Древнегреческая "игривая" культура и европейская порнография новейшего времени

Древнегреческая "игривая" культура и европейская порнография новейшего времени

Вадим Михайлин

Согласно определению сетевого ВлСловаря сексологических терминов и понятийВ», порнографией является Влнепристойное, вульгарно натуралистическое изображение или словесное описание полового акта, имеющее целью сексуальное возбуждениеВ». Однако, в отличие от сексуального возбуждения, сами по себе понятия ВлнепристойноеВ», ВлвульгарноеВ» и ВлнатуралистическоеВ» имеют столь же условный, конвенциональный характер, сколь и определяемое понятие, и отсылают к такой трудно верифицируемой инстанции, как коллективное нравственное чувство. Мне искренне жаль ревнителей общественной благопристойности, которые трудят умы в бесплодных попытках определить то, что именно следует запрещать. Так, если мы идем по ВляпонскомуВ» сценарию, признавая порнографией любое изображение коитуса или человеческих половых органов, то весьма существенная часть как европейского, так и азиатского искусства, которое принято называть ВлклассическимВ», автоматически становится откровенной порнографией. Если же мы вводим расплывчатые критерии вроде Влоправданности художественным замысломВ» или Влвысокого художественного качестваВ», то в контексте постмодернистских представлений об искусстве любая, даже самая вопиющая к общественному нравственному чувству порнуха легко может быть подверстана под эти критерии.

Впрочем, равно уязвимой представляется и позиция ревнителей свободы самовыражения. Что бы активные разработчики клубничных пажитей от века ни говорили о духе, который парит, где хочет, каждый из них туго знает, что делает, и выстраивает свою индивидуальную стратегию (вне зависимости от чисто коммерческой или принципиально некоммерческой идеологии оной), отталкиваясь от пусть неписаных, но вполне внятных каждому современнику нравственных конвенций. Так не лучше ли сначала разобраться с самими этими нравственными конвенциями и с тем, что и почему может вступать с ними в противоречие? Ведь даже если говорить об изобразительных, вербальных и т.д. текстах, Влимеющих целью сексуальное возбуждениеВ», то возбуждение вызывает не то, что показано, а то, как показано. ВлКартинкаВ» с полностью одетым и даже не имитирующим полового акта индивидом может быть вызывающе непристойна просто потому, что актуализирует адресованный зрителю символический код, четко увязанный в его сознании со вполне определенными поведенческими и ситуативными комплексами. В каковых и попытаемся разобраться.

Начнем издалека, с тех времен, когда, если доверять сложившимся в европейском массовом сознании стереотипам, никакой порнографии вроде как не существовало по одной простой причине: сексуальные практики, в том числе и те, которые в традиционной европейской культуре принято считать перверсиями, вполне мирно и публично уживались с тогдашним нравственным чувством. Древнегреческое искусство, в особенности комедиография, лирическая поэзия и вазопись, дают нам в этом отношении богатейший материал (рис. 1[i]
[1]). То же и в латинской культуре. Гораций свободно публиковал свои ВлЭподыВ», из которых нынешние публикаторы привычно изымают 8-й и 12-й из-за их Влгрубого натурализмаВ». А Катулла переводят так, чтобы Влгрубый натурализмВ» если и не исчез совсем, то по крайней мере не слишком бросался в глаза, скомпилировав и сконструировав взамен романтическую историю о несчастливой любви к Клодии Пульхре.

Однако вот ведь незадача: и в латинском, и в древнегреческом есть слова ВлразвратВ» и ВлразвратникВ» (от греческого πόρνος, собственно, и произвел Ретиф де ла Бретон слово ВлпорнографВ»). Мало того, обвинение в распутстве и пропаганде оного, судя по историческим свидетельствам, граничило с обвинением в святотатстве и приводило иной раз к весьма серьезным последствиям для обвиняемого. В чем же дело?

Есть основания полагать, что древнегреческая, а также латинская и многие другие архаические культуры не были в этом отношении культурами едиными: то есть, условно говоря, одни и те же нравственные правила не действовали на всей Влкультурной территорииВ». И основанием для обвинения в распутстве становился в таком случае не сам по себе факт неподобающего поведения или исполнения неподобающего текста, но факт нарушения определенной культурной границы, за которой акт или текст, доселе вполне аутентичный, становился опасен настолько, что мог быть уподоблен богохульству.

