Русский символизм и современный модернизм

И.Машбиц-Веров

В книге ВлСовременные проблемы реализма и модернизмВ» И. И. Анисимов отмечает, что столкновение реализма с различными модернистскими течениями достигло сейчас Влкрайнего напряженияВ» и Влнаходится в центре внимания творческой интеллигенции всего мира, является предметом горячей полемикиВ». Выяснение, в этих условиях, связи русского символизма как национального проявления модернизма с модернизмом современного Запада приобретает особое значение.

По общему признанию, центральной проблемой, которая Влпозволяет определить расстояние между основными потоками современного литературного развитияВ», является Влконцепция человекаВ»: его сущности, возможностей, свободы. В силу сказанного выяснение философских основ модернизма оказывается первой, важнейшей задачей в этой области. С выяснения философии и эстетики трех важнейших течений современного модернизма тАФ фрейдизма, экзистенциализма и абстракционизма тАФ мы и начнем.

3. Фрейд (1856тАФ1939) получил известность как профессор-невропатолог. Он одним из первых искал пути к лечению истерии, болезни чрезвычайно распространенной в XX веке в Европе. При этом он выдвинул новый метод лечения, так называемый ВлпсихоанализВ» тАФ способ проникновения в подсознательную сферу человека, в те его первоначальные инстинкты, эмоции, страсти, которые лежат в основе болезни.

По учению Фрейда, сущность человеческой ВлприродыВ» образует инстинкт самосохранения, который в плане продолжения рода проявляется как половой инстинкт. Из этих двух инстинктов (а заоднотАФнаслаждения ВллибидоВ», то есть различными эротическими побуждениями, принимающими часто болезненные формы) и складывается, по Фрейду, неизменная в глубочайших своих истоках ВлприродаВ» человека. А все то, что вносят в дальнейшее развитие сознания человека история, разум, этика, культура тАФ все это, но сути дела, ничего не меняет. Более того: за духовной культурой человека всегда скрыты те же неизменные инстинкты; культура лишь внешне прикрывает, маскирует природно-неизменное. И даже самые высокие проявления духовного творчества человека (наука, искусство), по Фрейду, тАФ лишь ВлсублимированнаяВ» (переработанная) первоначальная энергия инстинктов; это все те же инстинктивно-сексуальные влечения подсознания, но переведенные на язык символов и творческой фантазии, так как в общественной жизни они не могут проявиться непосредственно: запрещает ВлцензураВ» господствующего культурного сознания, требования этики, государства и общества.

Еще в младенчестве, учит Фрейд, ребенок стремится к половому удовлетворению, эгоистическому наслаждению: это инстинктивное проявление Влпринципа удовольствияВ». Мальчик при этом находит свой объект наслаждения в матери (корни ВлинцестаВ», т. е. кровосмешения), ревнует ее к отцу и желает ему гибели. То же тАФ но уже в ревности к матери тАФ обнаруживается у девочки. Это и есть начальный комплекс человеческого сознания (вернее тАФ подсознания), названный Фрейдом ВлЭдиповым комплексомВ» (Фрейд исходит здесь из известных трагедий Софокла, в сюжетной основе которых заложен миф о сожительстве Эдипа с матерью). Первоначальные инстинкты в условиях позднейшего, культурного сознания не могут открыто проявляться, как аморальные; их приходится поэтому заглушать; но они прорываются в ВлсимволическойВ» форме в науке, религии, искусстве, в различных социальных явлениях.

Не вдаваясь в детали учения Фрейда, которое, не ограничиваясь невропатологией, превратилось в философию о сущности человеческой ВлприродыВ», выясним, к чему эта концепция приводит в области искусства.

В искусстве, по Фрейду, созданные художником образы ВлмирноВ» вытесняют запрещенные изначальные сексуальные стремления, тем самым спасая художника от извращений (и возникающих на этой почве неврозов). В работе о Леонардо да Винчи, например, Фрейд объясняет его творчество как процесс ВлвытесненияВ» и ВлизжитияВ» сексуальных привязанностей к своей матери посредством изображаемых Влсмеющихся женских головокВ», позднее тАФ Монны Лизы (Джоконды).

С этих же позиций трактует Фрейд и произведения литературные.

Так, он считает, что Влбыло бы вполне в духе поэтической справедливостиВ» видеть смысл трагедии ВлЛеди МакбетВ» не в социальной проблематике, а в борьбе тех же извечных природных инстинктов. И тогда Влглубочайший мотивВ» трагедии выясняется в восклицании Макдуффа ВлМакбет бездетен!В», а Влвся трагедия окажется пронизанной указаниями на связь с комплексом детско-родительских отношенийВ». Иначе говоря, все произведение оказывается борьбой за продолжение рода, когда герои переходят Влза грани природыВ», совершая бесконечную цепь преступлений. А в этом свете, Влубивая Банко, Макбет убивает отцаВ» будущих основателей династии, наследующей бездетного Макбета; дети Макдуффа убиваются как дети будущего ВлмстителяВ»; Влпревращение святотатственной гордыни леди Макбет в раскаяниеВ» тАФ это Влреакция на бездетность, которая убедила ее в ее бессилии перед законами природыВ»; Влубийство доброго Дункана мало отличается от отцеубийстваВ».

