Российская интеллигенция в эпоху буржуазного общества

Основная часть

1. Понятие интеллигенции эпохи буржуазного общества.

2. Формирование русской интеллигенции.

3. Черты и особенности русской интеллигенции.

4. Религиозная природа русской интеллигенции.

5. Социальные воззрения русской интеллигенции.

6. Понятие права у русской интеллигенции.

7. Отношение к философии у русской интеллигенции.

8. ВлВехиВ» об интеллигенции.

9. Интеллигенция и революция 1917 г.

Актуальность.

Разговор о судьбе отечественного интеллектуального слоя представляется уместным по крайней мере по трем причинам. Во-первых, дискуссии на тему "об интеллигенции" традиционно относятся к числу излюбленных в печати, так что тема эта сама по себе, очевидно, представляет интерес для нам подобных. Во-вторых, в последние годы отмечены попытки представителей интеллектуального слоя высказываться от его лица,

сформулировать его корпоративные ценности и интересы (одно из наиболее характерных явлений такого рода - статья И. Алексеева "Благородное собрание на руинах империи" в "Независимой газете", 1993, 14 июля). В-третьих, ведутся разговоры о возрождении России, о возвращении к ее культуре, что немыслимо без воссоздания соответствующего интеллектуального слоя

Историография.

Книга ВлРусская интеллигенция. История и судьбаВ» под редакцией Д.С. Лихачева представляет собой сборник научных статей, написанных преимущественно учеными-гуманитариями, а также представителями искусства и литературы, размышляющими о том, что такое русская интеллигенция как социальная группа, как этическое и культурологическое понятие, как феномен русской и мировой истории. Эти размышления, даже если они и не носят явно личностного характера, тем не менее всегда имеют личностную основу, поскольку о русской интеллигенции пишут русские интеллигенты, для которых рассматриваемые в книге проблемы имеют жизненно важное значение. Так как авторы статей, прежде всего ученые, содержание их исследований лишено злободневности и политизации, они не возражают, а доказывают, не просто отстаивают свою точку зрения, а отстаивают ее. Никто из создателей этой книги не тешит себя иллюзией относительно окончательного решения вопроса, точного описания указанного понятия.

Об интеллигенции существует также сборник статей ВлВехиВ», но авторы ВлВехВ» не скупятся на критику русской интеллигенции. Они явно настроены крайне отрицательно к представителям русской интеллигенции. Но все же освещают такие интересные вопросы, как правосознание интеллигенции, ее отношение к философии и т.д.

Хронологические рамки.

Эпоха буржуазного общества достаточно размытое понятие. Временные рамки включают почти целый век, начиная от отмены крепостного права (1861г.) и заканчивая серединой ХХ века.

Цели и задачи.

Цель моей работы осветить мировоззрения русской интеллигенции эпохи буржуазного общества: определить ее отношение к правосознанию, к философии. Главным источником моей работы является сборник статей ВлВехиВ», и целью моей работы также является показать отношение авторов ВлВехВ» к интеллигенции той самой эпохи. Немаловажный фактор для определения целей и задач моей работы тАУ это отношение интеллигенции к революции 1917 г.

Классификация источников.

В своей работе я использовала в основном сборники статей и газеты. Сборники статей составляли более крупные издания тАУ книги.

ВлРусская интеллигенция, как особая культурная категория, есть порождение взаимодействия западного социализма с особенными условиями нашего культурного, экономического и политического развития. До рецепции социализма в России русской интеллигенции не существовало, был только Влобразованный классВ» и разные в нем направленияВ».

Струве

Блестящий расцвет русской науки и культуры в XIX веке был обеспечен людьми, объективно выдвинутыми теми принципами комплектования и существования слоя интеллигенции, которые были заложены три столетия назад, тогда как удручающая серость последних десятилетий связана с целенаправленным принижением культуроносного слоя и фактическим его уничтожением путем формирования такого его состава, который не способен выполнять свойственные этому слою функции.

Понятие интеллигенции эпохи буржуазного общества

Русский интеллигент - это, прежде всего, человек, с юных лет признающий единственно достойным объектом своего интереса и участия, нечто лежащее вне его личности - народ, общество, государство. Нигде в мире общественное мнение не властвует так деспотически, как у нас, а наше общественное мнение уже три четверти века неподвижно на признании этого верховного принципа: думать о своей личности - эгоизм, непристойность. Настоящий человек лишь тот, кто думает об общественном, интересуется вопросами общественности, работает на пользу общую (см. п. № 9).

