<< Пред.           стр. 3 (из 10)           След. >>

Список литературы по разделу

  Таким образом, с криминологической точки зрения в круг лиц, относимых к жертвам преступлений, следовало бы также включить не только субъектов, которым был непосредственно причинен ущерб преступлением, но и тех, чье законное благо было поставлено преступлением (или покушением на него) под угрозу [19].
 
  Вообще, согласно данным ученых криминалистов, число предусмотренных уголовным законом преступлений, причиняющих ущерб психической неприкосновенности личности, составляет около 70 % [20]. Известно, что психологические последствия преступления могут носить непосредственный, краткосрочный и долгосрочный характер.
 
  Непосредственные реакции жертвы на совершенное в отношении нее преступление выражаются в шоке, отрицании, гневе, озлоблении, депрессии и ощущениях незащищенности, изолированности, никому ненужности (т.н. синдром посттравматического стресса). Эти симптомы обычно длятся от нескольких часов до нескольких суток. В течение нескольких недель после пребывания жертвой потерпевшие указывают на изменения сознания, фобии, боли, переполненность негативными эмоциями.
 
  Жертвы зачастую указывают на переполненность чувством вины, потерю самоуважения, снижение самооценки, беспомощность, депрессию. Они также могут испытывать вновь ощущение участия в преступлении в форме кошмаров или маний. В течение этого периода жертвы описывают возникающие у них страхи одиночества, боязнь быть похищенным, а также ощущение того, что преступление в отношении них вновь совершится.
 
  Несмотря на то, что большинство из этих симптомов исчезает с течением времени, многие жертвы свидетельствуют о наличии у них долгосрочных психологических реакций на преступление: заниженной самооценки, депрессии, тревожности, трудностей в интимных отношениях [21].
 
  Аналогичным образом и имеющая сложные био-психо-социодуховные предпосылки болезненная зависимость наркоманов от психостимуляторов реализуется у них в идентичных для большинства потерпевших от иных преступлений психических переживаниях, эмоционально волевых расстройствах, психических болезнях, фобиях.
 
  По данным немецких виктимологов, у лиц, ставших жертвами ограблений или краж со взломом, наблюдаются такие симптомы: нервозность - 86 % и 81 %; истерический плач - 78 % и 60 %; страх - 75 % и 70 %; шок - 50 % и 38 %; нарушения памяти - 20 % и 5 %; гнев - 38 % и 42 % [22].
 
  Сходные психологические реакции наблюдаются и у рикошетных жертв. Так, телефонный опрос 12500 респондентов жителей США показал, что 2,8 % выборки были членами семьи жертв убийства, 3,7 % были отдаленными родственниками убитых, а 2,7 % - близкими друзьями убитых.
 
  Таким образом, 9,3 % выборки составили лица, явившиеся рикошетными жертвами умышленных убийств. Анализ психологических реакций этих рикошетных жертв показал, что 23,4 % из них испытывали полноценный синдром посттравматического стресса, около 40 % соответствовали показателям синдрома посттравматического стресса хотя бы по одному диагностическому критерию [23].
 
  С точки зрения криминальной виктимологии жертвой преступления признается только лицо, пострадавшее от запрещенного национальным уголовным законом деяния (действия или бездействия).
 
  "Связанность" понятия жертвы преступления формальными рамками уголовно-правовых явлений четче ограничивает предмет криминальной виктимологии. Это позволяет проникнуть в сущность проблемы жертв преступлений, сочетая анализ многоаспектных поведенческих, психологических и соционормативных проявлений человеческой активности с комплексной, междисциплинарной оценкой феномена жертвы преступления.
 
  В свое время в криминологической литературе появлялись предложения расширить предмет изучения криминальной виктимологии всеми типами жертв социально опасных проявлений.
 
  Так, Матти Йотсен, анализируя в своих ранних работах феномен изменчивости преступности и его связи с жертвами преступлений, предлагал вслед за группой разработчиков первого варианта Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью включить в понимание жертвы как жертв традиционных (конвенциональных) преступлений, так и жертв т.н. "неконвенциональных" преступлений (злоупотреблений властью, нарушений трудового законодательства и прочих, тесно связанных с преступностью, но некриминализированных проявлений отклоняющегося поведения) [24].
 
  Не отрицая теснейших взаимосвязей между различными типами виктимизации и виктимности, предполагающими их комплексный, системный анализ, подчеркнем все же, что углубленное изучение отдельных элементов предмета виктимологических теорий среднего уровня содействует познанию глубинных закономерностей виктимологии в целом.
 
  Именно поэтому впоследствии в Декларации основных принципов правосудия появилось специальное определение жертв злоупотребления властью как лиц, "которым индивидуально или коллективно был причинен вред, включая телесные повреждения или моральный ущерб или существенное ущемление их основных прав в результате действия или бездействия, еще не представляющего собой нарушения национальных уголовных законов, но являющегося нарушением международно признанных норм, касающихся прав человека" [25].
 
  Преступник, преступление и жертва связаны друг с другом сложной системой взаимоотношений.
 
  С одной стороны, виктимизация жертвы может быть определена самим состоянием и/или отклоняющимся, провоцирующим поведением жертвы. В теории уголовного права справедливо отмечается, что обязательным структурным элементом любого общественного отношения является социальная связь, которая"справедливо рассматривается и как содержание самого отношения. Такой вывод обусловлен тем, что социальная связь является как бы зеркалом внутренней структуры общественного отношения, в ней отражаются его сущность и основные свойства" [26].
 
