"Мальчик у Христа на елке" как святочный рассказ в творчестве Ф.М. Достоевского
Глава 1. История возникновения и жанровое своеобразие святочного рассказа
Глава 2. Святочный рассказ Ф.М. Достоевского "Мальчик у Христа на елке
Заключение
Библиографический список
Приложение
Через все творчество Ф.М. Достоевского проходит мысль о детях, об их ранних впечатлениях, обманутых ожиданиях. Писатель был уверен в чистоте и безгрешности детской души и даже настаивал на этом: "Слушайте, мы не должны превозноситься над детьми, мы их хуже. И если мы их учим чему-нибудь, чтоб сделать их лучшими, то и они нас учат многому и тоже делают нас лучшими уже одним только нашим соприкосновением с нами. Они очеловечивают нашу душу одним только своим появлением между нами. А потому мы их должны уважать и подходить к ним с уважением к их лику ангельскому, к их невинности и к трогательной их беззащитности" [8, с.33].
Среди "униженных и оскорбленных" героев Ф.М. Достоевского особенно выделяются дети, страдающие без вины, наказанные без преступления. Именно эта тема детского страдания звучит в святочном рассказе "Мальчик у Христа на елке". В произведении образ детства скорбный - "дите плачет". Детские слезы здесь воспринимаются как результат неправедной, злой жизни взрослых. И только жанр святочного рассказа позволяет вырваться из будничной суеты, людского равнодушия, заглянуть в мир чудесного, напомнить о добре и милосердии. В настоящее время прерванная традиция публиковать святочные рассказы активно возвращается, с чем связана актуальность нашего исследования.
Ф.М. Достоевский один из первых, кто заговорил о детях беспризорниках. В рассказе "Мальчик с ручкой", сопряженном с рассказом "Мальчик у Христа на елке" писатель заострил внимание на проблеме будущего таких детей. Здесь Ф.М. Достоевский проявил себя как пророк. Недаром М.И. Туган-Барановский назвал его "писателем будущего" [2, с.5]. Проблемы, обозначенные в двух произведениях, актуальны в настоящее время. Статистика выдает страшные цифры: в нынешней России два миллиона беспризорных детей, десятки тысяч малолетних преступников. Наркомания среди детей стала нормой. А ведь дети - будущее России [6, с.35].
Цель нашего исследования - рассмотреть рассказ "Мальчик у Христа на елке" как святочный рассказ. Объектом исследования является рассказ "Мальчик у Христа на елке" и связанный с ним - "Мальчик с ручкой". Предметом - специфика проявления жанра святочного рассказа в исследуемом произведении. На основании объекта, предмета и цели курсовой работы нами были сформулированы следующие задачи:
выявить особенности истории возникновения жанра святочного рассказа, определить его жанровые особенности;
определить место рассказа в "святочной традиции" и контексте творчества писателя.
Решению поставленных задач служит комплексный подход к материалу, сочетающий историко-литературный и типологический методы.
Данная курсовая работа состоит из введения, основной части и заключения. Во введении мы обосновали выбор и актуальность нашего исследования, а также сформулировали цель, задачи, указали объект, предмет и методы. Основная часть состоит из двух глав, в первой мы выделяем особенности жанра святочного рассказа, во второй - анализируем рассказ "Мальчик у Христа на елке". В заключении мы суммируем все выводы, полученные в результате исследования. Список использованной литературы составляет 13 источников.
Рождественский рассказ (святочный рассказ) - литературный жанр, относящийся к категории календарной литературы и характеризующийся определенной спецификой в сравнении с традиционным жанром рассказа.
Привычным рождественским подарком были для читателей XIX века святочные рассказы, публиковавшиеся на страницах журналов и газет, как-то: "Нива", "Петербургская жизнь", "Родина", "Огонек", "Звезда". Очень разные: добрые и трогательные, фантастические и иронические, печальные и даже скорбные, назидательные и сентиментальные, они всегда пытались умягчить людские сердца. При всём разнообразии праздничных рассказов сохранялось главное - особое, рождественское мировосприятие. Истории вмещали в себя мечты о доброй и радостной жизни, о щедрых и бескорыстных душах, о милосердном отношении друг к другу, о победе добра над злом.
