Анализ рассказа А.П. Чехова "Скрипка Ротшильда"

Вступление

Для опыта монографического исследования мы предлагаем рассказ А.П. Чехова ВлСкрипка РотшильдаВ», который писался с середины декабря 1893 г. до середины января 1894 г. Он относится к позднему этапу творчества писателя. Рассказ необычен, нехарактерен для Чехова. Он сложен для интерпретации, очень глубок и философичен. Мы разберём основные темы, проблемы, мотивы и образы произведения, обратим особое внимание на текст как на систему, на его противоречия, акценты и особенности, на его поэтику.

Также считаем уместным провести параллель между поздними рассказами А.П. Чехова и Л.Н. Толстого. Думается, что ВлСкрипка РотшильдаВ» тАУ произведение, пропитанное ВлтолстовскойВ» философией. Многие мысли, звучащие в рассказе Толстого 1886 г. ВлСмерть Ивана ИльичаВ», появляются и в ВлСкрипкетАжВ», а потом мы снова встречаем их в толстовском ВлХозяине и работникеВ», написанном всего на год позже чеховского произведения. Эти факты важны для понимания влияния одного творчества на другое, одного таланта на другой.

Основным инструментом данного монографического исследования является лексический анализ текста. Мы находим, что собственно авторский текст представляет собой концентрацию мировоззрения писавшего, его философии и взглядов. Это своеобразная исповедь, дневник, точно, красиво, глубоко и талантливо выстроенный автором. Хотя при этом не стоит преуменьшать значения биографического и историко-культурного подходов в исследовании художественных произведений.

Система персонажей, характеристика героев

Семантика имён

Произведение А.П. Чехова 1894 года, которое я взяла для опыта монографического исследования, называется ВлСкрипка РотшильдаВ». Первое, что мы видим, открывая произведение, тАУ заглавие. Возникает вопрос: кто такой Ротшильд? Почему автор дал заглавному герою это имя, и какая ассоциация должна возникать в связи с ним. Итак, Ротшильды (нем. Rothschild) тАУ международная династия банкиров и общественных деятелей. Основателем династии Ротшильдов является Майер Амшель Ротшильд (1744тАУ1812 гг.), основавший банк во Франкфурте-на-Майне. Далее пятеро его сыновей (младшего из которых звали Джеймс Майер Ротшильд) контролировали 5 банков в крупнейших городах Европы: Париже, Лондоне, Вене, Неаполе, Франкфурте-на-Майне. Это всемирно известная фамилия (явно известная и Чехову: ВлтАжрыжий тощий жид с целою сетью красных и синих жилок на лице, носивший фамилию известного богача РотшильдаВ»), вызывающая ассоциацию с большим состоянием, богатством, именем и весом в обществе и банковским делом (см. также Лотман Г. ВлРотшильды тАУ короли банкировВ», 1997).

В произведении Чехова мы находим образ, явно отличный от того, который представился нам после первого упоминания: когда Яков хочет побить Ротшильда, Ротшильд обижается, ВлсвирепоВ» глядит на Якова, говорит, что если бы не талант скрипача, то Яков давно полетел бы в окошко, после этого начинает плакать. Причём упоминание о Влфамилии известного богачаВ» и описание жалкого поведения в конфликтной ситуации находятся через предложение. Это одна из первых семантических оппозиций, на которых строится весь рассказ. Перед нами несоответствие ВлдолжногоВ» и реального: то, что кажется нам естественным (независимое и гордое положение, богатство еврея с фамилией известного богача) не имеет никакого отношения к тому, что мы видим в жизни (бедный, почти нищий жид, в сюртуке Влс тёмными латкамиВ», плачущий, трусливый, худой, убегающий от собак и мальчишек с камнями, называющий Влпростого мужикаВ» Якова ВлдяденькойВ»).

Своеобразный акцент получает и отношение к Ротшильду Якова: ВлБез всякой видимой причины Яков мало-помалу проникался ненавистью и презрением к жидам, а особенно к Ротшильду; он начинал придираться, бранить его нехорошими словами и раз даже хотел побить еготАжВ». Но за что Якову так ненавидеть несчастного жида? Если бы Ротшильд был богат и знатен, было бы понятно негативное отношение к нему Бронзы как к более успешному, лучше устроившемуся в жизни человеку, тем более еврею, которому, согласно распространённому стереотипу, свойственны хитрость, зажиточность и расчётливость. Но ненависть Якова к бедняку ничем не обоснована, он дважды за рассказ оскорбляет и пугает Ротшильда, не давшего к тому никакого повода. Видимо, и Яков попадает под обманное впечатление внешнего, видимого (фамилии банкира и национальности еврея хватает для ненависти Якову в начале рассказа, мы даже можем обвинять героя в антисемитизме). Только в финале, за два дня до смерти, автор задаёт вопрос от имени героя: ВлЗачем Яков всю свою жизнь бранился, рычал, бросался с кулаками, обижал свою жену и, спрашивается, для какой надобности давеча напугал и оскорбил жида?В». Так уже в заглавии, в имени третьестепенного героя, заявляется главная оппозиция рассказа.