  Анализ связей взаимодействия, контроля, отношений [27] между преступником и его жертвой помогает выяснить сущность и содержание отдельных элементов механизма преступного поведения, определить основные поведенческие характеристики виктимности.
 
  "Жертву преступления следует рассматривать как фактор, генетически и динамически влияющий на преступность", - писал Ежи Бафия [28].
 
  В настоящей части работы нет необходимости анализировать приводимые суждения относительно общей социолого-психологической характеристики взаимосвязей между преступником, преступлением и жертвой. Отметим, однако, что именно эти конститутивные черты социальных связей между преступником, преступлением и жертвой определяют особенности виктимологической профилактики преступлений.
 
  С другой стороны, в формально-логическом определении понятия жертвы речь может (и должна) идти не столько об объективно-субъективной характеристике социальной связи, сколько о связи детерминации, когда носящее предметный характер преступление объективно предваряет процесс виктимизации жертвы либо сопутствует ему, а жертва, соответственно, осознает свой специфический социально-правовой статус, возникший в связи и по поводу совершения в отношении нее преступления.
 
  "Виктимизация поражает сферу "самости" жертвы. Включенными здесь являются не столько индифферентные и тривиальные черты, сколько личный мир жертвы и иных лиц, тесным образом связанных с жертвой. Готовность преодолеть стереотипы, оценивая себя как жертву и признавая чью-то виктимизацию, важна по другому существенному основанию: она служит предпосылкой начала восстановительного процесса. Понимание растворяет шок и смятение и открывает путь для преодоления трудностей" [29].
 
  Именно эти фиксированные и подлежащие формализации элементы подлежат отражению в определении жертвы преступления.
 
  Взаимосвязь между преступлением и жертвой с неизбежностью приводит к определенным последствиям (причиняемому жертве и системе связанных с ней отношений вреду). В юридической литературе все виды преступного вреда, в зависимости от характера и механизма нарушения общественного отношения, подразделяются на несколько типов.
 
  Так, вызываемые преступным действием изменения С.В. Землюковым подразделяются на четыре типа.
 
  "Первый тип вредного изменения объекта посягательства характеризуется утратой материального или нематериального блага. Это вредное изменение возникает при совершении разрушающего действия. Второй тип вредного изменения состоит в определении вредного состояния, положения. Третий тип вредных изменений объекта посягательства состоит в осуществлении запрещенной законом деятельности, результатом которой является создание (производство) вредных для общества запрещенных продуктов. Четвертый тип вредного изменения состоит в недостижении (ненаступлении) общественно-полезного блага..." [30].
 
  Соответственно, при преступном бездействии первый тип "состоит в том, что воздержание лица от совершения результативного общественно-полезного действия не приводит к появлению общественно-полезного результата, определенного обязанностью. Ненаступление общественно-необходимого блага как объекта соответствующего общественного отношения приводит к тому, что отношение теряет свою социальную значимость, прерывается. Второй тип вредных изменений происходит при воздержании субъекта отношения от совершения сохраняющих, подавляющих и пресекающих действий. Этим допускается возникновение вредных изменений либо продолжение их развития. Вследствие этого происходит утрата или повреждение общественно-полезного блага как объекта этого отношения" [31].
 
  Указанные изменения могут быть связаны с причинением ущерба физическому здоровью жертвы, материальными потерями, с психическими травмами, с дезадаптацией и десоциализацией жертвы преступления.
 
  Проблема причинения вреда физическому здоровью, телесной и психической неприкосновенности жертвы, анализ характеристик материального ущерба достаточно глубоко исследованы в теории уголовного права и криминологии [32].
 
  Так, физический ущерб, помимо причинения вреда телесной неприкосновенности лица, подвергшегося криминальному нападению, может включать: увеличение адреналина в крови жертвы, повышение давления, судороги, слезливость, сухость во рту, переживание событий в замедленном темпе, ухудшение работы органов чувств, потерю аппетита, мускульного тонуса, насморк, снижение либидо:
 
  Соответственно, типичный финансовый ущерб от преступления включает: восстановление поврежденной (украденной) собственности, установку средств безопасности, обращение к медицинским учреждениям, участие в деятельности системы уголовной юстиции, привлечение профессиональных консультантов (адвокатов, психологов, психоаналитиков), уменьшение количества продуктивного рабочего времени и связанное с этим сокращение заработка, расходы на похороны, проблемы с последующим трудоустройством у ролевых жертв [33].
 
  В наиболее общем виде подвергались криминологическому анализу и такие моральные последствия преступления, как психические переживания, психологический стресс, посттравматические стрессовые расстройства (эмоционально-волевые расстройства: чувство утраты, беспомощности, безнадежности, чувство унижения, опущенности, ощущение неадекватности происшедшего потребностям и установкам потерпевшего), психические болезни и акцентуации.
 
