Классификация языков

Проблема классификации языков - очень важная проблема, и потребовалась бы целая книга, чтобы изложить ее достаточно хорошо. В одной лекции невозможно ни полностью охватить эту тему, ни обосновать новый метод. Ниже предполагается лишь дать обзор господствующих в настоящее время теорий и показать, на каких принципах они основаны и каких результатов можно достичь с их помощью. Общая проблема классификации языков распадается на ряд частных вопросов, которые могут быть весьма различными в зависимости от рассматриваемого типа классификации. Однако для всех этих частных вопросов характерно то, что каждый из них, будучи строго сформулирован, целиком охватывает как проблему классификации языков, так и проблемы, связанные с изучением того языка, который подлежит классификации. Этого вполне достаточно для того, чтобы оценить значение соответствующих исследований, присущие им трудности, а также тот разрыв, который имеется между намеченной целью и средствами ее осуществления.

Первой классификацией, которой занялись лингвисты, была так называемая генеалогическая классификация, то есть классификация, распределяющая языки по семьям в зависимости от предполагаемой общности их происхождения. Самые ранние попытки такой классификации восходят к эпохе Возрождения, когда появление книгопечатания дало возможность познакомиться с языками ближних и дальних народов. Уже сам факт сходства между языками очень скоро привел к объединению их в семьи. Таких семей вначале было гораздо меньше, чем в настоящее время. Объяснения же различий между языками искали тогда в библейских мифах. С открытием санскрита и возникновением сравнительной грамматики метод классификации становится более научным. И хотя мысль о едином происхождении языков в это время еще полностью не отбрасывается, но все более и более точно определяются условия, при которых возможно установление генетической близости языков. Методы, опробированные на материале индоевропейских языков, были распространены впоследствии на многие другие языки, так что в настоящее время большинство языков сгруппировано в генетические семьи. Труд по описанию языков мира вряд ли может быть сейчас выполнен иным способом. В настоящее время глоттогонические гипотезы уже не занимают ученых, а пределы познаваемого и доказуемого очерчиваются все более точно; тем не менее наука не отказалась ни от поисков связей между языками малоисследованных стран, например между языками Южной Америки, ни от попыток объединения целых семей, например индоевропейской, семитской и т. д., в более обширные группировки. И при этом не наука о языках позволила заложить основу классификации, но, наоборот, именно с классификации, сколь наивна и туманна она ни была вначале, начинается развитие науки о языках. Сходство между древними и современными языками Европы обусловило создание теории, объясняющей это сходство.

Данное соображение до некоторой степени объясняет те противоречия, которые возникают в связи с проблемой генеалогической классификации. Ведь именно в самих недрах чисто генетической и исторической лингвистики в течение нескольких последних десятилетий родилось общее языкознание. Из-за того, что общее языкознание стремится в настоящее время преодолеть историческую перспективу и выдвинуть на первый план синхроническое изучение языков, оно вынуждено иногда предпочитать генетическому принципу классификации другие принципы. Интересно выяснить, в какой мере эти теоретические разногласия влияют на рассматриваемую нами проблему классификации языков.

Для любой классификации, какова бы она ни была, прежде всего нужно указать, признаки, на которых она основана. Для генеалогической классификации такими признаками являются признаки исторического характера. Сторонники генеалогической классификации стремятся объяснить как совершенно явные, так и менее очевидные сходства и различия между языками определенного ареала их общим происхождением. Здесь начинается применение сравнительного и индуктивного метода. Если лингвист располагает древними свидетельствами, достаточно убедительными и обширными, то он может восстановить непрерывную связь между последовательными состояниями одного языка или совокупности языков. Наличие такой непрерывной связи нередко позволяет сделать заключение, что различающиеся ныне языки развились из единого источника. Доказательством их родства является наличие регулярных черт сходства, то есть соответствий между полными формами, морфемами и фонемами отдельных языков. Соответствия в свою очередь группируются в ряды, число которых тем больше, чем более родственны сопоставляемые языки. Соответствия являются убедительными лишь в том случае, если удается полностью исключить такие факторы, как случайное совпадение, заимствование из одного языка в другой или обоих из одного общего источника, результат конвергенции языков. Доказательства оказываются решающими, если соответствия удается сгруппировать в пучки. Так, соответствие между лат. est : sunt, нем. ist : sind, франц. e : sont и т. д. предполагает определенные фонетические соответствия, а также тождество морфологической структуры, типа чередования, глагольных классов и значения. Каждое из этих тождеств можно подразделить на ряд признаков, также находящихся в соответствии; для каждого из этих признаков в свою очередь можно найти аналогии в других формах этих языков. Короче говоря, здесь сочетаются условия столь специфические, что предположение о родстве рассматриваемых языков можно считать доказанным.