Борьбу тех же инстинктов видит Фрейд и в известной пьесе Ибсена ВлРосмерсгольмВ». Духовную эволюцию героини этой пьесы тАФ Ребекки Вест Фрейд объясняет не социально-историческими условиями, нарисованными Ибсеном, и не тем даже, что Влбыло понято ею самой в ее внутренних измененияхВ», а тем, что находится за сознанием героев, в изначальных и неизменных инстинктах: ВлРебекка находилась под властью Эдипова комплексаВ».

Характерно в связи с этим и следующее замечание Фрейда: ВлПсихоаналитическая работа выясняет, что силы совести.. интимно связаны с Эдиповым комплексом, с отношением к отцу и матери, как может быть, и вообще все наши чувстваВ».

Много писал об искусстве известный фрейдист О. Ранк, на которого неоднократно ссылается Фрейд. У него фрейдистская концепция искусства предстает более отчетливо. И вот выясняется, что не только Влвообще все наши чувстваВ», но и вся культура человечества возникает из инцеста. ВлНачало подлинной культуры должно быть социологически отнесено, тАФ пишет Ранк, тАФ к моменту воздвижения известных преград для инцестаВ». Ибо Влс этого момента примитивные инстинкты со всеми с ними связанными комплексами чувств подвергаются вытеснениюВ» и появляется Влстремление к осуществлению этих детских желаний в фантазииВ». А отсюда уже, посредством сублимации этих переживаний, рождаются Влмиф, религия, художественное творчествоВ». Художник, в силу сказанного, оказывается воплощением не прогрессивных, а регрессивных начал человечества. ВлХудожник, тАФ пишет Ранк, тАФнесмотря на свою высокую интеллектуальную способность сублимации.. онтогенетически и филогенетически, с точки зрения прогресса человеческого рода, тАФ возврат назад, остановка на инфантильной стадииВ».

А вот конкретный пример такой трактовки произведения искусства, которая превращает его в воплощение психологии инфантильного человека и в своеобразное оправдание этой инфантильности. Речь идет о ВлГамлетеВ» Шекспира. Приводим характеристику ранковского Гамлета, данную профессором В. М. Фриче: ВлГамлет Ранка тАФ тип сексуальный, он сексуально привязан к матери, если он любит отца, то только поскольку действует сознание, в подсознательном же у него вражда к нему и желание его устранить. Он узнает, что отец его убит, тАФ желание его исполнилось. По обычаю кровной мести он должен отомстить убийце, он должен убить дядю тАФ и не в состоянии: он может заколоть Полония (по пьесе он думал, что это дядя), может отправить на тот свет Розенкранца и Гильденштерна, но не дядю. Почему? Потому, что он не считает себя вправе убить человека за то, что сам хотел сделать (в подсознательном). Его меланхолия от его сексуальности, от его привязанности к матери, от его подсознательной вражды к отцу, от невозможности казнить дядю за то, что сам хотел сделать. Исчез Гамлет с его сомнениями, с его колебаниями между религией и пантеизмом, его ненавистью к подлому придворному миру, тАФ остался дротик тАФ жертва Эдипова комплексаВ».

Приведенные примеры достаточно говорят о том, что представляет собой фрейдистское осмысление искусства, фрейдистская эстетика. Художник и созданные им персонажи рассматриваются вне истории, социальной борьбы, конкретной действительности, духовной жизни эпохи и воспринимаются как выразитеми неизменных ВлприродныхВ», атавистических (прежде всего тАФ половых) инстинктов.

Тем не менее фрейдизм оказал и оказывает огромное влияние на искусство: литературу, драматургию, кино. ВлФрейдизм, тАФ считает И. И. Анисимов, тАФ безраздельно властвовал в литературе на протяжении десятилетийВ». Артур Миллер, известный драматург, отмечает как характерную черту послевоенного американского театра Влчрезмерную увлеченность сексуальностью, атмосферу жестокости, романтизированной неврастении, трансформации внешних конфликтов в душевную борьбу одиночки; причем есть тенденция все разновидности конфликтов сводить к сексуальномуВ».

Учение Фрейда модернисты используют в разных аспектах, но всегда в единстве с отчетливо выраженными реакционными устремлениями. В этом учении они нашли много таких положении, которые дают им возможность под видом Влновейшей наукиВ» и художественного ВлноваторстваВ» активно противопоставить себя революционной демократии и реалистическому искусству, а в философском плане тАФ материализму. Оно дает им возможность утверждать бессилие разума, господство иррационального, господство в области душевных переживаний первоначальных инстинктов, эмоций, стремлений.