  Например, в психиатрии и теории обращения с жертвами преступлений является аксиомой тот факт, что любая жертва, как правило, страдает от посттравматического стрессового расстройства, основными симптомами которого являются [34]:
 
  а) рекуррентное постоянное и беспокоящее переживание травмы через неприятные воспоминания, сны, навязчивые действия и чувства, как будто бы событие повторялось (перепроживание травм, иллюзии, галлюцинации, внезапные, яркие и реалистичные, вспышкообразные возвращения травмирующих переживаний);
 
  б) постоянное избегание стимулов, которые напоминают о травме. Например, пациент избегает мысли и чувства, ассоциирующиеся с травмой, избегает ситуации и сферы деятельности, которые пробуждают травматические воспоминания;
 
  в)психогенная амнезия;
 
  г) снижение интереса к значимым видам деятельности (который присутствовал до того, как травма произошла). Например, пациенты проявляют уменьшенный интерес в значимых сферах жизнедеятельности; они могут чувствовать отчужденность (отстраненность) от других людей; набор их реакций может быть ограничен либо они могут чувствовать отсутствие будущего, снижение спектра эмоций;
 
  д) постоянные симптомы повышенного возбуждения, которое включает в себя раздражительность и вспышки гнева, проблемы с концентрацией внимания, гиперактивность, неадекватное реагирование; они проявляют физиологическую реакцию на события или ситуации, которые отображают в символической форме или походят на травму;
 
  е) расстройство вызывает значительный дисстресс или дезадаптацию в социальной, профессиональной и других важных областях жизнедеятельности;
 
  ж) пациент должен был испытывать данную симптоматику не менее одного месяца, после чего можно диагностировать наличие у него посттравматического синдрома.
 
  По данным американских психиатров, всего лишь 10 % жертв сексуального насилия не проявляют никакого нарушения своего поведения после совершения преступления. Поведение 55 % жертв умеренно изменено, и деятельность 35 % жертв сопровождается серьезной дезадаптацией.
 
  Спустя несколько месяцев после нападения 45 % женщин каким-то образом способны адаптироваться к жизни; 55 % жертв испытывают длительные воздействия травмы.
 
  Согласно данным немецких криминологов, "жертвы переживают три стадии травмирования:
  1. реакция на происшедшее и ее развитие;
  2. осознание понесенного ущерба;
  3. поиск выхода.
  Для первой стадии травмирования характерны шок, сомнения и т.п., для второй - страх огорчение, гнев. На третьей стадии жертва "вытесняет" нанесенный ей психический вред, направляя свою энергию на другие сферы деятельности" [35].
 
  К сожалению, в отечественной литературе проблемы дезадаптированности жертвы преступления, которая не в состоянии ни с чем справиться после совершенного на нее нападения, привлекали несколько меньшее внимание.
 
  Так, психологическая адаптация служит условием формирования побуждения к совершению значимых действий. В процессе адаптации человек формирует свой социальный статус, выражающийся в воплощенной в его деятельности системе отношений к определенным нормам и ценностям. Соответственно, поломка механизмов адаптации ведет к невыработанности необходимых для нормальной жизнедеятельности социальных качеств, к ухудшению взаимоотношений жертвы и общности, жертвы - с системой уголовной юстиции, к совершению неадекватных, дезадаптивных аморальных проступков [36].
 
  В юридической и социологической литературе неоднократно отмечалось: "Чем дальше психологическая установка адресата норм и его мировоззрение от официально выраженных в законе позиций, тем ниже качество и объем правомерного поведения" [37].
 
  Немудрено, что дезадаптивное отклоняющееся поведение является как предпосылкой и следствием виктимности, так и предтечей будущей криминальной активности индивида. В дальнейшем мы подробнее остановимся на месте и роли дезадаптации в генезисе виктимного поведения. Сейчас же отметим: приобретаемый опыт жертвы в социальных конфликтах ведет не только к рецидиву виктимности, но и к последующему преступному поведению. Не случайно в семьях несовершеннолетних, совершивших агрессивные преступления, наблюдается высокая доля родителей, грубо относившихся к своим детям: около 80 % правонарушителей выросли в семьях, где им не уделялось должного внимания [38], в 39 - 46 % случаев в подобных семьях отмечались неоднократные агрессивные конфликты, сопровождавшиеся ссорами, оскорблениями, избиениями, применением телесных наказаний к подросткам [39].
 
  За исключением физического вреда, связанного с нарушением телесной неприкосновенности и причинением повреждений здоровью и безопасности человека, в наиболее общем виде остальные перечисленные виды негативных воздействий преступления на жертву могут быть охарактеризованы как материальный и нематериальный вред, причиняемый жертве преступления.
 
  По мнению С.В. Землюкова, "материальный преступный вред - это изменение общественных отношений, регулирующих материально-предметную деятельность людей в сфере производства, распределения, потребления материальных благ, состоящее в уничтожении, повреждении, утрате материальных благ (ценностей) либо связанное с производством и распределением запрещенных вещей, предметов, веществ.
 
  Нематериальный преступный вред - это изменение общественных отношений в политической, правовой и духовной сферах общества, связанное с уничтожением, ущемлением, ограничением нематериальных благ (ценностей) либо с производством и распространением антиобщественных идей, взглядов, форм морали" [40].
 
  Указанные обстоятельства, как правило, изучаются при криминологическом исследовании "цены" преступности и ее составляющих.
 
  Вместе с тем вред, причиняемый жертве преступлением, не ограничивается только прямым и непосредственным ущербом, наступившим в результате первичной виктимизации. Не меньшее значение имеют и последствия вторичной виктимизации, связанные с отношением к жертве преступления лиц из ближайшего социального окружения, органов социального контроля, врачей, адвокатов правонарушителей и т.п. [41].
 
