4.1. Марксистская концепция истории России
Историки востребовали раньше, чем философы, марксистскую концепцию, поскольку понимали ее как учение «экономического материализма». Так историки оказались в числе тех, кто заинтересованно поддержал социологические идеи Маркса. При этом самым актуальным для исторической науки был вопрос о степени универсальности и общеобязательности предложенной Марксом теории именно в контексте реального исторического процесса. Актуален был этот вопрос и для отечественной социологии. Так появилось знаменитое письмо Маркса в журнал «Отечественные записки»: «Моему критику угодно было мой очерк истории происхождения западноевропейского капитализма превратить в целую историко-философскую теорию исторического пути народов, роковым образом предначертанного для каждого из них, каковы бы ни были условия его исторического бытия. Но я прошу извинить меня: такое толкование для меня одновременно и слишком почетно и слишком постыдно».
Н.И. Бухарин в своей автобиографии так высказался о причинах приобщения к марксизму, о причинах выбора именно теории экономического материализма: «Случайно мне в это время подвернулась знаменитая «лекция об Антихристе» Владимира Соловьева, и одно время я колебался, не антихрист ли я», и далее: «Сперва занятия экономической теорией произвели на меня тяжелое впечатление: после «высокого и прекрасного» — «товар — деньги — товар». Но войдя in medias res (в самую суть. — Г.Н.) марксистской теоретики, я почувствовал ее необычайную, логическую стройность. Должен сказать, что, несомненно, именно эта черта повлияла на меня больше всего».
Это признание обнаруживает тот путь, который проходила молодежь вместе с отечественной мыслительной традицией, путь либо от идеализма к марксизму, либо от марксизма к идеализму. В сфере общественно — политической это был период бурной полемики между марксистами и народниками. Как известно, он завершился политическим антагонизмом. От экономического материализма отошли «легальные» марксисты. Но очевидно, марксизм привлекал молодые умы не только своей ярко выраженной логикой, но и устремленностью на соединение теории и практики. Социализм был понят как заложенный в самом бытии естественный результат исторического процесса, естественный предел социального развития.
Оценивая исторические концепции марксистов, в том числе и первых историков- марксистов, нельзя упускать из вида тот факт, что Октябрьская революция совершилась под знаменем марксизма и под руководством одного из его теоретиков. Это не могло не повлиять впоследствии на распространение ленинских исторических концепций. Победа на политическом поприще стала знаком, подтверждающим верность теории. Марксизм получил статус государственного учения, оберегаемого идеологической цензурой. Поэтапно термин «экономический материализм» вытесняется понятием «исторический материализм», а затем и «диалектический материализм». Марксизм вышел за пределы социологии как положительной науки, ибо охватил собой не просто изучение явлений окружающего мира, но занялся решением общих гносеологических и онтологических вопросов в материалистическом ключе. Логика такова: основа бытия материальна, следовательно, экономика — основа общественного бытия. Диалектика материализма интерпретируется не только как метод мышления, но и как основной закон объективного развития.
Исторические воззрения Г.В. Плеханова
Выступление Георгия Валентиновича Плеханова в 1895 г. под псевдонимом Бельтова положило начало экономического материализма в России. Речь идет о его книге «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». Далее были работы «Несколько слов в защиту экономического материализма» (1986), «О материалистическом понимании истории» (1987), «К вопросу о роли личности в истории» (1898), «Нечто об истории» (1899); в 1908 г. он очень кратко изложил основы своего социологического подхода в работе «Основные вопросы марксизма».
Стилю Плеханова (1856 — 1918) присущ резкий полемический тон. Потому, читая его работы, надо с осторожностью воспринимать изложение им взглядов оппонентов. Так, к примеру, по вопросу о роли личности в истории Плеханов полемизировал с якобы присущей субъективной социологии точкой зрения о противопоставлении деятельности критически мыслящей личности и законов общественного развития. В действительности такого противопоставления не было. Речь шла о противопоставлении сознательной целеустанавливающей деятельности стихийному ходу вещей.
Изучение же самих взглядов Плеханова на историю неизбежно должно сопровождаться пониманием пафоса защиты идей экономического материализма. Так и при анализе роли личности в истории Плеханов считает своим долгом подчеркнуть, что марксизм не отрицает сознательного целенаправленного действия людей: «... общественные отношения суть отношения людей, и ни один великий шаг в истории не может совершиться без участия великого множества людей, то есть масс. Необходимость их участия обуславливает необходимость воздействия на массы более развитых личностей. Таким образом, открывается простор для деятельности отдельных личностей».
Выходит, что личности благодаря данным своего характера могут влиять на судьбу общества. Иногда их влияние бывает даже очень значительным, но как сама возможность подобного влияния, так и размеры его определяются организацией общества, соотношением в нем общественных сил.
Плеханов жестко и определенно формулирует свое кредо марксиста при оценке роли базисных явлений в истории, отводя должное место и географическому фактору: «Свойства географической среды обуславливают собой развитие производительных сил, развитие же производительных сил обуславливает собой развитие экономических, а вслед за ними и всех других общественных отношений.. Раз возникнув, данные общественные отношения сами оказывают большое влияние на развитие производительных сил. Таким образом, между развитием производительных сил и общественным строем возникает взаимодействие. Порождаемые данной экономической структурой правовые и политические отношения оказывают решительное влияние на психику общественного человека». Раз «хозяйственная жизнь развивается под влиянием роста производительных сил. Таким образом.. между развитием производительных сил и общественным строем возникает взаимодействие. Порождаемые данной экономической структурой правовые и политические отношения оказывают решительное влияние на психику общественного человека». Раз «хозяйственная жизнь развивается под влиянием роста производительных сил», то «изменяются и взаимные отношения людей в процессе производства, а с ними и человеческая психика». Так меняется способ производства. Такова схема накопления количественных признаков и перехода их в качественные. «Имущественные отношения, сложившееся на данной ступени роста производительных сил, в продолжение некоторого времени способствуют дальнейшему росту этих сил, а потом начинают мешать ему». Плеханов обнаруживает некоторую последовательность в действии выявленной закономерности: 1. состояние производительных сил, 2.обусловленные им экономические отношения, 3. социально-политичесикй строй, вросший на данной экономической основе, 4. определяемая социально-политическим строем психика общественного человека, 5. различные идеологии, отражающие на себе свойства этой психики.
