Античные мотивы в поэзии Брюсова
Содержание
Введение. 4
1 Творчество Валерия Брюсова в контексте символистской поэтики. 5
2 Античные мотивы в поэзии Валерия Брюсова. 12
2.1 Валерий Брюсов тАУ родоначальник русского символизма. 12
2.2 Природа брюсовского художественного дарования и мировосприятия. 14
2.3 Античные пристрастия Валерия Брюсова. 15
Выводы. 25
Список использованной литературы. 26
Введение Валерий Яковлевич БрюсовтАФпоэт, прозаик, драматург, критик, переводчик, литературовед и историк, один из организаторов и признанный лидер русского символизма.
О научной пытливости Брюсова и жажде поделиться с читателем приобретенными знаниями свидетельствуют библиографические обзоры новой литературы в популярном дореволюционном вестнике классической филологии ВлГермесВ», в котором он постоянно сотрудничал. Для зарубежной публики предназначались его рецензии и статьи о русских работах в ВлRevue de philologieВ». Брюсов охотно выступал с лекциями и в ученых собраниях, и перед широкой аудиторией. Даже в январе тревожного 1917 г. во время кратковременной командировки в Баку умудрился прочесть научный доклад ВлО древнейших культурах человечества в их взаимодействииВ» и напечатать его расширенный вариант в журнале ВлЛетописьВ» под выразительным заголовком ВлУчители учителейВ». Основная идея доклада: для европейцев учителями были древние греки и римляне, но цивилизация существовала значительно раньше, и античность училась у своих предшественников тАФ мудрецов Древнего Востока, Месопотамии, Финикии, у египтян, атлантов и эгейцев. В очерке нашлось место для заметок о мифологии, об исторических корнях Троянской войны, о Шлимане и Гомере, в котором Брюсов видел Влвдохновенного поэтаВ», о Фридрихе Августе Вольфе и других классиках Влгомеровского вопросаВ». Здесь, может быть, впервые массовый русский читатель узнавал тогда о недавно открытой эгейской культуре и ее носителях. Этот раздел мог занять принципиальное место в новаторском историческом труде, задуманном еще молодым Брюсовым (1898).
1 Творчество Валерия Брюсова в контексте символистской поэтики
Творческое наследие Валерия Брюсова разнообразно и многопланово как в жанровом, так и в стилистическом отношении. Он тАФ автор более чем десяти стихотворных сборников, нескольких романов, а также повестей, рассказов и новелл, драм, эссе, литературных и критических статей. В творчестве Брюсова отразились основные тенденции развития не только русского символизма, но и, шире, всей русской литературы конца XIX тАФ начала XX веков.
Валерий Брюсов родился в купеческой семье, где царила атмосфера материализма и атеизма. По свидетельству самого Брюсова, он в восемь лет прочел Добролюбова и Писарева. С детства любимым поэтом Брюсова был Н. Некрасов, позднее тАФ С. Надсон. Однако настоящим откровением для Брюсова стало знакомство с поэзией французских символистов Ш. Бодлера, П. Верлена, С. Малларме. Напряженно искавший собственного неповторимого пути в искусстве и движимый сильнейшим ощущением своей, в общем-то, самим на себя возложенной миссии и гипертрофированным юношеским честолюбием, Брюсов 4 марта 1893 года записывает в дневнике: "Талант, даже гений, честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало. Надо выбрать иное.. Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу ее: это декадентство. Да! Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идет вперед, развивается, и будущее будет принадлежать ему, особенно когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду Я! Да, Я!В» [1, 5].
И тогда Брюсов (вместе с немногочисленными соратниками, из которых профессиональным литератором был один А. Миропольский) совершает небывалый по своей дерзости эксперимент. Он пытается насадить в России новое литературное направление, символизм, выпуская три сборника под названием ВлРусские символистыВ» (1894-95 гг.), состоявшие большей частью из его собственных, помещенных и под вымышленными именами, стихов, произведений его друзей, поэтов-любителей, а также из многочисленных переводов. Резонанс, вызванный появлением этих сборников, превзошел самые смелые ожидания автора. Парадоксально, но популярности едва заявившего о себе направления немало поспособствовали блестящие иронические рецензии и пародии В. Соловьева, который, впрочем, Брюсовым почитался как предтеча русского символизма.