  Предубежденность значительного числа работников системы уголовной юстиции в виновности жертвы, оскорбительные, а порой и унизительные процедуры, которым подвергается жертва после обращения ее в органы уголовной юстиции, несбалансированность прав жертвы и обвиняемого в уголовном процессе, некорректное поведение медицинских работников, журналистов, отчуждение близких и родственников, винящих жертву в происшедшем, - вот далеко не полный перечень стрессовых факторов, способствующих усилению дезадаптации жертвы, ухудшению ее морального состояния, ее деградации.
 
  Подытоживая изложенное, отметим, что анализ науковедческих, статусных, поведенческих, нормативно-правовых оснований и характеристик определения потерпевших от преступлений дает основание утверждать, что жертвой преступления признается любое физическое лицо (социальная общность, организация), которому преступлением причинен физический, материальный или моральный ущерб.
 
 
  ------------------------------------
  1. См.: Красиков А.Н. Сущность и значение согласия потерпевшего в советском уголовном праве. - Саратов, 1976. - С. 40-42; Ривман Д.В. Виктимологические факторы и профилактика преступлений. - Л., 1975. - С. 8; Чечель Г.И. Жестокий способ совершения преступлений против личности. - С. 109-114.
 
  2. См.: Baril M. La criminologie et la Justice a l'heure de la victime // Revue Internationale de criminologie et de Police technique. - 1981. - № 4. - Р. 342. - Цит. по: Тюрин Д.П. Рассмотрение проблемы виктимологии по материалам исследований, проводимых в Канаде // Научная информация по вопросам борьбы с преступностью. - М., 1985. - № 86. - С. 60.
 
  3. Бафия Е. Проблемы криминологии: диалектика криминогенной ситуации. - М.: Юрид. лит., 1983. - С. 106.
 
  4. См.: Мойсюк О.М. Вiктимологiчна профiлактика порушень безпеки дорожного руху (ст. 215 КК України): Автореф. дис. : канд. юрид. наук. - К., 1999. - С. 7.
 
  5. См.: Курс советской криминологии. - Т.1. - С. 174.; Остроумов С.С., Франк Л.В. О виктимологии и виктимности // Сов. государство и право. - 1976. - № 4. - С. 76; Дагель П.С. Потерпевший в советском уголовном праве. - Владивосток, 1974. - С. 20. Близка к указанной и позиция М.С. Строговича, включавшего юридических лиц в состав потерпевших от преступлений. См.: Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. - М., 1968. - Т. 1. - С. 256.
 
  6. См.: Viano E. Stereotyping and prejudice: crime victims and the criminal justice system // Scandinavian studies on crime and crime prevention. - 1996. - Vol 5. - № 2. - Р. 182.
 
  7. Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью. - Ст.ст. 1, 2. - С. 4.
 
  8. О внесении изменений и дополнений в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы Украины: Закон Украины от 20 ноября 1996 г. № 530/96 ВР.
 
  9. См.: Гражданский кодекс Украины. - К.: Политиздат Украины, 1995. - Гл. 2, 3.
 
  10. В настоящее время Австралийский институт криминологии и Межрегиональный институт социальной защиты провели международное исследование, касающееся основных характеристик виктимизации юридических лиц во всем мире. Проектом предусмотрено изучение виктимизации предпринимательства и в Украине в 2000 году.
 
  11. См.: Михайленко А.Р. Расследование преступлений. Законность и обеспечение прав граждан. - К., 1999. - С. 121; Шаповалова Л. Пiдстави визнання юридичної особи потерпiлим у кримiнальному процесi // Право України. - 2000. - № 1. - С. 95-96.
 
  12. См.: Кримiнально-процесуальний кодекс України (проект за станом на 1999 рiк). - К.,1999. - Ст. 51. - С. 20.
 
  13. См.: Viano E. Stereotyping and prejudice: crime victims and the criminal justice system // Scandinavian studies on crime and crime prevention. - 1996. - Vol 5. - № 2. - Р. 182.
 
  14. См.: Курс советской криминологии. - Т. 1. - С. 172. См. также: Хохряков Г.Ф. Криминология: Учебник / Отв.ред. В.Н. Кудрявцев. - М.: Юристъ, 1999. - С. 390-391.
 
  15. См.: Невалинный М. Определение понятия семьи и членов семьи потерпевшего // Право Украины. - 1996. - № 8. - С. 52-53.
 
  16. David S.Riggs, Dean G. Kilpatrick Families and friends. Inderect victimization by crime // Victims of crime: problems, policies and programs. - London, Sage, 1990. - Р. 126-135.
 
  17. Использование термина "преступления без жертв" есть скорее дань излишней метафоричности понятийного аппарата некоторых учений постольку, поскольку, с точки зрения объективного научного знания, термин "преступления без жертв" несет такую же смысловую нагрузку, как и термин "безмотивные преступления": любое преступление, причиняя вред общественным отношениям, приводит к возникновению своей жертвы.
 
  18. См., например: Чугунова И. Наркомания: одинокий вызов приговору // Elle. - 1997. - № 6 (февраль). - С. 84-90.
 
