<< Пред.           стр. 30 (из 43)           След. >>

Список литературы по разделу

 силой чувствуют они привязанность друг к
 другу, и счастье их любви имеет горький
 вкус, из-за невозможности любить друг друга
 открыто и свободно усиливается боль,
 которую они испытывают, и они до глубины
 души сочувствуют друг другу, а это их общее
 сочувствие, это их общее несчастье и общее
 счастье, в свою очередь, поддерживает огонь
 их любви и дает ей пищу. Они страдают своим
 наслаждением, наслаждаясь своим страданием.
 Они ставят любовь свою вне мира, и сила
 этой несчастной любви, изнемогающей под
 бременем Судьбы, заставляет их интуитивно
 предчувствовать мир иной, в котором нет
 закона, кроме свободы любви, мир иной, в
 котором нет ей преград, потому что нет
 плоти. Ведь ничто не внушает нам столько
 надежды и веры в мир иной, как
 невозможность действительного осуществления
 нашей любви в этом мире плоти и иллюзий.
 
 214
 
  А материнская любовь, что это как не
 сочувствие слабому, жалкому, беззащитному
 малютке, который нуждается в материнском
 молоке и материнской заботе?
  Любить духовно - значит сочувствовать, и
 кто сильнее сочувствует, тот сильнее любит.
 Человек вспыхивает горячей любовью к своим
 ближним именно потому, что доходит до
 предела своего собственного несчастья,
 призрачности, ничтожности своего
 собственного существования, и обратив вслед
 за тем свои таким вот образом раскрытые
 глаза на себе подобных, видит и их тоже
 несчастными, призрачными, ничтожными,
 сочувствует им и любит их.
  Человек жаждет любви, или, что то же
 самое, жаждет сочувствия. Человек хочет,
 чтобы ему сопереживали, чтобы разделяли его
 беды и печали. Когда нищий у дороги
 показывает путнику свою язву или гангренную
 культю, то в этом есть нечто большее, чем
 просто уловка с целью получить милостыню.
 Скорее всего, именно милостыня, а не
 помощь, облегчающая тяготы жизни, является
 сочувствием. Нищий не почувствует
 благодарности за милостыню, которую ему
 подают, отвернувшись, чтоб не видеть его и
 пройти стороной, благодарен он будет скорее
 за то, что посочувствовали, не оказав
 никакой помощи, чем если бы, оказав помощь,
 не посочувствовали, хотя, с другой стороны,
 он, может быть, и предпочел бы это
 последнее. Если не верите, посмотрите, с
 каким наслаждением рассказывает он о своих
 несчастьях тому, кто внимает ему с
 волнением. Он жаждет сострадания, любви.
  Как я уже сказал, именно любовь женщины
 по самой сути своей всегда сострадательная,
 
  215
 
 материнская. Женщина покоряется влюбленному
 потому, что чувствует, как он страдает от
 любви. Изабелла почувствовала сострадание к
 Лоренцо, Джульетта - к Ромео, Франческа - к
 Паоло. Женщина как будто говорит: "Иди же,
 бедненький, и не мучайся так из-за меня!".
 И потому ее лобовь нежнее и чище, чем
 любовь мужчины, она и сильнее, и дол-
 говечней.
  Итак, сочувствие есть сущность духовной
 человеческой любви, любви, сознающей себя,
 любви, не являющейся чисто животной, любви
 разумной личности, наконец. Любовь состра-
 дает, и чем больше сострадают, тем больше
 любят.
  Перефразируя mihil molitum quin
 praecognitum4, я бы сказал: nihil cognitum
 quin praevolitum, мы не знаем ничего
 такого, чего бы прежде так или иначе не
 желали, и даже подчеркнул бы, что
 невозможно хорошо знать то, чего мы прежде
 не любили, чему не сострадали.
  Любовь, эта пылкая страсть, самая
 возвышенная и самая глубокая, растет,
 распространяясь на все вокруг, сострадая
 всему. Соответственно, ты углубляешься в
 самое себя и в самое себя погружаешься,
 открывая свою собственную ничтожность,
 обнаруживая, что ты не есть все то, что не
 ты, не являешься тем, чем хотел бы быть,
 что, наконец, ты - не более чем пустяк. И
 прикоснувшись к своей собственной
 ничтожности, не ощутив в себе никакой
 прочной основы, не достигнув ни своей
 собственной бесконечности, ни тем более
 своей собственной вечности, ты всем сердцем
 сочувствуешь самому себе и вспыхиваешь
 болезненной любовью к себе самому, убивая
 