Этот метод хорошо известен: он был проверен при установлении нескольких семей языков. Доказано, что он с успехом может быть использован при изучении языков, не имеющих письменной истории, родство которых устанавливается только на основании их современной структуры. Прекрасным примером такого исследования является проведенное Блумфилдом сравнение четырех основных языков центральной алгонкинской группы - фоке, оджибве, кри, меномини. На основе регулярных соответствий Блумфилд установил развитие пяти консонатных групп со вторым элементом k в этих языках и реконструировал в общеалгонкинском языке прототипы ck, sk, xk, hk, nk. При этом одно соответствие, ограниченное формой "он красный", не поддавалось объяснению: группа Sk в языках фоке и оджибве (фоке meskusiwa, оджибве miSkuzi) аномально соответствует группе hk в языках кри и меномини (кри mihkusiw, меномини mehkon). На основании этого автор постулировал в протоалгонкинском особую группу ck. И лишь впоследствии он имел случай подтвердить предположение об особой группе ck ссылкой на диалект Манитоба языка кри, где рассматриваемая форма выступает в виде mihtkusiw с группой -htk-, отличной от -hk-. Регулярность фонетических соответствий и возможность в известной степени предвидеть процесс фонетического развития не ограничивается каким-либо определенным типом языка или какой-либо определенной областью. Поэтому нет оснований считать, что "экзотические" или "примитивные" языки требуют иных принципов сравнения, чем языки индоевропейские или семитские.

Доказательство первоначального родства требует нередко очень длительных и обременительных изысканий по отождествлению единиц на всех уровнях анализа: по отношению к отдельным фонемам, сочетаниям фонем, морфемам, сочетаниям морфем и по отношению к целым конструкциям. Эта работа связана с рассмотрением конкретной субстанции сравниваемых элементов. Так, например, прежде чем говорить о соответствии лат. fere и скр. bhara-, необходимо доказать, что латынь закономерно имеет f там, где санскрит имеет bh. Никакое исследование родства языков не может избежать этого, и определение места каждого языка в классификации является итогом большой работы по отождествлению конкретных единиц сравниваемых языков. При этом необходимо учитывать условия, при которых это отождествление происходит, так как без их учета доказательство невозможно.

Однако мы не можем установить универсального способа для определения формы классификации языков, родство которых может быть доказано. Наше представление о какой-либо семье языков и место, которое мы отводим языкам этой семьи, отражает в действительности, и это нужно себе уяснить, модель частной классификации, классификации индоевропейских языков. Нельзя не признать, что это наиболее полная и по нашим современным требованиям наиболее удовлетворительная классификация. Сознательно или бессознательно лингвисты используют данную модель всякий раз, когда они приступают к классификации менее известных языков. В этом есть своя положительная сторона, так как использование хорошо разработанной классификации заставляет лингвистов соблюдать большую строгость при обработке нового материала. Однако отнюдь не очевидно, что те критерии, которыми пользуются обычно при классификации индоевропейских языков, имеют всеобщую применимость. Одним из самых веских аргументов в пользу индоевропейской общности является сходство числительных, которое сохраняется по сей день в течение более чем двадцати пяти веков. Но устойчивость числительных объясняется, вероятно, такими специфическими причинами, как развитие экономики и обмена, известное индоевропейским народам с очень давнего времени, а не "естественными" или универсальными мотивами, общими для всех языков. Бывает, что числительные заимствуются из другого языка. Иногда даже в целях удобства или по иным причинам целые группы числительных могут заменяться другими группами числительных.