Плеханов — крупнейший теоретик марксизма. Он применял теорию экономического материализма к рассмотрению таких «идеологических надстроек» над «экономическим базисом», как религия, искусство, литература. Особый интерес с этой точки зрения представляет его фундаментальный исторический труд «История русской общественной мысли». Плеханов приступил к его написанию в 1909 г., завершить же так и не успел. Сама структура работы, в которой сначала дается очерк развития русских общественных отношений, а затем раскрывается движение общественной мысли, уже служит пониманию концепции автора.
Общеметодологические установки Плеханова сохраняются и в этом историческом труде. В качестве основного исследовательского метода он называет сравнительный, но подчеркивает, что применение этого метода в его понимании означает выявление не только черт сходства, но и черт отличия одного исторического явления от другого.
Отталкиваясь от традиционного в российской исторической литературе сравнения России и Запада Плеханов считает нужным подчеркнуть, что, «не будучи вполне своеобразным, русский исторический процесс все-таки отличается от французского некоторыми весьма важными чертами. И не только от французского. В нем есть особенности, очень заметно отличающие его от исторического процесса всех стран европейского Запада и напоминающие процесс развития восточных деспотий». Так Плеханов выбирает вторую точку отсчета. Россия в ее историческом развитии размещается между Западом и Востоком. Колебание ее истории склоняется то в одну, то в другую сторону: «Чем более своеобразным становился ход нашего общественного развития в сравнении с западноевропейским, тем менее своеобразен был он по отношению к ходу развития восточных стран, — и наоборот».
Исторические эпохи истории России по концепции Плеханова отличаются по их преимущественной родственности Востоку или Западу. Так, Московское царство ассоциируется с Востоком: «Надо думать, что если бы ожила мумия какого-нибудь «холопа» или дьяка, — scribe, как выражаются французские египтологи, — одного из египетских фараонов, скажем XII династии, и совершила путешествие в Московию, то, в противоположность западному барону Герберштейну, она не нашла бы очень много удивительного для себя в общественно-политическом быту этой страны. Она решила бы, что отношения москвитян к верховной власти весьма близки к тому, что существовало на ее далекой родине, именно таковы, какими они должны быть в благоустроенной стране».
Разумеется, что при таком подходе вся деятельность Петра и последующая история России — это борьба с азиатчиной, с Россией Востока: «В конце XVII, в XVIII и в XIX столетиях, — не до P.X., а после него, необходимо было усвоить культуру европейского Запада или пойти назад, склониться к упадку и разложению». Заимствования с Запада были окружены азиатской обстановкой. Это определяло и ход, и темпы преобразований. И в итоге: «Говорил или не говорил Петр, что Россия со временем должна будет повернуться «задом к Европе», — ясно, что в настоящее время она уже совершенно лишена всякой возможности поступить так».
И все же Плеханов допускал и варианты общественного развития и в обозначенном контексте: «Вся последующая история нашей общественной мысли определится взаимными классовыми отношениями пролетариата и буржуазии. В ходе развития этих отношений на «восточной равнине». Европы опять будут, конечно, свои относительные особенности, которые вызовут относительные особенности духовного развития. Бесполезно гадать теперь как о тех, так и о других».
Что же определяет глубину и характер освоения Россией привносимых влияний? Все привносимые в Россию с Запада формы и идеи определяются в конечном итоге тем содержанием, которое дают им общественные классы России. Так просветительские идеи XVIII в. под влиянием состояния мещанского сословия, которое их восприняло, обернулись мистикой розенкрейцеров. Об Н. И. Новикове и его эволюции Плеханов высказался вполне определенно: «Он громко и восторженно пел замогильную песню, а более или менее образованные разночинцы с удовольствием слушали ее и дружным хором подхватывали ее кладбищенский припев. Трагедия, которую мы видим здесь, была трагедией не отдельных лиц, а целого общественного слоя. Настроение, овладевшее Новиковым, оказалось соответствующим настроению весьма значительной части европеизованного «мещанства».
Размышляя об общественной мысли, выраженной в «изящной» литературе, Плеханов опять ставит проблему зависимости форм общественного выражения от состояния общественных классов: «Но надо помнить, что содержание отстает от формы не тогда, когда литература только еще начинает развиваться, а тогда, когда она уже склоняется к упадку — чаще всего вследствие упадка того общественного класса или слоя, вкусы и стремления которого в ней выражаются».
Итоговый вывод, который находим в предисловии к труду, звучит парадоксально с учетом той системы приоритетов, к которым мы привыкли: «Мой анализ привел меня к тому выводу, что нелогичность, нередко проявляемая русскими идеологами, объясняется в последнем счете логикой западноевропейского общественного развития. Как ни парадоксален на первый взгляд этот вывод, я считаю его совершенно неоспоримым». В конечном итоге в окончательном виде все зависит от состояния и особенностей социальных групп и классов, данных нам историческим развитием. Правда, есть еще и психология эпохи: «Но чтобы правильно судить о тогдашних явлениях, необходимо принимать во внимание психологию тех эпох, к которым они относятся».
