Культура средних веков

Введение ВлКартина мираВ» средневекового человека

Средние века.. При мысли о них перед нашим умственным взором вырастают стены рыцарских замков и громады готиВнческих соборов, вспоминаются крестовые походы и усобицы, костры инквизиции и феодальные турниры тАФ весь хрестоВнматийный набор признаков эпохи. Но это признаки внешВнние, своего рода декорации, на фоне которых действуют люди. Каковы они? Каков был их способ видения мира, чем они руководствовались в своем поведении? Если поВнпытаться восстановить духовный облик людей средневекоВнвья* умственный, культурный фонд, которым они жили. то окажется, что это время почти целиком поглощено гуВнстой тенью, отбрасываемой на него классической античВнностью, с одной стороны, и Возрождением тАФ с другой. Сколько искаженных представлений и предрассудков свяВнзано с этой эпохой!) Понятие Влсредний векВ» (medium aevum), возникшее несколько столетий назад для обозначения пеВнриода, отделяющего греко-римскую древность от нового времени, и с самого начала несшее критическую, уничижиВнтельную оценку тАФ провал, перерыв в культурной истории Европы,тАФ не утратило этого содержания и по сей день. Говоря об отсталости, бескультурье, бесправии, прибегают к выражению ВлсредневековыйВ». ВлСредневековьеВ»тАФ чуть ли не синоним всего мрачного и реакционного. Ранний его пеВнриод называют Влтемными векамиВ»;, Но Оксфордский словарь английского языка распространяет выражение Dark Ages уже на все средневековье.

Подобное отношение к средним векам, до известной сте-ueim объяснимое в XVII и XVIII веках, когда молодая бурВнжуазия, готовясь'к открытой борьбе против феодализма, идеологически развенчивала эпоху господства дворянства и церкви, давно лишилось всякого оправдания. 'Не следует забивать, что именно в средние века зародились европейВнские. нации и сформировались современные государства, сложились языки. Но которых мы до сих пор говорим. Мало того, к средневековью зосходят многие из культурных ценВнностей, которые легли а основу нашей цньг.лиззции При всех контрастах связь и преемственность этих культур несомненны.

'Однако было бы односторонностью видеть в средних веках лишь ВлдетствоВ» европейских народов, подготовительВнную ступень к новой истории,тАФ прежде всего, они имеют самостоятельную историческую ценность. Немецкий историк прошлого столетия Леопольд фон Ранке утверждал: Вл..кажВндая эпоха находится в непосредственном отношении к богуВ». В идеалистической форме Ранке высказал очень верную и глубокую мысль: каждая эпоха интересна и важна сама по себе, независимо от ее связей с последующим ходом истоВнрии. В самом деле, мы изучаем историю прошлого не только для того, чтобы понять, как из него образовалось настояВнщее, то есть не только, так сказать, телеологически. ПознаВнние различных эпох истории, в том числе и отдаленных и, может быть, не связанных с нашим временем прямо и явно, дает нам возможность увидеть в человечестве как единство, так и многообразие. Обнаруживая повторяемость в истории, сталкиваясь ее все теми же потребностями и проявлениями человека, мы глубже понимаем структуру и функционироВнвание общества, законы его движения. Сталкиваясь же с различиями и многообразием форм жизни человека в друВнгие периоды истории, или в иных цивилизациях, культурВнных регионах, мы вернее постигаем свою собственную самоВнбытность, наше место во всемирно-историческом процессе. Таким образом, равно необходимо знание общего и индивиВндуального, единства и многообразия.

Историческое познание всегда так или иначе представляВнет собой самосознание:"нзучая историю другой эпохи, люди не могут не сопоставлять ее со своим временем. Не в этом ли в конечном счете и заключается смысл истории культуры? Но, сравнивая свою эпоху и цивилизацию с иными, мы риВнскуем применить к этим иным эпохам и цивилизациям наши собственные мерки. В какой-то степени это неизбежно. Но следует ясно представлять себе опасность, сопряженную с подобной процедурой. То, что современный человек считает основополагающей ценностью жизни, могло ведь и не быть таковой для людей иной эпохи и иной культуры; и наобоВнрот, кажущееся нам ложным или малозначительным было истинным и крайне существенным для человека другого обВнщества. В известном историческом анекдоте Лаплас, разъясняя Наполеону систему движения небесных тел, ответил на вопрос императора о том, какую роль он отводит в этой сиВнстеме творцу: ВлЯ не нуждался в подобной гипотезеВ». ДейВнствительно, наука нового времени обходится без перводвигателя, высшего разума, бога, творца, как бы эту сверхприродную силу ни называть. Ho мы ничего не поймем в средневековой культуре, если ограничимся соображением, что в ту эпоху царили невежество и мракобесие, поскольку все верили в бога,тАФ ведь без этой ВлгипотезыВ», являвшейся для средневекового человека вовсе не гипотезой, а постулаВнтом, настоятельнейшей потребностью всего его видения мира и нравственного сознания,, он был неспособен объясВннить мир и ориентироваться в нём. Ошибочное с нашей точВнки зрения не было ошибочным для людей средневековья, это была высшая истина, вокруг которой группировались все их представления и идеи, с которой были соотнесены все их культурные и общественные ценности.