Эпоха буржуазного общества тАУ это какой-то неопределенный промежуток времени, его временные рамки ВлразмытыВ», но лежат приблизительно с 1861 г, так как в этот год была осуществлена отмена крепостного права, по 40-е годы ХХ века. Следовательно, эпоха буржуазного общества длилась целый век: с середины ХIХ до середины ХХ века.

Между латинским понятием ВлintelligentiaВ» и русским словом XIX-XX вв. интеллигенция есть большая разница. Работники умственного труда, способные к обобщенной, деятельной, и, если нужно, к абстрактной мысли, появляются в глубокой древности и приобретают устойчивые черты. Латинское слово ВлинтеллигенцияВ», когда оно выделяется из понятия ВлинтеллектВ», обозначало не деятелей, а те высшие познавательные способности, которые после Канта удобнее назвать ВлрассудкомВ».

М.А. Фонвизин писал: "Если Петр старался вводить в России европейскую цивилиВнзацию, то его прельщала более ее внешняя сторона. Дух же этой цивилизации.. был ему, деспоту, чужд и даже противен. Ему нужны были способные орудия для материальных улучшений по образцам, виденным им за границей.. Он особенно дорожил людьми специальными, для которых наука становилась почти ремеслом; но люди истинно образованные, осмысленные, действующие не из рабского страВнха, а по чувству долга и разумного убеждения, - такие люди не могли нравиться ПеВнтру".

В принципе понятие "интеллигенция" в отчетливо положительном смысВнле было понятием пушкинского периода. Это слово внутренне противоречиво: оно связано с национальным подъемом времени антинаполеоновских (т.е. ВлантиВнфранцузскихВ») войн, но связано противоречиво как явление не националистическое, а антинационалистическое. Эхо такого понимания отзывается и лет через 60 в мысВнлях Версилова в предпоследнем романе Достоевского "Подросток" - русские выстуВнпают более европейцами, чем сами европейцы. До недавнего времени понятие ВлинтеллигенцияВ» считалось синонимом понятия ВлнигилистыВ».

Формирование русской интеллигенции

Из многосложных и противоречивых процессов, в конечном счете, торВнмозивших формирование человека как субъекта истории, проистекала эконоВнмическая и политическая отсталость России по сравнению с развитыми европейВнскими странами. Многие годы Россия приглядывалась к неизменно опережавшеВнму ее на пути социально-экономического прогресса Западу, совершившему сперВнва первую, а затем и вторую промышленные революции, завидовала полученным результатам, пыталась, почти ничего не меняя в социально-политической сфере, отдельные фрагменты западного опыта перенести на свою почву и тАФ одновременВнно с этим ужасалась издержкам этого процесса: социальной несправедливости первоначального капиталистического накопления, "обмещаниванию" и "обуржуазиванию" западного общества, росту "бездуховности" и погоне за мирскими, материальными благами.

Принцип комплектования российского интеллектуального элитного слоя соединял лучшие элементы европейской и восточной традиций, сочетая принципы наследственного привилегированного статуса образованного сословия и вхождения в его состав по основаниям личных способностей и достоинств. Наряду с тем, что абсолютное большинство членов интеллектуального слоя России вошли в него путем собственных заслуг, их дети практически всегда наследовали статус своих родителей, оставаясь в составе этого слоя. К началу XX века 50 - 60 % его членов были выходцами из той же среды, но при этом, хотя, как уже говорилось, от двух третей до трех четвертей их самих относились к потомственному или личному дворянству, родители большинства из них дворянского статуса не имели. Среди гражданских служащих дворян по происхождению было 30,7 %, среди офицеров - 51,2 %, среди учащихся гимназий и реальных училищ - 25,6 %, среди студентов - 22,8 % (на 1897 год). Ко времени революции тАУ еще меньше. Таким образом, интеллектуальный слой в значительной степени самовоспроизводился, сохраняя культурные традиции своей среды. Прежде всего проводилась политика прямого регулирования социального состава учащихся с предоставлением льгот "рабоче-крестьянскому молодняку" и ограничением права на образование выходцам из интеллектуального слоя. Уже в 1918 году был принят беспрецедентный закон о предоставлении права поступления в вузы лицам любого уровня образования или даже вовсе без образования, и под лозунгом "завоевания высшей школы" началось массовое зачисление туда "рабочих от станка". В 1921 году был установлен "классовый принцип" приема в вузы с целью резкого ограничения доли детей интеллигенции среди студентов.

