<< Пред.           стр. 28 (из 43)           След. >>

Список литературы по разделу

 Божия", т.е. стремиться покинуть низший,
 фактический уровень своего бытия и утвер-
 ждаться в своей небесной родине, которая
 одна только соответствует истинному его
 существу и способна дать "покой его душе".
 
  199
 
 Но в отношении других человек, наряду с
 заботой о помощи им в таком же духовном их
 возвышении и выздоровлении, должен, памятуя
 об абсолютной ценности своих ближних,
 осуществлять любовь к ним и в облегчении их
 телесных нужд, в заботе о тех земных
 условиях их жизни, которые необходимы для
 самого их бытия; именно поэтому он должен
 "накормить голодного, напоить жаждущего,
 одеть нагого, принять странника, посетить
 больного и заключенного". Охраняя само
 несовершенное мирское бытие ближнего, он
 тем самым обнаруживает истинную любовь,
 т.е. благоговейное отношение к божественной
 первосущности их, как личностей. Этим он
 удостоверяет свое бытие в Боге, так как
 является проводником совершенства и любви
 Отца небесного, который заботится о земных
 нуждах людей. Это различное отношение к
 себе самому и к другим определено тем, что
 каждый из нас прикован к низшему, земному,
 искаженному бытию только через посредство
 своих собственных, личных плотских страстей
 и вожделений, своих собственных земных нужд
 и потому только их и должен стремиться
 преодолевать; на вершине святости - там,
 где эта прикованность уже устранена,
 кончается и это различие; и св.Франциск
 Ассизский мог обнаруживать сострадание даже
 к своему собственному телу, как к "брату-
 ослу", с которым он ведет общую жизнь и
 которого он не хочет слишком истязать и
 насиловать.
  Так именно из глубины сверхмирной
 установки, укорененности души в Боге,
 излучается действенная любовь к ближнему,
 благословение всего сущего, самоотверженное
 служение ему. И обратно; вне этой широты и
 
 200
 
 открытости души, ее любовной устремленности
 служить всему конкретному, воплощенному бы-
 тию, как оно дано в его земном облике,
 связанным с земными нуждами, нет подлинной
 открытости души навстречу Богу, нет
 подлинной любви к Богу. Эти два внешне
 разных направления человеческой духовной
 энергии - как бы часто они не расходились в
 несовершенном, всегда одностороннем
 эмпирическом человеческом существе - сами
 по себе и в своей основе совпадают, суть
 одно и то же направление. Преодоление
 узости, распространение вширь, достижимо
 лишь через углубление, устремленность
 вглубь. Только видимым образом, для
 поверхностного, близорукого взора движение
 вглубь есть сужение, уход от широты вне-
 шнего бытия; на самом деле охватить эту
 широту можно только, достигнув глубины; и
 обратно; нет подлинного достижения глубины,
 где нет открытости души для любовного
 приятия всей широты вселенского бытия.
 Единый акт религиозного раскрытия души,
 преодоление замкнутости, узости,
 сосредоточенности на самой себе, есть
 одновременно и нераздельно ее раскрытие и
 вглубь и вширь: ибо душа в ее последней
 глубине не замкнута, а настежь открыта; и
 потому - чем глубже, тем шире.
  Отсюда открывается то, что есть самый
 центр евангельского нравственного учения:
 заповедь нагорной проповеди любить врагов,
 благославлять проклинающих, благотворить
 ненавидящим, давать просящему, не
 противиться злому, отдавать рубашку тому,
 кто отнимает верхнюю одежду, подставлять
 ударившему в правую щеку и другую щеку. Эта
 столь трогательная и столь парадоксальная
 
