся к коммерческой деятельности Парвуса, с негодованием отвергали обвинения Алексинского, которые называли "клеветническими и преступными" ("Власть Народа" Москва, 7 (20) июля 1917 г.). Далее Е. Смирнов писал:
  "Летом 1915 г. присяжный поверенный М. Ю. Козловский, с которым я до того времени несколько раз встречался в Петербурге в квартире своего хорошего знакомого, известного присяжного поверенного (Н. Д. Соколова), попросил у меня по телефону разрешения явиться ко мне по очень важному делу... Он заявил мне, что Парвус, которого он незадолго до того видел в Стокгольме, поручил ему разыскать меня и предложить мне от его, Парвуса, имени взять на себя постановку и редактирование большого марксистского ежемесячника, на который Парвус может ассигновать несколько сот тысяч рублей.
 
  Я выразил удивление, откуда у Парвуса, которого я знал с 1889 года и который жил всегда, насколько мне известно было, исключительно литературным заработком, такие крупные средства. На это Козловский мне ответил, что Парвус нажил большое состояние на поставке хлеба младотурецкому правительству и теперь продолжает увеличивать свои средства другими коммерческими предприятиями.
  Повторяю, я знал Парвуса давно и в его личной порядочности никогда не сомневался. Разоблачениям Амфитеатрова, которые незадолго до того появились в русской печати, я не придавал никакого значения. Но во время революции 1905 года Парвус в течение своей кратковременной деятельности в Петербурге обнаружил некоторую склонность к политическим авантюрам, и многие из нас, его товарищей, с тех пор относились к нему с некоторой осторожностью. Поэтому я попросил Козловского передать Парвусу, которого он, по его словам, {185} должен был вскоре снова увидеть в Стокгольме, что я, к сожалению, слишком занят и взять на себя редактирование большого журнала не могу".
  В конце года, как указывалось уже, Евг. Смирнов попал в Стокгольм. Здесь его посетил оказавшийся в Стокгольме Козловский - посетил в сопровождении товарища, которого назвал Фюрстенбергом (Только в 1917 г. Смирнов узнал, что Фюрстенберг и Ганецкий одно лицо.). Посетители передали просьбу Парвуса повидаться. Смирнов "наотрез отказался". Через два дня Фюрстенберг и Козловский снова повторили просьбу Парвуса о свидании, и снова Смирнов "отказался от этой чести". На следующий день перед самым отъездом Смирнова в Россию его еще раз посетил Фюрстенберг, обратившийся к нему с просьбой относительно Козловского. Последний-де был юрис-консультом какой-то группы русских промышленников, ведших переговоры с Парвусом о покупке пароходного дела. Конкуренты той группы, интересы которой представлял Козловский, послали на него донос в Департамент полиции, что он якобы является германским шпионом. Департамент полиции запросил посольство в Копенгагене, но, несмотря на благоприятный отзыв последнего, Козловский опасался ехать в Россию. У Смирнова почему-то спрашивали совета, как поступить, и просили повидать в Петербурге Соколова и передать ему просьбу Козловского приехать в Стокгольм. Смирнов просьбу выполнил. "На присяжного поверенного (Н. Д. Соколова), - закончил Смирнов, - рассказ этот, видимо, произвел такое же тягостное впечатление, как и на меня". В Стокгольм он не поехал (С Козловским всё же Соколов продолжал поддерживать столь тесные сношения, что в 1917 г. Козловский, состоявший от большевиков в Исполкоме Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, жил у него на квартире.).
  В июле 1917 г. Временное Правительство, как известно, предъявило Ленину, Зиновьеву, Ганецкому, Парвусу {186} и др. обвинение в государственной измене и в сношениях с Германией, с которой Россия тогда была в войне, а также в получении денег от правительства Вильгельма II на разложение русской армии и подготовку восстания против Временного Правительства с тем, чтобы Россия вынуждена была заключить сепаратный мир с Германией на выгодных для Германии условиях.
  В ответ на напечатанное 22-го июля 1917 г. сообщение прокурора о привлечении их к суду, Ленин в газете "Рабочий и солдат" от 26-го июля, выходившей вместо закрытой "Правды", писал:
  "Прокурор играет на том, что Парвус связан с Ганецким, а Ганецкий связан с Лениным.
  Но это прямо мошеннический прием, ибо все знают, что у Ганецкого были денежные дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких. Ганецкий, как торговец, служил у Парвуса, ибо они торговали вместе, и целый ряд русских эмигрантов, назвавших себя в печати, служил в предприятих и учреждениях Парвуса"...
  "Мы не только никогда ни прямого, ни косвенного участия в коммерческих делах Ганецкого и Козловского не принимали, но и вообще ни копейки денег ни от одного из названных товарищей ни на себя лично, ни на партию не получили" - утверждали в своем коллективном письме 11-го (24-го) июля Ленин и Зиновьев. И вот член партии Ганецкий, торгующий контрабандным товаром во время войны не только вместе с "ренегатом", но и "агентом" германского генерального штаба, не дающий ни одной копейки партии, почему-то пользуется, как утверждали Ленин и Зиновьев в своем ответе на обвинительный акт, "уважением во всех фракциях, как член Главного Управления социал-демократической партии Польши и Литвы и член объединенного ЦК русских социал-демократов". (Подробнее о Парвусе речь будет впереди.)
 
 {187}
 
 II
 
  Через четыре года после большевистского переворота, знаменитый немецкий социал-демократ Эдуард Бернштейн опубликовал в берлинской газете "Форвертс", центральном органе германской социал-демократии, большую статью, в который утверждал, что он может с документами в руках доказать, что после падения царского режима в России Ленин получил от правительства Вильгельма II огромную сумму денег на ведение большевистской пропаганды в русской армии и на организацию большевистского восстания.
  "Известно, - писал Бернштейн, - и лишь недавно это вновь было подтверждено генералом Гофманом (бывшим тогда главнокомандующим германской армии на Восточном фронте и ведшим в 1918 году переговоры о мире с большевиками в Брест-Литовске - Д. Ш.), что это правительство кайзера, по требованию немецкого генерального штаба, разрешило Ленину и его товарищам проезд через Германию в Россию в запломбированных салон-вагонах с тем, чтобы они могли в России вести свою агитацию. Могут быть различные мнения насчет того, допустимо ли для социалистов принимать такие услуги из таких источников. Но с этим событием связано еще другое событие, которое должно быть еще выяснено.
  Ленин и его товарищи получили от правительства кайзера огромные суммы денег на ведение своей разрушительной агитации. Я об этом узнал еще в декабре 1917 г. Через одного моего приятеля я запросил об этом одно лицо, которое, благодаря тому посту, который оно занимало, должно было быть осведомлено, верно ли это? И я получил утвердительный ответ. Но я тогда не мог узнать, как велики были эти суммы денег и кто был или кто были посредником или посредниками (между правительством кайзера и Лениным). Теперь я из абсолютно достоверных источников выяснил, что речь шла об очень большой, почти невероятной сумме, несомненно больше пятидесяти миллионов золотых марок, о такой громадной {188} сумме, что у Ленина и его товарищей не могло быть никакого сомнения насчет того, из каких источников эти деньги шли.
  Одним из результатов этого был Брест-Литовский договор. Генерал Гофман, который там вел переговоры с Троцким и другими членами большевистской делегации о мире, в двояком смысле держал большевиков в своих руках, и он это сильно давал им чувствовать" (Eduard Bernstein. Ein Dunkles Kapitel. Vorwarts (Berlin), Januar 14, 1921.).
  В другой статье, которая была напечатана в том же "Форвертсе" 20-го января 1921 г., Бернштейн предлагал большевикам или немецким коммунистам, чтобы они привлекли его к германскому суду или к суду Социалистического Интернационала, если они находят, что он оклеветал Ленина. Коммунисты, конечно, Бернштейна ни к какому суду не привлекли.
  В моей английской книге о Ленине (Lenin - A biography, Doubleday & Со), вышедшей в Нью-Йорке в 1948 году и переведенной потом на многие языки, в том числе и на немецкий, я перепечатал почти полностью обе статьи Бернштейна и привел целый ряд прямых и косвенных доказательств, подтверждающих утверждения Бернштейна. В своей "Истории русской революции" Троцкий посвятил целую главу "навету", который "Керенский и др. контрреволюционеры" возвели на Ленина и большевиков, что они получали деньги от правительства Вильгельма II. Троцкий там много говорит о французской революции, об антисемитизме, о Христе, о Ньютоне, Маркони и о Распутине. Но ни единым словом он не упоминает статей Бернштейна. Советский историк М. Покровский в своей книге "Интеллигенция в революции" также подробно обсуждает этот вопрос, но и он, как и Троцкий, не упоминает статей Бернштейна, которые в 1921 г. обошли всю мировую прессу.
  В конце второй мировой войны американской оккупационной армией в Германии были найдены в пяти {189} замках, расположенных в горах Гарца, архивы германского министерства иностранных дел, в которых хранились документы об иностранной политике Германии с 1867 до 1920 г. Среди этих документов есть тысячи отчетов, писем и телеграмм, касающихся отношений между большевиками и правительством Вильгельма П. Некоторые из этих документов были в 1956 г. напечатаны в лондонском журнале International Affairs, потом в 1957 г. в немецкой социал-демократической газете "Форвертс", издававшиеся в Бонне и в гамбургской демократической беспартийной газете "Die Welt". В том же году в Лейдене, Голландия, вышел под редакцией и с предисловием Вернера Халвега (Halweg) сборник под заглавием "Lenin's Ruckkehr nach Ru?land, 1917" (Возвращение Ленина в Россию в 1917 г.), содержащий целый ряд документов из архива германского министерства иностранных дел, касающихся организации и устройства поездки Ленина в запломбированных вагонах через Германию. Далее, в начале 1958 г. в Лондоне, в издательстве Оксфорд Пресс, вышел на английском языке и с предисловием 3. А. Б. Земана сборник германских документов под названием Germany and the Revolution in Russia, 1915-1918 (Германия и революция в России 1915-1918 г.г.); а в сентябрьской книжке 1958 г. берлинского журнала "Der Monat" была напечатана пространная статья того же 3. А. Б. Земана на ту же тему.
  Опубликованные документы германского министерства иностранных дел всецело подтверждают, что то, что писали в 1915 г. Алексинский и др. об украинских сепаратистах, о Парвусе и о его копенгагенском институте, о его роли как главного агента германского генерального штаба, как и все обвинения Временного Правительства по адресу Ленина и его ближайших соратников в получении немецких денег на разложение русской армии, свержение Временного Правительства и подготовку сепаратного мира с Германией, вполне соответствовало действительности.
 
