Эстетика в первобытном искусстве

Шер Я. А.

Предположение Брейля о палеолитическом искусстве, как чисто европейском явлении, не подтвердилось. Разработаны и внедрены в практику новые методы копирования и документирования изображений (муляжи Ляско и Альтамиры, фотограмметрия, видеокомпьютерная запись). Появилась возможность достаточно точного датирования живописи по технологии AMS и многое другое. Но, как это всегда бывает в науке, вместе с новыми достижениями приходят и новые вопросы. Датировки по AMS пошатнули стилистическую периодизацию Леруа-Гурана, замены которой пока нет. Открытие древнейшей живописи в пещере Шове поколебало теорию медленной эволюции первобытного искусства от натурального макета к живописи, и теперь возникает сомнение в том, была ли вообще такая эволюция. Может быть, это была скрытая от взгляда эволюция психофизиологических функций сознания, которая, достигнув у отдельных, особенно талантливых людей определенного предела, "выплеснулась" наружу в виде живописи, графики и пластики эпохи верхнего палеолита. Более 30 лет назад ситуацию в области изучения искусства каменного века очень четко и образно охарактеризовала З.А. Абрамова, одна из ведущих в мире специалистов в этой сфере. "Палеолитическое искусство возникает как яркая вспышка пламени в глубине веков. Необычайно быстро развившись от первых робких шагов к полихромным фрескам, искусство это так же резко исчезло. Оно не находит себе непосредственного продолжения в последующие эпохитАж Остается загадкой, как палеолитические мастера достигли столь высокого совершенства и какими были те пути, по которым в гениальное творчество Пикассо проникли отголоски искусства ледникового периода"1.

Очень интересный вопрос о соотношении творчества современных художников с первобытным искусством был не так давно рассмотрен в одной работе2. Заключительные периоды каменного века (верхний палеолит, неолит) ознаменовались двумя революционными сдвигами в истории материальной культуры: кардинально новой технологией обработки камня и переходом от присваивающего к производящему хозяйству. Первый из них сопровождался и не менее революционным достижением в области духовной культуры тАУ появлением феномена изобразительной деятельности. Второй сдвиг тАУ неолитическая революция тАУ был мощным импульсом для развития производства (особенно, скотоводства и земледелия). Однако ему не сопутствовали какие-либо кардинальные перемены в развитии искусства. Скорее, наоборот: небывало высокий уровень верхнепалеолитической пещерной живописи довольно быстро был утерян на многие века и возродился в новом качестве, но не в полной мере только в постсредневековой Европе. Конечно, в эпоху неолита появилось много нового: новые материалы, новые красители, усложнялся и распространялся расписной и штрихованный орнамент. Но новое качество, превосходящее качество палеолитической живописи, не наступило.

Примерно то же можно сказать и об эпохе бронзы. Правда, с освоением металлургии меди, и бронзы, золота и серебра появился новый вид искусства тАУ художественный металл, торевтика: литье, ковка и чеканка. Появились изысканные образцы парадной посуды, парадного оружия, воинского и конского снаряжения. Продолжалось создание наскальных росписей и петроглифов, стены жилищ и храмов покрывались фресками. Совершенствовалась каменная скульптура, достигая огромных размеров и высокого художественного уровня. Однако ничего кардинально нового не появилось и не появится вплоть до второй половины XIX в., когда наметилась тенденция к "механическим" искусствам тАУ фото и кино.

Из этого вовсе не следует, что искусство первобытных и древних народов перестало развиваться. В отличие от каменного века, бронзовый век стал временем, если можно так выразиться, повсеместного и массового распространения искусства во всех его видах, на всех, занятых человеком территориях. В неолите и бронзовом веке наметились тенденции к двум видам стилизации, которые условно можно назвать стадиальными и локальными. К первым следует отнести уже упоминавшееся выше не совсем понятное по своим истокам разделение в украшении керамики расписными у земледельцев и штриховыми у скотоводов орнаментами. Это явление глобальное, распространенное у всех мировых цивилизаций от Переднего Востока до Мезоамерики. Локальные стилизации это повторяющиеся изобразительные приемы, присущие одной археологической культуре или ее близким соседям, образующие очень устойчивые изобразительные "языки", которые со временем, когда некоторые массы людей начинают по тем или иным причинам передвигаться в пространстве, передвигаются вместе с ними, не теряя своего своеобразия.

