Т. С. Элиот по сей день является одной из неоспоримых поэтических вершин не только англоязычной литературы, но и всемирной литературы XX века. Со времен первой мировой войны до пятидесятых годов он был единоличным властителем современной тАЬмодернистскойтАЭ литературы. Название его знаменитых поэм тАЬБесплодная землятАЭ (1922) и тАЬПолые людитАЭ (1925) стали нарицательными при любом описании тАЬпортрета столетиятАЭ. Элиот как бы наново переложил на язык столетия английскую драму 17 века, французских символистов, Данте, невероятно обогатив этот язык.
Вместе с Ейтсом и Паундом Элиот перевел и развил разговорный язык времени в поэтическую материю. Все они творили в зоне взаимовлияния, и Элиот в свою очередь находился под влиянием тАЬимажистовтАЭ (главным образом, Паунда), Лафорга, Бодлера и Готье (французские символисты). Стихи его как бы сотканы из различных нитей, создающих ткань сложнейших намеков, многоступенчатых метафор (вспомним тАЬБожественную комедиютАЭ Данте).
Главное его новшество, особенно повлиявшее на несколько поколений поэтов, это конструирование поэтического содержания, сегодня уже привычного, а тогда потрясавшего всех: он просто ставил образы и поэтические фрагменты один рядом с другим без связывающих фраз и вообще какого-либо перехода.
Главным для него было развитие тАЬисторического самосознаниятАЭ, как он сказал, отвечая на вопросы корреспондента. Он весьма хорошо осознавал свое лидерство в литературе и культуре и определял себя тАЬклассиком в литературе, роялистом в политике и английским католиком в религиитАЭ.
Элиот фигура сложная и противоречивая. Демоны, скрытые в подсознании, точившие его душу, то и дело прорывали ту общественную маску, которой само время пыталось скрыть истинное лицо поэта. Так, в 1919 году в эссе тАЬТрадиция и талант индивидуальноститАЭ Элиот писал, что чутье к традиции является базой для обновления поэта, и это противоречит всему тому, что он думал и писал позднее об ущербном влиянии тАЬтемного субъективизма и туманной чувствительности романтизматАЭ, имея в виду понятие, введенное другим выдающимся английским поэтом-романтиком Вордсвортом - тАЬпоэзия - это чувство, восходящее в памяти безмятежностью и покоемтАЭ.
тАЬПоэзия, - говорит Элиот, - это не взрыв чувств, а бегство от них, не выражение личности, а бегство от неетАЭ. Но тут же добавляет, словно бы прислушиваясь к нашептыванию демона своей души: тАЬНесомненно, лишь тот, кто обладает чувствами и является личностью, понимает, что это - желание сбежать от нихтАЭ. И хотя Элиот был убежден, что поэтом может тот лишь быть, кто убегает от своей личности, сам он не всегда достигал в этом успеха. Личность его все время угрожала расщепить тщательно оберегаемую им маску иронии и объективности.
Элиот неоднократно подчеркивал, что поэзия требует постоянного подчинения тАЬятАЭ чему-то более тАЬвеликому и бесценномутАЭ. Когда в 1927 году он принял англиканскую веру, тАЬвеликое и бесценноетАЭ обернулось тАЬнебесным царством на землетАЭ, служением цели: спасти христианскую культуру от идолопоклонства и вульгаризации.
И тут, к сожалению, как всегда, начинаются поиски козлов отпущения, тех, кто, по его мнению, приведет человечество к полному хаосу. В плену этих поисков он сам вызывал демонов - женщин, секс, американизм, просвещенный протестантизм - пытаясь защитить матрицы порядка и веры, придуманные им самим, от собственной необузданной фантазии, угрожавшей этим матрицам.
И к еще большему нашему сожалению, опять же, как всегда, первыми козлами отпущения оказались евреи: тот факт, который тщательно сводится под сурдинку или вообще смазывается тАЬэлиотологамитАЭ.
И это не просто заметки на полях, или одна-две строчки, наносящие досадный ущерб его величию. Речь идет о теме, просачивающейся через всю его поэзию, подчас демагогичной, не чурающейся намеков тАЬтрадиционного антисемитизматАЭ, говорящего о власти евреев над мировыми финансами, об их низменной сексуальной морали, об их грубой космополитичности. Особенно антисемитизм ощутим в ранних его стихах тАЬСуини среди соловьевтАЭ, тАЬБербэнк с бедекером, Блиштейн с сигаройтАЭ, тАЬГеронтионтАЭ, а также в тАЬТраурном гимнетАЭ, который был написан в 1921 году, а опубликован после смерти поэта.