 {190}
 
 III
 
  В редакционной статье от 7-го ноября 1957 г. немецкая "Die Welt" писала: "После первой мировой войны ген. Людендорф, бывший глава германского генерального штаба, писал в своей книге "Военные воспоминания":
  "Посылкой Ленина в Россию наше правительство взяло на себя особую ответственность. С военной точки зрения поездка (Ленина) была оправдана. Россия должна была пасть".
  "Кроме того, - писала "Die Welt", - в продолжение десятков лет циркулировали слухи, что германское правительство оказывало финансовую помощь большевикам. Теперь мы впервые в состоянии опубликовать выдержки из документов германского министерства иностранных дел, которые подтверждают этот факт. С германской стороны актерами этого странного спектакля, которые выступали как его организаторы или соучастники, были: кайзер Вильгельм II, ген. Людендорф, канцлеры фон Бетман-Гольвег и граф фон Гертлинг, статс-секретарь министерства иностранных дел Рихард фон Кюльман, германский посол в Берне барон фон Ромберг, первый германский посол в Москве граф фон Мирбах (убитый 3-го июля 1918 г. в Москве левым с.-р.), его преемник Карл Гельферих и секретарь германского казначейства граф Зигфрид фон Редерн". Газета также сообщала, что архивы германского министерства иностранных дел в начале второй мировой войны были перевезены из Берлина в пять замков в горах Гарца и они сохранились для будущих поколений только благодаря чувству ответственности д-ра Иогана Ульриха, чиновника германского министерства иностранных дел, который с 1938 г. был архивариусом министерства, а в настоящее время является директором архива министерства иностранных дел Западно-Германской федеративной республики. В архивах Вильгельмштрассе (министерства иностранных дел) имеются все документы, относящиеся {191} к периоду царствования кайзера Вильгельма II, эпохи Веймарской республики и всех трех русских революций (1905 года, февральской революции 1917 г. и большевистской революции 1917-18 г.г.).
  Наконец в 1966 г. в Англии, в издательстве Оксфордского университета, вышла подробная биография Парвуса. Авторы ее - Земан и Шарлау - известные историки; первый - профессор Оксфордского университета, второй - немецкий ученый ("The Merchant of Revolution." The Life of Alexander Israel Helfand (Parvus) 1867-1924, by Z. A. B. Zeman and W. B. Scharlau. Oxford University Press, London. 1966.)
  Они хорошо знакомы с историей германской социал-демократии и с историей русской революции. В своей работе - кроме других материалов - они пользовались неопубликованными мемуарами лидеров германской социал-демократии и многих выдающихся государственных деятелей Германии и Австро-Венгрии.
  Мемуары эти хранятся в разных архивах, главным образом в известном архиве Амстердамского института. Они также имели доступ к остаткам архива Парвуса. В результате тщательных исследований авторы издали хорошо документированную ценную книгу большого исторического значения.
  В предисловии к книге "Купец революции" авторы указывают, что в мемуарах бывшего германского канцлера Бетман-Гольвега и других выдающихся деятелей Германии Вильгельма II-го, как Гельферих, Надольный, генерал Людендорф, министр иностранных дел фон-Кюльман, имя Парвуса совершенно нигде не упоминается.
  Но главные нацистские пропагандисты Розенберг и Геббельс, еще задолго до прихода Гитлера к власти, не переставали нападать на Парвуса как на "богатейшего еврея и марксистского революционера". Они включили его в список "ноябрьских преступников", врагов немецкого народа, "ответственных за поражение Германии в войне и за крушение Германской империи".
  На самом же деле Парвус делал все, чтобы Германия вышла {192} победительницей из войны и чтобы Россия не только была побеждена, но и окончательно расчленена.
  Легендарный Парвус, настоящее имя которого было Александр Лазаревич Гельфанд, родился в 1867 году, в семье еврейского ремесленника в местечке Березино, бывшей Минской губернии. Гимназию он окончил в Одессе, где примыкал к народовольческим кружкам.
  19-летним юношей Парвус уехал в Цюрих, который был тогда центром русской революционной эмиграции. В Цюрихе Парвус познакомился с членами марксистской "Группы Освобождения Труда", во главе которой стояли Плеханов, Аксельрод и Вера Засулич. Под их влиянием Гельфанд-Парвус стал марксистом. В 1887-ом году Парвус поступил в Базельский университет, где изучал главным образом, политическую экономию. В 1891-ом он окончил университет и получил звание доктора философии. Ему было тогда 23 года. Через некоторое время Парвус перебрался в Германию и вступил в социал-демократическую партию. Русскую революционную интеллигенцию Парвус никогда особенно не любил. Но он, однако, не порвал окончательно и с русским социал-демократическим движением.
  По прибытии в Германию Парвус поселился в Штутгарте, где тогда жили Карл Каутский и Клара Цеткин. Каутский был редактором теоретического журнала социал-демократической партии "Ди нойе цайт", а Клара Цеткин редактировала газету для женщин "Ди глейхайт" (Равенство). Каутский и Цеткин были лидерами штутгартской социал-демократической организации.
  Парвус часто бывал в доме Каутского и стал постоянным сотрудником его журнала. Он также писал и в журнале Клары Цеткин. Но в Штутгарте Парвусу было тесно, там он не мог развернуться, его тянуло в Берлин. Получив от Каутского надлежащие рекомендации и приехав в Берлин, Парвус сразу же стал сотрудником центрального органа социал-демократической партии, газеты "Форвертс". Но гонорары, которые Парвус получал за свои статьи в {193} социал-демократических изданиях были недостаточны, чтобы жить более-менее сносно, хотя Парвус и показал себя первоклассным журналистом. Вскоре Парвус должен был покинуть Берлин. Прусская полиция заинтересовалась Гельфандом еще до того, как он стал известен среди немецких социал-демократов, и вынудила его оставить столицу. В течение двух лет Парвус переезжал из одного города в другой. Он жил то в Дрездене, то в Мюнхене, то в Лейпциге, то в Штутгарте. Разъезжал он как бедняк, в третьем классе. Каутский был очень высокого мнения о своем молодом друге и рекомендовал австрийским социал-демократам сделать его корреспондентом своего центрального органа, венской "Арбейтер цейтунг". Каутский также запросил лидера австрийской социал-демократии Виктора Адлера, не может ли он помочь Гельфанду стать австрийским гражданином. "Он буквально жаждет стать гражданином какой-нибудь немецкой страны", - писал Каутский. Еще до того, как Парвус перебрался в Штутгарт, он писал Вильгельму Либкнехту в Берлин: "Я ищу государство, где человек может дешево получить отечество".
  Живя в Германии, Парвус не порывал связей и с русской революционной эмиграцией. Он даже был членом российской социал-демократической делегации на Международном социалистическом конгрессе в Лондоне в 1896-ом году.
  В 1897 году Парвус стал главным редактором саксонской "Арбайтер цайтунг", выходившей в Дрездене, и, как только он стал редактором, из Швейцарии в Дрезден приехал его польский друг Юлиан Мархлевский, став его помощником. Парвус пригласил сотрудничать и Розу Люксембург.
  Ее первые статьи появились именно в дрезденской "Арбайтер цайтунг". Дрезденские социал-демократы, однако, не были согласны с направлением "Арбайтер цайтунг" под редакцией Парвуса. Между Парвусом и лидерами партии происходили серьезные столкновения. Так, Парвус называл Бернштейна анти-социалистом, {194} предателем, который "саботирует социальную революцию". На конгресс германской социал-демократической партии в 1898 году в Штутгарте "Тезисы" Бернштейна были отвергнуты, но ему лично конгресс выразил величайшее уважение и полное доверие. Конгресс просил Бернштейна, чтобы он сам пересмотрел свои идеи и потом опубликовал их в форме книги. Парвуса же все лидеры партии резко осудили за его методы полемики и указали, что его аргументы не верны. Но если Парвус не пользовался большим успехом у немецких социалистов, то его статьи против Бернштейна и других "ревизионистов" чрезвычайно понравились лидерам русских социал-демократов.
  Г. В. Плеханов, как и более молодые социал-демократические лидеры - Мартов, Потресов и Ленин - с большим интересом следили за выступлениями Парвуса против Бернштейна и были от них в восторге. Плеханов, который лично Парвуса недолюбливал, публично благодарил его за статьи в дрезденской "Арбайтер цайтунг", а Ленин в письме из Сибири к своей матери просил ее присылать ему статьи Парвуса из дрезденской "Арбайтер цайтунг".
  В 1893 году Парвуса выслали из Пруссии, а в 1898 его, вместе с его другом Мархлевским, выслали и из Дрездена. Но они заблаговременно позаботились, чтобы Роза Люксембург заняла их место редактора. Парвус переехал тогда в Мюнхен и оттуда продолжал писать статьи для дрезденской "Арбайтер цайтунг". В Мюнхене Парвус материально уже не нуждался. Его дом был открыт для всех видных русских и немецких социал-демократов. Есть основания полагать, что именно Парвус уговорил Ленина устроить редакцию "Искры" в Мюнхене. Ленин и его жена Крупская часто гостили у Парвуса.
