Дендизм в контексте культуры(литературные источники)

Дипломная работа

Автор работы Андреева Юлия Константиновна

5 курс

Российский Государственный Педагогический университет им.А.И.Герцена

Санкт-Петербург, 2004 г.

Введение.

Появление денди и дендизма относится к 18 веку. Казалось бы, что может быть актуального в рассмотрении данного вопроса? Да, в 18-19 веках наблюдается появление и наивысший расцвет такого культурного явления в жизни общества как дендизм. Но в настоящий момент утрачено истинное понимание этого уникального феномена культуры. Ведь в изучении этой проблемы можно выделить два направления: общее, относящееся к дендизму лишь как модному направлению, возникшему лишь в сфере моды. При этом сама личность денди не ставилась в центр изучения (исключение составил Д. Бреммель). Второе тАУ более углубленное, рассматривающее Влдендизм как всю манеру жить, а живут ведь не одной только материально видимой сторонойтАжВ» [1] .

На протяжении двух лет изучения этой темы я могу утверждать, что добилась некоторых результатов в исследовании дендизма, например, мне удалось скорректировать термины ВлдендиВ» и ВлдендизмВ», выявить основные принципы поведения и мышления денди, переосмыслить эти понятия в этическом и эстетическом аспектах.

Целью же данной работы является осмысление принципов дендизма на основе литературных источников.

В связи с этим передо мной стоит ряд задач:

Раскрыть исторические особенности развития дендизма;

Зафиксировать место денди и дендизма в культуре;

Рассмотреть основные принципы мышления и поведения денди через призму литературы.

Результаты, полученные в данной работе, позволяют углубить теоретические знания в области культуры.

Материалы работы могут оказать определенную помощь при углубленной разработке уроков истории мировой литературы, а также истории мировой культуры не только в школе, но в других учебных заведениях, где в программе существуют эти дисциплины.

РЖ. Возникновение и развитие дендизма в XVIII тАУ XРЖX вв.

1. Дендизм: возникновение, развитие и основные принципы.

Перед тем, как начать рассмотрение явление дендизма в культуре и его отражение в литературе, я хотела бы представить некоторые определения данного феномена в различных источниках.

Так, в словаре иностранных слов дается следующая трактовка: ВлДенди тАУ англ. (dandy) тАУ изящный ВлсветскийВ» человек. Дендизм тАУ 1) изысканность в одежде, манерах и обращении; 2) модное течение и литературное направление 19 в., отличавшееся изысканностью и представленное во Франции Барбе д'Оревильи, в Англии О.УайльдомВ»[2] .

По свидетельству немецкого исследователя Отто Манна Влпервоначально дендизм, похоже, был лишь феноменом модного обществаВ»[3] .

Как видно в приведенных выше интерпретациях терминов денди и дендизм превалирует отношение к этому явлению как явлению поверхностному, не несущего за собой какой-либо серьезности. Лишь как к модному направлению ,возникшему в сфере моды. При этом сама личность денди не ставится в центр изучения, а тем более понимания.

Но понимание дендизма и денди не может сводится лишь к образу, который возникает у нас перед глазами в первые минуты Влэлегантный мужчина, безупречный костюм, возможно смокинг, галстук-бабочка, дорогая курительная трубка, ленивые отточенные движения, презрительная улыбка..В»[4] .

Значит ли это, что дендизм тАФ прежде всего мода, поза и стиль изысканной жизни? Нет, по словам теоретика дендизма Барбе д'Оревильи, дендизм нужно рассматривать Влкак всю манеру жить, а живут ведь не одной только материально видимой сторонойтАжВ»[5] .

Возникает в Англии в XVIII и начале XIX в. как форма борьбы аристократии с энергически наступающей буржуазией на арене быта, форм жизнеустройства и бытового уклада. Стремлению буржуа считаться с общепринятыми моральными нормами и художественными вкусами денди противопоставляет культ своеобразной личности, враждебной ВлтривиальностиВ», ВлпошлостиВ», тому, Влчто модой самовластной в высоком лондонском кругу зовется vulgarВ»[6] , семейственному комфорту, несколько грубоватому, типичному для нового господствующего класса тАФ утонченную изысканность внешности, манер и обстановки; его респектабельности и строго фарисейской нравственности тАФ аморальность и демонизм. Представители дендизма справедливо возражали против вульгарного понимания этого термина как щегольства, модничания, склонности к франтовству в одежде, как Влискусства повязывать галстукВ».

Дендизм представлял собой подчас целое миросозерцание с определенным жизненным и практическим уклоном. Он окрашивал все существование своих приверженцев, отнюдь не сводясь к показному фатовству и проводя глубоко-консервативную идею о природном неравенстве людей в области изящного.