Многие авторы считают искусство порождением чуть ли не врожденного для всех гоминид чувства прекрасного. Если инстинктивные или рефлекторные зачатки эстетических переживаний и есть у высших животных и были у ранних гоминид, что признается некоторыми специалистами3, то их осознание пришло намного позднее.

Самым точным показателем осознания обществом тех или иных новых явлений в культуре является язык. Всякое новшество, осознанное и принятое людьми, получает свое название в языке, т.е. возникают новые слова для обозначения этих новшеств. Мы не знаем и вряд ли когда-либо узнаем, на каких языках говорили в эпоху верхнего палеолита. На этот счет есть только туманные догадки4. Однако, возможна ретроспективная экстраполяция по схеме: "если этих слов не было в языке позднего периода, то не могло быть и раньше". Например, в языке древних греков, достигших высочайшего уровня в разных искусствах, только к VI-V вв. до Р. Х. появились слова, отличающие художника, работающего на плоскости (ζω-γράφος) , от скульптора (κηρο-πλάστης, букв. тАУ создатель восковых фигур). И еще, много позже, у Лукиана художник называется έργάτης (работник), а Плутарх называл Фидия έργολάβος (подрядчик). Не отличались разнообразием терминов из области искусств и раннегреческие лирики. У Гомера все люди и события неизменно трактуются как "прекрасные" и "божественные". Термин "искусство" совершенно одинаково применяется и к ремеслу, от гончарного до ювелирного, и к изящным искусствам, и к любым актам человеческой деятельности и жизни. Не отразилось ли здесь "запаздывание" осознания людьми искусства, как особого рода деятельности? После Гомера наступает полуторатысячелетний период античной литературы, где термин "искусство" используется весьма активно. Но насколько широко и неопределенно понимался и в те времена термин "искусство", видно из того, что его по-прежнему используют для всех сфер быта, начиная от искусства добывания пищи и кончая магической практикой и предсказаниями. Все это называли одним и тем же словом τέχνη (букв.: искусство, ремесло, наука), имея в виду не столько искусство, сколько искусность, т.е. уровень мастерства. Даже когда началось разделение наук, они еще продолжали называться искусствами5.

Тем не менее, представление о первобытном "творчестве" стало столь же формульным и каноническим, как всеобщая уверенность в том, что "человека создал труд". Эти формулы насаждались везде, прежде всего в учебниках и поэтому усваивались еще со школьной скамьи без должного критического рассмотрения.

Процесс осознания искусства как творчества, как эстетического начала затянулся еще на десятки тысячелетий после того, как были созданы первые пещерные росписи и древнейшие статуэтки. Осознание эстетической стороны искусства впервые отразилось в идеях пифагорейцев (гармония, мера) и в произведениях Гераклита (объективность прекрасного). К более или менее четкому пониманию эстетики (букв. греч. тАУ чувственный) античная философия пришла в эпоху "культурного переворота", а основы были сформулированы еще позднее, в эллинистическую эпоху Платоном и Аристотелем.

Первыми импульсами к изобразительной деятельности были вовсе не эстетические чувства. Стремление что-то изобразить поначалу возникало спонтанно у очень редких, одаренных людей и, прежде всего, как способ "разгрузки" от стресса, отягощавшего собой сознание, переполненное яркими и, возможно, навязчивыми зрительными образами6. Художественная одаренность редко совпадает с высоким уровнем физического развития. В древности, по-видимому, эта особенность тоже имела место. На протяжении всего нижнего палеолита жизнь отдельных особей и популяций полностью регулировалась естественным отбором, который, может быть, немного в меньшей степени, но сохранил свою роль и в среднем палеолите, и даже частично в верхнем. В этих условиях, если и появлялись редкие особи с повышенной восприимчивостью образного мышления и способностями к воспроизведению визуальных образов на внешних носителях, они не могли устоять перед отбором, который не сохранял людей с неустойчивой психикой. Однако достижения в сфере материальной культуры, в технологии и в организации жизни первобытного коллектива привели к тому, что люди стали более успешно противостоять действию естественного отбора. Он перестал беспощадно выбраковывать людей, физически не способных к сопротивлению неблагоприятным факторам окружающей среды. Поэтому деятельность, связанная больше не с мускульной, технологической, а с духовной, образно-художественной активностью стала постепенно занимать свое, хотя и небольшое в силу редкости талантливых людей, но вполне законное в формирующемся человеческом обществе место.

