1. Положение христианской церкви в 40-70-е гг. IV в. и религиозная политика преемников Константина Великого

  Программа церковно-государственного строительства, основанная Константином Великим, нашла свое продолжение в деятельности его наследников, недолгое правление которых было полно бурными событиями в церковной жизни и заняло важное место в истории поиска необходимых форм отношений между церковью и государством.
  После смерти Константина власть в империи была разделена между тремя его сыновьями, получившими титулы августов: Константином II, Константом и Констанцием. Братьев вскоре разделила не только политическая, но и религиозная вражда. В то время как Константин и Констант были на стороне никейцев, Констанций, «продолжая и развивая религиозное настроение последних лет жизни своего отца, открыто стоял за ариан». Единственное совместное церковно-политическое мероприятие августов - соглашение 337 г., объявившее амнистию всех сосланных епископов. На вопрос, почему Констанций, известный своими антиникейскими настроениями, поставил подпись под указанным соглашением, историки высказывали разные предположения. А.А. Спасский считал, что Констанций к тому моменту еще недостаточно ознакомился с состоянием церковных дел на Востоке и потому не имел оснований противиться предложению братьев. По мнению А.В. Карташева, антиникейские воззрения Констанция к этому времени были вполне определены, но он согласился на всеобщую амнистию епископов под давлением августов Запада. Так или иначе, произведенная амнистия пока не могла изменить соотношения сил церковных партий на Востоке. Преобладание здесь антиникейского направления вскоре подтвердилось характером церковных соборов и направлением религиозной политики Констанция.
  В результате военных заговоров и столкновений к 340 г. империя оказалась поделенной на две половины - восточную и западную. Время совместного правления Констанция и Константа ознаменовало начало политики государственного преследования язычества в масштабах всей империи. Воспитанные в христианской религии, наследники Константина считали только христианство единственной религией, достойной почтения и покровительства, поэтому историки находили закономерными их антиязыческие мероприятия. В 341 г. издается указ, которым, как считал Я. Алфионова, императоры Констант и Констанций подтвердили закон своего отца против гаданий и тайных жертвоприношений. Мнение спорное, поскольку, как говорилось выше, большинство историков отрицали существование подобного эдикта Константина.
  Меру строгости и авторство первого антиязыческого указа христианских императоров историки оценивали по-разному.
  В.В. Болотов считал его первым шагом антиязыческой политики Констанция. Н.Ф. Чернявский относил его к законотворчеству Константа. Совпадало мнение историков в том, что этот указ коренным образом изменил толерантную политику Константина Великого в отношении язычества на нетерпимую, даже жестокую.
  Содержание указа 341 г. В.В. Болотов трактовал как «прекращение суеверных языческих культов (superstitio) и уничтожение кровавых жертв (sacrificatio)». По мнению М.Э. Поснова, им запрещались только языческие жертвоприношения, но уже следующий указ, 346 г., был более строгим и предписывал закрывать все языческие храмы. Поскольку эдикты против язычества сходного содержания издавались по несколько раз, историки заключали, что их исполнение не было повсеместным и обязательным.
  Но и указанных мер было достаточно, чтобы население Рима и особенно римский сенат выступили жесткой оппозицией намеченной программе религиозной политики преемников Константина. Именно на этих настроениях основывались надежды на успех военного переворота Магненция. Поэтому неудивительно, что после победы над ним Констанций, объявив себя императором, первым делом запретил языческие жертвоприношения.
  С 350 г. Констанций становится единодержавным правителем империи и осуществляет единую религиозную политику в ее масштабах. Оценки личности и религиозной политики этого императора среди историков всегда были неоднозначны, что во многом объясняется состоянием источников. Так, языческий ритор Либаний порицал императора за нетерпимость к язычникам, а другой представитель языческой интеллигенции Симмах, напротив, прославлял его веротерпимость. Древние церковные историки расценивали политику сыновей Констанция как продолжение политики самого Константина. К сказанному об источниках можно добавить отмеченную Ф.А. Кургановым непоследовательность высказываний отцов и писателей церкви в адрес этого императора. Св. Афанасий именовал его то «злочестивым», «безбожником», «Валтасаром», то «боголюбивым и честолюбивым Августом», «правосудным государем», «служителем Христа».