Взгляды Плеханова на историю России дали ему основания для заключения о перспективах революционного преобразования, в принципе могущих изменить линию судьбы, намеченную Петром: «Если не будет объективных предпосылок для социалистической революции, то правительство вынуждено будет искать спасения в идеалах «патриархального и авторитарного коммунизма», внося лишь те изменения, что вместо «сынов солнца» и их чиновников национальным производством будет заведовать социалистическая каста».
Исторические взгляды Плеханова, изложенные им в «Истории русской общественной мысли», были с большой долей скепсиса встречены его соратниками по политической борьбе. Из отзыва Троцкого: «Это труд в теоретическом отношении далеко не безупречный: соглашательские и патриотические тенденции плехановской политики... успели, по крайней мере частично, подкопать даже его теоретические устои. Запутавшись в безысходных противоречиях социал-патриотизма, Плеханов начал искать директивы вне теории классовой борьбы — то в национальном интересе, то в отвлеченных этических принципах. В последних своих писаний он делает чудовищные уступки нормативной морали, пытаясь сделать ее критерием политики («оборонительная война — справедливая война»). Во введении к своей «истории русской общественной мысли» он ограничивает сферу действия классовой борьбы областью внутренних отношений, заменяя ее для международных отношений национальной солидарностью». Исторический материал окрасил социологические концепции Плеханова в цвета, чуждые классовой поэзии Троцкого. И это, скорее всего, неизбежное следствие реализации социологии на конкретно-историческим эмпирическом уровне.
В.И. Ленин и историческая наука
Не случайно Плеханов был назван и учителем Владимира Ильича Ульянова (Ленина) (1870-1924). Ленин как вождь и политический деятель достиг величайшего практического успеха. Ленин стал историей. Это предопределило интерес к его историческим концепциям. Этапы освоения ленинского теоретико-методологического наследия являются самостоятельной научной темой. Тема «В.И. Ленин советская историческая наука» может быть рассмотрена самостоятельно именно в силу того значения, которое имело его теоретико-методологическое наследие на разных этапах развития советской исторической науки, зачастую определяя тенденции этого развития.
Ленин был не только теоретиком, но и практиком общественной жизни, публицистом. Сами социологические и исторические вопросы ставились и решались Лениным в постоянной связи с текущими событиями, с непосредственными практическими задачами революционной борьбы, с требованиями ее стратегии, тактики и технологии. Потому и основные вехи в изложении его взглядов связаны с общественными реалиями. Так, впервые его взгляды были изложены в связи с полемикой с народниками. В основу его социологии изначально была положена не личность, а социальная группа. Уже на том этапе, выступая солидарно с «легальными» марксистами, он внутренне расходится с объективизмом П.Б. Струве. «Что есть идеал для марксиста?» — задает он вопрос. И отвечает: «Марксист исходит из того же идеала, но сличает его не с современной наукой и современными нравственными идеями, а с существующими классовыми противоречиями и формулирует его поэтому не как требование науки, а как требование такого-то класса, порождаемое такими-то общественными отношениями.»
Это был этап защиты социологии марксизма, затем был этап защиты философии марксизма. И в работе «Материализм и эмпириокритицизм» Ленин формулирует: «Материализм вообще признает объективно-реальное бытие (материю), независимо от сознания, ощущения, от опыта и т. д. человечества. Материализм исторический признает общественное бытие независимым от общественного сознания человечества. Сознание и там и тут есть только отражение бытия, в лучшем случае приблизительно верное (адекватное, идеально точное) его отражение». Защита экономического, теперь исторического материализма приобрела еще одну важную сторону. Это признание старого партийного характера этого учения и вообще всей материалистической философии. «Новейшая философия так же партийна, как и две тысячи лет тому назад». Третий этап теоретической деятельности Ленина связан с революцией. Здесь возникает тема революции и государства, а также многое другое. И все же в заключении к работе «Государство и революция» он напишет, выразив суть своего жизненного призвания: «Приятнее и полезнее опыт революции проделывать, чем о нем писать».
В трудах Ленина учение об общественно-экономических формациях неразрывно органически соединено с классовым анализом исторического процесса и партийностью в его оценке. Он применил к истории России метод, выработанный основоположниками исторического материализма. Ленин видел задачу в том, чтобы, «пользуясь выработанными приемами материалистического метода и теоретической политической экономии, исследовать русские производственные отношения и их эволюцию».
Ленин интегрально и ортодоксально воспринимал марксизм. Потому мы и можем говорить о ленинизме. Речь идет о таких сторонах учения, как материализм и диалектика, экономическое объяснение истории, сведение истории к борьбе классов, теория ценности, учение о социальной революции, о диктатуре пролетариата, коммунизм и интернационализм. Ленин, применив теорию исторического материализма, пришел к выводу, что русская история развивалась в соответствии с общинами закономерностями всемирной истории. Именно потому, что Ленин был, прежде всего, политиком, его интерес к русской истории был достаточно избирателен и коррелировал с его политическими взглядами и методологическими установками.
Впервые в исторической науке Ленин с марксистской позиции проанализировал весь процесс формирования и развития капиталистических отношений в России. Классическим следует в этом отношении считать его труд «Развитие капитализма в России» (1895). Сама работа была рождена необходимостью ответить по марксистки на ряд вопросов, связанных с теоретической борьбой с народниками по вопросу о рынке и о развитии капитализма.
Ленин выдвигает свои критерии для определения форм товарного производства, показывает сложное переплетение крепостнических и капиталистических отношений в экономике пореформенной России и приходит к выводу, что Россия — страна капиталистическая. Применение марксистского метода при оценке социальноэкономического развития России в конце XIX в. поставило задачу обращения и к более ранним этапам исторического развития для утверждения выявленной закономерности.
