Политология официального монархизма

Последнее столетие царствования династии Романовых распределилось между четырьмя монархами: это были, говоря словами Л.Н.Толстого, Влглупый, жестокий солдат Николай IВ», прозванный современниками за расправу над декабристами Палкиным; Влслабый, неумный и недобрый Александр IIВ», убитый народовольцами 1 марта 1881 г.; Влсовсем глупый, грубый, невежественный Александр IIIВ», пытавшийся возродить традиции своего Влвеликого дедаВ», и, наконец, Влневежественный, слабый и недобрый Николай II со своими иконами и мощамиВ», ознаменовавший начало своего правления кровавой ВлХодынкойВ» и завершивший отречением от престола и трагической гибелью от рук победившего ВлбольшевизанстваВ».

Это был период, когда империя все неотвратимей склонялась ВлвлевоВ», устремляясь по наклонной к грядущей катастрофе - Влоктябрьскому переворотуВ» 1917 г. Власть полностью выпускает из рук политическую инициативу. Неудачи следуют за неудачами: поражение в Крымской войне 1854 г.; более чем скромная по своим итогам военная кампания 1877-1878 гг.; крайне обидный для национального самолюбия разгром России в войне с Японией 1904 г., - все это не только выявило застарелость и гнилость существующего строя, но и пробудило общественное самосознание, превратило политику в дело социального и нравственного служения.

Политологическая мысль распадается на множество разнородных и противоборствующих течений. Среди них, несомненно, самым важным был идейный антагонизм официального монархизма и радикального социализма. Среднюю линию, с налетом и консерватизма и радикализма, занимал либеральный эволюционизм, особенно оживившийся в период так называемых Влвеликих реформВ» 60-х гг. XIX в. Наряду с этими течениями широкое распространение получают и всевозможные религиозно-политические утопии - как теократического, так и анархического плана.

В общей конфронтации политологических идей конечное торжество выпадает на долю радикального социализма. С ним и связана судьба России в XX столетии.

Рассмотрим прежде политологию официального монархизма.

Карамзин и Местр, неустанно стращавшие Александра I революцией в России, оказались в принципе пророками: начало нового царствования действительно ознаменовалось революционным выступлением декабристов на Сенатской площади Петербурга. Это повлекло за собой еще больший сдвиг русского самодержавия в сторону консерватизма и реакции. Ради Влпредупреждения беспорядков и преступленийВ» Россия буквально опутывается сетью полицейского сыска и доносительства. Цензурный устав 1826 г. запрещает любые публикации не только о самодержавии, но и о ВлвластяхВ» вообще, дабы не ослабить к ним Влдолжного почтения и преданностиВ». Все приводится к единому знаменателю - ВлповиновениюВ», и этим определяется политическое состояние русского общества в первой половине XIX в.

1. Теория официальной народности: С. С. Уваров (1786-1855). Одним из главных проводников новой политики стал Уваров, совмещавший одновременно две важнейшие государственные должности - президента Академии наук и министра народного образования. Несмотря на это, он во главу угла ставил не просвещение, не науку, а политическую благонадежность, верноподданство граждан, стремясь к установлению ВлединомыслияВ» в России.

Два принципа составляют ВлподпоруВ» политических взглядов Уварова: русской самобытности и правительственного реформизма. На его взгляд, Россия не похожа ни на какую другую страну и о ней Влнельзя судить ни по принятым правилам, ни по европейским теориямВ». Она движется вперед только по изволению власти, путем реформ, которые Влисходят сверхуВ», и потому Влвсякая у нас революция не имеет цели и смыслаВ». В этом отношении она скорее принадлежит Востоку, нежели Западу.

