3. Союз церкви и государства при Константине Великом в оценках историков второй половины XIX - начала XX в.

  Созданный при Константине Великом союз церкви и государства послужил прообразом византийской, а впоследствии и российской модели взаимоотношения двух властей. Этим историческим наследием было обусловлено внимание историков к эпохе Константина Великого в России начала XX в. Внутренний общественно-политический кризис и Первая мировая война поставили множество вопросов, связанных с осмыслением принципов церковно-государственного устройства, а волна патриотизма вызвала искренний интерес к истокам российской духовности и государственности.
  В 1913 г. Ф.А. Курганов писал «на злобу дня»: «Отрицательное отношение иноверного Запада к старому религиозному укладу и принципам государственно-церковного домостроительства Константина Великого стремительно охватывает и весь православный Восток, в том числе и Россию... государственноцерковные принципы Константина Великого отброшены ими, как обветшалые и ненужные... Пример - церковные Столыпинские законопроекты, по которым церковь ставится в одну линию с сектами, даже с магометанством и иудейством - прямая противоположность церковно-государственного строительства Константина Великого... Столыпин замыслил осуществить давнишнее вожделение всех либералов - развязать узел, связанный Константином Великим, устранить церковь от государственного строительства, забросить ее как обветшалый ненужный хлам и строить государство исключительно на получивших теперь, можно сказать, всеобщее господство началах либерализма - человеческих, устраняющих Бога, чуждых божественного закона и истины, возвещенной Христом, начала, по которым строил Константин и по которым, следуя ему, строили свои государственные здания и все христианские государи...». Указывая на то, что именно церковь является хранительницей нравственного закона, Курганов подчеркивал необходимость союза с ней для государства: «... если не ясны принципы нравственности, на чем держаться праву?... отсюда все отчетливее выясняются принципы грядущего варварства в форме анархии и хулиганства... против которых не помогает и всеобщая грамотность и культура». Ответ на сакраментальный вопрос «что делать?» для историка был очевиден: «Необходимо крепко держаться принципов цер- ковно-государственного строительства, установленных Константином Великим. По ним строилась, росла и крепла Православная Русь...».
  Справедливости ради надо сказать, что политическая ангажированность не имела прямого отношения к сугубо научным занятиям. Серьезные ученые не ставили своей задачей интерпретировать историю согласно общественно-политическому заказу. Научно-академический интерес к эпохе Константина Великого и принципам установленных при нем церковно-государственных отношений был вполне самостоятельным и необходимым явлением. Вместе с тем характер приведенных высказываний демонстрирует глубокое чувство историзма, характерное для российской интеллигенции начала XX в.
  В отечественной историографии изучаемого периода с известной долей условности выделяются следующие направления оценок союза церкви и государства при Константине Великом в зависимости от доминирующего исследовательского подхода.
  1) «Историко-каноническое» направление составили труды ряда церковных историков и канонистов второй половины XIX - начала XX в. (А.П. Лебедева, Ф.А. Курганова, И.И. Соколова, И.С. Бердникова, П.В. Гидулянова). В них главное внимание уделялось изучению церковно-канонического аспекта формирования христианской государственности.
  2) Работы таких историков конца XIX - начала XX в., как В.В. Болотов, А.А. Спасский, А.И. Бриллиантов, Н.Ф. Чернявский, Б.М. Мелиоранский, А.В. Карташев, М.Э. Поснов, отнесены к «историко-критическому» направлению. Их объединяет принципиальная установка на критику исторических источников, стремление представить объективную картину церковногосударственных отношений на основе анализа их фактической стороны, критическое отношение к церковно-историографической традиции.
  3) Отдельное направление представлено немногочисленными работами светских историков-византинистов начала XX в. Религиозная политика Константина Великого специально ими не изучалась, но получала более или менее обоснованные оценки. Наиболее взвешенную позицию, близкую историко-критическому направлению церковной историографии, занимали Ф.И. Успенский и А.А. Васильев. Для работ К. Успенского, Ю.А. Кулаковского характерны негативные и слабо обоснованные фактическим материалом оценки.
  Необходимо отметить, что выделение доминирующего научного подхода не исключает существование сходных исследовательских приемов и оценок у авторов, отнесенных к разным направлениям. Кроме того, взгляды некоторых исследователей занимают неопределенное положение в отношении указанных направлений.