В лучшей на сегодняшний день в своем роде книге К.Дж. Довера ВлГреческая гомосексуальностьВ» автор привлекает внимание к ряду особенностей ВлвольнойВ» древнегреческой культуры. Начнем с терминов. ВлВ большом количестве контекстов, - пишет К.Дж. Довер, - а в поэзии практически неизменно, пассивный партнер именуется пэс (мн. ч. пэдес), словом, используемым также для обозначения таких понятий, как "ребенок", "девочка", "сын", "дочь" и "раб"В»[ii]
[2]. Обратим внимание на эту последовательность смыслов - она нам еще пригодится. Вообще-то, активный и пассивный партнеры в гомосексуальной паре именовались соответственно эрастес и эроменос, производными от глагола эран, Влбыть влюбленным в кого-либоВ». Однако Влгреки зачастую использовали слово пэдика в смысле эроменосВ». И далее: ВлЭто прилагательное обладает также значением "мальчишеский", "ребяческий", а кроме того, "игривый", "фривольный" в качестве антонима понятию "серьезный", как если бы оно было производным от пэдиа, "забава", "развлечение"В»[iii]
[3].

Итак, древнегреческая педерастия вполне осознанно, на терминологическом уровне, связывает себя с ВлмальчишескимиВ», ВлигривымиВ», ВлнесерьезнымиВ» коннотациями. Вне зависимости от возраста пассивный партнер именуется ВлмальчикомВ» - что в контексте жестко кодированных архаических культур предполагает необходимость следования вполне конкретным поведенческим и ролевым стереотипам. Каким и почему?

Для индоевропейских культур ответы на эти вопросы звучат достаточно однозначно. ВлМальчикВ», ВлюношаВ» противопоставлялся взрослому статусному мужу по множеству признаков, оформленных в целый ряд кодовых систем: однако общий смысл всего этого комплекса сводился в первую очередь к ВлдикомуВ», Влдо-человеческомуВ» Влпесье-волчьемуВ» состоянию индивида, не прошедшего инициационных процедур и не получившего таким образом права на Влсобственно человеческиеВ» кодовые маркеры. В нашем случае интересна, в первую очередь, та система дихотомий, которая относится к сфере половых ролей[iv]
[4]. Юноша, ВлволкВ», по определению бесплоден, ибо, не будучи ВлчеловекомВ» в полном смысле этого слова, не имеет права на зачатие ВлправильныхВ» детей. Более того, в этом смысле юноши в ряде архаических культур (в том числе и в древнегреческой) являют собой Влтретий полВ», внеположный как статусным мужчинам, так и статусным женщинам. Современный термин ВлбисексуальностьВ» в данной ситуации неприменим вследствие исходной неточности: юноша не выполняет ВлмужскихВ» или ВлженскихВ» половых ролей в зависимости от ситуации. Он выполняет роль пэс, которая подразумевает скорее не ВлпромежуточнуюВ», но ВлисходнуюВ» поведенческую систему, способную затем ВлпереключитьсяВ» как в мужской, так и в женский вариант. То же относится и к девушкам (со всеми понятными оговорками): я напомню не переводимую на современные языки многозначность слова пэс. Девичий секс также бесплоден (дети, рожденные девушками, как бы Влне считалисьВ») и в случае потери девственности не приводит к радикальной смене статуса. Впрочем, потеря девственности совсем необязательна. Техника секса с девушками добрачного возраста в тех древнегреческих культурах, где девушки пользовались относительной свободой, предполагала анальный ВлпроникающийВ» вариант[v]
[5]. Все разновидности задних позиций явно считались имманентными ВлпедическомуВ» сексу и несли соответствующую семантическую нагрузку. Так, в ряде контекстов даже лексически анус и вульва пассивного партнера неразличимы: и то, и другое именуется кузос[vi]
[6]. Лучшим примером такого Влнеразличения половВ» является чаша так называемого Элевсинского художника (рис.2)[vii]
[7], на которой взрослый мужчина совершает анальное сношение с девушкой, причем сопроводительная надпись состоит из восклицания в честь прекрасного юноши. Сэр Джон Бордмен, ведущий современный специалист по древнегреческой вазописи, характеризует эту надпись как Влроскошно неуместнуюВ»[viii]
[8]. Мне же она представляется как нельзя более уместной: в данном случае важен не пол партнерши, а та возбуждающая ВлшаловливаяВ» атмосфера, которая, на мой взгляд, и являет собой главное содержание не только этого конкретного сюжета, но и всей соответствующей традиции - к каковой непосредственно восходит позднейшее европейское порно[ix]
[9]. Понятно, что задняя позиция, вне зависимости от способа проникновения, пользуется наибольшей популярностью у греческих предшественников европейской порнографии (рис. 3, 4[x]
[10]).

