<< Пред. стр. 16 (из 43) След. >>
посредников. Насколько я понимаю, нетдругого такого чувства, благодаря которому
абсолютная интимность субъекта так чисто
приживалась бы к абсолютности его предмета,
причем terminus a quo и terminus ad quem*,
при всей непреодолимости антитезы
(Gegenuber), так безусловно подчинились бы
одному течению, которое нигде не будет
расширено промежуточной инстанцией - даже
если такая инстанция первоначально
направляла течение и все еще, к примеру,
акцидентально поддерживает запасной
соединительный канал.
Эта констелляция, включая бесчисленные
градации между переменчивостью и наивысшей
интенсивностью, формально одинаково
переживается применительно к женщине или
вещи, идее или другу, отечеству или Богу.
Это должно быть зафиксировано прежде всего,
если есть намерение структурно прояснить
более узкое ее значение, появляющееся на
почве сексуальности. Беспечность, с какой в
обыденном мнении половое влечение связывают
с любовью, выстраивает, быть может, один из
самых обманчивых мостов среди
психологического ландшафта, более чем
богатого такими сооружениями. А поскольку
это обыденное мнение проникает и в
принимающую вид научной психологию, то
достаточно часто возникает искушение
представить, что эта последняя попала в
руки мясников. С другой стороны, конечно,
нельзя просто отвергнуть существование
такой связи.
Наша половая возбужденность существует в
двух смысловых слоях. За непосредственно
____________________
* Исходный пункт и конечный пункт (лат.)
112
субъективным состоянием влечения и
вожделения, его осуществлением и ощущением
наслаждения стоит, как итог всего этого,
продолжение рода. Вдоль по непрерывно
передающейся зародышевой плазме течет жизнь
своим необозримым путем, пронизывая все эти
стадии или будучи переносима ими от места к
месту. Как бы ни было оно опутано мелочной
людской символикой, несообразной
таинственному совершению жизни, мы должны
все-таки назвать эти стадии средством,
которым жизнь пользуется в целях сохранения
рода, поскольку она уже не вверяет
достижение этой цели некоему механизму (в
более широком смысле слова), но обращается
к душевным опосредованиям.
Невозможно сомневаться, что из них без
скачков развивается и любовь. Ибо ведь ни
типичное совпадение периода полового
влечения с периодом пробуждения любви не
может быть совершенно случайным, ни
страстный (хотя и не исключительный) отказ
от всякой иной половой связи, кроме как с
любимым, и столь же страстное стремление
именно к ней не были бы иначе понятны.
Здесь должна существовать генетическая, а
не только ассоциативная взаимосвязь.
Влечение, направленное первоначально как по
своему общему, так и по своему
гедонистическому смыслу на другой пол как
таковой, по мере дифференциации его
носителей, видимо, все больше
индивидуализирует свой предмет вплоть до
его сингуляризации.
Влечение, правда, отнюдь не становится
любовью благодаря одной только
индивидуализированности; с одной стороны,
эта индивидуализированность может быть
113
гедонистической изощренностью, с другой
стороны - витально-телеологическим ин-
стинктом подбора подходящего партнера для
производства наилучшего потомства. Но, без
сомнения, она создает формальную установку
и, так сказать, рамки для той
исключительности, которая составляет
сущность самой любви, когда ее субъект
обращает ее на множество предметов. Для
меня несомненно, что первый факт или, если
угодно, предварительная форма любви
образуется внутри того, что самым общим
образом называют "притяжением полов". Жизнь
совершает метаморфозу, принимая и этот
образ, гонит свое течение вверх, до уровня
этой волны, как бы независимо не
возвышалась ее вершина. Если рассматривать
жизненный процесс вообще как расположение
средств, служащих одной цели: жизни, - и
обратить внимание на простое фактическое
значение любви для продолжения рода, то и
она окажется одним из тех средств, которые
готовит жизнь для себя и из себя самой.
И тем не менее: в тот миг, когда это
достигнуто, когда естественное развитие
стало любовью, дабы любовь опять стала
естественным развитием, - в этот самый миг
картина испытывает превращение; коль скоро
любовь наличествует в этом телеологически-
родовом смысле, она уже есть также и нечто
иное, потустороннее этому статусу. Правда,
она все еще является любовью, но любовью
такого особого вида, что действительная
динамика, естественно развертывающийся
процесс жизни существуют теперь ради нее, а
она оказывается смыслом и пределом
(Definitivum), совершенно неподвластным
этой телеологии и даже - поскольку связь
114
тут продолжает оставаться - в сущности,
переворачивает ее: любящий ощущает, что
жизнь теперь должна служить любви, она, так
сказать, есть тут для того, чтобы пополнять
ее ресурсы своей силой.
Страстная (triebhafte) жизнь порождает в
себе вершины, которыми она соприкасается со
своим иным строем и которые в момент этого
соприкосновения некоторым образом
отторгаются от нее, дабы существовать
теперь полномочно, во имя собственного
смысла. И тут тоже имеют силу слова Гете,
сказавшего, что все в своем роде
совершенное превосходит свой род. Жизни,
всегда в некотором смысле производящей,
свойственно порождать больше жизни, быть
больше-жизнью; но ей свойственно также и
порождать на стадии душевной нечто, что
есть больше, чем жизнь, быть больше-чем-
жизнью. Тут она исторгает из себя
образования, познавательные и религиозные,
художественные и социальные, технические и
нормативные, которые представляют избыток
сверх простого процесса жизни и того, что
ему служит.