Подсознание у Фрейда непосредственно связано с господством эгоизма, эгоистических наслаждений. А это дает модернистам возможность выдавать за подлинное и ВлноваторскоеВ» раскрытие в искусстве ВлсущностиВ» человека через изображение секса, инцеста, аморальных и преступных влечении в самых разнообразных вариантах.

Из учения Фрейда закономерно следуют: природная асоциальность человека; оправдание эгоистической агрессии вообще, войн в частности; оправдание социального неравенства. Все это, по Фрейду, тАФ проявления неизменной человеческой ВлсущностиВ», неизменного атавизма человека. Не случайно в ВлЛекциях по введению в психоанализВ» Фрейд указывает, что Влпсихология ВлЯВ» должна быть основана не на данных нашего самонаблюдения, а на анализе его болезненных нарушений и распадаВ». Иначе говоря, именно в болезненных явлениях, а не в проявлениях сознательного ВлЯВ», раскрывается истинная сущность человека. Не случайно (в книге ВлНеблагополучие в культуреВ») Фрейд утверждает, что коммунизм тАФ принципиально неосуществим, ибо Влот уничтожения частной собственности.. в главной сути ничего не изменится: останется не затронутым стремление человека властвовать над другими людьми и подавлять ихВ». Не случайно, наконец, в ответ на предложение А. Эйнштейна (1932) выступить в защиту мира Фрейд писал, что Влвойна, по-видимому, вполне естественная вещь, у нее, без сомнения, имеется прочная биологическая основа, и практически ее едва ли можно избежатьВ».

Так фрейдизм оказывается всесторонней идеологической базой для модернизма. И благодаря учению Фрейда получают как бы ВлнаучноеВ» обоснование самые реакционные модернистские идеи: от крайнего индивидуализма, утверждения иррационализма, неизбежности войн, эксплуатации человека человеком и т. п. тАФ до возвеличивания секса и преступности.

Вместе с тем очевидно, что идеи Фрейда отнюдь не новы. Это, в сущности, идеи всего декаданса. Мы уже тАФ в различных вариантах тАФ встречались и с утверждением иррациональной природы творчества, и с господством в человеке ВлбессознательногоВ», и с утверждением крайнего индивидуализма. Обо всем этом неоднократно писали и философы (Шопенгауэр, Ницше) и писатели (Э. По, Бодлер, западные и русские символисты). Да и сам Фрейд свою концепцию ведет непосредственно от Шопенгауэра.

Что же в заключение можно сказать о фрейдизме? Несомненно, инстинкты самосохранения и продолжения рода являются первоначальными не только у человека, но и во всем животном мире. Это общеизвестная истина. Из этого исходил еще Дарвин в учении об изменчивости, наследственности и естественном отборе. Но уже Дарвин объяснял изменчивость организмов окружающими материальными условиями и учил Влсмотреть на каждый сложный механизм или инстинкт как на длинный исторический итог полезных приспособленийВ». Во-вторых, изменения организмов были для Дарвина, по слову известного русского ученого К. Тимирязева, Влобразованием новых органических форм в сторону наибольшего их совершенстваВ». Иначе говоря, Дарвин в самой природе (без помощи ВлбогаВ» или метафизических домыслов), в бесконечных и сложных ее изменениях находил Влтакой процесс, который в человеческой истории обозначается словом тАФ прогрессВ».

Г. В. Плеханов говорил по этому поводу, что Влникому из материалистов никогда не приходило в голову отрицать то или другое из общеизвестных свойств человеческой природы или пускаться в произвольные толкования по ее поводуВ». Но, добавляет он, Влесли эта природа неизменна, то она не объясняет исторического процесса, который представляет собой сумму постоянно изменяющихся явлений. А если она сама изменяется вместе с ходом исторического развития, то, очевидно, есть какая-то внешняя причина ее изменений. И в том, и в другом случае задача выходит, следовательно, далеко за пределы рассуждений о свойствах человеческой природыВ».

Между тем, у Фрейда мы как раз встречаемся с неизменной Влприродой человекаВ», изъятой из объективно-изменчивой действительности, из социально-исторического окружения прежде всего. Иначе говоря, мы имеем здесь дело с некоей метафизически неподвижной, косной и, по существу, болезненной ВлприродойВ» человека.

Марксизм отрицает такую Влконцепцию человекаВ». ВлВеликая научная заслуга Маркса, сущность всей его исторической теории, тАФ справедливо пишет Плеханов, тАФ заключается в том, что он.. на самую природу человека взглянул как на вечно изменяющийся результат исторического движения, причина которого лежит вне человека. Чтобы существовать, человек должен поддерживать свой организм, заимствуя необходимые для него вещества из окружающей его внешней природы. Это заимствование предполагает известное действие человека на эту внешнюю природуВ». Но, Влдействуя на внешнюю природу, человек изменяет свою собственную природуВ».