Как говорится, из песни слова не выкинешь. Он поддерживал группу тАЬАксьон франсезтАЭ, являющуюся открытой антисемитской организацией, он безоговорочно выступил на стороне Паунда при дискуссиях о награждении последнего премией Болингена (Паунд в свое время поддерживал Гитлера) в 1948 году. И даже в том, что он говорил, что нет в его душе места личной ненависти к евреям, он далеко не был оригинальным.
В евреях Элиот видел тАЬтемную силутАЭ, ненавидящую и стремящуюся разрушить христианскую культуру.
Вряд ли является простым совпадением резкое антиеврейское выступление Элиота в первые месяцы прихода Гитлера к власти: тАЬ..религия и раса сплетаются так, что делают присутствие любой группы тАЬсвободомыслящихтАЭ евреев нежелательной..тАЭ В глазах Элиота еврей - демон, возвещающий приход массового вульгарного сознания, которое вытеснит цивилизацию. Вот стоят друг перед другом примитивный турист Бербэнк и вечно кочующий космополит Блиштейн, однако главный свой яд Элиот припас для последнего, кого и обвиняет в уничтожении в прошлом прекрасной Венеции, превращении ее в вульгарное, гниющее и подвергающееся порче место..
Таков был путь Блиштейна: печально согбенные колени и локти подошвы, вывернутые наружу тАУ венский семит из Чикаго.Глаз выпяченный тусклый удивленно выглядывающей из одноклеточной слизи в присутствии перспективы Каналетто.
(вольный перевод)
Блиштейн - вечный Жид, лишенный корней, вечный попрошайка-шнорер, порождение греховного союза вульгарности и культуры.
тАЬЭлиот, - пишет один из известных критиков, - забыл, очевидно, венских тАЬодноклеточныхтАЭ евреев - Зигмунда Фрейда, Арнольда Шенберга, Артура Шницлера, Стефана Цвейга и Макса РейнхардатАЭ.
Еврей, ассоциируемый Элиотом со тАЬслизьютАЭ, является по Элиоту главным архитектором разрушения культуры..
Однажды над Риальто. Мыши - из-под груд отбросов. Еврей - из-под груд земли. Деньги, обернувшиеся мехами.. (вольный перевод)
В одном из самых знаменитых своих стихотворений тАЬГеронтионтАЭ Элиот снова приберегает яд для еврея. Стихотворение, по сути, драматический монолог тАЬперсонытАЭ..
Дом пришел в упадок, На подоконнике примостился хозяин, еврей, - Он вылупился на свет в притонах Антверпена, Опаршивел в Брюсселе, залатан и отшелушился в Лондоне.
(Перевод Андрея Сергеева. Т. С. Элиот. Бесплодная земля. Прогресс. 1971, стр. 32.)
У Элиота устойчивый ряд эпитетов, строящий образ еврея - тАЬвылупилсятАЭ, тАЬопаршивелтАЭ (вариант: пархатый), тАЬотшелушилсятАЭ, точнее, размножился из тАЬодноклеточной слизитАЭ, этакий демон вульгарности и нищеты, обладающий необузданной похотью, порождающий несметные скопища низменных существ. Ветхость, развал и коррупция у Элиота неизменно выступают в облике еврея, символизирующего закат западной цивилизации. Иногда возникает соблазн проанализировать этот феномен неприятия евреев на более глубоком, чисто абстрактном, словесном, точнее, этимологическом уровне. Элиот со своей тягой к игре слов явно выпадает из ортодоксальной классической поэтики Европы. И вот тут, быть может, тот тАЬпунктиктАЭ, которым по другому поводу Томас Манн пытался объяснить взаимную ненависть немцев и евреев: они очень схожи своим гениальным проникновением в сферы музыки и абстрактного мышления. Ведь языковая тАЬигра словтАЭ явно открытие иудеев, которые достигли в этом гениальных высот в своих нескончаемых комментариях библейского текста, в перестановке букв, в игре смыслами, то есть того вечного и изначального текста, который является источником и поэзии, и мироощущения Элиота, всего лишь обернувшись католическим Катехизисом.
Иначе трудно понять, как один из великих поэтов нашего столетия мог до того облегчать себе задачу, рисуя вульгарность массового сознания в устоявшемся, вызывающем тошноту своей примитивностью и шаблонностью, тАЬдемоническомтАЭ образе еврея.
|