Яков (Дже́йкоб, Джеймс, Джим (англ.); Жако́б, Жак (фр.); Я́го, Ха́йме, Дие́го (исп.); Джако́мо (итал.); Якуб (араб.)‎‎) тАУ (Яако́в тАУ букв. ВлпоследовалВ» от ивр. ВлпяткаВ») тАУ библейское (еврейское) имя. Яков, согласно Библии, был близнецом Исава и родился, держась за пятку старшего брата. То есть Яков дословно тАУ последователь, следующий.

Полное имя героя Иванов Яков Матвеич, но даётся оно только в первом абзаце текста для создания оппозиции благополучного и неблагополучного существования: ВлЕсли бы Яков Иванов был гробовщиком в губернском городе, то, наверное, он имел бы собственный дом и звали бы его Яковом Матвеичем; здесь же в городишке звали его просто Яковом, уличное прозвище у него было почему-тоБронза, а жил он бедно, как простой мужик, в небольшой старой избетАжВ». Таким образом, Чехов в одном предложении предоставляет всю информацию об именах героя и строит следующие лексико-семантические оппозиции: губернский городтАУгородишко, Яков МатвеичтАУЯков (Бронза), имя (ВлзвалиВ» = зов) тАУ уличное прозвище, собственный домтАУстарая изба. Мы видим, что конфликт, несоответствие чего-то чему-то (желаемого действительному в данном случае) заявлен уже в первом абзаце текста. К финалу рассказа это несоответствие эволюционирует вместе с героем до конфликта предполагаемое-реальное, материальное-духовное и будет выражено лексической оппозицией жизнь-смерть.

Что касается прозвища героя, то бронза тАУ это сплав меди с разными химическими элементами, главным образом металлами (олово, алюминий, бериллий, свинец, кадмий, хром и др.). Самый древний сплав бронзы (оловянная бронза) был выплавлен человеком в Бронзовый век, за 3 тыс. лет до н.э. Сейчас используются более дешёвые виды сплавов (безоловянные). Вряд ли Чехов, давая имя своему герою, вдавался в такие подробности, однако было бы странно предполагать, что герой назван словом, не вызывающим ассоциаций. Считаем логичным предположить, что, говоря о бронзе, автор говорил о древнем, очень прочном виде металла, зеленеющем от времени, но не теряющем своих свойств, из которого делаются скульптуры, пушечные ядра, церковные колокола, медали, монеты и проч., причём большинство видов бронзы на солнце отливают золотом. Очевидна семантика силы (прочность), времени (древность), материального (монеты, золото и медали) и морально-духовного (колокола и золото и медали как многозначные слова).

Не менее важны и портретные характеристики героя, которого Чехов наделяет былинно-богатырскими чертами и возрастом, предполагающим житейскую народную мудрость: ВлтАжвыше и крепче его не было людей нигде, даже в тюремном замке, хотя ему было уже семьдесят летВ». (Опять обращаем внимание на мотивы силы и времени, неразрывно связанные с образом Якова.) Отмечены особо и профессиональные качества героя: ВлЯков делал гробы хорошие, прочныеВ», тАУ но тем не менее, такая однозначность и краткость характеристики в купе со странно нарушенной семантической сочетаемостью слов ВлхорошиеВ» и ВлгробыВ» дают повод трактовать это замечание автора как иронию в адрес сомнительного таланта Якова: он делает хорошие и прочные гробы, уважаем в городке, наделён богатырскими чертами внешности, но о его моральных качествах не говорится пока ничего, равно как и о житейской мудрости, на которую делается намёк. Если посмотреть ещё чуть глубже и разобрать приведённое предложение как синтаксическую конструкцию, то мы увидим следующую картину: ВлДелал гробы хорошие, прочныеВ». Хорошие и прочные тАУ это характеристики гробов. Слова эти не являются языковыми синонимами: хорошие не значит прочные, а прочные вполне могут быть плохими. Следовательно, по законам русской пунктуации, между определениями ВлхорошиеВ» и ВлпрочныеВ» запятой быть не должно. Чехов же ставит запятую, сближая, таким образом, значения этих лексических единиц и делая их контекстуальными синонимами. То есть хорошие гробы Якова тАУ это прочные гробы. В этом также усматривается ироническая игра понятиями и намёк на приземлённость (как в прямом, так и в переносном смыслах), несерьёзность, ВлневажностьВ» деятельности Якова в глобальном, вселенском масштабе. С подобного рода предположениями можно спорить, говоря, что правила пунктуации во времена Чехова были иными или что прочность тАУ самое важное качество гробов. Но мы считаем возможным ответить на первое из замечаний, что в текстах Чехова (в том числе и в ВлСкрипкетАжВ») неоднократно употребляются ряды неоднородных определений, и запятые между членами таких рядов НЕ ставятся (как это и полагается по правилам современной пунктуации). На второе же из возможных замечаний мы отвечаем следующим образом. В рассказе встречается ситуация, когда важен внешний вид гроба (гроб для полицейского надзирателя, смерти которого Яков с нетерпением ожидает). К великому разочарованию героя надзиратель уезжает лечиться в губернский город и умирает там. А ведь гроб для него нужен Влдорогой, с глазетомВ», Влпо меньшей мере рублей на десятьВ». Так и хочется сказать про такой гроб ВлкрасивыйВ», но Чехов не может этого позволить, потому что Яков не делает красивых гробов, он делает Влгробы хорошие, прочныеВ».