По мнению Уварова, европеизм перестал быть направляющей идеологией, поскольку подвергся искажениям в результате непрекращающихся с 1789 г. революций. Запад не дает больше надежных ориентиров для мирного развития, он утратил монополию на историческое лидерство. Перед Россией открывается собственный путь развития, но она еще слишком Влюна, девственнаВ», чтобы устоять под напором Влразрушительных теорийВ». Только самодержавная власть способна Влпродлить ее юность и тем временем воспитать ееВ», опираясь на сохранившуюся в ней Влтеплую веру к некоторым религиозным, моральным и политическим понятиям, ей исключительно принадлежащимВ». Эти понятия суть православие,Ва самодержавие, народность. Православие есть Вллюбовь к вере предковВ», защита и охранение Влдогматов нашей церквиВ»; ослабить в народе эту любовь, значит низринуть его на низшую ступень в моральном и политическом предназначении. Несколько неопределенно формулируется Уваровым принцип народности. Он вынужден признать, что данное понятие не имеет содержательного единства, иВа Влгосударственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид по мере возраста: черты изменяются с летами, но физиономия измениться не должнаВ».5 Другими словами, в пределах одного и того же государства могут сосуществовать разные народы, их число может уменьшаться и возрастать, но в плане духовности они должны характеризоваться общностью нравственных и религиозных понятий, т.е., собственно, принадлежностью к православию. Следовательно, народность фактически сливается с церковностью, и это придает ей чисто официальное значение. Тем самым на первый план выдвигается самодержавие, и притом не только как Влглавное условие политического существования России в настоящем ее видеВ», но и как источник ВлблаготворныхВ» реформ и преобразований. Уваров резко критикует тех ВлмечтателейВ», которые своим ВлсмешнымВ» пристрастием к европейским формам вредят Влсобственным учреждениям нашимВ», Влрасстраивают естественные сношения всех членов государства между собойВ». (Уваров в данном случае шел в фарватере Манифеста Николая I после суда над декабристами. В нем, в частности, говорилось: ВлНе от дурных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления. В сем порядке постепенного усовершения всякое скромное желание к лучшему, всякая мысль к утверждению силы законов, к расширению истинного просвещения и промышленности, достигая к Нам путем законным, для всех отверстым, всегда будут приняты Нами с благоволением: ибо мы не имеем, не можем иметь других желаний, как видеть отечество Наше на самой высшей ступени счастия и славы, Провидением ему предопределеннойВ»).

Политическая система Уварова, известная более как теория официальной народности, стала опорной идеологией российской монархии на последнем этапе ее существования. Она легко просматривается в сочинениях таких крупных политических мыслителей консервативного лагеря, как М.Н.Катков, К.Н.Леонтьев, К.Н.Победоносцев, Л.А.Тихомиров, Н.Х.Бунге. Их идеи, несмотря на историческое поражение самого самодержавия, сохраняют самостоятельный интерес и продолжают оказывать влияние на политическое сознание современной постсоветской эпохи.

2. Весьма значительной фигурой в официальной идеологии был М.Н.Катков (1818-1887), редактор ВлМосковских ведомостейВ», сделавшихся главным рупором правительственной политики.

Его мировоззрение складывается в обстановке сплочения и активизации радикально-народнического ВлнигилизмаВ», который все явственней принимал социалистическую окраску. Источником этой ВлкрамолыВ» он считает Влпольскую интригуВ», являвшуюся, на его взгляд, частью Влевропейски организованной против нас революцииВ». Вл..Наши доморощенные революционеры, - пишет он, - сами по себе совершенно ничтожны.. но как орудие сильной и хорошо организованной польской революции, которая не отступает ни перед какими средствами и решилась все поставить на карту, они могут получить значениеВ». Суждение это не лишено резона, ибо Влреволюционные попыткиВ» в России XIX в. во многом стимулировались ВлпримеромВ» западноевропейских революций и особенно польских восстаний 1830 и 1863 гг. Каткова утешает лишь то, что русский народ, как ему кажется, преисполнен Влненависти к интеллигенцииВ» и в Влсмирении сердцаВ» воплощает свое Влпризвание в человечествеВ».Ва Среди причин, попустительствующих революции, Катков называет прежде всего слабость власти. Для него нет ничего принципиальней и важней, чем укрепление самодержавия. Он настаивает на Влусиленном действии властиВ», на ВлреакцииВ», видя в ней способ Влвывести дела на прямой путь, оздоровить ихВ». Необходимость карательных, репрессивных мер обосновывается им с типичной для ВлохранителяВ» ссылкой на ВлмилосердиеВ»: благо людей Влтребует не поблажки, а решительного противодействия тому, что их губитВ».

В интересах укрепления самодержавия должна вестись и бескомпромиссная борьба с конституционными и парламентскими идеями, которые Влгодны только как средство постепенного ослабления власти и перемещения ее из одних рук в другиеВ». Между тем, по мнению Каткова, Влгосударство не устанавливается, пока не прекращается всякое многовластиеВ». Политический прогресс выражается не в конституционном разделении властей, а именно в ВлсобиранииВ» их, в развитии начал самодержавия и централизации. На этом строилась вся история России. Поэтому русскому народу чужд конституционный строй, ибо он находится на более высокой ступени политического развития, нежели народы Запада.