  Для отечественной историографии также были характерны противоречивые суждения о личности и политике Констанция, хотя вполне естественным можно признать отрицательное отношение к нему как покровителю ереси. Ф.А. Терновский изображал личность Констанция и его религиозную политику исключительно в негативных тонах. Такие черты императора, как высокомерие, умственная и нравственная ничтожность, вкупе с воздействием на него «придворных фанатиков» реализовались в грубой политике по отношению к язычеству и христианской церкви. Более основательную, но в целом также отрицательную характеристику давал В.В. Болотов. Констанций, по его мнению, не наследовал лучших качеств своего отца, но в увеличенном объеме совместил в себе его недостатки: наклонность к деспотизму и жестокости, которые при слабости характера открывали простор придворным влияниям. Констанций, кроме того, впервые в истории представлял тип «богослова на троне», что отнюдь не было во благо церкви, так как он настойчиво вмешивался во все ее внутренние дела.
  В начале XX в. церковные историки под влиянием западных исследований и в целях восстановления исторической достоверности стремились сформировать более объективные оценки политики Констанция. Получило распространение мнение, что она определялась его воспитанием и антиникейским настроением Востока. Негативный тон высказываний в работах А.А. Спасского, П.В. Гидулянова, Н.Ф. Чернявского заменяется оправданием действий Констанция «исторической необходимостью» и «естественными последствиями». Более того, конечная цель религиозной политики Констанция - восстановление церковного и государственного единства, «превращение церкви в государство», по мнению этих историков, питалась идеалами его отца.
  Одновременно получает переоценку и личность Констанция. П.В. Гидулянов и М.Э. Поснов подчеркивали личные достоинства «любимого сына Константина», его искреннюю веру.
  Впервые в отечественной церковно-исторической литературе Констанций предстает почти положительным, незаслуженно осужденным персонажем.
  Историки, стоявшие на более взвешенных позициях, при понимании объективной обусловленности религиозной политики Констанция не склонны были оправдывать приемы насилия, жестокости и вероломства, использованные им в религиозной политике. Еще древнехристианские авторы обвиняли Констанция в прямых гонениях на православный клир, лишаемый прав и привилегий, изгоняемый из церквей и городов, терпящий ссылки и мучения. Особый эпизод этой политики - преследование Афанасия Великого, представлявшее, по словам В.В. Болотова, «войну государя против своего подданного».
  По мнению большинства историков, церковная политика Констанция далеко не всегда являлась образцом мудрости и дальновидности. Последовательная и упорная антиникейская политика императора способствовала нагнетанию конфликтных отношений между церковными партиями, а череда церковных соборов, происходивших при нем, не могла принести положительных результатов из-за открытого вмешательства государственной власти. Факты злоупотребления Констанцием властью в отношении церкви многочисленны: произвольный созыв соборов по воле императора и прямое давление на их результаты; вмешательство в выборы епископов, и не только константинопольских; наконец, административный и моральный гнет на церковные учреждения. Причем агрессивная политика Констанция, конечно, находила поддержку среди отдельных представителей церкви, иначе она и не проводилась бы в жизнь.