Далее мысль о незначительности ремесла Якова раскрывается глубже и полнее во внутреннем монологе героя, стоящего над рекой под вербой (его положение тоже важно: между небом и землёй, на пороге открытия): ВлтАжможно было бы завести рыбные ловли, а рыбу продавать купцам,тАж можно было бы плавать в лодке от усадьбы к усадьбе и играть на скрипке,тАж можно было бы попробовать опять гонять барки тАУ это лучше, чем гробы делать; наконец, можно было бы разводить гусей, бить их и зимой отправлять в МосквутАжНо он прозевал, ничего этого не сделалВ». В этом монологе мы снова видим оппозицию желаемого-действительного, но здесь она уже неоднозначна, появляется второй семантический подтекст. Фраза Влэто лучше, чем гробы делатьВ» принадлежит как герою, так и автору, это редчайший и ярчайший пример прямой авторской оценки у Чехова и одновременно отправной пункт оппозиции, несоответствия. С одной стороны, речь идёт о материальных убытках и о неиспользованной возможности прибыли (рыбу продавать купцам, играть под усадьбами и брать деньги, бить гусей и продавать мясо и пух в Москву); но с другой стороны, речь идёт и об убытках морально-духовных: можно было бы вести подвижный, интересный, разнообразный, общественно значимый и во всех смыслах прибыльный образ жизни, быть по-настоящему известным и уважаемым в городе (не за гробы), но он ВлпрозевалВ» всё это, прозевал жизнь: настоящую работу, положение в обществе, ребёнка, жену, радость, общение, счастье тАУ жизнь. А он 50 лет занимался гробами и трудился ради уже умерших людей, вместо того чтобы приносить пользу живущим. Всё это промелькнуло теперь перед ним как когда-то возможное, но теперь безнадёжно потерянное, ушедшее, как один огромный, ни с чем не сравнимый УБЫТОК.

Слово ВлубыткиВ» (ВлубытокВ» и падежные и числовые формы) встречается в тексте рассказа 19 раз + однокоренное слово ВлубыточнаяВ» (жизнь), которое мы тоже учитываем при счёте. Но семантика этих лексических единиц неоднородна, она меняется и эволюционирует на протяжении рассказа вместе с героем. В начале мы встречаем прямое значение: убыток тАУ выраженный в денежной форме ущерб (Финансовый энциклопедический словарь) или потеря, ущерб, урон (Толковый словарь русского языка Ожегова С., Шведовой Н.). Именно о такой ВлформеВ» убытка с семой материальной потери горюет Яков: ВлЯков никогда не бывал в хорошем расположении духа, так как ему постоянно приходилось терпеть страшные убытки. Например, в воскресенья и праздники грешно было работать, понедельник тАУ тяжелый день, и таким образом в году набиралось около двухсот дней, когда поневоле приходилось сидеть сложа руки. А ведь это какой убыток!В» тАУ и т.д. Позже, после похорон Марфы, в переломный для характера Якова момент, когда он стоит под вербой и к нему приходит понимание ушедшей безвозвратно жизни, в которой он не сделал ничего стоящего даже для самого близкого человека (Влни разу не догадался купить ей [Марфе] платочек или принести со свадьбы чего-нибудь сладенькогоВ»), тАУ в этот момент семантика убытка расширяется и появляется второе значение. Это уже не только отсутствие прибыли, но и упущенные возможности, ущербность жизни и работы, отсутствие настоящего Дела, потеря родного человека и понимание того, что он тАУ следующий (вспоминаем семантику имени Яков: держащийся за пятку, последователь, следующий). Ещё позже слово ВлубытокВ» для Якова становится просто привычной и знакомой формой для обозначения совершенно новых ощущений, переживаний, предчувствий и мыслей. Это тот язык, на котором он задаёт себе глобальные, философские, сложные вопросы, на которые жизнь не даёт ему ответа: ВлтАжзачем люди делают всегда именно не то, что нужно? Зачем Яков всю свою жизнь бранился, рычал, бросался с кулаками, обижал свою жену и, спрашивается, для какой надобности давеча напугал и оскорбил жида? Зачем вообще люди мешают жить друг другу? Ведь от этого какие убытки! Какие страшные убытки! Если бы не было ненависти и злобы, люди имели бы друг от друга громадную пользуВ». Здесь ВлденежнаяВ», материальная сема уже окончательно уходит, остаётся старая форма с принципиально новым содержанием.