Так, занимаясь проблемами развития и функционирования государственного аппарата, он пытался проследить его становление как общественного института. Кроме того, среди исторических сюжетов его привлекала проблема вызревания внутри феодального строя капиталистических отношений. Ленин отмечал, что основной процесс социальноэкономического развития «московского царства» представлял собой закрепощение крестьян — «помещики и монастыри принимали крестьян из разных мест». Однако, по его мнению, в целом степень государственного единства была в то время такова, что «о национальных связях в собственном смысле слова едва ли можно было говорить в то время: государство распадалось на отдельные «земли», частью даже княжества, сохранившие живые следы прежней автономии, особенности в управлении, иногда свои особые войска (местные бояре ходили на войну со своими полками), особые таможенные границы и т.д.».
«Московскому царству» Ленин противопоставлял «новый период русской истории (примерно с XVII века)», который «характеризуется действительно фактическим слиянием всех... областей, земель и княжеств в одно целое. Слияние это вызвано было... усиливающимся обменом между областями, постепенно растущим товарным обращением, концентрированием небольших местных рынков в один всероссийский рынок. Так как руководителями и хозяевами этого процесса были капиталисты-купцы, то создание этих национальных связей было не чем иным, как созданием связей буржуазных». Итак, в соответствии с ленинскими взглядами, действительное единство страны, которое возникло на основе роста общественного разделения труда, рыночных связей, возникает лишь в новый период истории, примерно с XVII в., когда наметился рост буржуазных элементов, который выразился, как это было характерно, по его мнению, для начальных этапов генезиса капитализма вообще, в росте торгового капитала.
Вообще представляется интересным, что именно Ленин понимал под «централизованным государством». В 1907 г. он писал о «капиталистическом государстве, которое централизовано не по произволу бюрократии, а в силу непреоборимых требований экономического развития». Таким образом, Ленин говорит о различных типах централизации: тех, которые держатся на силе и произволе бюрократии, феодальных, и основанных на экономическом развитии, капиталистических. Но и этот, последний, тип централизации тоже, по Ленину, еще не высший. В 1910 г. Ленин писал о том, что «в России дело идет только еще о создании современного буржуазного государства, которое будет похоже или на юнкерскую монархию (в случае победы царизма над демократией), или на крестьянскую буржуазно-демократическую республику (в случае победы демократии над царизмом)... Этот вопрос исторически еще не решен. Буржуазные революции в России еще не закончены». Подлинно централизованное государство возможно только в будущем.
Ленин считал, что при любых условиях централизованное крупное государство «есть громадный исторический шаг вперед от средневековой раздробленности к будущему социалистическому единству». Эта идея противопоставления самодержавного, чиновничьего, бюрократического государства и централизованного, буржуазного, которое возникает в эпоху падения абсолютизма, просматривается во многих ленинских работах. Вообще следует особо отметить, что Ленин не употреблял применительно к «московскому царству» термин «централизованное государство».
В центре внимания Ленина находились проблемы революционного движения в России. Особое внимание было уделено пролетарскому этапу движения. Ленин дал оценку предпосылок, характера, движущих сил российских революций. При этом революционные события и процессы в истории рассматривались как мощный творческий импульс. Именно в контексте анализа объективных возможностей революционного преобразования России была оформлена концепция империализма как монополистического капитализма, как высшей стадии капитализма.
Влияние идей марксизма на развитие исторической науки
Марксистские концепции университетских и академических ученых выглядят в дореволюционный период несомненно бледнее, чем концепции их последователей и теоретиков марксизма. Но сам факт создания этих концепций, сознательной их пропаганды в научной и учебной среде не может не вызывать интереса. Для исследования истории народного хозяйства России имели значение концепции экономиста Петра Петровича Маслова (1867—1946). Он был редактором известного в истории общественного движения издания «Самарский вестник». Внимание Маслова было сконцентрировано на учении о развитии производительных сил как основы роста народного хозяйства. Ученый размышлял о влиянии этого развития на разные формы и типы хозяйства и на перераспределение производительных сил между разными отраслями производства. Именно этому был посвящен его «Курс истории развития народного хозяйства от первобытных времен до XX столетия» (СПб., 1914).
Историки, занимавшиеся научной и педагогической деятельностью в конце XIX в., в массе своей неоднозначно относились к социологическим моделям и схемам. Сказывалась и логика развития научно-исторического знания и особенности теоретико-методологических исканий рубежа XIX—XX вв. Очевидно, что историки не стремились к какой-либо общей теории исторической эволюции. На историко-филологических факультетах и не было систематического преподавания общей философии истории, но зато существовала историческая методология в более узком смысле — теория исторического знания: учение об источниках, критика их подлинности, достоверности, вспомогательные дисциплины и пр.
С началом освоения частью историков идей экономического материализма разъединение в известном смысле прекратилось, и все историки были втянуты в изучение проблем философии истории. Мы имеем дело с прямым воздействием определенной социологической доктрины на историографию. Не надо думать, однако, что историки, подводив под общественный строй экономический базис, находились тогда под непосредственным влиянием Маркса. Речь шла о признании важности экономической теории вообще.
Во второй половине XIX в. нельзя уже было ограничивать применение политэкономических подходов только при изучении новейшей истории. Сама жизнь обнаруживала хозяйственную подпочву исторического бытия и развития. Но историки, так размышлявшие, не теоретизировали на этот счет, не обнаруживали свои принципы относительно экономического материализма. Хотя очевидно, что экономический материализм В. О. Ключевского, например, имеет ярко выраженную этико-психологическую подоплеку: «В ветхом и пыльном свитке самого сухого содержания, в купчей, закладной, заемной, меновой или духовной, под юридической формальностью иногда прозвучит нравственный мотив, из-под хозяйственной мелочи блеснет искра религиозного чувства, — и вы видите, как темная хозяйственная сделка озаряется изнутри теплым светом, мертвая норма права оживает и перерождается в доброе житейское отношение, не соответствующее ее первоначальной природе».