  Церковные историки, стоявшие на ортодоксальных позициях, видели в практике церковно-государственных отношений, сложившейся при Константине Великом, «зерно и образец развития последующих отношений всех византийских императоров к церкви». В деятельности Константина по отношению к церкви (созыв соборов и утверждение их решений, выполнение соборных санкций в отношении еретиков, дарование прав и привилегий клиру и церкви, участие в выборе и назначении епископов, издание законов по внешним вопросам жизни церкви и т. п.) был дан идеальный образец церковной политики, когда государь выступает «служителем Божиим», верховным попечителем церкви - «епископом внешних дел». Свои действия он направляет к тому, чтобы сделать христианскую церковь великой, единой и сильной, не вмешивается при этом во внутрицерковные вопросы. Константином был установлен священный союз государства с церковью. Его окончательное оформление завершается, согласно традиционной церковно-исторической концепции, ко времени Юстиниана Великого, когда законодательно оформляется каноническая теория «симфонии властей». Христианские догматы и церковные каноны, свято соблюдаемые христианскими государями, включаются в состав гражданского законодательства и служат главным препятствием для распространения влияния гражданской власти в сферу церковной. Слияния церковного и государственного институтов не происходило благодаря положению, по которому все императорские законы, противоречащие канонам церкви, объявлялись не имеющими силы. Таким образом, христианская империя, основанная Константином Великим, стала новым типом государственности, принципиально отличным от Римской империи. Сотрудничество церкви и государства обусловливалось христианским характером последнего и их общей целью - приведением поданных к благоденствию, понимаемому как Царство Божие.
  Церковно-историческая концепция оцерковленного государства была последовательно обоснована Ф.А. Кургановым, применительно к теории «церковного византинизма» развита его учеником ИИ. Соколовым. В общих чертах этой концепции придерживался А.П. Лебедев, среди историков-канонистов ей следовали иером. Михаил, И.С. Бердников, П.В. Гидулянов.
  В двух основательных и объемных монографиях профессора канонического права П.В. Гидулянова рассматривается процесс становления системы церковного управления в связи с формированием высшей «церковно-правительственной» власти императора. Практику церковно-государственных отношений, сложившуюся при Константине Великом, П.В. Гидулянов связывал с принципами управления древней церковной общины. Епископам принадлежала власть священнодействия и управления, но согласие общины требовалось во всех случаях, нуждавшихся в церковной рецепции - в вопросах церковной дисциплины, суда, низложения епископа, принятия в церковь исключенных из нее, одобрения вопросов догмы. С обращением Константина Великого в христианство родилась идея преобразовать всю Римскую империю в церковь и появилась необходимость в единении всей церкви. Как следствие, в первой половине IV в. появляются Вселенские соборы, которые должны были на практике осуществить единство церкви римского государства. Если провинциальные соборы создали правовую церковную власть епископа большой общины - митрополита, то Вселенские, особенно первый и наиболее авторитетный, юридически обосновали высшую церковно-правительственную власть императора.
  Вселенский собор явился реальной формой взаимодействия церкви и государства. Общегосударственную действенность его постановлений обеспечивало именно участие императора. Это положение, по мнению П.В. Гидулянова, образовалось из двух источников. Во-первых, согласно церковной практике, для выполнения соборной функции требовалась рецепция со стороны церковного народа, во-вторых, в масштабах Вселенского собора именно император представлял мир всей церкви Римской империи. Эта идея сохранилась от римского юридического положения эпохи принципата, по которому принцепс сосредоточивает в своих руках все право народа и является его единственным представителем. С обращением Константина Великого глава римского государства сделался христианином. А поскольку теократической точки зрения церковь должна была совпадать в своих границах с римским государством, то идея представительства императора была перенесена в область церковного права. Таким образом, в «представительской» функции императора и лежит источник его высшей церковной власти.
  Переход власти в отношении церковной рецепции на императора должен был отразиться на его положении. Император приобрел влияние на собор, поскольку он сам и есть то, что делает собор Вселенским, хотя на самом соборе его роль, как и раньше роль мирян, ясно не выступает. Но такие права императора, как созывать соборы, подписывать соборные акты, распускать соборы, красноречиво свидетельствуют о его значении. Самое важное - императору принадлежало утверждение постановлений Вселенского собора. Только в этом случае они приобретали силу закона в Римской империи. С момента Никейского собора его утверждение императором является основанием для признания его Вселенским. Все вышеперечисленные обстоятельства предоставили императору власть в отношении церкви. Отсюда его законодательная, судебная функции, влияние на замещение епископских кафедр - «епископат внешних дел» Константина Великого.