И в этом контексте словосочетание Влубыточная жизньВ» звучит по-новому. Вся жизнь Якова тАУ убыточная жизнь, и он только теперь, когда ничего не изменишь, не вернёшь и не поправишь, когда пора умирать, понял это. В этом конфликт характера, трагедия героя рассказа.

Марфа тАУ согласно библейскому сюжету, сестра Лазаря и Марии. Лазарь воскрешён за искреннюю веру в Иисуса. Марфа же в свою очередь тАУ свидетельница воскрешения брата. В словарях имён толкование имени Марфы неоднозначно. Оно трактуется как добродетель, простодушие, нетребовательность и тишина, хранительница домашнего очага, но при этом она же и Госпожа, хозяйка, наставница, владычица.

Марфа, на первый взгляд, полностью соответствует традиционному варианту трактовки имени (простодушие, нетребовательность, хранительница домашнего очага, добродетель, тишина). Она безукоризненно подчиняется мужу, боится его: ВлтАжон никогда не бил её, но всё-таки пугал, и она всякий раз цепенела от страхаВ». На протяжении рассказа Марфа произносит только две фразы: ВлЯков! Я умираю!В» и монолог о Влребёночке с белокурыми волосикамиВ», речке и вербе. Она предстаёт перед читателями в роли мученицы, получившей избавление вместе со смертью, отдых и покой. Но несмотря на то, что Марфа вызывает искреннюю жалость, она является только второстепенным персонажем произведения, о её характере говорится очень мало, она не эволюционирует на протяжении рассказа, умирая уже в начале, и её характер в меньшей степени интересует автора. И тем не менее, она принципиально важна для развития сюжета. И вот в чём её роль.

Система персонажей. Проблематика произведения

Главный герой, безусловно, Яков. Именно его душа и эволюция его характера составляет основной интерес для автора. Но согласно диалектике его имени, которая не может быть случайной в произведении Чехова такого маленького объёма со столь ограниченным кругом действующих лиц, Яков должен за кем-то (чем-то) следовать. И отправной точкой эволюционного пути его характера является смерть Марфы.

Первое же известие о болезни жены вызывает у Бронзы смутную эмоцию: ВлЯков весь день играл на скрипкеВ», тАУ однако эта эмоция очень слаба и малоопределима. Мы знаем, что Яков играл на скрипке, когда ему было особенно тяжело и тоскливо: ВлтАжон клал рядом с собой на постели скрипку и, когда всякая чепуха лезла в голову, трогал струны, скрипка в темноте издавала звук, и ему становилось легчеВ». Но в следующей же части предложения мы находим слова, опровергающие мысль о сильных переживаниях Якова: ВлтАжкогда же совсем стемнело, взял книжку, в которую каждый день записывал свои убытки, и от скуки стал подводить годовой итогВ». Слово ВлскукаВ» никак не вписывается в лексико-семантическое поле переживания, волнения, беспокойства за жизнь и здоровье близкого человека. Очевидно, что эта конструкция была введена намеренно и что на неё поставлен особый акцент, ведь если предложение лишится слов Влот скукиВ», оно не потеряет ничего в информативном плане: ВлтАжвзял книжку, в которую каждый день записывал свои убытки, и тАжстал подводить годовой итогВ». В этом случае мы могли бы говорить о сильном волнении и попытке ВлпереключитьсяВ», отвлечься на какую-то бытовую проблему, но Влот скукиВ», стоящее в ударной позиции, опровергает такие предположения. Далее выясняется, что годовой убыток составил Влбольше тысячи рублейВ», и это-то по-настоящему шокирует Якова: ВлЭто так потрясло его, что он хватил счетами о пол и затопал ногами. Потом поднял счеты и опять долго щелкал и глубоко, напряженно вздыхал. Лицо у него было багрово и мокро от потаВ», тАУ и потом он начинает считать, сколько доходу можно было бы получить с этой пропащей тысячи и приходит к неутешительному выводу: ВлтАжкуда ни повернись, везде только убыткии больше ничегоВ». Складывается впечатление, что Яков не понял, что сказала ему Марфа, или просто сразу забыл об этом как о малоинтересном, неважном, отбраковал её слова как ненужную ему информацию.