Понять культуру прошлого можно только при строго историческом подходе, только измеряя ее соответствующей ей меркой. Единого масштаба, под который можно было бы подогнать все цивилизации и эпохи, не существует, ибо не существует человека, равного самому себе во все эти эпохи. Между тем именно убеждения, что человеческая приВнрода, и в частности психология, представляет собой конВнстанту на протяжении всей истории, придерживались даже крупнейшие историки XVIII и XIX веков. Исходным пункВнтом своих ВлВсемирно-исторических размышленийВ» Я. Бурк-хардт избрал человека, <&каков он есть и каким он всегда был и должен бытьВ». В итоге современный западноевропеец подставлялся на место человека иных времен и культур. Человеческое общество находится в постоянном двиВнжении, изменении и развитии, в разные эпохи и в различных культурах люди воспринимают и осознают мир по-своему, на собственный манер организуют свои впечатления и знаВнния, конструируют свою особую, исторически обусловленВнную картину мира. И если мы хотим познать прошлое таким, каким оно было Влна самом делеВ» (еще одно выражение РанВнке), мы не можем не стремиться к тому, чтобы подойти к нему с адекватными ему критериями, изучить его имманентно, вскрыть его собственную внутреннюю структуру, остереВнгаясь навязывать ему наши, современные оценки.

Это особенно существенно при попытке понять такую своеобразную эпоху, как средние века. Чуждые нам система взглядов и строй мыслей, господствовавшие в ту эпоху, под-

Средневековые представления о богатстве и труде

Среди конститутивных моментов Влмодели мираВ» в любом обществе мы найдем концепцию собственности, богатства и труда. Эти политико-экономические категории представВнляют собой вместе с тем и категории нравственные и мироВнвоззренческие: труд и богатство могут получать высокую или низкую оценку, их роль в человеческой жизни может пониматься по-разному/ Хозяйственная деятельность тАФ составная часть общественной практики, взаимодействия человека с миром и его творческого воздействия на мир. Она отражает жизненные установки общества, и поэтому реконструкция категорий труда и собственности существенВнно важна для понимания духовного климата, господствовавВншего в этом обществе^,

В труде можно видеть проклятье, тяготеющее над человеческим родом, или доблесть, которая выделяет челоВнвека из остального мира и делает его господином природы. В богатстве можно видеть конечную цель человеческой активности либо средство для достижения иной цели. Поэтому концепция богатства и труда, доминирующая в обществе, является неотъемлемой составной частью Влмодели мираВ»,тАФ она задает императивы поведения, форВнмирует идеалы, которыми руководствуются члены этого общества. Разумеется, понимание собственности и труда, преобладающее в обществе, порождается существующей в нем системой производственных отношений, но оно и само входит в эту систему и представляет собой существенный фактор ее функционирования.

Средневековье с самого начала определило свое отноВншение к труду и богатству, совершенно отличное от отноВншения к ним в античном мире. В последнем труд не мог считаться добродетелью, более того, он вообще не рассматВнривался как существенный признак человека. Человеческий идеал античности предполагал индивидатАФчлена полиса, государства, гражданина, поглощенного общественной, политической, культурной жизнью, а не физическим трудом. Этот труд перекладывался на плечи рабов, вольноотпущенников. Гражданин тАФ воин, участник народного собраВнния, спортивных состязаний, религиозных жертвоприношеВнний, посетитель театральных зрелищ и дружеских пиров тАФ личность, развивающая себя вне сферы материального производства. Богатство тАФ средство для ведения гражданВнской жизни, и поэтому экономические теории античности сводятся к вопросу: какой вид собственности обеспеВнчивает наилучших граждан? Античная цивилизация в ВлкласВнсическийВ» период не знала высокого достоинства физичеВнского труда, его религиозно-нравственной ценности. Платон, отвергая зримый, осязаемый мир тАФ бледную копию мира идей, Аристотель, подчеркивая политическую природу человека, относились к производительному труду с аристоВнкратическим презрением. Благородная праздность доблестна. Труд для древних был не-досугом, своего рода отклонением от нормального образа жизни. Однако необходимо подчеркВннуть, что понимание ими досуга не сводилось к пустому безделью. Древнегреческое oyfikf\ (лат. schola) тАФ свободное время, досуг, отдых, праздность; но это слово обозначало также время, посвященное учености и ученым беседам, школу, в особенности философскую школу (отсюда и средВнневековая scholastica).