  Вместе с тем П.В. Гидулянов подчеркивал, что даже такие широкие властные полномочия императора в отношении церкви имели определенные внешние границы. Во-первых, они не касались внутренней церковной области - священнодействия и установления канонов, во-вторых, главная область религии в принципе не поддается регламентации и не укладывается в юридические рамки: «Свобода убеждений, свобода веры составляет неотъемлемую собственность человека. Насильственные меры не могут ее победить... Перед Богом имеет цену только внутреннее настроение, из которого возникает деяние».
  Таким образом, процесс сближения церкви и государства представлялся историку-канонисту обоюдовыгодным. Церковь выступала в этом движении и своеобразным «генератором» идей и реальной исторической силой. Исследование П.В. Гидулянова сыграло важную роль в раскрытии проблемы церковно-государственных отношений первых веков существования христианской империи, и впоследствии ни одна серьезная работа по подобной тематике не обходилась без его использования.
  Итак, согласно классическому историко-каноническому воззрению, основание Константином Великим христианской империи означало образование принципиально нового типа государственности, только по формальным основаниям являвшейся наследницей Римской империи. Христианство и церковь с этого момента осуществляют глобальное преобразование древнего мира. Основательность и ортодоксальная строгость концепции «оцерковленного государства», казалось, должны были сообщить ей общеобязательный статус в церковно-исторической науке. Однако, как в любом научном сообществе, здесь возникали теории, выбивавшиеся из общего направления.
  Немало шума вызвала в свое время упоминавшаяся выше монография профессора церковного права П. Лашкарева, где религиозная политика Константина рассматривалась как система мер, направленных на последовательное введение христианства в статус государственной религии по образцу древнеримской практики и законодательства. Функции императора как «епископа внешних дел» П. Лашкарев находил аналогичными функциям понтификальных коллегий Рима, в частности pontifex maximus, а придание церковным соборам силы государственных законов - соответствующим принципам римского права. Стремление Константина обратить в христианство все народы Римской империи, по мнению П. Лашкарева, служило близким подобием завоевательной политики Рима, сопровождавшейся обращением народов в государственную религию. Столь однозначная и упрощенная трактовка сложнейших процессов христианизации Римской империи не встретила понимания даже среди тех историков, которые признавали значительное влияние римской традиции на образ мыслей и действия первых христианских императоров (Чернявский, Карташев, Васильев). Особенно резкое неприятие концепция Лашкарева вызвала среди православных канонистов. Она неоднократно критиковалась за архаизм, упрощенность, была признана в целом «исторически неосновательной».
  Представители историко-канонического направления при изучении церковно-государственных отношений исходили из их «идеала», нормы и основывались преимущественно на текстах канонов, законодательных актах, посланиях и высказываниях церковных и государственных деятелей. Как следствие, в таких трудах были блестяще показаны теоретические - законодательно-канонические, идеологические принципы союза церкви и государства. Чувство исторической реальности, безусловно, не было чуждо представителям этого направления. Так, Ф.А. Курганов признавал, что время Константина Великого имело значение первоначального образца «как с хорошей, так и с дурной стороны», но ограничивался только общей констатацией этого факта. Историков этого направления интересовали наиболее общие закономерности истории церковно-государственных отношений, освещенные теократическим идеалом христианской империи. Богатый фактический материал, представленный в их трудах, получал интерпретацию в контексте концепции «оцерковленного государства». Такие приоритеты исследования неизбежно приводили к буквальной идеализации конкретно-исторической картины эпохи Константина Великого.
  Историко-критическое направление церковной историографии основывалось на научной критике источников и достоверных исторических фактах. Такой подход позволил представить практику церковно-государственных отношений, установившихся при Константине Великом, во всей полноте и сложности. Объективная оценка исторического значения союза церкви и государства, по словам А.И. Бриллиантова, возможна только когда его следствия «берутся в полном объеме, а не выдвигаются какие-либо отдельные стороны». Следуя этому принципу, историки вынуждены были признать, что союз церкви с государством сопровождался не одними только благоприятными последствиями. В распоряжении государства была внешняя сила, которой оно могло воспользоваться для подчинения церкви. По инерции римской традиции императоры присваивали себе роль «верховных первосвященников», и тогда интересы церкви в их политике легко уступали место государственным соображениям. При этом они могли неправильно понимать интересы церкви, попадая под влияние неправославных партий.