ВлРебяческийВ» (пэдика) секс и связанные с ним кодовые маркеры - задние позиции, специфические жесты, подарки (петух, заяц), ВлмальчишескиеВ» занятия и их атрибуты (обруч, музыкальные инструменты) - четко ассоциировались не только со вполне конкретными поведенческими моделями, но и с не менее четко обозначенными культурными зонами, в чьих пределах эти модели были адекватны. ВлРевольверноеВ» мышление, свойственное архаическим культурам и подразумевающее автоматическое ВлпереключениеВ» базисных, зачастую взаимоисключающих моделей поведения при переходе из одной культурной (пространственно-магистической) зоны в другую, прежде всего обставляло каждую из этих зон детально проработанными кодовыми системами, позволяющими Влузнать себяВ» в ином контексте и актуализировать соответствующие модели и навыки.

ВлИгриваяВ» древнегреческая культура была категорически несовместима с ВлсерьезнойВ» культурой, с культурой гражданской и клановой ответственности, - и тесно сосуществовала с ней, будучи естественной средой для социальных институций, связанных с периодическим, вписанным в строго определенные правила[xi]
[11] Влвыходом из культурыВ» - начиная от дружеских (гетериа) пирушек и заканчивая оргиастическими культами[xii]
[12]. Кодовые системы, маркирующие такого рода ВлконтркультуруВ», крайне значимы и выполняют роль Влспускового крючкаВ», заставляющего потенциальных участников (через посредство до сих пор существующих даже на уровне бытового ВлмальчишникаВ» ритуалов перехода) резко менять модель поведения.

Итак, греческие вазописцы любили изображать половой акт с женщиной в задней позиции не потому, что греки вообще предпочитали эту позу, а потому, что она маркировала ВлвольнуюВ», ВлигривуюВ» зону мальчишеского (пэдика) сексуального (и не только сексуального) поведения. Возбуждающее действие на зрителя подобная картинка оказывала не потому, что на ней изображался половой акт или половые органы Влв вульгарно натуралистической формеВ», а потому, что она была адресована к возможности смены поведенческой модели и вместо зрелого ответственного мужа актуализировала в зрителе безответственного, игривого и Влснова молодогоВ» (или Влпричастного к молодостиВ») бонвивана. То же касается и литературных жанров: фаллические песни (не имеющие, кстати, никакого отношения к культам плодородия[xiii]
[13]) были бы так же неуместны в трагедии, как и нарочито ВлнепристойныйВ» костюм комедийного актера; публичные скабрезные шутки над согражданами (и даже над богами!), будь они исполнены в ВлофициальнойВ» обстановке, повлекли бы за собой весьма серьезные последствия для автора и исполнителей. Однако зритель, пришедший на комедию, оказывался включенным в ту же ВлюношескуюВ» культурную зону, что и участник дружеской попойки: и доколе здешние эксцессы не выходили за установленные временные и пространственные ограничения, прямой угрозы ВлсерьезнымВ» институциям (от общественного и космического порядка до личного статуса участников) они не содержали.

Есть и еще одна небезынтересная закономерность: количество откровенных сцен в афинской вазописи резко идет на убыль примерно с середины V века до н.э. - то есть одновременно с фактическим превращением Афин в своего рода империю, с централизацией и профессионализацией государственных структур, с появлением невиданных доселе финансовых возможностей и с постепенным освобождением целой социально-возрастной категории населения, а именно детей афинской знати, от тотальной детерминированности жизненных стратегий законами полисного и кланового общежития. То обстоятельство, что многие решения государственного уровня Влсоветом министровВ» Перикла принимались в доме у гетеры, не могло не вызывать у традиционалистски ориентированной части населения ощущений, близких к культурному шоку. И вовсе не в силу категорического неприятия самого института гетер - но в силу принципиальной, действительно граничащей с богохульством несовместимости статусной зоны, в которой должно принимать такого рода решения, с неотъемлемой от самого понятия Влдом гетерыВ» фривольной атмосферы ВлмальчишникаВ». Следующее поколение - поколение Алкивиада - идет в этом отношении еще дальше.