  Там, между прочим, Роза Люксембург впервые встретилась с Лениным. Парвус был сотрудником "Искры", когда она выходила в Мюнхене, и когда, после раскола партии, она выходила в Женеве, как орган меньшевиков.
  Вскоре после вспыхнувшей русско-японской войны в начале 1904-го года Парвус поместил в "Искре" ряд {195} статей под общим заглавием "Война и революция". Статьи эти привлекли к себе внимание не только русских социалистов, но и либералов. В этих статьях Парвус предсказывал неминуемое поражение России в Японской войне и в результате поражения - революцию. В этих статьях он выступил за единый фронт всех революционных и оппозиционных элементов в борьбе против царизма. Одновременно Парвус писал, что грядущая русская революция будет иметь большое влияние на другие страны. "Русская революция, писал Парвус, расшатает основы всего капиталистического мира, и русскому рабочему классу суждено сыграть роль авангарда в мировой социальной революции". Приблизительно тогда же Парвус впервые встретился с Троцким, и то короткое время, которое Троцкий и его жена провели в доме Парвуса в Мюнхене, было одним из важнейших событий в бурной жизни Троцкого. Об этом сам Троцкий потом писал в своей автобиографии. Троцкий был на 12 лет моложе Парвуса, и Парвус несомненно имел на него большое влияние.
  Когда заграницу пришли известия о событиях 9-го января 1905 г. в Петербурге, Троцкий был в Женеве. Он решил немедленно вернуться нелегально в Россию. По дороге он остановился в Мюнхене, чтобы посоветоваться с Парвусом о революционной работе в России. Троцкий пробыл в доме Парвуса несколько дней. Обсуждая события в России, Троцкий оставил у Парвуса рукопись своей брошюры, озаглавленной "До 9-го января", с тем, чтобы Парвус написал к ней предисловие. Парвусу брошюра Троцкого понравилась и он написал предисловие и отправил брошюру меньшевистским лидерам в Женеву, чтобы они ее скорее издали. В своем предисловии Парвус старался доказать, что так как буржуазия в России еще крайне слаба, крестьяне невежественны и неорганизованны, а рабочие - единственный класс, который политически сравнительно сознателен и отчасти организован, то победа народа над царизмом закончится тем, что власть {196} перейдет в руки рабочего класса под водительством социал-демократов.
  В брошюре Парвуса и Троцкого говорилось, что после падения царского самодержавия пролетариат использует свою власть не только для того, чтобы установить в России демократический строй, но и для того, чтобы политическую революцию в России превратить в пролог к социалистической революции в Европе. И эта революция не остановится до тех пор, пока не будет и в Европе осуществлена диктатура пролетариата. Эта теория, получившая позднее название "теории перманентной революции", - была в полном противоречии с тем, что до тех пор проповедовали не только меньшевики, но и большевики во главе с Лениным.
  Когда в октябре 1905-го года вспыхнула первая русская революция, Парвус вскоре приехал из Германии в Петербург и прямо с вокзала отправился к своему другу и ученику Троцкому. Оба сразу договорились насчет дальнейшей политики и тактики. Парвус сразу же вошел в Исполнительный комитет организовавшегося тогда Совета Рабочих Депутатов. Троцкий и Парвус первым делом откупили маленькую газетку "Русская газета", которую читали, главным образом, рабочие. Они превратили ее в живую революционную газету. Оба, Парвус и Троцкий, почти в каждом номере давали короткие статьи, проповедуя свои идеи. Еще недавно тираж "Русской газеты" доходил до 30-ти тысяч, а через 2-3 недели после перехода газеты в руки Парвуса и Троцкого тираж ее перевалил за 100 тысяч.
  Все выдающиеся лидеры РСДРП - меньшевики и большевики, - которые тогда жили за границей, приехали в Петербург, когда Парвус и Троцкий уже не только задавали тон в Совете Рабочих Депутатов, но имели также большое влияние на революционно настроенных петербургских рабочих. И когда меньшевистские лидеры - Мартов, Потресов, Мартынов, Дан и другие - основали большую ежедневную социал-демократическую газету "Начало", они привлекли в редакцию Парвуса и {197} Троцкого. И в этой газете Парвус и Троцкий стали главными идеологами, проповедуя и там свою "теорию перманентной революции". Троцкий и Парвус не довольствовались тем, что писали революционные статьи, они старались провести свою теорию и в жизнь. Они сделали все, чтобы изолировать рабочий класс от остальных классов. Они не переставали нападать не только на умеренных либералов, но и на левых либералов и демократов. Они провозгласили введение явочным порядком 8-часового рабочего дня, объявили вторую всеобщую забастовку. В результате их слишком поспешной деятельности царское правительство почувствовало себя достаточно сильным, чтобы арестовать сначала председателя Совета Хрусталева-Носаря, а потом и весь Исполнительный комитет Совета во главе с Троцким.
  После этих арестов случайно оставшиеся на свободе члены Исполнительного комитета Совета Рабочих Депутатов основали нелегальный Совет с Парвусом в качестве председателя. Под руководством Парвуса новый Совет объявил третью всеобщую забастовку, требуя немедленного освобождения всех арестованных членов Совета. Но на этот раз забастовка была уже полным провалом и вскоре все члены нелегального Совета с Парвусом во главе были арестованы и заключены в Петропавловскую крепость. Там Парвус просидел несколько месяцев. Затем правительство административным порядком сослало его на несколько лет в Сибирь, но по дороге Парвус бежал и вернулся в Петербург, а оттуда - дальше в Германию.
  За время пребывания Парвуса в России, благодаря той роли, которую он играл в революционных событиях, престиж его среди немецких социал-демократов сильно поднялся. Каутский заказал ему серию статей о России для журнала "Нойе цайт".
  В Дрездене вскоре вышла книга Парвуса под заглавием "В русской Бастилии во время революции" и даже берлинский "Форвертс", центральный орган германской социал-демократии, который еще {198} недавно не хотел Парвуса знать, теперь открыл ему свои страницы. Однако Парвус вскоре был вынужден покинуть Германию из-за весьма неприятных для него обстоятельств. Дело в том, что после возвращения Парвуса в Германию русские большевики привлекли его к немецкому партийному суду. Они обвиняли Парвуса в том, что он, будучи литературным представителем Максима Горького в Германии, присвоил себе больше ста тысяч марок.
  Эти деньги он получал от германских театров, в которых с большим успехом шла пьеса Горького "На дне". Через два с лишним десятка лет Горький рассказал об этом поступке Парвуса в своей статье о Ленине.
  Горький писал: - "Парвус имел от "Знания" доверенность на сбор гонораров с театров за пьесу "На дне". Он получил эту доверенность в 1902-ом году в Севастополе, на вокзале, приехав туда нелегально. Собранные им деньги распределялись так: 20 процентов со всей суммы получал он, остальные делились так: четверть мне, три четверти в кассу социал-демократической партии. Парвус это условие, конечно, знал, и оно даже восхищало его. За четыре года пьеса обошла все театры в Германии. В одном только Берлине она была поставлена свыше пятисот раз. У Парвуса собралось, кажется, 100 тысяч марок. Но вместо денег он прислал в "Знание" Пятницкому письмо, в котором добродушно сообщил, что все эти деньги он потратил на путешествие с одной барышней по Италии. Так как это, наверно очень приятное, путешествие лично меня касалось только на четверть, то я счел себя вправе указать ЦК немецкой партии на остальные три четверти его. ЦК отнесся к путешествию Парвуса равнодушно. Позднее я слышал, что Парвуса лишили за это каких-то партийных чинов. Говоря по совести, я предпочел бы, чтобы ему надрали уши".
  Для разбора этого дела была назначена не то специальная "партийная комиссия", не то "партийный суд". Заседания этого суда происходили в глубокой тайне в конце 1907 г. в Германии. Членами "суда" были {199} германские и русские социал-демократы. Август Бебель, Карл Каутский и Лев Дейч. Все эти подробности рассказал автору этих строк в 1913 г. Л. Г. Дейч, который тогда жил в Нью-Йорке. С Дейчем я познакомился еще в 1905 году в Женеве. Я тогда был меньшевиком, а Дейч был "министром финансов" меньшевистской фракции. Он устроил меня на работу в экспедицию "Искры" и между прочим познакомил меня тогда и с Парвусом. Когда Дейч в 1912 г. приехал в Нью-Йорк для редактирования ежедневной социал-демократической газеты "Новый Мир", мы встретились тут как старые знакомые и вскоре близко подружились. О суде над Парвусом в печати никогда ничего не было сообщено.
  Из книги "Купец революции", мы узнаем, что после суда Парвус уже долго не мог оставаться в Германии. В 1910-ом году он уехал в Вену, но и там не мог устроиться. Тогда Парвус решил предпринять путешествие по Ближнему Востоку и прежде всего поехал в Турцию. Троцкий устроил, чтобы он оттуда писал корреспонденции для радикальной газеты "Киевская мысль", сотрудником которой Троцкий состоял. Розе Люксембург Парвус писал, что он едет в Константинополь на 4-р месяцев. Прожил же он там почти пять лет, и именно там началась самая сенсационная глава в жизни этого человека.
 