Этот абзац тАУ ярчайший пример мастерского построения текста Чеховым, который как будто взвешивает на весах каждое слово, каждый знак, каждый акцент. В первом предложении абзаца мы узнаём о нездоровье Марфы: ВлШестого мая прошлого года Марфа вдруг занемоглаВ». Слово ВлвдругВ», так любимое Чеховым, несёт интонацию неожиданности, внезапности события: ещё бы, до шестого мая прошлого года Марфа была совершенно незаметна. Она Влкаждый день топила печь, варила и пекла, ходила по воду, рубила дрова, спала с ним на одной кровати, а когда он возвращался пьяный со свадеб, она всякий раз с благоговением вешала его скрипку на стену и укладывала его спатьВ», но Влкак-то так вышло, что за всё это время он ни разу не подумал о ней, не обратил внимания, как будто она была кошка или собакаВ». А теперь ВлвдругВ» выясняется, что Марфа может ещё и занемочь.

Она борется с болезнью, утром даже топит печь и ходит за водой, но тем не менее, к вечеру ложится и больше уже, как мы знаем, не встанет самостоятельно. В следующем, уже приводимом нами, сложном и распространённом предложении мы узнаём о переживаниях Якова о Марфе и об убытках. Эти два переживания намеренно объединены в одно предложение, части которого несоразмерны: первая (отделённая и акцентированная знаком Вл;В», состоящая из 4 семантически значимых слов) говорит о беспокойстве за Марфу: ВлЯков весь день играл на скрипкеВ», тАУ вторая же (состоящая из 11 семантически значимых слов, усложнённая двумя придаточными предложениями) говорит о беспокойстве за состояние бюджета. Предлагаем обратить внимание на лексико-семантические поля (ЛСП), представленные в этом предложении:

1) ЛСП беспокойства за Марфу;

2) ЛСП беспокойства за убытки.

Внутри этих больших полей слова делятся на более мелкие. ЛСП первой части предложения противоположны по значению ЛСП второй части.

Если в первом предложении Яков весь день играл на скрипке, то во втором мы видим противопоставление этого целого, всего, но только одного дня каждому дню из пятидесяти двух лет, в которые герой считал убытки, а также годовому итогу (один день тАУ целый год, весь день тАУ весь год).

Слово ВлденьВ» из первой части предложения контрастирует со словом ВлстемнелоВ» (по наличию семы свет-тень). Но оно далеко не равнозначно и дню во второй части предложения: как мы уже говорили, в первом случае это один, исключительный день, в который Яков играл на скрипке, переживая за самочувствие Марфы. Во втором же случае перед нами обычный, ничем не выделяющийся из ряда других, Влкаждый деньВ».

Глагол первого предложения ВлигралВ» противопоставляется глаголам второго ВлвзялВ», ВлзаписывалВ», Влстал подводитьВ». Игра на скрипке тАУ это необычное действие и состояние. Оно приходит тогда, когда герою особенно плохо, оно помогает утешиться и оно связано с творчеством, с высотой и с музыкой. Берёт же книжку, записывает в неё убытки и подводит итог Яков регулярно. Это его обычное, приземлённое состояние, никак не связанное с творческим полётом и глубокими переживаниями. Также со словом ВлигралВ» контрастируют слова Влот скукиВ», поскольку игра на скрипке никогда не могла возникнуть вследствие скуки (напротив, это было средство от надоедливых тяжёлых мыслей, которые лезли в голову Якову). Подведение же итогов и записи убытков было постоянным и потому обыденным, скучным занятием, хотя оно и порождало сильнейшие негативные эмоции, которые потом приходилось смирять игрой на скрипке.

Слово ВлскрипкаВ» выступает в данном случае контекстуальным антонимом слов ВлкнижкаВ», ВлубыткиВ» и ВлитогВ», так как музыкальный инструмент связан с творчеством, морально-духовным миром героя и, как следствие, переживаниями Якова за Марфу. Книжка же для записи убытков, сами убытки и годовой их итог несут исключительно материально-денежную сему, они постоянно занимают ум Якова и мешают ему, отвлекают его от по-настоящему важных чувств и мыслей.

В тот момент, когда Яков насчитывает Влбольше тысячи рублейВ» убытку, Марфа ВлнеожиданноВ» сообщает ему о скорой смерти: ВлЯков!тАжЯ умираю!В». На эту фразу герой реагирует следующим образом: ВлОн оглянулся на женуВ». Перед нами простая синтаксическая конструкция, ничем не осложнённая и не говорящая ровным счётом ничего о чувствах героя. Просто ВлоглянулсяВ», не Влвздрогнув, оглянулсяВ», не ВлудивлённоВ», даже не ВлрезкоВ». Возможно, Чехов говорит не о полном отсутствии каких бы то ни было эмоций, но, как минимум, о сильной погружённости в свои, бытовые дела Якова, которому в этот момент не до Марфы, как и во все эти пятьдесят два года. И только после страшного описания непривычно Влясного и радостногоВ» лица Марфы, а не бледного, робкого и несчастного, как ВлвсегдаВ» это было, Яков смущается. И это первая прямая характеристика его эмоций по отношению к Марфе. Впервые за все эти годы Яков вспомнил, Влчто за всю жизнь он, кажется, ни разу не приласкал ее, не пожалел, ни разу не догадался купить ей платочек или принести со свадьбы чего-нибудь сладенького, а только кричал на нее, бранил за убытки, бросался на нее с кулакамиВ». Только теперь, когда Марфе осталось жить ровно сутки, он вдруг Влпонял, отчего у нее теперь такое странное, радостное лицо, и ему стало жуткоВ». Этот момент можно считать отправной точкой эволюции характера Якова. С этого момента появляются элементы рефлексии, анализа и самоанализа.

