<< Пред.           стр. 2 (из 2)           След. >>

Список литературы по разделу

  Но совсем другая судьба была у таких нововведений как, скажем, печатный станок или часы. Теперь все читают и пишут, все регулируют свою жизнь по часам. Письменность и точное время действительно стали элементами массовой культуры, а способности читать и контролировать свое внутреннее время в единицах астрономического времени (секунда, минута, час и т.д.) стали "естественными" психическими способностями человека. Чтобы стать элементом массовой культуры, компьютеры должны совершить нечто аналогичное.
  Все это говорит о том, что киберкультура еще не нашла свое собственное психологическое содержание.
  Но все-таки есть возможность возникновения нового культурного феномена, который можно было бы назвать "киберкультура". Эта возможность может реализоваться, если произойдет синтез трех пока независимых друг от друга сфер культуры: философии виртуальности, виртуальной психологии, виртуальной компьютерной технологии, или, другими словами, произойдет сопряжение психологической и компьютерной реальностей на некой фундаментальной, т.е. философски осмысленной, основе. Почему нужен синтез сфер и почему именно этих?
  Современная культура вступила в очередной виток повышенного интереса к необычным явлениям человеческой психики. Этот интерес находит свое выражение в самых разных формах: от изучения и практического применения различных эзотерических систем до увлечения трансперсональной психологией, мистикой, астрологией и т.д. Наличие этого интереса, собственно, и есть проявление определенной потребности. Если эта потребность не найдет достаточно простого и дешевого средства своего удовлетворения, она, как это всегда бывало в истории, пойдет на убыль, проявляя себя лишь в узком кругу настолько нуждающихся в ее удовлетворении, что они готовы тратить для этого огромные усилия.
  Виртуальная компьютерная технология вполне могла бы стать таковым средством, но тут нужны такие психологические модели (теории), которые позволили бы операционализировать ту психическую реальность, в которой происходят необычные психические события. Есть все основания назвать эту психическую реальность виртуальной реальностью. Для этого должна быть разработана психология виртуальных реальностей: виртуальная психология.
  Но для того, чтобы киберкультура на основании виртуальной психологии стала феноменом культуры, необходима еще разработка и распространение виртуальной философии, т.е. особого, виртуального, способа понимания и объяснения мира. Для того, чтобы виртуальная философия стала общепринятой, есть все основания: во-первых, в различных отраслях науки и практики (от физики элементарных частиц до компьютерных технологий и гуманитарных наук) идея виртуальности становится все более признанной, а во-вторых, есть социальная потребность в новых способах объяснения мира и овладения им.
  О.Е.Баксанский
  мозг как когнитивно-техническая система
  В настоящее время, благодаря значительным успехам в разработке компьютерной техники и программного обеспечения для нее, в центре внимания оказалась проблема искусственного интеллекта. Хотя при этом все еще нет общепринятого определения "искусственного интеллекта", будем исходить из описательного определения и считать, что данное понятие характеризует всякий результат работы компьютера, который можно было бы счесть разумным, если бы он был произведен человеком. При этом, вслед за Дж.Сирлом[xx], можно выделить две позиции:
  - "жесткую", которая предполагает, что соответствующим образом запрограммированный компьютер обладает разумом и способен к пониманию;
  - "мягкая", которая рассматривает искусственный интеллект как эвристический инструмент в исследованиях человеческого интеллекта и познания.
  На основе точки зрения можно подойти к проблеме искусственного интеллекта, сформулировав вопрос: "Какого рода компьютером является мозг человека?"
  Как показывают биофизические расчеты (Т.Харрингтон, Д.Квон)[xxi], мозг в миллионы раз менее энергетически эффективен, чем теоретически он мог бы быть, и его клетки реагируют в тысячи раз медленнее, чем ячейки цифрового компьютера. За прошедшие полстолетия компьютерная техника развивалась невероятно быстро, в то время как мозг за прошедшие 50.000 лет эволюционирует крайне медленно. Однако когнитивные способности человека таковы, что позволяют ему конкурировать с компьютерами на недосягаемой высоте.
  Для того, чтобы просто почувствовать принципиальное отличие между созданным природой мозгом и произведенным человеком компьютером, достаточно обратиться к рассмотрению вопроса о восприятии объектов окружающего мира, что представляет собой необходимую основу любого когнитивного процесса.
  Мозг обладает значительными способностями к перцепции мира. Посмотрим по сторонам - взгляд немедленно охватывает огромное количество объектов: книги, телефон, столы, картины, здания - причем каждый из этих объектов человек в состоянии распознать и классифицировать. Не менее очевидна наша способность видеть, слышать, обонять и осязать бесчисленное количество вещей. Для компьютера же подобный перцептивный процесс обработки информации представляет крайне сложную проблему.
  Какие когнитивные способности используют люди при восприятии мира? Прежде всего человек использует свои знания об окружающем. Само распознавание организовано неким иерархическим образом, базируясь на имеющемся опыте. Помимо этого у человека присутствуют определенные представления о том, что он может ожидать встретить. Восприятие инициируется внешними стимулами - свет, звук, молекулярные соединения, давление. Эти сигналы обнаруживаются органами чувств и конвертируются в нервные сообщения, понимаемые мозгом. При этом количество информации, доступное органам чувств, огромно, как показывают расчеты, одна только зрительная система может передавать в мозг до 4?106 бит информации в секунду.
  Как создать машину, способную справляться с подобным потоком информации? Один из способов создания соответствующих программ для компьютера состоит в использовании принципа разложения сложных геометрических фигур на их простые составляющие. Трудность заключается в том, что для распознавания даже простых паттернов нужно очень большое количество "матриц", которые должны систематически перебираться компьютером для каждого опознаваемого объекта в поисках искомого соответствия.
  Еще сложнее обстоит дело при распознавании сложных фигур. Пусть, например, требуется идентифицировать треугольник. Компьютер сможет распознать только те треугольники, которые соответствуют заложенному в его памяти прототипу "треугольности" и окажется бессильным в том случае, если не найдет искомого соответствия. Способность человека распознать треугольник любого вида объясняется обширным опытом восприятия других треугольных объектов, а также стремлением к вычленению необходимого "хорошего гештальта" (соответствующие вопросы были подробно исследованы в гештальт-психологии). Абстрактное представление человека о треугольности оказывается достаточно широким, чтобы позволить опознать даже треугольник такой формы, который раньше не встречался в нашем опыте. Можно ли заложить это понятие в компьютер? Возможно, но такой механизм распознавания должен принципиально отличаться от рассмотренной выше операции сопоставления. Программа поиска будет включать в себя хранимые в памяти компьютера данные о таких деталях, как углы, линии, формы, то есть целый каталог атрибутов треугольника. Таким образом от простого процесса сканирования и сравнения фигур с матрицами необходимо перейти к распознаванию структурных признаков объектов и соотношений между ними.
  Способность человека воспринимать и распознавать огромное количество объектов окружающего мира вплоть до настоящего времени остается исключительно человеческой способностью, хотя возможности компьютеров по распознаванию внешних паттернов быстро развиваются. Если говорить о технической стороне этой процедуры, то она основана на преобразовании яркостных градаций в двоичные коды. Эти коды становятся информационно насыщенными при объединении их таким образом, чтобы это позволяло распознавать зрительный стимул. Одной из современных актуальных задач для совместных усилий специалистов по искусственному интеллекту и когнитивной психологии является разработка компьютера, который был бы в состоянии хранить прошлую информацию о мире и использовать эти воспоминания при восприятии новых объектов, то есть для абстрагирования значений из перцептов.
  В.М.Мордашев, В.В.Мордашев
  антропологический аспект проблемы искусственного интеллекта
  Бурное развитие и широкое внедрение вычислительной техники, успехи в области искусственного интеллекта, с одной стороны, увеличивают творческие и созидательные возможности человека, а с другой стороны, оттесняют его от непосредственного участия в принятии решений на основе всестороннего адекватного анализа информации. Основа конфликта - противоречие между наглядностью и точностью отображения информации. Обычно чем выше точность - тем меньше наглядность. И очень часто не удается найти разумного компромисса.
  Вычислительная техника уже сегодня способна работать со скоростью до десяти миллиардов операций в секунду, что равносильно прочтению около 1000 энциклопедических томов в секунду. Это позволяет ей решать любые мыслимые вычислительные задачи и численно моделировать любые объекты и процессы, для которых существуют сколь угодно сложные, но адекватные алгоритмы.
  Существование универсальных классов аппроксимирующих функций типа многомерных степенных рядов, рядов Фурье или сплайн-функций позволяют осуществлять аппроксимацию и интерполяцию практически любых наборов данных, а статистические критерии согласия позволяют выбирать наиболее правдоподобные модели описания этих данных. Для компьютера не существует проблем, связанных с многомерностью, многофакторностью данных и их описанием, так как компьютер получает, преобразует и хранит информацию в виде чисел.
  У человека же наиболее информативный канал - зрительный, он лучше воспринимает зрительные, графические образы. Известно, что человек может читать текст со скоростью 50-100 знаков в секунду (т.е. около 400 бит/с). В то же время он может воспринимать графическую информацию в 10000 раз быстрее, чем цифровую. Поэтому так важно визуализировать цифровую информацию.
  Но эта информация, как правило, многомерная, многофакторная; а на бумаге, экране дисплея или на другом каком-либо устройстве можно визуализировать и воспринимать зависимость от одного, максимум от двух факторов (мы живем в трехмерном мире). На практике же приходится иметь дело с зависимостями от существенно большего числа факторов. При этом часто недопустимо, а иногда и просто опасно учитывать лишь кажущиеся главными один-два фактора, пренебрегая остальными, на первый взгляд второстепенными. Идея поиска "главного звена" здесь оказывается порочной. Попытки же привлечения других органов чувств проблемы кардинально решить не смогут.
  Без возможности осмысления того, что происходит с управляемыми или контролируемыми системами, мы рискуем стать слепыми рабами этих систем. Если бы операторы Чернобыльской АЭС предвидели, что кнопка аварийной защиты станет детонатором, катастрофы могло бы и не произойти. Аналогичное случается и с водителями на скользкой дороге, когда тормоз становится причиной аварии, или в экономике, когда используется чисто монетаристский подход без учета совместного влияния технологических, экологических и демографических факторов.
  Успешные разработки в области искусственного интеллекта (при неспособности человека "видеть" в многомерных пространствах) создают предпосылки для отчуждения человека от процесса принятия решений, для потери контроля человеком над механизмами и системами, для дегуманизации управления.
  Можно ли исключить или существенно уменьшить эту опасность?
  Существуют графические средства - номограммы - модели многофакторных зависимостей. Они менее наглядны, чем графики, но могли бы быть более точными и достаточно удобными моделями для визуального контроля и прогнозирования, если бы мы научились строить их для любых многофакторных зависимостей.
  В докомпьютерный век номограммы создавались для чисто вычислительных целей (пример - логарифмическая линейка) и широко применялись в различных областях знаний, особенно в первой половине нашего века. Но с появлением компьютеров их роль сошла на нет, поскольку для построения номограммы необходимо знать аналитический вид описания зависимости, а усилия номографистов в области приближенного номографирования не приносили ощутимых результатов.
  Однако, среди номографируемых зависимостей существует довольно широкий класс, который можно назвать функциями "с разделяющимися переменными", так как они сами или их нелинейные преобразования представляют собой суммы функций от одной или двух переменных. Заметим, что почти все открытые до сих пор теоретические и эмпирические законы и формулы являются таковыми. Нельзя ли построить метод, позволяющий приближать численные данные такими функциями? Оказывается, можно.
  Одним из авторов был создан "неклассический метод дискретного приближения функций многих переменных"[xxii]. Он позволяет строить приближенные номограммы для практически любого числа факторов, но требует определенного упорядочения исходной информации, которое можно выполнить, применяя традиционные способы интерполяции. Метод уже позволил решить десятки, казалось бы, "нерешаемых" задач.
  Оснащение этим методом визуализации управляющих и контролирующих систем не представляет принципиальных трудностей. Это позволяет надеяться, что человек не потеряет контроль над управляемыми системами и искусственным интеллектом.
  М.Т.Ойзерман, М.В.Рац, Б.Г.Слепцов
  к методологии обеспечения безопасности ядерных технологий
  Нынешнее состояние мысли по поводу обеспечения безопасности вообще и ядерной безопасности в частности мы охарактеризовали бы как преимущественно позитивистское и технократическое, что не отвечает ни современному состоянию философско-методологической мысли вообще, ни принципам организации жизни открытого (в смысле К.Поппера, то есть преимущественно современного европейского типа) общества. На наш взгляд, такое положение является естественным результатом плохо осознаваемого господства в нашей культуре натуралистического подхода, но от этого оно не становится менее опасным для человеческого рода.
  Все познается в сравнении, и мы попытаемся аргументировать сказанное, намечая другой, деятельностный подход к обеспечению безопасности. Мы не будем обсуждать оппозицию натуралистического и деятельностного подходов "вообще", а сосредоточимся на их приложениях к нашей теме. (Читателей, заинтересованных в более общей постановке вопроса, адресуем к работам Г.П.Щедровицкого[2] и в особенности к статье "Методологический смысл оппозиции натуралистического и системнодеятельностного подходов").
  Наши расхождения с господствующими подходами начинаются уже с самого понятия опасности/безопасности.
  Опасными принято считать различные природные, техногенные и социальные процессы и явления, грозящие интересующему нас объекту или субъекту теми или иными негативными последствиями. "Опасность" приписывается этим внеположенным процессам и явлениям, будь то землетрясения или наводнения, износ технических систем или чрезмерное социальное расслоение общества. Не составляет исключения и ядерная опасность, связываемая с соответствующими технологиями и объектами, в том числе ядерным оружием. Внешний мир (как первая, так и вторая природа) оказывается населенным всякого рода опасностями, от которых мы и защищаемся в меру своих способностей, делая по возможности этот мир безопасным.
  Наша трактовка опасности/безопасности равно противоположна. Мы рассматриваем опасность/безопасность как имманентную характеристику наших собственных систем мышления и деятельности. Процессы, текущие во внешнем мире, вызываемые ими явления - сами по себе, взятые безотносительно к указанным системам, - не опасны и не безопасны. Они таковы, каковы суть, и характеристика опасности/безопасности не имеет к ним никакого отношения. Землетрясения и наводнения сами по себе не более чем естественные, природные процессы, генезис и механизм которых более или менее успешно реконструируются мыслью. Опасными оказываются не землетрясения и наводнения, а отступления от норм сейсмостойкого производства (сравни землетрясения 1989 г. в Спитаке и Калифорнии) или строительство городов на заведомо затапливаемых поймах рек (как в Приморье). Еще проще дело обстоит с техническими системами: они таковы, какими мы их создаем, и вне контекста создания и употребления говорить об их опасности/безопасности нет оснований. Иными словами, все опасности создаем мы сами, и в мире нет иных источников опасности, кроме наших собственных ошибок и недоработок.