Рядом с понятием "искусство" всегда стоит понятие "эстетика". Поэтому в явной или неявной форме почти во всех публикациях о первобытном искусстве постоянно подразумевается его эстетическое значение. При всем разнообразии и даже несовместимости существующих гипотез о происхождении искусства, у них есть, по крайней мере, два общих места: 1) всегда активно подчеркивается историческая, социальная природа искусства и очень редко (как правило, не археологами и не искусствоведами) рассматривается психофизиологическая, т.е. не социальная, а природная основа изобразительной деятельности; 2) появление искусства связано с эстетическим отношением к действительности. Многие специалисты исходят из постулата о том, что ощущение красоты было присуще уже нашим эволюционным предкам и что основой, на которой взросло древо искусства, были именно эстетические представления. Любопытно, что Гегель считал термин "эстетика" неудачным, поскольку эстетика тАУ наука о чувствовании и предпочитал ему "философию художественного творчества"7.

Нередко пишут о том, что эстетические нормы и принципы гармонии проявляются в правильной, симметричной форме каменных орудий, изготовленных еще в эпоху мустье. Ф. Боас считал, что наслаждение красотой тАУ одно и то же чувство для всех примитивных людей, охваченных "страстным желанием делать вещи, доставляющие наслаждение, что невозможно провести грань между искусством и неискусством"8. Но Ф. Боас все же имел в виду людей современного физического типа, хотя и отставших в своем культурном развитии, а многие исследователи считают, что чувство красоты уже было присуще архантропам.

А. П. Окладников тоже считал, что "утро искусства" относится ко времени до верхнего палеолита. Он писал: "Если раньше можно было предполагать, что мустьерский культ мертвых и культ зверя предшествуют искусству верхнего палеолита, то теперь мы знаем, что зачатки художественной деятельности не моложе этих первых проявлений религиозной фантастики. Более того, вопреки утверждениям идеалистически настроенных искусствоведов и философов, ясно, что религия не была почвой для искусства и не из нее исходили стимулы, вызвавшие к жизни первоначальную художественную деятельность. На самом деле истоки художественной деятельности коренятся в том, что составляет сущность и основу искусства тАУ в творческой фантазии и в способности наслаждаться прекрасным тАУ в эстетическом чувстве.. Одной из конкретных важнейших предпосылок для возникновения новой художественной формы деятельности явилось накопление технического опыта в производстве орудий и, прежде всего, в обработке основного для той эпохи материала тАУ камня.. Прямое, непосредственное давление потребностей общественного производства, материальной практики, физического труда оказалось стимулом, повлиявшим на возникновение не только различных видов изобразительного искусства, но и таких форм художественного творчества, как пение, танец, зачатки инструментальной музыки"9.

В книге "Утро искусства", написанной не для специалистов, а для широкого читателя, А. П. Окладников стремился показать, что происхождение искусства не связано с религией (тогда эта тема имела политическую актуальность), но в борьбе с религиозным идеализмом, незаметно для себя, он сам оказался почти на тех же позициях, видя "сущность и основу искусства в творческой фантазии и в эстетическом чувстве". В этой концепции не оставалось никакого места объективным природным, в том числе и психофизиологическим факторам, которые вызвали к жизни сначала саму знаковую деятельность и как ее часть фигуративные и абстрактные изображения. Только потом, когда эта деятельность стала вполне осознанной, могли возникнуть стимулы и нормы эстетического характера.