 216
 
 то, что называется собственно любовью; это
 не что иное, как род чувственного
 наслаждения самим собою, что-то вроде
 плотского удовольствия, которое твоя душа
 испытывает от себя самой.
  Духовная любовь к самому себе,
 сострадание к самому себе, вероятно, может
 быть названа эгоизмом; однако, это нечто
 совершенно противоположное заурядному
 эгоизму. Ведь от этой любви, или
 сострадания, к самому себе, от этой полной
 безнадежности - ибо как до твоего рождения
 тебя не было, так и после смерти тебя не
 будет, - ты переходишь к состраданию, то
 есть любви, ко всем своим собратьям по
 призрачности, несчастным теням, которые
 бредут от ничто к ничто, искрам сознания,
 вспыхивающим на миг в бесконечном и вечном
 мраке. А от сострадания к другим людям,
 своим ближним, через сострадание к самым
 близким, к тем, кто живет рядом с тобой, ты
 переходишь к состраданию ко всему живому, и
 даже, может быть, не живому, но
 существующему. Та далекая звезда, что сияет
 там, наверху, станет пеплом, как только
 день погасит ночь, и перестанет сиять и
 существовать, а подобно ей перестанет
 существовать и все звездное небо.
 Несчастное небо!
  И если мы испытываем боль от того, что
 однажды нам придется прекратить свое
 существование, то, может быть, еще мучи-
 тельнее было бы быть всегда одним и тем же
 и не более, чем одним и тем же, не в силах
 быть одновременно другим, не в силах быть
 одновременно всем прочим, не в силах быть
 всем.
 
 
  217
 
  Если ты созерцаешь вселенную, самое
 близкое и самое глубинное, что ты можешь в
 ней увидеть, - в тебе самом; если ты
 чувствуешь, а уже не только созерцаешь, все
 вещи в своем сознании, где все они оставили
 свой болезненный след, то ты дойдешь до
 самого дна отвращения к существованию,
 омута суеты сует. Именно таким путем ты и
 достигнешь сострадания ко всему,
 универсальной любви.
  Чтобы почувствовать любовь, сострадание,
 ко всему, - человеческому и
 нечеловеческому, живому и неживому, -
 необходимо ощутить все внутри себя самого,
 все персонализировать. Ибо любовь
 персонализирует все, что любит, все, чему
 сочувствует. Мы сострадаем лишь тому, то
 есть любим лишь то, что нам подобно и
 постольку, поскольку оно нам подобно, и тем
 более, чем более оно уподобляется нам, так
 наше сострадание, а с ним и наша любовь к
 вещам растет благодаря обнаружению их
 сходства с нами. Или скорее это сама собой
 растущая любовь, именно она открывает нам
 это сходство. Если я начинаю сострадать
 бедной звезде, которая однажды должна будет
 угаснуть в небе, и любить ее, то это
 потому, что любовь, сострадание, заставляет
 меня предчувствовать в ней более или менее
 темное сознание, заставляющее ее страдать
 от того, что она не более, чем звезда, и
 однажды должна будет прекратить свое
 существование. Таким образом, всякое со-
 знание есть сознание смерти и боли.
  Сознание, conscientia, есть соучаствующее
 познание, сочувствие, а со-чувствовать -
 значит со-страдать.
 