Что же касается труда, то термин novoc; имел и второй смысл, тесно сплетавшийся в сознании древних греков С первым: тягпсть, страдание, несчаптье^-бедстшгр физический труд тАФ мука и боль тАФ удел несвободных и низших, тяжкое и нечистое занятие, унижающее человека и приблиВнжающее его к скотине. Свободный человек пользуется услугами рабов и слуг, являющихся орудиями, инструменВнтами, ~которые_рбесп.еч„ивают его благосостояние. Лишь для земледелия делалось исключение. Отсутствие интереса к механическим изобретениям, способным облегчить ручной труд, сочеталось с мечтами о ВлроботахВ» и чудесных устройВнствах, которые обеспечили бы полную праздность человека,тАФ это достаточно ясно характеризует отношение к физическому труду в древности. Труд не может облагородить человека, он бессмыслен и отуп'ляющ; в нем "нет и не может быть внутренней красоты/Образ Сизифа, беспрерывно вкатываюВнщего на вершину горы камень только для того, чтобы он тут же скатился вниз, мог возникнуть лишь в обществе, мыслившем труд как наказание. Безделье, свобода от необВнходимости трудиться были идеалом не одних имущих, но и бедняков: девизом люмпенов было Влхлеба и зрелищВ», и жизнь за чужой счет представлялась наилучшим выходом в их жалком состоянии. Христианство, провозгласив!!? инции Влне трудящийся да не естВ», радикально разорвало с этими установками классической античности," обществе мелких производителей' труд не мог считаться позорным занятием. В труде стали видеть нормальное состояние человека. Правда, это состояние сделалось необходимостью не в результате сотворения человека, а вследствие его грехопадения; в труде видели и наказание. Существенно, однако, что праздность была отнесена к числу тягчайших грехов. Каждый человек должен выполнять определенную функцию, все должны заниматься своим делом, хотя не все виды деятельности, необходимой для общества, в одинаковой мере приближают человека к богу. Богатство, подобно труду, не рассматриВнвалось как самоцель или как условие обеспечения праздВнного существования. Отношение к богатству определялось отношением к загробному "спасению: обладание имуществом могло способствовать, но могло и помешать душе достигнуть райского блаженства. Но в обладании богатством последоВнватели ХристатАФпроповедника бедности и 'аскетизма тАФ видели нечто сомнительное и вряд ли морально 'оправдыВнваемое. ': ВлУдобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царство божиеВ», тАФэта максима Евангелия от] Матфея (19, 24) была источником сложных духовных и социальных конфликтов на протяжении всего средневековья.

Экономические постулаты средневековой церкви отражал" социальную реальность феодализма, провозглашая богатства не конечной целью, но лишь средством, гарантией существо вания каждого члена общества Влsecundum suam conditionemВ». Производство в период раннего средневековья не подчинено интересам накопления и наживы; цели, которые перед ним ставились, заключались в обеспечении ВлдостойногоВ» сущеВнствования каждой из частей целого тАФ corpus Christianum, сословие разделенного согласно воле божьей. Здесь богатстве служит средством достижения и упрочения общественного могущества, тогда как в буржуазном обществе самое богатство становится решающей социальной силой. Поэтому в средневековом обществе не безразлично, в чем воплощено богатство тАФ в земле или в движимости, в деньгах,тАФ и к разВнным видам собственности, находившимся в обладании предВнставителей разных сословий, существовало неодинаковое отношение, в противоположность богатству буржуазии. природа которого свободна от сословно-этических оценок. В классово разделенном феодальном обществе, естесВнтвенно, существовало различное отношение к труду у людей, принадлежавших к разным классам и общественВнным группам. Социальные антагонизмы средневековья находили свое выражение и в концепции труда и собственВнности.