  201
 
 заповедь - самое прекрасное и самое
 странное и трудноприемлемое из всего, что
 когда-либо достигло человеческого сознания
 - не только постоянно фактически нарушалось
 христианским миром по его человеческой
 слабости, по неверию и жестокосердию, но по
 большей части оставалось неусвоенной в ее
 подлинном смысле.
  Конечно, нет ни надобности, ни
 возможности "объяснить" эту заповедь или
 эту духовную установку в той форме, чтобы
 логически обосновать ее, вывести ее, как
 следствие, из чего-либо иного, более
 первичного. Истина ее - при всей ее
 парадоксальности, при всем ее
 несоответствии обычной мирской мудрости,
 основанной на внешнем, земном опыте - раз
 высказанная, удостоверяет сама себя,
 самоочевидно воспринимается человеческим
 сердцем. Но можно и должно разъяснить
 подлиннный смысл или содержание этой
 заповеди. Непротивление злу, смиренная
 готовность безответно терпеть в отношении
 себя самого несправедливость и оскорбления
 и отдавать еще больше, чем от тебя требуют
 - это, прежде всего, не есть выражение
 какой-либо духовной пассивности и тем менее
 - нравственной робости или дряблости. Че-
 ловек, молча переносящий несправедливость и
 оскорбления просто по трусости, конечно,
 еще более далек от евангельского со-
 вершенства, чем тот, кто бурно против них
 протестует и воздает злом за зло. Это есть,
 напротив, выражение высшей, самой на-
 пряженной духовной активности. Далее: эта
 заповедь требует от нас парадоксальным
 образом еще больше, чем заповедь любить
 ближнего, как самого себя: она учит нас
 
 202
 
 любить ближнего - в отношении земных
 интересов и страстей - еще больше, чем
 самого себя, сознательно идти на
 несправедливое распределение благ - именно
 в пользу другого и в ущерб самому себе. Это
 требование можно понять только в связи с
 указанным выше сочетанием самоопределения с
 любовью. В своем внутреннем самосознании
 человек имеет опыт, что всякое земное
 умаление есть духовное обогащение, что
 "давать блаженнее, чем брать"; напротив, в
 своем отношении к людям человек должен
 руководиться прежде всего сознанием
 благотворной силы любви, как божественного,
 объединяющего, примиряющего и тем
 исцеляющего начала, и зловредности всякого
 столкновения личных интересов и страстей,
 увековечивающих и укрепляющих зло,
 разъединенности и взаимной враждебности.
 Так как преодоление земной, корыстной,
 испорченной природы человека возможно
 только, как внутреннее самоопределение, то
 оно, как мы знаем, возможно только в от-
 ношении себя самого; другому же мы можем
 помочь идти этим путем только одним
 способом - дать ему ощутить любовь, как
 божественную исцеляющую силу. И вместе с
 тем, излучение вовне этой силы любви есть
 просто непроизвольное, естественное
 обнаружение нашей укорененности в Боге,
 присутствия Бога любви в нашей душе. Так
 оба указанных выше взаимосвязанных
 нравственных мотива - самоопределение и
 любовь - войдя в некое химическое
 соединение между собой, порождают нечто
 новое, еще высшее - самоотверженную любовь.
  Путь самоотверженной любви оказывается,
 таким образом - если можно выразиться здесь
 
  203
 
 трезво-рассудочно - единственным правильным
 и плодотворным путем борьбы со злом и
 победы над злом. Так как зло есть
 обособление, разъединенность, враждебность,
 то его можно подлинно преодолеть только
 противоположностью - любовью, как огонь
 можно потушить только водою, и тьму
 рассеять - только светом; и сильнейшая и
 чистейшая любовь есть любовь
 самоотверженная. Иного способа сущностного,
 реального преодоления и уничтожения зла
 вообще не существует.
  Это учение, несмотря на всю его
 очевидность, все же возбуждает естественные
 недоумения и возражения в человеческой
 душе. Его упрекают прежде всего в том, что
 оно предъявляет человеку требование, явно
 превышающее его ограниченные нравственные
 силы; как обычно говорится в таких случаях,
 "это хорошо в теории, но неосуществимо на
 практике". Такой упрек - и такое легкое
 оправдание непослушания божественному
 наставлению - не трудно отвести двумя
 простыми указаниями. С одной стороны, это
 наставление, подобно всем евангельским
 заповедям, только открывает нам идеал
 совершенства и тем указует истинный
 нравственный путь, предоставляя каждому
 идти по этому пути так далеко, как он
 может; и, с другой стороны, слабость че-
 ловека, как такового, всегда может быть
 дополнена помогаюшей ему бесконечной и
 всепревозмогающей благодатной силой Бога,
 поскольку человек ею проникается. И если
 нам известно, увы, достаточное количество
 образцов человеческой нравственной слабо-
 сти, то нам известны и случаи совершенно
 безмерной нравственной силы, когда человек,
 