Конечно, столь быстрый успех и распространение символистских идей имели основания в самой литературной ситуации того времени. Уже начала складываться новая поэтика, черты которой находят в творчестве так называемых предсимволистов (к ним относят А. Фета, А. Апухтина, А. Голенищева-Кутузова, В. Соловьева, иногда к этому списку добавляют имена К. Фофанова, К. Случевского, М. Лохвицкой). Однако эти черты пока сводятся лишь к выражению стремления противостоять Влубогому реализмуВ».
Теоретические основания нового искусства были изложены в лекции Д. Мережковского ВлО причинах упадка и о новых течениях в современной русской литературеВ» (издана в 1893 г.). Мережковский выделил три особенности, которые должны характеризовать искусство будущего: мистическое содержание, символы, расширение художественной впечатлительности. Под мистическим содержанием понимался художественный идеализм, Влвозвращение к вечному, никогда не умиравшемуВ». Символы тАФ категория центральная в позднейшей символистской эстетике, разрабатывавшаяся такими выдающимися теоретиками символизма, как В. Иванов и А. Белый (только в ВлЭмблематике смыслаВ» дается 23 определения символа), тАФ у Мережковского определялась то через сопоставление со словом, ограничивающим мысль, в отличие от символа, выражающего ее безграничную сторону, то через противопоставление его аллегории, которая не Влвзята из глубины действительностиВ», а Влискусственно придуманаВ» [2, 142].
Искусство, по словам Д. Долгополова и И. Роднянской, понималось символистами как интуитивное постижение мирового единства через символические ВлсоответствияВ» и аналогии, праосновой жизни и искусства считалась музыка. В творчестве символистов господствует лирико-стихотворное начало, основывающееся на вере в близость внутренней жизни поэта к абсолютному и в надреальную или иррационально-магическую силу поэтической речи [3, 379]. Однако не всем этапам развития символизма эти характеристики присущи в одинаковой мере. Так, старшие символисты уделяли большое внимание поэтике ВлсоответствийВ» (в связи с ориентированностью на французскую литературу) и разработке новых форм и приемов Влхудожественной впечатлительностиВ», тогда как младшие тАФ теории символа и мистическому содержанию, воплощая идею Влнового религиозного искусстваВ».
Брюсов предпочитает метафоры и перифразы символам и аллегориям, считая последние вовсе необязательным признаком символистского произведения. После ВлРусских символистовВ» он выпускает два сборника стихов: ВлChefs d'oeuvreВ» (ВлШедеврыВ», 1895 г.) и ВлMe eum esseВ» (ВлЭто тАФяВ», 1896 г.), которыми завершается первый период его творчества. В этих сборниках некоторые современники усматривали ВлустановочностьВ», эпатажность, в полной мере проявившиеся в самом начале творческого пути поэта. Но именно в ВлChefs d'oeuvreВ» и ВлMe eum esseВ» уже звучат темы и мотивы, по праву считающиеся открытиями Брюсова.
В первую очередь, это тема города, Влстрашного мираВ» (позднее подхваченная Блоком, которому и принадлежит данное определение). Брюсов сочетает описательный стиль со стилем Влэстетического преображения, пересоздания вещейВ» [4, 32], являющимся в символизме одним из путей освобождения от законов реальности. Этой цели служат и экзотизмы, которые играют у Брюсова ту же роль, что стилизация у К. Бальмонта, М. Кузмина и А. Белого. Опять-таки по-новому, нетрадиционно для русской литературы раскрывается в эротических стихотворениях поэта (ВлПоцелуиВ» (1895), ВлК моей МиньонеВ» (1895)) тема любви.