  Таким образом, отрицательные стороны в отношениях церкви и государства, которые давали себя знать при Константине Великом, еще более отчетливо проявились при его ближайших преемниках. Вполне закономерно церковная политика Констанция находила, главным образом, отрицательные оценки в исторических сочинениях. При этом еретичество императора не являлось их главной причиной. Осуждение вызывали методы давления императора на церковь. На возможность покровительства христианских императоров еретическим направлениям церковные историки смотрели провиденциально: «Все догматы христианского вероучения раз и навсегда определены и возвещены самим Иисусом Христом и Его апостолами. Но в понимании их человечеством, естественно, должны были возникнуть разногласия... Императоры, объявив себя христианскими государями, защитниками и покровителями церкви, при всяком возбуждении новых догматических вопросов могли принять за истинную православную церковь общество еретиков и покровителей церкви». В свое время в такую невольную ошибку впал Константин Великий, признав Евсевия Никомидийского и его приверженцев истинно православными. Его преемники Констанций и Валент были ревностными арианами. Православие в таком случае становилось с государственной точки зрения в разряд ересей и подвергалось соответствующим санкциям. Однако насильственные меры правительства не могли подавить церковного движения именно потому, что «на стороне православных епископов, лишенных всякой внешней опоры, была внутренняя живая сила, сообщаемая им правотой их дела, за которую они стояли и от которой они не могли отказаться, несмотря ни на какие насилия светской власти». Образцом, по которому строились отношения императоров-покровителей еретиков и защитников православия, для церковных историков служили биографии великих отцов церкви - свв. Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова и других. Церковно-историческое значение этой борьбы состояло в утверждении божественного по своему происхождению христианского вероучения вне зависимости от временных, исторических условий.
  Политика Констанция в отношении язычества также вызывала противоречивые оценки историков. Вскоре после достижения единодержавия, в 353 г., им был издан эдикт, которым повелевалось закрывать языческие храмы, запрещалось посещать места культа под страхом смертной казни и конфискации имущества. В 356 г. вводится наказание смертью за жертвоприношение. В 357 г. алтарь Победы выносится из курии сената, дабы не допускать языческих жертв.
  Под впечатлением от текста антиязыческих указов Констанция историки заявляли, что при нем происходит полное забвение принципов веротерпимости, провозглашенных Миланским эдиктом, начинается систематическое и повсеместное гонение на язычников. Так, В. Кипарисов указывал, что строгость тона и крутость мер эдиктов Констанция против язычества усиливались по нарастающей, а их апогеем стал закон, установивший смертную казнь за совершение жертвоприношения.
  Но не все историки, оценивавшие политику Констанция по отношению к язычеству как «агрессивную», считали ее политикой гонений в прямом смысле слова (В.В. Болотов, Н.Ф. Чернявский). Признавая антиязыческие эдикты Констанция достаточно жесткими, направленными против язычества как такового, они подчеркивали «двойственность» его политики: законы исполнялись там, где удобно было их исполнять. Восток и Запад империи существовали в различных положениях: на Западе законы против язычества почти не имели силы и ввиду отдаленности, и ввиду той религиозно-политической оппозиции, в которой Рим оказался по отношению к Константинополю. Кроме того, исполнялись законы далеко не буквально, хотя в теории они и были обязательны для всего языческого населения империи.
  Существовал в отечественной историографии и противоположный полюс оценки антиязыческой политики Констанция. Ряд историков (Я. Алфионов, М.Э. Поснов, Ф.И. Успенский) считали ее продолжением мудрой и осторожной политики его отца, а его указам приписывали ограниченное действие - только против «колдунов и чародеев». «Древний отеческий культ» при этом нисколько не страдал, напротив, выполняя функции верховного понтифика, Констанций выражал заботу о нем: сохранил в Риме институты весталок и жрецов, выделил средства из казны на поддержание культа, разрешил языческие святилища вне Рима; издал эдикты, устанавливающие разные меры наказания за разрушение языческих гробниц; подтвердил права языческих коллегий в Риме и Африке. Это попечение о язычестве христианского императора проистекало, конечно, из политических соображений. Язычники были весьма многочисленны, римская аристократия была верна старой вере, следовательно, требовались уступки.
  Несомненной заслугой Констанция, вне зависимости от отношения к методам его политики, считалось утверждение в империи христианства за счет язычества, хотя обращалось внимание на неоднозначность достигнутого результата: христианство пополнялось за счет язычников, не всегда искренне уверовавших; ревнители из среды христиан получили возможность проявить на практике свою нетерпимость к языческому культу.