  Впрочем, наряду с признанием этих негативных последствий, положительная сторона союза церкви и государства представлялась историкам более важной. Внешняя свобода, дарованная государством, обеспечила церкви полный простор для решения внутренних задач. В истории церкви эпоха после Миланского эдикта наполнена энергичной деятельностью: устанавливается христианское вероучение, определяется церковное управление, вырабатывается церковный строй, вся жизнь церкви разрабатывается до мельчайших подробностей, появляется идея Вселенского собора, ставшего не только органом управления, но и вероучения - высшей безапелляционной инстанцией в делах веры, обладающей божественным авторитетом.
  Таким образом, анализируя факты церковно-государственных отношений, историки давали им неоднозначные оценки, указывая на сложные и противоречивые, хотя в целом исторически-прогрессивные последствия состоявшегося при Константине Великом союза церкви и государства.
  Не всем церковным историкам была свойственна подобная взвешенная позиция. А.М. Иванцов-Платонов в связи с изучением деятельности Первого Вселенского собора акцентировал внимание на отрицательной стороне «соединения религиозных и научных средств убеждения с политическими средствами внешней борьбы». В иерархический строй церкви стали проникать государственные «стихии и тенденции», государство вовлекалось в религиозные распри не только в качестве высшего покровителя, но и в качестве судьи и «законоположника». Эта практика, сопровождавшая всю историю Вселенских Соборов, по мнению А.М. Иванцова-Платонова, была заложена Константином Великим и Первым Вселенским собором.
  Еще более резкий и вместе с тем упрощенный взгляд на проблему «церковь-государство» представлен в работе П. Сретенского, разделявшего все средневековые государственные системы на два типа - «цезаре-папизм» (господство государства над церковью) и «папизм» (господство церкви над государством). Роль Константина Великого при таком подходе, естественно, выражалась в том, что он «ошибочно поставил государственную власть в ложное положение к церкви и сделал ее опекуном мирское царство». Подобные суждения представлялись упрощенными и устаревшими уже для историографии конца XIX в.
  Нарастание критических настроений и стремление к пересмотру устоявшихся церковно-исторических воззрений проявляется в отечественной исторической науке с начала XX в., а их максимум приходится на эмигрантский период. Историки стремятся уйти от «канонических» штампов, но зачастую впадают в иную крайность - оценивая историю церковно-государственных отношений с внешних, как им кажется, научно беспристрастных позиций, изрядно ее политизируют.
  Первые признаки такого движения можно видеть в монографии Н.Ф. Чернявского, который в изложении конкретно-исторического материала опирался на традиции церковно-исторической школы, но пересмотрел оценки союза церкви и государства. Истоки представлений Константина Великого о политическом единстве, основанном на религиозном монизме, Чернявский связывал с наследием римской государственности и права. Константин, по его мнению, перенес на императора в христианском государстве римские права как главы государства и религии. Отсюда проистекает его внешнее попечение о церкви, а также борьба с ересями, получившая окраску, свойственную прежним отношениям римского императора к недозволенным культам. Римская идея церковно-политического единства вкупе с положением, распространенным со времен Константина Великого, что «не государство находится в церкви, а церковь в государстве», т. е. в Римской империи, делали императора высшей инстанцией в церкви. Это было естественным следствием посылки, что церковь - государственный институт. Отсюда для императоров возникла необходимость приспособить церковный институт целям государства, а этого можно было достигнуть только путем законодательного регулирования управления церкви по общеадминистративному типу. Начиная с Константина Великого, императоры входили во все нужды церкви, регламентировали ее строй и законодательным путем старались отлить церковную жизнь в те формы, каких требовали условия исторического момента и политико-экономические интересы империи. При этом, в отличие от П. Лашкарева, усвоение римских государственных оснований христианской империей понимается  Н.Ф. Чернявским в некоем «модифицированном» виде, безусловным признается оцерковление Римской империи.
  Подобное мнение об истоках и принципах церковно-госу- дарственного устройства, основанного Константином Великим, разделяли Б.М. Мелиоранский и А.В. Карташев. Причем второй высказывался особенно резко в адрес Константина в связи с антиникейской реакцией и делом св. Афанасия. По выражению историка император рассуждал и действовал как политик, «зашибленный» блестящим объединением в своих руках всей Римской империи, предполагая внешним давлением достичь объединения церкви. В результате «в жертву ложному миру» принесены были и Св. Афанасий, и никейская вера.