В одном из примечаний ВлК вопросу о развитии монистического взгляда на историюВ» Плеханов пишет: ВлБуржуазные писатели, ссылаясь на Дарвина, в действительности рекомендовали своим читателям не научные приемы Дарвина, а только зверские инстинкты тех животных, о которых у Дарвина шла речьВ». Фрейд, ссылаясь на научность своих приемов и на первичные инстинкты, из которых исходил и Дарвин, в сущности и приписывает человеку лишь одни, якобы неизменные, Влзверские инстинктыВ». Марксисты же, ни в какой мере не отрицая общеизвестные истины о роли инстинктов, апеллируют не к неизменным звериным началам, а к той постоянно изменяющейся ВлприродеВ» человека, которая формируется конкретным объективным бытием. ВлСущность человека тАФ совокупность всех общественных отношенийВ», тАФ так сформулировал эту мысль Маркс. ВлЧеловек со всеми своими мыслями и чувствами, тАФ пишет Плеханов, тАФ есть продукт общественной средыВ».

Фрейдовская Влконцепция человекаВ», которую приняли на вооружение модернисты, это, в сущности, очень примитивная схема, крайне обедняющая, а заодно опорочивающая человека. Подлинная, сложная личность как Влсовокупность всех общественных отношенийВ», человек, отражающий в своем сознании духовную жизнь эпохи, ее борьбу, достижения, заботы, беды, стремления, тАФ все это нивелируется и сводится к одному сексу. И в этом смысле фрейдизм по самой своей сути противопоказан искусству, ибо уводит художника от бесконечно богатого мира в темные закоулки косного, первобытного подсознания.

Экзистенциализм как философское течение возник после первой империалистической войны (К. Ясперс. Психология мировоззрений, 1919; М. Хайдеггер. Бытие и время, 1927). Широкое распространение он получил в тридцатыхтАФсороковых годах, когда нашел также свое воплощение в художественной литературе, главным образом, у французских писателей (Сартр, Камю, Симона де Бовуар).

Человеческий интеллект, разум, наука, дискурсивное мышление вообще тАФ утверждают экзистенциалисты тАФ неспособны познать бытие. ВлНаучное познание, тАФ пишет Ясперс в книге ВлИстина и наукаВ» тАФ не есть познание бытия. Научное познание не может указать целей для жизни..В»

О том же говорит Хайдеггер, проводя резкое различие между ВлобъяснениемВ» и ВлпониманиемВ» вещей. ВлОбъяснениеВ», по Хайдеггеру, дело естественных наук и дискурсивного мышления, определяющих один предмет через другой, по причинной связи. Но все это оставляет нас в эмпирическом мире, не проникая в смысл происходящего. Смысл же может быть постигнут только интуицией, ВлфеноменологическимВ» путем, непосредственным видением ВлфеноменовВ», когда вещи Влсами себя обнаруживаютВ» в своем истинном бытии.

В свою очередь, и Сартр утверждает тот же Влфеноменологический методВ» познания и то же интуитивное постижение ВлфеноменовВ». Так экзистенциалисты приходят к особому, ВлистинномуВ» познанию посредством ВлэкзистенцииВ», иррациональной ВлинтуицииВ», постигающей то, что недоступно разуму. Что это за ВлэкзистенцияВ»?

Прямой смысл словатАФВлсуществованиеВ». Но существование, заявляют экзистенциалисты, это то, что и дано нам, как наше непосредственное собственное существование. Это есть, стало быть, первичное истинное Влбытие-для-себяВ», как определяет его Сартр, оно творит само себя. Предметный же мир, предметная реальность, или, как называет ее Сартр, Влбытие в себеВ» тАФ это вторичное явление.

Дискурсивное мышление в понятиях овеществляет мир, представляя его как некий объект. Сам человек при этом мыслится как вещь. Задача экзистенциалистов заключается в том, чтобы преодолеть это овеществление человека и мира, научиться видеть мир не ВлизвнеВ», а ВлизнутриВ», через собственную ВлэкзистенциюВ», которая не может быть объективирована. ВлПо мнению Ясперса, экзистенция неуловима для разума, ее схватывает только экзистенциальное ВлозарениеВ», родственное мистическому созерцанию.. Экзистенция является как бы окном, через которое к нам доходит свет иного, непредметного бытияВ».

Из этой основной агностической предпосылки, трактующей разум и постигаемый им предметный мир как мир Влнеподлинного бытияВ», закономерно вытекает экзистенциалистская оценка окружающей действительности как хаоса, ВлабсурдаВ», уродующего природу человека, его ВлэкзистенциюВ».