  Вне названных контекстов и систем жизнь различных организованностей как первой, так и второй природы успешно описывается в рамках причинно-следственных отношений, каузальной логики и естественной науки, где нет места таким оценкам, как позитивное/негативное, опасное/безопасное. Эти оценки возникают в рамках ценностно- и целеориентированной деятельности и телеологической логики: негативно или опасно то, что препятствует или может воспрепятствовать достижению наших целей, реализации наших ценностей. Бытующие подходы и представления в сфере обеспечения безопасности основаны на "склейке" этих принципиально разнородных образований: самого процесса (явления) и его оценки. Таким образом, негативные или опасные процессы (явления) оказываются своего рода "кентаврами", анализ которых осуществляется - без всяких на то оснований - средствами традиционной науки, заведомо для этой цели непригодными.
  Кентавр-системы (искусственно-естественные, деятельностно-природные, человеко-машинные, социокультурные и т.д.) требуют для своего исследования построения идеальных объектов (каковыми в естественных науках выступают идеальный газ, математический маятник или идеально твердое тело) и развертывания на этой базе принципиально новых наук, потребность в которых формируется быстро нарастающей физической мощью цивилизации. В построении таких идеальных объектов мы видим одну из важнейших проблем современной методологии.
  С практической точки зрения мы различали бы пока два взаимодополнительных направления обеспечения безопасности, в том числе и ядерной безопасности:
  - реактивную политику "борьбы" и "защиты" от уже порожденных нами самими, объективированных и оестествленных опасностей. К этому, в сущности, и сводится почти вся реально осуществляемая политика обеспечения национальной безопасности России;
  - активную политику профилактики и предотвращения создания новых опасностей, недопущения подкладывания мин на нашем пути. Такую политику надо еще формировать и выращивать, прежде всего, вероятно, в сфере образования и повышения квалификации тех, кто призван отвечать за обеспечение безопасности граждан, общества и государства. Активная политика в этой сфере предполагает не "борьбу" и "защиту", а разработку новых, релевантных текущей ситуации методов и средств мышления и деятельности.
  Первое направление сравнительно хорошо обеспечено средствами традиционной объектно ориентированной науки (НИР-1) и техники. Второе требует для своего развертывания совершенно другой - деятельностно ориентированной науки (НИР-2), нацеленной не на обеспечение производства, а на обеспечение оргуправленческой, политической и предпринимательской (в смысле И.Шумпетера) деятельностей, или, говоря обобщенно, "деятельности над деятельностью". Здесь мы и сталкиваемся чаще всего с кентавр-системами и упираемся в дефицит необходимых онтологических картин, знаний, методов и средств, позволяющих, в частности, обеспечить эффективную соорганизацию науки как с производством, так и с другими, не менее важными процессами: воспроизводством и функционированием социально-производственных и других систем, их обновлением, утилизацией отжившего, развитием.
  Мы рассматриваем обеспечение безопасности как особый аспект деятельности (прежде всего оргуправленческой) над деятельностью и соответственно трактуем знания об опасностях как продукт НИР-2 - знания особого рода о наших системах мышления и деятельности, о задействуемых в них методах и средствах, онтологических картинах, способах самоорганизации и организации и т.п. (а не о сейсмичности территорий или о свойствах изотопов урана). Знания об опасностях - это для нас знания, позволяющие, как минимум, предотвратить повторение однотипных негативных явлений (вывести их из системы воспроизводства), а как максимум - предотвратить сами такие явления, даже однократные. Вторая задача в принципе не имеет решения в полном объеме (абсолютно безопасных систем не бывает, можно говорить лишь о минимизации риска), но первая, как и вторая - в разумной постановке - решаются при условии переноса центра тяжести исследований в сфере обеспечения безопасности с НИР-1 на НИР-2.
  Такой перенос имеет и более широкое значение. Он предполагает, в частности, отказ от привычной триады "наука - техника - производство" и замену ее тетрадой: "проектирование (программирование) - наука - реализация программ и проектов - анализ последствий (с помощью систем авторского надзора и мониторинга)", она, насколько нам известно, наиболее близка к используемой в Японии. Точно так же это предполагает переход от привычной нам идеологии и техники "строительства на века" и "внедрения" новшеств к идеологии и технике инновации/утилизации, обеспечивающей культурное употребление (в частности, захоронение) отжившего и перестройку объемлющих его систем деятельности для ассимиляции нового. Соответственно предполагается переход от анализа и обеспечения безопасности "отдельно взятых" этапов жизненного цикла ядерных материалов (например, функционирования АЭС или хранения ядерных боеприпасов) к анализу и обеспечению безопасности их полного жизненного цикла: от появления до полной утилизации.
  Все это не следует понимать как возражения против сложившейся "философии технической безопасности", теории риска и т.п. Мы говорим лишь, что все хорошо на своем месте, и сложившиеся подходы требуют локализации и проведения границ их осмысленности. Так, с нашей точки зрения, риск следует понимать как меру возможности реализации уже известных и осознанных объективированных опасностей, причем подсчитать его можно (да и то не всегда) только применительно к конкретному объекту или конкретным опасностям. В общем случае нельзя подсчитать риск даже предпринимательской деятельности, не говоря уже о риске возникновения войн или о риске развития, то есть задействования новых средств мышления и деятельности, новых ресурсов.
  Применительно к обеспечению ядерной безопасности всему сказанному можно придать совершенно особый смысл и значение, поскольку с созданием ядерных технологий в наших руках впервые оказалось средство, опасное для самого существования человеческого рода. Если экологическая ситуация (в узком смысле) контролируема, но в целом трудно управляема, то ядерное оружие, напротив, управляемо, но чем дальше, тем менее контролируемо. По мере его неизбежного "расползания" по миру контроль за его употреблением становится все более трудным. В любой момент мы можем оказаться заложниками кучки политических экстремистов или фанатиков-террористов, равно как и стать жертвами возможных ошибок в человеко-машинных системах, контролирующих задействование ядерного оружия в цивилизованных странах.
  Вспоминая в связи с этим о двух выделенных выше направлениях обеспечения безопасности и имея в виду, что первое из них так или иначе реализуется, мы обратили бы особое внимание на второе направление, его содержательное наполнение с учетом сказанного приобретает глобально проблемный характер. Возможно, стоило бы провести цикл работ, как бы повторяющих и развивающих применительно к этому кругу вопросов работы Римского клуба.
  Работы, выполненные по инициативе Римского клуба, высветили на экологическом материале важнейшую особенность эволюции цивилизации в Новое время: отставание рефлексии и гуманитарного мышления от достижений научно-технического прогресса. Рост технической мощи человека опережает наши способности к рефлексии своих средств и осмыслению своих возможностей. В такой обобщенной формулировке этот тезис покрывает и вопросы обеспечения ядерной безопасности.
  Смысл работ Римского клуба мы видим в формируемой им готовности общественного сознания сменить установки и интенции: направить усилия не только и не столько на форсирование научно-технического прогресса, сколько на рефлексию и осмысление "новых реальностей" современного мира. Применительно к нашей теме речь тогда приходится вести не только о защите от потенциальных ядерных террористов или от возможных ошибок и сбоев в системах задействования ядерного оружия, но - и в большей степени - о рефлексии, самоопределении и освоении новых подходов человечеством на пути его дальнейшего движения. Как заметил когда-то Н.Бердяев, "человечество еще только становится из человеческого рода". Переводя эту мысль из естественного залога в искусственный, можно сказать, что человечество пока - не объективная данность, а проектная идея, замысел. Мы утверждали бы в связи с этим, что обеспечение ядерной безопасности "по гамбургскому счету" доступно лишь человечеству в ходе реализации этой идеи и не доступно человеческому роду в его нынешнем состоянии.
  Хотелось бы надеяться, что ядерная опасность заставит нас всерьез задуматься о своем пути в будущее, критически оценить наши подходы, методы, средства и формы самоорганизации и соорганизации. Наш основной тезис состоит в том, что искать решение проблемы обеспечения ядерной безопасности надо на путях субъективации человечества, рефлексии, переорганизации и артификации нашего мышления и деятельности, то есть не "под фонарем" - в сфере новых технологий и военного дела, - а в сферах проектирования, образования и науки.
  Возвращаясь в связи с этим к вопросу о соотношении используемых нами подходов и форм организации жизни в демократическом обществе, мы отметили бы явное несоответствие подходов, претендующих на всеобщность научного метода и его так называемой "научной картины мира", с одной стороны, и плюралистических форм организации общественной жизни, где знания связываются с позициями их носителей и неотрывны от присущих данной позиции интересов и средств их реализации, - с другой. Этот разрыв, обсуждаемый чаще как различие в методологии естественных и гуманитарных наук, имеет гораздо более глубокие корни и обширное поле выражения. Он требует, на наш взгляд, особой проработки и артикуляции в таком расширенном контексте.
  В частности, мы полагаем, что распространение научного метода на общество приводит к формированию тоталитарных систем, а в сфере обеспечения безопасности - к политике "борьбы" и "защиты" от объективируемых, в том числе в образе врага или "стихийных бедствий", опасностей. Намечаемый здесь и теперь подход к обеспечению безопасности, напротив, фокусирует наше внимание на собственных ошибках и недоработках, на дефиците наших представлений, методов и средств мышления и деятельности.
  Такой подход открывает принципиально новые возможности для диалога представителей разных позиций и позволяет перейти от господствующей пока практики компромиссов к решению проблем, от "политики интересов" к "политике развития". Тогда развитие становится делом каждого, а обеспечение безопасности - общим делом, что позволяет высвободить значительные ресурсы и направить их на развитие. Поэтому мы надеемся, что как в сфере социокультурных технологий принятия решений по поводу атомной энергетики, так и в сфере международных отношений, связанных с обеспечением ядерной безопасности, развиваемый подход имеет большие перспективы и может явиться концептуальной основой глобальной системы обеспечения ядерной безопасности.
  Н.А.Кормин, Е.А.Турлак
  социогуманитарная ЭКСПОЗИЦИЯ вопроса о смысле ядерной техносферы
  Как и научный поиск в целом, поиск истины в сфере ядерной физики и физики высоких энергий, сопровождающийся более или менее успешной деятельностью по их замыканию на технологические структуры, зависит от интенсивности и плотности тех социальных сетей, натяжение которых обеспечивает его продвижение, и имеет своим условием изменения "поля социальной механики", которая "подставляет вещи сознанию" (М.Мамардашвили). Недавнее прекращение строительства суперколлайдеров в Протвино и Техасе убедительно свидетельствует о значении проблемы социокультурных предпосылок научного поиска. При этом важно понять суть изменений в социальной топологии фундаментального знания, которое доставляет квантовая теория поля и теория струн. "В основе произошедших к середине нашего столетия изменений, - отмечает Б.И.Пружинин, - лежало то простое обстоятельство, что, как оказалось, построить, например, ускоритель, не прибегая к помощи людей, заинтересованных в решении некоторых технико-экономических и социально-политических проблем, но отнюдь не в самом по себе знании об элементах мироздания, невозможно по технико-экономическим же причинам. А это значит, что решение вопроса о результате, а соответственно и о выборе пути научного исследования перестало быть частным делом исследователя, т.е. перестало быть результатом свободного гносеологического выбора ученого... В принципе становится невозможной поддержка свободного поиска в той мере, в какой это необходимо для решения внутренних задач непрерывного роста научного знания. А эта ситуация означает фактически системный кризис науки - социокультурный кризис, имеющий самые прямые гносеологические последствия"[xxiii]. Не менее важен и вопрос о соотношении ядерной физики и промышленности, об обслуживании прямых запросов военных кругов теми средствами, которые можно найти только в массиве физического знания о ядерных процессах.
  В этом смысле интересно было бы специально проследить как социальная машинерия XX века подсовывала современному сознанию такую, скажем, вещь, как атомная бомба. Физики-теоретики в своем исследовании ядерной цепной реакции деления и не намеревались создавать атомную бомбу, тем не менее именно ее они и создали. Сами физико-технические открытия во многом связаны с политическими усилиями, направленными на создание стратегических вооружений (атомные и водородные бомбы, управляемые системы доставки, пусковые установки на подводных лодках или глубинных шахтах, ракеты с разделяющимися боевыми головками, точная и разрушительная лазерная техника) и экономическими решениями, ориентированными на получение новых источников энергии. Еще в 1955 году, говоря о попытках физиков-ядерщиков осуществить мирное использование атомной энергии в широких масштабах, М.Хайдеггер подчеркивал: крупные индустриальные корпорации "уже подсчитали, что атомная энергия может стать гигантским бизнесом. В атомной промышленности узрели новое счастье. Атомная физика не останется в стороне. Она открыто обещает нам это"[xxiv]. В нашей стране ядерный бизнес делает только первые шаги, но уже сейчас видно, насколько важны для него императивы деловой этики и полновесный контроль со стороны научного сообщества. Серьезного обсуждения требует и вопрос о культуре государственного регулирования коммерческой деятельности в атомной промышленности.
  Как показал опыт второй половины нашего столетия, новое счастье, о котором говорил Хайдеггер, входило в нашу жизнь параллельно с конструированием новой опасности, и осознание этой ситуации требовало от человека столь же "опасных откровений" относительно самого себя и того общества, которое он держит в своих руках. И в этом смысле можно согласиться с одним из тезисов "социологии невежества" А.Штейнзальца, согласно которому ядерные технологии относятся к числу тех вещей, о существовании которых лучше не знать.
  Экзистенциальная аналитика бытия человека в атомный век связана с парадоксальной мыслью о том, что опасность, исходящая от ядерных технологий, будет нарастать по мере того, как будет устраняться опасность новой мировой войны. Нужно только отдавать себе отчет в том, в каком смысле верна эта мысль. Но "даже если водородная бомба и не взорвется и жизнь людей на земле сохранится, все равно зловещее изменение мира неизбежно надвигается вместе с атомным веком"[xxv], и надвигается оно оттуда, откуда его менее всего ждут. И сегодня мы не найдем грамотного обсуждения истоков этой опасности.