«Легальные марксисты» и их взгляды
Термином «легальный марксизм» в историографии принято называть идейнополитическое течение в среде революционной интеллигенции, сторонники которого активно выступали в легальной прессе России второй половины 1890-х — начале 1900-х гг. (отсюда их название). Кризис народничества и голод 1891—1892 гг., показавший необоснованность надежд на общину как основу нового строя, и неспособность самодержавия контролировать экономическую ситуацию в деревне, поставили революционную интеллигенцию перед необходимостью коренной идейной переориентации.
В русской общественной мысли благодаря трудам популяризаторов марксистской теории Н.И. Зибера, Г.В. Плеханова и деятелей группы «Освобождение труда» к началу 1890-х гг. уже был поставлен вопрос о закономерности капиталистического развития России и сделаны выводы о революционной миссии пролетариата. Марксистские идеи изучались в рабочих и студенческих самообразовательных кружках. Влияние марксизма испытало народничество 1880-х гг., однако в 1893— 1894 гг. народнические публицисты выступили с критикой «русских учеников Маркса».
В 1894 г. вышла из печати работа П.Б. Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России», ставшая одной из настольных книг русских марксистов, в которой впервые в русской легальной печати излагалась система марксистских взглядов в противопоставлении народническим, в ней показывалось, что развитие капитализма в России — объективная историческая тенденция. Капитализм представлялся Струве средством уничтожения общины как пережитка крепостничества, преодоления отсталости и «некультурности» России, выравнивании общественного неравенства.
В 1896—1897 гг. вокруг журналов «Новое Слово», «Мир Божий» и газеты «Самарский вестник» сложилась группа марксистских писателей и издателей, связанных с социал-демократическими организациями: П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановский, С.Н. Булгаков и др. С ними тесно сотрудничали Г. В. Плеханов и В. И. Ленин. Центральным событием в идейной борьбе между марксистами и народниками стала дискуссия в Вольном экономическом обществе (Петербург, март 1897 г.), в которой Струве и Туган-Барановский с марксистских позиций доказывали, что полукрепостнические отношения в российской деревне являются тормозом развития общества.
Главным вопросом в полемике стал так называемый «вопрос о рынках». Полемизируя с народниками, считавшими, что неконкурентоспособность русской промышленности на внешних рынках и ограниченность внутреннего рынка ведет к исчезновению ростков капитализма в России, марксисты доказывали, что капитализм создает рынок, прежде всего в кустарном производстве, и имеет в России такие же возможности для развития, как и в США («Критические заметки...» Струве, статьи Ленина «К вопросу о рынках» и др., работа Булгакова «О рынках при капиталистическом производстве»). В полемике с народниками на конкретном историческом материале (Туган-Барановский, «Русская фабрика», 1898) была показана неизбежность капитализации вширь через окончательное отделение ремесла от земледелия.
Обосновывая значение пролетариата, «легальные» марксисты вслед за Плехановым противопоставляли город и деревню как начала цивилизации и косности, зачастую фаталистически трактовали ход истории и преувеличивали зрелость предпосылок социализма в России, доказывая общность путей ее развития с Западом. Они утверждали неисчерпанность резервов капитализма и необходимость эпохи буржуазной демократии для достижения социалистических целей. «Легальные» марксисты широко использовали выводы современной им науки.
По мере завершения борьбы с народничеством (1896—1898) их теоретическая деятельность была перенесена из области экономики в область философии. Признавая и пропагандируя экономическое учение Маркса, они не являлись последователями его учения в области философии, занявшись поиском этического фундамента социализма. Попытки «легальных» марксистов соединить марксизм с идеализмом стали предметом активной полемики между марксистами.
С 1899 г. началось формирование «критического направления» в марксизме (Струве, Туган-Барановский, Булгаков), выступившего с пересмотром марксистской политэкономии, теории социальной революции и классовой борьбы. Одновременно Струве заявил о необходимости широкого, в том числе идеалистического, обоснования социализма. На рубеже XIX и XX вв. к «легальным» марксистам примкнули Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, А.С. Изгоев и др.
Важной вехой становления движения было приобщение к теории экономического материализма и к идеям К. Маркса. Итогом стала оценка марксизма как религиозной доктрины. Теории Маркса были определены как вариант иудейского хилиазма, когда избранный народ заменяется избранным классом — пролетариатом. Именно из религиозной сущности марксизма проистекает его нетерпимость к инакомыслию. Претензии марксизма на универсальность выводились отечественными мыслителями не из его субъективной стороны, а из объективно-религиозного характера его учения. С этим связывалась и необходимость следовать раз принятым принципам, и вера в социальный катаклизм как необходимость, и слитность цели и средства в самом учении.
Вместе с тем из анализа учения Маркса исходила и высокая оценка его роли в развитии общественного движения в России. Марксизм помог увидеть общественные явления в единстве, преодолеть субъективную социологию, поставить вопрос о развитии капитализма в России. Таким образом, марксизм обеспечил мощнейший рывок в общественной идеологии. Он помог пониманию зависимости социального развития от экономических феноменов, разъяснив значение социальной материи, экономических отношений, общественного хозяйства и социального способа производства. Столь высокая оценка социологии и теории марксизма стала основанием и для характеристики опасных сторон его системы. Опасность виделась в постановке вопроса о цене прогресса, в стремлении распространить закономерность на область идей, стремлений, идеалов, эмоций. В этом стремлении виделась духовная сущность марксизма.
П.Б. Струве считал, что в конечном итоге идеи Маркса о классовой психологии являлись «выражением вовсе не действительности, а лишь страстного желания остановить движение мысли на одной его ступени, своей обязательной стройностью и законченностью, производящей какое-то гипнотизирующее действие. Кроме того, в корне его лежит несостоятельная a priori и убийственная одинаково и для теории, и для практики мысль о какой-то единообразной зависимости между практическим и теоретическим миросозерцанием. Такой зависимости нет и быть не может. Связь между научнофилософским пониманием, с одной стороны, и практическими воззрениями на общественнодолжное, с другой стороны, представляет чрезвычайно важный предмет индивидуальной и социальной психологии».