Катков старается выявить все, что, так или иначе, ослабляет самодержавие. В числе таких факторов он выделяет соперничество монархической власти и правительства. Последнее, на его взгляд, все настойчивей перехватывает политическую инициативу, действуя в ущерб самодержавию.

Особенно заметным это становится в период реформ 60-х годов. Обращаясь к Александру III, он пишет: ВлРоссия имеет две политики, идущие врозь - одну царскую, другую министерскуюВ». (Вред реформ периода царствования Александра II Катков усматривает именно в том, что они Влоставили много недоумений относительно принципа властиВ», склоняя общество к принятию идеи многовластия).Ва Сохранение подобной ситуации опасно для ВлспокойствияВ» государства. Во-первых, подрывается идея централизации: общество приучается иметь дело с правительством, которое заслоняет собой народ с его нуждами от монарха. Во-вторых, демонстрируется ВлнепослушаниеВ» верховной власти, что само по себе может Влсообщить фальшивое направление нашему прогрессуВ» и Влпросто-напросто революционизировать насильно странуВ». (Сотрудник Каткова Н.А.Любимов в цикле статей под названием ВлПротив течения. Беседы о революцииВ» (1880-1881) высказывается на этот счет еще определенней: ВлНе общественные настроения, как ни велико их значение, делают революцию, и не в них главная опасность положения в переходные эпохи. Первенствующее значение имеет настроение правительства и его образ действийВ».). Идеолог самодержавия ратует за ВлоздоровлениеВ» власти, т.е. полное превращение правительства в простой административный придаток монархической системы. ВлНадо, чтобы страна знала, - заявляет Катков, - под каким солнцем она живет, какое начало управляет ее судьбами, куда она должна смотреть и в каком направлении предстоит ей строиться далееВ».

Отстаивая абсолютное значение монархии, редактор ВлМосковских ведомостейВ» огромную роль в Влистреблении многовластияВ» отводит православной церкви. Он даже вопреки историческим фактам доказывает, что она Влотреклась от земной властиВ» и Влникогда не вступала в соперничествоВ» с самодержавием. Однако в одном он, безусловно, прав: синодальная система, утвержденная Петром I, исключала развитие церковной оппозиции, превращая духовенство в послушную опору трона и власти.

Другой силой, способной возвысить авторитет самодержавия, Катков признает дворянство. И опять же он не особенно заботится об исторической достоверности своих мнений, сознательно лоббируя интересы ослабленного крестьянской реформой 1861 г. помещичьего сословия. В ВлМосковских ведомостяхВ» он настойчиво убеждает, что дворянство еще не утратило своей прежней силы и в состоянии Влисполнить и при новых условиях свое органическое назначение, состоящее в службе по государственному делуВ».17 Но для этого необходимо ВлдарованиеВ» ему Влполитических правВ», предоставление власти по земскому управлению. Через земства, полагает Катков, самодержавие Влможет войти в более тесную связь с народомВ», объединить под своим скипетром Влздоровые элементыВ» общества. Тогда можно ожидать и затухания интеллигентской ВлкрамолыВ», которая питается внешними теориями и отсутствием положительной деятельности на благо людей.

Спорность упований Каткова на дворянское сословие и духовенство свидетельствует о том, что русское самодержавие пришло к своему окончательному кризису и его ВлоздоровлениеВ» становилось все более проблематичным даже для неусыпных адептов Влнациональной системыВ». Радикализм начинал брать перевес в общественном сознании, готовя России катаклизмы и потрясения.