Важно так же отметить основные принципы поведения и мышления человека, относившего себя к денди:

Одежда всегда должна быть элегантной, но не заметной;

Всегда поступать неожиданно, так, чтобы ум, привыкший к игу правил, не мог, рассуждая логически этого предвидеть;

Стремление более удивлять, чем нравиться;

Направленность на романтический культ индивидуализма.

Но следует оговориться, что эти положения ни в коем случае не являлись каким-то каноном поведения, следуя которому можно стать денди. Если бы существовали четкие правила поведения, то все бы стали денди, а это невозможно. Основное правило дендизма тАУ никаких правил! Независимость - прежде всего!

Вот из-за такой постановки себя в обществе и возникают проблемы коммуникации между денди и собственно обществом, в котором он находится. Но, следует отметить, что конфликт для него тАУ один из возможных стилей общения. Денди может дойти до определенной точки и совершенно спокойно вернуться назад. Поэтому он весьма уверенно идет к этой точке, и строго чувствует момент остановки.

Денди в какой-то степени поддерживает жизнь общества: Влпроисходит своего рода Влобмен дарамиВ», заключается негласный договор: денди развлекает людей, избавляя их от скуки, отучает от вульгарности, а за эти функции общество должно содержать денди, как политическая партия содержит своего оратораВ»[7] .

Посредством своей надменной дерзости, гипертрофированного чувства достоинства, а также чувства тщеславия и неожиданных поступков денди пытается Влхотя бы временно вырваться из сферы глобальной социально-утилитарной зависимости, детерминированной конкретными жизненными условиями; пережить состояния личной свободы, гармонии и абсолютной полноты жизниВ»[8] .

Рассмотрев основные особенности возникновения и развития дендизма, я хотела бы более подробно остановиться на первом и одновременно классическом представителе это явления, Джордже Брайане Бреммеле, которого называли щеголем Бреммелем по аналогии с ВлгероямиВ» моды во французском обществе.

Сферой жизни и деятельности Бреммеля было модное английское аристократическое общество его времени, т.е. первых десятилетий XРЖX века. Щеголи, однако, выделялись своей одеждой и поведением, Бреммель же был тактично незаметен. ВлОдет он был просто, как любой другой в Belvoir HuntВ»(Перевод с английского языка мой тАУ А.Ю.)[9] . Он строго придерживался Влпринципа, что одежда определяется законами приличиятАжОн избегал ярких красок, всяких украшений и побрякушекВ»[10] . И его поведение было сдержанным, серьезным, достойным. Образу щеголя мало соответствовало мужское начало, даже достоинство в его внешнем облике. Казалось ,что он и не хотел оказывать на моду какое-либо влияние. Одежда была сшита без изъяна и словно для него. И носил он ее превосходно, опять же не стремясь произвести эффект. Отсутствие во всем его облике чего-либо заранее рассчитанного казалось необычным. Его положение в английском обществе являлось следствием его эстетически совершенного вида. Он пожинал Влвосхищение, которое заслуживал его бесспорный вкусВ» [11] .

Бреммель занимал господствующее положение в обществе и господствовал. В романе Бульвер-Литтона ВлПелемВ» он фигурирует под именем Рассельтона. ВлПередо мной стоял современник и соперник Наполеона, властитель в большом мире элегантности и галстуков, могучий гений, перед кем преклонялась аристократия и кого стеснялась мода, тот, кто одним кивком головы покорял высшее дворянствоВ»[12] .

Только казалось. Что совершенный эстетический образ Бреммеля не предполагал воздействия на окружающих. Благодаря этому образу Бреммель господствовал, а посредством господства проявлял и вводил в действие свой вкус. Для этого он использовал преимущества своей персоны и личности.

Сам Бреммель не довольствовался тем воздействием, которое исходило из его внешнего вида и одежды. Он также обладал Влвыдающимся даром развлекатьВ»[13] . Барбе д'Оревильи называет его одним из выдающихся мастеров развлекательного искусства Англии. Но он не довольствовался успехами и на этом поприще. Он был еще Влсмелым и бойким насмешникомВ»[14] . В своем окружении он высмеивал все изъяны во вкусе. При этом он демонстрировал и свое духовное превосходство.

ВлС удивительным мужеством он мог поражать острием своего слова людей, превосходящих его и своим положением, и талантом. Внушать опасения тАУ это преимущество было ему знакомо. Ему было знакомо легковерие мира, была знакома рыночная цена самомнения, и вскоре он стал выступать в роли признанного судьи, высшей инстанции в обществеВ»[15] .

Бреммель очаровывал всех людей и, особенно, великих своим духом. Среди почитателей Бреммеля был и Д.Г.Байрон. Говорят ,что он однажды сказал, что скорее хотел бы быть Бреммелем, чем Наполеоном.