В святочном рассказе Лескова "Жемчужное ожерелье" герой-рассказчик рассуждает об особенностях этого жанра: "От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера - от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вроде опровержения вредного предрассудка, и наконец - чтобы он оканчивался непременно весело". Исследователи добавляют, что последнее не всегда обязательно: есть рассказы с грустными и трагическими или драматическими концовками. А в журнале "Православная беседа" в разделе "Зернышко" дается такое определение: "Это рассказ о каком-нибудь мальчике или девочке, жизнь которых трудна и безрадостна, а на Рождество к ним неожиданно приходит счастье" [1]. Исследователи отмечают, что термины "святочный рассказ" и "рождественский рассказ", по большей части, используются как синонимы: в текстах с подзаголовком "святочный рассказ" могли преобладать мотивы, связанные с праздником Рождества, а подзаголовок "рождественский рассказ" не предполагал отсутствие в тексте мотивов народных святок. Словосочетание святочный рассказ было введено в обиход Н. Полевым.
Предтечей литературного святочного рассказа явились устные истории или былички, рассказываемые обычно в деревнях в святочные вечера - двенадцать дней после Рождества Христова до сочельника на праздник Богоявления. Святки считались одним из самых больших и шумных праздников крестьянского быта, сочетавших в себе буйное веселье и страх человека перед силами тьмы. По народным представлениям, злые духи приобретали в это время особую власть и свободно расхаживали по земле, вплоть до Крещения. Святочные рассказы обычно повествовали о происшествиях с гадальщицами (встрече с суженым) или о встречах с нечистой силой.
Впервые, как указывает М. Кучерская, святочные рассказы появились на страницах журнала XVIII в. "И то и сио". Его издатель, М.Д. Чулков, помещал здесь самые разнообразные материалы по этнографии: песни, пословицы, поговорки. При этом старался связать их с народными и церковными календарными праздниками: к Пасхе печаталась бытовая зарисовка, описывающая пасхальное гуляние; к святкам - тексты подблюдных песен, дотошный рассказ о способах гадания и святочные былички. Святочные истории в журнале не были механическим повторением устных быличек: Чулков пересказывал их с немалой долей иронии, вставляя собственные замечания и пояснения. А оформляться жанр стал в рамках романтической прозы 20-30 гг. XIX в. с её интересом к национальной старине и таинственному. Появляются литературные обработки святочных быличек. "Светлана" В.А. Жуковского использует сюжет о гадающей на святках героине.
Редкий святочный рассказ обходился без элемента чудесного, но фантастическое начало было представлено не только привидениями, призраками и злыми духами, но и ангелами, Девой Марией, Иисусом Христом. Темные и светлые силы с удивительной непринужденностью помещались составителями рождественских альманахов под одну обложку. И такая двойственность - отражение жизненной реальности: жутковатая, игровая атмосфера святок достаточно благополучно уживалась с благочестивым церковным празднованием Рождества и Крещения.
Отталкиваясь от быта, литературный святочный рассказ унаследовал эту двойственность. Поэтому вместе со "страшными" святочными рассказами, прямо отсылающими читателей к фольклорному источнику, существовала и другая группа рассказов, внутренне теснее связанная с Рождеством Христовым, а не с периодом святок. Жанр рождественского рассказа, как отмечает Е.С. Безбородкина, в русской литературе возникнул значительно позже святочного - к сороковым годам XIX века. М. Кучерской было замечено, что первые рассказы этого типа появились в Европе: католический и протестантский Запад всегда острее ощущал потребность максимально приблизить к себе священные события и персонажи, поэтому и празднование Рождества быстро приобрело здесь не только религиозное, но и бытовое, домашнее значение.
Культ Дома, культ Очага, так уютно пылающего в гостиной и противостоящего уличному ненастью, - все это было хорошо известно русскому читателю по произведениям Ч. Диккенса, по праву признанного родоначальником "рождественского" жанра. "Идеал уюта - идеал чисто английский; это идеал английского Рождества, но больше всего - идеал Диккенса", - писал Честертон [7, с.13]. "Рождественские повести" ("Рождественская песнь в прозе", "Колокола", "Сверчок на печи") писателя были переведены в России почти сразу после своего появления - в 40-х годах. Исследователи утверждают, что возникновение русской рождественской прозы стимулировали и другие популярные произведения. Важную роль сыграли "Повелитель блох" и "Щелкунчик" Гофмана, а также некоторые сказки Андерсена, особенно "Елка" и "Маленькая продавщица спичек".