ВлПраздностьВ» и ВлпраздничностьВ» суть два понятия, неразрывно связанных в архаических культурах. ВлСильныеВ» знаковые раздражители, необходимые поколениям Писистрата, Клисфена и Эсхила для четкого маркирования границы между культурными зонами и, тем самым, для облегчения перехода из одной в другую, теряют свое значение с появлением по-настоящему ВлпраздногоВ» слоя, для которого Влвся жизнь - праздникВ». Великое и вечное стремление аристократических воинских культур совместить несовместимое - статусность и свободу - всякий раз обретает реальные очертания с появлением условий[xiv]
[14] для переформатирования очередной ВлигривойВ» культуры из культуры локальной и ситуативной, вписанной в жесткую логику чередования будней/праздников, в Влспособ жизниВ», в Влжизненный стиль эпохиВ». Применительно к поколению Катулла эту ситуацию блестяще описал М.Л. Гаспаров[xv]
[15]. ВлЗолотая молодежьВ»[xvi]
[16], будь то александрийская начала III века до н.э., римская второй четверти I века до н.э. или парижская XVIII века, склонна возводить в культ и одновременно делать непременным атрибутом собственного существования именно те черты, которые составляли основу классической ВлребяческойВ» культуры греческих VI - начала V века до н.э.: ВлпрекрасноеВ»/ВлизящноеВ» (во всем спектре возможных смыслов - от культа искусства до культа изысканных наслаждений), молодость, резкое деление культуры на ВлсвоюВ», ВлвысокуюВ», Влдоступную немногим избраннымВ», ВлновуюВ» и ВлпошлуюВ», ВлизбитуюВ», ВлстаруюВ». Оружием в борьбе с ВлзакоснелойВ» культурой для нее неизменно становится разум - ибо только с позиций рациональной критики можно сколь-нибудь обоснованно нападать на незыблемые основы традиций. Лозунгом ее столь же традиционно становится требование свободы - во всем, начиная от свобод политических и заканчивая свободой искусства и освобождением от разного рода поведенческих несвобод.

Однако ВлигривойВ» основы подобной критики никто не в силах отменить - сколь бы серьезно ни относились к себе самим ее адепты. И ВлретроградыВ», по сути, бывают совершенно правы, когда обрушиваются на Влборцов за свободуВ» с обвинениями в распущенности и пропаганде разврата - они интуитивно ощущают несовместимость культурных пространств и пытаются отстоять право на эту несовместимость. Обвинение в безнравственности (будь то Тимарх, Сократ, Алкивиад или Овидий), конечно же, есть традиционное средство борьбы с политическим противником. Однако оно было бы нелепо и невозможно с точки зрения сограждан (не хуже нашего способных оценить политическую подоплеку), если бы речь не шла о недозволенном пересечении символических границ - действительном или недобросовестно вменяемом в вину, но тем не менее заслуживающем ВлсерьезногоВ» рассмотрения.

Европейские либертены образца XVIII века сплошь были атеистами, рационалистами, поклонниками той или иной разновидности Влсвободной любвиВ» и - ярыми критиками Влпрогнивших системВ» с позиций свободы. Впрочем, они и сами не прочь были время от времени встать в позу оскорбленной добродетели и заклеймить Влраспущенную знатьВ» (или чернь) - как это делал тот же Ретиф де ла Бретон, - старательно не замечая тех культурных границ, которые для них самих были несущественны. Логика проста до элементарного - министра застукали без штанов, значит, он такой же развратник, как и я, и не имеет права выступать от лица Закона (Бога, Права, Добродетели).

Одновременно, XVIII, а вслед за ним XIX век есть эпоха окончательного становления централизованных государств общенационального и над-национального масштаба, с централизацией и профессионализацией государственных структур, с появлением невиданных доселе финансовых возможностей - и так далее. Огромные массы населения, непричастного доселе к радостям Влсвободного пересечения границВ», понемногу получают к ним доступ - и порнография, как это ни парадоксально, дает ключ к одной из элементарнейших и наиболее действенных в этом смысле возможностей. И если в начале XIX века любовный роман и общедоступный театр являют собой предельно возможную границу между ВлприличнымВ» и ВлнеприличнымВ», если мужские костюмы Жорж Санд четко маркируют вовсе не ее гомоэротические наклонности, но принадлежность к ВлсвободнойВ», ВлцыганскойВ» (пэдика!) культуре, то к концу века грань смещается: эротической темой в искусстве можно удивить разве что провинциальных американцев, основой массовой зрелищной культуры становятся оперетты, мюзик-холлы и кабаре и вид обнаженных (или обтянутых панталонами) женских ног уже не являет собой порнографического откровения, но всего лишь приятно щекочет нервы.