  Неоднозначные оценки политики Констанция, как несложно заметить, проистекают из реальных противоречий его религиозно-политической деятельности. Констанций не разрешил религиозного вопроса. Несмотря на то, что ему удалось создать искусственное «большинство» в Восточной церкви в лице партии «омиев», на которую он опирался как на некую «придворную» структуру, смута в церкви продолжалась из-за неестественных условий, в которые она была поставлена. Язычество, хотя и потерявшее существенно в своем внешнем статусе, продолжало сохранять довольно серьезное влияние в империи. Более того, назревала реакция, вызванная насильственной политикой императора. В лице своих выдающихся представителей язычество, не спешившее сойти с исторической сцены, вынашивало планы религиозного переворота. Благоприятные условия для их осуществления были созданы во многом перегибами политики Констанция, но воспользоваться ими мог человек только определенного мировоззрения и статуса. Таковым стал последний прямой наследник Константина Великого - Юлиан, получивший в истории прозвище Отступник.
  Для церковных историков, особенно тех, кто занимался вопросами внутренней истории церкви, недолгое время правления Юлиана (361-363 гг.) не представляло серьезного интереса. Зачастую этот сюжет попросту выпускали из церковно-исторических работ, воспринимая его как некую «аномалию», не имевшую прямого отношения к истории церкви. Подобную позицию можно назвать традиционной: появление Юлиана-богоотступника в среде христианских государей было, по выражению св. Афанасия, лишь «мимолетным облаком» и составляло исключение.
  Самое полное и систематическое исследование религиозной политики Юлиана в отечественной церковной историографии представлено магистерской диссертацией Я. Алфионова, ставшего впоследствии доцентом Казанской духовной академии. Отдельные разделы в лекциях В.В. Болотова, «Истории христианской церкви» М.Э. Поснова, а также в трудах византинистов Ф.И. Успенского и А.А. Васильева также посвящены правлению последнего языческого императора. Российскими историками был тонко подмечен исторический трагизм государственной деятельности Юлиана: главные его предприятия были построены на ложных основаниях, а его идеальное стремление к восстановлению былого величия языческой империи не имело ничего общего с потребностями исторического момента.
  Оценивая положение церкви в правление Юлиана Отступника, церковные историки признавали, что, несмотря на внешнее стеснение, благодаря принципиальному невмешательству императора в ее внутренние дела, оно имело «благие последствия» для положения православного христианства. Во-первых, возвращение православных епископов из ссылки способствовало усилению позиций никейской партии. Во-вторых, открытое пренебрежение императора внутренними интересами христианства поставило церковные партии на нейтральную политическую почву, что позволило трезво оценить достоинство противников и понять свои собственные недостатки. Предоставленное своей участи, внутреннее развитие церкви пошло своим естественным путем. В-третьих, реформы Юлиана заставили спорящие стороны отложить вражду и сблизиться перед надвигающейся опасностью языческой реформации. В итоге старания Юлиана оживить язычество только способствовали успеху никейского дела.
  Что касается потерь, которые понесла церковь из-за перехода значительного числа христиан к политеизму за время царствования Юлиана, историки не были склонны их переоценивать. В. Кипарисов со ссылкой на блаж. Иеронима, который был свидетелем правления как Констанция, так и Юлиана, указывал, что в этот переходный период существовал определенный тип людей, которые бывали то язычниками, то христианами, в зависимости от политической ситуации. В этом свете обращение в политеизм таких «христиан» представлялось явлением почти естественным и, во всяком случае, не сказывалось принципиально на положении церкви.
  Недолгое царствование Юлиана представляло для церковной историографии тот интерес, что доказывало неизбежность становления христианской империи. По точному замечанию М.Э. Поснова, до правления Юлиана «язычникам думалось, что они имеют философию, разнообразные культы, римские, греческие, восточные. Когда же все это постарались привести в действие, то оказалось, что у них уже нет живой религии, и вообще нет ничего твердого и жизненного. Образованными была усвоена язычеству эстетико-поэтическая черта. А из господствовавшего тогда неоплатонизма вырос языческий либерализм. Не само собой, внутренне будто бы крепкое, язычество вызвало Юлиановскую реакцию, но воля самодержца. Поэтому Юлиановская реформация оказалась лишь эпизодом, который в конце концов послужил к тому, чтобы доказать всему миру падение язычества».