 IV
 
  В Турции Парвус, по словам Дейча, скоро стал политическим и финансовым советником младотурков и главным передовиком их газеты. Слухи о том, что Парвус, благодаря своим связям с Германией и Турцией, якобы заработал миллионы на поставках хлеба из балканских стран для германской армии, распространялись главным образом теми российскими революционерами, которые состояли в тайных сношениях с ним и через него получали от германского правительства субсидии на свою пораженческую пропаганду. Все "торговые дела", {200} которыми Парвус в течение войны занимался, в действительности были скрытыми предприятиями германского правительства. Вполне возможно, что в самом начале Парвус действительно из революционных соображений стал пораженцем для России, надеясь, что поражение русских армий в войне приведет к русской революции, которой он всю сознательную жизнь так жаждал. Близко стоявший к Парвусу немецкий социал-демократический журналист К. Хениш (Haenisch) так передавал аргумент Парвуса: "союз между прусскими штыками и российским пролетариатом приведет к падению царского самодержавия, но одновременно исчезнет и прусский полу-абсолютизм, как только он лишится тыла русского абсолютизма, служившего ему защитой".
  "Я желал победы центральным державам, - писал Парвус в декабре 1919 г. - потому что я хотел предотвратить реакцию победоносного царизма и союзнического империализма и потому, что я считал, что в победоносной Германии социал-демократия будет достаточно сильна, чтобы изменить режим" (Z. A. B. Zeman. Verbundete wider Willen, "Der Monat" (Berlin), September 1958.).
  В начале войны Парвус действовал в согласии с программой большинства германской социал-демократии. Но так как он всегда любил деньги и никогда не был слишком разборчив в средствах, то он вскоре сделался платным агентом германского правительства.
  Из опубликованных документов германского министерства иностранных дел мы знаем, что уже 8-го августа 1914 г. Вильгельм II приказал ассигновать большую сумму на революционную пропаганду в России. Вскоре после этого в Вене и в Львове группа украинских социалистов на деньги австрийского правительства создала "Союз вызволения Украины". Целью его было оторвать Украину от России и создать самостоятельное украинское государство. От австро-венгерского правительства Союз получил большие деньги для ведения пропаганды среди {201} русских военнопленных в Австрии и в Германии, а также в самой Украине.
  Как это точно установлено из тайных документов германского министерства иностранных дел, которые после второй мировой войны попали в руки американцев и англичан, а также из документов австро-венгерского министерства иностранных дел, Ленин в самом начале войны получил от "Союза вызволения Украины" 5 тысяч долларов на возобновление своей газеты "Социал-демократ", которую он издавал в Швейцарии. Газета печаталась в незначительном количестве экземпляров и на дешевой бумаге. Отдельные экземпляры ее потом пересылались в Германию. Там фотографическим способом перепечатывались на папиросной бумаге в типографии германского морского министерства уже в большом количестве экземпляров. Потом отпечатанные экземпляры через германского агента и бывшего большевика - эстонца Александра Кескюла - отправлялись в Копенгаген и в Стокгольм и пересылались в Россию.
  Лидер "Союза вызволения Украины" Меленевский-Басок еще в самом начале войны в Константинополе встретился с Парвусом. Парвус выразил свою готовность всячески помогать Союзу. Меленевский познакомил Парвуса с неким доктором Циммером, ставленником германской и автро-венгерской дипломатических миссий, руководившим всей деятельностью украинского Союза, и Парвус с тех пор работал рука об руку с доктором Циммером. В первых числах января 1915 года Парвус просил Циммера устроить ему встречу с германским послом в Константинополе. 7-го января 1915-го года германский посол фон Вангенхайм принял Парвуса, и Парвус изложил ему свой план. В чем состоял план Парвуса? Об этом в книге "Купец революции" рассказано следующее:
  "Интересы германского правительства, - говорил Парвус германскому послу, - вполне совпадают с интересами русских революционеров. Русские социал-демократы могут достигнуть своей цели только в {202} результате полного уничтожения царизма. С другой стороны, Германия не сможет выйти победительницей из этой войны, если до этого не вызовет революцию в России. Но и после революции Россия будет представлять большую опасность для Германии, если она не будет расчленена на ряд самостоятельных государств. Отдельные группы русских революционеров уже работают в этом направлении. Но между ними нет пока тесной связи и единства. Меньшевики, например, еще не объединились с большевиками. Для успеха дела, говорил Парвус, необходимо в первую очередь созвать, если возможно в Женеве, съезд всех революционных лидеров, как первый шаг к установлению единства между ними. Но для этого потребуются значительные деньги. Таков был план Парвуса. 8-го января фон Вангенхайм, в подробной телеграмме министерству иностранных дел в Берлине, сообщил о своей беседе с Парвусом. Фон Вангенхайм при этом подчеркнул, что позиция этого хорошо известного русского социалиста и публициста была с самого начала войны "определенно прогерманской". Фон Вангенхайм также передал просьбу Парвуса изложить весь его план министерству иностраных дел в Берлине. После беседы с фон Вангенхаймом, Парвус был уверен, что ответ министерства иностранных дел будет положительный. И он не ошибся".
  Встреча Парвуса с германскими дипломатами произошла в конце февраля 1915 года. Ввиду того, что переговоры носили строго секретный характер, никаких документов о них не сохранилось, но в архивах германского министерства иностранных дел сохранился меморандум, который Парвус представил германскому министерству иностранных дел через несколько дней, 9-го марта 1915-го года. В меморандуме Парвус доказывал германским дипломатам, что только русские социал-демократы в состоянии подготовить новую всеобщую забастовку в России, под лозунгом "Свобода и мир", и при этом подчеркивал, что большевики под руководством Ленина являются самой влиятельной организацией. {203} Парвус считал, что все социалистические группы, которые будут поддерживать Германию, создадут единый фронт. Меньшевики и большевики должны сговориться.
  Еврейский Бунд, украинская "Спилка", обе социалистические партии Польши, латышская и финляндская социалистические партии также должны быть включены в этот единый фронт. Созыв объединительного съезда лидеров всех российских социал-демократических партий Парвус считал лучшим путем для достижения этой цели. Но вместе с этим в самой России и заграницей должна быть развернута широкая пропаганда мира. Для этого нужна усиленная финансовая поддержка эмигрантской русской печати антивоенного и пораженческого направления. Парвус упомянул в своем меморандуме парижскую русскую газету "Голос", которую редактировали Мартов и Троцкий, и которая позже была заменена газетой "Наше слово", главным редактором которой был Троцкий.
  В специальном приложении к своему первоначальному меморандуму Парвус так сформулировал свою программу, состоявшую из одиннадцати пунктов.