Стали использоваться различные методы "командировок", "направлений" и т. п. Выходцам из образованного слоя был законодательно закрыт доступ не только в высшие учебные заведения, но и в среднюю школу II ступени, чтобы они не могли пополнять ряды даже низших групп интеллигенции. Лишь в порядке исключения для детей особо доверенных специалистов выделялось несколько процентов плана приема как представителям "трудовой интеллигенции". Особенно усилился "классовый подход" в конце 20-х годов, в связи с известными политическими процессами над интеллигенцией -- именно тогда, когда численность студентов возросла особенно резко.

Черты и особенности

ВлРусская интеллигенция, тАФ писал Струве, тАФ воспитывалась на идее безответственного равенства. И поэтому она никогда не способна была понять самого существа экономического развития общества, ибо экономический прогресс общества основан на торжестве более производительной хозяйственной системы над менее производительной, а элементом более производительной системы является всегда человеческая личность, отмеченная более высокой ступенью годности. Так, русская интеллигенция в ее целом не понимала и до сих пор не понимает значения и смысла промышленного капитализма. Она видела в нем только Влнеравное распределениеВ», ВлхищничествоВ», ВлхапаниеВ» и не видела в его торжестве победы более производительной стороны, не понимала его роли в процессе хозяйственного воспитания и самовоспитания обществаВ»

Наиболее характерными чертами ВлотщепенчестваВ» русской интеллигенции веховцы считали ее ВлпротивогосударственностъВ», ВлбезрелигиозностъВ» и ВлкосмополитизмВ». ВлДля интеллигентского отщепенства, тАФ писал Струве, тАФ характерны не только его противогосударственный характер, но и его безрелигиозностъВ» (ВлВехиВ» с. 140). Именно Влв безрелигиозном отщепенствеВ» русской интеллигенции от государства Струве видел Влключ к пониманию пережитой и переживаемой нами революцииВ» (ВлВехиВ» с. 143). В результате основная масса интеллигенции, по мнению веховцев, проявила в годы революции неспособность к позитивному государственному творчеству. ВлНадо иметь, наконец, смелость сознаться, тАФ писал А. С. Изгоев, тАФ что в наших государственных думах огромное большинство депутатов, за исключением трех-четырех десятков кадетов и октябристов, не обнаружили знаний, с которыми можно было бы приступить к управлению и переустройству РоссииВ» (ВлВехиВ» с. 207).

Подобного рода обвинения русской интеллигенции о ВлпротивогосударственностиВ» не могли не задеть лидера кадетской партии П. Н. Милюкова. В статье ВлИнтеллигенция и историческая традицияВ», опубликованной в сборнике ВлИнтеллигенция в РоссииВ», Милюков не только обратил внимание на историческую преемственность между различными поколениями русской интеллигенции, но и с особой силой подчеркнул, что она проявила себя в годы революции чуть ли не единственной и наиболее последовательной носительницей идеи государственности. ВлИнтеллигенция (в широком смысле слова, конечно), тАФ писал Милюков, тАФ только одна и была государственна в России. Она была государственна против старого вотчинного режима, против полного почти отсутствия сознания права в неродной массе, против нарушений закона бюрократией и злоупотреблений законом привилегированных классов, против Влтемных стихийВ» народного инстинкта и против известной части революционных доктринВ» (ВлВехиВ» с. 344).

Упрекая интеллигенцию в космополитизме, в потере Влнационального лицаВ», веховцы предлагали положить в основу нового мировоззрения Влидею нации взамен интеллигенции и классовВ». Они выступали в роли апологетов так называемого ВлздоровогоВ» великорусского национализма, поднимали на щит лозунги ВлгосударственностиВ», создания ВлВеликой РоссииВ». Подобная позиция свидетельствовала о начавшемся сползании праволиберальной части интеллигенции на позиции национал-либерализма. Вместе с тем эта откровенно великодержавная позиция веховцев не была поддержана кадетским руководством, предпочитавшим более тонкую политику в национальном вопросе. Кадетских лидеров не могла удовлетворить категоричность высказываний веховцев, столь откровенно раскрывавшая истинное лицо российского буржуа, заботящегося о сохранении во что бы то ни стало Влединой и неделимойВ» России как исходного государственного плацдарма осуществления своих империалистических притязаний. Отстаивая программный лозунг культурно-национального равноправия народов, населявших Российскую империю, кадетское руководство рассчитывало на его поддержку и со стороны национальных партий и организаций. (см. п. № 12)