Традиция Диккенса в России была быстро воспринята и частично переосмыслена. Если у английского писателя непременным финалом была победа света над мраком, добра над злом, то в отечественной литературе не редки трагические финалы. Специфика диккенсовской традиции требовала счастливого, пусть даже и не закономерного и неправдоподобного финала, напоминающего о евангельском чуде и создающего рождественскую чудесную атмосферу. В противовес нередко создавались более реалистичные произведения, которые сочетали евангельские мотивы и основную жанровую специфику святочного рассказа с усиленной социальной составляющей [13].
Одним из главных мотивов в рождественском (святочном) рассказе является мотив, имеющий христианскую основу - это мотив "божественного дитя" - младенца, посланного на землю Богом для спасения человечества. Спасение можно трактовать не только в буквальном смысле слова, как идею Мессии, но и с точки зрения простых человеческих чувств и отношений. У Диккенса в "Сверчке за очагом" (1845) роль "божественного ребенка" исполняет сын Крошки и Джона Пирибингла - "Блаженный юный Пирибингл". Автор вслед за молодой мамой восхищается младенцем, его здоровым видом, спокойным характером и примерным поведением. Но главная отличительная черта этого образа и связанного с ним мотива заключается в следующем. Именно этот ребенок, ну и еще сверчок, воплощают собой идею счастливого домашнего очага. Без ребеночка юной Крошке раньше было скучно, одиноко, а подчас страшно. И хотя роль юного Пирибингла - это "роль без слов", но именно этот ребенок становится главным объединяющим центром семьи, основой ее веселья, счастья и любви.
Мотив "божественного дитя" явно прослеживается в рассказе Н.П. Вагнера "Христова детка" (1888). Подкидыш, найденный и спасенный, этот младенец в канун Рождества символизирует идею любви и милосердия. Но, если у Диккенса образ ребенка рисуется реалистично, обыденно, то в русском святочном рассказе в трактовке подобного образа четко просматривается христианская направленность. Здесь и ясли, в которые кладут младенца, так похожие на ясли, где лежал Иисус и сама история подкидыша - "Бог дал маленькую Христову детку" [12].
Рождественский рассказ содержит в себе моменты, роднящие его со святочной традицией. Это роль сверхъестественного, чуда, которое происходит на Рождество - второй мотив рождественских (святочных) рассказов. Следует отметить здесь и роль беседы, которая часто служит обрамлением основного сюжета, а также тенденцию к внезапным повествовательным ходам, которые придают произведению занимательность.
Во многих сюжетах особенно значительным оказывается элемент утверждения христианской добродетели, события трактуются в возвышенном тоне, потому что рождественские праздники становились, по выражению Достоевского, "днями семейного сбора", днями милосердия, примирения и всеобщей любви. Как когда-то свершилось чудо в Вифлееме, так оно должно свершаться в этот день. События происходят в великую ночь Спасения. Поэтому не утешенных не оставалось. Задача авторов рассказов состояла в том, чтобы поселить в домах читателей праздничную атмосферу, оторвав от житейских забот, напомнить о труждающихся и обремененных, о необходимости милости и любви. Поэтому и рассказы, приуроченные к празднику, стали выстраиваться по определенному закону. Очень часто они имеют счастливые концовки: встречаются после долгой разлуки любящие, чудесно спасаются от неминуемой гибели, выздоравливает смертельно больной человек (чаще всего - ребенок), примиряются враги, чудесно преображаются безнравственные люди, забываются обиды. Большинство рассказов начинаются с описания несчастий героев. Но сияние великого чуда праздника разлетается тысячами искр - чудо входит в частную жизнь людей. Не обязательно оно сверхъестественного порядка, гораздо чаще это чудо бытовое, которое воспринимается как удачное стечение обстоятельств, как счастливая случайность. В успешном стечении обстоятельств автору и героям видится Небесное заступничество. Логика сюжета рассказа подчинена преодолению неполноты, дисгармонии жизни. В сознании людей запечатлелось, что день, когда родился Спаситель человечества, должен сопровождаться из года в год совершением новых чудес, потому что Рождение Христа - главное чудо мира. В рождественских (святочных) рассказах среди персонажей должны присутствовать дети. Действительно, кто, как не ребенок, способен так остро радоваться подаркам, быть счастливым от одного вида блистающего елочного наряда, так доверчиво ожидать чуда? Недаром Рождественскую ночь именовали ночью младенцев, а Рождество - праздником детей. В развязке святочной истории красота, добро, человечность, вера в возможность осуществления мечты должны торжествовать хоть на мгновение. Святочный рассказ всегда содержит некий нравственный урок, притчу, пробуждает надежду и любовь в сердцах читателей. И если наш скептический разум посмеивается, то сердце всегда готово оттаять и откликнуться на духовную правду, заложенную в сюжете и характерах персонажей святочного (рождественского) рассказа.