  Первый пункт программы гласил: - "Финансовая поддержка большевистской фракции Российской Социал-демократической Рабочей Партии, которая борется против царского правительства всеми доступными ей средствами. Ее вожди находятся в Швейцарии. Ленинская группа опытных профессиональных революционеров является лучшей гарантией успеха будущей "Всероссийской массовой забастовки".
  Властители Германии в то время мечтали о сепаратном мире либо с Францией, либо с Россией, который дал бы им возможность свести счеты с Великобританией. Авторы книги "Купец революции", основываясь на документах архива германского министерства иностранных дел, пишут: - "Сепаратный мир с Россией в 1915 году был единственным выходом из германского военного тупика. Правительство Вильгельма 11-го решило предпринять шаги к примирению с Россией. До конца июля {204} 1915-го года сепаратный мир с Россией казался Берлину вполне достижимым. Мартовский меморандум Парвуса, поэтому, приходился как раз кстати в их общем плане. Германские дипломаты, конечно, не верили в свержение династии в России, что должно было проложить путь к социализму. Но они были заинтересованы в усилении внутренних неурядиц в России, которые могли бы вынудить царя заключить мир. Германское министерство иностранных дел считало поддержку русских революционеров только средством для оказания давления на царя, чтобы ускорить дипломатические переговоры".
  Но Парвус думал совсем иначе. Для Парвуса сепаратный мир Германии с Россией означал бы полнейший крах всего его плана. Заключение мира дало бы царскому правительству возможность подавить революцию, как это было в 1906-ом году. По этой же причине и Ленин был тогда решительным противником заключения какого бы то ни было мира.
  Начиная с середины марта 1915 года, Парвус стал главным советником германского правительства по революционным делам в России. Ему была поручена организация единого фронта европейского социализма против царского режима в России. Он должен был помочь социалистическим организациям в России при помощи пораженческой пропаганды, забастовок и саботажа привести к крушению существующий режим.
  В конце марта 1915-го года Парвус получил от министерства иностранных дел первый миллион марок для этих целей. По его просьбе деньги в иностранной валюте были переведены в Бухарест, Цюрих и Копенгаген. Авторы книги "Купец революции" пишут: "Первые встречи Парвуса с немецкими товарищами в Берлине были не особенно дружественны. Даже те социал-демократы, которые вполне поддерживали военную политику германского правительства, о Парвусе не могли сказать хорошего слова, хотя его политическая позиция почти совпадала с позицией германского правительства. Гуго Гаазе, {205} председатель партии, дошел до того, что предостерег своих товарищей от какого-либо контакта с Парвусом. Гаазе высказал подозрение, что Парвус - агент русского правительства. А когда Парвус пришел к редактору газеты "Форвертс" Штребелю, тот принял его с нескрываемым недоверием. Не лучше отнеслись к нему и его бывшие близкие друзья из левого крыла партии.
  Когда Парвус явился к Розе Люксембург, она не дала ему даже говорить, а сразу указала на дверь. Карл Либкнехт, Клара Цеткин и Лев Иогихес-Тышко тоже приняли его очень холодно.
  Клара Цеткин назвала его - "сутенер империализма, который продался германскому правительству", - и все они окончательно порвали сношения с Парвусом.
  Но в мае 1915 года Парвус прибыл в Швейцарию, где произвел большое впечатление на русских политических эмигрантов. Он остановился в одной из самых роскошных гостиниц Цюриха, жил там, как азиатский монарх, всегда окруженный красивыми блондинками, с которыми пил "самое дорогое шампанское". Екатерина Громан, с которой Парвус был близок, когда она еще работала в петербургской социал-демократической организации, взяла на себя миссию оповестить русскую колонию о прибытии Парвуса. Парвус дал ей значительную сумму для распределения среди нуждающихся эмигрантов. Этот жест еще более усилил слухи о фантастическом богатстве Парвуса. Но самой неотложной задачей Парвуса была встреча с Лениным.
  Об этой встрече авторы книги "Купец революции" пишут: "Встреча с Лениным была главной задачей Парвуса. Парвус знал, что из всех фракций социал-демократической партии у большевиков самая лучшая организация. Ленин уже высказался против победы царского правительства в войне. Ленин хотел немедленной революции, - международной революции во всех воюющих странах, путем превращения империалистической войны в ряд гражданских войн, по прежде всего он хотел - революции в России. Поэтому, если Парвусу удалось бы сговориться с Лениным, то ему {206} было бы нетрудно перетянуть на свою сторону и представителей всех остальных фракций.
  В плане Парвуса Ленин был ключом к успеху. К концу мая Парвус в сопровождении Екатерины Громан появился в ресторане, где обычно обедали русские политические эмигранты. Один из русских подвел Парвуса к столику, за которым сидел Ленин с Крупской, с ближайшей приятельницей Ленина Инессой Арманд и другом Ленина Каспаровым. После краткой беседы Ленин и Крупская ушли из ресторана с Парвусом и пригласили его к себе в их скромную квартиру.
  Сам Парвус в своей немецкой брошюре "В борьбе за правду" так описал их беседу на квартире Ленина: - "Я изложил Ленину свои взгляды на социально-революционные последствия войны и в то же время обратил его внимание на то, что пока война продолжается, никакой революции в Германии не будет, революция возможна только в России, которая вспыхнет в результате германских побед. Он, Ленин, однако мечтал об издании международного социалистического журнала, при помощи которого он надеялся толкнуть весь европейский пролетариат на путь немедленной революции"".
  Ленин и Парвус тогда не пришли ни к какому определенному соглашению. Ленин недолюбливал Парвуса, и не исключена возможность, что он видел в Парвусе некоего опасного конкурента. Ленин знал, что если план Парвуса удастся, то он со временем приобретет большое влияние в русских социалистических организациях и, благодаря своим финансовым ресурсам и интеллектуальным способностям, может обойти остальных партийных лидеров.
  Авторы книги "Купец революции" пишут: - "Мы знаем, что эта мысль мелькнула и у самого Парвуса. Ленин, однако, к этим переговорам отнесся чрезвычайно осторожно. В своих публичных заявлениях Ленин никогда не упоминал о своей встрече с Парвусом в 1915 году. Он также не поносил Парвуса, как это делали тогда многие социалисты. Возможно, что Ленин хотел держать {207} открытой запасную дверь, которой он позже, как мы это дальше увидим, и воспользовался. Но тогда, в мае 1915 года, Парвусу не удалось добиться сотрудничества Ленина, и в использовании им нелегальной большевистской организации ему было отказано. Без Ленина Парвус не был в состоянии ни создать "единый социалистический фронт", ни работать в этом направлении с какой-либо надеждой на успех внутри России".