Для мирового развития особенности русской интеллигенции важны как пример создания особого типа не просто интеллектуала, но интеллигента со своей картиВнной культуры мира. Конечно, когда это классическая интеллигенция, а не ВлобразованщинаВ», как говорит Солженицын, или ВлнедообразованщинаВ». Под особенностями прежде всего подразумевается тяга к универсальности, едва ли не при любой специализации русского интеллигента, которая до сих пор нередВнко поражает заграничных коллег.

И "двуполушарность": живое, возобновляемое традицией стремление к сочетанию точных знаний, многосистемного интереса к рассудочному мышлеВннию и технической практике с гуманным эмоционально-художественным подхоВндом. Тесное переплетение художественно-литературного с философВнским, с особой силой проявившееся в конце XIX - начале XX столетия, стало доступным нашему современному исследовательскому анализу только со второй половины 1980-х годов.

Отрицательным у части русской дворянской интеллигенции XIX в. быВнла причастность к придворной черни. Это было, если и не редким, но все же маргинальным явлением, а чаще - просто пропагандистской выдумкой против инВнтеллигенции, первой из тех, которые докатились до определений вроде "гнилая инВнтеллигенция".

Имманентно присущей чертой русской демократической интеллигенции было отстаивание интересов народа. Вместе с тем было бы неверно не видеть того обстоятельства, что в конкретных условиях России, где огромные массы населения жили на ВлграницеВ» или даже за чертой бедности, широкие круги интеллигенции не могли оставаться равнодушными к судьбам своего народа и, вполне естественно, отдавали приоритет распределительным и уравнительным идеям

По мнению авторов ВлВехВ», духовные вожди русской интеллигенции Влникогда не уважали праваВ», игнорировали Влправовые интересы личности, или выказывали к ним даже прямую враждебностьВ» (ВлВехиВ» с. 116). Действительно, в этих обвинениях присутствовала определенная доля истины. Отсутствие в России открытой политической жизни, вековых демократических традиций, законов, закрепляющих права личности, неизбежно отражалось на взаимоотношениях между классами, политическими партиями и организациями. И все же эти обвинения веховцев в адрес русской интеллигенции во многом были гиперболизированы.

Религиозная природа русской интеллигенции

Характер русской интеллигенции складывался под влиянием двух основных факторов: внешнего и внутреннего. Первым было непрерывное и

беспощадное давление полицейского пресса, способное расплющить, совершенно уничтожить более слабую духом группу, и то, что она сохранила жизнь и энергию и под этим прессом, свидетельствует, во всяком случае, о совершенно исключительном ее мужестве и жизнеспособности. Изолированность от жизни, в которую ставила интеллигенцию вся атмосфера старого режима, усиливала черты "подпольной" психологии, и без того свойственные ее духовному облику, замораживало ее духовно, поддерживай и до известной степени оправдывая ее политический моноидеизм и затрудняя для нее возможность нормального духовного развития. Более благоприятная, внешняя обстановка для этого развития создается только теперь, и в этом, во всяком случае, нельзя не видеть духовного приобретения освободительного движения. Вторым, внутренним фактором, определяющим характер нашей интеллигенции, является ее особое мировоззрение и связанный с ним ее духовный склад. Нередко делаются попытки отождествить современных революционеров с древними христианскими мучениками. Но душевный тип тех и других совершенно различен. Различны и культурные плоды, рождаемые ими "Ибо мы знаем, - писал апостол Павел (2-е посл. к Коринфянам, гл. 5), - что когда земной наш дом, эта хижина разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный" (см. п. № 13).

Как известно, среди христианских мучеников было много людей зрелого и пожилого возраста, тогда как среди современных активных русских революционеров, кончающих жизнь на эшафоте, люди, перешагнувшие за тридцать пять-сорок лет, встречаются очень редко, как исключение. В христианстве преобладало стремление научить человека спокойно, с достоинством встречать смерть и только сравнительно редко пробивали дорогу течения, побуждавшие человека искать смерти во имя Христово.