Третий мотив рождественского (святочного) рассказа - это мотив "нравственного перерождения". По мнению Диккенса, дети как нельзя лучше способствуют нравственному возрождению, перевоспитанию других персонажей. Вспомним, какое потрясение переживает Скрудж, когда видит мальчика и девочку рядом с Духом Нынешних Святок ("Рождественская песнь в прозе"). "Тощие, мертвенно-бледные, в лохмотьях, они глядели исподлобья, как волчататАж Имя мальчика - Невежество. Имя девочки - Нищета". Так, используя аллегорию в обрисовке детских образов, автор пытается воздействовать не только на Скруджа, но и на всех разумных людей. "Ради меня, во имя мое, помоги этому маленькому страдальцу!" - этот крик отчаяния звучит со страниц произведений Диккенса, он звучит в каждом образе ребенка, им созданном [12].
Почти одновременно с рассказами о "рождественском чуде" в русской литературе появляется "антагонистическая" разновидность рождественского рассказа. Эти тексты о тяжелой жизни, о горе, разлуке на Рождество. Примером антирождественских рассказов может служить очерк "Святочный рассказ. Из путевых заметок чиновника" М.Е. Салтыкова-Щедрина.
В середине XIX в. появляется множество так называемых "ёлочных текстов". Сюжетно их можно классифицировать так:
1) Цикл рассказов, центром которых оказывается сама ёлка - героиня праздничного торжества. Здесь исследователи указывают на влияние сказки Г.Х. Андерсена "Ёлка", сюжетным центром в которой является идея семьи, милосердия, всепрощения. Эти рассказы очень разнообразны по тематике. В них и безудержное детское веселье, и глубокое разочарование, и другие тяжелые переживания. На русской почве, к примеру, рассказ - фельетон Достоевского "Ёлка и свадьба" (1848 г).
2) Группа рассказов, восходящих к европейской традиции. В них явно влияние сюжета сказки Андерсена "Девочка с серными спичками" и стихотворения Ф. Рюккерта "Ёлка сироты". Это рассказы: М.Е. Салтыкова-Щедрина "Ёлка" (входит в "Губернские очерки), Ф.М. Достоевского "Мальчик у Христа на ёлке", К.М. Станюковича "Рождественская ночь", "Ёлка" [1].
В последней трети XIX в. стремительно увеличивается число святочных рассказов. Публикуемый в периодике, он начинает осознаваться как специфический литературный жанр - как разновидность рассказа со своими жанровыми характеристиками - мотивами, композицией, героями. Ровно через сто лет после первых опытов М.Д. Чулкова настало время, когда можно было сказать о святочном рассказе, что его становление закончилось. В 1873 году рассказом "Запечатленный ангел" начинает свое "святочное" творчество Н.С. Лесков. Он становится мастером и теоретиком святочного рассказа.
Но как ни высока изначально была задача святочного рассказа, очень скоро жанр стал излюбленной мишенью для пародистов. Кучерская отмечает, что со страниц рождественских номеров юмористических газет и журналов конца XIX - начала XX столетия звучали убийственные издевки над грубостью приемов, которыми авторы пытаются выбить у читателя слезы, над ограниченностью сюжетов и тем, над художественной второсортностью многих святочных рассказов. И в самом деле, написание рассказов к празднику быстро превратилось в производство. За перо стали браться непрофессионалы. Без стеснения заимствовались названия, сюжеты, система образов. Жанр угасал.
В 1917 году по понятным причинам святочный рассказ в своем каноническом виде исчез со страниц периодической российской печати (иной была ситуация русской эмигрантской периодике, сохранившей жанр). Однако он не был уничтожен бесследно, а очутился в хорошо знакомой ему среде - в быту. Фольклорные былички и бывальщины о гаданиях, о суженом по сей день передаются из уст уста, их можно услышать от многих деревенских жителей. Кроме того, происходило постепенное перетекание святочного рассказа в другие жанры, прежде всего в кинематографические - что понятно, ведь кинематограф тоже ориентируется на массовое восприятие. Здесь вспоминаются десятки новогодних детских мультфильмов, сказок, фильм Э. Рязанова "Ирония судьбы, или С легким паром" [7, с.17]. После девяностых годов XX века святочные и рождественские рассказы стали возвращаться на страницы газет и журналов. Они публикуют рассказы классиков XIX века и совсем "свежие" рассказы. Святочная литература активно возвращается.