Преодоление марксизма осуществлялось на базе традиционных философско- религиозных умозрений. Эти умозрения дают основания и для пророчеств относительно результатов принятия марксизма в качестве мировоззренческой основы исторического бытия России: «Очевидно, что на голом классовом интересе можно воспитать новую буржуазию, но нельзя основать великого исторического движения» (Булгаков). В этом же духе выскажется позже Бердяев: «Русский народ, ныне переживающий кровавый бред и неслыханную тиранию, может устроиться, приобрести твердую почву, получить внешние права и свободу, может отдать свои силы строительству и организации цивилизованной жизни и обмещанитъся и обуржуазиться». Но вопрос в том, сохранит ли он свои духовные черты?
Социально-экономические взгляды
Содержание социальных категорий, к оценке которых прибегают христианские социалисты, не совпадает с социологически привычными. К примеру, мещанство есть в первую очередь, и главным образом отрицание яркой, творчески оригинальной личности. Такие определения социального связаны с тем, что русской этике не свойственны экономически продуктивные добродетели.
Поскольку в истории виделись именно идеальные цели, понятие прогресса заменялось в выработанной христианскими социалистами доктрине понятием «смысл истории». Христианство — спасение мира в смысле сохранения всех истинных ценностей, когда-либо созданных в этом мире. В этом и заключается подлинный эволюционизм, признающий подлинную значимость исторического в смысле истории.
Христианские социалисты отрицали вслед за предшественниками рационалистическое понимание хозяйства, говорили о политэкономии как прикладной этике и ставили вопрос о «христианской политэкономии». В этом явно проступала связь с этической или исторической школой в экономической науке. Вместе с тем было и существенное различие. Материальное освобождение из-под власти природы воспринималось как условие для духовной жизни. Провозглашалась самоценность человеческой личности и делалось однозначное заключение о несовпадении ее интересов с органическими принципами капитализма. Хозяйственная необходимость соотносилась с правом человека на выбор форм хозяйственной деятельности. Осмысливали христианские социалисты и понятие «духовная атмосфера эпохи». В этом контексте они ставили вопрос о духовном состоянии, этических установках и поступках собственника.
Социально-экономическая доктрина, сформулированная христианскими социалистами, имеет определенную стройность и завершенность. Христианские социалисты были принципиально не согласны с постулатом о детерминированности сознания преобладающим способом материального производства. Они исходили из того, что корни экономического поведения находятся в сфере сознания и культуры, и доказательство тому видели в способности людей выносить самые крайние материальные невзгоды во имя идей, существующих исключительно в сфере духа. Христианские социалисты отрицали прогресс как движение по некоторой прямой к цели, мыслимой вполне материально. Такая постановка вопроса означала для них ограниченный позитивизм, утративший чувство трагизма жизни.
Носители идей христианского социализма не верили в возможность устранения зла и противоречий жизни через материальное, социальное развитие. С.Н. Булгаков видел в теории прогресса обусловленный преклонением перед эмпирическим человечеством идею «унавоживания прошлыми поколениями гармонии грядущих». Н.А. Бердяев скажет об этом же по-другому: кучка людей, счастливо устроившихся на груде наших трупов, не может быть нашей целью. Итак, они ставили проблему господства идеальных целей в истории, тему стоимости будущей гармонии, тему смысла истории. Прогресс — движение от сущего к должному, а в развитии человека — должное — это духовные ценности. О сохранении всех подлинных ценностей, когда-либо созданных в этом мире, и следует беспокоиться.
Пафос исторических концепций христианских социалистов направлен против тех рационалистических экономических теорий, которые пришли в Россию из Западной Европы. Истоки экономизма они видели в гуманистической культуре, поставившей человека в центр философии, что означало на низах культуры превращение гуманизма возрождения в мелкий наивный мещанский эгоизм. Этим маленьким человеком и занялась политэкономия со времен Давида Рикардо.
В центр политэкономии христианские социалисты ставят этические запросы современного человечества и, таким образом, превращают эту науку в прикладную этику. Философия хозяйства, которую создавал С.Н. Булгаков, фактически теряла какую-либо автономию в качестве научной дисциплины и связывала воедино научное, философское и религиозное познание. С этой точки зрения политэкономия призвана обнаруживать требования социальной морали. В концепциях христианских социалистов экономические факты получили религиозное освещение. В своих работах они исследовали этический элемент, присутствующий в труде, его отражение в сознании русского крестьянина, в хозяйственной жизни монастырей и др.
Одним из важнейших факторов хозяйства они считали религиозное самоопределение личности. Из чего следовало, что экономическая доктрина, наука должна брать в расчет не только объективно присутствующую в хозяйстве необходимость, но и свободу, заложенную в творчестве человека. Носители идей христианского социализма много говорили о необходимости исторического психологизма, позволяющего выделить духовную атмосферу эпохи, психологию хозяйственных эпох, уловить динамику в смене хозяйственных мировоззрений. Именно в этом историческом контексте предлагались классификации хозяйственных систем. Так, М.И. Туган-Барановский разделил все хозяйства на гармонические и антагонистические, исходя из того, в каком подчиненном или свободном положении находится в них непосредственный производитель, является ли человек целью или средством хозяйственной деятельности.