Многократно указывалось что в духовном облике русской интеллигенции имеются черты религиозности, иногда приближающиеся даже к христианской. Качества эти воспитывались, прежде всего, ее внешними историческими судьбами: с одной стороны тАУ правительственными преследованиями, создававшими в ней самочувствие мученичества и исповедничества, с другой - насильственной оторванностью от жизни, развивавшей мечтательность, иногда прекраснодушие, утопизм, вообще недостаточное чувство действительности. В связи с этим находится та ее черта, что ей остается психологически чуждым - хотя, впрочем, может быть, только пока - прочно сложившийся "мещанский" уклад жизни 3ападной Европы, сего повседневными добродетелями, с его трудовым интенсивным хозяйством, но и с его бескрылостью, ограниченностью.

Изолированное положение интеллигента в стране, его оторванность от

почвы, суровая историческая среда, отсутствие серьезных знаний и

исторического опыта, все это взвинчивало психологию этого героизма.

Интеллигент, особенно временами, впадал в состояние героического экстаза, с

явно истерическим оттенком. Россия должна быть спасена, и спасителем ее

может и должна явиться интеллигенция вообще и даже имярек в частности, и

помимо его нет спасителя и нет опасения. Ничто так не утверждает психологии

героизма, как внешние преследования, гонения, борьба с ее перипетиями,

опасность и даже погибель. И -- мы знаем -- русская история не скупилась на

это, русская интеллигенция развивалась и росла в атмосфере непрерывного

мученичества, и нельзя не преклониться перед святыней страданий русской

интеллигенции. Но и преклонение перед этими, страданиями в их необъятном прошлом и тяжелом настоящем, перед этим "крестом" вольным или невольным, не заставит молчать о том, что все-таки остается истиной, о чем нельзя молчать хотя бы во имя пиетета перед мартирологом интеллигенции.

Вообще, духовными навыками, воспитанными Церковью, объясняется и не одна из лучших черт русской интеллигенции, которые она утрачивает по мере своего удаления от Церкви, например, некоторый пуританизм, ригористические нравы, своеобразный аскетизм, вообще строгость личной жизни; такие, например, вожди русской интеллигенции, как Добролюбов и Чернышевский (оба семинаристы, воспитанные в религиозных семьях духовных лиц), сохраняют почти нетронутым свой прежний нравственный облик, который, однако же, постепенно утрачивают их исторические дети и внуки.

Социальные воззрения русской интеллигенции

В ВлВехахВ» красной нитью проходила разоблачительная тенденция относительно социалистических воззрений русской интеллигенции. Содержание же социалистической доктрины сводилось веховцами исключительно к идее распределения материальных и духовных благ. ВлИнтересы распределения и уравнения, тАФ писал Бердяев, тАФ в сознании и чувствах русской интеллигенции всегда доминировали над интересами производства и творчестваВ» (ВлВехиВ» с. 25). Эту мысль высказал и С. Л. Франк, считавший, что Влпроизводство благ во всех областях жизни ценится ниже, чем их распределение; интеллигенция почти так же мало, как о производстве материальном, заботится о производстве духовном, о накоплении идеальных ценностей; развитие науки, литературы, искусства и вообще культуры ей гораздо менее дорого, чем распределение уже готовых, созданных духовных благ среди массыВ» (ВлВехиВ» с. 174). Веховцы усматривали ВлнесчастиеВ» русской интеллигенции в том, что она ставит благо народа Влвыше вселенской истины и добраВ», что для нее характерно Власкетическое отрицание богатстваВ», а абсолютизация ею идеи распределения есть не что иное, как Влфилософское заблуждение и моральный грехВ». (см. п. № 12)

Понятие права у русской интеллигенции

Значение права относительно, его содержание создается отчасти изменчивыми экономическими и социальными условиями. Относительное значение права дает повод некоторым теоретикам определять очень низко его ценность. Одни видят в праве только этический минимум, другие считают неотъемлемым элементом его принуждение, т. е. насилие. Если это так, то нет основания упрекать нашу интеллигенцию в игнорировании права. Она стремилась к более высоким и безотносительным идеалам и могла пренебречь на своем пути этою второстепенною ценностью (см. п. № 9).

Духовная культура состоит не из одних ценных содержаний.