Дождавшись утра, Яков везёт на лошади соседа Марфу в больницу, где понимает, что ВлМарфа помрет очень скоро, не сегодня-завтраВ». Это известие вызывает у него в первый момент надежду на то, что можно ещё что-то сделать, потом безнадёжное желание просто действовать, независимо от того, что помочь больной уже нечем, и в конце концов Яков Влвспылил и побагровел весь, но не сказал ни словаВ». Выйдя из больницы, он разражается длинным для него монологом: ВлБогатому небось поставил бы банки, а для бедного человека и одной пиявки пожалелВ». Можно увидеть в этом монологе и социальный подтекст, который подкрепляется и подобострастной вежливостью Якова, совершенно бессвязно говорящего с врачом: ВлтАжИзвините, всё беспокоим вас, Максим Николаич, своими пустяшными делами. Вот, изволите видеть, захворал мой предмет. Подруга жизни, как это говорится, извините за выражениетАжВ». Но мы находим, что социальный подтекст присутствует в произведении не как самоцель, а в качестве ещё одной точки, с которой рассматривается характер главного героя (вспомним социально-националистическую проблему еврейства Ротшильда: ВлБез всякой видимой причины Яков мало-помалу проникался ненавистью и презрением к жидамтАжВ»).

Оказавшись дома, Яков Влсо скукойВ» вспоминает, что следующие четыре дня нельзя будет работать, Вла наверное, Марфа умрет в какой-нибудь из этих дней; значит, гроб надо делать сегодняВ». Семантика слова ВлскукаВ» в этом контексте уже изменена, эта скука скорее похожа на тоску, но герой реалистического произведения не может кардинально поменяться за такое короткое время, несмотря на сильнейшее потрясение. Поэтому он, сделав гроб для ещё живой старухи, записывает в свою книжку: ВлМарфе Ивановой гроб тАУ 2 р. 40 к.В», тАУ и вздыхает. Этот вздох (вынесенный в отдельное предложение!) несёт очередной акцент. Вл2 рубля 40 копеекВ» уже не рассматриваются Яковом как очередной убыток, хотя могли бы, они заставляют его вздыхать (лексико-семантическое поле тоски, скуки, грусти, усталости, переживания и тяжёлых мыслей).

В этот момент Марфа рассказывает Якову о ребёнке: ВлПомнишь, Яков? тАУ спросила она, глядя на него радостно. тАУ Помнишь, пятьдесят лет назад нам бог дал ребеночка с белокурыми волосиками?В». Образ ребёнка тАУ один из важнейших образов рассказа тАУ уже возникал ранее, при первом знакомстве читателя с Яковом: ВлЗаказы на детские гробики принимал он очень неохотно и делал их прямо без мерки, с презрением, и всякий раз, получая деньги за работу, говорил: ВлПризнаться, не люблю заниматься чепухой»». Теперь мы узнаём, что у героя у самого Влумерла девочкаВ», а он, хоть и Влнапряг память, но никак не мог вспомнитьВ». И это два страшнейших убытка сразу: ребёнок и память о нём. Вопрос, почему герой не помнит, возможно, самой страшной потери в своей жизни, автор оставляет открытым. Мы можем предполагать, что это следствие ВлзабытьяВ», в котором прибывает герой вот уже пятьдесят лет, как в литургическом сне. Но мы узнаём из второго и последнего монолога Марфы, что тогда, пятьдесят лет назад, когда бог дал им ребёночка, они Влвсё на речке сидели и песни пелитАж под вербойВ». Значит, тогда ещё была жизнь? И они ещё были тогда вдвоём, и Марфа ещё не выступала в роли необходимой, предполагающейся изначально и незаметной части тела Якова, по странному стечению обстоятельств отделённой от остального тела. Также мы можем предположить, что Влубыточная жизньВ» героев началась когда-то после смерти ребёнка, но в тексте мы находим как подтверждение, так и опровержение этой версии. Мы знаем, что Яков и Марфа прожили вместе пятьдесят два года. Пятьдесят лет назад бог дал им ребёночка. То есть 2 года, как минимум, до смерти девочки они Жили по-настоящему, как мы предположили, прочитав монолог Марфы. Но спустя четыре абзаца, Чехов (и / или его герой) говорит следующее: ВлПятьдесят два года, пока они жили в одной избе, тянулись долго-долго, но как-то так вышло, что за всё это время он ни разу не подумал о ней, не обратил внимания, как будто она была кошка или собакаВ». Так опровергается предположение о когда-то счастливой жизни Якова и Марфы. Это противоречие текста чеховского рассказа.