Одно из самых известных стихотворений сборника ВлChefs d'oeuvreВ» тАФ ВлНочьюВ» демонстрирует все особенности брюсовского стиля того периода. В нем город описывается через экзотические соответствия, Москва сравнивается с Влсамкой спящего страусаВ», раскинувшей крылья и вытянувшей шею (Влбеззвучную, черную ЯузуВ»). Метафора разворачивается. Первоначально служившие для сравнения образы африканской природы обретают самостоятельное значение, превращая московское небо в тропическое, где Влярко сверкают созвездияВ».
Брюсовские метафоры отличаются импрессионистичностью, то есть для поэта восприятие вещи становится важнее самой вещи, которая тем самым ВлразвеществляетсяВ», а слово освобождается от предмета. Стихотворная техника обогащается неточными и усеченными рифмами (например, лес тАФ крест, облако тАФ около). Использование экзотизмов приводит к появлению изысканных, неожиданных рифм. Введение в поэтический обиход новых слов предоставляет новые возможности сочетания для тех, которые давно уже были в русской поэтической лексике.
Второй период творчества Брюсова ознаменован выходом нескольких сборников стихов: ВлTertia VigiliaВ» (ВлТретья стражаВ», 1900) ВлUrbi et OrbiВ» (ВлГороду и миру), 1903), ВлStephanosВ» (ВлВенокВ»), 1906), ВлВсе напевыВ» (1909).
Начало XX века тАФ время вступления на литературную арену младших символистов, поэтов и писателей, обладавших новым видением жизни и искусства, последователей и проповедников идей В. Соловьева. Брюсов, создавший символистскую литературную школу в России, не мог остаться в стороне от этих веяний и пытался понять или хотя бы приблизиться к пониманию того, что владело умами младосимволистов. Однако их мистические устремления были чужды Брюсову. Пресловутый рационализм не позволял ему безоглядно верить во что-либо одно, отдаваясь ему целиком. И все-таки младшее поколение очаровало Брюсова, повлияло на него, что, в частности, сказалось на понимании им искусства.
В трактате ВлКлючи тайнВ» Брюсов пишет: Влискусство тАФ то, что в других областях мы называем откровением. Создание искусства тАФ это приотворенные двери в вечностьВ» [5, 19], тогда как в более ранней статье ВлО искусствеВ» настаивал на том, что оно тАФ только выражение души художника.
Нельзя сказать, будто мистика вовсе не интересовала Брюсова. Он принимал непосредственное участие в спиритических сеансах, вошедших в моду в начале XX века, и до конца своих дней сохранил веру в них. В Брюсове сочеталось тяготение к таинственному и желание научно его объяснить. Эту возможность и предоставлял спиритизм в сочетании с оккультизмом, изучением которого поэт специально занимался.
В начале 900-х годов Брюсов создает ряд прозаических и драматических произведений. Новеллы и футурологическую драму ВлЗемляВ» он включает в книгу ВлЗемная осьВ» (1907). В 1905-06 годах пишет свой самый знаменитый роман ВлОгненный ангелВ», основанный на материале немецкой истории. Позднейшие романы ВлАлтарь ПобедыВ», ВлЮпитер поверженныйВ», ВлРея СильвияВ» (1911-16) посвящены истории Древнего Рима, периоду борьбы язычества и христианства. Именно переходные периоды больше всего интересовали Брюсова, искавшего в истории аналогий с состоянием современного ему мира и пытавшегося через эти аналогии (ВлсоответствияВ») постичь современность.
Стремление к экспериментаторству было свойственно Брюсову всегда. Жизнь, в том числе и личная, становилась своего рода сценой. На ней разыгрывались спектакли, результаты которых потом ВлзаносилисьВ» в произведения. В кружке символистов Брюсов играл роль выразителя темных сил (одна из его поэтических масок тАФ древнескандинавский бог Локи) в противовес светлому богу (Белому).