В этой связи уместно привести соображения А.К.Филиппова, много лет изучающего происхождение искусства с точки зрения эстетического восприятия. Говоря о совершенстве орудий ашело-мустьерского времени, он пишет: "Разумеется, наш предок в виллафранке был человеком. Но о его эстетических переживаниях мы можем только в общем плане высказать более или менее правдоподобные гипотезы"10. С этой мыслью можно полностью согласиться за исключением человека из виллафранка. Ведь виллафранк тАУ это около 2 млн лет назад, когда только появляется самый ранний хабилис, а австралопитек еще будет существовать почти миллион лет. А далее А.К. Филиппов переходит к давно дискутируемому вопросу об эстетике оптимальных форм ашело-мустьерских орудий и как специалист-трасолог дает, как представляется, наиболее правдоподобное объяснение этому феномену. "тАж У любого орудия при постепенном износе-заострении происходит своеобразное выравнивание активного участка, когда он одновременно изнашивается и формируетсятАж, оптимальная форма наиболее совершенна и не может не замечаться; и как следствие работы орудием с подобной кромкой, несомненно, должно возникать чувство удовлетворения и удовольствия"11. Близкую, но более категоричную точку зрения высказывают и другие исследователи. П.Бинан из научного Центра (Дордонь, Франция) и Э.Боэда из университета Париж-Х, пишут: "тАжмы верим в кажущуюся симметрию ашельских рубил, которая также обманчива, как и утверждение, что симметрия является источником эстетического наслаждения"12. М. Конки из университета Беркли (США) считает, что "когда мы говорим о палеолитическом "искусстве", мы приписываем предметам эстетический смысл, которого вначале у них, возможно и не было"13.

По иронии судьбы католический священник А. Брейль оказался большим материалистом, чем боровшиеся с религиозными теориями марксисты и материалисты, особенно те из них, кто стремился быть более ортодоксальными марксистами, чем К. Маркс и Ф. Энгельс. Незадолго до своей кончины, подводя итог своим 60-летним исследованиям, в которых искусство палеолита занимало ведущее место, Брейль писал, что пещерное искусство Западной Европы было вызвано к жизни особыми условиями, в которых обитали здесь охотники ледникового времени. Охота на крупных животных тАУ на мамонта, носорога, бизона, на лошадей и оленей тАУ в условиях больших открытых пространств, способствовала быстрому созреванию целого комплекса глубоких "динамических впечатлений", которые выплеснулись из сознания человека на стены пещер и другие плоские поверхности. В отличие от охотников франко-кантабрийской области, у жителей побережья Атлантики и Средиземного моря, собиравших улиток и морские ракушки, подобного стимула к формированию таких насыщенных зрительно-эмоциональных перегрузок не было, а поэтому не было искусства.

Брейль учитывал не отдельные факторы внешней среды, а их взаимодействие, их систему. Он понимал, что одной большой охоты со всеми ее динамическими нагрузками на психику мало для рождения искусства. В тропических районах Африки была большая охота, но не было большого искусства. Брейль объясняет это тем, что мощная растительность тропиков скрывает из вида человека добычу, которую он преследует. Искусство, по его мнению, возникает только в условиях совокупного действия всех рассмотренных факторов: большая охота, требующая постоянно совершенствующихся орудий, находчивости и напряжения всех физических и духовных сил; открытые пространства, где преследуемый или нападающий зверь предстает перед охотником во всей своей красе и становится источником избыточных зрительных "динамических впечатлений"; глубокие, сравнительно теплые пещеры, где в промежутках между охотами, по-видимому, зимой отправлялись обряды, которые должны были способствовать успеху будущих охот. "Этому благоприятствовал Великий Дух, который управлял природой и благословлял их охотничьи экспедиции. В некоторые обряды, связанные с ними, вмешивалось искусство. Оно изображало желанных зверей и иногда помечало их уже магической стрелой. В обрядовых церемониях живописные или графические образы на стенах пещер принимали определенный смысл тАУ призыв к небесной или адской силе, от которой зависит размножение дичи"14.

Конечно, Брейль ошибался, предполагая некие "особые условия" в Западной Европе эпохи верхнего палеолита. Но не это важно в его гипотезе. Самое главное представляется в том, что он едва ли не первым встал на путь поиска объективных факторов, обусловивших появление изобразительной деятельности. Среди них магические обряды, упомянутые Брейлем, не занимают ведущего места и не рассматриваются как предшественники искусства. Поэтому вряд ли следует относить его к сторонникам магической гипотезы15. Подход, обозначенный Брейлем, представляется очень емким. Он не противостоит другим гипотезам, и при более детальной проработке мог бы включить их в себя в качестве частного случая (и натуральный макет, и роль магии, и прамифологию и т. д.).