3.Ва Теория русского византизма: К.Н.Леонтьев (1831-1891). В след Каткову движется и политическая мысль Леонтьева, создателя теории русского византизма. Она опирается на своеобразную диалектику, подводящую всякое развитие, всякое изменение под действие сформулированного им триадического закона. Согласно этому закону, все в мире пребывает лишь в пределах данной формы, не переходя ни в какое иное состояние: нечто либо только существует, либо не существует. Именно деспотизм формы, выражающей внутреннюю идею материи, приводит к возникновению явления, которое совершает постепенное восхождение от простейшего к сложнейшему, возвышается до обособления,Ва Влс одной стороны, от окружающего мира, а с другой - от сходных и родственных организмов, от всех сходных и родственных явленийВ». Так что высшая точка развития оказывается одновременно высшей степенью индивидуализации явления, воплощением высшей цветущей сложности. Все же последующее зависит от крепости и устойчивости формы. Явление живет и сохраняется пока сильны узы естественного деспотизма формы. Но как только форма перестает сдерживать разбегающуюся материю, процесс развития тотчас переходит на стадию разложения и гибели. Исчезновению явления предшествуют такие специфические моменты, как упрощение составных частей, уменьшение числа признаков, ослабление их единства и силы. Словом, происходит своего рода растворение индивидуальности, явление как бы достигает Влнеорганической нирваныВ», уходит в небытие. ВлВсе постепенно понижается, мешается, сливается, а потом уже распадается и гибнет, переходя в нечто общее, не собой уже и не для себя существующееВ». Таким образом, развитие представляет собой триединый процесс: 1) первоначальной простоты, 2) цветущей сложности и 3) вторичного смесительного упрощения, - в равной мере охватывающий природные и социальные закономерности.

По триадической схеме развивается и государство: сперва совершается обособление свойственной ему политической формы, затем наступает период Влнаибольшей сложности и высшего единстваВ», а после происходит падение государства, которое Влвыражается расстройством этой формы, большой общностью с окружающимВ». Долговечность государства не превышает 1000 или 1200 с небольшим лет. У каждого народа своя особая государственная форма. Она вырабатывается не вдруг и не сознательно и даже долгое время может оставаться непонятой. На начальной стадии, как правило, превалирует аристократическая форма; на стадии цветущей сложности Влявляется наклонность к единоличной власти (хотя бы в виде сильного президентства, временной диктатуры, единоличной демагогии или тирании, как у эллинов в их цветущем периоде), а к старости и к смерти воцаряется демократическое, эгалитарное и либеральное началоВ». Отсюда следовало, что формула сильного государства - это диктатура, жесткая централизация, слабого же и умирающего - уравнение, Влдемократизация жизни и умаВ». Их выражением на одном полюсе является византизм, на другом - европеизм.

Все симпатии Леонтьева, естественно, на стороне византизма. В нем он выделяет прежде всего два момента: самодержавие в государстве и православие в религии. Византизм не знает Влкрайне преувеличенного понятия о земной личности человеческойВ», которое свойственно европеизму. Отвергает он и всякую мысль о всеобщем благоденствии народов, представляя в этом отношении полнейшую антитезу западных Влидей всечеловечества в смысле земного всеравенства, земной всесвободы, земного всесовершенства и вседовольстваВ».

По схеме Леонтьева, началом торжества византизма явилось воцарение императора Константина I (IV в.). До девятого столетия Византия и романо-германская Европа шествуют в рамках единой цивилизации. Однако со времени Карла Великого их пути постепенно расходятся и Влна Западе стали более и более выясняться своя цивилизация и своя государственностьВ». Христианство там смешивается с классической образованностью древнего мира, власть императора - с традицией феодального рыцарства и муниципального правления. Над всем берет верх сознание личности. Своего апогея этот процесс достигает к XVIII в., когда все проникается идеалами демократизма и Влэгалитарной разнузданностиВ». Личные права каждого, благоденствие всех - становятся лозунгами политики. Вл ВлИ я имею те же права!В», - говорит всякий и по вопросу о наслаждениях, забывая, что идет Людовику XIV, то не идет Гамбетте и РуместануВ», - в раздражении пишет Леонтьев. В результате происходит ВлсглаживаниеВ», усреднение сперва политических различии, а затем и экономических, умственных, половых. ВлВезде одни и те же более или менее демократизированные конституции. Везде германский рационализм, псевдобританская свобода, французское равенство, итальянская распущенность или исламский фанатизм, обращенный на службу той же распущенности. Везде гражданский брак, преследования католиков, везде презрение к аскетизму, ненависть к сословности и власти (не к своей власти, а к власти других), везде надежды на слепое земное счастье и земное полное равенствоВ». Словом, весь путь, пройденный Европой с XVIII в., отмечен устремлением к однообразной простоте, и она, по мнению Леонтьева, должна будет в ближайшей перспективе Влпасть и уступить место другимВ».