В поэзии этого периода совершенно отчетливо определяется приоритетная роль темы по отношению к другим техническим средствам стиха; импрессионистичность соседствует с относительной ВлвещностьюВ» (поэмы ВлЗамкнутыеВ», ВлМирВ»); сочетаются противоречивые тенденции рациональности и чувственности, воли и стремления отдаться во власть стихийных начал. Д. Максимов выделяет два направления, в которых протекает внутренняя жизнь лирического героя Брюсова: ВлнисхождениеВ» и ВлвосхождениеВ», иначе говоря, самоотдача сумрачным силам Влстрашного мираВ» и волевое противостояние, самоутверждение [4, 130]. Последнее преобладает в зрелом творчестве Брюсова, в том числе и в третьем его периоде, в течение которого созданы ВлЗеркало тенейВ» (1912), ВлСемь цветов радугиВ» (1916), ВлДевятая каменаВ» (1916-17), ВлПоследние мечтыВ» (1917-19).
После революции Брюсов организовал и возглавил Высший литературно-художественный институт. В 1919 году вступил в РКП(б), факт, подчеркивающий его стремление преодолеть замкнутость, присоединиться к новому обществу, в котором, как ему казалось, возможно воплощение героического идеала, долгое время занимавшего воображение поэта. В творчестве происходит поворот к Влнаучной поэзииВ» (сборники ВлДалиВ» (1922), ВлМеаВ» (1924)). Идею Рене Гиля о возможности таковой Брюсов поддерживал уже давно. Однако стихи эти были перегружены именами и терминами, а открытия, воспеваемые поэтом, быстро старели.
С ВлнаучнойВ» эпопеей Рене Гиля ВлEuvreВ» была связана идея Брюсова о создании грандиозного поэтического цикла ВлСны человечестваВ», в котором должны были воплотиться формы лирики всех времен и народов: австралийских туземцев, египтян, ранних христиан, немецких романтиков, французских символистов и даже жителей легендарной Атлантиды. Этот замысел не был осуществлен в полном объеме, что, однако, не отменяет блестящего стилизаторского таланта Брюсова, написавшего продолжение ВлЕгипетских ночейВ» Пушкина и, кстати, предложившего использовать при публикации собрания его сочинений метод девинации тАФ досоздания черновиков и набросков. Роман ВлОгненный ангелВ», стилизованный под автобиографическую повесть XVI века, был воспринят одним немецким коллекционером как настоящий перевод древней рукописи.
2 Античные мотивы в поэзии Валерия БрюсоваЗнаменитый поэт, прозаик, переводчик, редактор, журналист, видный общественный деятель Серебряного века и первых послеоктябрьских лет, Валерий Яковлевич Брюсов (1873тАФ1924) на рубеже уходящего и наступающего веков, увлекшись модными французскими символистами, становится родоначальником и вождем русского символизма. Советские идеологи часто связывали символизм с социальным упадком, с декадентщиной, субъективным идеализмом, с разложением капиталистического строя. Между тем в символизме отразились фундаментальные закономерности образного, художественного мышления, освобождающего истину от ветшающей оболочки времени.
С древних пор и до наших дней крупнейшие мыслители подчеркивали многомерность и многозначность символа, сочетающего сущность с феноменальной и генеративной сторонами бытия [6, 120]. Любое слово (а художественное в особенности) не только именует, вызывая к жизни вещь, факт, событие, деяние, мысль, идею, но и несет в себе возможность иных виртуальных воплощений, переделок, варианты небуквальных повторов, копий, транскрипций, ВлримейковВ», ВлпастишейВ», вскрывает сходство и сокровенный смысл одноплановых явлений, будоража наше сознание, подталкивая его к разгадке иносказаний, подспудных идей, метафор, сравнений, тропов всякого рода, побуждая к переходу от пассивного созерцания к активному сознанию, сотворению, сочинению, соревнованию, соучастию, сопереживанию, состраданию тАФ к соавторству. Каждый читатель, зритель, слушатель понимают прочитанное, увиденное, услышанное в меру своих способностей или натуры.
В программном тексте ВлЛитературный манифест. СимволизмВ» Жана Мореаса (1886) эти идеи нашли свое отражение: ВлКартины природы, все человеческие деяния, все феномены нашей жизни значимы для искусства символов не сами по себе, а лишь как осязаемые отражения перво-Идей, указующие на свое тайное сродство с нимиВ» [7, 430].