Здесь просматривается еще одна сфера влияния Бреммеля: он представляет не только моду, но и форму культуры. Поэтому он пребывает в напряженных отношениях с обществом. Он олицетворяет собой форму культуры, которой должно было бы обладать, но в полной мере не обладает общество. Он, по сути, противостоит обществу.

Как представитель классического дендизма, Бреммель никогда не был превзойден. Только для него пребывание и господство в мире моды стало исключительно содержанием жизни. Только он господствовал абсолютно.

Все последующие денди духовного склада принадлежали миру культуры, эстетической культуры, и прежде всего тАУ литературы. О традициях дендизма в литературе речь пойдет в следующем разделе.

2. Развитие дендизма в России

История русского дендизма начинается, как ни странно, с женского имени. Отказ от румян верной сподвижницы Екатерины II Екатерины Романовны Дашковой, по мнению французского писателя Барбе д'Оревильи, был несомненным актом дендизма. Под дендизмом в этом случае понимался не выбор туалета, не способ его носить и даже не манера одеваться, а вся "манера жить". Дашкова осмеливалась появляться в обществе с практически чистым лицом, без румян и белил, в ту самую эпоху, когда дамы спешили нарумяниться, еще не встав с постели, а недостаточное количество краски на лице считалось попросту непристойным и расценивалось как вызов.

Далее, я хотела бы представить развитие дендизма, основываясь на исследованиях в этой области таких авторов, как писатель и историк Э.С. Радзинский, а также доцент кафедры истории русской литературы МГУ им. М.В. Ломоносова Дмитрий Ивинский. Они трактуют дендизм через призму поведения А.С.Пушкина и П.Я.Чаадаева.

По признанию Э.С.Радзинского, П.Я.Чаадаев был полномочным послом дендизма в России. Но, немного историитАж

ВлВ 1856 году в Москве произошло печальное событие, поставившее ВлМосковские ведомостиВ»в весьма затруднительное положение. Умер Петр Яковлевич Чаадаев, никаких чинов не имевший. Да и вообще давным тАУ давно нигде не служивший. А как сказал его современник: ВлУ нас в России кто не служит, тот еще не родился, а кто службу оставил, тот, считай, померВ».

Но несмотря на это, не сообщить в газете о его смерти было положительно невозможно, ибо, не занимая никакой должности на Государевой службе, отставной ротмистр Петр Чаадаев занимал особое, даже исключительное место в жизни как московского, так и петербургского обществаВ»[16] .

Как пишет Э.С.Радзинский, происходил Петр Яковлевич по матери из рода славного историка князя Щербатова. Родителей он потерял в детстве, и воспитывала его известная всей Москве причудами и богатством старая дева, княжна Анна Щербатова.

Воспитание молодого человека, имеющего счастье (и несчастье) быть наследником большого состояния, описано неоднократно: сначала крепостная нянюшка учит младенца прекрасной русской речи, после чего извечную нашу Арину Родионовну сменяет извечный гувернер из французов тАУ католик. Это, кстати, вызывало изумление жившего в те годы в России Жозефа де Местра.

Отмечая непримиримость русской православной церкви, ее постоянную борьбу с католицизмом, граф удивлялся полнейшему ее равнодушию к тем, кто воспитывает русских детей.

тАж француз убогой,

Чтоб не измучилось дитя,

Учил его всему шутя,

Не докучал моралью строгой,

Слегка за шалости бранил

И в Летний сад гулять водил.[17]

Затем легкомысленного француза сменил дотошный англичанин тАУ тоже отнюдь не принадлежавший к православию. Он научил нашего героя любить Англию, а заодно и пить грог. Ну а потом:

Острижен по последней моде,

Как dandy лондонский одет тАУ

И наконец увидел свет.[18]

Галломанию, столь модную в России, начала сменять англомания. Две империи владели умами тогдашних комильфо. Первая тАУ империя вчерашнего лейтенанта, ставшего владыкой полумира, рушившего троны и назначавшего королей.

Но была еще одна империя, не менее могущественная, - Влимперия дендиВ» во главе с ее некоронованным владыкой, англичанином Джорджем Бреммелем. Как и всякий император, лорд Бреммель тоже издавал законы тАУ к примеру, вдруг начинал носить накрахмаленные галстуки или перчатки до локтей, и никто не смел ослушаться- все носили.

Но дендизм тАУ это не только искусство одеваться и счастливая диктатура элегантности. Эта манера жить. Это тот ресторан, та любовница, та дуэль, те привычкитАж

Прямым Онегин Чильд-Гарольдом

Вдался в задумчивую лень:

Со сна садится в ванную со льдомтАж[19]

Главная гордость денди- быть не как все, поступать совершенно неожиданно, но демонстрируя при этом такт и искусство истинного денди тАУ умение нарушать правила в пределах правил, быть эксцентричным и радостно непредсказуемым, оставаясь в рамках хорошего тона и безупречной светскости.