  19. Кстати, процессуальное законодательство Польши, Венгрии и Югославии оговаривало, что к числу потерпевших от преступления относятся лица, законные блага которых были нарушены или поставлены под угрозу в результате совершения преступления. См.: Защита прав потерпевшего в уголовном процессе: (Сравнительное исследование). - М.: Наука, 1993. - 245 с.
 
  20. См.: Землюков С.В. Преступный вред: теория, законодательство, практика: Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. - М., 1993. - С. 20.
 
  21. См.: Freize I.H., Hymer S., Greenberg M.S. Describing the crime victim: psychological reactions to victimization // Professional Psychology Research And Practice. - 1987. - № 18. - Р. 222-315.
 
  22. Криминология: Словарь-справочник. - С. 26.
 
  23. См.: Riggs D., Kilpatrick D.G. Families and friends: Indirect victimization by crime // Victims of crime: problems, policies and programs. - 1990. - Р. 124.
 
  24. См.: Joutsen M. Topic III of the Tentative agenda of the Seventh United Nations Congress on the Prevention of Crime and the Treatment of Offenders: Victims of crime - the needs of victims and priorities in victim policy // Course on United Nations criminal Justice Policy. - Helsinki, 1985. - № 6. - Р. 151-152. - (HEUNI series).
 
  25. Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и жертв злоупотребления властью. - Ст. 18. - С. 6.
 
  26. Таций В.Я. Объект и предмет преступления в советском уголовном праве. - Х.: Вища школа, 1988. - С. 58.
 
  27. См.: Социология / Г.В. Осипов, Ю.П. Коваленко, Н.И. Щипанов, Р.Г. Яновский. - М.: Мысль, 1990. - С. 61.
 
  28. Бафия Е. Проблемы криминологии: диалектика криминогенной ситуации. - М.: Юрид. лит., 1983. - С. 105.
 
  29. Viano E. Victimology today: Major issues in research and public policy // Crime and its victims / Еd. Е. Viano. - Washington, D.C., 1989; Viano E. Stereotyping and prejudice: crime victims and the criminal justice system // Scandinavian studies on crime and crime prevention. - 1996. - Vol. 5, № 2. - Р. 183.
 
  30. Землюков С.В. Преступный вред: теория, законодательство, практика: Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. - М., 1993. - С. 16.
 
  31. Там же. - С. 17.
 
  32. См., например: Даньшин И.Н. О правовом понятии насилия // Тяжкие насильственные преступления против личности: уголовно-правовые и криминологические проблемы предупреждения: Сб. науч. трудов. - Минск, 1992. - С. 8; Назаров П.Н. К вопросу о насилии при грабеже и разбое // Труды Киевской ВШ МООП СССР. - К., 1968. - Вып. 1. - С. 92; Симонов В.И. Уголовно-правовая характеристика физического насилия: Дис. ... канд. юрид. наук. - Свердловск, 1972. - С. 93; Гаухман Л.Д. Насилие как средство совершения преступления. - М., 1974. - С. 75-91; Сабиров Р.Д. Уголовно-правовая борьба с насильственными групповыми посягательствами: Дис. ... канд. юрид. наук. - Свердловск, 1981. - С. 38-39. См. также работы М.И. Бажанова, Н.В. Кривощековой, В.В. Сташиса.
 
  33. См.: Handbook on justice for victims. On the use and application of the United Nations Declaration of Basic Principles of Justice for Victims of Crime and Abuse of Power // Doc. E/CN.15/ 1997/CRP.11 / Rev. ed. - April 1998. - Р. 5-6.
 
  34. Diagnostic and statistic manual for mental disorders, Vol iV (DSM IV). - Washington, D.C.: The American psychiatric Association, 1994; Danieli Y. Preliminary reflections from a psychological perspective // The right to restitution, Compensation and Rehabilitation for victims of gross violations of Human rights and fundamental freedoms / Netherlands Institute of human rights, 1992. - Special issue № 12. - Р. 196-213; Posttraumatic stress disorder: DSM IV and beyond / Eds.: J.R.T. Davidson, Е.В. Foa. - Washington, 1993; Keane T.M., Wolfe J., Taylor K.I. Post-traumatic stress disorder: Evidence for diagnostic validity and methods of psychological assessment // Journal of clinical Psychology. - 1987. - Vol. 43. - P. 32-43.
 
  35. Криминология: Словарь-справочник. - С. 27.
 
  36. Сходные явления, кстати, наблюдаются и при анализе генезиса преступного поведения несовершеннолетних правонарушителей. См., например: Тузов А.П. Мотивация противоправного поведения несовершеннолетних. - К., 1982. - С. 163; Андгуладзе Т.Ш. Формирование установки антисоциального поведения у несовершеннолетних правонарушителей: Дис. ... канд. психол. наук. - Тбилиси, 1980. - С. 79, 93.
 
  37. Лазарев В.В. Выявление закономерностей правомерного поведения // Сов. государство и право. - 1983. - № 11. - С. 25; НТР и социально-этические проблемы: Сб. науч. трудов. - М., 1977. - С. 171.
 
  38. См.: Мансуров Н.С. Социальные и общественно-психологические причины отклоняющегося поведения подростков. - М., 1974. - С. 7. См. также работы В.Н. Дремина, В.М. Кормщикова, А.И. Миллера.
 