Художественный текст всегда имеет подтекст (Влпод-смыслВ»), который, как зреющий плод, тянется к свету, стремится выплеснуться наружу из сокровенных узилищ плоти и чрева. В нем специфика обобщающих потенций искусства. Житейский факт однозначен, перенесенный в сферу художеств тАФ многозначен. Отмеченный смысл можно усмотреть и в латинской формуле: vita brevis, ars longa (жизнь коротка, искусство вечно). Иными словами, подлинное искусство всегда с тобой, всегда ВлактуальноВ» и поражает нетленной ВлновизнойВ» тАФ от пещерных рисунков и виллендорфских ВлвенерВ» эпохи неолита до изысканных ВлартишоковВ» авангарда. Повсюду изобразительные, словесные и музыкальные символы тАФ от П. Пикассо, Сальвадора Дали, М. Шагала, В. Кандинского до концептуалистских инсталляций, от П. Элюара до М. Булгакова, от А. Скрябина и И. Стравинского до Д. Шосаковича и А. Шнитке.
Брюсов начинал приверженцем символизма, то подражая (Ш.Бодлер, Ст. Маларме, А. Рембо, П. Верлен), то новаторствуя, подлаживаясь под смутно-революционную эпоху с ее Влновым искусствомВ». В конце же творческого пути, замыкая круг, возвращается к символизму. Его неодолимо влекло к мифологическим архетипам, вечным образам, характерам, которыми так изобиловало греко-римское искусство. Он принципиальный противник крохоборческого правдоподобия и плоского ВлверизмаВ». В мифологии, легендах, притчах благодаря их вариативности парадоксально присутствует нечто стабильное и константное, годное для вечности. Отсюда звучные латинские торжественные названия почти всех брюсовских стихотворных сборников: Me eum esse [Это я],1897; Tertia Vigilia [Третья Стража], 1900; Urbi et Orbi [Городу и Миру], 1903; Stephanos [Венок],1906; Mea [Спеши], 1924; и др.[8, 165]. Поэт и в прозе ищет типологические схождения, аналогии, связи, аллюзии, реминисценции, долбя остывшую лаву древних реалий, историй и сказаний. Прошлое для него не увод и уход от реальности, а способ прислониться к ней для объяснений и истолкований.
2.2 Природа брюсовского художественного дарования и мировосприятия
По отпущенным природой склонностям, особенностям дарования, по интересу к гуманитарным наукам и полученному классическому образованию Брюсов сформировался ВлзападникомВ», что не помешало ему в 1914 году отправиться на Западный фронт в качестве военного корреспондента, как завзятому патриоту. Древняя Москва, далекая от европейского образа жизни, долго оставалась для мира Влбольшой деревнейВ», подчеркивавшей свою самобытность, охотно подхватившей тютчевские слова ВлУмом Россию не понять..В», поддерживавшей свой образ Москвы Влсорока сороковВ», ВлМосквы купецкойВ», ВлМосквы кабацкойВ», застрявшей где-то на полпути прогресса Влиз Петербурга в МосквуВ». Первую книжку своих оригинальных стихов Брюсов окрестил не без вызова, по-французски: ВлChefs d'oeuvreВ» (ВлШедеврыВ», 1894тАФ1895). Неожиданную известность приобрели затеянные по его инициативе и при его участии тонкие, в бумажной обложке, сборники переводов и подражаний новым французским поэтам ВлРусские символистыВ» (1894тАФ1895). В книжку ВлTertia VigiliaВ» (1900) вошло зацитированное и запародированное одностишие: ВлО, закрой свои бледные ноги!В». Эпатирующая строчка вызывала злые насмешки именитых В. Соловьева и Д. Мережковского. Иронически цитировалось и стихотворение ВлЮноша бледный со взором горящим..В» Молодому поэту не огорчаться, а радоваться надо было бы: ведь это запомнилось, застряло в памяти. Раз пародируют, значит, заметили. Впрочем, это Брюсов понял позднее.