П.Я.Чаадаев с начала жизни стал полномочным послом дендизма в России, и до смерти его манеры, умение одеваться и его странности (но не смешные, а напротив, те странности тАУ таинственные, ему только присущие, непредсказуемые) будут притчей во языцех.

Русский посол в Париже после падения Бонапарта, корсиканец-эмигрант, Поццо ди Борго говорил, что если бы он был властью в России, то непременно и часто посылал Чаадаева за границу, чтобы все могли увидеть этого русского и при этом абсолютно порядочного человека. Для Поццо ди Борго быть абсолютно порядочным тАУ и значило быть абсолютным денди.

Как и положено абсолютному денди, Чаадаев своими странностями озадачил до восхищения озорных сверстников. Существовали общие забавы тогдашних молодых людей тАУ Лунина, Пушкина и прочих, почитавших непременно быть Влдрузьями Вакха и ВенерыВ»[20] .

Но во всех этих коллективных веселиях нет нашего героя. П.Я.Чаадаев с холодным презрением наблюдает общие забавы молодых повес. С самого начала на его личную жизнь наброшен непроницаемый покров тайны, и сверстники с уважением принимают этот утонченный дендизм.

Другим представителем русского дендизма можно назвать А.С. Пушкина. Доцент кафедры истории русской литературы МГУ им. М.В. Ломоносова Дмитрий Ивинский отмечает, прежде всего, некоторые специфические особенности поведения А.С. Пушкина в обществе, которые бросались в глаза современникам и которые могли ассоциироваться с дендизмом. Он сравнивает две точки зрения, А.П. Керн и Н.В. Путяты.

Итак, А.П. Керн сравнивала поведение в обществе Дельвига с пушкинским, и сравнение оказалось не в пользу А.С. Пушкина: ВлДельвиг соединял в себе качества, из которых слагается симпатичная личность. Любезный, радушный хозяин, он умел осчастливить всех, имевших к нему доступ. Благодаря своему истинно британскому юмору он шутил всегда остроумно, не оскорбляя никого.

В этом отношении Пушкин резко от него отличался: у Пушкина часто проглядывало беспокойное расположение духа. Великий поэт не чужд был странных выходок и его шутка часто превращалась в сарказм, который, вероятно, имел основание в глубоко возмущенном действительностию духе поэтаВ»[21] .

Любопытно, что если А.П. Керн объясняет эти особенности поведения А.С. Пушкина его романами, то Н.В. Путята апеллирует к сложным отношениям Пушкина с царем и Бенкендорфом: ВлСреди всех светских развлечений он порой бывал мрачен; в нем было заметно какое-то грустное беспокойство, какое-то неравенство духа; казалось, он чем-то томился, куда-то порывался. По многим признакам я мог убедиться, что покровительство и опека императора Николая Павловича тяготили его и душилиВ»[22] .

По тАУ видимому, и А.П. Керн, Н.В. Путята по-своему правы. Но, кажется, нельзя не отметить какую-то стереотипность в пушкинском поведении, стремление А.С. Пушкина к ВлромантическойВ» или ВлбайроническойВ» маске.

Вместе с тем нельзя не отметить, что этот ВлбытовойВ» байронизм был, разумеется, хорошо рассчитанной игрой, был маской, которая позволяла декларировать ориентацию на определенный культурный код, более или менее понятный собеседнику.

Одной из возможных интерпретаций этой маски является ВлдендизмВ». Если педант пренебрегает светскими обычаями потому, что знает их слишком плохо, то денди тАУ потому, что знает их слишком хорошо.

Дендизм в России ассоциировался, конечно, с английской аристократической бытовой культурой и, в частности и прежде всего, с репутацией Д.Г.Байрона и Дж. Бреммеля. По словам Ю.М. Лотмана, Влесли Байрон противопоставлял изнеженному свету энергию и героическую грубость романтика, то Бреммель тАУ грубому мещанству Влсветской толпыВ» изнеженную утонченность индивидуалистаВ»[23] .

В связи с эти напомню, что сам Байрон (во всяком случае, в начале 1820-х гг.) вовсе не склонен был отождествлять себя с денди. В ВлРазрозненных мысляхВ» Д.Г. Байрон говорит всего лишь о своем ВлмирномВ» сосуществовании с кружком денди, о Влналете дендизмаВ»[24] , достаточным для того, чтобы поддерживать это сосуществование, и о краткости ВлюношескогоВ» увлечения ВлдендизмомВ». Другое дело, что поведение Байрона могло восприниматься в России в контексте дендизма и обретать соответствующий статус.