  Следующий период истории отношений церкви и государства в Римской империи расположен между окончанием царствования Юлиана (363 г.) и началом правления Феодосия Великого (379 г.). Одна из характерных особенностей его освещения древними церковными историками состояла в стремлении подчеркнуть сугубо православную направленность политики таких государей, как Иовиан, Валентиниан и Грациан, и на этом фоне выставить их активными борцами против язычества. Историки Нового времени считали такой взгляд следствием религиозных пристрастий древних авторов, их желания представить ситуацию в наиболее выигрышном свете для православия. На деле же религиозная терпимость, которая стала главным принципом церковной политики в указанный период, распространялась в равной степени как на христианские толки, так и на язычество, о чем сами древние авторы неоднократно «проговариваются».
  Недолгое правление Иовиана (с 27 июня 363 г. до середины февраля 364 г.), который был христианином, засвидетельствовавшим свою веру при Юлиане, дает знаменательный пример отношений церкви и государства. Император приказал возвратить всех сосланных епископов, но предоставил христианским сектам и язычникам полную свободу в делах веры, находя, что разногласия - «неизбежный удел человеческой ограниченности». Эту позицию строгой веротерпимости церковные историки ставили в заслугу Иовиану. В.В. Болотов подчеркивал, что император придерживался ее «скорее вопреки требованиям большинства епископов, чем по их внушениям». Несмотря на короткий срок правления, деятельность Иовиана в области церкви оставила немалое впечатление на христианское общество. По словам христианского историка Филосторгия, «Иовиан восстановил в церквах прежний порядок, избавив их всех от оскорблений, какие нанес им Отступник».
  После внезапной смерти Иовиана согласием легионов и сената на престол империи был возведен Валентиниан (364- 375), сделавший соправителем своего брата Валента (364-378). Формальный раздел государства произошел в июне 364 г. Были созданы отдельные высшие администрации со своими столицами - Медиолан для Запада, Константинополь - для Востока. После совершившегося раздела братья больше никогда не встречались, империя распалась на два фактически самостоятельных государства. Церковные дела в них пошли различными путями. Устойчивое историографическое мнение характеризовало Валентиниана сторонником никейства, Валента - активным приверженцем арианства. Отсюда первый получал гораздо более лестные характеристики, чем второй. Впрочем, принципы и методы церковной политики императоров, даже вне зависимости от их религиозных пристрастий, действительно давали основания для разных оценок. Поэтому не только церковные историки, но и византинисты по-разному относились к императорам Запада и Востока.
  Наряду с искренним православием, засвидетельствованным во время правления Юлиана, Валентиниан был лишен религиозного фанатизма и держался принципа невмешательства в делах религии. В самом начале своего правления он издал закон, на основании которого каждому предоставлялась свободная возможность «почитать то, что он имеет в душе». Единственными его мерами против еретиков стали два закона - запрет религиозных собраний манихеев и повторного крещения донатистов. Обе меры не были карательными, так как диктовались политическими соображениями. Преследование манихеев красной нитью проходило через всю законодательную деятельность римских императоров и имело политическим подтекстом отношения с Персией. Указ против донатистов, вероятно, диктовался стремлением преодоления церковного раскола. В целом Валентиниан остался верен тем началам, какие объявил в первые дни своего царствования.
  Язычество в правление Валентиниана пользовалось полной терпимостью: он оставил неприкосновенными не только официальные формы языческого культа, но и «гадательные жертвоприношения», отождествив их с официальными. На основании того же принципа он допустил элевсинские мистерии. Запрету подверглись только «ночные» (тайные) жертвоприношения. Особым указом Валентиниан оградил языческое культовое и храмовое имущество от расхищения, восстановил древние привилегии жречества, освободив его от куриальных повинностей и пыток. Вместе с тем им были сокращены государственные расходы на нужды языческого культа, установленные Юлианом, предпринята попытка вернуть часть государственных средств, затраченных последним, через жрецов.