Далее, и это главное, нет уверенности в том, что модель классификации, построенная для индоевропейского языка, является универсальным типом генеалогической классификации. Особенность индоевропейских языков заключается в том, что каждый язык примерно в одинаковой степени участвует в общем типе. Даже с учетом всех инноваций распределение основных признаков общей структуры в языках одной и той же степени древности является ощутимо сходным, как это подтверждается в случае с хеттским или как это можно предположить по тому немногому, что известно, например, о языках фригийском или галльском. Посмотрим теперь, как распределяются общие особенности в языках семьи банту, родство которых установлено достаточно надежно. Ареал языков банту делится на географические зоны; каждая зона включает группы языков, для которых характерны определенные общие фонетические и морфологические признаки; эти группы состоят из подгрупп, подразделяющихся на диалекты. Такая классификация, основанная на очень неравномерном материале, является целиком предварительной. Приведем ее в том виде, в каком она обычно излагается, указав те несколько особенностей, на основании которых разделяются географические зоны языков банту .

Северо-западная зона: односложные префиксы; слабо развитая глагольная флексия; своеобразие в формах именных префиксов.

Северная зона: двусложные именные префиксы; образование локатива путем префиксации; большое разнообразие увеличительных префиксальных образований.

Зона Конго: как правило, односложные префиксы; гармония гласных; образование производных глаголов путем необычного сложения суффиксов; как правило, сложная тональная система.

Центральная зона: односложные и двусложные префиксы; именные классы для аугментатива, диминутива и локатива; широкое распространение производных глаголов и идеофонов; система трех тонов.

Восточная зона: относительно простая фонетика; система трех тонов; упрощенные глагольные формы; образование локатива и при помощи префиксации, и при помощи суффиксации.

Северо-восточная зона: наличие тех же особенностей, что и для вышеперечисленных зон, более упрощенная морфология - из-за влияния арабского языка.

Центрально-восточная зона является переходной между центральной и восточной зонами.

Юго-восточная зона: односложные и двусложные префиксы; суффиксальные локатив и диминутив; сложная тональная система; сложная фонетика с наличием имплозивных, фрикативных латеральных и изредка щелкающих (clicks) звуков.

Центрально-южная зона является переходной между центральной и юго-восточной зонами при наличии сходства с центрально-восточной зоной: система трех тонов; имплозивные звуки и аффрикаты; однослоговые именные префиксы с латентным начальным гласным.

Западная и центрально-западная зоны представляют собой "промежуточный тип" между западной и центральной зонами с чертами зоны Конго: чрезвычайно развитая ассимиляция гласных; деление именных классов на одушевленный и неодушевленный.

Подобная картина, даже будучи весьма схематической, свидетельствует о том, что внутри ареала можно наблюдать переходы от одной зоны к другой, так что те или иные особенности усиливаются в определенном направлении от зоны к зоне. Эти особенности можно сгруппировать в соответствии с переходами от одной зоны к другой, зоны с односложными, а также двусложными префиксами при наличии областей, в которых оба типа сосуществуют; степень распространения идеофонов; зоны с трехтонной и многотонной системами. Какова бы ни была структурная сложность, лишь частично отраженная в перечисленных признаках, представляется, что от языков "полубанту" в Судане до языков зулу каждая зона определена скорее отношением к соседней зоне, чем к некоторой общей структуре.

Еще более характерны в этом отношении связи между большими языковыми группировками Дальнего Востока : здесь наблюдаются переходы от китайского к тибетскому, от тибетского к бирманскому, далее к языкам группы сальвен (палаунг, ва, рианг), затем к мон-кхмерскому языку и далее к языкам Океании. Каждая из этих групп не может быть очерчена точно, но каждая имеет определенные особенности, из которых одни объединяют ее с предыдущей, а другие - со следующей таким образом, что, переходя от одной группы к другой, можно заметить постепенное удаление от типа, находящегося в начале цепи, причем все эти языки сохраняют "фамильные черты". Ботаникам хорошо знакомо это "родство через сцепление", и возможно, лишь этот тип классификации является единственно пригодным для больших группировок языков, представляющих ныне предел наших реконструкций.