На утро Марфа умирает, а Яков остаётся очень доволен тем, что похороны обошлись Влтак честно, благопристойно и дешево и ни для кого не обидноВ». На кладбище не совсем понятно, с кем (чем) прощается Яков, с женой или с гробом, сделанным им: ВлПрощаясь в последний раз с Марфой, он потрогал рукой гроб и подумал: ВлХорошая работа!»». Но следующий абзац начинается с противительного союза ВлноВ», говорящего о продолжении развития героя: ВлНо когда он возвращался с кладбища, его взяла сильнаятоскаВ». Вот здесь слово ВлскукаВ» перестало быть применимо, изменилась не только основная сема, но и форма, в которую облекалось значение, теперь это Влсильная тоскаВ», в которой есть что-то болезненное: ВлЕму что-то нездоровилось: дыхание было горячее и тяжкое, ослабели ноги, тянуло к питьюВ». Мотив болезни прослеживается на протяжении всего рассказа, и исследователь Александр Потаповский в своей работе ВлК проблеме реконструкции библейских и литургических аллюзий в ВлСкрипке РотшильдаВ» ЧеховаВ» говорит о тесной связи образов смерти, болезни и воды в произведении. ВлУ Чехова образ воды постоянно сопутствует образу умирающей Марфы: ВлШестого мая прошлого года Марфа вдруг занемогла. Старуха тяжело дышала, пила много воды и пошатывалась, но всё-таки утром сама истопила печь и даже ходила по водутАж»» (Курсив А. Потаповского). Далее автор упоминает об образе обмелевшей реки, состарившейся на те же пятьдесят лет. К замечаниям Потаповского мы можем добавить и образ Якова, которому нездоровилось и которого Влтянуло к питьюВ».

Роль пейзажа особенно важна на этом этапе развития образа Якова. Чехов рисует перед нами весёлую, светлую и счастливую картину весны, которая уже в самом разгаре: ВлТут с пискомносились кулики, крякали утки. Солнцесильно припекало, и от воды шло такое сверканье, что было больно смотретьВ». В этом описании преобладают слова с ярковыраженной семантикой радости и движения, с положительной эмоциональной окраской: ВлносилисьВ», ВлпискВ», ВлсолнцеВ», ВлсверканьеВ»тАж Такое впечатление, что природе нет дела до трагедии Якова, она живёт по своим законам и будет так жить, что бы ни случилось:

Природа знать не знает о былом,

Ей чужды наши призрачные годы,

И перед ней мы смутно сознаем

Себя самих тАУ лишь грезою природы.

Ф.И. Тютчев, 1871 г.

Одно только слово смущает картину безмятежного счастья и радостного полёта тАУ ВлбольноВ». Даже выступая в контексте Влбольно смотреть на сверканье водыВ», оно несёт сему болезни, нездоровья, физического дискомфорта (а ведь мы помним о близости образов воды и болезни в этом чеховском произведении). И это значение связывает героя с окружающим миром, как злоба мальчишек и крики ВлБронза!В».

На берегу Яков видит вербу, широкую старую, Влс громадным дуплом, а на ней вороньи гнездаВ». ВлИ вдруг в памяти Якова, как живой, вырос младенчик с белокурыми волосами и верба, про которую говорила МарфаВ». Образ вербы, Влтой самойВ», только очень постаревшей вербы заставляет Якова вспомнить всё: и младенчика Влс белокурыми волосикамиВ», и Влкрупный берёзовый лесВ», и Влстарый-старый сосновый борВ», и барки, и Влгромадные стада белых гусейВ»тАж Верба представляется Якову подругой юности, Влподругой жизниВ», как он говорил о Марфе в кабинете врача. ВлКак она постарела, бедная!В». И вот теперь стоит на берегу, Влзеленая, тихая, грустнаяВ», а он сидит под ней, как пятьдесят лет назад, только один, без Марфы, и вспоминает, и думает, сколько можно было бы сделать, сколько ВлпользыВ» можно было принести людям, как весело, благополучно можно было бы жить! ВлНо ничего этого не было даже во сне, жизнь прошла без пользы, без всякого удовольствия, пропала зря, ни за понюшку табаку; впереди уже ничего не осталось, а посмотришь назад тАУ там ничего, кроме убытковВ». Ощущение ушедшей, ВлпропащейВ», бессмысленно потерянной жизни подчёркивается периодом с многочисленными однородными сказуемыми в форме сослагательного наклонения: ВлтАжможно было бы завести рыбные ловли,тАж можно было бы плавать в лодке от усадьбы к усадьбе и играть на скрипке,тАж можно было бы попробовать опять гонять барки,тАж можно было бы разводить гусейтАжВ», тАУ можно было быжить, но ничего из того, что было можно, не было.