  39. Кормщиков В.М. Изучение механизмов влияния неблагополучной семьи на формирование личности несовершеннолетнего - важное условие профилактики правонарушений // Личность правонарушителя и проблемы предупреждения преступности несовершеннолетних. - М., 1977. - С. 61; Печенюк А.М. Особенности перевоспитания трудных подростков с отклонениями в эмоционально-волевом развитии: Дис. ... канд. педагог. наук. - М., 1975. - С. 169. См. также работы Е.И. Голубевой, Г.Н. Доронина, Л.М. Зюбина, Н.И. Мидлера, Г.М. Миньковского, В.Г. Соловьевой, Е.А. Хоршака и др.
 
  40. Землюков С.В. Преступный вред: теория, законодательство, практика: Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. - М., 1993. - С. 18.
 
  41. См.: Криминология: Словарь-справочник. - С. 27-28.
 
  ГЕНЕЗИС ОТКЛОНЯЮЩЕГОСЯ ПОВЕДЕНИЯ И КЛАССИФИКАЦИЯ ЖЕРТВ ПРЕСТУПЛЕНИЙ
  Туляков В.А.
 
 
  В 1986 году мы попытались с позиций системного анализа на материалах исследования агрессивных девиаций раскрыть особенности развития антиобщественной активности личности в онтогенезе (путем описания взаимодействия деструктивных-ситуативных и рациональных-предумышленных проступков). Было установлено, что это выражается в зависящем от ситуативных и личностных факторов становлении и развитии устойчивых типов антиобщественного поведения, дифференцируемых по характеру их мотиво- и целесообразности на:
  * импульсивные;
  * утилитарно-ситуативные;
  * установочные;
  * рациональные проступки.
  В наиболее общем виде генезис агрессивных девиаций проявлялся как становление устойчивых типов агрессивного поведения, затем их дезорганизация в форме недостаточности для удовлетворения актуализируемых потребностей субъекта, которая выступает условием перехода к становлению иного, качественно отличного по мотивационному характеру и целевой направленности типа девиации.
 
  Этапами генезиса, соответственно, были названы:
  * дезадаптивная маргинальная активность - совершение импульсивных девиаций, находящихся под потенциальным контролем сознания;
  * формирование готовности к агрессивному поведению, усвоение агрессивных норм и правил поведения среды обитания, дезадаптивное конфликтогенное поведение - утилитарно-ситуативная агрессивная активность как средство выхода из типичного повторяющегося межличностного конфликта;
  * безнаказанное совершение утилитарно-ситуативных проступков, активное утверждение ранее усвоенных и подкрепляемых насильственных обычаев и правил поведения в повседневной деятельности субъекта - формирование агрессивно-установочного варианта поведения;
  * преобразование установки на агрессию как самоцель жизнедеятельности личности в рациональное агрессивное поведение, отличающееся целесообразностью, независимостью от конфликтной ситуации и инструментальной направленностью.
  При этом каждый вид агрессивных девиаций определялся соотношением степени деформации личности (глубины ее социально-психологической дезадаптации или степени десоциализации) и характеристикой наличного воздействия социальной среды (в форме фрустрационной, конфликтной или иной критической ситуации) [1].
 
  Впоследствии в 1989 году на заседаниях Всесоюзной школы молодых ученых и специалистов, проводимых МВД СССР, ЦК ВЛКСМ и Академией МВД СССР в Минске, данная классификация была дополнена еще одним видом активности: ретретистским поведением ("уход в себя", суицидальная активность, алкоголизм, наркотизм), характеризующим особую степень дезадаптации личности, возникающую как результат вытеснения рациональности человеческой активности с целью поддержания гомеостаза "личность-среда обитания". По Р.Мертону, одной из заслуг которого в развитии теории аномии явился подробный анализ реакций субъектов на фрустрационные ситуации, ретретизм "отличается отрицанием как целей, одобряемых обществом, так и институциональных средств их достижения" [2]. Таким образом, генезис девиантного поведения можно попытаться выразить в виде циклограммы:
 
  Обозначения:
 
 
  Связь детерминации
 
 
  Связь порождения
 
  Рис. 1. Развитие отклоняющегося поведения личности
 
  Импульсивные девиации как форма реакции на крайне негативные раздражители внешней среды, по сути дела, имеют природные предпосылки. "С начала культурной эволюции у человека в противоположность агрессивным и защитным действиям развился интерес к неизвестному. Оценка неизвестного как угрожающего или интересного является продуктом архаических реакций конечного мозга: Если господствуют спонтанные страхи, то сигналы промежуточного мозга подчинят и вытеснят физиологически более слабые процессы конечного мозга. Поэтому сочувствие, терпимость, компромиссное поведение и другие положительные социальные приобретения могут быть не реализованы из-за чувства небезопасности, социального давления, страха и стрессов всех видов, возникающих во время угрозы" [3]. Отсюда потребность в личной безопасности, детерминируемая оборонительным рефлексом (бессознательный уровень психической активности), в критической, конфликтной ситуации (представляющей реальную или мнимую угрозу для субъекта) может реализовываться в экспрессивных девиантных действиях, практически не обдумываемых субъектом.
 
  Впоследствии, при частоте повторяемости однотипных критических ситуаций, безнаказанности актов девиантного поведения, сопровождающихся усвоением субъектом диктуемых культурой его общности правил разрешения конфликта, индивид начинает использовать конкретные девиантные способы разрешения конфликта в конкретной жизненной ситуации.
 