  Но ситуация такой тотальной опасности не означает, что все обстоит столь плохо. Напротив, "если все опасно, тогда нам всегда есть что делать"[xxvi], и, значит, это всегдашнее делание есть рисковое занятие: указанная параллель всегда проводится под знаком риска, а сама технологическая линия есть тут линия вложения риска для существования человека, его риска подвергнуть самого себя опасности некоего всеобщего жертвоприношения. И феномен атомной станции или феномен ядерного испытания - это всего лишь прагматические знаки на этом пути. Атомная энергетика, например, может вызвать катастрофические последствия для существования социального организма - сегодня еще больше обострился поставленный М.Хайдеггером вопрос: "...каким образом мы сможем обуздать и как мы научимся управлять этими невероятно гигантскими атомными энергиями так, чтобы гарантировать человечеству, что эти громадные энергии внезапно - даже в случае отсутствия военных действий - в каком-нибудь месте не вырвутся, "не удерут" и не уничтожат все"[xxvii]. Чернобыль показал, что и сегодня у человечества таких гарантий нет.
  Вопрос о влиянии ядерных технологий на социальное пространство жизни - это практически неразрешимый вопрос, неразрешимый хотя бы потому, что невозможно установить субъект и объект этого влияния. И если все-таки говорить о социальном профиле стратегических вооружений или атомной промышленности, то нужно прежде всего констатировать, что одни из этих феноменов имеют более, другие - менее фундаментальное значение для социального существования человека. Что касается роли ядерной энергетики, то изменения, связанные с ее появлением в энергетической инфраструктуре современного общества, "сколь бы велики они ни были, лишь заменят существующие энергетические источники и способы ее передачи, но отнюдь не произведут переворота в энергообеспечении общества, не изменят принципиально роль энергии в нем"[xxviii]. Иная ситуация с военными ядерными технологиями, которые могут повлечь непредсказуемые изменения в социальном бытии. При этом сам феномен ядерного оружия, несмотря на свою разрушительную силу, начинает утрачивать, как показывают многие исследователи, в массовом сознании свою ужасающую новизну. К тому же наблюдается своего рода аномия к нормам ядерной безопасности.
  Вопрос о социальной импликации военных атомных программ неизмеримо усложнился в ситуации строительства современного мира - некоторые участники этого строительства из развивающихся государств, получившие доступ к ядерным технологиям, могут не выдержать натиска нелинейных процессов, связанных с обращением стратегических вооружений внутри топологий их привязки, что породит новые ядерные угрозы в мире, структурированном многими центрами силы. Одно из последних подтверждений тому - новая улыбка Будды (первый ядерный заряд под кодовым названием "улыбающийся Будда" был взорван индийцами в 1974 году) и пакистанский ответ на нее. Показателен в этом смысле своего рода цивилизационный аргумент в пользу военной ядерной программы Пакистана, выдвигавшийся экс-премьером Зульфикаром Али Бхутто в 1979 году. Эта программа, по его мнению, самоочевидна для всех арабов в силу того, что "христианские, еврейские и индусские цивилизации" уже обладают ядерным оружием, и недопустимо такое положение, когда его нет у исламской цивилизации.
  И потому так важно взглянуть на ядерные технологии как некое дополнение к этим силовым центрам, символизируемым соответствующими режимами власти, обсудить вопросы развития региональной идентичности в аспекте ядерной безопасности и надежной обороны, соотнести дискуссии о ядерном сдерживании с пониманием трансформации современных механизмов власти. Как подчеркивал М.Фуко, современные правящие режимы стали режимами производства беспрецедентной массовой бойни, в жесткой форме поставившего вопрос о выживании. "Ядерная ситуация сегодня - это только конечная точка этого процесса: власть предавать одну часть населения тотальной смерти есть оборотная сторона власти гарантировать другой части сохранение ее существования. Принцип: мочь убивать, чтобы мочь жить, на который опиралась тактика сражений, стал стратегическим принципом отношений между государствами. Но существование, о котором теперь идет речь, - это уже не существование суверенного государства, но биологическое существование населения"[xxix].
  Вопрос о смысле ядерной техносферы обращает нас к такой ситуации риска, когда материей технологического эксперимента является жизнь самого человека. Чтобы экспериментировать, нужно создавать, и создавая артефакты ядерного техноса, мы, несмотря на то, что воссоздаем в поле социальной деятельности основания, начальные условия которых мы не можем контролировать, тем не менее воспроизводим явления жизни социума именно на этих условиях - многие государства уже не могут представить себе политические технологии жизни вне производства ядерного испытания или запуска очередной ядерной программы. При этом мы как-то не задумываемся, что фактически ставим на самих себе эксперимент на выживание, доставляем на ядерный полигон самих себя в качестве объекта испытания.
  Реализация человеком своего авторского права на ядерную программу необычайно усложняет его отношение к самому себе. Вхождение в мир ядерных технологий означает, по существу, переориентацию движения самого человека - теперь он пребывает на вертикали к самому себе, и в этом онтологическом развороте извлекается опыт, по отношению к которому ядерная технология развертывается как его предельная, вызывающая отчаяние, но вместе с тем обнадеживающая и связная форма.
  Эта форма дефрагментирует столь опасный регион, хотя в ней мы не найдем ответа на вопрос: что же, собственно, опасно в ядерной опасности? Не будет ли данью натурализму, если мы попытаемся искать сущность этой опасности в ядерных вещах? С другой стороны, нет ли опасности в том натиске антропологизации, с которой нередко встречаешься при обсуждении ядерных программ? Ведь антропологическая модель текста атомных технологий может обернуться для человека их отчужденными образами.
  Смертельную опасность для существования цивилизации Хайдеггер видел не в атомном оружии как специфическом средстве уничтожения (Totungsmaschinerie), а в воле человека, возведенной в принцип не знающего границ самоутверждения, развернутого в его однолинейной направленности. Эта воля перерастает в планетарное явление, и разного рода опасности - это всего лишь легкая зыбь на поверхности, под которой скрыт действительный источник опасности - "воля к большей воле". Посредством этого принципа из онтологии вымываются последние элементы ее антропологического основания, вследствие чего она превращается в онтологию "постава"(Gestell), то есть в учение о том регионе сущего, где преобладает воля к техническому "поставлению" всего того, что происходит в мире.
  Эксплуатируя ядерную технику, человек участвует в раскрытии чего-то, что не создано им самим, и выход из чего, как сказал бы М.Хайдеггер, не целиком устраивается человеком. Производство оружейного плутония или строительство атомного реактора есть не просто человеческое действие, это - разновидность постава как опасного и рискованного способа раскрытия потаенности, который имеет нетехническую власть над природой современной техники. Из-за скрытости постава как опасности современная ситуация представляется так, "как если бы техника была инструментом в человеческих руках. Но реально человеческое существо поступает теперь прямо в руки к существу техники... Если существо техники, постав как риск, посланный бытием, есть само бытие, то техникой никогда не удастся овладеть просто волевым человеческим усилием, будь оно позитивное или негативное. Техника, чья суть есть само бытие, никогда не даст человеку преодолеть себя. Это значило бы, что человек стал бы господином бытия"[xxx]. Все мы оказались заложниками произведенных нами тонн плутония, и основания этого производства не вне нас, как и человеческая часть кентавра - и это уже не раз подмечалось - не вне этого чудовища. Человек и созданная им ядерная техника породили какое-то странное существо - ядерный антропотехнос, которое есть не просто сфера реализации физического разума, а нечто, что имеет над нами силу, и переносить обсуждение вопроса об овладении этой технологией только в плоскость реализации человеческого усилия - это значит уходить от его обсуждения по существу. На представление динамики ядерного постава как своеобразного типа опасности можно спроецировать идею того поворота в сфере опасности, который описывает Хайдеггер, - онтологическая сущность в акте забывания самой себя отворачивается от себя, трансформируя тем самым эту забытость в хранение истины бытия. "Возможно, мы уже стоим под надвигающейся тенью явления этого поворота. Когда и как он совершится в нашей истории, не знает никто. Да и нет нужды знать о подобных вещах. Знание этого рода было бы даже губительнейшим для человека, коль скоро его существо в том, чтобы быть хранителем, который ходит за существом бытия, вдумчиво оберегая его"[xxxi]. Сама опасность есть не нечто необратимое, а, напротив, обратимое, нечто, содержащее в себе терапию всевозможных опасностей, нечто, обращающееся в форму спасения. Отсюда следует, что для понимания того, где скрыта опасность, важно знать ее топологию. Это некая странная топология присутствующе-отсутствующего - ведь сам логос опасности и есть онтология, развернутая в образе постава, в данном случае ядерного постава. Используя форматы этой онтологии, важно не превращать их в форматирование символов романа человека с властью ядерной техники, тут важно уйти от разного рода мифологем по поводу их отношения, выявить изменение условий того, как он без опасных для себя последствий отвергает отрицательный полюс ядерной деятельности, выяснить, как человек, создавая атомную техносферу, становится в ней тем, чем он является, исследовать происходящее посредством ядерного постава смещения значений между онтологическими полями: "быть на земле" и "быть человеком".
  И.А.Крылова
  "высокие" ядерные технологии - потенциальный источник глобальных катастроф
  В конце XX столетия возросла вероятность уничтожения цивилизации в результате глобальных катастроф, имеющих техногенный характер. Технологические катастрофы, как известно, относят сегодня к разряду глобальных проблем, поскольку многие из них могут создавать далеко идущие последствия, затрагивающие территории соседних стран и даже распространяющиеся по всей планете.
  Наибольшую опасность представляют ядерные техногенные катастрофы, которые в силу причиненного ущерба - необратимых губительных последствий для всех экосистем, биосферы и самого социума - неизбежно ведут к глобальным экологическим. По существу, техногенные ядерные аварии и катастрофы, в значительной мере определяющие лицо XX столетия, поставили мировое сообщество на грань выживания. Уровень "высоких" ядерных технологий как военного, так и гражданского назначения достиг таких масштабов развития, что они из национальных превратились в транснациональные. Возникла реальная угроза подрыва естественных условий существования человечества.
  Несмотря на предупреждения ученых о возможных катастрофических последствиях любого, даже локального ядерного конфликта для судеб цивилизации и жизни на планете, в обстановке изменения баланса сил после распада биполярного мира сохраняется угроза ядерной войны.
  Остается по-прежнему высокой вероятность возникновения несанкционированного ядерного конфликта (а значит, и глобальной экологической катастрофы, которая почти с математической точностью может быть вычислена), в результате самопроизвольного срабатывания техники, различных технических ошибок, ложных тревог в системе предупреждения о ядерном нападении, сбоев в боевых системах связи, ненадежности компьютерных систем и т.д. Известно, что только за период с 1977 по 1984 гг. в США были объявлены 1152 ложные тревоги, каждая из которых, не будь систем проверки и перепроверки, могла потенциально повлечь ядерный ответ на несуществующий "удар". Примерно один раз в семь лет происходит перекрытие двух ложных сигналов тревоги, что в еще большей степени повышает опасность ситуации[xxxii]. Такой опасности подвергаются в первую очередь "новые" ядерные державы, которые не имеют достаточного опыта и эффективной системы ядерной безопасности (отработанных мер безопасности при управлении ядерными средствами и обращения с ядерными боеприпасами и их носителями).
  Осознание этого, пожалуй, явилось одним из важнейших обстоятельств, заставивших США и Россию пойти на взаимное снижение уровней военного противостояния. Между Россией и США, Россией и Великобританией, Россией и Францией имеются соглашения об уменьшении опасности возникновения ядерной войны. Существуют линии "горячей" связи для экстренного информирования и согласования взаимных действий в случае появления ядерных конфликтов или других чрезвычайных ситуаций. В России и США созданы даже специальные центры по снижению ядерной опасности, угрожающей миру глобальной катастрофой.
  В современных условиях важно не допустить распространения ядерного оружия, поскольку это способно в прямом смысле "взорвать" стратегическую стабильность и международную безопасность.
  Дело в том, что развитие ядерной энергетики на современном этапе позволяет получить расщепляющиеся материалы, которые в дальнейшем могут быть использованы в целом ряде новых государств (особенно развивающихся), ускоряющих освоение "высоких" ядерных технологий для производства ядерного оружия. К настоящему времени, как известно, АЭС размещены на территории более чем 30 стран. Вместе с тем, несмотря на существующий контроль за производством ядерного горючего, нельзя однозначно утверждать, что все возможные пути утаивания и расхищения его запасов надежно перекрыты.
  В частности, ряд экспертов уже не первый год говорит о том, что японские атомщики ведут секретные разработки, цель которых "подготовить страну к вступлению в ядерный клуб. Ставка делается на развитие реакторов на быстрых нейтронах (бридерных). Особенность этих реакторов - в качестве топлива в них используется плутоний. В процессе работы реактора количество плутония наращивается"[xxxiii].
  Плутоний используется, как известно, и в ядерном оружии. Поэтому распространение АЭС на быстрых нейтронах может создать почву для ядерного терроризма, шантажа и, возможно, распространения ядерного оружия. Так, по оценкам японцев, в стране к настоящему времени накоплено 14,5 тонн плутония, по зарубежным оценкам - в несколько раз больше. В частности, на таком ядерном комплексе, как Токай-мура, случайно было обнаружено 70 кг неучтенного плутония, о котором контролеры из МАГАТЭ ничего не знали. Специалисты считают, что "Мондзю" и подобные реакторы в ядерном комплексе Роккасио-мура дадут Японии потенциальную возможность для изготовления ядерного оружия. "Фабрика будет перерабатывать плутоний, и получаемый в результате плутоний-239 через месяц при желании может стать начинкой в японских ядерных зарядах"[xxxiv].
  Отсюда закономерно следует вывод о том, что в ближайшем будущем возможен значительный рост числа сокрытых и явных ядерных государств. Не исключено, что XXI век станет столетием, в котором тон будут задавать не только сверхдержавы, но и небольшие государства, имеющие ракетно-ядерное оружие. По оценкам западных экспертов, почти два десятка стран мира продолжают развивать "высокие" ядерные технологии в целях создания и совершенствования ядерного оружия. "Ядерное оружие третьего поколения, - считает В.Михайлов, - может появиться в следующем веке. Оно должно обладать значительно меньшим поражающим действием на окружающую среду, но большим избирательным действием, вероятно, оно постепенно заменит ядерное оружие первого и второго поколений"[xxxv]. К 2007 году около 40 стран могут быть отнесены к разряду "пороговых", то есть способных создать ядерное оружие[xxxvi]. А это означает, что и в III тысячелетии мир не будет застрахован от глобальных катастроф.