Это трагическое открытие, прозрение сильнейшим образом влияет на Якова. Он уже не может жить, как раньше. Но по-другому жить он тоже не в силах: понимание пришло слишком поздно. Вечером и ночью ему мерещатся все убытки его жизни, они проходят перед ним друг за другом строем, как процессия: Влмерещились ему младенчик, верба, рыба, битые гуси, и Марфа, похожая в профиль на птицу, которой хочется пить, и бледное, жалкое лицо Ротшильда, и какие-то морды надвигались со всех сторон и бормотали про убыткиВ».

Утром Яков едет к врачу и попадает к тому же Максиму Николаичу, который осматривал Марфу, и Максим Николаич прописывает ему те же порошки, тот же холодный компресс, Вли по выражению его лица и по тону ЯковВ» так же понимает, что Влдело плохо и что уж никакими порошками не поможешьВ». Теперь Яков оказывается на месте Марфы, как до этого уже однажды примерил зелёный сюртук Ротшильда. Здесь Чехов делает явный акцент на повторе сюжета, полностью дублируя первое посещение врача. Это опять же можно рассматривать и как социальный мотив: врач осматривает пациентов одинаково и прописывает одинаковые лекарства и процедуры, одинаково зная, что они не помогут. Но для нас намного важнее скрытый смысл этого повтора: сначала Яков вёз в больницу Марфу, он переживал за неё и даже рассердился на врача, но теперь он сам стоит на месте больного. Это ещё один намёк на то, что в природе постоянно совершается своеобразный круговорот, что он, Яков, идёт по пятам за Марфой, волей-неволей подчиняясь этому круговороту, он тАУ следующий.

Когда Яков идёт из больницы, ему в голову приходит странная для Влпростого мужикаВ» мысль: Влот смерти будет одна только польза: не надо ни есть, ни пить, ни платить податей, ни обижать людейВ», тАУ то есть не надо терпеть убытков. ВлОт жизни человеку тАУ убыток, а от смерти тАУ пользаВ». Это соображение кажется Якову справедливым, но обидным и горьким: Влзачем на свете такой странный порядок, что жизнь, которая дается человеку только один раз, проходит без пользы?В». Придя домой, Яков видит скрипку. До этого ему не было жалко умирать, а теперь сердце у него сжалось. До этого он тосковал только об отсутствии пользы, но теперь он понял, что не сможет Влвзять с собой в могилуВ» самое дорогое, что осталось у него в жизни: ВлтАжтеперь она [скрипка] останетсясиротой и с нею случится то же, что с березняком и с сосновым бором. Всё на этом свете пропадало и будет пропадать! Яков вышел из избы и сел у порога, прижимая к груди скрипкуВ».

Образ скрипки тАУ один из основных и главнейших образов рассказа, это ещё один заглавный герой. И теперь, в конце произведения, мы видим отношение к ней Якова как к одушевлённому лицу тАУ и больше тАУ как к ребёнку, которого он потерял пятьдесят лет назад. И слова Влостанется сиротойВ», Влприжимая к грудиВ» подтверждают это, они несут сему материнства (отцовства в данном случае), заботы, любви. Яков как будто баюкает скрипку; успокаивая её, он успокаивает себя. Неоднократно на протяжении текста рассказа мы задавали себе вопрос: зачем Якову так волноваться о накоплении денег, состояния, если у него нет детей? Все мысли героя о том, что убыточные деньги можно было бы положить в банк и на процентах заработать ещё, теряют смысл при упоминании о смерти единственного ребёнка. Но теперь понятно, что всю жизнь, все эти пятьдесят лет, роль наследника, любимца, того, о ком надо заботиться, того, кто развеселит или просто облегчит страдания, кто Влутешит в старостиВ», выполняла скрипка. И Марфа, не анализирующая, не рефлектирующая, инстинктивно, подсознательно чувствовала это, когда Влс благоговением вешала его скрипку на стенуВ». И теперь только она (скрипка) осталась у Якова, она единственный друг, который поддержит теперь его, поймёт и выразит всё то, что происходит в душе Якова. Ей не нужно ничего объяснять, она понимает без слов и передаёт на своём универсальном, понятном всем языке. Этот язык тАУ музыка. ВлДумая о пропащей, убыточной жизни, он заиграл, сам не зная что, но вышло жалобно и трогательно, и слезы потекли у него по щекам. И чем крепче он думал, тем печальнее пела скрипкаВ». В этой музыке тАУ тоска, любовь, одиночество, предчувствие скорой смерти, трагическое понимание бессмысленности и тщетности жизни.

В этот момент снов

Вместе с этим смотрят:

"Грусть и святость" (Поэтическое богословие Николая Рубцова)

"Донские рассказы" Михаила Шолохова

"Живопись слова" в японской поэзии

"Записки из подполья" как исток философии экзистенциализма Ф.М. Достоевского

"Подпольный человек" Ф.И. Достоевского