Таким образом, жанр святочного рассказа в России возник раньше рождественского. Предтечей первого явились устные истории или былички, рассказываемые в святочные вечера. Рождественский же рассказ теснее связан с Рождеством, первые рассказы этого типа появились в Европе. Родоначальником этого жанра признан английский писатель Ч. Диккенс. Непременным финалом в его рассказах была победа света над мраком, добра над злом, нравственное перерождение героев. Святочный рассказ можно распознать по следующим признакам:
хронологическая приуроченность;
наличие элемента чудесного;
наличие рассказчика;
наличие среди героев ребенка;
наличие нравственного урока, морали.
По свидетельству жены Ф.М. Достоевского, А.Г. Достоевской, "Мальчик у Христа на Елке" принадлежал к числу тех художественных произведений, которые в конце жизни писатель больше всего ценил [10, с.324]. Этот рассказ был опубликован в январском выпуске журнала "Дневник писателя" в 1876 г.
С одной стороны, это известный журнал, предназначенный для широкого круга читателей, с другой - это дневник, так сказать, для себя, в котором писатель выражает свои мысли, взгляды под впечатлением от текущих событий, но не личной жизни, а общественной. "Дневник Писателя" считают художественно-публицистическим жанром, но в этом сочинении есть главы, в которых публицистики нет. Вместо нее Достоевский мог дать художественное произведение ("Фантастический рассказ" "Кроткая" занимает весь ноябрьский выпуск 1876 г), вместо автора мог ввести
"подставных" лиц ("одно лицо", несколько "парадоксалистов"), мог домыслить и вообразить факт, мог вместо "нравоучения" представить явление, рассказать анекдот или притчу, вместо разъяснения - только сопоставить факты. Автор "Дневника Писателя" был предельно искренен в диалоге с читателем, от которого у него нет секретов. Достоевский показывает, как он сочиняет, как факт превращается в художественное событие, как уличная сценка становится рассказом, как создается художественный образ. О том, что он - романист, писатель постоянно напоминает читателю на страницах "Дневника" [3].
Подготовляя январский выпуск журнала, Достоевский писал, что намерен сказать в нем "кое-что о детях - о детях вообще, о детях с отцами, о детях без отцов в особенности, о детях на елках, без елок, о детях преступникахтАж" [10, с.322]. Так, рассказ "Мальчик у Христа на елке" размещен, как указывает Н.М. Копытцева, между двумя публицистическими фрагментами: "Мальчик с ручкой" и фрагментом "Колония для малолетних преступниковтАж". В первом фрагменте рассказывается о встрече автора с мальчиком "никак не более как лет семи" и о множестве других мальчишек: "их высылают с "ручкой" хотя бы в самый страшный мороз, и если ничего не наберут, то наверно их ждут побои" [11, с.457]. С.В. Сергушева предлагает фрагмент "Мальчик с ручкой" условно разделить на две части. Вначале автор описывает реальное событие, факт из действительности, во второй части Достоевский домысливает увиденное, пытается "дорисовать" скрытые стороны жизни маленького мальчика. Так, во второй части фрагмента бросается в глаза домысленная автором деталь: мальчик с красными, окоченевшими руками возвращается в "какой-нибудь подвал, где пьянствует какая-нибудь шайка халатников" [11, с.457]. Замерзшие ручки ребенка - это то, по выражению С.В. Сергушевой, что наглядно показывает бедственное положение мальчика. "Но Достоевский, - пишет исследовательница, - всегда за внешним, бытовым видел, интуитивно ощущал внутренне. Маленький человечек в темных углах огромного города чувствует не только физический холод от январского мороза, но и душа его томится в холоде, потому что он никому не нужен, у него нет дома, согретого теплотой любви и участия" [8, с.33]. В одном из эпизодов из жизни уличных детей показано холодное равнодушие к ним окружающих. "Один из них, - указывает Достоевский, - ночевал несколько ночей сряду у одного дворника в какой-то корзине, и тот его так и не замечал" [11, с.458]. С.В. Сергушева обнаруживает, что автор не случайно употребил несовершенный вид глагола "не замечал". "Не заметил" - действие однократное. Глагол несовершенного вида подчеркивает постоянство действия; "не замечал" выражает безразличие людей к судьбе ребенка как обыденный факт. Как считал Достоевский, преступное равнодушие является причиной преступлений детей. Об этом и говорит следующее предложение: "Само собою становятся воришками" [11, с.458]. Таким образом, преступления детей - следствие преступлений взрослых. Исследовательница подмечает, что "такое общество ждет в будущем дикость, незнание того, что такое дом, семья, Родина, Бог, а ведь это то, чем скрепляется жизнь человечества, на чем она стоит" [8, с.33].