С ней должны будут разделить эту участь и все юго-западные славяне - болгары, сербы, чехи, которые также втянулись в орбиту европеизма и оттого Влвсе без исключения демократы и конституционалистыВ». По этой причине Леонтьев отказывается от идеи славизма, или всеславянства, принимавшейся славянофильской партией, и выступает за единение с российскими ВлазиатцамиВ», создание русско-азиатской цивилизации. Неудивительно, что евразийцы считают его своим непосредственным предшественником.

Переходя к России, Леонтьев подчеркивает особенно благотворное действие византизма на русской почве. Вместе с тем он вовсе не придает какого-то исключительного значения христианизации Руси; для него по-настоящему соприкосновение России с византизмом началось только в XV в., после падения самой восточно-христианской империи. Видимо, сказывалось влияние теории Филофея ВлМосква -третий РимВ». Борьба московских князей за централизацию власти, по мнению Леонтьева, открывает период Влсложного цветенияВ» российской государственности. Многое свершили на этом поприще и первые Романовы. Вопреки сложившимся представлениям, Россия, на его взгляд, не теряет свой византийский облик и при Петре I. Несмотря на все его европеизаторские усилия, византизм продолжает оставаться прочной основой как государственного, так и домашнего быта. В сфере власти он далее усиливается по сравнению с византийским кесаризмом. Последний имел диктаториальное происхождение и переплетался с муниципальной избирательной системой. В России, напротив, он сразу сросся с родовым монархическим чувством, придавшим самодержавию наследственный характер. ВлРодовое монархическое чувство, - отмечает Леонтьев, - этот великорусский легитимизм был сперва обращен на дом Рюрика, а потом и на дом РомановыхВ». Здесь и объяснение того, почему у нас не привилось аристократическое начало, принявшее в большей степени служебное, государственно-чиновное выражение.

В соответствии с указанной спецификой, согласно Леонтьеву, с одной стороны, неуклонно возрастает роль верховной власти в русском обществе, а с другой - совершается углубленная поляризация сословно-классовых отношений. Так это было в XVI-XVTI вв.; так все оставалось и в пору наивысшей европеизации. И деспотизм Петра I, и либерализм Екатерины II равно упрочивали общественное расслоение и неравенство. Первый, введя ранги, совершенно оторвал дворянское сословие от остальной массы народа. О сохранении неравенства пеклась и Екатерина II, охраняя и расширяя крепостное право. Таким образом, делает вывод Леонтьев, Россия в XVIII в. представляла полную противоположность Западу: там все шло к Влуравнительному смешениюВ», здесь утверждалось Влразнообразие форм жизниВ»; там все свидетельствовало о ВлразложенииВ» иВа ВлгибелиВ», здесь главенствовало устремлениеВа Влк цвету, к творчеству и ростуВ».

Но уже в XIX в. европеизм отвоевывает себе место и в русской политике. Верховная власть подчиняется Влвелению времениВ». Повсеместно возникает тенденция к Влсмесительному упрощениюВ». Первой жертвой становится родовое дворянство: оно теряет свое привилегированное положение, и не столько вследствие понижения его собственных прав и вольностей, вызванного отменой крепостного права, сколько дарованием прав и свобод другим сословиям. Тотчас всюду вспыхивает требование конституции. ВлЯ осмелюсь даже, не колеблясь, - пишет Леонтьев, - сказать, что никакое польское восстание и никакая пугачевщина не могут повредить России так, как могла бы ей повредить очень мирная, очень законная демократическая конституцияВ». Казалось бы, она творит благо: позволяет всем людям Влмешаться в государственные делаВ», Влискать политической властиВ». Но это Влмнимое равенствоВ» никогда и нигде не было достигнуто и только ослабляло государства и цивилизации, подчиняя их другой силе, либо вовсе сметая их с лица истории.

Леонтьев утешает себя тем, что Россия еще не до конца подчинилась Влевропейскому эгалитарному прогрессуВ» и может удержать свой спасительный византизм. Для этого необходимо в первую очередь оградить народ от Влновых веянийВ», не дать ему увлечься науками, просвещением. Невежество народа он называет Влроскошной почвойВ», особенно благоприятной для произрастания византизма. Для поддержания ее, на его взгляд, основание одного ВлсносногоВ» монастыря полезней учреждения нескольких университетов и целой сотни училищ. Леонтьев призывает царя Влвластвовать беззастенчивоВ», не утруждая себя ни идеей общего блага, ни заботой о Влтак называемыхВ» правах. Только под Влзнаменем византизмаВ» Россия сохранит свою самобытность и силу, выдержит натиск Влцелой интернациональной ЕвропыВ». Изменяя же византизму, мы губим Россию, заявляет поборник политического ретроградства.