Однако обезличивает человека не только ВлповседневностьВ», но и весь предметный мир, в том числе тАФ общественные взаимоотношения, политические партии, государственные установления, а также наука. Весь объективный материальный мир оказывается Влнеподлинным миромВ», ВлнебытиемВ». Это мир ВлабсурдныйВ», где, по определению Сартра, человек тАФ Влхрупкое создание, затерянное в горестном океане конечного, одинокое и немощное, на которое в каждое мгновение обрушивается небытиеВ». Материальное Влбытие-в-себеВ» тАФ это вязкое, густое, бродящее месиво, утверждает Сартр. Оно Влвечно угрожает схватить маня в ловушкуВ», это Влбытие для смертиВ». И здесь поэтому все абсурдно: ВлАбсурдно то, что мы родились, абсурдно то, что мы умремВ» (ВлБытие и небытиеВ»). Камю об этом говорит так: ВлВ мире есть только бичи человечества и их жертвы, и ничего большеВ».

Экзистенциалисты утверждают, что, лишь покинув мир повседневности и руководствуясь исключительно ВлинтуициейВ», внутренним голосом своей ВлэкзистенцииВ», то есть лишь в субъективно-моральной области, может человек освободиться от власти отчуждения и ощутить, наконец, свою собственную ВлсвободуВ». Сартр определяет это, как Влсвободу в ничтоВ», то есть вне реального мира вещей и социальных связей, вне объективной закономерности вообще. Иначе говоря, это свобода личности Влне от мира сегоВ», о чем (отметим кстати) говорил еще полвека назад нынешний экзистенциалист, а в прошлом юродствовавший во Христе идеалист Н. Бердяев: ВлЯ действительно думаю и верю, что из природного мира может быть выход в сверхприродноеВ». А путь к пробуждению экзистенциалистского ВлсознанияВ», согласно этой философии, тАФ страдания. По мнению экзистенциалистов, люди постоянно чувствуют ужас смерти, как бы неизменно пребывают перед ее лицом. Сартр пишет о пожизненной тревоге, порождаемой Влтенью смертиВ», и самое существование определяет как Влбытие для смертиВ».

Религиозные экзистенциалисты (Ясперс, Бердяев) находят, в конечном счете, ВлистинноеВ» сознание и ВлистиннуюВ» свободу человека в религии, в ВлбогеВ» и, соответственно, в различных религиозно-мистических ВлпрозренияхВ». Недаром Бердяев предлагал вернуться для спасения человечества к духовной диктатуре церкви (ВлНовое средневековьеВ»). У атеистических экзистенциалистов ВлсвободаВ» человека приобретает иные формы.

Так, у Камю тАФ в ВлМифе о СизифеВ» тАФ человек осужден на извечный бессмысленный труд. Он тАФ пролетарий, обреченный богами на жизнь в абсурдном мире. Но при этом, по Камю, человек осознает бессмысленность таких порядков, возмущается ими и глубоко презирает за них богов. Понимание своего положения, нахождение в этих условиях некоторых форм ВлвозмущенияВ» тАФ вот что составляет ВлсвободуВ» человека. Более того, так открывается перед ним даже возможность своеобразного ВлсчастьяВ». Разумеется, счастье это тАФ особое, тоже абсурдное. Но, очевидно, иного и не может быть там, где Влсчастье и абсурд тАФ два сына одной землиВ» (Камю).

Художник, по Камю, может, в лучшем случае, лишь выражать Влвозмущение против мираВ», а искусство может лишь Влвечно возобновлять разрывВ» между миром и ВлэкзистенциейВ». Иначе говоря, и эта, казалось бы, наиболее плодотворная форма экзистенциалистского осознания ВлсвободыВ» остается в том же субъективном мире, не будучи в состоянии ничего изменить в существе Влабсурдного мираВ». Поэтому Камю, приветствующий аботрактно-метафизическое ВлвозмущениеВ» художника, решительно отвергает реальное ВлвозмущениеВ» революционеров, то есть осуществление свободы человека в реальном революционном действии: это для него тАФ деятельность преступная, приводящая лишь к увеличению Влчисла каторжников и мучеников на нашей планетеВ» (ВлВозмущенный человекВ»).

С точки зрения экзистенциалистов бессмысленным и невозможным оказывается реализм как метод образного познания закономерностей объективного мира. Для них это тАФ заранее обреченная попытка выявить закономерности ВлабсурдаВ». Камю поэтому и заявляет, что вообще не уверен, Влвозможен ли реализм, даже если он желателен.. Единственным художником-реалистом был бы, если бы он существовал, богВ». Смысл замечания, очевидно, в том, что только ВлбогВ» мог бы найти какой-то смысл и какие-то закономерности в ВлабсурдеВ».

Искусство же, в лучшем случае и в лице Влвеликих художниковВ» тАФ это Влуравновешение реальности и отказа, который человек противопоставляет этой реальностиВ». Иначе говоря,тАФ это выражение все той же ВлвозмущеннойВ» экзистенции.