Н.М. Копытцева в своей статье пишет, что в первоначальном варианте фрагмент "Мальчик с ручкой" следовал за рассказом "Мальчик у Христа на елке", являя собой прямой ответ на вопрос: что сталось бы с мальчиком рассказа, останься он жив, - он, очевидно, тоже примкнул бы к "тьме тьмущей". От перемены места расположения фрагментов изменилось то, что жанр святочного рассказа дал возможность иного решения детской судьбы: перенестись в светлое, загробное будущее этого ребенка. Н.М. Копытцева указывает на то, что Достоевский не случайно вослед рассказу располагает фрагмент "Колония для малолетних преступниковтАж". Здесь изображается колония, какой она должна быть. Начинается фрагмент так: "На третий день я видел всех этих падших ангелов, целых пятьдесят вместе" [6, с.35]. Далее автор оговаривается, что не смеется, называя так детей с улицы. Нет сомнения в том, что это "оскорбленные" дети. Колония, по писателю, должна приуготовить воссоздание семьи во главе с воспитателями, перед которыми стоит весьма важная и ответственная задача: быть не гувернерами детей, а отцами их, войти в борьбу с ужасными детскими впечатлениями, дабы искоренить их и насадить новые. В этом публицистическом выходе за пределы рассказ намечен конкретный план осуществления главной задачи учителя, писателя - "восстановить погибающего человека" [6, с.35-36].
По замечанию В.Н. Захарова, рассказ о "мальчике с ручкой" постепенно переходит в рассказ "Мальчик у Христа на елке", где повествование о судьбе беспризорных детей вытекает в историю одного мальчика. В этом рассказе читатель оказывается свидетелем самого творческого процесса: когда из одной маленькой реальной подробности - случайно встреченный ребенок на улице - фантазия писателя создает целостную живую картину, реальную и фантастическую одновременно. "Я люблю, бродя по улицам, присматриваться к иным совсем незнакомым прохожим, изучать их лица и угадывать, кто они, как живут, чем занимаются и что особенно их в эту минуту интересует" [1]. Часто начинали ему вдруг мерещиться некие образы, события, стечения обстоятельств. Воображение уже невозможно остановить, и оно рождает рассказ.
Сюжет исследуемого произведения вымышлен. "Но я романист, и, кажется, одну "историю" сам сочинил", - пишет Достоевский. Но с другой стороны писатель стремится подчеркнуть реальность описываемых событий: "Но мне все мерещится, что это где-то и когда-то случилось". Реальность описываемого станет одной из главных черт рассказа. Так, в финале автор еще раз напоминает о том, что для него важно рассматривать события действительные: "И зачем же я сочинил такую историю, так не идущую в обыкновенный разумный дневник, да еще писателя? А еще обещал рассказы преимущественно о событиях действительных! Но вот в том-то и дело, мне всё кажется и мерещится, что всё это могло случиться действительно, - то есть то, что происходило в подвале и за дровами, а там об елке у Христа - уж не знаю, как вам сказать, могло ли оно случиться или нет? На то я и романист, чтоб выдумывать". В.А. Туниманов в своей диссертации скажет о том, что помещенные в "Дневнике писателя" художественные произведения станут новым шагом на пути разработки Достоевским принципов "реализма, доходящего до фантастического", - реализма, сочетающего монументальность художественных обобщений, глубину и точность социального видения мира с особой внутренней напряженностью и повышенным вниманием художника к анализу "тайн души человеческой" [10, с.286].
"Мальчик у Христа на елке" написан в жанре святочного (рождественского) рассказа. Он содержит все его черты:
календарная приуроченность. Действие происходит в канун Рождества;
наличие автора-рассказчика, который обрамляет повествование;
главный герой рассказа - ребенок;
мотив чудесного.