4. Государство и церковь: К.П.Победоносцев (1827-1907). Если Леонтьев и Катков представляли, так сказать, Влобщественное мнениеВ» в вопросах поддержки монархии и ее институтов, то Победоносцев, подобно Уварову, был лицом официальным и его взгляды были Влтождественны с исходными взглядамиВ» сразу двух российских самодержцев - Александра III и Николая П. Оба они думали так, как думал Победоносцев, или, вернее, хотели, чтобы за них думал Победоносцев. И он это делал с усердием и настойчивостью особо доверенного царедворца.

Свою политическую программу Победоносцев изложил в знаменитой речи, произнесенной им вскоре после убийства Александра II в марте 1881 г. В присутствии нового императора, он ополчился против идеи конституционализма выставляя ее как орудие всякой неправды, источник всяких интриг. Все конституционные учреждения - от парламентаризма до судов и свободы печати - суть лишь Влужасные говорильниВ», расшатывающие устои самодержавия. Две формулы увенчивают выступление обер-прокурора: ВлпокаянияВ», т.е. отказа от Влреформаторских слабостейВ» прежнего царствования, и ВлдействияВ», т.е. подавления всяких ВлосвободительныхВ» движений, - вызвавшие одобрение Александра III.

Победоносцев не допускает и тени сомнения в том, что ВлРоссия сильна благодаря самодержавию, а народовластие - одно из самых лживых политических началВ». Опровергая демократические теории, он не без убедительности проводит различие между равенством и свободой. На его взгляд, свобода необязательно зависит от равенства, и равенство еще совсем не свобода. Равное участие всех граждан в выборах отнюдь не означает ни прогресса, ни завоевания свободы. В действительности происходит лишь привлечение членов общества к реализации интересов определенных групп или личностей, будь то Влсчастливый и решительный генералВ» или Влмонарх или администратор с умением, ловкостью, с ясным планом действия, с непреклонной волейВ». Они действуют разными способами и прежде всего подкупом в самых разнообразных вещах -Влот мелочных подачек деньгами и вещами до раздачи прибыльных мест в акцизе, финансовом управлении и в администрацииВ», чтобы составить нужный Влконтингент избирателейВ», действующих по указке Влшайки политических агентовВ». Поэтому само по себе участие в демократических процедурах, представляющееся равенством с формально-юридической точки зрения, на самом деле оказывается обычнейшей продажей своей свободы какому-либо политическому ловкачу.

Таким образом, демократия воплощает то же договорное начало, которое использовали еще древние диктаторы, с тем лишь отличием, что место одного лица здесь заступает множество назойливых и бесцеремонных Влполитических ораторовВ». Ждать при таких условиях общего блага для всех, а тем более всеобщей свободы от демократии бессмысленно. ВлИстория свидетельствует, - пишет Победоносцев, -что самые существенные, плодотворные для народа и прочные меры и преобразования исходили от центральной воли государственных людей или от меньшинства, просветленного высокой идеей и глубоким знанием; напротив того, с расширением выборного начала происходило принижение государственной мысли и вульгаризация мнения в массе избирателей; что расширение это в больших государствах или вводилось с тайными целями сосредоточения власти, или само собою приводило к диктатуреВ». И в том, и в другом случае началом всего служило отделение церкви от государства, секуляризация власти.