Но помимо этого существует и другая точка зрения. Она заключается в том, что поведение А.С. Пушкина в обществе вообще вряд ли может быть определено как ВлдендистскоеВ». Дело в том, что такие детали одежды, как английский фрак и лорнет, и такие особенности поведения в свете, как апатия, замкнутость, мрачность и т.п., на самом деле мало что решают: все это, разумеется, легко доступно самым поверхностным подражателям.

Подлинный денди этим удовольствоваться не может. Если не Байрон, то уж во всяком случае Бреммель (с их поведением Лотман Ю.М. готов соотносить поведение А.С. Пушкина) был в центре внимания людей своего круга именно как законодатель светской моды. Но репутация А.С. Пушкина в высшем свете ничего подобного в себе не заключает: роль законодателя, в общем, Пушкину несвойственна.

Заглавного героя пушкинского романа в стихах У. Миллз Тодд III характеризует как человека, который строит жизнь свою по литературному образцу. Он - денди, холодный, насмешливый, деструктивно безнравственный. Хотя к такой роли его и подготовило воспитание, играет он ее с педантическим совершенством, которым обязан только себе самому, - ест только то, что следует, носит только то, что следует, появляется только там, где следует. Его жизнь в обществе подобна произведению искусства, имеющему цель в самом себе, она - объект созерцания.

Денди прославляет форму и, по знаменитому определению Бодлера, диктует ее. В этом он тАУ мужская параллель хозяйке салона, какой становится Татьяна в последней главе. Но в то время как создание Татьяны, ее ВлтекстВ» - салон - задает нравственный императив светского общества тем, кто посещает его, ВлтекстВ» Евгения тАУ он сам тАУ объединяет членов общества в любовные треугольники, которые держатся на Овидиевой науке любви, на аристократической боязни показаться смешным и на том, что Евгений владеет, по меньшей мере, тридцатью условными маскамиВ»[25] .

Эта характеристика во многом справедлива, но не точна. Во-первых, Онегин именно Влне диктует формуВ»: ведь он полностью, как подчеркивает исследователь, подчинен ей. Во-вторых, если все же Онегин тАУ денди, то очень странный: это денди, который в свете пользуется репутацией педанта. Напомню хрестоматийно известные строчки:

Онегин был по мненью многих

(Судей решительных и строгих)

Ученый малый, но педант:

Имел он счастливый талант

Без принужденья в разговоре

Коснуться до всего слегка,

С ученым видом знатока

Хранить молчанье в важном споре,

И возбуждать улыбку дам

Огнем нежданных эпиграмм.[26]

Итак, Онегин, которого современный исследователь считает денди, в глазах того общества, которое его окружает в романе, является педантом. Здесь уместно напомнить ,что А.С. Пушкин нигде не называет своего героя денди. Быть одетым как денди еще не значит быть денди.

Может быть, единодушный приговор Влсудей решительных и строгихВ» характеризует не столько Онегина, сколько их самих, их забавную ограниченность и недогадливость? Так или иначе, высшее общество, представленное в первой главе романа в стихах, как бы дезориентировано в том, что касается Онегина: его дендизм никто не замечает, более того, его объявляют педантом, т.е. его поведение ВлпрочитываютВ» с помощью прямо противоположного культурного кода. При этом сама ВлсветскостьВ» поведения Онегина может быть, очевидно, поставлена под сомнение: ведь Влвыставлять напоказВ» в обществе Влсвою ученостьВ», разумеется, не принято, точно так же, как и Влс апломбом судить обо всемВ»[27] .

Можно сделать вывод о том, что высшее общество изображено в первой главе иронически, оно чересчур поспешно в своих приговорах. Но как воспринимает Онегина петербургское избранное общество в восьмой главе. В салоне Татьяны, где Влразумный толкВ» был Влбез педантстваВ»?

Если в первой главе решительные судьи не склонны трактовать поведение Онегина как розыгрыш, то здесь говорится о его склонности Влморочить светВ», т.е., очевидно, заставлять свет теряться в догадках о причинах его не совсем обычного поведения, игровой характер которого дополнительно подчеркивает список масок, в которые Онегин может облечься (Влмельмот, космополит, патриот, гарольд, квакер, ханжатАжВ»[28] ).

Но, как и в первой главе, о нем не говорят как о денди. Более того, поведение Онегина в обществе готовы объяснить его стремлением походить на ВлханжуВ» и ВлквакераВ»:

Стоит безмолвный и туманный?

Для всех он кажется чужим.

Мелькают лица перед ним,

Как ряд докучных привидений.

Что, сплин иль страждущая спесь

В его лице? Зачем он здесь?[29]

Разумеется, в этом строгом приговоре не больше истины ,чем в том, согласно которому Онегин был признан педантом.