Несмотря на социально-экономический и морально-духовный кризис 80-х годов прошлого века, на перипетии Влглухого времениВ», Брюсов искал и нашел свой Влнепотопляемый корабльВ» в Влзолотой кладовойВ» классической древности, в великолепии державного Рима, в исконных римских добродетелях. В одной из дневниковых записей Брюсов сравнивал себя с Суллой, властным и готовым на все диктатором [9, 48]. В своих стихах он постоянно опирается на древнюю классику, ее образы и кумиры, мифы и легенды: ВлДля меня Рим ближе всего.. Я знаю, что в моих стихах я никогда не мог воплотить дух Греции..В» [10,267]. Даже в заключительной речи на своем полувековом юбилее признавался в любви к Риму. Возвышаемая и идеализируемая античность помогала уйти от обыденности, бытовщины, серости жизни. Она придавала творчеству вселенский характер, особую значительность, указывая на поразительные аналогии и параллели, ориентирующие и поучающие. Брюсов верит в связь времен, и Горациево Вллови моментВ» тАФ лишь звено в этой цепи. Тысячелетия резонируют до сих пор. Достаточно вспомнить множество ВлпамятниковВ» в мировой поэзии. Из античности годилось все тАФ форма и содержание, оригинальное и скопированное, но словно списанное с натуры. Такова природа брюсовского художественного дарования и мировосприятия:
Мой дух не изнемог во мгле противоречий,
Не обессилел ум в сцепленьях роковых,
Я все мечты люблю, мне дороги все речи,
И всем богам я посвящаю стих.
ВлЯВ»
Справедливо замечание М. Гаспарова, немало поработавшего над подготовкой издания сочинений В.Я. Брюсова, относительно двух периодов в его творчестве (ранние стихи и поздняя проза: 1890-е и 1910-е годы), когда античность играла особенно заметную роль, отразив серьезные сдвиги в истории страны и духовной биографии писателя [11, 543]. В общих чертах концепция Гаспарова представляется верной, хотя и несколько схематично прямолинейной. Хотелось бы подчеркнуть непрерывность античных пристрастий Брюсова на протяжении всей его творческой жизни, а не спорадических приступов ностальгии. Интерес к античности возникал не вдруг и не убывал, а присутствовал постоянно, гнездясь в сознании и подсознании поэта, это был некий магический кристалл, сквозь который реальность воспринималась преображенной. Она (античность) преследовала его от первых стихотворных опытов до завершающего советского периода. История не уводила писателя от действительности, а скорее приближала к ней, углубляла и объясняла ее. Даже незадолго до смерти в дружеских и чуть ироничных, посвященных М. Волошину, стихах (1924) есть такие перенасыщенные античными образами строчки:
Наш Агамемнон, наш Амфитрион
И, как Орфей, царь области рубежной,
Где Киммерии знойный Орион
Чуть бросит взгляд и гаснет неизбежно!.
Прослеживая влияние античных мотивов, можно пойти простым хронологическим путем, год за годом, но прежде хотелось бы обобщить и инвентаризировать весь арсенал эстетически содержательных и формальных средств, многообразно использованных Брюсовым: мифы, боги, герои; исторические события, ситуации, известные культовые персонажи; колоритные детали, реалии, артефакты, антураж; жанры, метрика, метафоры, термины, явные и скрытые цитаты. Вымыслы и фактография, реальность и фантазии, прошлое и настоящее тАФ все вместе, вперемешку. Между ними нет границ. Бесконечные аллюзии, параллели, иносказания, реминисценции легко прослеживаются, если искать, по совету Гёте, Влв настоящем тАФ прошлоеВ».