ВлНа дар ждут ответа..В»

Средневековое отношение к собственности' и богатству сложилось под воздействием нескольких факторов. ХристиВнанство, несомненно, оказало огромное влияние и на эту сторону средневековой цивилизации. Но оно не было единственным источником развития, и наряду с ним, пожаВнлуй, не меньшую роль в определении специфики представВнлений средневекового человека о богатстве и его назначеВннии сыграла та система ценностей, которая существовала у варваров, расселившихся на территории Европы в период падения Римской империи.

Общественный строй варваров тАФ германцев, славян тАФ во многом напоминает общественные отношения у других народов на стадии доклассового или раннеклассового общеВнства. Поэтому и социальные представления, верования, идеалы европейских варваров также подчас очень сходны с системой верований и мышления у так называемых приВнмитивных людей. В доклассовом обществе существуют специфические социальные учреждения, которые в разВнличных вариантах встречаются под самыми разными широВнтами. Эти институты и представления отчасти изживаются при переходе от варварства к цивилизации, ибо в классовом обществе изменяются мораль и идеология, складывается новая религиозная система, происходят коренные сдвиги во всех отраслях социальной жизни. Тем не менее и в класВнсовом обществе наряду с новыми системами связей, идей и верований сохраняются архаические отношения, которые не исчезают полностью, а подчас продолжают играть большую роль в иной социальной структуре.

Именно так произошло в Европе. Христианизация, глубоко изменившая мироотношение человека, не вытравила до конца те представления, которые господствовали в эпоху варварства. Результатом этого столкновения был сложный синтез варварских, христианских и античных отношений.

Цивилизованные соседи варваров в один голос жаловаВнлись на них за то, что они были чрезвычайно охочи до чужого добра. Богатые страны привлекали их сосредотоВнченными там сокровищами. Главнейшей целью воинских предприятий варваров был захват добычи. Они предпочиВнтали силою добыть себе богатство, нежели создать его собственным трудом. Молодежь объединялась вокруг знатВнных вождей в дружины, надеясь на скорую и обильную добычу, которую после удачного похода вождь делил между всеми воинами.

Но как употреблялись награбленные богатства? Еще Тацит рассказывал о дружинниках у древних германцев: когда они не уходят в воинскую экспедицию, то проводят время в пирушках. Захваченное прежде всего потреблялось, причем проедалось и пропивалось демонстративно, публично на многолюдных пирах. Добыча была не простым источниВнком прокормления дружинников, но важнейшим средством сплочения их в коллектив и утверждения авторитета вождя. Воинские подвиги, о которых не становилось широко известно, мало ценились у варваров. Они должны были быть воспеты в песнях дружинных певцов и тем самым сохранены в памяти воинов и всех соплеменников. ЗахваВнченные богатства тАФ драгоценности, одежды, оружиетАФ преВнвращались в свидетельства героической жизни, становились важнейшими знаками высокой доблести вождя и его друВнжины. Ими похвалялись, выставляя напоказ. Золото и серебро еще не играли у варваров роли денег,тАФ преоблаВндал обмен в непосредственной натуральной форме, поэтому монеты, захваченные у более развитых народов, переВнплавляли в слитки, разрубали, превращали в кольца, запястья, брошки и другие украшения. Так же нередко поступали и с драгоценными сосудами, ювелирными издеВнлиями.

Следовательно, богатство, полученное от войны, приВнобретало значение социального отличия. В. варварском обществе оно было не средством товарного обмена и не источВнником накопления, не столько пускалось в оборот, сколько выполняло важную знаковую функцию.

Но не противоречит ли этому заключению тот факт, что у варваров был широко распространен обычай прятать захваченные сокровища? На всей территории расселения древних германцев находят клады римских монет. Особенно обильны клады в скандинавских странах эпохи викингов,тАФ некоторые ученые даже говорят о Влсеребряном векеВ» в СеверВнной Европе той поры тАФ столь многочисленны находки сасанидских, византийских, германских, англосаксонских монет, в огромном большинстве серебряных; их найдено уже несколько сотен тысяч, и все время обнаруживаются новые клады. Можно ли на этом основании считать, что в Скандинавии в ХтАФXI веках была развита денежная торговля и что деньги использовались в качестве платежного средства? Такая точка зрения высказывалась в пауке; иные ученые писали даже о Влвысокой коммерческой конъюнкВнтуреВ», создавшейся в странах Севера в результате активности норманнов. Запрятывание же монет в землю объясняют тем, что в моменты военных нападений жители спешили скрыть от грабителей свои богатства, да так и не выкапыВнвали их, после того как опасность миновала ¹.