Значительную часть ее составляют ценные формальные свойства интеллектуальной и волевой деятельности. А из всех формальных ценностей право, как наиболее совершенно развитая и почти конкретно осязаемая форма, играет самую важную роль. Право в гораздо большей степени дисциплинирует человека, чем логика и методология или чем систематические упражнения воли. Главное же, в противоположность индивидуальному характеру этих последних дисциплинирующих систем, право - по преимуществу социальная система, и притом единственная социально дисциплинирующая система. Социальная дисциплина создается только правом: дисциплинированное общество и общество с развитым правовым порядком - тождественные понятия (см. п. № 9).

Притупленность правосознания русской интеллигенции и отсутствие

интереса к правовым идеям являются результатом застарелого зла - отсутствия

какого бы то ни было правового порядка в повседневной жизни русского народа.

По поводу этого Герцен еще в начале пятидесятых годов прошлого века писал: "правовая необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для него своего рода школою. Основу прочного правопорядка составляет свобода личности и ее неприкосновенность. Казалось бы, у русской интеллигенции было достаточно мотивов проявлять интерес именно к личным правам. Искони у нас было признано, что все общественное развитие зависит от того, какое положение занимает личность. Поэтому даже смена общественных направлений у нас характеризуется заменой одной формулы, касающейся личности, другой. Одна за другой у нас выдвигались формулы: критически мыслящей, сознательной, всесторонне развитой, самосовершенствующейся, этической, религиозной и революционной личности. Были и противоположные течения, стремившиеся потопить личность в общественных интересах, отстаивавшие соборную личность. Однако важнее всего то, что, как было отмечено выше, Кавелин, Михайловский и вся русская интеллигенция, следовавшая за ними, упускали совершенно из вида правовую природу конституционного государства. Если же мы сосредоточим свое внимание на правовой организации конституционного государства, то для уяснения его природы мы должны обратиться к понятию права в его чистом виде, т. е. с его подлинным содержанием, не заимствованным из экономических и социальных отношений. Тогда недостаточно указывать на то, что право разграничивает интересы или создает компромисс между ними, а надо прямо настаивать на том, что право только там, где есть свобода личности. В этом смысле правовой порядок есть система отношений, при которых все лица данного общества обладают наибольшей свободой деятельности и самоопределения. Но в этом смысле правовой строй нельзя противопоставлять социалистическому строю. Напротив, более углубленное понимание обоих приводит к выводу, что они тесно друг с другом связаны, и социалистический строй с юридической точки зрения есть только более последовательно проведенный правовой строй. С другой стороны, осуществление социалистического строя возможно только тогда, когда все его учреждения получат вполне точную правовую формулировку (см. п. № 9).

Отношение к философии у русской интеллигенции

В эпоху кризиса интеллигенции и сознания своих ошибок, в эпоху

переоценки старых идеологий необходимо остановиться и на нашем отношении к

философии. Традиционное отношение русской интеллигенции к философии сложнее, чем это может показаться на первый взгляд, и анализ этого отношения может вскрыть основные духовные черты нашего интеллигентского мира. Говорю об интеллигенции в традиционно-русском смысле этого слова, о нашей кружковой интеллигенции, искусственно выделяемой из общенациональной жизни. Этот своеобразный мир, живший до сих пор замкнутой жизнью под двойным давлением, давлением казенщины внешней - реакционной власти и казенщины внутренней - инертности мысли и консервативности чувств, не без основания называют "интеллигентщиной" в отличие от интеллигенции в широком, общенациональном, общеисторическом смысле этого слова. Те русские философы, которых не хочет знать русская интеллигенция, которых она относит к иному, враждебному миру, тоже ведь принадлежат к интеллигенции, но чужды "интеллигентщины". Каково же было традиционное отношение нашей специфической, кружковой интеллигенции к философии, отношение, оставшееся неизменным, несмотря на быструю смену философских мод? Консерватизм и косность в основном душевном укладе у нас соединялись с[о] склонностью новинкам, к последним европейским течениям, которые никогда не усваивались глубоко. То же было и в отношении к философии (см. п. № 10).