Отдельную тему в этом отношении представляет собой европейская гомосексуальная культура и связанные с ней феномены - вроде феномена дендизма образца первой половины века. Помимо вполне естественной апелляции к Влсчастливым и свободнымВ» древнегреческим нравам, помимо заинтересованного вчитывания современных коннотаций в теоретическое обоснование преимуществ Влчисто мужскойВ» любви в ВлПиреВ» Платона и любования знаменитыми парами героев-любовников[xvii]
[17], европейский гомосексуализм XIX - XX веков проходит забавнейшую эволюцию и в целом, как культурный феномен, как стиль и способ жизни. XIX век являет собой в этом плане картину классическую: джентльмены Влстарой школыВ» строжайшим образом скрывают от посторонних свои сексуальные наклонности, ВлрасслабляясьВ» только в узком кругу[xviii]
[18]. Про двоих-троих самых ярких денди XIX века, вроде ВлБоВ» Браммела, известно только, что они никогда не были женаты и вообще отличались женоненавистничеством[xix]
[19]. Зачастую о гомосексуальных пристрастиях образцового викторианского джентльмена становится известно только после публикации его частных бумаг в ХХ веке, как в случае с Э.М. Форстером. На рубеже веков гомосексуальная культура уже пробует запреты на прочность, находя выход в демонстративном постдендистском балансировании на грани тогдашних приличий. Для кого-то, как для Оскара Уайльда, это заканчивалось классическим (во всех смыслах) уголовным делом. Для кого-то, как для Обри Бёрдсли, - всего лишь Влпубличным знаниемВ»[xx]
[20] - чего и добивались. В начале ХХ века гомосексуальные салоны множатся как грибы во всех ведущих столицах мира тАУ от Парижа и Лондона до Санкт-Петербурга. А современная гомосексуальная культура настолько публична и неотъемлема от шоу-бизнеса, что зачастую с ним ассоциируется.

И - характерная картинка напоследок. Незадолго до начала Первой мировой войны на одной из обычных воскресных вечеринок в доме у Джона Лейна[xxi]
[21] гостьей была приехавшая ненадолго из Парижа Гертруда Стайн. Лейн собирался издавать ее прозу: эта слегка мужеподобная американка уже успела завоевать в Влузких кругахВ» парижской богемы славу радикальной ниспровергательницы устоев и как таковая была у Лейна вполне ко двору. Ключевым эпизодом Влпервого знакомстваВ» стал обычный для Лейна Влпробный каменьВ»: он увел Гертруду Стайн в одну из дальних комнат и стал показывать ей рисунки Обри Бёрдсли. И дело здесь было не только во вполне естественной гордости обладателя (Лейн не только ВлоткрылВ» Бёрдсли; незадолго до описываемых событий в его собственность перешли все самые скандальные работы последнего, вышедшие в издательстве Л. Смитерса, в том числе и опубликованная в 1896-м крошечным тиражом Влне для общей продажиВ» ВлЛисистратаВ»). ВлИгривыеВ» рисунки гомосексуалиста Бёрдсли на сюжеты из XVIII века или из античности, загримированной под шаловливый XVIII век, вероятнее всего, должны были, по мысли Лейна, выполнить для авангардистки, лесбиянки и держательницы крайне ВллевогоВ» литературно-художественного салона Гертруды Стайн роль своеобразного маркера, опознавательного знака ВлсвоейВ» территории - то есть ту же самую роль, которую, предположительно, выполняла в VI - V веках до нашей эры в Афинах тамошняя ВлребяческаяВ» традиция. Знак Влперехода границыВ».

Сейчас эта граница отодвинулась еще дальше - так далеко, что Ретифу де ла Бретону это не привиделось бы даже в кошмарном сне. ВлГоляшкамиВ» сейчас уже никого не удивишь, и для того, чтобы потребитель Влпочувствовал границуВ», ему предлагают жесткое порно, где неотъемлемая от ВлпедическойВ» зоны свобода бесплодного совокупления подсвечивается имманентной ей же позитивной маркированностью любого насилия. В мягкой форме этот тандем (наряду с туристической и/или исторической экзотикой[xxii]
[22]) составляет неотъемлемую основу едва ли не всей современной культуры.