При оформлении концепций было отчетливо выражено понимание того, что движение к осуществлению идеальных целей может быть только эволюционным. В центре оказывались проблемы исторической эволюции традиционных российских социальнохозяйственных форм. Острейший интерес был проявлен к судьбам крестьянского хозяйства, целый ряд наблюдений касался самых разных форм организации труда. Христианскими социалистами была выработана идеалистическая критика капитализма. Главным противоречием этого строя, превращающим его в тормоз для раскрытия духовных, творческих сил человека, признавалось противоречие между производством как средством удовлетворения человеческих потребностей и как целью в себе ради создания капитала. Проявление личности в хозяйстве — вот стержень исторических концепций христианских социалистов. Изучение субъективно-психологических сторон, складывание спроса и предложения на рынке, рыночная стоимость как равновесие субъективных человеческих устремлений — центр теории ценностей М. И. Туган-Барановского. В социальной теории распределения особый вес был придан социальным факторам хозяйства. Было подвергнуто критике упрощенное понимание труда, обоснована равнозначность экономически непроизводительного и живого труда. Восприятие лишь физического труда как собственно труда оценивалось как следствие количественного миропонимания.
История русской промышленности
Из изложенных теоретических построений проистекали и подходы к изучению конкретно-исторических явлений. В первую очередь, это русская фабрика. Применяя сравнительно-исторический подход, Туган-Барановский указывал на особенности развития русской фабрики, предопределившие роль скупщика. В этом проступал географический фактор: низкая плотность населения, разбросанность городов, необходимость посредничества между производителем и потребителем.
Исследователи промышленности неизменно подчеркивали роль государства в образовании фабрики. Многое дало сопоставление с английским типом капитализма. Был сделан вывод, что русский капитализм — явление оригинальное, характеризующееся бюрократической опекой, стремлением управлять всей экономической жизнью страны из столиц, тенденцией покровительствовать промышленности средствами, выкачанными из хозяйства экономически закабаленного народа. С.Н. Булгаков негативно оценил тот факт, что индустриализация России проходила за счет сельского хозяйства.
Из всех форм промышленности неизменно особое внимание уделялось кустарной. Подчеркивалась крайняя устойчивость кустарной промышленности, проявлявшаяся вопреки теоретическим доводам о ее нецелесообразности. Туган-Барановский особое внимание обращал на воздействие крупной фабрики на рождение промыслов, зачастую уничтожавших и саму фабрику. Булгаков считал, что закономерно предположить оригинальное развитие русской кустарной промышленности. Из нее могла бы вырасти своеобразная форма народного труда на присущем России соединении промысла и земледелия. В контексте кустарной промышленности изучалась кооперация и такое народное психологическое явление, как артельное начало.
Апологетика кустарной промышленности звучит в словах П. Б. Струве: «Наша национальная промышленность олицетворяется не лаптем, не куском грубого полотна, не примитивным горшком, вымениваемым на просо, а кимрским сапогом, павловским замком, семеновской ложкой, тульской гармоникой — словом, предметами, имеющими совершенно неоспоримое право на звание товаров».
Вопрос о соотношении крупной и мелкой промышленности в сравнительноисторическом плане поднимался С.Н. Булгаковым. По итогам своих наблюдений он формулирует: «Для современной промышленности передовых европейских стран характерна не борьба крупного и мелкого производства с перевесом в ту или другую сторону, но постоянное увеличение числа таких отраслей производства, которые могут быть введены только в крупной (а иногда, хотя и редко, только в мелкой) форме производства. PS. Это следовало бы принять во внимание тем, кто по данным статистики о росте крупных предприятий делает вывод в пользу «концентрации» мелких; последнее может совершенно отсутствовать и тем не менее число крупных предприятий расти».
Наряду с кустарной промышленностью активно анализировалась и аграрная проблематика. Мыслители пришли к выводу, что эволюция сельского хозяйства — это наиболее индивидуальный элемент в экономической динамике. Эволюция сельского хозяйства приобретает разные формы в разных типах хозяйств, не подчиняясь общим законам. Эти выводы были реакцией на утверждение, согласно которому промышленность и земледелие развиваются по тождественным законам и закон концентрации производства носит универсальный характер.
Так была создана теория трудового крестьянского хозяйства С.Н. Булгакова. Кооперация труда, характерная для промышленности, оказывалась, с его точки зрения, мало свойственна земледелию, где большинство отраслей одинаково доступны как малому, так и крупному хозяйству. Он приходит к выводу, что узкая специализация настолько же пагубна для сельского хозяйства, насколько успешна для фабрики. В особое положение аграриев ставили уже сезонность работ и длительный пустой цикл.
Носители идей христианского социализма отстаивали необходимость сохранения всех типов хозяйств, действующих в России, и потому, что видели в них выбор России, и потому, что полагали, что можно устранить значение производства как источника земледельческого продукта, но недопустимо устранение аграрного сектора производства как источника здорового духа и силы нации.
Культура и цивилизация
В соответствии с мировоззренческими подходами христианских социалистов принципы периодизации истории человечества должны базироваться на вычленении исторических эпох, представляющих собой шаг вперед в росте сознания человека, в его освобождении из-под деспотичного влияния внешней среды. Отсюда и специфический взгляд на эпохи в истории России и Запада. По-иному, чем западноевропейская историческая мысль, ставили наши мыслители вопрос о культуре и цивилизации. Произошло это еще и потому, что противоположность культуры и цивилизации была отечественной мыслительной традицией уловлена раньше. Цивилизация как буржуазная цивилизация Запада рассматривалась в контексте противоположности России и Запада многими, отчетливо была выражена еще у революционных демократов первой половины XIX в. В.Г. Белинский, как бы предвидя грядущие споры, скажет: «Пусть процветает в Северо-Американских Штатах гражданское благоденствие, пусть цивилизация дошла до последней степени, пусть тюрьмы там пустые, трибуналы праздны, но если там, как уверяют нас, нет искусства, нет любви к изящному, я презираю это благоденствие, я не уважаю этой цивилизации, я не верю этой нравственности, потому что это благоденствие искусственно, эта цивилизация бесплодна, эта нравственность подозрительна. Где нет владычества искусства, там люди не добродетельны, а только благоразумны, не нравственны, а только осторожны; они не борются со злом, а избегают его не по ненависти ко злу, а из расчета».