Однако эта точка зрения вызывает ряд возражений. Во-первых, исландские саги более позднего времени, неодВннократно рассказывая о людях, прятавших свои денежные сокровища, не только ничего не говорят о том, что впоследВнствии они их изымали из земли, но и не порождают сомнения: богатства запрятывались навсегда, так чтобы никто из живуВнщих не мог ими воспользоваться. Владельцы часто прятали деньги перед своей смертью, заботясь о том, чтобы не остаВнлось свидетелей: рабов, помогавших им зарыть монеты, убиВнвали. Археологические находки свидетельствуют о распроВнстраненном обычае погребения богатства в болотах; это Влболотное сереброВ» вообще невозможно было вернуть для употребления. Во-вторых, известно, что обмен d СкандиВннавии периода массового создания кладов был преимущеВнственно натуральным; в качестве платежного средства употреблялись некоторые товары, например домотканое сукно, стоимость подчас выражалась в числе голов крупВнного рогатого скота. Монеты, захваченные во время грабиВнтельских экспедиций или полученные в виде контрибуции и дани, не употреблялись скандинавами в качестве платежВнного средства. Норманны не могли не знать, как высоко ценились серебро и золото в других странах, и сами придаВнвали им особое значение,тАФ недаром они прятали драгоВнценные монеты и иные предметы из благородных металлов,тАФ но в товарный оборот они их, как правило, не пускали.

стьяпством. Поэтому и отношение к труду и к собственности в этом обществе было совершенно иным, нежели в обществе доклассовом. И тем не менее здесь нетрудно обнаружить связь. Наша задача состоит не в анализе собственнических отношений при феодализме,тАФ мы хотим выяснить, как понимали собственность в этом обществе, какова была ее этическая оценка и в чем видели предназначение богатВнства. 'Естественно, представители разных классов смотрели на труд и собственность неодинаково. Вместе с тем в феоВндальном обществе господствовала христианская мораль, нормы которой были обязательны для всех и в той или иной степени разделялись всеми классами и социальными группами.

Феодальное общество основывается на собственности тАФ на крупной собственности дворянства и церкви, на мелкий трудовой собственности крестьян и ремесленников. Тем не менее обладание собственностью никогда не получало на протяжении средневековья безусловного оправдания и одобрения,тАФ оно допускалось, но на определенных условиях и с изрядными оговорками. Христианская релиВнгия санкционировала феодальный строй, но ее отношение к собственности было довольно противоречивым.

Отцы церкви многократно указывали на то, что первые люди, будучи безгрешными и непосредственно общаясь с богом, не знали не только труда, но и собственности. Сотворенная господом земля, как и ее плоды и все живые существа, были им отданы во власть человека, но господь хотел, чтобы обладание ими было общим. Лишь своекорыстие людей в состоянии грехопадения привело к установлению частной собственности.

Следовательно, собственность и раздельное владение тАФ не от бога, а результат корыстолюбия людей, несовершенВнства их природы после изгнания из рая. Подобный взгляд, связывавший частную собственность с первородным грехом, был воспринят и средневековой церковью. По божьим установлениям, все вещи суть общие. Лишь корысть создаВнла ВлмоеВ» и ВлтвоеВ». Христос не имел никакого имущества и жил в полной бедности, и этому примеру сына божия следовали его ученики. ВлНе собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют, и где воры подкапывают и крадут, тАФгласило Евангелие от Матфея (6, 19тАФ21, 24),тАФ но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет, и где воры не подкапывают и не крадут;

ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.. Не можете служить Влбогу и маммонеВ». Христос призывал не заботиться о нище и одежде и жить как Влптицы небесныеВ», которые Влне сеют, не жнут, не собирают в житницыВ» (там же. 6,26).

Средневековый христианин не мог не принимать всерьез эти заповеди. Праведник мыслился бедным, ибо бедность тАФ добродетель, каковой ни в коем случае не могло стать богатство. Имущество тАФ воплощение земных интересов, отвлекающее человека от мыслей о загробной жизни и от забот о спасении души. Вера требует отрешения от земных дел и интересов. Поэтому праведному последователю ХриВнста богатство должно внушать презрение. ВлПрезирай земВнные богатства, дабы ты мог приобрести небесныеВ»,тАФ говоВнрил Бернард Клервосский. Собственность тАФ препятствие для любви к богу и к людям, ибо она порождает эгоистиВнческие чувства и борьбу за обладание, вытесняя друВнжелюбие жадностью и враждою. ВлПоэтому первое, основное условие для достижения совершенной любви,тАФ учил Фома Аквинский,тАФ добровольная нищетаВ» ⁴⁹.