Понятно, что сам Победоносцев ни в какой форме не приемлет политику секуляризма применительно к российской монархии. Для него она не больше, чем Влкабинетная теорияВ», которую Влнародное верование не приметВ». Ведь это означало бы предоставление государству полной автономии, Влрешительное устранение всякого, даже духовного противодействияВ». Но тем самым наносился бы вред и церкви, и государству. Церковь по самому занимаемому ею положению не может отказаться от своего влияния на общество; и чем она деятельнее, чем более ощущает в себе силы и энергии, тем менее возможно для нее и Влравнодушное отношение к государствуВ». Следовательно, остается либо предположить неустранимость конфликта между церковью и государством, либо идти на установление государственной церкви. Победоносцев признает целесообразным второй путь. ВлГосударство, - доказывает он, - не может быть представителем одних материальных интересов общества; в таком случае оно само себя лишило бы духовной силы и отрешилось бы от духовного единения с народом. Государство тем сильнее и тем более имеет значение, чем явственнее в нем обозначается представительство духовное. Только под этим условием поддерживается и укрепляется в среде народной и в гражданской жизни чувство законно-то уважение к закону и доверие к государственной властиВ». Отсюда следует, что государство должно оцерковиться в той же мере, в какой церковь огосударствиться. Порукой прочности их союза служит Влединоверие народа с правительствомВ», т.е. приверженность православию.

Победоносцев, как никто другой, хорошо сознавал, что на принципах плюралистической религиозности и политического секуляризма невозможно удержать обветшавшее здание российской монархии. Подобно Леонтьеву, он во имя Влпродления существующего строяВ» готов был Влподдержать страну в замороженном состоянииВ», поскольку видел, что Влмалейшее теплое дуновение ветра, и все рухнетВ». Он хотел хоть на время мира и спокойствия, но вызвал реакцию и застой. Обстановка тех лет мрачно запечатлелась в блоковских строках:

В те годы дальние, глухие,

В сердцах царили сон и мгла:

Победоносцев над Россией

Простер совиные крыла..

Все шло к краху, близилась оргия радикализма. Время жаждало перемен - царизм отвечал казнями и ссылками. Государственные репрессии все более превращались Влв борьбу со всем обществомВ». Подтверждалась старая политическая истина: если власть ощущает непрочность своего положения, она начинает мстить нации. Тем удивительней, что и тогда сохранялась вера в монархию как незыблемый оплот российской государственности.

5. Этическая теория монархии: Л.А. Тихомиров (1852-1923). Одним из крупных апологетов самодержавной системы на рубеже XIX-XX вв. выступает Тихомиров, в прошлом активный деятель народнического движения, один из основателей террористического крыла ВлНародной волиВ». Впоследствии он отходит от революционной борьбы и сближается с консервативными кругами, многие годы сотрудничает в ВлМосковских ведомостяхВ», трудится над созданием новой этической теории монархии, изложенной им в трактате ВлМонархическая государственностьВ» (1905).

Согласно концепции автора, Влкогда возникает государство - это означает, что возникает идея некоторой верховной власти, не для уничтожения частных сил, но для их регулирования, примирения и вообще соглашенияВ». Формами верховной власти оказываются то монархия, то аристократия, то демократия. Это обусловливается известным психическим состоянием нации, ее верованиями и идеалами. С этой точки зрения, политика в деле установления верховной власти сливается с национальной психологией. В различных формах власти выражается доверие народа к определенной общезначимой силе: количественной, или физической - в демократиях; разумной, сословно-авторитетной - в аристократиях и по преимуществу нравственной - в монархиях. По мнению Тихомирова, если в нации жив и силен некоторый всеобъемлющий идеал нравственности, приводящий всех к готовности добровольного себе подчинения, то появляется монархия. Таким образом, монархия есть верховная власть нравственного идеала, она возникает при наличии глубокой религиозности народа и соответствующего социального строя, поддерживающего и сохраняющего эту религиозность.

Однако идея монархии не может оставаться лишь делом веры и обычая. Она должна возвыситься до политического самосознания нации, пройти сквозь искус научного, теоретического мышления. Здесь нельзя обойтись простым заимствованием чужих идей. Политическая наука должна Влнепосредственно наблюдать свою странуВ», чтобы направлять в нужном русле отношение народа к власти. Без этой Влумственной работыВ» монархия, не умея развить своих сил, нередко подготавливает сама торжество других форм верховной власти.