Так или иначе, если Онегин - денди, то в петербургском обществе этого никто не замечает. Следовательно, если мы признаем, что А.С. Пушкин действительно считал своего героя денди, то мы должны признать и то, что в петербургском высшем свете эта роль была маргинальной и не имела сколько-нибудь существенного значения. Ведь денди не просто хочет эпатировать общество: он вместе с тем и нуждается в нем, как актер нуждается в театральных подмостках.

Таким образом, можно выделить следующее основное положение, характерное для развития дендизма в России: русский денди обязательно сочетал в себе блеск внешних форм и утонченность умственной культуры (ВлЕвгений Онегин есть арабеск мира нравственного, то - есть урод.. но образованный эстетически"В»[30] ).

В заключении я хотела бы привести цитату Л.П. Гроссмана : ВлРусский дендизм тАУ явление мало замеченное и еще совершенно неизученное В»[31] .

РЖРЖ. Отражение идей дендизма в литературе XРЖX века

1. Общая характеристика развития идей дендизма в литературе.

Дендизм тАФ бытовое явление художественного порядка, получившее выпуклое и разнообразное отражение в европейской литературе первой половины XIX века.

Денди постоянно присутствует в литературе XIX века как узнаваемый персонаж, а в 20-е годы в английской литературе с легкой руки издателя Генри Коулберна начинает процветать жанр тАЬмодноготАЭ романа (fashionable novel). Эпитет тАЬмодныйтАЭ в данном случае имел двойной смысл: главный герой, как правило, увлекался модой и представлял собой тип светского денди. Но благодаря занимательному сюжету из жизни высшего общества и сами книги, как рассчитывал издатель, должны были привлечь внимание и стать модными в читательских кругах.

Коулберн проницательно оценил социальную ситуацию: к 1825 году в Англии уже сложилось сословие богатых буржуа, которые жаждали приобщиться к тайнам аристократического обращения. Истинная аристократия, напротив, брезговала общаться с банкирами и толстосумами-промышленниками, вменяя им в вину вульгарность манер. Самые знаменитые клубы эпохи регентства тАФ тАЬОлмактАЭ, тАЬУайтстАЭ, тАЬУатьетАЭ тАФ были сугубо элитарными заведениями закрытого типа, устав которых был специально сформулирован так, чтобы отсеять нуворишей.

Клуб тАЬОлмактАЭ считался тАЬседьмым небом модного миратАЭ. В нем вопрос о допуске решал совет из десяти дам-патронесс (их сравнивали с венецианским Советом десяти), которые безжалостно отсекали лиц незнатного происхождения, и никакие капиталы не могли помочь дочке банкира попасть на заветный бал по средам в тАЬОлмакетАЭ. Билеты на бал стоили недорого, закуска была скромная тАФ лимонад и сандвичи с ветчиной, ведь основная цель дам-патронесс состояла в том, чтобы избежать ostentation тАФ тАЬвыставления напоказтАЭ, афиширования богатства. Т. Веблен в конце XIX века придумает целую теорию, что именно тАЬвыставление напоказтАЭ тАФ признак буржуазного мышления, но эти социальные механизмы были прекрасно известны и раньше.

Коулберн понял, что существует не только социальный, но и информационный заслон между нуворишами и аристократами (напрашивающаяся аналогия тАФ культурный зазор между тАЬновымитАЭ и тАЬстарымитАЭ русскими), что создавало идеальную рыночную нишу для тАЬмодноготАЭ романа.

Отныне все желающие могли, купив заветную книжку, тАЬвиртуальнотАЭ побывать в тАЬОлмакетАЭ или узнать, о чем толкуют в великосветских гостиных. Формула тАЬмодноготАЭ романа включала описания клубных балов, вечеров за картами, когда проигрывались целые состояния, любовных интриг, скачек и, конечно же, изысканных дамских нарядов и дендистских костюмов. Упоминались даже реальные адреса модных портных, у которых можно было заказать подходящие туалеты.

Принципы тАЬмодноготАЭ романа были достаточно отрефлектированы и нередко четко проговаривались прямо в тексте. У Бульвер-Литтона героиня -аристократка даже дает инструкции будущим авторам: тАЬУмный писатель, желающий изобразить высший свет, должен следовать одному лишь обязательному правилу. Оно заключается в следующем: пусть он примет во внимание, что герцоги, лорды и высокородные принцы едят, пьют, разговаривают, ходят совершенно так же, как прочие люди из других классов цивилизованного общества, более того тАФ и предметы разговора большей частью совершенно те же, что в других общественных кругах. Только, может быть, мы говорим обо всем даже более просто и непринужденно, чем люди низших классов, воображающие, что чем выше человек по положению, тем напыщеннее он держится и что государственные дела обсуждаются торжественно, словно в трагедии, что мы все время обращаемся друг к другу тАЬмилордтАЭ да тАЬмиледитАЭ, что мы насмехаемся над простыми людьми и даже для папильоток вырываем страницы из Дебреттовой тАЬРодословной пэровтАЭ[32] . Такие тАЬдемократичныетАЭ установки создавали иллюзию отсутствия дистанции и позволяли читателю отождествляться с героями, не испытывая чувства социального унижения.