  Таким же принципом справедливости Валентиниан руководствовался в отношении христианской церкви. Он проявлял терпимость ко всем христианским сектам и даже взял на себя апологию свободы совести и ее пропаганду в среде христианского клира. В частности, он отказался удалить с мест епископов, не сочувствовавших никейству; всем церквам предоставил право выбора предстоятелей; восстановил привилегии духовенства; объявил воскресенье и Пасху государственными праздниками. Но Валентиниан принимал меры и против злоупотреблений со стороны клира. Отсюда - законы, ограничившие пассивную завещательную способность духовенства и против перехода куриалов в духовное сословие.
  Меры последнего рода подтверждают приоритет государственных интересов в религиозной политике Валентиниана. Это давало историкам основания считать его «религиозно прохладным и толерантным» политиком. Заслуги его в церковной сфере, по мнению А.В. Карташева, исчерпываются тем, что он предоставил Западу свободу быть самим собой и тот «быстро выздоровел от чуждых и извне навязанных ему антиникейских формул». В том же свете рассматривал значение «беспартийной» религиозной политики Валентиниана и А.А. Спасский.
  Оценки церковной политики императора Валента, правившего на Востоке, в историографии со временем претерпевали значительные изменения. Церковные историки V в. изображали его правление как сплошное гонение на лиц никейского образа мыслей, тогда как его отношение к язычеству считалось терпимым. К концу XIX в. такое воззрение по-прежнему находило сторонников. Но большинство историков теперь считали сообщения древних авторов о жестоких репрессиях Валента против православной партии явным преувеличением. Они рассматривались как выражение общественных настроений времени, когда одна «нерасположенность» двора к какой-либо церковной партии расценивалась как своего рода гонение и провоцировала местные власти к применению насильственных мер. И хотя в Валенте по-прежнему видели ревностного защитника арианства, нетерпимого к другим направлениям христианства, в его религиозной политике уже не находили системы преследований, объясняя ее направление религиозно-политическими обстоятельствами времени. Так, А.А. Спасский подчеркивал, что личное расположение императора в пользу «омиев» и его энергичное вмешательство в церковные дела вполне соответствовали характеру церковных отношений на Востоке.
  Весной 365 г. последовал рескрипт, в законодательном порядке определивший религиозную политику Валента. Под страхом тяжелых наказаний было приказано изгонять из городов епископов, низверженных при Констанции и восстановленных Юлианом. Таким образом, церковь формально возвратилась к положению, в котором оставил ее Констанций. Однако указанная мера, по мнению А.А. Спасского, незначительно затронула никейцев, а главной тяжестью упала на омиусиан, уже вследствие только их сравнительной многочисленности. Преследование никейской партии выразилось только в ссылке нескольких епископов. Таким образом, в гонениях Валента историки предпочитали видеть только определенную религиозную политику. Известно также, что Валент не вмешивался в догматические споры и внутрицерковные отношения. Поэтому течение церковной жизни при нем приобрело почти естественное движение. В ней не видно той страстной борьбы, смены партий и многочисленных соборов, как в эпоху Констанция. Партии окончательно сформировались и обособились. Как бы исчерпав свои силы, богословская мысль на время ослабевает, наступает время подведения итогов. Поэтому характерной чертой внутренней жизни церкви в правление Валента является, по выражению А.А. Спасского, «упрощение догматических вопросов», а также продолжающееся распадение антиникейского направления.