Последняя черта жанра в рассказе решается неоднозначно. Так, наличие чудесного связано в святочных рассказах с изменением жизни героев в лучшую сторону, например, со спасением от смерти. Развязка же исследуемого произведения трагична: герой погибает. В реальном пласте изображаемого чудо не происходит. Оно совершается в ином, небесном плане, где чудесное, как указывает Н.М. Копытцева, "связано с событием сверхъестественным - с явлением Самого Господа". Так, в предсмертном видении бедному несчастному мальчику представляется, что его приводит на райскую елку Христос. Исследовательница отмечает, что "сверхъестественное здесь изображается одновременно как явление естественное, то есть логика жизни в точке соприкосновения неба и земли совпадает с внутренней логикой святочного рассказа, преодолевающего трагическое противоречие мира ценой смерти, которая, однако, понимается как ее преодоление. Смерть ведет к обновлению, к воскресению в жизнь уже вечную. Мальчик замерзает в студеную зимнюю пору, но, согретый любовью Спасителя, воскресает уже на Его Небе", где он обретает все, чего так не хватало ему в действительности - свет, тепло, роскошную елку, любящий взгляд матери [6, с.36].
Рассказ начинается с экспозиции, из которой мы узнаем историю мальчика, некоторые подробности его жизни. Известно, что ему шесть лет или даже менее. Здесь отчетливо указывается на то, что перед нами безгрешный младенец. В семилетнем возрасте ребенок называется отроком. Он уже не безгрешен, ему требуется исповедь.
Просыпается мальчик в холодном и сыром подвале, в котором находится весь день. У него умирает мама, о чем герой даже не подозревает. Почувствовав холод и бесприютность, мальчик выходит на улицу. Совершенно один, одетый в тоненький халатик, он оказывается в огромном холодном городе.
Эта странная одежда (тоненький халатик), как указывает Т. Касаткина, необходима только с одной точки зрения: если мы вспомним самые известные на Руси иконы типа "Умиление", начиная с Владимирской, то мы обнаружим, что наиболее адекватное описание Младенца-Христа на этих иконах - "мальчик лет шести или даже менее, одетый в какой-то халатик". Достоевский заставит своего мальчика странствовать по улицам огромного города в этом халатике в канун Рождества, чтобы образ напоминал образ рожденного Христа.
В начале рождественского рассказа создается образ разоренного вертепа. Вертеп - кукольная пещера, делаемая на Рождественские праздники и представляющая собой сцену Рождества Христова. Перед нами подвал, где в центре композиции, на тонкой как блин подстилке (надо видеть, например, икону Рождества Христова XV века, находящуюся в Третьяковской галерее, чтобы понять точность описания того, на чем возлежит Богоматерь) покоится мертвая мать мальчика. В одном из нижних углов иконы традиционно помещался Иосиф, в другом - призванная им повитуха (здесь - "нянька"), готовящаяся омыть Младенца. Иногда повитух было две. Но из разоренного вертепа все разбрелись, остались только мертвые, умирающие или мертво пьяные.
Достоевский предельно жестко и вызывающе строит образ: в центре города, готовящегося праздновать Рождество - разоренный вертеп. Мать мертва, а младенец голоден и ему холодно. И для всех, празднующих Рождество Того, Кто так наглядно воображается в мальчике, он, мальчик - лишний и мешающий празднику.
Ситуация Рождества повторяется в ухудшенном варианте: когда-то для готовой родить Богоматери, приехавшей из другого города, не нашлось места в гостиницах и домах Вифлеема, Ее никто не принял; спустя почти две тысячи лет в христианском городе в канун великого праздника умирает приехавшая из чужого города и вдруг захворавшая мать и не находит помощи и пристанища ее мальчик.
Достоевский наглядно нам показывает - ничто не прошло, мы в своей жизни постоянно оказываемся перед событиями Евангельской истории, эта история длится и длится в веках, а мы оказываемся так же жестокосердны, неотзывчивы, неблагодарны, как большинство ее первоначальных участников. Господь постоянно надеется на нас - и мы столь же постоянно обманываем Его надежды [4].