Особый талант Коулберна состоял в организации рекламной компании вокруг нового романа тАФ как мы бы сейчас сказали, он был мастером public relations. Он обладал неограниченными возможностями манипулировать прессой, будучи совладельцем основных литературных журналов той эпохи. Подписывая с автором контракт, он одновременно заказывал хвалебную рецензию на роман тАФ нередко тому же самому автору под псевдонимом. Для того чтобы внушить публике веру в правдивость деталей, Коулберн прибегал к хитроумной тактике: он заранее распускал слухи, что автор романа тАФ знатное лицо, не пожелавшее открыть свое инкогнито. Читатели таким образом вовлекались в азартную игру отгадывания, кто скрывается за маской, не говоря уж о том, что многие действующие лица романов представляли собой портреты известных аристократов под прозрачными псевдонимами. Иногда к роману для вящего удовлетворения любопытства прикладывался тАЬключтАЭ в виде таблицы персонажей по принципу тАЬкто есть ктотАЭ (хотя порой и тАЬключтАЭ изобиловал намеренными неточностями).

Аристократы также не пренебрегали чтением тАЬмодныхтАЭ романов, и в этом случае игра узнавания приобретала особый характер: по мельчайшим деталям вычисляли, кто из тАЬсвоихтАЭ мог оказаться автором, выставившим на широкое обозрение зарисовки нравов и иронические шаржи знатных особ. Коулберн, правда, не поощрял уж слишком сатирические картинки, чтобы сохранить почтительный интерес публики к аристократическому сословию. Подобная стратегия позднее вызвала обратную реакцию тАФ тогда появился Теккерей со своими язвительными тАЬЗаписками ЖелтоплюшатАЭ (1840) и тАЬКнигой снобовтАЭ (1847).

Первый громкий успех в жанре тАЬмодноготАЭ романа имел тАЬТремэнтАЭ Р. П. Уорда (1825). Это была история денди, и в ней впервые были детально описаны все дендистские мелочи туалета, стиль жизни, а также техника светского успеха. Очевидный прототип Тремэна тАФ Джордж Браммел: как и знаменитый денди, главный герой романа любит сидеть возле окошка клуба тАЬУайтстАЭ и иронизировать по поводу костюмов прохожих. Совпадают и другие знаковые детали тАФ Тремэн отвергает невесту за то, что она пользуется столовым ножом, когда подают горошек.

Роберту Уорду к моменту публикации романа было уже шестьдесят лет, и он был огорошен неожиданным успехом романа. Он был вхож в светские и политические круги и, чтобы не ставить под удар свою карьеру, благоразумно воспользовался псевдонимом. При этом Уорд настолько заботился о своем инкогнито, что даже вездесущий Коулберн не знал его истинного имени. Текст романа переписывали две дочери Уорда, чтобы нигде не фигурировал настоящий авторский почерк. Все контакты с издателем осуществлялись через личного адвоката Уорда Бенджамина Остена и его жену Сару. Они же передавали ему письма читателей и отзывы коллег-литераторов тАФ в его адрес, к примеру, направили одобрительные послания Генри Макензи и Роберт Саути.

Но наибольшее удовольствие Уорду доставляла такая игра: по вечерам он направлялся на светские вечеринки и там охотно поддерживал разговоры о том, кто же мог быть автором скандального романа, высказывая самые невероятные предположения. Попутно он участвовал в спорах о прототипах, пользуясь возможностями тонко отомстить своим недоброжелателям. Так, одной даме, которая сочла роман вульгарным, он намекнул через третьих лиц, что якобы слышал, будто с нее списан характер самого неприятного персонажа в книге тАФ леди Гертруды.

Другой сенсацией стало появление в издательстве Коулберна романа Дизраэли тАЬВивиан ГрейтАЭ (1826). Публикации содействовала та же Сара Остен, которая была посредницей между Коулберном и Уордом. тАЬРаскруткатАЭ велась по уже налаженной схеме: намеки, рецензии, ключ персонажей. Роман был также издан анонимно, однако на этот раз авторское инкогнито было раскрыто довольно быстро. После того как журналисты дознались, что автор тАФ мало кому известный юноша из еврейской семьи, возникло недоумение, откуда он мог так хорошо знать нравы высшего общества. В некоторых критических статьях намекали, будто Дизраэли украл дневники Уорда и списал из них характеристики знаменитых светских персонажей. Подобное обвинение можно объяснить тем, что в тот момент тАЬТремэнтАЭ был, в сущности, единственным образцом тАЬмодноготАЭ романа и все публиковавшееся вслед за ним невольно сравнивалось с ним как с архетипом. Но на самом деле Дизраэли сочинил сам свой текст, и Уорд одобрительно отзывался о его книге, видя в ней признаки блестящего дарования начинающего автора, тАФ тогда еще никто не мог догадываться, что настоящие амбиции молодого человека простираются далеко за пределы литературы.