А. Леруа-Гуран почти не занимался вопросами эстетики первобытного искусства. Большинство авторов принимает эстетические чувства людей эпохи верхнего палеолита как заданные, но разрабатывает теоретические обоснования этому, пользуясь понятиями современного искусствоведения16. Не отказывая никому в таком подходе к первобытному искусству, хотелось бы все же поставить вопрос следующим образом: если первобытное искусство порождено эстетическим отношением к действительности, то где же истоки самое эстетики. Существовала ли некая "предэстетика"?

Если мы хотим остаться в рамках научного познания, нужно заранее сказать, что на этот вопрос нет однозначного ответа. Изобразительная деятельность существует более 30 тыс. лет, примерно столько же времени существуют и другие искусства: танец, пение, маскарад (зачатки театра) и т.п. Первые ростки эстетической мысли зафиксированы в древнеиндийской и древнекитайской философии, т.е. примерно 2500 лет назад. Если даже допустить, что в устной традиции они появились намного раньше и добавить еще одну-две тысячи лет, все равно этот период будет несоизмерим с временем существования искусства. Более четкие формулировки, чем у древних индусов и китайцев, принадлежат древним грекам тАУ Гераклиту, Платону и в наибольшей мере Аристотелю. А сам термин эстетика, как область познания, был введен в научный оборот и того позже тАУ в XVIII в. А.-Г. Баумгартеном.

Эстетическое отношение к действительности это, прежде всего, тАУ чувство прекрасного. Современная наука находится в самом начале пути к пониманию того, что представляет собой это чувство. Если мы плохо понимаем, что такое чувство прекрасного у современного человека, то еще сложнее понять, каким оно было и было ли оно вообще у наших сородичей 30-40 тыс. лет тому назад, а у эволюционных предшественников еще на две-три сотни тысяч лет раньше. Специалисты-этологи считают некорректным использование человеческого поведения в качестве моделей изучения поведения животных. "Слишком слаба научная база для проведения аналогии между психическими переживаниями человека и животных"17. Сопоставление с поведением животных требует большой осторожности, но сопоставление поведения верхнепалеолитического человека с современным вполне возможно, поскольку их физиологическое "устройство" одинаково и, соответственно, нейропсихологические реакции, если не идентичны, то очень близки.

Интересные наблюдения и результаты экспериментов были представлены в материалах семи конференций "Группы по изучению биологических основ эстетики" в Бад-Хомбурге (Германия), которые были обобщены в виде книги, вышедшей в 1988 г. в Базеле и в 1995 г. тАУ в переводе на русский язык в Москве18. Как и всякие "свежие" эксперименты и наблюдения, они в ряде случаев спорны и нуждаются в дополнительных проверках. Вместе с тем они дают если не ясную картину, то, во всяком случае, направление поисков.

Одно из направлений анализа может состоять в том, чтобы рассматривать эстетическое восприятие как избирательное, отдающее предпочтение чему-то из окружающей среды. Наблюдения зоопсихологов показывают, что у высших животных есть нечто похожее на эстетическое чувство. Это подтверждается экспериментами по выявлению эстетических предпочтений. Например, считается, что животные, "асимметрии и хаосу предпочитают упорядоченность и симметрию"19.

Говоря "это красиво", мы выделяем какое-то "это" из его окружения потому, что оно возбуждает в нас чувство красоты, а точнее тАУ некую положительную эмоцию. Эксперименты показывают, что избирательное восприятие и механизм предпочтений формируется у большинства видов животных, даже у аквариумных рыбок. У одних видов (например, пчелы, муравьи) он формируется при научении в естественных условиях, у других тАУ как результат дрессировки в эксперименте, путем приобретения и закрепления условных рефлексов на зрительные, слуховые, обонятельные и т.п. раздражители. Известны эксперименты, в которых некоторые животные научаются различать цвета20. Однако пока никакими исследованиями не доказано, что без соответствующей дрессировки у одних животных те, или иные цвета или формы предметов вызывают положительные эмоции, а у других тАУ отрицательные.