В поучениях средневековых проповедников отречения от собственности содержится изрядная доля риторики. Лишь незначительная часть общества была склонна восВнпринимать их не только для того. чтобы сокрушаться по поводу своего несовершенства и неспособности на деле буквально следовать христианским принципам бедности. Но для того чтобы основная масса верующих могла примиВнрить категорические заповеди евангельской бедности с с обладанием имуществом, в обществе должны были сущеВнствовать люди, которые приняли бы на себя выполнение обета добровольной бедности и, являя остальному обществу пример, подражать коему оно оказывалось не в состоянии, вместе с тем служили бы ему утешением: эти избранники божьи своим праведным поведением и отречением от земВнных благ и интересов спасали род человеческий в целом. В монашеских орденах заповедь бедности была основопоВнлагающим принципом. Бенедиктинцы не только не имели права владеть каким-либо имуществом, но им было воспреВнщено даже употребление слов ВлмойВ» и ВлтвойВ»: вместо этого основатель ордена Бенедикт Нурсийский предписал говоВнрить ВлнашВ». ВлПонятие об общем владении перенесено было даже на физическую личность монахов. По крайней мере спорили о том, мог ли монах смотреть на члены своего за свою слабость состоянием душевной раздвоенности и неполноценности. Массовый характер сектантских движеВнний, общественные конвульсии, сопровождавшиеся самоВнбичеваниями, массовыми покаяниями и паломничествами к святым местам, раздача своего имущества и принятие на себя обета воздержания тАФ все это отражало и социальВнные и духовные конфликты феодального общества.

ВлСлужитьВ» и ВлраздаватьВ»

Обращаясь к концепции богатства и собственности, котоВнрая определяла ценностные ориентации господствующего класса феодального общества, мы сталкиваемся с явлением, кажущимся на первый взгляд парадоксальным: этические установки рыцарства обнаруживают немалое сходство с представлениями о богатстве, которые были присущи варварам. Тем не менее это так. Сходство распространяется и на более широкий круг идеологических и социально-психологических установок феодалов. Понятия ВлчестиВ», ВлслаВнвыВ», ВлродовитостиВ», принятые в их среде, также кажутся непосредственно заимствованными из эпохи, предшествоВнвавшей возникновению классового строя.

Среди доблестей, характеризующих феодального сеньора, на первом месте стояла щедрость. Сеньор тАФ челоВнвек, окруженный приближенными, дружинниками, васВнсалами, служащими ему, поддерживающими его и выполВнняющими его повеления. МогуществоВ» знатного сеньора определяется численностью его подданных и верных ему людей. Без этого он не senior, не ВлстаршийВ», ВлвысшийВ», не повелитель и глава. Разумеется, сеньор тАФ землевлаВнделец, господствующий над крестьянами и получающий с них доходы. Не будь у него поступлений с зависимых дерВнжателей земель, он не был бы в состоянии содержать свиту и кормить толпу прихлебателей. Рента, собираемая им со своих владений, дает ему возможность устраивать пиры, празднества, принимать гостей, раздавать подарки тАФ словом, жить на широкую ногу. Нормой считается поведеВнние, заключающееся в том, что сеньор щедро, не считая, раздает и растрачивает богатство, не вникая, не превышают ли расходы поступления. Разницу между приходом и траВнтами можно покрыть дополнительными поборами с крестьян, вымогательствами, штрафами, грабежом, военной добычей. Расчетливость, бережливость тАФ качества, проВнтивопоказанные ему сословной этикой. О его доходах заботятся бейлиф, управляющий, староста, его же дело -тАФ проедать и пропивать полученное, раздаривать и расточать имущество, и чем шире и с большей помпой он сумеет это сделать, тем громче будет его слава и выше общественное положение, тем большим уважением и престижем он будет пользоваться.

