<< Пред. стр. 31 (из 43) След. >>
Список литературы по разделу
самочувствование идентифицируется с нашим
бытием, мы предполагаем, что некое - более
или менее темное - сознание имеется также и
у всех живых существ, и даже у скал - они
ведь тоже живые. И эволюция органических
существ есть не что иное, как борьба за
полноту сознания - через боль, через
221
постоянное страстное желание быть другими,
не переставая быть теми, кто они есть,
жажду разрушать собственные границы,
ограничивая себя.
А этот процесс персонализации, или
субъективизации, всего внешнего,
феноменального и объективного образует сам
жизненный процесс философии, происходящий в
непрерывной борьбе жизни против разума и
разума против жизни. Мы уже указали на это
в предыдущей главе, а здесь нам надо
подтвердить данный тезис и развить его
дальше.
Джамбаттиста Вико7 со свойственным ему
глубоким художественным проникновением в
душу Древности понимал, что стихийная
философия человека была упорядочением мира,
направляемым instinto d'animazione8. Язык,
с необходимостью антропоморфический,
мифопоэтический, порождает это мышление.
"Поэтическая Мудрость - первая Мудрость
Язычества, - говорит он в своей Scienza
Nuova9, -должна была начинать с Метафизики,
не с рациональной и абстрактной Метафизики
современных ученых, а с чувственной и
фантастической Метафизики первых людей...
Такая Метафизика была их настоящей Поэзией,
а последняя - естественной для них
способностью (ведь они от природы были
наделены и столь сильными чувствами и такой
же фантазией), порожденной незнанием
причины; незнание было для них матерью
удивления перед всем, так что они, ничего
не зная, всему удивлялись чрезвычайно
сильно... Такая Поэзия первоначально была у
них божественной: они представляли себе
причины ощущаемых и вызывавших удивление
вещей, как Богов... Таким образом, первые
222
люди Языческих наций, как дети возникающего
человеческого рода, творили вещи
соответственно своим идеям... От этой
природы вещей человеческих осталось вечное
свойство, объясненное в благородном
выражении Тацита: напрасно люди устрашенные
fingunt simul creduntque10".
А затем Вико переходит к описанию эпохи
разума, уже не фантазии, - этого нашего
века, когда ум человеческий слишком далек
даже в простонародье от чувств "из-за
многочисленных абстракций, которыми
переполнены языки", и "естественно, мы не
можем составить себе огромного образа
Женщины, называемой "Сострадающей
Природой", а если и называют это имя
губами, то в уме пустота, так как ум - во
лжи, т.е. в ничем". "Теперь, - добавляет
Вико, - нам самой природой закрыт доступ в
неукротимое Воображение первых людей". Но
так ли это? Не продолжают ли жить в нас
творения их фантазии, навсегда
воплотившиеся в языке, с помощью которого
мы мыслим, или, вернее, который мыслит в
нас?
Напрасно Конт11 объявил, что человеческая
мысль уже вышла из теологической эпохи и
вот-вот выйдет из метафизической, чтобы
вступить в позитивную; все три эпохи
существуют одновременно и питают друг
друга, хотя и находятся в противоречии друг
с другом. Новоявленный позитивизм - не что
иное, как метафизика, как только он
начинает утверждать вместо того, чтобы
отрицать, то есть становится поистине
позитивным, а метафизика - это всегда, в
сущности, теология, теология же рождается
223
из фантазии, этой служанки, жаждущей
бессмертия жизни.