 204
 
 чувствуя себя руководимым высшею,
 безапелляционно-принудительной для сердца
 инстанцией, совершает величайшие подвиги,
 сознавая, как зто выразил однажды Лютер:
 "иначе я не могу".
  Но евангельское учение о борьбе со злом
 любовью встречает еще иное, менее корыстное
 и на первый взгляд более серьезное
 возражение. Указывают на то, что фактически
 любовь во многих случаях бессильна одолеть
 зло, и что отказ от других, более массивных
 и земных средств борьбы со злом, именно от
 противодействия ему просто силой, т.е. злом
 же, но при этих обстоятельствах
 благотворным, равнозначен некой
 нравственной пассивности, робкой
 капитуляции перед фактом зла - что,
 очевидно, совершенно недопустимо - по
 крайней мере там, где злая воля вредна и
 причиняет страдания не нам самим, а нашим
 ближним. Но это возражение, сколько бы
 правды оно не содержало, основано на
 простом - хотя и не всегда легко
 сознаваемом - недоразумении: оно бьет мимо
 цели, не понимая истинного смысла заповеди
 "не противься злу". Оно справедливо только
 в отношении того, столь ярко выраженного
 Львом Толстым, - ложного понимания этой
 заповеди, по которому, следуя не ее духу, а
 ее букве, мы должны разуметь под ней
 безусловное запрещение всяких
 насильственных действий или вообще действий
 земного порядка в борьбе со злом, или даже
 перед лицом готовящегося или совершающегося
 на наших глазах убийства или истязаний
 человека должны ограничиться только
 любовным увещанием злодея, даже если оно
 остается бесплодным. Заповедь Христа
 
  205
 
 очевидно не может стоять в столь вопиющем
 противоречии с тем, что нам явственно
 говорит наша совесть. Как бы часто люди не
 злоупотребляли силой в борьбе со злом, и
 сколь бы морально вредно ни было такое
 злоупотребление, остается просто очевидным,
 что - поскольку мы не в силах одним
 любовным увещанием остановить убийцу или
 насильника - мы не только вправе, но и
 обязаны противодействовать ему силой,
 остановить его преступную руку, обезвредить
 его, связав и заперев его - в крайнем
 случае, если для обороны жертвы не остается
 никакой иной возможности, - даже убив его.
 Грех убийства в этом случае, оставаясь
 грехом, будет все же меньше греха
 пассивности во имя нашей чистоты перед ли-
 цом совершающего зла; ибо в таком
 вынужденном убийстве будет больше любви не
 только к жертве готовящегося преступления,
 но даже и к самому преступнику, чем в
 отказе от успешной борьбы со злом.
  Но как совместить такое, диктуемое
 простой человеческой совестью, решение с
 недвусмысленным евангельским наставлением
 "не противься злу" и притом с разъясненным
 выше его смыслом, именно, что единственная
 сила, побеждающая зло, есть только любовь и
 ничто иное? Недоумение легко разрешается по
 существу, хотя в порядке психологическом
 его иногда не легко найти и усвоить. Прежде
 всего: то, что от нас требуется при всех
 условиях, это любить ближнего, и никогда не
 отвечать на зло злом, существо которого
 есть именно ненависть. Эта заповедь по
 существу абсолютно ненарушима, как бы часто
 люди по своему несовершенству ее ни
 нарушали. Любить и жалеть человека - в том
 
 206
 
 числе и преступника - можно и должно даже в
 крайнем случае, когда вынужден бываешь
 преградить совершение зла таким грехом, как
 убийство преступника. Дело в том, что
 евангельская мораль - я уже говорил об этом

<< Пред.           стр. 28 (из 43)           След. >>

Список литературы по разделу