Согласно одной из гипотез чувство красоты, как положительная эмоция, зарождалось у высших животных и у человека при общении с детенышами. Все младенцы (человеческие и животные) обладают некоторыми общими внешними данными, вызывающими у взрослых ощущение удовольствия21. Эстетические предпочтения современного человека, по-видимому, формировались в ходе антропогенеза на основе полового отбора. До сих пор сохранился такой идеал мужской красоты, при котором у мужчины должен быть рост выше среднего, широкие плечи, узкие бедра, мускулистая, стройная фигура. С наибольшей выразительностью этот идеал воплотился в греческой скульптуре классического периода, а его основу можно видеть в более ранних фигурах куросов. Идеал женской красоты складывался в европейской культуре как сочетание выразительных вторичных половых признаков (грудь, бедра) с лицом несколько инфантильного облика. Это тоже хорошо видно по античной скульптуре. Из наблюдений над женскими изображениями и статуэтками каменного и бронзового века становится очевидно, что представление о женской красоте менялось с течением времени. Но в любом случае, и те, и другие идеалы создавали желанный образ полового партнера у особей противоположного пола. Вероятнее всего начало этого процесса в филогенезе уходит в глубины эволюции, когда половой отбор, как форма естественного отбора начал действовать у животных и птиц в виде соперничества за спаривание с особями другого пола. Сначала это был чисто генетический, неосознаваемый механизм. Затем у высших животных, особенно у приматов он стал обрастать условными рефлексами, т.е. актами, очень близкими к сознательным, а по мере приближения к современному человеку это осознание расширялось. Однако и сейчас современная женщина или мужчина не может полностью осознать и объяснить мотивы своего избирательного поведения, когда отдает предпочтение одному, а не другому партнеру. Такие понятия, как "нравиться", "любить" скрывают в себе очень широкий спектр эмоций, среди которых бывает крайне трудно отличить вполне осознанные от порожденных психофизиологическими, в частности, гормональными механизмами.

Интересные соображения возникают при изучении связи между восприятием цветов и цветом пищи. Пропускная способность зрительного канала человека лежит в очень узкой области спектра: при дневном свете от 500 до 700 нанометров (нм). Еще уже диапазон наибольшей светочувствительности (500-600 нм). Эта полоса соответствует зеленому и желтому цвету и вполне возможно, что в ходе эволюции такая чувствительность сформировалась необходимостью по цвету оценивать степень зрелости плодов и вегетативных частей растений22. Отсюда, в свою очередь, складывались психоэмоциональные характеристики цветов тАУ красный, оранжевый, желтый тАУ "теплые"; голубой, синий тАУ "холодные". И это тАУ не чистая метафора. Такая последовательность соответствует эволюции органов чувств: осязание возникло раньше, чем зрение.

Примеры того, что эстетическое восприятие как избирательное, т.е. отдающее предпочтение чему-то из окружающей среды, сложилось на основе природных психофизиологических механизмов, могут быть умножены. Их можно найти в работах С.Н. Давиденкова, П.В. Симонова, Н.Н. Николаенко и других авторов. В изучении истинной природы эмоций крайне нуждается сама эстетика. Особенно в связи с очищением от многочисленных вульгарно-социологических наслоений, когда искусство рассматривалось как форма общественного сознания, едва ли не напрямую связанная с уровнем хозяйственно-экономического развития. Разумеется, нельзя отбрасывать социальное значение и роль искусства, а также его несомненную эстетическую ценность. Однако осознание эстетической составляющей всякого искусства, в том числе и изобразительного, пришло значительно позже его появления и уж, во всяком случае, не раньше того времени, когда появилась философия.

Не только избирательное восприятие могло служить истоком положительных и отрицательных эмоций. По-видимому, существуют и более глубинные процессы, регулируемые вегетативной нервной системой. Последняя обеспечивает два типа иннервации, влияющей на внутренние органы: симпатическую и парасимпатическую. Симпатическая нервная система включается в условиях стресса или напряжения (испуг, боль, голод, избегание погони более сильного животного и т.п.). Она активизирует кровоснабжение мышц, мозга, сердца и способствует мобилизации всех защитных средств организма. Такое состояние не может быть слишком продолжительным и неизбежно порождает отрицательную эмоцию. Парасимпатическая нервная система позволяет восстановить нормальное состояние организма и стрессовая ситуация сменяется расслаблением, а отрицательная эмоция тАУ положительной.