Богатство для феодала, согласно принятым в этой среде нормам, тАФ не самоцель и не средство накопления или развития и улучшения хозяйства. Не производственные цели ставит он перед собой, стремясь увеличить свои доходы: их рост создает возможность расширить круг друВнзей и приближенных, союзников и вассалов, среди которых он растрачивает деньги и продукты. Скупой рыцарь ПушВнкина, втайне и наедине наслаждающийся видом и звоном денег, хранимых в подземелье в окованных сундуках, тАФ фигура, характерная для эпохи Возрождения, но не имеюВнщая ничего общего с рыцарем средневековья., ФеодальВнная расточительностьтАФодин из путей перераспределения в среде господствующего класса средств, полученных от эксплуатации подвластного населения. Но этот способ феодального распределения очень специфичен. ФеодальВнный сеньор не мог получить никакого удовлетворения от сознания, что он владеет сокровищами, если он не был в состоянии их тратить и демонстрировать, вернее тАФ демонВнстративно тратить. Ибо дело заключалось не в том, чтобы просто-напросто прТ^пить и ВлпрогулятьВ» богатство, а в пубВнличности и гласности этих трапез и раздач даров.

Обращение с богатством, встречающееся у феодалов, подВнчас до крайности напоминает ВлпотлачВ» североамериканских индейцев, которые на глазах у приглашенных ими на пир соплеменников истребляли все свои продовольственные запасы, рубили на куски рыбачьи лодки и всякими друВнгими способами старались подавить гостей своею щедВнростью и расточительностью. М. Блок приводит несколько сходных примеров из средневековой феодальной практики. Один рыцарь велел засеять вспаханное поле кусочками серебра; другой употреблял для приготовления пищи вместо дров дорогостоящие восковые свечи; третий сеньор Влиз самохвальстваВ», как пишет хронист, сжег живьем тридцать своих коней⁵⁶. Все эти разорительные поступки, разумеется, совершались публично, в присутствии других феоВндалов и вассалов, и были рассчитаны на то, чтобы поразить их. В противном случае подобная экстравагантность не имела бы никакого смысла.

В состязаниях в расточительности типа потлача, присуВнщих архаическим обществам, и в пирах Влпа манер ГаргантюаВ», устраивавшихся средневековыми феодалами, есть нечто общее: и здесь и там нетрудно увидеть агрессивную щедрость, стремление подавить приглашенных своею широВнтой и победить в своеобразной социальной ВлигреВ», ставкой в которой служат престиж и влияние. Разумеется, в подобВнном поведении феодалов проявляется скорее приверженВнность традиции, чем господствующее умонастроение, и в ВлсамохвальствеВ» экстравагантных сеньоров их совреВнменники видели нечто необычное, уклоняющееся от нормы. Но некая существенная сторона дворянской психологии здесь гипертрофированно обнаруживалась.

Богатство для феодала тАФ орудие поддержания общеВнственного влияния, утверждения своей чести. Само по себе обладание богатством не дает никакого уважения, наоборот, купец, хранящий несметные ценности и выпускающий из своих рук деньги только для того, чтобы приумножить их в результате коммерческих или ростовщических операВнций, внушает в средневековом обществе какие угодно эмоции тАФ зависть, ненависть, презрение, страх,тАФ но тольВнко не уважение. Сеньор же, без счета растрачивающий добычу и доходы, даже если он живет не по средствам, но устраивает пиры и раздает подарки, заслуживает всяВнческого почтения и славы. Богатство мыслится феодалом как средство для достижения целей, находящихся далеко за пределами экономики. Богатство тАФ знак, свидетельВнствующий о доблести, щедрости, широте натуры сеньора. Этот знак может быть реализован лишь при демонстрации им указанных качеств. Таким образом, высший момент наслаждения богатством тАФ его расточение в присутствии максимального числа людей, участвующих в его поглощеВннии, получающих долю от щедрот сеньора.

Но поскольку богатство выполняет в феодальном общеВнстве такую знаковую функцию, то, подобно всем знакам. имеющим социальный смысл, его реализация неизбежно подчиняется ритуалу и установленным канонам. Пиры, празднества, придворные собрания, турниры происходят в определенные сроки, с соблюдением привычного декору-

земля, точно так же как и человек, опустилась на уровень торгашеской стоимости. Необходимо, чтобы то, что составВнляет корень земельной собственности,тАФ грязное своекоВнрыстие тАФ выступило также и в своей циничной форме. Необходимо, чтобы неподвижная монополия превратилась в подвижную и беспокойную монополию, в конкуренцию, а праздное наслаждение плодами чужого кровавого пота тАФ в суетливую торговлю ими. И, наконец, необходимо, чтобы в процессе этой конкуренции земельная собственность в образе капитала продемонстрировала свое господство как над рабочим классом, так и над самими собственниками, разоряемыми или возносимыми выше согласно законам движения капитала. Тем самым место средневековой погоВнворки Влnulle terre sans seigneurВ» занимает поговорка нового времени ВлI'argent n'a pas de mattreВ», ярко выражающая господство мертвой материи над людьмиВ»⁶⁴.