  Следует учитывать, что источником глобальных катастроф могут стать "ядерный терроризм" и "ядерный шантаж", вполне возможные в любой стране, располагающей ядерным оружием или ядерными материалами. Возрастает угроза "возможного захвата и использования оружия массового поражения экстремистскими элементами для достижения своих целей. Увеличилось число преднамеренных угроз совершения диверсий на ядерно-опасных объектах. В последнее время получили распространение факты хищения и контрабанды расщепляющихся материалов, других компонентов ядерного оружия"[xxxvii]. Причем опасность представляют как действия различных террористических групп, так и отдельных лиц: политических лидеров или "рядовых" ядерных террористов, готовых во имя достижения своих целей развязать ядерный конфликт, невзирая на его катастрофические последствия.
  Не меньшую опасность для мировой цивилизации и существования жизни на планете представляет использование "высоких" ядерных технологий в мирных целях.
  В условиях нынешней политической и военной нестабильности в различных регионах планеты имеется возможность нанесения удара обычным оружием по мирным атомным объектам, в том числе и АЭС, что по своему эффекту равносильно нападению с использованием ядерного оружия. Масштабы и последствия возможной в этом случае катастрофы будут огромными.
  Развитие энергетики в XX веке, как известно, представляет собой фактически глобальную искусственную технологическую систему, а это, несомненно, способствует возрастанию риска ее эксплуатации. Можно утверждать, что потенциально наиболее опасное для жизни людей (в том числе и будущих поколений), среды обитания и разрушительное для экономики воздействие характерно именно для технологических катастроф на атомных электростанциях.
  Ныне общепризнанно, что абсолютной гарантии от катастрофических аварий на АЭС не существует. К настоящему времени зафиксировано уже более 150 аварий на АЭС с утечкой радиоактивности и через два, два с половиной года возможна подобная авария. По оценкам специалистов, при сохранении такой частоты катастроф, до 2000 года могут возникнуть по крайней мере еще три чрезвычайные ситуации (подобно чернобыльской).
  Особенностью ядерных (в отличие от всех других) технологических катастроф является необратимый характер некоторых их последствий.
  Во-первых, после разрушения АЭС окружающая среда становится качественно иной, а именно - непригодной для обитания людей, неспособной производить и поддерживать жизнь, несущей на себе печать разрушения и деградации. Во-вторых, в результате радиоактивного заражения окружающей среды при разрушении АЭС концентрация радиоактивных веществ в организмах бывает, как правило, в десятки, сотни и даже миллионы раз выше уровня токсической загрязненности окружающей среды (воздуха, воды, почвы). В связи с этим радиоэкологи давно предупредили мировое сообщество о возможной в результате радиоактивного загрязнения среды глобальной катастрофе: когда великий круговорот веществ, существующий в природе, из круговорота жизни способен превратиться в круговорот смерти. В-третьих, в результате ядерных катастроф возможны необратимые генетические последствия среди населения как той или иной страны, так и планеты в целом. В настоящее время доказано, что даже незначительное ионизирующее облучение может иметь тяжелые последствия для многих живых организмов и прежде всего для человека. Так скрытый генетический вред воздействия может проявиться у людей через 5-15 и даже 25-30 лет в массовой эпидемии рака, лейкемии и других болезней, вызывающих смерть или уродство. Причем тяжелые последствия в результате поражения для человеческого потомства обнаруживаются не в первом и даже не во втором и третьем, а начиная с четвертого поколения. Все это говорит о том, какими ужасными могут быть отдаленные последствия произошедшей катастрофы в Чернобыле непосредственно для природной среды и населения (в том числе и будущих поколений) всех пострадавших государств, в частности, для России[xxxviii].
  И наконец, непосредственный рост количества АЭС на планете ставит под вопрос ядерную и экологическую безопасность общества и угрожает увеличением опасности раковых заболеваний и генетической катастрофой. По словам американского эколога У.О.Дугласа, "перспектива полного радиоактивного заражения биосферы в результате мирного использования атомной энергии является сегодня вполне реальной"[xxxix].
  Перед атомной индустрией всех стран мира, в том числе и России, в скором времени встанут две весьма серьезные проблемы. Первая из них - демонтаж и консервация АЭС (в силу того, что срок службы любой АЭС примерно около 30 лет, но это при идеальном качестве строительства и монтажа). Не менее сложной представляется и вторая проблема - обеспечение безопасного захоронения, складирования и применения радиактивных отходов.
  Отсюда следует: во избежание грядущих глобальных катастроф и выживания человечества необходимо постоянное снижение ядерной опасности путем нераспространения ядерного оружия и "высоких" ядерных технологий, прекращения ядерных испытаний, полного ядерного разоружения и уничтожения всех видов ядерного оружия массового поражения и, наконец, постепенного отказа от АЭС и перехода на экологически чистые источники энергии.
  В противном случае мир обречен в III тысячелетий на глобальную ядерную, а значит, и экологическую катастрофу.
  Г.А.Кауров, Н.И.Лалетин, В.М.Новиков, Ф.Паркер, В.К.Попов
  социальное восприятие проблем ядерно-промышленного комплекса и перспективы развития ядерных технологий в россии
  Ядерная энергетика и ядерные технологии относятся к той категории высоких технологий, которые определяют в значительной мере пути дальнейшего развития техногенной цивилизации. Они самым непосредственным образом влияют на социально-экономические и общественно политические процессы в стране и в сфере межгосударственных отношений. В свою очередь, судьба ядерной энергетики и ядерных технологий существенно зависит от того, насколько они востребованы обществом и приемлемы для него, прежде всего в экономическом и природоохранных плане.
  Рассмотрение результатов анализа материалов прессы, связанных с деятельностью крупнейших ядерных промышленных центров, и данных социологических исследований позволяет сделать ряд выводов относительно динамики общественного восприятия проблем ядерного промышленного комплекса страны и перспектив использования атомной энергии в России. При этом если опросы населения отражают усредненное общественное мнение жителей страны или отдельных ее регионов, то в материалах прессы находят свое отражение действия наиболее активной части общества и результаты взаимодействий в системе "власть - атомная индустрия - население".
  Первые свободные от цензурных ограничений публикации в прессе и первые опросы населения относятся к периоду поздней перестройки, когда под влиянием Чернобыля в целом позитивное отношение населения к атомной энергетике сменилось на ее массовое неприятие. Именно чернобыльская катастрофа сыграла роль своеобразного детонатора, породившего взрывную волну негативных эмоций по отношению к атомной энергетике, выплеснувшуюся на страницы прессы.
  В политических кампаниях конца 80-х - начала 90-х годов антиядерные настроения избирателей использовались различными общественными движениями и отдельными политиками для достижения своих целей. Особенно заметно это проявилось в ряде регионов страны, где разгорались политические страсти вокруг судьбы отдельных ядерных объектов. Под давлением общественного мнения принимались решения о закрытии действующих, прекращении или недопущении строительства новых ядерных объектов. В ходе этих кампаний возникали и набирали силу общественные движения, выдвигавшие в качестве своих главных задач решение проблем социальной защиты населения, пострадавшего в результате радиационных аварий и последствий деятельности предприятий ядерной промышленности; охраны и восстановления объектов окружающей среды, подвергшихся радиоактивному загрязнению. Наиболее активно эти процессы протекали в тех регионах, где находятся крупнейшие предприятия атомной промышленности и энергетики (Челябинск, Томск, Красноярск, Воронеж и др.) и где в условиях гласности, во многом благодаря активным выступлениям средств массовой информации, достоянием общественности стали данные о радиоактивных выбросах и сбросах предприятий, загрязненных ими землях, о работниках предприятий и жителях близлежащих территорий, пострадавших от облучения. Данные социологических исследований показывают, что именно в этот период показатели негативного отношения к использованию атомной энергии вообще и к сооружению конкретных объектов в отдельных регионах достигли своего максимума.
  В основе этого отношения лежал психологический шок после Чернобыля, усиленный в регионах Челябинска, Томска, Красноярска реакцией населения, обусловленной наличием многочисленных проблем социально-экономического и экологического характера, связанных с радиационным наследием "холодной войны" и отсутствием конкретных действий по социальной и экологической реабилитации. В стране возникла ситуация, грозившая не только парализовать деятельность отдельных предприятий, но и привести к полному сворачиванию атомной энергетики.
  С началом экономических реформ 1992 года и обострением общего экономического кризиса положение несколько изменилось. С одной стороны, проблемы использования атомной энергии и связанные с ними природоохранные проблемы отступили на периферию общественного мнения на фоне нарастающего спада производства, снижения жизненного уровня большей части населения страны и нарастания негативных явлений в жизни общества (рост преступности, межэтнические конфликты, распад социальной инфраструктуры и т.п.). С другой стороны, ядерная энергетика на фоне общего спада в топливно-энергетическом комплексе (исключая газовый сектор), в том числе в производстве электроэнергии в целом, выглядела достаточно пристойно. Некоторый спад в 1993-1994 годах был связан скорее с финансовой политикой РАО "Единая энергетическая система России", чем с объективным состоянием атомных электростанций.
  Все это способствовало тому, что к середине 90-х годов в целом по стране снизилась доля населения, озабоченного опасностью, связанной с использованием атомной энергии, увеличилась доля сторонников сохранения существующего потенциала атомной энергетики. Снизился накал антиядерной борьбы в регионах размещения крупных промышленных ядерных объектов, уменьшилось число противников строительства новых ядерных энергоблоков.
  Пока еще нельзя, однако, с полной уверенностью сказать, насколько устойчива обнаруженная тенденция. Кризисное положение в экономике, социальная напряженность, возникающая время от времени в различных регионах страны, могут быстро изменить ситуацию, тем более, что радиационное наследие бывшего СССР, включая Чернобыль и многочисленные "Чернобыли" большего и меньшего масштаба в отдельных регионах, остается мощным фактором, влияющим на общественное мнение, связанное с определенными интересами некоторых политических сил в центре и в регионах, использующих повышенную чувствительность населения к радиационной опасности.
  Конечно, антиядерные настроения в российском обществе имеют под собой объективные основания: это и опасность раковых заболеваний, которые могут в результате облучения появляться в течение длительного времени, и опасность генетических последствий, и серьезные экономические потери, связанные с ликвидацией урона от Чернобыльской аварии и других радиационных катастроф. Тем не менее, хотя аварии в Чернобыле, Кыштыме (Восточно-Уральский след), радиоактивные сбросы ядерных комбинатов в Челябинске-65, Томске-7, Красноярске-26, ядерные испытания в атмосфере и т.д. нанесли немалый вред населению и окружающей среде, не следует терять объективность и представлять их последствия как нечто небывалое по ущербу. Истинная опасность ядерного топливного цикла, по мнению многих специалистов, преувеличена даже по сравнению с другими энергетическими технологиями, например с угольным топливным циклом, тем более что радиация - наиболее хорошо изученный из неблагоприятных факторов среды обитания.
  Вопрос об использовании ядерной энергетики должен решаться на основе применения тех же критериев, что и в случае других энергетических технологий. По сути, основным критерием должен быть единый, включающий как "внутреннюю" составляющую стоимости единицы производимой энергии, куда входят затраты на эксплуатацию и затраты на вывод станции из эксплуатации, так и "внешнюю" составляющую - затраты, связанные с вредными последствиями технологии, затраты на объяснение обществу реального положения дел, что для ядерной энергетики особенно актуально. Здесь правильно было бы учесть и прибыль, получаемую от использования побочных продуктов той или иной технологии. Для атомной энергетики - это радиоактивные материалы, используемые в медицине, промышленности, научных исследованиях (по некоторым данным прибыль от использования радиоактивных материалов в США примерно в 3 раза превышает прибыль от продажи ядерного электричества).
  Необходимо также принимать во внимание некоторые неэкономические факторы. Для ядерной энергетики важно наличие ситуации, исключающей диверсии против АЭС, их разрушение в результате военного конфликта, кражи расщепляющихся материалов. Среди других факторов, диктующих необходимость поддержки высокого уровня ядерных технологий в России, включая развитие и совершенствование ядерной энергетики, - соображения, связанные с укреплением обороноспособности страны, сохранением и расширением ее присутствия на мировом ядерно-энергетическом рынке.
  Оценивая перспективы развития ядерных технологий в России, нельзя не признать обнадеживающим факт, обнаруженный в результате социологических исследований, - наибольшим доверием населения стала пользоваться информация о работе атомных электростанций, поступающая от ученых. Если подобная тенденция сохранится, можно рассчитывать на то, что в конечном счете доводы специалистов, базирующиеся на научнообоснованных данных, возьмут верх над эмоциями, и принимаемые в этой сфере решения станут более взвешенными и эффективными, учитывающими соображения социальной защиты населения и охраны природной среды. Это поможет избежать проявлений социальной напряженности и будет способствовать сохранению и укреплению ядерного энергетического и промышленного комплекса России в новых экономических и социально-политических условиях.
  К.М.Долгов
  Техногенная цивилизация и культура человека
  С конца XVIII века в развитии техники и научно-технического прогресса произошел качественный скачок: вековые, тысячелетние мечты человечества стали воплощаться в жизнь благодаря великим открытиям в естествознании, духу изобретательства, получившему систематический характер, а также организации труда во всех сферах человеческой деятельности.
  Развитие техники, технический прогресс стали определять характер самого труда: сокращение абсолютных и относительных затрат труда происходит одновременно с его интенсификацией; высвобождение свободного времени - с механизацией труда и его опустошенностью; предпосылки для творчества - с отчуждением человека, с утратой цели, смысла и творческого характера труда; отчуждение от природы и ее разрушение идет одновременно с созданием искусственно-естественной среды, как бы приближающей человека к природе; дизайн придает всем техническим изделиям их исконную, изначальную, совершенную форму - форму красоты; техника позволяет человеку видеть и зреть невидимое, скрытое, постигать тайное и таинственное; благодаря технике человек погружается в бессмысленное существование и, одновременно, весь мир становится для человека чем-то близким, единым, целостным, что делает мироощущение, миросозерцание и мировоззрение человека планетарным и даже космическим; безграничность техники и технического прогресса связана одновременно с ее ограниченностью, выражающейся в используемых ею материалах и силах, в механически постигаемом и безжизненном, в людях как субъектах и объектах техники, в телеологии начала и конца, в механизации и автоматизации всей человеческой деятельности, в противоречии творческого духа и "технического тела", теургии и демонии и т.д.