Вивиан Грей по сюжету тАФ циник, который делает ставку на политическую карьеру и плетет интриги, чтобы заручиться поддержкой влиятельных лордов и попасть в парламент. Такой герой для Дизраэли оказался своего рода пробным камнем: будущий премьер-министр Англии (Дизраэли получил этот пост в 1867 году) размышлял о моральной цене политического успеха.

Главный герой романа демонстрировал в лучших дендистских традициях холодную наглость в сочетании с изысканной вежливостью: опоздав на блестящий обед, он пренебрегает свободным местом с краю стола и, пользуясь благосклонностью хозяйки дома, занимает лучшую позицию в центре рядом с ней. Но для этого приходится подвинуть все остальные кресла, в результате чего у прочих гостей оказываются перепутанными тарелки, и мисс Гассет, которая собралась полакомиться фруктовым желе, по ошибке берет целую ложку жгучего соуса карри с тарелки своего соседа, словом, происходит полный переполох. тАЭНу вот, это разумное расположение, что может быть лучшетАЭ [33] , тАФ хладнокровно реагирует Вивиан Грей.

Дендизм Вивиана Грея насквозь автобиографичен: молодой Дизраэли запомнился современникам не в последнюю очередь экстравагантными костюмами. Генри Бульвер, брат писателя Бульвер-Литтона вспоминает, что на светском обеде Дизраэли был одет в тАЬзеленые бархатные шаровары, канареечного цвета жилет, открытые туфли с серебряными пряжками, рубашку, отделанную кружевами, ниспадавшими на кисти руктАЭ[34] . Дизраэли сознательно использовал дендистский стиль в утрированном варианте, чтобы произвести впечатление на дам, выделиться и запомниться. Эта стратегия саморекламы входила в арсенал дендистских приемов, и Дизраэли не отказался от нее даже позднее: когда он уже был видным политическим деятелем партии тори, он любил появляться в панталонах пурпурного цвета, отделанных золотым шнуром вдоль шва, продолжал носить перстни с бриллиантами поверх белых перчаток и множество золотых цепочек. Он добился членства в тАЬОлмакетАЭ благодаря рекомендации леди Танкервилль, был посетителем салона леди Блессингтон и подружился с королем лондонских денди того времени графом дтАЩОрсэ. На известной гравюре Дэниэла Маклиса 1833 года Дизраэли изображен во всем своем дендистском великолепии, причем среди его аксессуаров обращает на себя внимание трость со вделанным моноклем тАФ модная техническая игрушка того времени, бывшая таким же знаком престижа, как и сотовый телефон сегодня.

На публике Дизраэли порой нарочно разыгрывал особые дендистские мини-перформансы, изображая из себя сообразно моде женственного, изнеженного молодого человека. Однажды он наблюдал за игрой в теннис, и мяч залетел в зрительские ряды прямо ему в ноги. Дизраэли поднял мяч, но, вместо того чтобы закинуть его обратно на корт, попросил это сделать соседа, мотивируя свою просьбу тем, что никогда в жизни не бросал мяч. На следующий день об этой истории говорил весь Лондон.

Третьим и самым знаменитым тАЬмоднымтАЭ романом в серии Коулберна после тАЬТремэнатАЭ и тАЬВивиана ГреятАЭ стал тАЬПелемтАЭ Бульвер-Литтона. Собственно, только тАЬПелемутАЭ и суждено было пережить свое время и остаться в культурной памяти как библия дендизма.

Главный герой романа, молодой аристократ Генри Пелем изображен прежде всего как отчаянный щеголь. Он завивает локоны, пользуется миндальным кремом для лица, любуется своими перстнями и, что немаловажно для денди, тщательно соблюдает личную гигиену. Нарциссизм героя подчеркивается пристрастием к долгим и роскошным купаниям: тАЬВ те времена я был сибаритом; в моих апартаментах была ванна, устроенная по плану, который я сам начертил; поверх нее были укреплены два небольших пюпитра: на один из них слуга клал мне утреннюю га

Вместе с этим смотрят:

"Quo vadis": проекцiя на сучаснiсть

"Звезды" немого кино и русская мода 1910-х годов

"Культура": типология определений

"Русские сезоны" в Париже

"Серебрянный век" русской культуры