Столь мучительно сложный и долгий путь должна была пройти феодальная собственность на землю, для того чтобы стать товаром н подчиниться законам товарного производства, противоречившим самой ее сущности⁶⁵. В феодальном обществе земля тАФ не Влмертвая материяВ», господствующая над людьми,тАФ люди как бы срослись с нею. Феодал состоит со своим наследственным феодом в Влпочетном брачном союзеВ». Он видит в нем отнюдь не исВнточник богатства и тем более не объект торговых операций. Сеньора связывает с землей и с возделывающими ее завиВнсимыми людьми не обнаженный материальный интерес, а сложный комплекс отношений эксплуатации, политической власти, подданства, традиций, привычек, эмоций, покровительства и почитания (Маркс отмечает ВлэмоВнциональную сторонуВ» позиции феодального землевладельВнца по отношению к крестьянам)⁶⁶.

Труд тАФ проклятье или спасение?

Отношение к труду в средние века было противоречивым не в меньшей степени, чем отношение к собственности. Господствующий класс, естественно, был далек от произВнводственной деятельности и, поскольку она всецело возВнлагалась на плечи непривилегированных, низших слоев населения, смотрел на нее пренебрежительно. С точки зрения дворянства, благородными занятиями считались война, рыцарские подвиги и забавы, праздность, то, что Маркс метко назвал Влгероической леньюВ»,тАФ добывание же материальных благ, грязные и тяжелые заботы о хлебе насущном были делом грубой черни. Руководство и оргаВннизация производственного процесса в сельском хозяйстве, как правило, не были свойственны рыцарству, перекладыВнвавшему эти функции на трудящихся и на старост и упраВнвителей имений. Лишь часть монашества и некоторые категории светских феодалов, по тем или иным причинам отошедших от рыцарской жизни и втянувшихся в товарно-денежный оборот, вмешивались в производство, стремясь его организовать с целью увеличения своих доходов. Обычно же отношение класса феодалов к хозяйству ограВнничивалось заботами о взыскании ренты с крестьян и друВнгих подвластных людей. Из двух аспектов экономической активности тАФ производства материальных благ и их распределения тАФ господствующий класс был заинтересован преимущественно лишь во втором. В этом заключается еще одно существенное отличие феодалов от промышленной буржуазии, которая организует и революционизирует проВнизводство, руководит им. Установка на потребление проВндуктов, на превращение своих доходов в знаки социального отличия, обусловливала место и роль феодалов в системе общественного производства.

Однако этим еще не определялось полностью отношение господствующего класса к труду. Духовенство не разделяло этических принципов Влгероической лениВ» рыцарей. Позиция церкви в вопросе о моральной оценке труда была двойстВнвенной. С одной стороны, в необходимости для человека трудиться церковь видела следствие и проявление несоВнвершенства его природы. Пока Адам и Ева находились в раю, они были невинны и не заботились о пище. ГрехоВнпадение сопровождалось карою господней: в наказание бог обрек род человеческий добывать себе хлеб в поте лица и выслал праотца из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят (Книга Бытия, 2,23). Эта бибВнлейская оценка труда как наказания вошла составной частью в этику христианского средневековья. Христос, говорило духовенство, не трудился. Собирая вокруг себя учеников, он побуждал их покинуть свои мирские занятия и быть Влловцами человековВ», а не тружениками. СподвижВнникам Христа не было нужды тревожиться о хлебе насущном, ибо учитель мог их насытить без всякого труда: вспомВнним евангельские рассказы о пяти хлебах, которыми Иисус накормил пять тысяч человек, кроме женщин и детей, и о семи хлебах, утоливших голод четырех тысяч его послеВндователей (Евангелие от Матфея, 14, 15тАФ21; 15, 32тАФ38).

Таким образом, безгрешное состояние человека, как и пребывание его вблизи бога, не предполагало труда. Людям вообще надлежит не столько заботить

Вместе с этим смотрят:

"Quo vadis": проекцiя на сучаснiсть

"Звезды" немого кино и русская мода 1910-х годов

"Культура": типология определений

"Рабочий и колхозница" (Из биографии В. И. Мухиной)

"Русские сезоны" в Париже