Изложенное позволяет обнаружить некоторые слабые стороны, присущие генеалогической классификации. Поскольку генеалогическая классификация имеет исторический характер, то для ее полноты необходимо, чтобы языки были представлены в ней на всех этапах их развития. Однако известно, что состояние наших знаний нередко делает это требование невыполнимым. Как раз для очень небольшого числа языков мы располагаем сведениями, и то неполными, об их относительно древних состояниях. Случается, что вымирает целая семья языков, за исключением одного, который оказывается вследствие этого вне семьи родственных языков. По-видимому, так обстоит дело с шумерским. Если в нашем распоряжении имеются довольно многочисленные данные, свидетельствующие о непрерывной истории (например, для индоевропейской семьи языков), то мы можем себе представить, что на некоторой стадии развития принадлежность языков к той или иной семье будет определяться только на основе знания истории каждого из них, а не на основе отношений между ними, и это потому, что их история все еще продолжается. Разумеется, наша классификация возможна именно благодаря достаточно медленному и неравномерному развитию языков. Отсюда наличие архаических элементов, которые облегчают реконструкцию прототипа. Однако даже эти архаизмы могут с течением времени вытесниться, так что на уровне современных языков не останется никаких следов, на которых могла бы основываться реконструкция. Рассматриваемая классификация является надежной только в том случае, если она располагает, по крайней мере для некоторых из языков, сведениями о их более древнем состоянии. Там, где подобные сведения отсутствуют, лингвист находится в такой же ситуации, в какой оказался бы воображаемый лингвист будущего, вынужденный высказать свое мнение о возможности родства между современными ему ирландским, албанским и бенгальским языками. А если, кроме того, представить себе, сколь велика та часть языковой истории человечества, которая навсегда потеряна для нас и которая тем не менее обусловила современное распределение языков по семьям, то легко увидеть ограниченность генеалогической классификации языков, а также предел наших возможностей в построении подобной классификации. В таком же положении находятся все те науки, которые исходят из эмпирических данных для разработки эволюционно-генетических объяснений. Систематика растений разработана не лучше, чем систематика языков. И, вводя для языков используемое в ботанике понятие "родства через сцепление", мы не скрываем, что прибегаем к этому способу лишь потому, что не можем восстановить промежуточные формы и связи между ними для объяснения наличных данных. К счастью, на практике это обстоятельство не затрудняет выделения групп близкородственных языков и не должно препятствовать стремлению систематически объединять эти группы в более широкие группировки. Мы хотим подчеркнуть лишь то, что в силу обстоятельств генеалогическая классификация представляет ценность только в промежутке между двумя определенными моментами времени. Интервал между этими двумя моментами зависит как от объективного состояния наших знании, так и от строгости анализа.