Чувство мира, на котором основывается его
познание, с необходимостью является
антропоморфическим и мифопоэтическим. Когда
вместе с Фалесом из Милета12 наступил
рассвет рационализма, этот философ отверг
Океан и Титанов и первоначалом всех вещей
провозгласил воду, но эта "вода" была
замаскированным богом. Под природой fudis,
и миром, kodmos, трепетали мифические,
антропоморфические создания. Сам язык нес в
себе это. Сократ, как рассказывает
Ксенофонт13 (Воспоминания о Сократе. 1. 6-
9), делал различие между вещами, зависящими
от человеческого рассудка, и вещами,
зависящими от богов, и к попытке
Анаксагора14 все объяснить рационально он
относился с неприязнью. Его современник,
Иппократ, считал все болезни божественными,
а Платон верил, что Солнце и звезды это
одушевленные божества, боги, наделенные
душами (Филеб. с. 16; Законы, X), и считал
допустимым лишь такое астрономическое ис-
следование, которое не богохульствовало бы
против этих богов. И Аристотель в своей
Fisica говорит, что Зевс плачет не для
того, чтобы росла пшеница, а по
необходимости, - exanagchs. Они стремились
механизировать, или рационализировать Бога,
но Бог вновь вставал перед ними.
Всегда воскресающее понятие Бога
возникает, таким образом, из вечного
чувства Бога в человеке. Что это как не
вечный протест жизни против разума, никогда
не победимый инстинкт персонализации? А
понятие субстанции, что это как не объекти-
вация самого что ни на есть субъективного в
224
воле, или сознании? Ибо сознание еще
прежде, чем узнать себя в качестве разума,
ощущает себя, прикасается к себе и
существует скорее как воля, воля не
умирать. Отсюда этот ритм в истории мысли,
о котором мы говорили. Позитивизм принес с
собой эпоху рационализма, то есть
материализма, механицизма и мортализма; вот
тут-то и возвращается витализм,
спиритуализм. Чем были усилия прагматизма,
как не усилиями восстановить веру в
человеческий смысл Вселенной? Чем были
усилия Бергсона, например, особенно в его
работе о творческой эволюции16, как не
усилиями восстановить личного Бога и вечное
сознание? Итак, жизнь не сдается.
И совершенно напрасны попытки замалчивать
этот мифопоэтический, или
антропоморфический процесс и рационализи-
ровать наше мышление, как если бы мы
мыслили лишь для того, чтобы мыслить и
познавать, а не для того, чтобы жить. Этого
не допускает сам язык, на котором мы
мыслим. Язык, субстанция мысли, есть
система метафор, основа которой мифическая
и антропоморфическая. Чтобы создать чисто
рациональную философию, ее надо было бы
создать из алгебраических формул или
изобрести специально для нее язык - язык
бесчеловечный, то есть неприспособленный к
потребностям жизни, - как это попытался
сделать доктор Рихард Авенариус, профессор
философии из Цюриха, в своей "Критике
чистого опыта" (Kritik der reinen Er-
fahrung), с целью избежать предвзятых
суждений. Это могучее усилие Авенариуса,
главы эмпириокритиков, на самом деле
окончилось чистым скептицизмом. Он сам
225
говорит об этом в конце введения к
вышеупомянутой работе: "Ребяческая самоуве-
ренность в том, что именно мне удастся
"найти истину", давно миновала; лишь на
пути узнал я настоящие трудности, а через
них и границы своих сил. А каков конец?
...Достигнуть бы только ясности с собой
самим!"
Достигнуть ясности! ...Достигнуть
ясности! Достигнуть ясности сможет лишь
чистый мыслитель, который вместо языка бу-
дет использовать алгебру и сумеет
освободиться от своей собственной
человечности, то есть не человек, а некое
бессодержательное, исключительно
объективное бытие, а в конце концов - некое
не-бытие. Вопреки разуму приходится
размышлять о жизни, и вопреки жизни
приходится рационализировать мышление.
Это одушевление, эта персонификация
проникает в самое наше познание. "Кто же
дождь посылает нам?", "Кто делает гром?" -
спрашивает старик Стрепсиад у Сократа в
"Облаках" Аристофана, и философ отвечает
ему: "Облака, а не Зевс". А Стрепсиад: "Кто
ж навстречу друг другу их гонит, скажи? Ну
не Зевс ли, колеблющий тучи?", а Сократ ему
на это: "Да нимало, не Зевс. Это - Вихрь".