  Среди представителей светской историографии, пожалуй, только Ф.И. Успенский разделял взгляды церковных историков на эпоху Константина Великого. Характеризуя политику императора до Первого Вселенского собора, историк указывал, что в отношении его к внутренним церковным раздорам проявилось много такта и государственной мудрости , однако по результатам собора находил справедливыми упреки в допущенном «смешении церкви и государства». При этом, как и церковные историки, часть вины Ф.И. Успенский возлагал на церковный клир. Всемирно-историческое значение деятельности Константина, по мнению ученого-византиниста, проявилось именно в его церковной политике.
  А.А. Васильев также признавал государственно-политический талант Константина, но в оценках его религиозной политики занимал критическую позицию: «Начиная с Константина Великого, государственная власть вмешивается в догматические движения и направляет их по своему усмотрению... далеко не всегда государственные интересы совпадали с интересами церковными».
  Крайний ригоризм в оценке религиозной политики Константина Великого свойственен К.Н. Успенскому и Ю.А. Кула- ковскому. Их работы представляют собой издание лекционных курсов и не являются оригинальными исследованиями. Проблеме церковно-государственных отношений посвящено буквально несколько страниц, и освещается этот сюжет не только противоречиво, но и поверхностно. Образование союза христианской церкви и Римской империи представляется здесь исключительно результатом политических маневров Константина. Роль императора в отношении церкви выражается историками общей фразой: «Император становился высшей инстанцией церковного законодательства как в сфере догмы, так и в сфере строительства».
  В целом изучение эпохи Константина Великого во всем многообразии ее фактов и последствий в отечественной историографии второй половины XIX - начала XX в. свидетельствует о серьезном приращении ее научного потенциала. Разнообразие оценок союза церкви и государства, состоявшегося при Константине Великом, обусловливалось целым комплексом причин, среди которых главную роль играло состояние источников и различие методов их интерпретации, а также концептуальное направление исследований.
  Историки, следовавшие традициям «канонического» цер- ковно-исторического повествования, стремились показать эпоху и личность первого христианского императора во всей сложности и противоречивости (И.В. Чельцов, П. Лашкарев, Ф.А. и С.А. Терновские), одновременно выступая с «научной апологией» православной концепции древней церковной истории (А.П. Лебедев, Ф.А. Курганов, П.В. Гидулянов). Представители церковно-исторической науки рубежа XIX-XX вв. главным показателем научности считали объективное изложение материала, основанное на критическом анализе источников и исторических фактов, стремились скорректировать наиболее тенденциозные и необоснованные положения церковной историографии (В.В. Болотов, А.А. Спасскиий, Н.Ф. Чернявский, А.И. Бриллиантов).
  Для историков церкви, оказавшихся в эмиграции (А.В. Карташев, М.Э. Поснов) характерно критическое отношение к проблеме церковно-государственных отношений, включая сюжеты эпохи Константина Великого.
  Представители светского направления историографии указанного периода не уделяли большого внимания изучению истории раннего христианства. Период начала IV в. интересовал их только как исторический рубеж, разделивший языческий древний мир и христианское средневековье. Факт создания Константином Великим единой христианской империи признавался как таковой, но не подвергался специальному исследованию. Единственное исключение составляет «История Византийской империи» Ф.И. Успенского, где история христианства - важный компонент византинизма, исследуется основательно и полно. Из внимания не только к внешним, но и внутренним проблемам христианской истории проистекает и сходство научных взглядов Ф.И. Успенского с классическими положениями церковной историографии.
  Итогом религиозной политики Константина Великого вслед за отечественными историками следует признать формирование основ христианской империи с новой столицей - Константинополем, местоположение которой во многом определило своеобразие восточного христианства. Религиозно-политические мероприятия Константина по ограничению язычества и возвышению христианства были направлены на создание нового типа государственности. Перед глазами христиан первых веков витал образ будущего царства Божия на земле. Вся религиозная политика Константина, который считал себя орудием в руках Господа, была направлена к одной цели - созданию идеального теократического государства, соединившего все народы империи в одну религию. Только в свете этих мотивов и идеалов можно оценить высоту замыслов и действий первого христианского императора, по праву именуемого Великим.
  Между тем отношения церкви и государства в том виде, как они установились при первом христианском императоре, конечно, не были идеальны, и их отрицательные стороны отчетливо проявили себя при его ближайших преемниках.

Назад Содержание Вперед