Можно ли придать этой строгости анализа математическое выражение? Для решения данного вопроса в последнее время предпринимались некоторые шаги. Число соответствий между двумя языками принималось за меру вероятности их родства, и к количественной обработке этих соответствий прилагалась теория вероятностей. На основании этого делались выводы о степени близости между языками и даже о самом существовании их генетического родства. Так, Б. Коллиндер применил количественный метод для проверки урало-алтайской гипотезы, однако он вынужден был признать, что выбор между генетическим родством, с одной стороны, типологическим сродством (affinite) или заимствованием, с другой, "не может быть сделан на основе вычислений" . Полностью несостоятельным оказалось также применение статистики для определения отношений между хеттским языком и другими индоевропейскими языками. Сами же авторы этой попытки, Крёбер и Кретьен, признали, что результаты их статистических исследований оказались странными и неприемлемыми . Ясно, что исследование, оперирующее соответствиями лишь как количественными величинами и, таким образом, исходящее из представления, будто хеттский является лишь уклоняющимся членом языковой семьи, установленной раз и навсегда, заранее обречено на неудачу. Ни число сопоставлений, обосновывающих генетическое родство, ни число языков, признанных родственными, не может явиться предметом математического исчисления. На самом деле мы должны рассматривать степень родства между членами больших семей языков как переменную величину, способную принимать различное значение, - совершенно так же, как это делается по отношению к членам небольших диалектных групп. Нужно иметь в виду, кроме того, что схема взаимоотношений внутри групп родственных языков всегда может быть изменена вследствие тех или иных открытий. Пример хеттского языка как раз лучше всего и иллюстрирует теоретическое состояние проблемы. На основании того, что хеттский язык во многих отношениях отличается от традиционного индоевропейского, Стертевант сделал вывод, что индоевропейский язык не был предком хеттского, а что и индоевропейский, и хеттский исходят из одного источника, образуя новую, так называемую "индо-хеттскую" семью. Иными словами, Стертевант взял за основу индоевропейский язык в понимании Бругмана, а языки, не соответствующие классической модели Бругмана, оказались у него вне такого индоевропейского языка. Мы, напротив, должны включить хеттский в число индоевропейских языков, причем в соответствии с новыми данными мы должны будем изменить определение индоевропейской семьи языков и наши представления об отношении языков внутри этой семьи. Как будет показано ниже, логическая структура генетических связей не дает возможности предвидеть числа элементов целого. Единственный способ дать генеалогической классификации наглядную лингвистическую интерпретацию заключается в том, чтобы рассматривать "семьи" как открытые, а отношения между ними - как подверженные постоянным изменениям.

* * *

Всякая генеалогическая классификация, когда она констатирует родство между какими-либо языками и устанавливает степень этого родства, определяет некоторый общий для них тип. Материальное совпадение между формами и элементами форм ведет к выявлению формальной и грамматической структуры, присущей языкам определенной семьи. Отсюда следует, что генеалогическая классификация является в то же время и типологической. Типологическое сходство может быть даже более явным, чем сходство форм. В таком случае возникает вопрос: какое значение для классификации языков имеет типологический критерий? Точнее: можно ли построить генеалогическую классификацию только на типологических критериях? Именно такой вопрос может возникнуть в связи с той интерпретацией, которая была дана Трубецким индоевропейской проблеме в его очень содержательной, но почти не замеченной статье "Мысли об индоевропейской проблеме" .

Трубецкой задается вопросом: по каким признакам лингвисты определяют, что данный язык является индоевропейским? Автор не склонен придавать решающего значения "материальным совпадениям" между данным языком и другими языками для доказательства их родства. Нельзя, говорит он, преувеличивать роль этого критерия, потому что невозможно сказать, как велико должно быть число таких совпадений и какими именно они должны быть, чтобы данный язык мог быть признан индоевропейским. Среди этих совпадений нет ни одного, наличие которого было бы обязательно для доказательства родства языков. Он придает гораздо большее значение наличию шести структурных признаков, которые он перечисляет и подтверждает примерами. Каждый из этих структурных признаков, говорит он, встречается также в неиндоевропейских языках, но все шесть вместе представлены только в индоевропейских.

Последнее положение мы хотели бы рассмотреть более подробно, так как оно имеет несомненное теоретическое и практическое значение. Здесь нужно различать два вопроса: 1) только ли в индоевропейских языках представлены одновременно эти шесть признаков; 2) достаточно ли только данных признаков для утверждения понятия индоевропейского языка.

Чтобы ответить на первый вопрос, нужно обратиться к фактам. На него можно ответить положительно в том и только в том случае, если никакая другая семья языков не обладает всеми шестью признаками, присущими, по Трубецкому, лишь индоевропейским языкам. Для проверки этого мы взяли наудачу один заведомо неиндоевропейский язык. Был выбран такелма, индейский язык штата Орегон, превосходным, доступным и удобным описанием которого мы располагаем благодаря Эдварду Сепиру (1922 г.). Перечислим эчи признаки, используя формулировки самого Трубецкого и указывая всякий раз, как обстоит дело в языке такелма.

1) Отсутствует гармония гласных (Es besteht keinerlei Vokalharmonie).

В языке такелма гармония гласных также не отмечена.

2) Число согласных, допускаемых в начале слова, не беднее числа согласных, допускаемых внутри слова (Der Konsonantismus des Anlauts ist nicht armer als der des Inlauts und des Auslauts).