  Однако Парвус в конце концов нашел выход. Перед своим отъездом из Цюриха, он поручил Екатерине Громан оповестить русских эмигрантов, что он хочет собрать группу исследователей для научно-исследовательского Института: изучать причины и последствия мировой войны. Институт этот он собирался открыть в Копенгагене. Обещание Парвуса, что работники Института смогут поехать в Копенгаген через Германию по легальным паспортам вызвало подозрение у многих русских эмигрантов - не является ли "парвусовский институт" учреждением, созданным на деньги германского правительства для пропаганды в пользу победы Германии? Парвусу удалось тогда завербовать только четырех русских эмигрантов: - Екатерина Громан, Владимир Перазич, Георгий Чудновский и бывший социал-демократический депутат Второй Государственной Думы Аршак Зурабов. Журнал социалистов-оборонцев "Свобода и Россия", выходивший тогда в Париже под редакицей Григория Алексинского, утверждал, что парвусовский институт основан на деньги германского правительства, и его задачей является распространение пораженческой пропаганды в союзных странах, главным образом, в России. По документам германского министерства иностранных дел, опубликованным в Америке и в Англии, точно установлено, что парвусовский Институт был основан на деньги германского правительства и именно с той целью, о которой писал Алексинский.
  Позже в Институт вступил Моисей Урицкий, игравший видную роль в большевистской революции, а также {208} - Яков Ганецкий. В 1916 году Н. Бухарин очутился в Копенгагене и хотел вступить в парвусовский Институт. Но Ленин посоветовал ему держаться подальше от Парвуса. Ленин также запретил и своему представителю в Скандинавии Александру Шляпникову вступать в какой-либо контакт с Ганецким. Но Ганецкий, именно, по поручению Ленина вступил в парвусовский Институт. Авторы книги "Купец революции" объясняют, как это произошло: - "Ганецкий был скрытный, вполне надежный конспиратор, способный действовать одновременно в двух и более ролях. Он часто брал на себя, по поручению Ленина, разные деликатные миссии, и так как Ленин хотел иметь своего человека в парвусовской организации, то Ганецкий был самый подходящий для этого человек.
  Мы имеем все основания утверждать, что Ганецкий примкнул к Парвусу с одобрения Ленина. Когда Ленин в 1915 году одобрил работу Ганецкого в парвусовской организации, то обе стороны от этого выиграли. Ленин был хорошо осведомлен о работе Института, а Парвус через Ганецкого имел прекрасную связь с большевистским главным штабом".
  Доктор Циммер, представитель германского правительства, бывший в постоянном контакте с Парвусом, сообщал в Берлин: - "В организации, созданной Парвусом, работает восемь человек и около десяти разъезжают по России, так как это необходимо для поддержания постоянного контакте между различными организациями. Центр в Копенгагене ведет беспрерывную переписку с лицами, с которыми агенты установили контакт. Работа так хорошо поставлена, что часто даже люди, работающие в организации, не знают, что за всем этим стоит германское правительство".
  В сентябре 1915 года Парвус начал издавать в Германии свой журнал "Ди Глоке". В одном из первых номеров Парвус выступил с защитой тех германских социалистов, которые поддержали правительство, когда война была объявлена. Он считал германский {209} генеральный штаб защитником интересов пролетариата против царизма. Появление журнала Парвуса и его статьи заставили Ленина выступить открыто в своей газете "Социал-демократ" с заявлением о Парвусе и его журнале "Ди Глоке". Авторы книги "Купец революции" пишут: - "Статья Ленина против "Ди Глоке" была использована большевистскими публицистами как доказательство, что между их партией и Парвусом не было никакой связи. Но Ленин в своей статье воздержался от того, чтобы назвать Парвуса агентом германского правительства. Ленин ни одним словом не обмолвился об их встрече в мае 1915 года. Ленин считал политически целесообразным открыто отмежеваться от Парвуса, не порвав, однако, с ним окончательно. Молчаливое соглашение насчет роли Ганецкого, как помощника Парвуса и одновременно конфиденциального агента Ленина, ни в коем случае не могло быть расторгнуто из-за критики Лениным журнала "Ди Глоке".
  30 ноября 1915 года Парвус представил германскому послу в Копенгагене Брокдорф-Ранцау меморандум, в котором обсуждал проблему мира и делал ряд новых предложений насчет того, каким образом можно усилить революционное брожение в России. Парвус предостерегал германское правительство от сепаратного мира с царским правительством. Если царь заключит мир с Германией, утверждал Парвус, можно ожидать, что к власти придет реакционное ультра-националистическое правительство, которое не будет чувствовать себя связанным обещаниями царя. Германия, таким образом, будет лишена политических результатов своих побед на фронте. Мир с царем может закончить войну, но не может привести к миру. Россия, писал Парвус, уже достигла такой степени политического развития, когда мир с этой страной невозможен до тех пор, пока там у власти не будет правительство, пользующееся доверием народа. Если же, наоборот, Германия не заключит мира с царем, мир снова станет всеобщим лозунгом революционного движения.
 {210} Жажда мира и крайнее расстройство в стране немедленно приведут к революции. Революционное правительство, которое придет на смену царскому, вынуждено будет в первую очередь закончить войну и предложить немедленный мир.
  Брокдорф-Ранцау послал меморандум Парвуса канцлеру Бетман-Гольвегу вместе со своим письмом, в котором подчеркивал, что меморандум Парвуса написан им на основании тайных сообщений его конфиденциального агента, прибывшего на днях из Петербурга в Копенгаген. Германское министерство иностранных дел немедленно вызвало Парвуса в Берлин. Между 10 и 20 декабря Парвус провел несколько дней в Берлине, где обсуждал свои планы в министерстве иностранных дел и в министерстве финансов. Парвус получил обещание, что германское правительство ассигнует еще один миллион марок специально на пропаганду в русской армии.
  Германский канцлер не принял тогда Парвуса, но Брокдорф-Ранцау сделал для Парвуса больше чем мог бы сделать сам Парвус.
  В своем докладе министерству иностранных дел Брокдорф-Ранцау писал, что царь Николай II сам возложил на себя страшную историческую вину, вызвав войну, и не заслуживает никакого снисхождения со стороны Германии. Традиционной дружбе с Романовыми должен быть положен конец. Брокдорф-Ранцау писал:
  "Победа и ее вознаграждение - занятие первого места в мире - будут обеспечены за Германией, если нам удастся своевременно вызвать революцию в России, разрушив этим Антанту. После заключения мира внутренний развал в России для нас не будет иметь никакой цены, возможно, что даже будет нежелательным. Несомненно верно, что доктор Гельфанд (Парвус) не святоша и не желанный гость. Он, однако, верит в свою миссию и его компетентность выдержала испытание в революции 1905 г. после русско-японской войны. Я думаю поэтому, что мы должны использовать его, пока еще не поздно".
  29-го декабря 1915 года Парвус получил новый {211} миллион марок на поддержку революционного движения в России.
  3 января 1916 года Парвус телеграфировал Брокдорфу-Ранцау из Стокгольма: "Все идет, как надо. Жду ответов из Петербурга". В Петрограде и в некоторых других городах в январе 1916 года произошли рабочие забастовки. Забастовки эти были стихийные и не привели к революции, вопреки ожиданиям и предсказанию Парвуса. Недоверие германского министра иностранных дел к Парвусу после этого усилилось. Он выразил подозрение, что фонды, предназначенные германским правительством на революцию в России, текут в карманы самого Парвуса.
 