Поколение писателей-экзистенциалистов духовно оформилось в чрезвычайно сложную эпоху. Камю говорит, что Влэто люди, которые родились в начале первой мировой войны, которым было двадцать лет в момент, когда одновременно утверждалась власть гитлеровцев и устраивались первые революционные процессы; которые затем, завершив свое воспитание, столкнулись лицом к лицу с войной в Испании, второй мировой войной, концентрационными лагерями, с Европой пыток и застенковВ».

Воспитываясь в условиях господства капиталистических отношений и буржуазной идеологии, поколение это усвоило, в основном, реакционные взгляды на пролетарскую революцию и поэтому оказалось между двух, одинаково неприемлемых для них, миров: преступно-агрессивного империализма и строящегося в чрезвычайно трудных условиях острейшей классовой войны социализма. Так с самого начала возник у экзистенциалистов взгляд на окружающую действительность как на абсурдную и жестокую. В этом трагическом беспутье они открыли единственное, как казалось им, спасительное начало: Влсобственное ВлЯВ», ВлэкзистенциюВ».

История, однако, противостояла такому иллюзорному решению проблемы как жить и по какому пути идти. Жестокие уроки величайших событий, на которые указывает Камю, тАФ империалистические и революционные войны, лагеря смерти, утверждение социалистического мира тАФ все это не могло не сказаться на развитии писателей-экзистенциалистов.

Некоторые из них оказались под влиянием новых идей, правды социалистического мира, постепенно, в большей или меньшей мере, изменяя свои взгляды. Так Сартр пытается соединить экзистенциализм с марксизмом. Так Симона де Бовуар, преодолевая субъективистски-пассивистические позиции, Влнаходит выход из тупика экзистенциализма, тАФ как пишет исследовательница французской литературы тАФ в утверждении активного вмешательства в жизньВ», а в плане художественном тАФ в приближении к реализму, отражающему правду объективного хода истории.

Однако нас (в связи с основной темой тАФ русский символизм и западный модернизм) в первую очередь интересуют художники, последовательно воплощающие мировоззрение экзистенциализма. И в этом отношении особого внимания заслуживает Камю (по словам Е. М. Евниной тАФ Влнаиболее показательная фигура современного модернизмаВ») и его романы ВлЧужойВ» и ВлЧумаВ». В них экзистенциалистская концепция человека, его жизни, его свободы, концепция мира в целом возникает с наибольшей отчетливостью. Причем два центральных героя этих романов тАФ Мерсо и Риё тАФ воплощают собой два различных варианта возможной в абсурдном мире ВлсвободыВ».

Роман ВлЧужойВ» написан одновременно с ВлМифом о СизифеВ». Мерсо и является художественным воплощением сизифовского варианта существования. Это человек, признавший факт нерушимого господства абсурдного мира, но противопоставляющий ему равнодушие. Этим он выражает свое презрение и свои протест. Равнодушие, таким образом, дает Мерсо возможность сохранить свою личную ВлсвободуВ» и даже, подобно Сизифу, ВлсчастьеВ».

Такова, коротко говоря, Влконцепция человекаВ» в ВлЧужомВ». Отсюда и само название романа: ВлL'etrangerВ» по-французски означает и Влравнодушный, безучастный, посторонний, непричастныйВ», и ВлчужойВ»: чужой этому бессмысленному миру; отсюда тАФ и все поведение, вся жизнь Мерсо, как она представлена Камю.

Мерсо тАФ здоровый молодой человек, французский служащий в Алжире. Но в отличие от окружающих его людей, добивающихся карьеры, любви, семьи, Мерсо ничем не интересуется и ничего не хочет. Он ко всему безучастен. Мерсо предлагают переехать на работу в Париж: это открыло бы возможности служебной карьеры. Он отвечает, что у него Влнет особого желания менять свою жизньВ». Мерсо спрашивают, не желает ли он вообще переменить образ своей жизни на жизнь более интересную. Он отвечает: ВлПо существу, мне это совершенно безразлично.. Жизнь никогда не меняют, одно так же хорошо, как другоеВ».

У Мерсо умирает мать, казалось бы, единственный кровно близкий человек. Он и к этому относится совершенно безразлично. ВлСегодня умерла моя мать. А может быть, вчера? Я не знаюВ», тАФ этими словами начинается книга.

Красивая девушка Мари, возлюбленная Мерсо, спрашивает, хочет ли он на ней жениться, любит ли ее. Мерсо отвечает: ВлЭто совершенно неважно, если она хочет, могли бы поженитьсяВ».

Во время загородной прогулки Мерсо, находясь в тяжелом и почти бессознательном состоянии, убивает человека. Но и убийство не нарушает его равнодушия, не вызывает никаких переживаний, даже естественного, казалось бы, раскаяния. По его собственным словам, он вообще Влвряд ли может в чем-либо раскаиватьсяВ».