Тихомиров вполне солидарен с Катковым, проводя различие между самодержавной властью монарха и Влпередаточными, служебными органамиВ», т.е. правительством. Верховная власть не входит в прямое заведывание Влвсеми мелочными и несущественными делами управленияВ»; это предназначение правительства. Ее задача - только Влконтроль и направлениеВ» правительственной политики. Причем это можно производить не обязательно прямо, а с помощью самих подданных, предоставив им право апелляции к верховной власти и обсуждения действий правительства в печати, на собраниях и т.д. Создание такого Влобщественного управления рядом с бюрократическимВ», по мнению Тихомирова, станет гарантом того, что Влслужебные учреждения передаточной властиВ» не смогут больше Влискажать.. намерения и волю верховной властиВ» и тем более - Влдоходить до полной узурпации, когда передаточная власть получает характер представительнойВ». А это означало бы упразднение монархии, откат общества к низшим государственным формам. Между тем закон политического развития, как его понимает Тихомиров, гласит: ВлПрогрессивная эволюция ведет к усилению и расцвету монархии. Регрессивная - к уничтожению ее и переходу государства к другим формам верховной власти, т.е. к аристократии и демократииВ». С позиции этого закона, обращение к отечественной истории, естественно, подтверждает прогрессивную сущность российской государственности.

Каково же место монарха в общей системе государственного управления?

Оно определяется прежде всего задачей Влохранения самостоятельности нацииВ». Монарх как выразитель ее ВлдухаВ» имеет с ней самое Влтеснейшее и непосредственное общениеВ». Органом, связывающим его с народом, служит церковь; поэтому он может быть приверженцем только национальной религии. Религиозная свобода, веротерпимость имеют для него чисто условное значение, ибо под этими лозунгами выказывается чаще всего Влжелание избавиться от влияния церквиВ». Далее религиозную свободу иноверных своих подданных он устанавливает Влне иначе, как в постоянном соглашении по сему предмету с своей церковьюВ». Другого подхода здесь быть не может; ведь ослабление собственной религии, поддерживающей единение монарха с нацией, делает невозможным существование монархической власти. Вместе с тем монарх обязан Влвсеми силами благоприятствовать прогрессивной эволюции религиозного сознания нации, т.е. приближению нации к истинному, действительному БогуВ». От этого зависит чистота ее нравственного идеала, а следовательно, и крепость монархического чувства.

Другой чрезвычайно значительной функцией монархической власти является установление равной меры ответственности общества и правительства за состояние государства. Поскольку это связано с Влэлементом принудительностиВ», то монарх передоверяет его правительству лишь постольку, поскольку на это не хватает сил самого общества. ВлНо везде, где общественные силы способны сами поддерживать самостоятельно общественные нормы - действие правительственных учреждений излишнеВ». Приоритет общества над Влпередаточной властьюВ», т.е. общественное самоуправление должно составлять незыблемый принцип монархической системы.

Однако монарх не может вообще представлять нацию, не разграничивая ее действительную волю и ВлкажущуюсяВ», мнимую. Действительная воля вытекает из требований духа нации, органично сплетенного с церковностью, православием. В ней заложено стремление к усовершенствованию форм жизни и религии. Но нация далеко не всегда способна оставаться на уровне требований, сообразных с ее коренным духом. Как бывший революционер-террорист, Тихомиров знает, что она легко может стать жертвой Влпартийной агитацииВ», сбивающей Влс пути ее чувство и рассуждениеВ», особенно если Влнарод какими-нибудь обстоятельствами приведен в состояние дезорганизованной массыВ». Тогда он действительно предстает скорее анархистом, нежели монархистом. В такие-то моменты монарх обязан Влвластно осуществить назревшее, действительное желание нации, выработанное в ней ее духом, и иногда столь же властно не допустить нацию до роковой ошибки в определении своего действительного желания..В».

Таким образом, на поверку выходит, что монарх - не просто выразитель духа нации, он ее подлинный властелин. Он ничем не ограничен в своих действиях, ему нет надобности Влзаниматься бесплодным арифметическим подсчетом голосов, стоящих за тот или иной интересВ»; он выше партий и Влмелочной политикиВ». Монарх сам есть закон и порядок. И всякое ограничение верховной власти означало бы введение политической ВлспециализацииВ», но это не отвечает интересам нации, ибо привело бы к разрушению монархии. Об ограничении можно говорить лишь в контексте самой идеи монархии, осуществление которой составляет обязанность (долг) и право царствующей особы. ВлНарушение же обязанности устраняет право, связанное с этой обязанностьюВ». В соответствии с логикой Тихомирова, монарх не имеет права отрекаться от престола; будь ина

Вместе с этим смотрят:

"Держава" Платона

"Шестидневная война" 1967 года

Brezhnevism

Cовременная концепция евразийства

Cучаснi полiтичнi партii в Украiнi