Гениальное прозрение античных философов Платона и Аристотеля в области эстетики состояло в том, что они заметили благотворное значение эстетического переживания, которое они назвали катарсисом. Еще пифагорейцы рекомендовали музыку как средство очищения души, как способ вызвать расслабленное, умиротворенное состояние психики, а З. Фрейд считал катарсис одним из методов психотерапии. Л.С. Выготский писал: ".. разряд нервной энергии, который составляет сущность всякого чувства, при этом процессе совершается в противоположном направлении, чем это имеет место обычно, и что искусство, таким образом, становится сильнейшим средством для наиболее целесообразных и важных разрядов нервной энергии"23. Близкие по существу идеи развивал выдающийся психоневролог С.Н. Давиденков24. Он объяснял магические действия древних и современных, отставших в культурном развитии народов, иногда совершенно абсурдные с нашей точки зрения, полуинстинктивным стремлением преодолеть нервный стресс, страхи и всякие фобии, которые развивались в сознании первобытного человека под влиянием непонятных и потому потенциально опасных, а также вполне реально опасных явлений и событий в среде его обитания. Когда он совершал некое магическое ритуальное действие, наступала нервная разрядка и следующее за ней успокоение. Позднее на этой почве сформировался шаманизм, как особая ритуальная деятельность людей с определенными невротическими свойствами их личности. В ходе камлания шаман впадал в состояние транса, т.е. максимального нервного возбуждения, которое передавалось окружающим. Затем у него наступал катарсис, который также передавался присутствующим.

Еще одним источником положительных эмоций, как основы эволюционно более поздних эстетических представлений может быть инстинкт наслаждения25. Он вторичен и стоит над простейшими инстинктами. В основе его тоже лежит естественная потребность в разрядке от стрессов. У хищников охота связана с большими нервными и физическими нагрузками. Если она заканчивалась успешно, и зверь утолял голод обильной трапезой, напряжение сменялось расслаблением. Добыв крупную жертву, медведь ломает вокруг валежник, обдирает кору деревьев. Возможно, это возбуждение имеет эйфорический характер. Реакция животных на некоторые запахи (полузакрытые глаза, блаженный рык трущихся и валяющихся на источнике восхитительного запаха) приводит к мысли, что им нравится это занятие, что они наслаждаются получаемым ощущением. Об этом говорят жадные причмокивания медведя, лижущего мед или припавшего к плошке с медовухой26.

Истоки большинства темных человеческих инстинктов, страстей к получению наслаждения путем принятия алкоголя или наркотиков лежат в животном мире, так как большинство наркотических веществ имеет растительное происхождение. И хотя в животном мире наркомания распространена в сравнении с человеческим обществом в неизмеримо меньших масштабах, все виды животных, включая птиц и рыб, испытывают эйфорию от опьянения и "могут при стечении обстоятельств или содействии человека приучиться к алкоголю"27. Автор считает, что к инстинкту наслаждения относятся и те ощущения, что дают зачатки эстетических эмоций, свойственные обезьянам и некоторым другим позвоночным.

Подтверждение тому, что животные вообще способны испытывать удовольствие (конечно, иное, чем человек) не только от удовлетворения естественных потребностей тАУ от пищи, от совокупления, от успешной охоты и т. п. тАУ можно наблюдать в играх животных, особенно, тАУ молодняка. Разумеется, в играх детенышей присутствуют элементы тренировки, отработки приемов состязательности, охоты, которые пригодятся им в будущем. Анализируя примеры игр животных разных видов, С. Кэрригер приходит к выводу, что разнообразие и сложность игры зависит от степени развития мозга. Более высокоразвитые животные не только способны удовлетворять свои инстинктивные потребности, но и умеют использовать свободное время для того, чтобы получить удовольствие, а чем больше развита игра, тем больше в ней признаков любознательности28.

Игры животных не имеют ясно поставленных целей, в них проявляется "общая любознательность" животных, стремление к познанию независимо от практических выгод, которые можно извлечь из такого познания, а также и некоторые эмоциональные проявления, которые можно назвать предэстетическими. Кроме игр, к предэстетическим формам поведения можно отнести, например, пение птиц после окончания брачного периода, когда оно не связано с привлечением самки. Орнитологи отмечают, что пение некоторых птиц в осенне-зимний сезон гораздо лучше, длиннее и разнообразнее, чем в период спаривания. Правда, это интересное наблюдение больше соответствует вкусу или эстетическим нормам орнитолога-наблюдателя, а не поющей птицы.