Оказавшись в тюрьме, Мерсо и к этому относится безразлично. Тюремная жизнь, полагает он, не хуже любой другой. Наконец, осужденный к смертной казни, Мерсо и приговор встречает равнодушно, не испытывая даже неприязни к судьям, которые ни в чем не разобрались и судили по логике абсурдного мира, представив незлобивого тихого человека законченным извергом.

Несомненно, с точки зрения жизненной реальности Мерсо тАФ образ парадоксальный, вряд ли возможный. Но зато он вполне соответствует ВлсизифовскойВ» схеме человека. В ВлЧужомВ» воплощена экзистенциалистская ВлсвободаВ» личности, достигаемая через ВлравнодушиеВ», и оказалось, что вместе с этой ВлсвободойВ» утверждались индивидуализм и аморальность.

Жестокие исторические уроки тАФ вторая мировая война, нашествие гитлеровцев на Францию тАФ заставили писателя отойти от таких позиций. Приняв активное участие в рядах французского Сопротивления, пройдя через гитлеровские застенки, Камю убедился, что индивидуализм, равнодушие, аморализм (как бы воочию демонстрировавшиеся варварством чернорубашечников) не могут противостоять Влабсурдному мируВ», это его родные детища. Так возникает у Камю новый вариант экзистенциалистской Влсвободной личностиВ»: личности, сочувствующей людям, стремящейся помочь им, сознающей свой долг перед ними. В образе Риё из ВлЧумыВ» дан этот новый вариант экзистенциалистской ВлсвободыВ».

Эпиграфом к роману Камю взял слова Дефо: ВлИзображать то, что действительно существует, с помощью того, что не существуетВ». И вот перед нами фантастический город Оран, город, где господствуют рутина, привычки и где сознание людей сформировано инертно-материальным миром и практическими нуждами. Город охвачен эпидемией чумы, и люди подвержены бесконечным страданиям и смерти. Вся их жизнь предстает как бессмысленная мука. Но это, по Камю, и есть Влдействительно существующееВ». ВлОбразом чумы,тАФ писал Камю,тАФ я хотел передать обстановку удушья, от которой все мы страдали, атмосферу угрозы и изгнания, в которой мы жили. Одновременно я распространяю его значение до понятия существования в целомВ».

Так Влсуществование в целомВ» оказывается все тем же жестоким и абсурдным миром, в котором люди ничего не могут понять и где страдания приходят неизвестно когда и откуда. Неизвестно поэтому, откуда пришла, когда уйдет и чума. Когда же чума затихает, Риё, врач по профессии, замечает: ВлБацилла чумы никогда не умирает и не исчезает.. Придет день, когда чума снова разбудит своих крысВ».

Еще ужаснее то, что люди не знают, как бороться с окружающим их злом и страданиями, что у них нет никаких средств для этого, что бессильна и наука. Некомпетентные люди могут, разумеется, считать, что чуму победила медицина. Но Риё, как врач, знает, что это не так, что и здесь все случайно, гадательно, абсурдно. То, что Влвчера не приносило никаких плодов, тАФ отмечает Риё, тАФ сегодня, по-видимому, оказалось успешнымВ». А Влпо правде сказать, трудно было судить, идет ли речь о победе.. Создавалось впечатление, что болезнь истощилась сама собой или, может быть, отступила, достигнув своих целейВ». Человеческий разум, стало быть, совершенно бессилен, и у природы есть свои тайны, неведомые людям: Влсвои целиВ»..

По воле Камю Риё живет в жестоком и абсурдном мире и его ждет Влнескончаемое поражениеВ». В чем же в этих условиях заключается его ВлсвободаВ»?

В основном это та же иллюзорная, чисто субъективная свобода, что у Мерсо: комплекс личных переживаний, которые свидетельствуют, что он отчетливо сознает абсурдность окружающего мира, глубоко его презирает и не принимает. Но вместе с тем тАФ в отличие от Мерсо тАФ для него оказывается выходом уже не равнодушие, а другая, более сложная ВлэкзистенцияВ» души. Сущность этого ВлдругогоВ» обусловливается тем, что Риё во всем своем поведении руководится новым принципом: принципом этическим.

Этические категории, вообще говоря, тАФ неразрывно связаны с общественностью, с жизнью людей и ставят прежде всего, какие бы формы они ни принимали, вопрос об отношении к человеку. Лишь у солипсиста не возникает этических проблем, ибо для него нет человечества: есть только ВлЯВ» и его произвол. ВлРавнодушиеВ» Мерсо, будучи формой крайнего субъективизма, и было, собственно, проявлением несколько прикрытого солипсизма. Поэтому Морсо и не знал ВлраскаянияВ», не понимал вообще преступности совершенного им убийства.