Оценка культуры в традициях христианских социалистов претендует на понимание культуры как выражение богочувствования. Отсюда и связанный с культурой расцвет высокого искусства, исполненного глубокой символики. Признаком культуры для них была деятельная государственная идея, объединяющая народы на основах общности жизненного стиля. Культура религиозна по своей природе и этим отличается от цивилизации, которая безрелигиозна. Культура национальна, цивилизация интернациональна. Таким образом, цивилизация заменяет вопросы религиозного и метафизического характера вопросами этики и жизненной практики. Цивилизация превращает народные организмы в практически заинтересованные массы, связанные с господством механизма и космополитизма, а это означает победу мировых городов над «деревенскими далями» и власть четвертого сословия.
Отмеченное европейской мыслью движение души каждой эпохи от жизни к смерти, «от культуры к цивилизации» не оспаривалось христианскими социалистами, но подвергалось жесткой критике за внутренний пессимизм, за отказ от романтизма, за жажду принять пафос цивилизации, стать гражданином мирового города. Прямо отмечалось, что европейская мысль не понимает религиозного смысла в культуре, не постигает его. Для теоретиков круговорота нет всемирной истории, нет человечества, нет смысла истории. Социологический прогноз на новое Средневековье имел в виду будущую цивилизацию, которая выглядела в этой концепции варварством среди машин, ибо для строительства цивилизации «необходима притупленность сознания, толстокожесть, необходима наивная вера в бесконечный прогресс цивилизации». Пессимизм человека цивилизации чужд христианским социалистам. Начало XX в. они квалифицируют как конец новой истории. «В глубинах жизни, еще совершенно бездейственно и уединенно, назревают истоки нового движения, которому, быть может, суждено сотворить новую культуру, искупив основное грехопадение ренессанса». Так рождался человек «нового Средневековья», связанный с возвращением онтологического мироощущения. Постановка традиционного для отечественной исторической науки вопроса о соотношении судеб России, Востока и Запада в представлении христианских социалистов существовала в контексте специфики религиозного опыта. Именно традиционная историческая тема о специфике исторического пути России и привела русскую мысль к необходимости выработать собственную православную философию, принципиально отличную от немецкой идеалистической философии, ставшей лишь одним из истоков русского религиозного ренессанса. Так по мысли русских философов в свое время греческие учителя церкви использовали для раскрытия сути христианства греческую философию. Как видим, взаимосвязь эпох рассматривается как духовная взаимосвязь.
Смысл истории
Мировоззрение христианских социалистов диктовало и взгляд на содержание, и смысл отдельных периодов истории России. XIX век воспринимался как век раскола национального сознания, век подготовления революции, хотя онтологичность русского сознания была нарушена по этой концепции задолго до этого века и даже до Петра. Русское барство XVIII в. заимствовало европейскую культуру, а творческая мысль русская не пробудилась. Эпоха Александра I оценивалась как время разрыхления почвы для душевного развития. Родилась оригинальная русская мысль, связанная в первую очередь с гением А. С. Пушкина. Сразу встал вопрос о месте России в мире. Это тема не только России и Запада, но и тема России, Востока и Запада.
Истории России были заданы вопросы: почему Петр I так расколол общество, почему столь беспочвен русский культурный слой? Почему нет органической связи между обществом и властью, между интеллигенцией и народом? Выдвигается идея характерности для русской истории расколов и прорывов (татарское иго, Смута, раскол, Петр I и пр.). Из конкретно-исторических концепций, обусловленных поиском духовного смысла явления, распознанием специфики сознания, следует назвать темы революции, интеллигенции, народного характера, национальный вопрос.
Христианские социалисты стремились, таким образом, сохранить объективный характер идей экономического материализма, придав им духовно-нравственный смысл, углубив производственно-созидательный момент, присущий экономическому материализму. Для этого пришлось отказаться от субъективно-классовой стороны учения, которое они приветствовали на русской почве в момент борьбы с народничеством.
Мировоззренческие истоки и исторические концепции христианских социалистов дали основания для того метода исторического познания, который был оформлен в отечественной исторической науке в конечном итоге в философии истории Л.П. Карсавина. Первопосылка системы Карсавина звучит так: «Эмпирическое знание о развивающемся всеедином субъекте всегда есть знание одного из его моментов... При всей неполноте своей выраженности, всякий момент выражает нечто, только ему присущее, его специфический аспект всеединой истины. Ущербленное, неполное выражение не есть еще ложное выражение». Этот подход к пониманию и постижению истории в системе Карсавина противополагается стремлению свести исторические явления на внешние, объективные факты, сделав историю наукой через установление причин и законов. Карсавин считает исторический материализм естественным последствием этих стремлений. Для себя же он раз и навсегда приходит к выводу, что «предмет истории может быть ближайшим образом определен как социально-психическое развитие всеединого человечества».
Литература
Бердяев Н.А. Типы религиозной мысли в России. Париж, 1989.
Булгаков С.Н. Карл Маркс как религиозный тип. Париж, 1989.
Булгаков С.Н, Философия хозяйства. М., 1990.
Захарченко И.Н. Исторические взгляды М.И. Туган-Барановского// История СССР. 1985. №2.
Кувакин В.А. Религиозная философия в России. Начало XX в. М., 1980.
Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993. Проблемы идеализма. М., 1902.
Смирнов И.П. От марксизма к идеализму: М.И. Туган-Барановский, С.Н. Булгаков, Н.А., Бердяев. М., 1995.
Соловьев Вл.С. Философские начала цельного знания// Соч. М., 1988. Т.2.
Струве П.Б. На разные темы. СПб., 1893—1901.