  В условиях бурного развития технотронной цивилизации особое значение приобретает субстанциальное и сущностное понимание труда, не сводимое ни к удовлетворению жизненных потребностей, ни тем более к предметам роскоши. Речь идет о таком понимании труда и трудовой деятельности, которая относится к самым глубинным, самым субъективным, самым внутренним или интимным пластам человеческой духовности. Именно такой труд имел в виду Гегель, размышлявший о конечном бытии и действовании, которые должны быть доведены до бесконечности. "Это совершает религиозная деятельность, создающая благочестивые деяния, предназначенные не для достижения конечной цели, а для того, чтобы быть тем, что есть в себе и для себя. Подобная деятельность и есть здесь культ как таковой... эта деятельность, смысл которой в чистом созидании и в непрерывности, есть сама своя цель и поэтому не может быть представлена. Подобная деятельность может быть различной по своему характеру и по степени - от простого движения тела в танце до колоссальных, превосходящих все наши представления памятников... Все эти творения также относятся к сфере жертвенности. Ибо и здесь, как в жертве, цель есть всеобщее, перед лицом которого субъект в своей деятельности должен отказаться от своей особенности (die Eigenheit) и своих интересов. Деятельность как таковая вообще есть не что иное, как отказ от чего-либо, но уже не от внешних вещей, а от внутренней субъективности. Этот отказ и это жертвование, заключенные в деятельности, будучи деятельностью, совершают объективацию, создают нечто, но не так, что продуцированное ими бытие выходит только из меня, - создание это происходит в соответствии с содержательной целью. Труд человека, посредством которого единство конечного и бесконечного совершается лишь постольку, поскольку оно прошло через дух и вышло из его деятельности, - уже более значительная жертва по сравнению с той, которая являла собой лишь отказ от непосредственной конечности. Ибо в этом созидании жертва носит характер духовной деятельности, и в нем содержится напряжение, которое в качестве отрицания особенного самосознания удерживает заключенную во внутреннем (im Jnnern) представлении цель и создает для созерцания внешнее выражение"[xl]. Подобный образ труда и трудовой деятельности помогает человеку понять, как он возводит свой мир, в котором живет, действует, осознает самого себя, свою сущность, бытие, трансценденцию, смысл своего собственного существования и существования всего человечества.
  Отсюда же следует понимание сложной диалектики труда и творчества: труд "в поте лица" как наказание роду человеческому, а творчество как некое вознаграждение за тяжкий труд, как завершение труда, его венчание открытиями, изобретениями, созданием новых духовных и культурных ценностей. Творчество предполагает труд, а труд - творчество, одно немыслимо без другого, но в основе того и другого стоит субъект, человек, с его сознанием, самосознанием, волей, желаниями, интересами, целями и т.д., а также практическими навыками, уменьем, мастерством, талантами и гениальностью. Творчество - это духовный акт, опирающийся на знания, науку, культуру, а потому способный производить и воспроизводить высшие духовные и культурные ценности. Техника, как это ни парадоксально, всегда есть лишь "орудие" или "средство" для достижения определенных целей - создания полезных вещей, преобразования среды для целей человеческого существования, создания оптимальных условий для жизнедеятельности человека и всего человеческого общества. Смысл технике придает человек, и это будет всегда, независимо ни от какого даже самого высокого и труднопредставимого в настоящее время развития техники. Именно человек определял, определяет и будет определять горизонты, параметры технотронной цивилизации, придавать ей соответствующее содержание, формы, смысл и облик. Хотя нередко приходится наблюдать обратное: если раньше человек был сущностью и субстанцией существующего и его смыслом, то теперь довольно часто он становится простым "техническим", "социальным", "политическим", "информационным" средством.
  Чтобы предотвратить извращение человеческой природы, необходимо помнить о том, что человек, создающий самую совершенную технику, должен оставаться человеком или "животным, питающимся универсалиями", универсалиями всей культуры, то есть мифологии, религии, философии, искусства, права, языка, науки, политики и других сфер, входящих в духовную культуру. Одновременно он должен оставаться человеком или "животным, пользующимся орудиями труда", с помощью которых он практически воздействует на природу, на окружающую его среду, на весь предметный мир, с целью его преобразования. Словом, чтобы оставаться человеком, он должен постоянно быть субъектом и объектом культуры - этим универсальным измерением своей собственной свободы, ибо вера в человека, как заметил Карл Ясперс, это вера в возможность свободы, - а свободе необходима подлинная коммуникация. Вера в человека - это вера в возможности, которые он черпает в свободе, вера в возможности человека в существующем мире, в возможности познания своего места в этом мире, своих задач, своего призвания и предназначения в мире, постижения самого мира и своих возможностей в реализации собственной сущности.
  Чем больше будет развиваться техногенная цивилизация, тем настоятельнее будет ощущаться потребность в духовном, нравственном, правовом, философском, религиозном, то есть - культурном совершенствовании и развитии человека, ибо только "человек культуры" будет способен сохранить свою человеческую сущность, свою человеческую субстанцию, свой человеческий образ в безбрежном океане технотронной цивилизации с ее роботами, с ее "мыслящим интеллектом", с ее "клонированием" естественных и искусственных существ, с ее необозримыми горизонтами технократических возможностей и перспектив, где легко затеряться, а то и погибнуть "мыслящему тростнику", каким представлял себе человека Паскаль.
  Но дело не только в опасностях, которые таит в себе "расширение Вселенной" технотронной цивилизации. Дело еще в том, что и сама современная культура, как западноевропейская, так и мировая, уже давно переживает тяжелейший кризис. Как писал известный мыслитель Питирим Сорокин, "настоящий кризис носит не обычный, а экстраординарный характер. Это - не просто экономические или политические неурядицы, кризис затрагивает одновременно почти всю западную культуру и общество, все их главные институты. Это - кризис искусства и науки, философии и религии, права и морали, образа жизни и нравов. Это - кризис форм социальной, политической и экономической организаций, включая формы брака и семьи. Короче говоря, это - кризис почти всей жизни, образа мыслей и поведения, присущих западному обществу. Если быть точным, этот кризис заключается в распаде основополагающих форм западной культуры и общества последних четырех столетий"[xli]. Но ведь то же самое относится почти ко всем обществам и государствам современного мира - Азии, Африки, Латинской Америки. Сорокин объясняет это сменой форм культуры и общества - идеациональной, идеалистической и чувственной. Сфера идеациональной культуры - "сверхчувственное царство Бога", сфера чувственной, современной западноевропейской культуры - эмпирический мир чувств, сфера идеалистической культуры - синтез идеациональной и возвышенных форм чувственной культуры. Согласно концепции Сорокина, главный вопрос нашего времени - не противостояние демократии и тоталитаризма, свободы и деспотизма, капитализма и коммунизма, пацифизма и милитаризма, интернационализма и национализма, а противостояние чувственной формы культуры и образа жизни другим формам. Он полагает, что современный кризис представляет собой разрушение чувственной формы западного общества и культуры, за которым последует новая интеграция и новая культура - идеациональная или идеалистическая.
  С этой концепцией можно спорить, но ясно одно: человечество переживает один из тяжелейших кризисов, связанный с необычайным развитием науки, техники, социальности.
  В этих условиях, чтобы выжить, выстоять и иметь возможность совершенствоваться и развиваться, человеку необходимо сохранить свою человеческую сущность, свое бытие, свои онтологические, метафизические, нравственные основы, свою духовность, которые станут основным измерением и основной культурной ценностью человека начала третьего тысячелетия.
  Что касается социально-политических институтов различных государств мира и международных институтов и центров, то все они не соответствуют вызовам и требованиям мирового социального, экономического и политического процесса и, естественно, необходима их довольно существенная модернизация, которая могла бы содействовать более разумному, более гармоничному взаимоотношению человека с природой, обществом, чтобы он занимал подобающее место в системах цивилизации.
  А.Н.Липов
  оптико-кинетическая форма в дизайне
  Кинетизм - неоавангардистская разновидность абстрактного искусства, в котором исходным теоретическим принципом и основным художественно-практическим средством формирования новых форм художественной выразительности выступает движение, возникшее в 50-60 годах XX века как течение в оптическом искусстве (оп-арте). В последующие годы это течение оформилось уже в качестве самостоятельного оптико-кинетического направления и все более и более проникает сегодня в различные виды художественного проектирования. В экспериментах с кинетической формой художники и дизайнеры используют возможности механического движения как собственно предметных конструкций (мобилей), так и движение иллюзорных изображений и возникающих при этом оптических эффектов, создаваемых как "традиционными" средствами массового искусства - телевидением, видео, так и на основе движения механизмов, пластических и упругих свойств материала, нередко ими же самими конструируемыми источниками света, цвета, средствами цветомузыки, неоновыми и лазерными лучами и т.д.
  После 60-х годов работы художников с кинетической формой распространяются также на движение жидкости и воздуха, магнитное поле, отраженный и преломленный свет и цвет, экраны с подвижными свето-цветовыми пятнами, скульптурные композиции с меняющейся при движении свето-тенью и др., приближая мобильную форму к практически универсальному, объемлющему способу художественного изображения и выражения. Отдельные конструктивные находки в русском авангарде - опыты М.Ларионова, Н.Гончаровой, В.Татлина, А.Родченко, К.Малевича, К.Мельникова, К.Клуциса, Н.Габо, Л.Моголи-Нади, известных европейских художников 30-х годов - М.Дюшана, К.Колдера, Г.Вилфреда и других художников-"кинетов" в совокупности с витавшей в воздухе идеей меняющейся, трансформирующейся эстетической формы в 50-60 годах (Р.Сото, Н.Шоффер и др.), подготовили почву для расцвета кинетизма как мощной тенденции нового искусства эпохи техногенной цивилизации.
  Именно в эти годы делаются значительные шаги в осмыслении мобильного кинетического формообразования, происходит накопление и обобщение соответствующего художественного опыта для обоснования принципа трансформирующей формы и как новационного художественного принципа, и как художественного приема, формирующего неведомые ранее типы художественно-технических объектов - светоживопись, люмодинамическую живопись, светозвуковые представления и др. Элементы кинетической формы проникают в это время в область декоративно-прикладного искусства, световой архитектуры. Отдельные опыты и заявки формируют и новые направления в кинетическом поиске - мобильную архитектуру, биодизайн, средовой и технологический дизайн. В кинетической теории цветоформопостроения возникают задачи манипулирования ритмом, темпом, пластикой движения - механического, оптико-кинетического или иллюзорного, выраженного в светоцветовых изменениях. Многие кинетические композиции, наряду с использованием природных сил - ветра, света, движения жидкости или движения от руки человека, начинают основываться также и на применении упругих сил различных, как правило, металлизированных, материалов - пружин, необычайно гибких колец, лент и т.п., в которых стальная ткань, меняя свою пространственную форму, несет в себе значительный игровой потенциал, являясь по сути мини-спектаклем формообразования.
  Достаточно часто используемым элементом в мобильных композициях становятся также зеркала, наиболее зримо отражающие движение. Причем используются при этом как обычные системы зеркал, так и физические соотношения параболических зеркал, зеркал с управляемой кривизной поверхности, зеркал с подвешенным внутри мобилем. В результате возникает сложная композиционная игра пространств между реальным и отраженным движением. Среди других наиболее часто используемых сегодня источников кинетического движения можно также назвать: движение воды, света, тепловых и воздушных изменений среды, жестко запрограммированной цикличности движения. В 60-х годах - как в Европе, так и в нашей стране - элементы кинетической формы широко применяются при разработке проектов городов будущего. К числу наиболее известных из них принадлежит проект кибернетической башни для Парижа, чутко реагирующей на изменения внешней природной среды - температуру, влажность, звуки и т.д., и проект-концепция "кибернетического города" Н.Шоффера со строго выверенной пластикой объектов, запрограммированным движением света и цветными подсветами, насыщением объектов современной электроникой.
  Пространственные эксперименты, связанные со светом и движением, дополняются сегодня в кинетизме эффектами совмещения освещения, звука, свето- и цветомузыкой, использующей в свето-цвето-звуковых композициях электронные программаторы и синтезаторы звука. Еще большее распространение в кинетическом поиске получили многоцветные лазеры, позволяющие создавать предельно масштабные световые композиции, проецируя их на высотные здания, облака, искусственный дым. Не меньший интерес представляет сегодня и развитие кинетической формы при создании и применении управляемых динамических световых конструкций, цветового и температурного климата в проектах подземного, подводного и "космического" строительства.
  Теоретические обоснования оптико-кинетической формы как одного из видов формалистического искусства в настоящее время достаточно запутаны, эклектичны, осложнены отсутствием ясных исходных эстетико-методологических принципов в его оценке. Формальные поиски новых формообразующих свойств, выразительных средств в оптико-кинетическом искусстве имеют характер скорее некоего синтетического эксперимента, лишенного образной выразительности в традиционном понимании, и могут рассматриваться и как разновидность декоративно-прикладного искусства, и как поиск новых форм в техническом (в самом широком значении понятия) дизайне. Тем не менее идея преодоления статичности и инерции материала за счет специфического художественного синтеза формы и движения оказалась необычайно продуктивной и привлекательной во многих аспектах. Развитие кинетической тенденции идет сегодня по пути создания широкого спектра индивидуально окрашенных, различных и многообразных концепций кинетической формы, что позволяет говорить о существовании "квазикинетического" направления в современном искусстве.
  А.П.Кузнецова
  социальные технологии и техника
  При рассмотрении специфики и эволюции технико-технологических процессов решающую роль играет их взаимосвязь с социальными технологиями. Важный материал для этого содержится в истории становления буржуазного производства.
  Возникновение машинного производства лишь на стадии реального подчинения труда капиталу, то есть через несколько веков от начала возникновения капиталистических отношений, позволяет рассмотреть вопрос о соотношении социальных технологий и средств труда, выявить социальные условия в качестве причины и базиса возникновения нового типа техники, адекватного капиталистической форме отношений собственности. Привычная фраза о соответствии производственных отношений и производительных сил приобретает четкие черты вполне определенных механизмов и конструкций, необходимых технологий.
  Анализ исторических документов периода становления отношений наемного труда XIV-XVIII веков в Европе (протоколы и решения городских советов, собраний общин, документов налоговых инспекций и т.п.), а также трудов политикоэкономов (В.Петти, Ф.Кенэ, А.Тюрго, А.Смит, Д.Рикардо и др.) выявляет следующую закономерность: становление наемного труда рабочего характеризовалось двумя этапами.
  Первый этап представлял собой перераспределение социально-производственных функций между участниками производства. Сущность этого процесса заключалась в том, чтобы путем новой структуры производственных функций снизить влияние непосредственных производителей на все социально-производственные отношения.
  До мануфактурного периода все работники цеха (общины) выполняли при равном участии функции управления социальными отношениями (управления трудом, его распределением, оплатой труда, распределением сырья, сбытом продукции, устанавливали налоги, пошлины, надзор и контроль за количеством и качеством труда, за условиями труда и т.п.). Все решения об этом принимались на общем собрании работников по большинству голосов.