Риё, наоборот, очень чутко переживает страдания людей и стремится им помочь. Абсурдный мир он и не принимает именно потому, что мир этот приносит людям ничем не оправданные страдания: ВлЯ отказываюсь возлюбить это творение, где дети подвергаются пыткеВ». И вопреки даже бессмысленности (как он считает) своей борьбы с чумой Риё тем не менее находит необходимым облегчать страдания людей: ВлКогда видишь кругом несчастье и горе, которые приносит чума, нужно быть безумцем, слепым или трусом, чтобы ей покоритьсяВ». ВлЯ защищаю людей, как могу, и это все.. Я просто не могу привыкнуть к тому, чтобы видеть умирающих. Большего я не знаюВ». Свой долг, свою ВлчестностьВ» врача и человека Риё видит в борьбе за здоровье людей: ВлЗдоровье человека тАФ вот что меня интересует, здоровье в первую очередьВ». А в конечном счете вся его деятельность и целеустремленность в его собственных глазах есть лишь простое проявление человеческой сущности: ВлБыть человеком тАФ вот что меня привлекаетВ».

Камю считает и себя, и писателей-экзистенциалистов подлинными гуманистами. По его мнению, именно они противостоят безнравственности, ВлнесвободеВ» и несправедливости ВлнигилизмаВ», куда он относит не только Влмир торгашейВ», но и социалистическое общество. ВлЗащитники жизниВ», которые Влотвергли нигилизм и продолжали искать справедливостьВ», которые Влсегодня вынуждены растить людей и работать в мире, находящемся под угрозой атомного разрушенияВ», тАФ вот кто такие, по Камю, писагели-экзистенциалисты.

Гуманистом считает Камю и Сартр. В некрологе о нем Сартр объявляет Камю наследником давних гуманистических традиций. Он объявляет, что его (Камю) Влупорный гуманизм вел.. битву против уродливых и сокрушительных событий нашего времени и укреплял в сердце нашей эпохи, вопреки маккиавелистам, вопреки золотому тельцу практицизма, существование нравственного началаВ».

Действительно, нельзя отрицать, что ВлгуманизмВ», если понимать под этим лишь определенную систему взглядов, борьбу за замкнуто субъективную ВлсвободуВ» человека, за право на духовное его самоопределение, тАФ нельзя отрицать, что такой ВлгуманизмВ» всегда защищался Камю. Уже Мерсо своим ВлравнодушиемВ» отстаивал свою ВлсвободуВ», выражал свой протест против уродования человека абсурдным миром. Еще в большей мере это относится к Риё, который отстаивал уже не только свою личную ВлсвободуВ», но и моральную свободу человека вообще, как Влдостойную уваженияВ».

Однако в обоих случаях речь идет именно о системе взглядов, о ВлсвободеВ» личности в ее собственном сознании, вне связи с широкой социальной практикой. Причем бессилие такой ВлсвободыВ» подчеркнуто неизбежным Влбесконечным поражениемВ». В лучшем случае, как в ВлЧумеВ», речь идет о нравственном стоицизме и моральной чистоте отдельных личностей.

Но ведь объективно это означает, что даже лучшие люди, типа Риё, заведомо ничего не могут изменить в этом мире. Империалистические войны, капиталистическое рабство, обесчеловечение человека собственническим строем, нищета народов тАФ все это оказывается роковым образом неизменным, установленным навечно. И даже осознание людьми своей благородной нравственной ВлэкзистенцииВ» оказывается бессильным: это может принести моральное утешение отдельным людям, возможно, даже несколько уменьшит количество страданий, но бытие навсегда останется бессмысленным и жестоким. И совершенно очевидно, что в реальных исторических условиях, и тем более в решающую эпоху борьбы социализма с капитализмом, такая позиция реакционна. Ею фактически утверждается, что борьба за изменение действительности не только бессмысленна, но и вредна: такая борьба может привести лишь к новым ненужным жертвам (о чем в своих речах не раз и говорит Камю).

Так обнажается внутренняя противоречивость гуманизма Камю. Субъективно он, несомненно, стремился к утверждению справедливости, свободы человека, добра. Но объективно гуманизм этот обернулся реакцией, антигуманизмом, утверждением неизменности несправедливого и античеловечного мира. Впрочем, у русских символистов мы уже встречались с тем же: субъективно они сознавали себя ВлгуманистамиВ» и даже ВлреволюционерамиВ», объективно же были глубоко реакционны. И подобно экзистенциалистам и Камю русские символисты тоже уходили от реальной истории в мир духовной ВлправдыВ», в ВлэкзистенциюВ» души, правда, на свой метафизически-мистический манер.

Нет ничего неожиданного, что, оставаясь верны

Вместе с этим смотрят:

"Ave Maria" Шуберта

"God Save The King" или "Боже, царя храни"

"Quo vadis": проекцiя на сучаснiсть

"Болеро" Равеля

"Звезды" немого кино и русская мода 1910-х годов