 
 218
 
  Любовь персонализирует все, что любит.
 Достаточно полюбить идею, чтобы
 персонализировать ее. И когда любовь так
 велика, так жива, так сильна, так
 безудержна, что любит все, тогда она
 персонализирует все и обнаруживает, что
 тотальное Все, Вселенная, это тоже
 Личность, наделенная Сознанием, Сознанием,
 которое, в свою очередь, страдает и любит,
 то есть является сознанием. Это Сознание
 Вселенной, открытое любовью, персона-
 лизирующей все, что ею любимо, и есть то,
 что мы назвываем Богом. И таким образом
 душа сострадает Богу и сама чувствует Его
 сострадание, она любит Его и себя чувствует
 любимой Им, находя приют своему несчастью в
 лоне вечного и беспредельного несчастья, то
 есть увековеченного и обеспределенного
 высшего счастья.
  Таким образом, Бог есть персонализация
 тотального Все, вечное и беспредельное
 Сознание Вселенной, Сознание, обремененное
 материей и борющееся с нею, чтобы
 освободиться от нее. Мы персонализируем Все
 для того, чтобы спастись от ничто, и
 единственная поистине таинственная тайна
 есть тайна боли.
  Боль есть дорога сознания, и именно
 благодаря ей живые существа обретают
 самосознание. Ведь иметь сознание самого
 себя, быть личностью, - значит знать и
 чувствовать себя отличным от всех прочих
 существ, а почувствовать это отличие можно
 только как удар, как более или менее
 сильную боль, как ощущение собственной
 границы. Сознание самого себя есть не что
 иное, как сознание своей собственной
 ограниченности. Я чувствую свое собственное
 
  219
 
 я тогда, когда чувствую, что я не являюсь
 всем прочим; знать и чувствовать границу,
 до которой я есмь, значит знать, где
 прекращается мое существование и меня уже
 нет.
  Да и как же можно было бы узнать о своем
 существовании, если в той или иной мере не
 страдать? Как обратиться к себе, достичь
 рефлексивного сознания, не испытав боли? В
 наслаждении забывают о себе, забывают о
 своем существовании, переходя в другого,
 отчуждаются. Зато погружаются в себя,
 обращаются к себе только в страдании.
 
  Nessum maggier dolore
  che ricordarsi del tempo
  felice
  nella miseria5,
 
 сказал Данте Франческе да Римини (Ад, V,
 121-123) ; но если нет большей муки, чем
 помнить радостные времена в несчастии, то,
 напротив, нет наслаждения большего, чем
 помнить о несчастии во времена процветания.
  "Самая тяжелая мука на свете для
 человека - многое понимать и не иметь силы
 бороться с судьбой" (Polla frueuta mhdenos
 cratetn), как согласно Геродоту (кн. IX,
 гл. 16), на одном пире сказал некий перс
 некому фиванцу. Так оно и есть. Все или
 почти все можем мы охватить сознанием или
 желанием, и ничего или почти ничего -
 волей. И счастье не в созерцании - о нет! -
 ежели это созерцание означает бессилие. Из
 этого столкновения между нашим знанием и
 нашей силой возникает сострадание.
  Мы испытываем сострадание к тому, что нам
 подобно, и сострадание наше тем сильнее,
 
 220
 
 чем сильнее и глубже чувствуем мы это
 подобие. И если можно сказать, что это
 подобие вызывает в нас сострадание, то
 можно утверждать также, что именно наше
 стремительно изливающееся на все вокруг
 сострадание заставляет нас открывать
 подобие всех вещей нам, ту всеобщую связь,
 что соединяет нас с ними в страдании.
  Наша борьба за обретение, сохранение и
 приумножение своего собственного сознания
 заставляет нас обнаружить в движениях и
 превращениях всех вещей единую борьбу за
 обретение, сохранение и приумножение
 сознания, к которому стремится все на
 свете. Как мои близкие, так и все остальные
 люди чувствуют - или, вернее, сочувствуют -
 состояние сознания, идентичное моему
 собственному, складывающемуся под влиянием
 моих собственных действий. Когда я слышу
 крик моего брата, моя собственная боль
 просыпается и кричит в недрах моего
 сознания. И точно так же я ощущаю боль
 животных и боль, которую испытывает дерево,
 когда у него обламывают ветку, - особенно
 если я обладаю живой фантазией, то есть
 способностью интуиции, внутреннего
 видения6.
  Отправляясь от самих себя, от своего
 собственного человеческого сознания,
 которое и есть то уникальное, что мы чув-
 ствуем у себя внутри и в чем наше

<< Пред.           стр. 30 (из 43)           След. >>

Список литературы по разделу