  После смерти Валентиниана в 375 г. соправителем Валента на Западе стал Грациан (до 383 г.). Меры, предпринятые им в отношении язычества, свидетельствуют, по словам Н.Ф. Чернявского, о «необыкновенной вдумчивости и серьезном отношении к делу». Так, он лишил языческий культ государственных доходов, а все земли, принадлежавшие храмам и жреческим коллегиям, изъял в государственный фиск, что стало серьезным ударом для имущественного и государственного статуса язычества. Кроме того, Грациан приказал вынести статую Победы, восстановленную Юлианом, из зала заседания сената, что послужило началом целой эпопеи борьбы сенаторов с христианскими государями. Наконец, именно Грациан первым из христианских императоров сложил с себя титул pontifex maximus. Этому акту церковные историки придавали огромное значение. Отказ империи от института понтификата, как существенной части государственной власти, лишил языческую религию верховного главы и уничтожил союз между государством и римской языческой религией. Это означало, что с данного момента империя стала только христианской, а не языческо-христианской, как было до сих пор. Таким образом, Грациан действительно нанес «громадный удар римскому миру».
  Что касается политики Грациана в отношении ересей, Н.Ф. Чернявским она расценивалась как «начало новой эры в отношении к еретикам», П.В. Гидуляновым - «основание православной государственной церкви против инославных партий».
  Эдикт Грациана 376 г.: «...все места собраний еретиков должны быть конфискованы, церкви переданы кафоликам, а нарушители этого постановления строго наказаны», стал первым государственным актом в пользу кафолической церкви. Таким образом, в первые годы царствования Грациана формируются начала той программы религиозной политики, которая в истории христианской церкви прочно связана с именем Феодосия Великого.
  Церковная политика императоров рассматриваемого периода отличается ясно выраженным стремлением к веротерпимости в отношении язычества и разных христианских течений. Даже правление Валента, активного сторонника «умеренного» арианства, не нарушало этой общей закономерности. Историки связывали такую кардинальную перемену в церковной политике государственной власти с изменением ситуации внутри самой церкви. Насильственные мероприятия Констанция по достижению церковного мира, а также деятельность новоникейской партии ускорили разложение антиникейского направления; богословие свв. Василия Великого и Григория Богослова подвело итог тринитарным спорам и послужило основанием для догматического объединения церкви. Кроме того, сами представители церкви, в частности, св. Григорий Богослов, рекомендовали бороться с язычеством «благостию», «то есть жизнью, полной любви к ближнему, которая побеждает сердца самые непреклонные».
  Неудивительно, что известный немецкий историк XIX в. И. Гизелер, цитируемый отечественными авторами, называл период со смерти Иовиана до восьмидесятых годов IV в. периодом «всеобщей религиозной свободы». Несмотря на явное преувеличение, такое определение имело под собой серьезные основания. По подсчетам В. Кипарисова, в титулах Кодекса Феодосия от 364 по 379 гг. количество законов, изданных по религиозным вопросам, представляет следующую картину: об иудеях - ни одного, о язычниках - ни одного, о еретиках - два, об отступниках - ни одного. Между тем количество законов по всем этим титулам в оставшиеся годы IV столетия простирается до пятидесяти четырех.
  Несмотря на существенный прогресс в развитии принципов зрелой религиозной политики, произошедший к концу семидесятых годов IV в., законодательного оформления отношений государства и церкви при преемниках Константина Великого не было осуществлено. На объективные причины такого положения указывал Ф.А. Курганов: во-первых, не существовало кодекса церковных правил, который был принят всей церковью и известен государству; во-вторых, не была точно определена и установлена центральная власть церкви. Только к последней четверти IV в. появились эти необходимые условия для установления более точных отношений между церковью и государством.
  В целом при освещении отношений христианской церкви и государства в 40-70-е гг. IV в. отечественная историография рубежа ХРЖХ-ХХ вв. стремилась пересмотреть наиболее тенденциозные, однополярные оценки, данные христианской традицией отдельным императорам и их религиозной политике. В качестве важного требования к историческому исследованию был сформулирован принцип объективности, учитывающий весь комплекс последствий отдельных церковно-исторических фактов. В изучении указанного периода главный интерес для историков сосредоточивался на изменениях в положении церкви при преемниках Константина Великого, развитии принципов церковно-государственного строительства, создании предпосылок к оформлению системы церковно-государственных отношений и религиозной политики христианских императоров к последней четверти IV в.