  В то же время все они были непосредственными производителями по обработке предмета труда орудием труда. Такая "технология" распределения функций обеспечивала соединение труда и собственности.
  Чтобы присвоить средства производства и доходы цеха, необходимо было отстранить работников от функций собственников (от функций управления социальными отношениями, трудом, производством, доходом...). История становления наемного труда показывает нам весь драматизм этого периода и победу в нем мастеров цехов, постепенно узурпировавших в своих руках социальные функции собственника. Лишь в результате присвоения социальных функций (социального механизма собственности) стало возможным присвоение имущественной стороны собственности (средств производства, дохода и т.п.).
  В то же время у работников осталась функция непосредственных производителей, обработка предмета труда орудием труда. Однако мастера (ранее также выполнявшие эту функцию) с узурпацией функций собственника перестали участвовать в простом процессе труда.
  Следующим этапом социальной технологии явилось дальнейшее обеднение функций работника: вместо всей совокупности операций с предметом труда происходит пооперационное разделение труда, работник закрепляется за частичной операцией, труд для него становится бессмысленным и бессодержательным. Кроме отстранения от социальных целей и социальных функций, функций собственника, он отделяется теперь от целей и богатства функций относительно обрабатываемого предмета. А.Смит подчеркивал, что полная утрата рабочими содержательной деятельности не дает возможности развивать ум и способности человека, разрушает характер и личность рабочих, делает их неспособными разбираться в делах производства, страны и даже семьи, подрывает безопасность страны.
  Однако на стадии мануфактуры, хотя в социальном плане рабочий уже был превращен в наемного, в товар, в рабочую силу, в то же время от него еще требовалось мастерство и гибкость во владении ремесленным инструментом при выполнении частичной операции (резка проволоки нужного размера одним или заточка проволоки - другим и т.п. из десятков операций при изготовлении булавок, что описано А.Смитом). Важно было и то, что он сам приспосабливал инструмент в специализированный ("частичный") для частичной операции. Разделение труда в мануфактуре также зависело от рабочего, от того, насколько ему удавалось расчленить далее выполняемую операцию или ее этапы. Это давало рабочему основание к проявлению своего мнения по отношению к хозяину. Никакие меры административного и политического характера против рабочих не помогали. Противоречие между собственниками и рабочими не переходило в абсолютное подчинение рабочих хозяевам. Формальное подчинение труда капиталу нуждалось в средствах, которые бы позволили сделать подчинение необратимым, фактическим, а не формальным. Путь для этого был один - убрать у рабочего остатки мастерства во владении его "частичным" (специализированным) инструментом для частичной операции.
  Так впервые возникла социальная необходимость для внедрения машинного производства, хотя сами машины были известны еще в античности.
  Из субъекта непосредственного процесса труда рабочий превратился в придаток машины, которая диктовала ему темп работы и операцию.
  Перевертывание субъект-объектных отношений в простом процессе труда - неизбежное следствие и этап опредмечивания перевертывания субъект-объектных отношений в социальной форме труда, в утрате рабочим функций собственника на социальное управление. Машина делает сопротивление рабочих бесполезным, так как не требует никакого мастерства рабочего во владении инструментом и в совершенствовании этого инструмента. Рабочий является хотя и необходимым, но уже второстепенным элементом производства, он не играет теперь роль движущей силы в развитии технико-технологических процессов. Все творческие, духовные потенции труда, некогда принадлежавшие работнику мастерских (как социальные, так и технико-технологические), узурпированы капиталом и поручены специальному слою (ИТР). ИТР как социальный институт олицетворяет собой отделенные от работника духовные потенции труда, которые теперь противостоят ему в форме машины и эксплуатируют его. Сами машины и все технико-технологические процессы (так же, как рабочий и ИТР) представляют собой способ движения, реализации и развития капитала. Это стало возможным благодаря приобретению еще в мануфактурный период социальной роли рабочего как товара "рабочая сила" и началу приобретения социальной роли средств производства как основного и оборотного капитала. Первая фаза капитализма отличалась преобразованием социального положения агентов производства, изменением социальной роли работника, средств производства, оплаты труда, разделения труда, структуры, технологии функций и т.п. как способов опредмечивания социальных ролей участников производственного процесса друг по отношению к другу.
  Вторая фаза лишь опредметила в машинном производстве, в технико-технологических процессах, в типе техники специфически капиталистические социальные отношения, социальное содержание разделения труда, совокупного работника как капиталистическую форму распределения функций, как частичного рабочего и частичного человека.
  На примере истории возникновения буржуазного производства отчетливо прослеживается следующее:
  - способ производства, новая форма собственности не начинаются в форме следствия после новых производительных сил, новой техники;
  - первоначально формируются новые социальные отношения, новые социальные роли участников производства друг по отношению к другу, социальные механизмы новой формы собственности на основе выработки новых социальных средств и технологий (прежде всего в производственных функциях);
  - только после формирования "технологий" воспроизводства новой социальной структуры производства возможно создание нового типа средств производства, т.к. новый тип техники должен быть адекватен своим производственным отношениям, быть их технической реализацией, укреплением, продолжением и также служить способом их воспроизводства;
  - абстрактного технического прогресса (как такового, то есть не как следствия и средства социальных отношений) в производстве не бывает; изобретения в НИИ и КБ - это не то же самое, что средства производства в экономике, в производительных силах труда; в производительные силы труда для производства на рынок внедряется лишь такая техника и технология, которая адекватна социальной структуре производства и служит ее реализации;
  - поэтому прогнозирование направлений технико-технологических процессов должно опираться (и исходить) не только на тенденции развития социальной структуры производства и общества в целом, но и на социальные характеристики каждого звена этой социальной структуры, соответствующую ей структуру труда, социальные цели и тип разделения труда, социальную форму средств производства, производительных сил, орудий труда, непосредственного производителя, социальные функции и функции с предметом труда рабочих, ИТР и т.п. Только после этого можно прогнозировать тип технического прогресса в производстве как средство опредмечивания исторически определенной социальной структуры;
  - отсутствие специфической социальной структуры в производстве, адекватной общей собственности в доперестроечной России, было главной причиной, тормозившей выработку нового типа техники, которая должна была бы соответствовать структуре новых социальных отношений; старая социальная роль работников и старый тип техники взаимно соответствовали друг другу.
  Б.И.Козлов
  современная техника: в поисках оснований
 постиндустриального развития
  Современной сегодня называют технику не по дате выпуска, а по степени ее наукоемкости и принадлежности миру "высоких", то есть основанных на высокоабстрактных научных теориях и использующих научные знания о глубинных свойствах вещества, энергии и информации, технологий.
  Первой системой теоретических знаний, нашедших воплощение (опредмеченных) в искусственных, целесообразно созданных материальных средствах деятельности людей, была, как известно, рациональная механика античной эпохи. Собственно технические теории, ядром которых стали теоретические модели технических устройств, а не явлений природы, появились в первой половине XIX века[1]. Они положили начало развитию технических наук как равноположенного с естествознанием и обществоведением раздела научных знаний[1]. Достаточно ясно, что эти события, как и дальнейшее быстрое развитие научно-технических знаний и основанных на них технологий, были порождены общественной потребностью в разработке эффективных средств решения технических задач нового типа. Но признание социальной обусловленности научно-технического прогресса еще недостаточно для понимания его глубоких, тем более - предельных оснований. Так возникает задача рефлексии над самой социальной потребностью в развитии техники и технологий, требующая, в силу своей общности, философского уяснения.
  Социальное значение технологий как целесообразно разработанных способов и средств получения, переработки, хранения, транспортировки и практического использования вещества, энергии и информации определяется созданием, применением и утилизацией техники[1]. Учитывая роль производства средств жизнедеятельности в истории общества, вся она - с позиций технико-технологического подхода - может быть представлена как процесс возникновения и смены технологических укладов - более или менее однородных и устойчивых (существенно не изменяющихся на протяжении некоторого времени) комплексов технических средств и типовых технологических процессов - своего рода технологических парадигм - и соответствующих им производственных отношений. Не рассматривая далее этот процесс, отметим, что периодизация истории по такому основанию снимает многие дефекты формационного подхода, оказавшегося недостаточным для объяснения особенностей современного этапа жизни общества. Если же исходить из того, что эти особенности, включая системный кризис техногенной цивилизации, порождены переходом человечества от индустриальной к постиндустриальной фазе технико-технологического развития, исследование причин современного состояния, основных тенденций и, главное, перспектив социального прогресса получает более адекватную и надежную методологическую базу.
  Фундаментом мировоззрения и образа жизни индустриального общества является укорененная в истории культуры антропоцентристская картина мира. Основанные на ней и совпадающие с ней вера в миссию Человека, силу Разума, науки и техники, признание безусловной пользы неограниченного развития промышленности, стремление к экстенсивному развитию рыночной экономики, к достижению полной власти над Землей в целях ее глубокого преобразования "под человека" и расширенного природопользования - все эти особенности буржуазного мировоззрения, сложившегося на заре индустриальной эпохи, привели в конечном итоге к формированию сначала потребительского общества, а затем и ориентированного на сверхпотребление[1] материальных благ "общества изобилия" с характерными для него идеологией и ценностями. Непосредственным результатом достижения вытекающих из этого целей деятельности стало ускоренное технико-технологическое преобразование и возрастающее потребление якобы противостоящей человеку природы. Во второй половине XX века, когда техническая реализация научных достижений революции в естествознании привела к формированию особенно эффективных наукоемких "высоких" технологий, ориентированная таким образом деятельность приобрела чрезвычайно мощную материально-техническую и научно-техническую базу, что неожиданно быстро и существенно продвинуло человечество к реализации идей и целей, укорененных в прошлом и основанных на мировоззрении и ценностях потребительского общества. Так возникла острейшая проблема несоответствия практически неограниченных технологических возможностей современной техники, с одной стороны, и состояния общественного сознания и целей жизнедеятельности, оставшихся в основных чертах и принципах на уровне мировоззрения уходящей индустриальной эпохи, - с другой стороны. Смысл этой коллизии и опасность ее стихийного развития уже приведшего к глобальному экологическому кризису и сегодня остаются во многом не понятыми и потому не оцененными по достоинству. Подлинные причины и масштабы системного (то есть не только экологического) кризиса техногенной цивилизации, а следовательно, и наиболее эффективные способы его преодоления, ускользают из поля зрения специалистов, пытающихся переломить негативные тенденции и предотвратить пагубные социальные последствия современного технико-технологического прогресса. Об этом свидетельствует, в частности, наличие множества конкурирующих сценариев будущего, основанных на существенно различных моделях кризисной ситуации. Один из них, получивший международное признание после принятия конференцией в Рио-де-Жанейро (1992 г.) концепции безопасного и устойчивого развития мирового сообщества, объявлен основанием стратегии социально-экономического развития и положен в основу экологической политики в Российской Федерации. Однако трудно понять, как можно реализовать эту концепцию при дальнейшем развитии рыночной экономики и неизменности целевой установки на неограниченный рост потребления людьми материальных благ, то есть в конечном итоге - возобновляемых и невозобновляемых ресурсов природы. С другой стороны, трудно даже представить себе, как можно изменить эти глубоко укоренившиеся в общественном сознании основания современного социально-экономического, а стало быть, и технико-технологического прогресса.
  При любом варианте дальнейшего развития кризиса, порожденного переходом техногенной цивилизации в постиндустриальную эпоху, его преодоление возможно только при условии коренного изменения исторически сложившегося типа природопользования и соответственно природопреобразующих технологий, что, в свою очередь, предполагает глубокий пересмотр мировоззренческих и методологических оснований жизнедеятельности общества. Ясно, что вытекающие из этого проблемы лежат за пределами самой техники и относятся к компетенции интеллектуальной деятельности и духовной культуры. Только здесь, опираясь на высшие достижения человеческого духа, гуманизма и мировой культуры, еще можно перестроить основания и целеполагание технико-технологической деятельности людей, попытаться переориентировать человечество на ценности и цели безграничного познания и духовного развития как атрибута Человека. Представляется, что при всей кажущейся утопичности эта задача нового возрождения гуманизма и его духовных ценностей все же реальна, а сам "коперникианский" переворот в осмыслении отношения человека и современной техники к природе в условиях постиндустриального развития общества не только возможен, но и неизбежен уже потому, что не имеет приемлемой для людей альтернативы.
  И.А.Акчурин
  влияние высоких технологий на
 социальный прогресс
  Мне представляется что, если к уже сформулированным очень важным понятиям "традиционное общество", "техногенная цивилизация" и т.п. добавить еще одно - "личностная идентификация", - то можно будет путем не очень сложного и длинного дискурса получить некоторые новые - и достаточно не тривиальные выводы о путях нашего дальнейшего общественного развития. Блестящим примером для нас на этом пути должен быть, по моему мнению, дискурс Мартина Хайдеггера в его лекциях 1940 г. о европейском нигилизме. Там он впервые - благодаря "дружбе" Сталина с Гитлером в эти годы - смог указать на великую русскую литературу как на лучший образец наиболее глубокого анализа всего этого весьма сложного явления.
  В самом деле: и Чацкий Грибоедова, и Онегин Пушкина, и Печорин Лермонтова, и многочисленные герои Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова, Горького и многих-многих других - действительно в каком-то смысле только первый результат воздействия на начавшееся распадаться тогда традиционное русское общество некоторых новых, очень "высоких" тогда технологий. То же самое происходит - только в гораздо более сложных и замысловатых формах - и сейчас, в наши дни, когда в каждом доме мы имеем совершенно обязательный телевизор, который и превращает всех нас - совершенно незаметным, подсознательным образом - в "селян" (или "пейзан") "глобальной электронной деревни".
  Но выявление новых факторов, определяющих наше дальнейшее общественно-политическое развитие, протекает достаточно трудным и сложным образом. Почти все они "функционируют", как правило, на самой грани сознательного и пред-сознательного (или, по крайней мере, рационального и предрационального). И фиксируют их сколько-либо определенно только совершенно новые, нетрадиционные, достаточно неклассические математические - топологические структуры (отображений, открытости, отделимости, сходимости к определенным - предельным точкам и т.д.). Все эти понятия и идеи достаточно не привычны для обычных в наши дни теоретических философских конструкций - они восходят к идеям позднего Хайдеггера "о новой фундаментальной онтологии", которую он надеялся построить с помощью новых, чисто топологических понятий ("Гегнет", например, в его известном диалоге о "Гелассенхайт" - о поистине "космической" заброшенности человека).