Русская история создала интеллигенцию с таким душевным укладом, которому противен был объективизм и универсализм, при котором не могло быть настоящей любви к объективной, вселенской истине и ценности. К объективным идеям, к универсальным нормам русская интеллигенция относилась недоверчиво, так как предполагала, что подобные идеи и нормы помешают бороться с самодержавием и служить "народу", благо которого ставилось выше вселенской истины и добра. Это роковое свойство русской интеллигенции, выработанное ее печальной историей, свойство, за которое должна ответить и наша историческая власть, калечившая русскую жизнь и роковым образом толкавшая интеллигенцию исключительно на борьбу против политического и экономического гнета, привело к тому, что в сознании русской интеллигенции европейские философские учения воспринимались в искаженном виде, приспособлялись к специфически интеллигентским интересам, а значительнейшие явления философской мысли совсем игнорировались. Искажен и к домашним условиям приспособлен был у нас и научный позитивизм, и экономический материализм, и эмпириокритицизм, и

неокантианство, и ницшеанство (см. п. № 10).

Те же психологические особенности русской интеллигенции привели к тому,

то она просмотрела оригинальную русскую философию, равно как и философское содержание великой русской литературы. Мыслитель такого калибра, как Чаадаев, совсем не был замечен и не был понят даже теми, которые о нем упоминали. Казалось, были все основания к тому, чтобы Вл. Соловьева признать нашим национальным философом, чтобы около него создать национальную философскую традицию.

ВлВехиВ» об интеллигенции

Сюжетная линия ВлВехВ» сводилась к поискам виновников деструктивного характера развития революционных событий в России в 1905тАФ1907 годах. Причем ВлвиновникиВ» были обнаружены без особых усилий. Ими была объявлена русская интеллигенция, над которой и был учинен самый настоящий суд. Интеллигенция, по словам Булгакова, Влбыла нервами и мозгом гигантского тела революции. В этом смысле революция есть духовное детище интеллигенции, а, следовательно, ее история есть исторический суд над этой интеллигенциейВ» (ВлВехиВ» с. 45).

Однако предварительно веховцам пришлось проделать любопытную аберрацию, а именно вывести себя из числа обвиняемых. Для этого ими был применен метод противопоставления двух понятий: ВлинтеллигенцияВ» и Влобразованный классВ». Такое искусственное разграничение понятий давало им возможность настаивать на своей генетической, идейной связи именно с Влобразованным классомВ», а не с ВлотщепенскойВ», ВлкружковойВ» и ВлподпольнойВ» интеллигенцией, которая и инспирировала революцию. Оговорку делали веховцы и относительно либеральной интеллигенции. ВлРусский либерализмтАж тАФ писал Струве, тАФ считает своим долгом носить интеллигентский мундир, хотя острая отщепенская суть интеллигента ему совершенно чуждаВ» (ВлВехиВ» с. 143).

По существу же веховцы, употребляя термин Влрусская интеллигенцияВ», основное внимание сфокусировали на ВлразоблаченииВ» так называемых ВлпороковВ» и ВлгреховВ» именно революционно-демократической интеллигенции, задевая лишь как бы рикошетом либеральную интеллигенцию. О том, что в ВлВехахВ» речь шла по преимуществу о социалистической интеллигенции (социал-демократического и народнического направлений), прямо и откровенно писал Струве: ВлРусская интеллигенция, как особая культурная категория, есть порождение взаимодействия западного социализма с особенными условиями нашего культурного, экономического и политического развития. До рецепции социализма в России русской интеллигенции не существовало, был только Влобразованный классВ» и разные в нем направленияВ» (ВлВехиВ» с. 151).

В чем же, по мнению веховцев, заключались органические ВлпорокиВ» и ВлгрехиВ» русской интеллигенции? Авторы ВлВехВ» считали, что, в отличие от Влобразованного классаВ», передовые представители которого продолжали творчески развивать и обогащать собственную национальную идеологию, генетически связанную с идеалистическими и религиозно-мистическими течениями русской философской мысли, интеллигенция постоянно занималась трансплантацией модных западноевропейских идей (материализм, позитивизм, эмпириокритицизм, неокантианство, ницшеанство и т. п.) и приспособлением их без должной критической переработки к собственным специфическим утилитарным интересам. Причем игнорирование и даже вражда к идеалистическим и религиозно-мистическим системам (как русским, так и западноевропейским) происходили у русской интеллигенции якобы потому, что ее вообще мало интересовали гносеологические проблемы и тем более поиски абсолютной истины и что она всецело была поглощена сугубо утилитарными социальными идеями Влуравнительной справедливостиВ», Влобщественного добраВ», Влнародного благаВ» и т. п. Отсюда вытекали обвинения интеллигенции в ВлнародолюбииВ», ВлпролетариатолюбииВ», ВлнародопоклонствеВ» и т. д. ВлИнтеллигенция, тАФ писал Н. А. Бердяев, тАФ готова принять на веру всякую философию под тем условием, чтобы она санкционировала ее социальные идеалы, и без критики отвергнет всякую, самую глубокую и истинную философию, если она будет заподозрена в неблагоприятном или просто критическом отношении к этим традиционным настроениям и идеаламВ» (ВлВехиВ» с. 29). (см. п. № 12)