"Ну и ну! - изумляется Стрепсиад. - Значит,
Вихрь! И не знал я, деревня, что в отставке
уж Зевс и на месте его нынче Вихрь
управляет вселенной". И бедный старик
продолжает в том же духе персонифицировать
и одушевлять Вихрь, который правит нынче
как царь и не без сознания своего царского
достоинства. Все мы, переходя от какого-
нибудь Зевса к какому-нибудь вихрю, от Бога
- к материи, например, делаем то же самое.
226
И это потому, что философия работает не над
объективной реальностью, которая дана нашим
чувствам, а над совокупностью идей,
образов, понятий, представлений и т.п.,
которые воплощены в языке и которые вместе
с ним несут нам наши воспоминания. То, что
мы называем миром, объективным миром, есть
некая социальная традиция. Его нам вручают
уже готовым.
Человек не может примириться ни с тем,
чтобы в качестве сознания быть единственным
во Вселенной, ни с тем, чтобы быть
объективным феноменом среди других
объективных феноменов. Он хочет спасти свою
витальную, или аффективную, субъективность,
делая живой, личной, одушевленной всю
Вселенную. Поэтому и для этого были открыты
Бог и субстанция, которые всегда - так или
иначе замаскированные - возвращаются в
человеческое мышление. Благодаря тому, что
мы наделены сознанием, мы чувствуем свое
существование, - а это нечто совершенно
иное, нежели знать о своем существовании, -
и хотим почувствовать существование всего
прочего, чтобы каждая из вещей тоже была бы
неким я.
Самый последовательный, хотя и самый
несуразный и шаткий идеализм, идеализм
Беркли17, который отрицал существование
материи, то есть чего-то инертного,
протяженного и пассивного, являющегося
причиной наших ощущений и субстратом
внешних явлений, есть, в сущности, не более
чем абсолютный спиритуализм, или динамизм,
гипотеза, согласно которой всякое ощущение
приходит к нам как от причины от другого
духа, то есть от другого сознания. И его
доктрина, так сказать, протягивает руку
227
доктринам Шопенгауэра18 и Гартмана19.
Доктрина Воли первого из них и доктрина
Бессознательного второго потенциально уже
содержатся в берклеанском учении, согласно
которому быть значит быть воспринимаемым. К
этому стоило бы добавить: и заставить
другого воспринять себя. И надо видоиз-
менить старую пословицу, согласно которой
operari sequitur esse, творить значит
существовать, сказав, что быть значит
творить и существует лишь то, что творит,
действует, и лишь постольку, поскольку
творит.
Что же касается творчества Шопенгауэра,
то не требуется больших усилий, чтобы
продемонстрировать, что воля, которую он
постулирует в качестве сущности вещей,
происходит из сознания. Достаточно
прочитать его книгу о воле в Природе и
станет очевидно, что известный дух и даже
личность он приписывал тем же растениям.
Эта его доктрина логически вела к
пессимизму, ибо воле внутренне присуще
страдание. Воля это некая сила, которая
себя чувствует, то есть страдает. И
наслаждается, добавит кто-то. Но ведь
невозможно наслаждаться, будучи неспособным
страдать, и способность к наслаждению - та
же самая, что и способность чувствовать
боль. Кто не страдает, тот и не наслажда-
ется, как не чувствует тепла тот, кто не
чувствует холода.
Вполне логично также и то, что
Шопенгауэр, который из доктрины воли, или
персонализации всего, извлек пессимизм, де-
лает из всего этого вывод, что основанием
морали является сострадание. Лишь
недостаток социального и исторического чув-
228
ства, неспособность и человечество тоже
почувствовать как некую личность, хотя и
коллективную, его эгоизм, наконец, помешали
<< Пред. стр. 31 (из 43) След. >>
Список литературы по разделу