Следует отметить, что автор прямо не называет, в каком городе происходит действие: "тАж это случилось в каком-то огромном городе и в ужасный мороз". Но исследователи указывают на то, что Достоевский на страницах рассказа воспроизводит "петербургский колорит", подчеркивая тем самым реальность происходящего. Он создается благодаря присутствию в произведении ряда типичных для русской жизни фигур ("хозяйка углов", "халатник", "блюститель порядка", "барыня", "дворники"), благодаря контрастной характеристике уголка русской провинции, откуда приехал герой ("деревянные низенькие домики" со ставнями, темнота, собаки) и столицы, описание которой близко описанию Петербурга с его фантастическими, миражными огнями в "Невском проспекте". "Вот здесь так раздавят наверно; как они все кричат, бегут и едут, а свету-то, свету-то!" - замечает герой. Так, Достоевский с одной стороны создает образ Петербурга, с другой - выделяя слово какой-то курсивом, желает подчеркнуть универсальный характер происходящего: дети гибнут от холода и голода в любом российском городе. В этих целях писатель не дает и имя мальчику, желая заострить внимание на том, что события, описываемые в рассказе, могли произойти с любым брошенным и забытым ребенком.
В городе, в котором оказывается мальчик, находим, как отмечают исследователи, взбалмошное кипение жизни, эгоизм, холодность, отъединенность всех друг от друга, поэтому чувство одиночества и ощущение суеты вокруг не покидает того, кто оказывается в этом огромном пространстве: "И тоска берет его, потому что стало ему вдруг так одиноко и жуткотАж" [11, с.460]. Результатом всеобщей разъединенности является равнодушие к детскому страданию: "Мимо прошел блюститель порядка и отвернулся, чтоб не заметить мальчика" [11, с.459]. Е. Душечкина в своих статьях указывает на то, что некоторые писатели XIX века считали Петербург самым несвяточным местом в России [1].И. И. Панов - большой любитель русских святок - жаловался: "Может быть, внутри России святки сохраняют ещё и теперь поэзию старины тАж но Петербург давно утратил её" [1].
Ю.В. Стерликова в своей статье пишет о том, что "герои-дети Достоевского способны смягчить души черствые, преступные, возродить святые и спасительные чувства, скрытые в глубине души каждого человека. По мысли писателя, дети живут как "некое указание нам", они - посланники Божии на земле. Эту идею воплощает автор, раскрывая удивительное влияние ребенка на взрослого. Дети напоминают о возможности возрождения" [9, с.87]. Подобного мотива возрождения черствой души в рассказе "Мальчик у Христа на елке" нет. Здесь герой встречается, как отмечалось ранее, с поразительным бездушием и равнодушием к нему со стороны взрослых. В этом произведение Достоевского расходится с традиционными рождественскими (святочными) рассказами, где образ ребенка напоминал взрослому о чем-то добром и вечном.
Во встречах героя рассказа с блюстителем порядка, дамой, большим мальчиком людям предлагается узнать в мальчике Младенца-Христа и в себе - друга Христова. Это так легко - ведь на дворе Рождество, и все вот сейчас вспоминают события и образы двухтысячелетней давности. Но никто не оказывается способен увидеть их вновь вокруг себя. Никто не узнает Христа в "рабском виде". Снова и снова реализуется предсказанное в Евангелии: "ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня" [4]. И когда спросят Его: "Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне" [4].
В конце декабря 1875 года Достоевский с дочерью посетил рождественскую елку и детский бал в Петербургском клубе художников. Об этой елке газета "Голос" сообщала: "26 декабря, в пятницу, в петербургском собрании художников назначен большой детский праздник "елка" с бесплатными подарками для детей, акробатами, фокусниками, двумя оркестрами музыки, горами, электрическим освещением и проч. и проч. Елки петербургского собрания художников много уже лет славятся своим прекрасным устройством. По сей вероятности, и нынешняя елка не будет хуже прежних и доставит своим маленьким посетителям немало удовольствий. Не худо заблаговременно запастись входными билетами" [8, с.34].
Посещение писателем этого праздника нашло отражение в рассказе. Оно дается через описание елки, увиденной мальчиком лишь через большое стекло. "А это что? Ух, какое большое стекло, а за стеклом комната, а в комнате дерево до потолка; это елка, а на елке сколько огней, сколько золотых бумажек и яблоков, а кругом тут же куколки, маленькие лошадки; а по комнате бегают дети, нарядные чистенькие, смеются и играют, и едят, и пьют что-то" [11, с.460].
Рождество считается самым светлым и добрым праздником, потому что его уют, его тепло создают особое переживание близости людей, собравшихся округ светящейся елки. Но этот праздник не приносит радости ребенку. Здесь пра
Вместе с этим смотрят:
"Грусть и святость" (Поэтическое богословие Николая Рубцова)
"Донские рассказы" Михаила Шолохова
"Живопись слова" в японской поэзии
"Записки из подполья" как исток философии экзистенциализма Ф.М. Достоевского
"Мастер и Маргарита" М. Булгакова