Одно из наиболее тяжких обвинений в адрес русской интеллигенции веховцы усматривали в том, что она вместо того, чтобы вести систематическое политическое воспитание народа в духе разумного компромисса, не только потворствовала, но и вполне сознательно разжигала ВлтемныеВ», ВлразрушительныеВ» инстинкты масс. ВлПрививка политического радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных инстинктов, тАФ писал Струве, тАФ совершилась с ошеломляющей быстротойВ» (ВлВехиВ» с. 148). В результате такого синтеза ВлидейВ» и инстинктовВ» революция приняла ВлбессознательныйВ», ВлстихийныйВ» и сугубо ВлразрушительныйВ» характер.

Обвинив русскую интеллигенцию за произведенный ею синтез ВлотщепенческихВ» идей с Влнародными инстинктамиВ», веховцы делали неожиданный вывод, что массы с Влбессознательным мистическим ужасомВ» ненавидели интеллигенцию. Эти настроения предельно откровенно выразил М.О. Гершензон. ВлКаковы мы есть, тАФ писал он, тАФ нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народнойВ» (ВлВехиВ» с. 101).

Иными словами, веховцы предлагали собственную модель ВлнастоящейВ» интеллигенции, полностью интегрированной в капиталистическую систему. Историческая задача этой буржуазной интеллигенции должна была состоять в том, чтобы идеологически обосновать и политически защитить систему капиталистических общественных отношений, искать пути для ее совершенствования и дальнейшего развития. Практическая реализация подобного рода ВлмоделиВ» позволила бы, по мнению веховцев, с одной стороны, превратить интеллигенцию из некоего Влособого слояВ» в структурную часть капиталистического общества, а с другой тАФ снять противоречие между Влдуховными и внешними формами общежитияВ».

Веховские призывы к покаянию и перерождению русской интеллигенции были в основе своей поддержаны авторами сборника ВлИнтеллигенция в РоссииВ». Так, М. И. Туган-Барановский считал, что Влспрос на идеологическую защиту интересов господствующих классов должен вызвать и соответствующее предложение тАФ следует ожидать, что известная часть русской интеллигенции возьмет на себя эту защиту тАФ ВлобуржуазитсяВ» (с. 436). В свою очередь, Милюков призывал к покаянию лишь левые, интеллигентские течения в политике, которые, по его мнению, принесли массу вреда Влделу русского освобождения своим рецидивом утопизмаВ» (с. 370). Призывать же к покаянию либеральные интеллигентские течения в политике Милюков, видимо, считал неправомерным.

Если в вопросах покаяния и перерождения русской интеллигенции между авторами сборников ВлВехиВ» и ВлИнтеллигенция в РоссииВ» все же имело место взаимопонимание, то в отношении путей преодоления противоречия между ВлдуховнымиВ» и Влвнешними формами общежитияВ» выявились значительные расхождения. В отличие от веховцев авторы сборника ВлИнтеллигенция в РоссииВ» считали, что прежде всего следует всеми силами Влналечь на Влвнешнее устроениеВ», чтобы довести до крыши ВлпросторныйВ», но недостроенный домВ» (ВлВехиВ» с. 378). Милюков призывал интеллигенцию отвергнуть струвистский тезис Влжить поверх текущего моментаВ» и активнее включиться в политическую жизнь, сохранять и укреплять партию Влнародной свободыВ», создание которой, по его словам, явилось Влсамым крупным и в высшей степени ценным положительным приобретением только что пройденной нами стадии русского политического развитияВ» (ВлВехиВ» с. 371). В этом состояло тактическое ра

Вместе с этим смотрят:

"Заказные" убийства и их предупреждение

"Зеленые", как субъект мировой политики

"Земледельческий закон" Византии, система хозяйства, формы собственности и аренды византийской общины

"Присвоение" и "растрата": сущность и признаки

"Русская Правда" как памятник Древнерусского права