  Девиация становится утилитарной формой реакции индивида на конкретную жизненную ситуацию. Так, избалованные дети, пытаясь получить что-либо от своих родителей, ведут себя неадекватно (громкий плач, истерика, замещенная агрессия и пр.) в случаях, когда знают, что именно эта форма поведения вызывала требуемые реакции от реципиентов девиации.
 
  Если вызванное дефектами социального общения отчуждение личности от положительных норм и принципов поведения влечет за собой переход к усвоению утилитарных нравов, рассматривающих девиацию как инструмент для разрешения критической ситуации, то интернализация указанных норм снижает избирательность и самоконтроль сознания в регуляции поведения личности.
 
  При попадании в стандартные критические ситуации указанное лицо, не задумываясь, поступает в соответствии с правилами девиантного поведения его микросоциальной среды, рассматривающими девиацию как наиболее удобный, утилитарный способ разрешения конфликта.
 
  При накоплении опыта использования отклоняющегося поведения как средства разрешения и/или нейтрализации конфликта любые ситуации межличностного взаимодействия могут оцениваться субъектом как стимулы к демонстрации собственного привычного девиантного поведения, выступающего средством самоутверждения себя самого. Тогда же утилитарное использование девиаций может вызвать и отрицательную реакцию сообщества, ведущую к дезадаптации субъекта и, при определенных условиях, к усилению девиантных тенденций.
 
  "Даже ребенок, с которым никто не хочет играть, стремится вступить в общение со своими сверстниками через драку или поддразнивание их: Подростки, страстно желающие выглядеть не хуже других, избивают и заставляют унижаться тех, кто им кажется выше по престижу" [4].
 
  Длительность, безнаказанность и частота повторяемости девиаций ведет к усвоению полезности девиантного поведения уже не в связи с необходимостью обороны или позитивного разрешения конкретного конфликта, а в связи со сформировавшейся у лица установкой на девиантные действия как самоцели собственной деятельности (психология хулигана, домашнего тирана, готовых "взорваться" по поводу любых внешне не значимых посягательств на их самость - вот типичные формы реализации установочных девиаций). Такая девиация приобретает "личностный смысл" (А.Н. Леонтьев).
 
  При дальнейшем подкреплении девиантных тенденций в образе жизни индивида вполне возможным является формирование у лица отношения к девиантному поведению не только как к вынужденному способу разрешения конфликтной ситуации либо как к самоцели жизнедеятельности, но и как к инструменту для достижения любой цели.
 
  Готовность субъекта к применению девиации в качестве инструмента удовлетворения любой потребности способствует завышенной самооценке личности, стремлению к лидерству в негативном смысле этого понятия.
 
  С психологической стороны подобное поведение характеризуется наличием сознательного расчета в целевом использовании девиации, полным отрицанием социально-приемлемых способов разрешения поставленной задачи, удовлетворения определенной потребности.
 
  Совокупность указанных качеств является субъективным стимулом осознанного отклоняющегося поведения и свидетельствует о достаточно сформировавшейся антисоциальной направленности личности, ищущей в девиации способ удовлетворения любого рода потребностей вне зависимости от желательности или нежелательности такого поведения для общества.
 
  Рациональное девиантное поведение является высшим этапом генезиса девиаций, объединяя в себе как крайнюю осмысленность и бездуховность девиантных проступков, так и значительную степень десоциализации личности, ее практическую оторванность от социально-одобряемых связей и отношений. В общественной жизни подобные лица характеризуются крайним рационализмом, подсчитывая выгоду от своих поступков и действуя в соответствии с собственными правилами поведения "сильной" личности.
 
  Вместе с тем рационализация человеческой активности имеет и свое продолжение. Используя свойство человеческой психики к вытеснению (З. Фрейд), рациональная личность, руководствуясь социокультурными установками общества, стремится к "снятию" аккумулируемых психических результатов рациональной активности. Возникает психологическая готовность к очищению, к подавлению собственных деструктивных тенденций их обращением на себя. Возникает ретретистская форма девиантной активности, реализующаяся в алкоголизации, наркотизме, суицидальных тенденциях и пр.
 
  Так, теории психологии агрессии известен один из компонентов агрессии, носящий ретретистский характер: дефицитарная агрессия. "Дефицитарная агрессия характеризуется низким уровнем активности, снижением возможностей человека к творчеству, а также формированием астенических и депрессивных состояний, обсессивно-компульсивных расстройств, аутоагрессивных феноменов" [5].
 
  Усиление ретретистских форм социальной активности, ведя к деградации психики и личности в целом, понижает пороги торможения, ломая устоявшиеся запреты и стереотипы, приводя, соответственно, к усилению импульсивности и иррациональности человеческих девиаций.
 
  Круг замкнулся. Хотя, если точнее, в онтогенезе мы встречаемся не столько с циклом, сколько со спиралью: каждая новая форма девиаций, "порождая" следующую, служит отрицанием предыдущей и компонентом новой формы активности. "При этом наблюдается постоянное влияние высших форм на более простые, и в то же время происходит закрепление сложных форм саморегуляции в более простых, стереотипичных формах" [6].
 
  Вместе с тем признание наличия генетических связей порождения между различными по своей мотивосообразности формами девиаций не может охарактеризовать достаточно полно все многообразие связей и взаимозависимостей между ними.
 