Так где будем проводить границу порно?

Примечания

[xxiii]
[1] Канфар, подписанный известным гончаром и вазописцем Никосфеном (на сей раз в качестве гончара). Бостон, Музей изящных искусств, 95.61. Дар Э.П. Уоррена. Приведен в: Boardman J. Athenian Red-figure Vases. Archaic Period (далее - ARVAP). L., 1975. Fig. 99. Пользуясь случаем, хочу выразить искреннюю признательность сэру Джону, во-первых, за написанные им прекрасные книги, а во-вторых, за содержательные беседы, устные и письменные, и за искреннее желание помочь.

[xxiv]
[2] Dover K.J. Greek Homosexuality. L., 1978. P. 16. (В оригинале автор передает греческие слова латиницей; для достижения аналогичного эффекта ВлузнаванияВ», Влпрямого прочтенияВ» я счел возможным нарушить обе существующие традиции и передавать их кириллицей. - В.М.)

[xxv]
[3] Ibid. Р. 17.

[xxvi]
[4] См. в этой связи мою статью: Русский мат как мужской обсценный код: проблема происхождения и эволюция статуса // НЛО. № 43. С. 347-393.

[xxvii]
[5] Совершенно, кстати, необязательный в том случае, если пассивным партнером был юноша: если судить по вазописи, то здесь наиболее распространенной позицией была межбедерная передняя.

[xxviii]
[6] Dover K.J. Op.cit. Р.187.

[xxix]
[7] Лондон, Британский музей, Е816, прорисовка Дж.Д. Бизли (Beasley J.D. Attic Red-figure Vase-painters (далее тАУ ARV). L., 1963. 315, 2).

[xxx]
[8] Boardman. ARVAP. P. 220.

[xxxi]
[9] Здесь вполне уместно сказать пару слов относительно корней того явления, которое так возмущает всех феминисток, без разбора ВлкрутостиВ» и пола: а именно отношения в порнографически ориентированных визуальных (и любых других) текстах к женщине как к вещи. ВлСексплуатацияВ», так сказать. Проблема в том, что, скажем, в традиционной древнегреческой ВлигривойВ» культуре мальчик (то есть пассивный партнер вообще) не должен был испытывать резко выраженного влечения к партнеру активному. Эрастес ухаживал за пэдика, делал ему подарки, унижался и т.д. - и это входило в правила тогдашнего любовного кодекса (и во многом было позаимствовано из него более поздними, в том числе и современными). Но эроменос, который сам идет навстречу Влпожеланиям трудящихсяВ» и, не приведи господи, просит за это подарки, был гнусен и, более того, рисковал в будущем лишиться гражданского статуса. Итак, за пэдика ухаживают, уламывают или покупают его, но он при этом никакой личной заинтересованности, никаких человеческих чувств выказывать не должен - или должен делать это весьма умеренно. Поэтому на классических изображениях гомосексуального сношения эрастес страстно припадает к груди возлюбленного, а тот равнодушно смотрит вдаль или разглядывает подарок. Поэтому женщина, которая испытывает сексуальное желание, есть предмет для неистощимых шуток, буквально переполняющих как литературную традицию, так и ВлигривуюВ» вазопись. Отсюда вывод. См. рис. 5, 6, 7 (рис. 5. Чаша работы Эпиктета. СПб., Эрмитаж, инв. № 14611, из Березани, ARV 75,60, прорисовка Бизли; рис. 6. Амфора работы так называемого Художника Летящего Ангела, Paris, Petit Palais 307, из Капуи, ARVAP, 176; рис. 7. Кратер работы так называемого ВлХудожника Пана, Berlin, Staatliche Museen (Ost), инв. № 3206, из Этрурии, ARVAP 342).

[xxxii]
[10] Рис. 3. Чаша работы так называемого Художника Брисеиды, Оксфорд, Ашмолеанский музей 1967.305, из Черветери (Boardman. ARVAP, 272); рис. 4. Чаша работы Дуриса, Бостон, Музей изящных искусств, 1970. 233 (Boardman. ARVAP, 297).

[xxxiii]
[11] Присущая ВлревольвернойВ» модели ВлсезонностьВ», то есть необходимость периодического Влпереключения регистровВ», диктовала необходимость достаточно жесткой календарной привязки такого рода переключений (автоматически порождая при этом отдельные ВлтемпоральныеВ» коды - сезонные (весна, осень), суточные (сумерки, ночь) и т.д.).