 V
 
  В марте 1917 года революция в России вспыхнула, царский строй пал и у власти стало Временное Правительство. 22 марта 1917 года Парвус писал своему приятелю, что хотел бы видеть в России проведение следующих мер: вооружение пролетариата, публичный суд над царем, раздел помещичьей земли между крестьянами, введение восьмичасового рабочего дня на всех фабриках и заводах, созыв Учредительного Собрания и заключение мира.
  Эта программа в общем соответствовала большевистским идеям. 1-го апреля произошел длительный обмен мнениями между Парвусом и Брокдорф-Ранцау. Парвус выразил глубокое убеждение в том, что Россия устала от войны и жажда мира вскоре охватит всю страну. Поэтому германская армия должна во что бы то ни стало пока воздержаться от наступления на Россию. Парвус боялся, что такое наступление может вызвать среди русских масс настроение в пользу защиты завоеванных свобод. Российская революция должна быть предоставлена самой себе, говорил Парвус, чтобы логически развить последствия столкновения классовых интересов, вызванных ею.
  В результате, все основы русского государства будут сильно расшатаны. Крестьяне силой {212} захватят землю помещиков, солдаты бросят окопы, перебьют своих командиров. Украинцы, кавказцы и другие национальные меньшинства освободятся от Петрограда и разрушат централизованную организацию российского государства. Голод будет продолжаться, и в результате терпению масс наступит конец. В течение двух-трех месяцев, предсказывал Парвус, самая худшая анархия наступит в России.
  Германская политика по отношению к революционной России, говорил Парвус, может следовать по одному из двух путей. Германия может начать широкую оккупацию российских территорий с целью сломить централизованную империю или же может заключить сепаратный мир с Временным Правительством. Для реализации первого варьянта Парвус рекомендовал сильное военное наступление на русском фронте, которое должно быть предпринято месяца через три. Такое наступление, при анархии в стране, приведет к покорению германской армией Южной России и сделает беззащитной остальную Россию.
  В этом случае германское правительство должно быть готово безжалостно использовать свою победу до конца: разоружение русской армии, разрушение ее крепостей, уничтожение ее флота, запрещение производства военных орудий и амуниции и расширенная оккупация России. Если это не произойдет, то нет никакого сомнения, что русская империя быстро вновь станет могучей и опасной для Германии. Для того, чтобы подготовить почву для такого радикального разрешения русского вопроса, необходимо "поддержать крайнее революционное движение в России, с целью усиления там анархии". Если же Германия не готова для такого решения русского вопроса, или же считает такое предприятие непрочным, говорил Парвус графу Брокдорфу-Ранцау, то оно должно сделать усилие, чтобы заключить сепаратный мир с Россией, но такой мир, который был бы более или менее приемлем для обеих сторон. В противном случае Парвус боялся "повторения того, что случилось с нашими отношениями с Францией" в 1870-ом году, с той лишь {213} разницей, что Франция не переросла нас ни экономически, ни политически, в то время как Россия несомненно со временем вырастет в могучую экономическую и политическую силу, которая превзойдет территориально-ограниченную Германию.
  Но Парвус считал, что шансы на заключение немедленного мира с Временным Правительством очень невелики. Поэтому он склонялся к тому, чтобы Германия оказала полную поддержку "крайне левому революционному движению" в России, то есть Ленину и большевистской партии. Брокдорф-Ранцау протокол своей беседы с Парвусом немедленно послал германскому канцлеру Бетман-Гольвегу и уже в начале апреля канцлер уполномочил германского посла в Берне фон Ромберга войти в контакт с русскими политическими эмигрантами и предложить им проезд в Россию через Германию.
  Авторы книги "Купец революции" пишут: - "Пока технические и легальные средства проезда русских революционных эмигрантов в Россию через Германию обсуждались в германском министерстве иностранных дел, Парвус уже предпринял первые практические шаги.
  Так как отправка большого числа русских революционеров была довольно сложным делом, то он считал, что в первую очередь надо немедленно переправить в Россию через Германию Ленина и Зиновьева - двух главных большевистских лидеров. Тут связь между Парвусом и Лениным через Ганецкого оказалась очень ценной. Парвус получил сначала согласие на это германского Генерального штаба, а не Министерства иностранных дел, и тогда попросил Ганецкого известить Ленина, что поездка его и Зиновьева через Германию организована, но не говорить ему ясно из какого источника оказана помощь. Германский агент Георг Скларц немедленно отправился в Цюрих сопровождать Ленина и Зиновьева в их поездке через Германию. Но Парвус ошибся, предполагая, что Ленин немедленно примет предложение.
  24-го марта по старому стилю, Ленин просил Зиновьева послать Ганецкому {214} следующую телеграмму: "Письмо отправлено. Дядя (то есть Ленин) хочет знать более подробно. Официальный проезд только нескольких лиц - неприемлемо". Телеграмма Зиновьева была потом напечатана в "Ленинском сборнике" № 13.
  Но Георг Скларц выехал из Копенгагена до получения Ганецким телеграммы Зиновьева и он еще более осложнил дело в Цюрихе тем, что предложил покрыть все расходы по поездке двух большевистских лидеров. Ленин немедленно прервал переговоры.
  Парвус сделал большую ошибку. Без всякого намерения он как бы устроил западню двум большевистским лидерам. Если бы Ленин принял предложение, поехать в Россию только вдвоем с Зиновьевым, он бы так скомпрометировал себя, что не мог бы принести никакой пользы ни большевикам, ни немцам. Когда Парвус узнал обо всем, он немедленно отправился в Берлин для обсуждения хода событий в России с немецкими дипломатами и одновременно с социал-демократическими лидерами. Лидер германской социал-демократии Филипп Шейдеман, который во время войны поддерживал политику германского правительства, в первом томе своих воспоминаний вышедших в 1928 году, писал: - "Я впоследствии узнал, что поездка Ленина и его друзей через Германию в Россию была организована доктором Гельфандом-Парвусом, который об этом информировал только нескольких лиц. Нам (то есть социал-демократическим лидерам) он об этом ни слова не сказал".
  Авторы книги "Купец революции" пишут: - "Лидеры германской социал-демократической партии ничего не знали с связях Парвуса с министерством иностранных дел и о его деятельности по поощрению хаоса в России... И они снабдили его письмом, в котором уполномочили вести переговоры с русскими изгнанниками, то есть, с Лениным и другими, официально от имени Центрального комитета социал-демократической партии".
  Ленин, по приезде своем в Стокгольм, как известно, {215} отверг предложение Парвуса встретиться лично с ним, но Ганецкий продолжал быть тайным посредником между ними. Вместе с Лениным в Стокгольм приехал Карл Радек. Авторы книги "Купец революции" пишут: - "Фюрстенберг-Ганецкий еще продолжал играть роль посредника между Лениным и Парвусом, но теперь на сцену появился Карл Радек. Он, как известно, был австрийским подданным. Именно с ним Парвус 13 апреля провел большую часть дня. Это была решающая и совершенно секретная встреча". Мы никогда не узнаем точно, что эти два человека говорили друг другу. Мало вероятно, чтобы они потратили много времени, обсуждая марксистские теории. Парвус в состоянии был обещать большевикам большую финансовую поддержку в будущей борьбе их за завоевание власти в России. А Радек был уполномочен Лениным принять это предложение. События последующих месяцев в России дают достаточно доказательств, что именно эта договоренность произошла в Стокгольме 13 апреля 1917 года.
  Авторы книги "Купец революции" далее отмечают то, что Радек, как австрийский подданный, тогда не имел возможности ехать с Лениным и другими товарищами в Петроград. Он остался в Стокгольме. Парвус через три дня вернулся в Копенгаген и немедленно отправился к германскому послу Брокдорфу-Ранцау. Он подробно рассказал ему о своих переговорах с Радеком и о том, что Ленин уполномочил Радека принять предложения Парвуса, сделанные им от имени германского правительства. Брокдорф-Ранцау обо всем этом немедленно телеграфировал министру иностранных дел и сообщил, что сам Парвус 18 апреля прибудет в Берлин и будет ждать приглашения на аудиенцию с Циммерманом, главой германского министерства иностранных дел. Через несколько дней Парвус получил такое приглашение. Аудиенция эта была весьма секретной, никаких свидетелей не было, и протокол об этой длительной беседе Парвуса с {216} Циммерманом не сохранился. Авторы книги "Купец революции" пишут:
  "Нет никакого сомнения, что Парвус доказывал Циммерману необходимость поддержки Германией большевистской партии. Большевикам нужны были деньги для расширения своей пропаганды мира в русском тылу, а также среди солдат на фронте, которая уже велась в течение многих месяцев. Эта пропаганда должна теперь значительно усилиться и быть связанной с политикой большевиков. Опасность, что германское военное наступление на восточном фронте поведет к объединению всех патриотических элементов в России и парализует пропаганду мира - все еще существует. От этого больше всех пострадают большевики. Парвус вновь настаивал, чтобы никакого наступления на русском фронте не было в течение нескольких месяцев. Еще раньше министерство иностранных дел просило государственное казначейство о новой ассигновке пяти миллионов марок для политических целей в России, и 3 апреля просьба эта была удовлетворена".
  Закончив все свои дела в Берлине, Парвус отправился в Копенгаген, а затем в Стокгольм. Последующие недели он провел в разъездах между этими двумя скандинавскими столицами. Авторы книги "Купец революции" пишут:
  - "В Стокгольме Парвус большую часть своего времени проводил с лидерами Заграничной делегации ЦК большевистской партии. Похоже было, что он сам, как будто, один из них. Это было единственное заграничное представительство центрального комитета большевиков, который тогда уже находился в Петрограде. Он также был и пропагандным бюро, которое издавало два большевистских органа на немецком языке "Вестник русской революции" и "Корреспонденции Правда". Заведовали этими изданиями Ганецкий, Радек и Вацлав Боровский, который также был известен под псевдонимом П. Орловский... Из всех членов большевистского Бюро Радек был самый деятельный и доминирующий... Кроме Парвуса {217} Радек общался также с неким Гольдбергом, который был агентом депутата германского рейхстага Эрцбергера, а также и с Карлом Моор, швейцарским социалистом, который тогда одновременно работал для швейцарского, австрийского и германского правительств. Через этих людей Радек давал знать германскому правительству, что победа большевиков над Временным Правительством - вопрос только времени. И он говорил всем, кто только хотел его слушать, что он не ищет квартиру на зиму в Стокгольме, так как отправится в Петроград немедленно после победы большевиков".
 