  Так, в криминологическом плане определенное значение имеет выявление связей детерминации, когда девиации, имея общую психологическую природу, способствуют возникновению сходных себе проявлений на более высоких уровнях самоорганизации личности (и, кстати, наоборот). Указанное обстоятельство подробно было раскрыто в концепции иерархических установок (диспозиций) личности, получившей определенное распространение в современной криминологической литературе [7].
 
  Так, детерминируемое бессознательным психическим импульсивное поведение связывается с социально приобретенным в результате стереотипизации девиантной активности установочным. Установочная девиация при длящейся деградации личности порождает ретретизм как сопутствующую форму мотивировки. Ретретизм, обеспечивая гомеостаз субъекта со средой, предполагает использование определенных видов девиаций для достижения поставленной цели (утилитарных проступков), которые, в свою очередь, способствуют рационализации человеческой активности. Рациональные девиации, многократно повторяясь и стереотипизируясь, ведут к увеличению импульсивности и т.д. Имея под собой общую основу (невозможность удовлетворения потребностей социально приемлемыми способами), указанные формы девиантности взаимодействуют и взаимопроникают друг в друга, способствуя антиобщественному развитию личности.
 
  Естественно, что данная схема лишь в наиболее общем (и, нужно сказать, чересчур упрощенном) виде описывает особенности развития девиантной активности и, как любое теоретическое описание многообразия человеческой активности, является в определенном смысле усеченной и ущербной. Однако следует отметить, что указанные положения отразили общие тенденции стратификации криминальной активности в современной криминологической литературе.
 
  Например, анализируя агрессивную преступность в Украине, О.М. Литвак выделяет инструментальные и импульсивные агрессивные преступления [8].
 
  Соответственно, авторский коллектив под руководством А.И. Долговой, осуществляя структурный анализ преступности, определяет сегодня в общем ее массиве системно взаимосвязанные между собой:
  * предумышленную (рациональную);
  * актуально-установочную (характеризующуюся мгновенным избранием лицом преступного варианта поведения в подходящей ситуации);
  * виктимно-ситуативную (характеризующуюся определенной виной преступника в попадании в провоцирующую ситуацию);
  * случайно-ситуативную (когда ситуация совершения преступления для лица была непредсказуемой) преступность [9].
  Причем, как совершенно верно отмечает А.И. Долгова: "Основой взаимосвязи выделенных подструктур преступности является сама преступная деятельность в ее развитии. При определенных условиях один вид преступности порождает другой (другие) или влияет на них" [10].
 
  Указанное утверждение можно, по-нашему мнению, применить и к описанию взаимосвязей преступного и виктимного поведения. Используя вышеприведенную схему генезиса девиантной активности и основываясь на тезисе о взаимосвязанности и взаимозависимости различного рода отклонений [11], рассмотрим генерализованный процесс взаимосвязи виктимных и преступных девиаций.
 
  Таблица 1
  Взаимосвязь виктимной активности и преступления
 
  Преступление Виктимная активность, отклоняющаяся от норм безопасности
  Импульсивное Установочная
  Утилитарно-ситуативное Рациональная
  Установочное Ретретистская
  Рациональное Импульсивная
  Ретретистское Утилитарно-ситуативная
 
 
 
  Так, установочное стремление к подавлению другой стороны в конфликте чаще всего вызывает импульсивные криминальные реакции. Провоцирующее рациональное поведение жертвы-преступника корреспондирует с утилитарно ситуативными преступлениями как средством ликвидации зачинщика конфликта. Алкоголизированная ретретистская активность жертвы служит классическим стимулом для установочных преступлений. Импульсивные страхи и подавленность - наилучший объект для рациональных преступников. Наконец, утилитарно-ситуативное навязывание моделей поведения, разрешения конкретного внутриличностного конфликта связано с ретретизмом как формой "ухода" в себя в "преступлениях без жертв". Указанные модели взаимодействий будут рассмотрены нами более подробно при анализе криминогенного значения виктимности.
 
  Здесь же представляется возможным их использование при попытке классификации жертв преступлений. Естественно, мы понимаем, что классификация жертв по ведущей форме виктимной активности в криминальном конфликте не является оптимальной.
 
  Значимые проявления личности в различных сферах жизнедеятельности еще не характеризуют личность как целостность. Рациональная жертва-провокатор вполне может стать рецидивной жертвой в результате импульсивных реакций страха, вызванных агрессивным воздействием. Универсальным критерием таксономии жертв преступлений являются психологические свойства и качества личности. Однако в таком случае нам пришлось бы выполнить работу Карла Линнея, классифицировав весь общественный организм в целом. К сожалению, отсутствие репрезентативных исследований психологии жертв преступлений существенным образом затрудняет эту работу.
 
  В силу этого в зависимости от характеристики мотивации ведущей виктимной активности представляется возможным выделить следующие виды жертв преступлений:
  1. Импульсивная жертва, характеризующаяся преобладающим бессознательным чувством страха, подавленностью реакций и рационального мышления на нападения правонарушителя (феномен Авеля).
  2. Жертва с утилитарно-ситуативной активностью. Добровольные потерпевшие. Рецидивные, "застревающие" жертвы, в силу своей деятельности, статуса, неосмотрительности в ситуациях, требующих благоразумия, попадающие в криминальные ситуации.

<< Пред.           стр. 3 (из 10)           След. >>

Список литературы по разделу