  В современной теоретической физике эти понятия играют уже совершенно доминирующую роль (инстантоны, топологически очень не тривиальные "струны" и т.д.). Придают они некоторое новое, весьма глубокое концептуальное единство и всей современной теоретической биологии, особенно в тех ее разделах, которые закладывают понятийные основания математической экологии, без эффективного и быстрого развития которой само выживание человечества ныне становится весьма и весьма проблематичным.
  Самый яркий пример весьма неожиданного и ныне очень важного для всех нас вступления "в игру" таких совершенно новых динамико-топологических факторов общественного развития дает полный крах всех новейших попыток создать некую "новую идеологию России", к несчастью, "социально заказанную" самим президентом страны и даже разрабатывавшуюся одной из лабораторий Института философии РАН. Будто не было более 30 лет назад "Конца идеологии" Дэниэла Белла и тем более - совершенно эпохальных трудов Маршалла Маклюэна (например, его "Галактики Гутенберга"). Так и хочется сказать: "Таскать вам не перетаскать".
  И не перетаскали, конечно, в нашей славной стране - только что по всей нашей псевдобанковой системе ударила еще и новейшая виртуалистика: ведь почти все наши "тоже" банки имеют чисто "виртуальную" природу, приданную им с самого начала чубайсами и гайдарами. Никаких реальных накоплений они почти все (за исключением, наверно, Сбербанка) никогда не аккумулировали, а просто очень произвольно "делили" и "прокручивали", где только можно, государственные деньги, переводившиеся им - почти "автоматически", из федерального бюджета. В Японии такого рода финансовые аферисты преуспели в подобном плане гораздо больше: по некоторым оценкам они создали буквально из "ничего" (с помощью таких же "мавродианских" пирамид) более 600 миллиардов долларов - почти в 10 раз больше наших 70 миллиардов, которые теперь, однако, очень долго будут держать всю нашу экономику в весьма "подвешенном" состоянии, поскольку составляют больше половины госбюджета за год.
  В только нарождающейся сейчас теоретической социологии Жаном Бодрияром уже получены - с помощью новых "глобализирующих" топологических понятий - также новые и очень интересные результаты о весьма специфическом влиянии "высоких" технологий на прогресс общества в целом. Развивая далее идеи Маршалла Маклюэна о принципиально "эксплозионной" динамике фундаментальных подсознательных предрациональных структур человека в эпоху книгопечатания (породившей, таким образом, даже великие империи Наполеона и Бисмарка, а также Британию и Российскую империю), он связал расцвет телевидения с принципиально иной динамикой такого рода подсознательных структур - "имплозионной", породившей ныне огромный интерес во всем мире преимущественно к внутреннему миру человека, медитации, поискам "гуру" и т.п. Даже пресловутый "конец истории" он предвидел немного раньше Фукуямы и связал его с определенным "параллелизмом" динамики таких новых топологических структур: с их "поведением" при гравитационном коллапсе в современной космологии (знаменитой теоремы Хаукинга-Пекроуза об абсолютной неизбежности такого коллапса при очень общих предположениях). Впервые во всей современной науке был обнаружен определенный параллелизм - в условиях форсированного внедрения "высоких технологий" - динамики некоторых достаточно абстрактных и необычных - топологических структур научного знания наших дней - как в области наук общественных, так и наук естественных.
  Сказанное выше, конечно, не означает, что не будут продолжаться бесконечные попытки создать некую "новую" и даже "чисто русскую идеологию". Возможно, совершенно бредовыми примерами такого рода являются безнадежно скучные плагиаты давно умершей сталинской идеологии (на уровне просто его "Краткого курса" или даже пресловутой "Краткой биографии") на страницах таких изданий, как "Молодая гвардия" или "Завтра", что само по себе свидетельствует только о полной творческой бездарности этих плагиаторов. Ведь предыдущую советскую "государственную идеологию" создавали такие несомненные таланты, как Маяковский и Светлов, Кольцов и Эренбург, и др. С этими именами Проханова и Зюганова, Жириновского или Селезнева нельзя даже и рядом поставить, как и автора знаменитых строчек: "Спаси нас Лубянка и ЦК". Все-таки даже бредовая идеология требует определенного интеллектуального труда, а не просто графоманских писаний людей, находящихся на последних ступенях нравственной и художественной деградации.
  Гораздо большую проблему в теоретическом плане представляют собой попытки наиболее реакционной части нашего теперешнего духовенства представить в качестве такой искомой начальством "государственной идеологии" православное мракобесие конца прошлого и начала нашего века (анафема Л.Н.Толстому, до сих пор не отмененная, травля Вл.Соловьева, Н.Ф.Федорова, П.А.Флоренского и др. светлых умов "русского религиозного Ренессанса", включая даже Розанова и Бердяева!). Конечно, и у этой публики пока что нет таланта и ума, даже сопоставимого с названными выше. Так что будем надеяться, что "ящик в каждом доме" справится и с этой новой волной невежественных русских.
  Е.Е.Ковалев
  техногенная деятельность и уровни РИСКА смертисовременного человека
  С любым видом деятельности человека связана определенная степень вредного воздействия, результатом которого могут быть заболевание и смерть. Любая деятельность обусловливает определенное увеличение неблагоприятных последствий для человека, а также для окружающей среды. В идеальном случае уровень приемлемого риска должен соответствовать условию равновесия между риском и пользой от этого вида деятельности. Затраты на мероприятия по обеспечению безопасности зависят от приемлемости источников риска неблагоприятных последствий. Проблема определения приемлемого риска имеет социальные, экономические и другие аспекты. Социальные аспекты этой проблемы проявляются в различиях распределений пользы от того или иного вида техногенной деятельности и вреда от ее влияния между разными социальными группами общества. Преимущества от ее осуществления могут концентрироваться у одних членов общества, а риск неблагоприятных последствий, связанных с ее недостатками, может распределяться на других или на общество в целом. Экономические аспекты проблемы приемлемого риска можно выявить как при рассмотрении затрат, связанных со снижением риска до заданного уровня, так и при анализе потерь из-за недостаточно низкого уровня риска. Выражая эти затраты и потери в одинаковых единицах, что само по себе представляет сложную задачу, а затем суммируя их, можно оценить экономическую целесообразность защитных мер. Очевидно, при этом появляется возможность отыскания минимального значения суммы потерь и затрат, соответствующего оптимальным условиям реализации данных мер. Уровень риска, обеспечивающий минимум суммы потерь и затрат, можно условно назвать приемлемым.
  Психологические проблемы приемлемого риска очень сложны и еще мало изучены. Каждый человек имеет свою собственную, основанную на индивидуальном жизненном опыте систему оценки риска неблагоприятных последствий, связанных с его участием в различных сферах деятельности. Хотя в настоящее время общепризнанно, что абсолютная безопасность не может быть достигнута, однако психологическое восприятие концепции приемлемого риска иногда оказывается затрудненным. Это может быть связано как с преувеличением статистических данных при анализе, так и неоднозначной терминологией, применяемой при рассмотрении проблемы приемлемого риска. Определенные психологические трудности возникают также в отношении риска, связанного с совершенно новыми видами деятельности. Общество принимает, хотя и выражает в некоторых случаях озабоченность, риск, связанный с привычной деятельностью, но часто отвергает такие же и даже меньшие уровни риска, возникающие в новых областях деятельности человека. Следовательно, для обоснования уровня приемлемого риска применительно к различным сферам деятельности человека необходимо найти условия минимума для суммы затрат на достижение данного уровня безопасности и потерь из-за недостаточной защищенности от источника опасности. Отыскание минимального значения этой суммы часто оказывается затрудненным, поскольку точный вид зависимости затрат и потерь от уровня риска в большинстве случаев неизвестен. Условия минимума и соответственно уровни приемлемого риска можно найти, анализируя масштабы риска в жизни современного человека. Это мнение основывается на признании стихийно реализуемых в обществе тенденций установления приемлемого равновесия между пользой и затратами для различных видов деятельности. Общество движется в направлении такого равновесия эмпирическим путем, путем проб, ошибок и их последовательного исправления.
  Индивидуальный риск в современном обществе может быть обусловлен как отдельными стохастическими событиями, так и продолжительным кумулятивным действием источника опасности. При рассмотрении и сравнительном анализе различных источников опасности следует прежде всего принять во внимание конечную вероятность смерти человека, обусловленную генетическими и соматическими заболеваниями человека, а также естественным старением организма. Внутренняя среда организма человека по этим причинам является источником риска смерти, и это, конечно, необходимо учитывать при анализе масштабов риска неблагоприятных последствий для человека. Важно также учитывать, что естественная среда обитания претерпевает различного рода возмущения, воздействие которых на человека может приводить как к незначительным повреждениям, так и к массовой гибели людей (землетрясения, наводнения, ураганы и т.п.).
  Развитие человечества привело к возникновению особых условий существования, совокупность которых можно назвать искусственной средой обитания. Искусственная среда обитания обеспечила практическую независимость человека от неблагоприятных воздействий многих явлений, создала предпосылки для развития цивилизации. Однако с искусственной средой обитания связано появление новых источников опасности для человека и соответственное увеличение индивидуального риска. Основными причинами смерти вследствие воздействия искусственной среды обитания можно считать несчастные случаи в быту, на транспорте, заболеваемость от загрязнения окружающей среды промышленными и транспортными выбросами и т.п.
  Разнообразные источники неблагоприятных воздействий связаны также с профессиональной деятельностью человека. Основными причинами смерти при воздействии этих источников опасности могут быть профессиональные заболевания, несчастные случаи, аварии и катастрофы. Помимо профессиональной деятельности человеку свойственны также различные непрофессиональные занятия, с которыми связаны дополнительные источники опасности, приводящие к заболеваниям и несчастным случаям. Типичным примером непрофессиональной деятельности современного человека может служить любительский спорт. Наконец, нельзя не упомянуть также и социальную среду как потенциальный источник риска смерти для человека. Воздействия этой среды могут привести к появлению таких чисто социальных причин, как преступления, военные действия, наркомания, самоубийства, алкоголизм и т.п.
  Для облегчения количественных оценок масштаба риска неблагоприятных последствий в земных условиях предложена классификация источников риска смерти. По нашему мнению, эта классификация может служить основой, пусть в какой-то степени условной, для сравнительных оценок риска неблагоприятных последствий в различных сферах деятельности современного человека в промышленно-развитых странах.
  Следует отметить, что только в первом приближении указанные источники воздействуют на человека независимо один от другого. В реальной жизни источники риска неблагоприятных последствий часто образуют сложные сочетания, так что трудно выявить истинные причины смерти и приходится говорить о так называемых ведущих причинах смерти человека. При более детальном анализе необходимо, например, учитывать взаимное влияние внутренней среды организма и других источников риска. Очевидны более тяжелые последствия катастроф, происходящих в естественной среде обитания, для больных и пожилых людей. Аналогичным образом можно оценить последствия несчастных случаев в быту, на транспорте и т.п. для этой категории населения.
  Рассмотрим масштабы риска смерти от различных причин. При этом удобно все уровни риска привести к одному году деятельности или жизни, так как это создает большую наглядность при сравнении различных причин смерти. Приводимые ниже данные относятся к промышленно-развитым странам.
  Уровень годового индивидуального риска может изменяться в исключительно широких пределах: от 10-1 до 10-10. Это соответствует индексу опасности от 0 до 9. Минимальный фиксируемый риск (индекс опасности менее 1) соответствует отдельным небольшим событиям, происходящим в естественной среде обитания человека и приводящим к гибели нескольких человек во всем мире ежегодно. Индексу опасности менее 2 соответствует пренебрежимо малый уровень риска. Индексу опасности около 3 соответствует риск смерти, связанный с излучением радиоактивных веществ, находящихся в товарах широкого потребления, с излучением телевизоров. Риск смерти от этих воздействий искусственной среды ниже или, во всяком случае, сравним с риском смерти от таких природных воздействий, как поражение молнией во время грозы. В диапазоне индекса опасности от 3 до 5 представлены все виды воздействий от искусственных источников излучения, находящихся в среде обитания современного человека, и воздействия природных катастроф.
  Катастрофы в искусственной среде обитания человека (смоги, взрывы бытового газа, аварийные выбросы и т.п.), а также постоянные выбросы тепловых электростанций на ископаемом топливе приводят к риску смерти, относящемуся к диапазону индекса опасности от 5 до 6. В пределах этого диапазона находятся также уровни профессионального риска в традиционно безопасных отраслях промышленности. Завершается этот диапазон уровнем риска смерти от лейкемии, соответствующим естественной частоте этого заболевания для всего населения. Диапазон индекса опасности от 6 до 7 начинается на уровне риска смерти от болезней в возрастной группе 10-14 лет, составляющем, как известно, минимальный риск смерти от болезней вообще. Заканчивается этот диапазон уровнем риска смерти от болезней в возрасте 30-34 года. На фоне постепенно возрастающей смертности при переходе от младших возрастных групп к средним в пределах этого диапазона происходит увеличение риска смерти вследствие воздействий искусственной среды обитания и профессиональных причин. В этот диапазон входит риск смерти от всех промышленных причин (в среднем), а также риск смерти на общественном городском и железнодорожном транспорте. Диапазон индекса опасности более 7 открывается риском смерти от болезней в возрасте 35-39 лет и заканчивается болезнями в возрасте 50-54 года. Здесь представлена повышенная смертность от несчастных случаев в возрастной группе 20-24 года, а также постепенно возрастающий риск смерти от этих же причин в группах от 45-49 до 85 лет и старше. Этому диапазону соответствуют профессиональная деятельность рыбаков, шахтеров, железнодорожников, а также условия безопасности при автомобильных и авиационных перевозках пассажиров и в таких видах спорта, как велосипедный, бокс (любительский), охота, лыжный и т.п. В пределах диапазона от 8 до 9 находится риск смерти, связанный с болезными в возрастной группе 55-60 лет, а также с болезнями всего населения (в среднем). Верхняя граница этого диапазона соответствует риску смерти от болезней в возрасте 70-80 лет. Сюда же относятся различные виды профессиональной деятельности, традиционно признаваемые опасными. Это промышленная вулканизация, реактивная бомбардировочная авиация и т.п.
  Диапазон индекса опасности более 9 начинается уровнем риска смерти от болезней в возрасте 80-84 года. Далее идет риск смерти от болезней в возрасте 85 лет и старше. Здесь также представлены особо опасные профессии (летчики-испытатели, летчики-истребители и др.) и особо опасные виды спорта (высотные восхождения, альпинизм и т.п.). Этот диапазон индекса опасности находится за пределами возможностей сравнения с какими-либо уровнями смертности от естественных причин (болезни).