 VI
 
  Все три члена Заграничного бюро ЦК большевистской партии - Ганецкий, Радек и Боровский - были опытными подпольщиками, которые продолжали бороться против Временного Правительства теми же средствами, какие они употребляли в борьбе против царского самодержавия. Но теперь они были в более выгодном положении.
  Немцы предоставили в их распоряжение весь свой аппарат дипломатических сношений. Кроме этого еще существовали хорошо испытанные связи между Россией и Скандинавскими странами, которые были установлены экспортной компанией Парвуса в Копенгагене. Директором этой компании был Ганецкий. Слухи о том, что Парвус, благодаря своим связям с Германией и Турцией заработал миллионы, якобы, на поставках хлеба из Балканских стран для германской армии, как уже указано было нами, распространялись, главным образом, теми российскими революционерами, которые состояли в тайных сношениях с ним и через него получали от германского правительства субсидии для своей пораженческой пропаганды.
  Авторы книги "Купец революции" приводят следующий рассказ члена австро-венгерскго посольства в Стокгольме Гребинга о тогдашних торговых делах Парвуса: - "Несомненно, что Парвус и Фюрстенберг-Ганецкий могли и действительно вели, с помощью Германии, экспортную {218} торговлю через Скандинавию с Россией. Этот экспорт германских товаров в Россию шел регулярно и в значительных количествах через фирму Парвуса-Ганецкого следующим образом: Парвус получал из Германии некоторые товары, как хирургические инструменты, медикаменты и химические продукты, в которых Россия очень нуждалась, а потом Ганецкий, как русский агент, отправлял их в Россию. Но за эти товары они Германии ничего не платили, все вырученные ими деньги от продажи германских товаров, с первого же дня революции в России, были использованы, главным образом, для финансирования ленинской пропаганды в России".
  "Ленин - пишут авторы книги, - всецело доверял своему политическому Бюро в Стокгольме. Между Петроградом и Стокгольмом все время шел обмен многочисленными письмами. В переписке Ленина с Ганецким с самого начала вопрос о деньгах для большевистской партии занимал первое место. В своем первом письме к Ганецкому, написанном Лениным через несколько дней после его прибытия в Петроград, он жаловался, что "до сих пор не получили никаких денег". 12 апреля по старому стилю Ленин писал Ганецкому: "Дорогие друзья, до сих пор ничего, ровно ничего, ни писем, ни пакетов, ни денег от вас не получили. Только две телеграммы от Ганецкого... Пишите чаще. Будьте архиосторожны в сношениях. Ваш В. Ульянов".
  В письме от 22-23 апреля старого стиля Ленин писал: - "Деньги (две тысячи) от Козловского получены. Пакеты до сих пор не получены... С курьерами дело наладить нелегко, но все же примем все меры. Сейчас едет специальный человек для организации всего дела. Надеемся, ему удастся все наладить... Радеку шлем привет". Эти письма Ленина впервые были опубликованы Ганецким, через пять лет, в московском коммунистическом журнале "Пролетарская революция", № 9, 1922 г.
  В июле Парвус был в Берлине. Там он уверял представителей германского министерства иностранных дел в неминуемой победе большевиков. 22-го июля он уехал {219} в Швейцарию. Как раз в эти дни в Петрограде вспыхнуло восстание большевиков. Авторы книги "Купец революции" пишут: - "16 и 17 июля по новому стилю, в то время как Гельфанд-Парвус уверял дипломатов в Берлине о предстоящей победе большевиков, Ленин и его партия организовали восстание против Временного Правительства в Петрограде. Оно было подавлено с некоторыми трудностями, и правительство Керенского решило расправиться с большевиками.
  18 июля министерство юстиции Временного Правительства опубликовало ряд документов, которые имели целью доказать, что Ленин и большевистская партия виновны в государственной измене. Документы эти были воспроизведены, как доказательство, что большевики получали деньги от германского правительства. Среди опубликованных документов были деловые телеграммы от Ганецкого и Козловского к г-же Суменсон, петроградской представительнице фирмы Нестл и телеграммы Ленина Ганецкому и Александре Коллонтай. На следующий день, 19 июля, вся патриотическая русская печать большими заголовками оповестила население страны о предательстве Ленина. Руководители этой газетной кампании два журналиста - Григорий Алексинский, бывший лидер большевистской фракции во второй Государственной думе, и Владимир Бурцев, старый революционер и известный историк революционного движения. (Бурцев - см. на нашей стр., лдн-книги, ldn-knigi)

<< Пред.           стр. 4 (из 8)           След. >>

Список литературы по разделу