Дав полную картину консонантизма в языке такелма, Сепир специально замечает (Вз 12): "Каждая из перечисленных согласных может встречаться в начале слова". Единственным ограничением, на которое он указывает, является отсутствие cw в начальном положении. Однако это ограничение снимается им же самим, когда он добавляет, что cw существует только в сочетании с k и только все сочетание k^ является фонемой. Консонантизм начала слова не обнаруживает в языке такелма никакой недостаточности.

3) Слово не обязано начинаться с корня (Das Wort muss nicht unbedingt mit der Wurzel beginnen).

Языку такелма одинаково присущи как префиксация, так и инфиксация и суффиксация (см. примеры Сепира: Вз 27, стр. 55).

4) Формы образуются не только при помощи аффиксации, но и при помощи чередования гласных внутри основ (Die Formbildung geschieht nicht nur durch Affixe, sondern auch durch vokalische Alternationen innerhalb der Stammmorpheme).

При описании языка такелма Сепир уделяет большое внимание (стр. 59-62) "чередованию гласных" ("vowel-ablaut"), имеющему морфологическое значение.

5) Наряду с чередованием гласных известную роль при образовании грамматических форм играет свободное чередование согласных (Ausser den vokalischen spielen auch freie konsonantische Alternationen eine morphologische Rolle).

В языке такелма "чередование согласных" ("consonant-ablaut"), будучи редким способом словообразования, имеет немаловажное значение, так как оно используется при образовании времен (аорист или неаорист) у многих глаголов" (Сепир, Вз 32, стр. 62).

6) Подлежащее переходного глагола трактуется так же, как и подлежащее непереходного глагола (Das Subjekt eines transitiven Verbums erfahrt dieselbe Behandlung wie das Subjekt eines intransitiven Verbums).

Точно такой же принцип имеет место в языке такелма: yap'a will k'еret,букв. "Люди дом они-строят-его" = "Лю-ди (yap'a) строят дом"; gidi alxali yap'a, букв. "На это они-садятся люди" = "Люди садятся сюда" с той же самой формой yap'a в обеих конструкциях .

Итак, оказывается, что язык такелма обладает сочетанием шести признаков, совокупность которых составляет, по мнению Трубецкого, отличительную черту языков индоевропейского типа. Не исключено, что аналогичные случаи могут встретиться и в языках других семей. Так или иначе, утверждение Трубецкого опровергается фактами. Разумеется, речь у него идет главным образом о том, чтобы найти минимальное количество структурных признаков, которые позволили бы отграничить индоевропейские языки от соседних групп - семитской, кавказской, финно-угорской. В этих пределах его признаки представляются справедливыми. Но они не являются таковыми, если сопоставить индоевропейские языки со всеми другими типами языков. Для этого необходимы, по-видимому, более многочисленные и более специфические характеристики.

Что касается второго вопроса, то он возникает в связи с необходимостью определить индоевропейскую семью единственно на базе совокупности типологических признаков. Трубецкой не затрагивал этого. Он считает, что материальные соответствия необходимы, даже если число их невелико. В этом с ним нельзя не согласиться, ибо в противном случае могут возникнуть неразрешимые трудности. Так или иначе, но термины типа индоевропейский, семитский и т. д. означают одновременно и исторически общее происхождение определенных языков, и их типологическое родство. Поэтому невозможно, сохраняя историческую перспективу, пользоваться исключительно неисторическими определениями. Языки, являющиеся с исторической точки зрения индоевропейскими, действительно обладают при этом определенными общими структурными признаками. Но совпадения этих признаков без учета истории недостаточно для того, чтобы определить язык как индоевропейский. Иными словами, генеалогическая классификация несводима к типологической, и наоборот.