  Сравнительный анализ уровней риска смерти современного человека позволяет сделать некоторые выводы, которые могут быть полезны при рассмотрении приемлемости риска, в частности при обосновании критериев экологической безопасности населения. Прежде всего хотелось бы отметить, что для индекса опасности менее 5 в качестве некоторой очевидной меры опасности можно использовать смертность, связанную с различными природными явлениями. В диапазоне индекса опасности более 5 в качестве такой меры можно применить уровень риска смерти, связанный с болезнями в различных возрастных группах.
  Второй важный вывод, со всей очевидностью следующий из результатов сравнительного анализа масштабов риска в земных условиях, заключается в признании внутренней среды организма человека существенным источником риска смерти (индекс опасности более 5). Средний уровень риска смерти от болезней для мужчин всех возрастов, а также для всего населения в целом можно сравнивать лишь с риском смерти в особо опасных профессиональных условиях, для особо опасных видов спорта или с условиями неядерной войны.
  Третий вывод относится к большой роли несчастных случаев среди причин смерти современного человека в промышленно развитых странах. Несчастные случаи, связанные с воздействием искусственной среды обитания, профессиональной и непрофессиональной деятельности, охватывают диапазон индекса опасности от 5 до 9 включительно.
  * В последующем было доказано, что опыты Вильмута были выполнены чисто, а Ямагиначи с соавторами удалось получить клонированных крысят. Однако проблема точного копирования животных решена не была. (Л.К.)
  [2] Щедровицкий Г.П. Избранные труды. М., 1995.
  Вместо заключения
  И.К.Лисеев
  высокие технологии в контексте изменения регулятивов культуры
  Подходит к концу XX век. Уже сейчас абсолютно ясно, что он войдет в историю как век небывалого взлета научно-технического прогресса, становления и глубинного утверждения техногенной цивилизации. Всеми своими достижениями это время обязано реализации норм, идеалов и принципов данного этапа цивилизационного развития человечества. Но именно с ними же связаны и все тупики, проблемы и противоречия, оставляемые уходящим веком будущему развитию человечества.
  Высокие технологии, возникшие в разных отраслях промышленности на основе новейших достижений науки, существенным образом изменили лик планеты и способ бытия людей. Сбылось предсказание В.И.Вернадского, сделанное в начале века, согласно которому "научная человеческая мысль могущественным образом меняет природу. Вновь создавшийся геологический фактор - научная мысль - меняет явления жизни, геологические процессы, энергетику планеты"[xlii]. Высокие технологии, рожденные в XX веке, - ядерные, генетические, компьютерные - привели к овладению людьми новыми мощнейшими источниками атомной энергии, к возможности искусственного конструирования живых объектов с помощью методов генной инженерии, к созданию единой мировой информационной системы. Но наряду с благами, принесенными человечеству, развитие этих технологий привело к возникновению многих сложных и опасных проблем, которые сейчас широко обсуждаются, в том числе и на данной конференции. Таким образом, осознавая в целом феномен высоких технологий как один из главных итогов XX века, можно уверенно констатировать их широкий выход за рамки собственно науки и техники, их кардинальное влияние на гуманитарную и социальную сферы развития общества.
  В одном из докладов, сделанных на конференции[xliii], утверждалось, что важнейшей особенностью эволюции цивилизации в Новое время явилось отставание рефлексии и гуманитарного мышления от достижений научно-технического прогресса. Это так и одновременно не совсем так. Ибо рефлексия над техническими возможностями, осмысление прямых и отдаленных последствий научно-технических открытий, как правило, присутствовала, но она исходила, в условиях трагического раскола культуры в XX веке на культуру естественнонаучную и гуманитарную, именно от представителей гуманитарно-философской культуры (за редкими исключениями в лице гениев) и мало затрагивала мир естественнонаучной культуры, включая и лиц, принимающих стратегические решения о развитии и применении научно-технических достижений.
  Чтобы не быть голословным достаточно вспомнить здесь М.Хайдеггера и всех философов техники, глубоко и всесторонне проработавших как позитивные, так и негативные аспекты технической экспансии XX века.
  Еще на заре атомной энергетики в 1922 году В.И.Вернадский писал: "Недалеко время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, такой источник силы, который даст ему возможность строить свою жизнь, как он захочет... Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить ее на добро, а не на самоуничтожение? Дорос ли он до умения использовать ту силу, которую неизбежно должна дать ему наука? Ученые не должны закрывать глаза на возможные последствия их научной работы, научного прогресса. Они должны себя чувствовать ответственными за все последствия их открытий. Они должны связать свою работу с лучшей организацией всего человечества"[xliv].
  Можно вспомнить как задолго до появления клонированной овечки Долли, тогда, когда только появилась сама идея генетического клонирования живых объектов, в 1970 г. в журнале "Вопросы философии" был проведен Круглый стол "Генетика человека: ее философские и социально-этические проблемы", на котором очень профессионально и глубоко были обсуждены философские проблемы самой идеи клонирования живых организмов и т.д. и т.п. Но дальше подобных обсуждений дело не пошло.
  Проблема состоит в том, что на рубеже веков все более явственно осознается исчерпанность традиционных познавательных, ценностных и деятельностных регулятивов культуры, их несостоятельность в осмыслении и обеспечении реалий развития нашего времени. Им на смену идут новые нормы и идеалы, рождающиеся буквально на наших глазах в трагических коллизиях современного мира. Как тут не вспомнить мысли еще одного крупного отечественного ученого Н.И.Конрада, ярко писавшего об этом: "В настоящее время человек подошел к овладению самыми сокровенными, самыми великими силами природы, и это поставило его перед острым вопросом - вопросом о себе самом. Кто он, человек, овладевающий силами природы? Каковы его права и его обязанности по отношению и к природе, и к самому себе? И есть ли предел этих прав? А если есть, то каков он?". При этом ученый не только задает этот фундаментальный для современности вопрос, но и предлагает свой ответ на него. Вот он: "Если видеть в гуманизме то великое начало человеческой деятельности, которое вело человека до сих пор по пути прогресса, то остается только сказать: наша задача в этой области сейчас - во включении природы не просто в сферу человеческой жизни, но в сферу гуманизма, иначе говоря, в самой решительной гуманизации всей науки о природе. Без этого наша власть над силами природы станет нашим проклятием: она выхолостит из человека его человеческое начало"[xlv].
  Кратко резюмируя новые, формирующиеся ныне регулятивы культуры, можно сказать, что в познавательной сфере - это новая организация знания, синтез естественнонаучного и социогуманитарного знания, в сфере аксиологии - это гуманизация всех отношений человека и к другим людям, и к природе, реализация принципа ненасилия, в сфере деятельности - это сотрудничество, кооперация, взаимопомощь.
  По мере усвоения, присвоения и утверждения этих новых норм и идеалов вырисовывается и новая более оптимистичная картина научно-технического развития человечества (в том числе и на основе высоких технологий). Ведь продолжение научно-технического развития на основе прежних цивилизационных установок с неизбежностью вело к нарастанию негативных последствий НТР, глобальному экологическому кризису и неминуемому коллапсу человеческой цивилизации.
  Новые же ориентиры и нормы дают возможность, гуманизируя всю систему отношений человека, осуществить новый подход к стратегии научно-технического развития на основе высоких технологий. Не случайно ныне в ООН наряду со знаменитым Биллем о Правах человека, которым гордится все демократическое человечество, предложен к рассмотрению Билль об обязанностях человека. Ибо человек, став планетарной силой, должен теперь думать не только о своих правах, но и о своих обязанностях по отношению как к себе, так и к природе.
  Все это требует переосмысления стратегии развития высоких технологий в плане проведения экспертиз их принятия и осуществления. Учитывая мощнейшее воздействие высоких технологий на социальную и гуманитарную сферы существования общества, экспертиз, проведенных только специалистами соответствующих областей знания, оказывается явно недостаточно. Возникает настоятельная потребность в проведении социально-философских экспертиз для проектов, имеющих непосредственное воздействие на социальную сферу. Если Министерство обороны, создавшее новую Программу патриотического воспитания трудящихся, считает для себя нормой направить ее на экспертизу в Институт философии, то представителям Министерства ядерной энергетики и в кошмарном сне не приснится направить какую-нибудь свою новую ядерную программу на экспертизу философам. Разве что экологам в Госкомприроду со вздохом пошлют. Осознание необходимости экологической экспертизы научно-технических проектов с большим трудом, но все же пробивает себе дорогу. Однако, как показано выше, на повестке дня стоит еще более кардинальное решение - проведение социально-философских экспертиз для научно-технических проектов, связанных с развитием высоких технологий, оказывающих непосредственное воздействие на общественную жизнь. И в этом нельзя видеть ущемление прав каких-либо министерств, ведомств, ученых или изобретателей. Наоборот, здесь проявляется совокупная мудрость современного человечества, ставшего планетарной силой, выражающаяся в заботе о своем будущем и будущем идущих за нами поколений.
 
 
 
  [1] См.: Горшков В.Г., Кондратьев К.Я., Лосев К.С. Природная биологическая регуляция окружающей среды // Известия Русского географического общества. Вып. 6. 1994. С. 17-23; Арский Ю.М., Данилов-Данильян В.И., Залиханов М.Ч. и др. Экологические проблемы: что происходит, кто виноват и что делать? М., 1997.
 
 
 
  [i] Шпенглер О. Человек и техника // Культурология. XX век: Антология. М., 1995. С. 484.
  [ii] Бэкон Ф. Сочинения. В 2-х т. Т. 2. М., 1972. С. 523.
  [iii] Sombart W. Die Zahmung der Technik. Abdruck aus dem Buch "Deutscher Sozialismus". Berlin - Charlottenburg, 1935.
  [iv] Ropke W. Civitas Humana: Grundfragen der Gesellschafts- und Wirtschaftsreform. Erlenbach - Zurich, 1946. S. 299; Ropke W. Mass und Mitte. Erlenbach - Zurich, 1950. S. 237.
  [v] О ценностях техногенной цивилизации. См. подробнее: Степин В.С. Философская антропология и философия науки. М., 1992. С. 49-55.
  [vi] О коэволюционной стратегии как новой парадигме цивилизации см.: Карпинская Р.С., Лисеев И.К., Огурцов А.П. Философия природы: коэволюционная стратегия. М., 1995. Ч. 3.
  [vii] Ласло Э. Век бифуркации // Путь. 1995. № 7. С. 12-13.
  [viii] Лесков Л.В. Эволюция России: синергетическое моделирование // Альманах Центра общественных наук МГУ. 1998. № 4. С. 54-61; Его же. Футуросинергетика западной цивилизации // Локальные цивилизации в XXI веке: столкновение или партнерство? М., 1998. С. 108-116.
  [ix] Лесков Л.В. Регулируемое развитие России: принцип хрупкости хорошего // Общественные науки и современность. 1996. № 5. С. 142-151; Его же. Космическое будущее человечества. М., 1997.
  [x] Cook-Deegan R.M. "The Alta Summit, December 1984", Genomics 5:661-663, 1989.
  [xi] Баев А.А. "Геном человека": некоторые этико-правовые проблемы настоящего и будущего // Человек. 1995. ? 2. С. 9.
  [xii] Lewontin R.C. Biology as Ideology: The doctrine of DNA. N.Y. 1992. P. .
  [xiii] Kitcher Ph. In From Gaia to Selfish Genes. Selected Writings in the Life Sciences. ed. by Barlow. The MIT Press, Cambridge, Massachusetts, London, 1991. P. 189-190.
  [xiv] См.: The Bell Curve Wars. Race, Intelligence, and the Future of America. ed. by Fraser, BasicBooks, Harper Collins Publishers, N.Y., 1995.
  [xv] См.: Степин В.С. Эпоха перемен и сценарии будущего. Избранная социально-философская публицистика. М., 1996.
  [xvi] Самоорганизация и наука: опыт философского осмысления. М., 1994.
  [xvii] Степин В.С. Философская антропология и философия науки. М., 1992. С. 189.
  [xviii] См.: Московские новости. 1998. № 18.
  [xix] См.: Известия. 26.02.99.
  [xx] См. Солсо Р. Когнитивная психология. М., 1996.
  [xxi] Там же.
  [xxii] Мордашев В.М. Проблема многофакторности при анализе систем и обработке данных // Материалы международной конференции "Анализ систем на пороге XXI века: теория и практика". М., 1997. Т. 3. С. 263-273.
  [xxiii] Вопросы философии. 1998. № 10. С. 36-37.
  [xxiv] Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М., 1991. С. 106.
  [xxv] Там же. С. 108.
  [xxvi] Фуко М. Воля к истине. М., 1996. С. 389-390.
  [xxvii] Хайдеггер М. Указ. соч. С. 107.
  [xxviii] Белл Д. Социальные рамки информационного общества // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986. С. 336.
  [xxix] Фуко М. Указ. соч. С. 241.
  [xxx] Хайдеггер М. Поворот // Новая технократическая волна на Западе. С. 85-86.
  [xxxi] Там же. С. 87.
  [xxxii] Сеннот Л. Ложные тревоги: в чем их опасность // Прорыв. Становление нового мышления. М., 1988. С. 70, 72.
  [xxxiii] Кумичев В.Н. Особенности военно-политической обстановки в АТР и интересы России в регионе // Россия и мир: политические реалии и перспективы. М., 1995. № 1. С. 82.
  [xxxiv] Там же.
  [xxxv] Михайлов В. Я "ястреб". М., 1996. С. 167.
  [xxxvi] Маслин Е. Ядерное оружие и политические игры - несовместимы // Армия. 1994. № 8. С. 25.
  [xxxvii]Ксенофонтов В. Акции ядерного терроризма: миф или реальность? // Ядерная безопасность: социогуманитарные структуры. М., 1998. С. 125.
  [xxxviii]См.: Крылова И.А. Десять лет спустя после Чернобыля. Радиационная опасность и коллективная безответственность // Безопасность. 1996. № 5-6. С. 103-115.
  [xxxix] Дуглас У.О. Трехсотлетняя война. Хроника экологического бедствия. М., 1975. С. 92.
  [xl] Гегель Г.В.Ф. Философия религии. М., 1976. Т. I. С. 392-393.
  [xli] Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 429.
  [xlii] Вернадский В.И. Избр. труды по истории науки. М., 1981. С. 231-232.
  [xliii] Ойзерман М.Т., Рац М.В., Слепцов В.Г. К методологии обеспечения безопасности ядерных технологий // Настоящий сборник.
  [xliv] Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. М., 1988. С. 3-4.
  [xlv] Конрад Н.И. Запад и Восток. М., 1972. С. 484.
 
 

<< Пред.           стр. 2 (из 2)           След. >>

Список литературы по разделу