Вообще во многих формах поведения животных и птиц можно усмотреть нечто близкое к эстетическим предпочтениям. Например, строительство "шалашей" птицами-шалашниками. Самцы, которые имеют довольно непривлекательную окраску, строят их для привлечения самок, причем замечено, что чем непривлекательнее самец, тем более искусно он строит и украшает свой шалаш. Шалаши служат только местом для "свиданий", здесь нет гнезда; они украшаются цветами, раковинами, серебристыми листьями, иногда "раскрашиваются" соком ягод. Цветы и листья самец меняет по мере их увядания даже тогда, когда самка откладывает яйца и воспитывает птенцов. Она может уже никогда не прийти сюда, так чем же объяснить эти хлопоты самца? Возможно тем, что ему нравится заниматься украшательством. Однако, скорее всего такое поведение объясняется инстинктом полового отбора.

С точки зрения нейрофизиологии в деятельности зрительных нейронных ансамблей, проявляется нечто вроде предпочтительности одних внешних раздражителей другим. "Быть может, именно такие стимулы образуют в совокупности то, что получает положительную эстетическую оценку. В связи с этой мыслью вспоминается утверждение И. Канта: мы находим форму прекрасной, если она облегчает восприятие. Возможно, что таким способом зрительная система просто поощряет простое решение задачи. Тут много общего с тем, как мы воспринимаем речь: ясное изложение сложного предмета импонирует нам больше, чем запутанный очерк, даже когда он более содержателентАж то, что видится нам красивым или приятным тАУ это, возможно, такие совокупности зрительных стимулов, которые лучше всего соответствуют способам обработки информации в центральной нервной системе. Эти способы до известной степени предопределены наследственно, однако богатство и разнообразие зрительного опыта вместе с продолжающимися процессами научения делают эстетические предпочтения подверженными перемене. Такая пластичность и есть вероятная причина того, что любая застывшая эстетическая теория будет неудовлетворительной. Вряд ли можно ожидать, что более полное постижение законов внутренней переработки зрительной информации поможет делу. Сложность приложения этих законов столь велика, что предсказуемости эстетических оценок не добиться, по-видимому, никогда"29.

Подобное истолкование зрительной оценки прекрасного пока многого не объясняет. Если бы это было так, то в древнейшей изобразительной деятельности должна была естественным путем вырабатываться единая для разных культур форма изображений. Различия художественных традиций разных типов культур (европейской, африканской, китайской, индийской, австралийской и т. д.), а также изменчивость художественных стилей во времени внутри одной традиции не находят себе объяснения в рамках данной гипотезы. Автор это понимает и ссылается на пластичность мозга. Он отмечает очень важную особенность нейронных сетей мозговой коры: они не определяются всецело наследственностью. Чтобы они окончательно сложились, нужен опыт видения, приобретаемый в раннем периоде жизни.

Поиски биологических истоков эстетики приводят даже к таким областям, как физиология питания. Поскольку еда, подобно сексу, удовлетворяет врожденную биологическую потребность, можно сказать, что животные, как и люди, наслаждаются ею. Ясно, однако, что человеку еда доставляет еще и какое-то только ему доступное удовольствие. Люди в отличие от животных способны отделять процесс еды от его биологической роли. Только люди склонны что-то проделывать с пищевыми продуктами перед их съедением, т. е. готовить еду и выбирать ее, что переносит потребление и приготовление пищи из сферы необходимого (т. е. простого утоления голода) на интеллектуальный уровень, где имеют место размышления, планы, стратегии и оценки. В кулинарных традициях большинства народов ясно выражена тенденция к созданию сильного консервативного центрального ядра с последующим избирательным введением некоторых новшеств, с тем, чтобы видоизменить или усилить центральную тему. Такое использование темы и вариаций в качестве структурного принципа организации поведения характерно не только для кухни; оно присуще всем формам человеческой культуры и, по-видимому, играет особо важную роль во многих видах

Вместе с этим смотрят:

"Quo vadis": проекцiя на сучаснiсть

"Звезды" немого кино и русская мода 1910-х годов

"Культура": типология определений

"Рабочий и колхозница" (Из биографии В. И. Мухиной)

"Русские сезоны" в Париже