Да не будет превратно понята та критика, которая была приведена выше. Она направлена против излишней категоричности некоторых утверждений Трубецкого, а не против существа его идей. Мы хотим только, чтобы не смешивались два понятия, которые обычно объединяют в термине "языковое родство". Структурное родство может быть результатом общего происхождения; но оно может быть также результатом независимого развития нескольких языков, между которыми нет никакой генетической связи. Как удачно заметил Р. Якобсон по поводу фонологического сродства (affinite), которое обнаруживается нередко просто между соседними языками, "структурное сходство должно рассматриваться независимо от генетической связи между данными языками, оно может одинаково распространяться и на языки с общим происхождением, и на языки, имеющие разных предков. Структурное сходство не противополагается 'первоначальному родству', а налагается на него". Самое интересное в группировках по сродству заключается именно в том, что они часто объединяют в одном ареале генетически неродственные языки. Таким образом, генетическое родство не препятствует образованию новых группировок по типологическому сродству структуры, а образование группировок по типологическому сродству не заменяет генетического родства. Важно, однако, отметить, что говорить о различии между общим историческим происхождением (filiation) и типологическим сродством (affinite) можно только на основе наших современных наблюдений. Если же группировка по типологическому сродству установилась в доисторический период, то с исторической точки зрения она покажется нам признаком генетического родства. Здесь еще раз обнаруживается предел возможностей генеалогической классификации.

Различия в грамматической структуре между языками мира так велики и очевидны, что лингвисты давно уже пытаются классифицировать языки по типологическим признакам. Эти классификации, основанные на признаках морфологической структуры, представляют собой попытки систематизировать языки разумным образом. Теории подобного рода создавались преимущественно в Германии. Именно здесь начиная с Гумбольдта множатся попытки уложить все многообразие языков в несколько основных типов. Главным представителем этого направления, которое и сейчас имеет много выдающихся сторонников, был Финк . Известно, что Финк различает восемь основных типов языков, каждый из которых иллюстрируется одним языком - представителем типа. Он дает следующие типы: подчиняющий - турецкий, инкорпорирующий - гренландский, упорядочивающий (anreihend) - субия (семья банту), корнеизолирующий (vurzelisoliererid) - китайский, основоизолирующий (stammisolierend) - самоанский, корнефлектирующий (wurzelflektierend) - арабский, основофлектирующий (stammflektierend) - греческий, группофлектирующий (gruppenflektierend) - грузинский. Каждое из этих наименований действительно сообщает нечто о типе, который оно представляет, и позволяет в общем виде определить с этой точки зрения место каждого из рассматриваемых языков. Однако приведенная схема не является ни исчерпывающей, ни последовательной, ни строгой. В ней не представлены типы таких разнообразных и сложных языков, как языки американских индейцев или суданские, которые можно отнести одновременно к нескольким категориям; не обращено внимания и на те характеристики, которые, будучи различными, могут создавать видимость сходной структуры, так что возникает, например, иллюзия типологического родства китайского и английского языков. Кроме того, одним и тем же термином Финк часто передает понятие, имеющее разный смысл в разных языках. Как можно пользоваться одним термином "корень" одновременно для китайского и арабского языка? Или, скажем, как определить "корень" для эскимосского языка? Финк не создал общей теории, отвечающей на все эти вопросы, теории, которая определила бы и упорядочила такие неоднородные понятия, как корень, инкорпорация, суффикс, основа, класс, флексия, ряд, одни из которых касаются сущности морфем, другие - способа их сочетания.

Языки представляют собой такое сложное явление, что классифицировать их можно, используя только несколько самых разных принципов. Полная и всеобъемлющая типология должна учитывать различные принципы и строить иерархию соответствующих морфологических признаков. Именно эту цель преследует наиболее разработанная в настоящее время классификация языков, принадлежащая Сепиру . Исходя из глубокого понимания языковой структуры и широкого знания языков американских индейцев - наиболее своеобразных из всех существующих языков. Сепир распределяет языки по типам на основании следующих трех критериев: типы выраженных "понятий"; "техника", преобладающая в языке; степень "синтеза".

Сначала он рассматривает природу "понятий" и с этой точки зрения различает четыре типа: I тип - основные понятия (предметы, действия, качества, выраженные самостоятельными словами); II тип - деривационные понятия, менее конкретные, чем понятия I типа (выражаются путем аффиксации некорневых элементов к элементам корневым, причем смысл высказывания не изменяется); III тип - конкретно-реляционные понятия (число, род и т. д.); IV тип - абстрактно-реляционные понятия (выражают чисто "формальные" отношения, которые служат для связи между элементами высказывания). Понятия I и IV типов присущи всем языкам. Понятия II и III типов не являются обязательными, какой-либо из них или оба сразу могут и отсутствовать в языке. В соответствии с указанными типами понятий Сепир разделяет все языки на следующие четыре типа.