[xxxiv]
[12] Здесь предлагается иное, принципиально отличное от бахтинского прочтение проблемы карнавала и ВлнизовойВ» культуры.

[xxxv]
[13] Как и стоящие на границах садов фигуры Приапа с гипертрофированными членами. Насильственный анальный секс (или действия, символически его замещающие) был обычным наказанием за несанкционированное и злоумышленное пересечение границы (от воровства в чужих садах до адюльтера). Символический смысл наказания заключался исключительно в публичном, насильственном и радикальном ВлразжалованииВ» нарушителя в более низкий социальный статус.

[xxxvi]
[14] Экономических, демографических (улучшение качества жизни, Влперепроизводство элитВ») и т.д.

[xxxvii]
[15] Гаспаров М.Л. Поэзия Катулла // Гай Валерий Катулл Веронский. Книга стихотворений. М., 1986. С. 155 тАУ 207.

[xxxviii]
[16] Которая, кстати, с точки зрения чисто возрастной далеко не всегда подпадала под это определение: но для архаических культур возраст - понятие не столько временное, сколько статусное.

[xxxix]
[17] Ахилл и Патрокл, Эпаминонд и Асопих, Гармодий и Аристогитон и т.д. В первом случае важны общее величие образов и сцена страданий Ахилла по убитому другу (у Гомера, кстати, прямых указаний на гомосексуальный характер отношений между Ахиллом и Патроклом нет - но зато есть богатая позднегреческая традиция, которая упорно настаивает именно на таком прочтении этих отношений). Во втором - верность до последнего вздоха. Третий еще того интереснее, поскольку он четко увязывает между собой гомоэротизм и преданность ВлдругуВ» со свободолюбием и тираноборчеством.

[xl]
[18] Который по своей социально-стратовой сути удивительно схож с древнегреческими гетериями. Это может быть Влзакрытый мужской клубВ», а может быть и просто ВлдружескоеВ» объединение выпускников одной и той же закрытой частной школы.

[xli]
[19] Но самый стиль их существования откровенно отсылает к античным образцам, что заставляет некоторых современных исследователей дендизма переворачивать картину с ног на голову и называть первым денди Алкивиада на том основании, что он также Вларистократичен, богат, элегантен, смел и наделен ораторским даромВ» (Feldman J. Gender on the Divide. The Dandy in Modernist Literature. L., 1993. P. 3).

[xlii]
[20] 25 июля 1896 года Бёрдсли пишет своему тогдашнему издателю Л. Смитерсу: ВлВы заметили нелепую ошибку, сделанную тАЬМорнинг посттАЭ при перечислении королевских свадебных подарков?В» - Леди Альстон: тАЬПохищение локонатАЭ миссис Бердслей, ею самой иллюстрированноеВ». - Вы видите, как широко распространено сомнение в моем полеВ». (цит. по: Евреинов Н. Обри Бердслей // Бердслей О. Рисунки. Проза. Стихи. Афоризмы. Письма. Воспоминания и статьи о Бердслее. М., 1992. С. 273). Бёрдсли откровенно кокетничает, привлекая внимание к немного рискованной (если учесть обстоятельства) шутке леди Олстон. ВлНелепая ошибкаВ» здесь равноценна возможности для Бориса Моисеева публично показать попку.

[xliii]
[21] Известный английский издатель, достаточно часто бравшийся за весьма рискованные с точки зрения общепринятых вкусов проекты. Одним из таких проектов, на котором, собственно, Лейн и заработал славу издателя-первооткрывателя, был знаменитый журнал ВлЖелтая книгаВ» (1894 - 1897), который ВлоткрылВ» Обри Бёрдсли, Уолтера Сикерта и Уилсона Стира, а из литераторов - Генри Джеймса, Эдмунда Госса, Арнольда Беннетта, Герберта Уэллса и У.Б. Йейтса.

[xliv]
[22] То есть экстраполяцией во времени или в пространстве, отрывающей потребителя от ВлстатуснойВ» территории, от культурных зон, связанных с ответственностью и ВлвзрослостьюВ».

Вместе с этим смотрят:

"Ave Maria" Шуберта

"Quo vadis": проекцiя на сучаснiсть

"Болеро" Равеля

"Звезды" немого кино и русская мода 1910-х годов

"Кащей Бессмертный". Аналитический этюд