Образуя собственную, соответствующую их
предметному содержанию логику и систематику
ценностей и становясь автономными в своих
границах областями, они снова предлагают
себя жизни в качестве ее содержания,
обогащая и усиливая ее. Но зачастую они
затвердевают, образуют запруду и меняют
собственную направленность и ритмику жизни,
как тупики, в которых она выдыхается. Эти
ряды, которые должны называться
"идеальными", оказываются таким образом в
неожиданном, доходящем до противоречия
отношении к жизни, которая все же вновь
115
реализует их в себе. Глубиннейшая
проблематика состоит здесь в том, что
идеальные ряды в целом происходят от жизни
и охватываются ею. Ибо они выходят из самой
жизни, ее подлиннейшая сущность состоит в
том, чтобы переступать себя, творить из
себя то, что не есть она сама, творчески
противопоставлять свое иное своему ходу и
своей законности.
Мне кажется, что это отношение - как
производство, соприкосновение, корреляция,
гармония и борьба - духа к потустороннему
для него, отношение, которое все же
является формой его внутренней жизни - эта
трансценденция, проще всего обнаруживающая
себя в факте самосознания, самого-себя-
объективирования субъекта, - есть первичный
факт жизни, поскольку она есть дух, и духа,
поскольку он есть жизнь. И трансценденция
дана не только там, где духовные содержания
кристаллизуются в идеальную прочность; но
еще прежде достижения этого агрегатного со-
стояния жизнь, пребывая в себе самой более
плотно, может вырастить из себя, над собой
такие слои, в которые уже больше не течет
ее специфически природный, жизненно -
целесообразный поток.
В одном из таких слоев, как мне кажется,
и обитает любовь, психологически - в
непрерывно опосредованной, парящей при-
поднятости над страстной жизнью и в
окружении ее метафизического смысла, но по
своей интенции, самозаконности, самораз-
витию - столь трансцендентно ей, как
трансцендентно обьективно логическое
познание представлениям души или как
трансцендентна эстетическая ценность
(Wertmabigkeit) произведения искусства той
116
возбужденности, с какой его создают или им
наслаждаются. Но более позитивно определить
содержательные характеристики любви в этом
чистом самою-собой-бытии, чем при помощи
прежней попытки отклонить составленность ее
из инородных элементов, - это задача, быть
может, неразрешимая.
Отграничить любовь от того слоя, в
котором протекает - сексуально направляемая
- жизнь, так трудно еще и потому, что
именно любовь отнюдь не изгоняет из своего
собственного слоя чувственность. Часто
приходится слышать, будто эротика и чув-
ственность исключают друг друга, но я не
вижу для этого утверждения никаких
оснований. В действительности же исключают
друг друга любовь и изолированная
чувственность, полагание чувственным
наслаждением себя самоцелью. Ибо, конечно,
тем самым, с одной стороны, разрывается то
единство, которым окрашено бытие субъекта,
поскольку он любит, с другой же стороны, та
индивидуальная направленность, с какой
любовь всякий раз захватывает свой и только
свой предмет, сходит на нет в пользу
совершенно неиндивидуального наслаждения,
предмет которого быть может
репрезентирован, в принципе, чем угодно, а
поскольку по существу своему
репрезентировано чем-то другим может быть
именно средство, то этот предмет
оказывается всего лишь средством для
достижения солипсистской цели - что, по-
жалуй, бесспорно может считаться самой
решительной противоположностью любви к
этому предмету.
И этим противоречием чревато не только
употребление в качестве средства человека,
117
якобы любимого, но и вообще вторжение в
область любви категории телеологической.
Для всех этих трансвитальных царств в
некотором роде печатью и приговором
государевым оказывается свобода от связи
целей и средств в целом. Подобно тому как
Шопенгауэр то же самое говорит об ис-
кусстве, утверждая, что оно " всегда у
цели", так обстоит дело и с любовью. Даже
если она чего-то желает или домогается,
она, оставаясь только самою собой, не может
использовать для этого технику
целеполагания и приискания средств, то есть
прием, в плену которого пребывает всякая
чувственность, стремящаяся лишь к
самоудовлетворению.
Напротив, кажется весьма и весьма
вероятным - в пользу этого свидетельствует
и физиология, - что чувственность, как и
все другие элементы, изначально укорененные
в только-жизни, тоже оказывается
перенесенной через порог подлинной любви;
иначе говоря, - если подходить к этому с
уже затронутой стороны, - что в широком
русле единого эротического потока пуль-
сирует и эта жила, лишь задним числом,
посредством изолирующих понятий, но не в
самой действительности жизни обособленная
от других. Если называть "эротической
натурой" такую, где, с одной стороны, уже
полностью совершилась метаморфоза жизненной
энергии в самодостаточный, трансцендентный
только-жизни слой любви, но слой этот, со
своей стороны, витализирован и снабжен
кровью всего бесперебойно поступающего тока
жизненной динамики, - то имеются
эротические натуры как вполне
нечувственные, так и весьма чувственные.
118
Различия в этом физически-психическом
приданом индивидуализируют эротику, не
затрагивая принципиальной одинаковости ее
жизненного решения.
Но вот что она, конечно, совершенно
отвергает, так это интерес к продолжению
рода. Подобно тому как любящий человек в
качестве любящего порывает со всеми
собственно целевыми отношениями,
гедонистическими и эгоистическими, и даже
если цель моральна и альтруистична, они
могут завязываться только на то его
состояние, которое есть состояние сущее, не