А. Языки, обладающие лишь понятиями типов I и II Это языки без аффиксации ("простые чисто-реляционные языки").

В Языки, выражающие понятия I, II и IV типов Это языки, выражающие синтаксические отношения в чистом виде и обладающие способностью модифицировать значение корневых элементов путем аффиксации и внутренних изменений ("сложные чисто-реляционные языки").

С. Языки, выражающие понятия I и III типов. К ним относятся языки, в которых синтаксические отношения выражаются в связи с понятиями, не вполне лишенными конкретного значения, но корневые элементы не могут подвергаться ни аффиксации, ни внутренним изменениям ("простые смешанно-реляционные языки").

D. Языки, выражающие понятия I, II и III типов. Сюда принадлежат языки со "смешанными" синтаксическими отношениями, подобно языкам типа С, обладающие, однако, способностью модифицировать значение корневых элементов путем аффиксации или внутренних изменений ("сложные смешанно-реляционные языки"). К ним относятся флективные, а также многие "агглютинативные" языки.

Каждый из этих четырех типов подразделяется на четыре подтипа в зависимости от "техники", которую применяет язык. По "технике" языки могут быть: а) изолирующими, b) агглютинативными, с) фузионными и d) символическими (чередования гласных). Каждый тип может быть подвергнут количественной оценке.

В заключение определяется степень "синтеза", реализованная в единицах языка. По степени "синтеза" языки делятся на аналитические, синтетические и полисинтетические.

Результаты этих исследований Сепир представил в таблице, где приведены некоторые языки мира. Из этой таблицы видно, что китайский язык принадлежит к типу А (простой чисто-реляционный тип), система абстрактно-реляционная, "технически" изолирующий, аналитический. Турецкий язык относится к типу В (сложный чисто-реляционный тип): использование аффиксации, "технически" агглютинативный, синтетический. К типу С относятся только языки банту (что касается французского, то тут Сепир колеблется между типами С и D) - слабо агглютинативные и синтетические Тип D (сложный, смешанно реляционный тип) содержит, с одной стороны, латинский, греческий и санскрит - одновременно и фузионные, и слегка агглютинативные в словообразовании, но с окраской символизма, и синтетические, с другой стороны, арабский и древнееврейский - символически-фузионные, синтетические - и, наконец, чинук - фузионно-агглютинативный и слегка полисинтетический.

Сепир обладал очень хорошим лингвистическим чутьем и поэтому не мог считать свою классификацию окончательной, он специально подчеркивал ее предварительный и временный характер. Поэтому и нам следует отнестись к данной классификации с той же осторожностью, какой требовал от самого себя ее автор. Эта классификация, вне всякого сомнения, является шагом вперед по сравнению со старым, поверхностным и недейственным разделением языков на флектирующие, инкорпорирующие и т. д. Теория Сепира обладает двумя бесспорными достоинствами. 1) Она более сложна, чем предыдущие теории, в том смысле, что вернее отражает всю необъятную сложность языковых структур. Мы находим здесь умелое сочетание трех рядов критериев, находящихся в отношении соподчинения. 2) Между этими критериями установлена иерархия сообразно со степенью устойчивости описанных признаков. В самом деле, наблюдается, что эти признаки изменяются не в одинаковой степени. Легче всего подвергается изменению "степень синтеза" (переход от синтетического к аналитическому состоянию); "техника" (фузионный или агглютинативный характер сочетания морфологических единиц) является более стабильной, а "тип поняти

Вместе с этим смотрят:

"Quo vadis": проекцiя на сучаснiсть

"Звезды" немого кино и русская мода 1910-х годов

"Культура": типология определений

"Рабочий и колхозница" (Из биографии В. И. Мухиной)

"Русские сезоны" в Париже