Давно замечено: оживление интереса к эпохам перелома, смены веков и тысячелетий связано с осознанием краха уходящих ценностей, ощущением Влконца светаВ», эсхатологическими настроениями и потребностью найти для себя выход, обрести возможность спасения, воспеть новые идеалы. Для этих целей античность предлагает богатейшую коллекцию образов, мотивов, сюжетов и коллизий, теорий и рецептов, годных при любой ситуации. Исторические примеры и мифы всегда под рукой, щедро воспользуйся ими, не утруждая себя придумками. Орфей и Евридика, Одиссей и Калипсо, Тезей и Ариадна, Ясон и Медея, Геро и Леандр, Эней, Кирка, Елена и др. Или тАФ Гармодий и Аристогитон, Александр, Антоний и Клеопатра, Юлий Цезарь и Брут, Помпеи, Каракалла, Нерон тАФ знаковые имена, персонифицирующие добро и зло, пороки и добродетели, победы и поражения, демократию и тиранию, цивилизацию и варварство, отжившее и нарождающееся. Все это тАФ лакомый кусок для научной рефлексии. Что же касается художника брюсовского типа, то во всём этом он ВлкупаетсяВ», органично заполняя белые листы стихами и прозой, отмежевываясь от Влналичного бытияВ».
Где искать правду и счастье? Невольно начнешь сравнивать и залюбуешься красотой и умом древних греков и римлян! Тут уместно вновь напомнить о классическом образовании, полученном Брюсовым. В индексах, указателях, примечаниях, комментариях, вступительных статьях к его сочинениям, составленных специалистами, полно свидетельств энциклопедической учености и недюжинных знаний в области наук о классической древности. Странным образом символистская утилизация античного наследия в восприятии Брюсова сливается с реализмом, который он рьяно защищает с индивидуалистских позиций. Да и как могло быть иначе, когда он указывал (в 1900 г. в письме к М.Горькому) на отличие своих сонетов от сонетов Ж.М. Эредиа: ВлУ того все изображено со стороны, а у меня везде тАФ и в Скифах, и в Ассаргадоне, и в Данте тАФ везде мое ВляВ». Право же, дьявольская разница!В» [12, 733]. Пропущенную через себя Влминувшую судьбуВ» Греции и Рима он окрашивал в свои тона на манер ВлмирискусниковВ», превращавших утраченное прошлое в изысканный мир грез и мечтаний. Эта художественная волна, поднятая на рубеже XIX тАФXX веков, докатилась до позднейших времен, породив античные мотивы в творчестве Ж. Кокто, Ж.-П.Сартра, А. Жироду, Т.С. Элиота и др. Вечность любит маскарад, любит рядиться в маски античного театра.
Брюсова всегда тянуло к масштабности, философским обобщениям, к глобальному охвату действительности в духе Влгрядущих гунновВ», а для этого стихи в заданных метрах и незатасканных рифмах все ж ставили препоны вольному полету мысли. Тут нужна была проза с ее безграничными панорамными возможностями, опиравшимися на весь опыт словесной выразительности. Уже в первой романной пробе ВлГора ЗвездыВ» (1898) запечатлено трагическое противостояние космического размаха тАФ Неба и Земли, Божественного и человеческого, мечты и реальности, вдохновленных, возможно, глубинами античных трагедий и философской прозы. Молодым писателем, естественно, проблемы не разрешаются, но они не дают покоя и перетекают из рассказов в новеллы и пьесы (драма ВлЗемляВ» (1904), сборники ВлЗемная осьВ» (1907), ВлНочи и дниВ» (1913). В них отразились труднопреодолимые конфликты, возникшие на пути человека и общества в Влконце векаВ». История с первых шагов цивилизации представляла собой благодарное поле для анализа и синтеза, для извлечения уроков. Так полагал и Брюсов, с ранних лет влюбленный в греко-римскую древность. В ней он искал параллели и ответы на Влпроклятые вопросыВ» бытия.
В античности Брюсова, подталкиваемого Влпереживаемым моментомВ» и особой Влмистической чувствительностьюВ» (Н.Бердяев), привлекали поздние периоды коренных перемен. Они просились в литературу. На ВлпросьбуВ» охотно откликнулись Д. Мережковский (трилогия ВлХристос и АнтихристВ») и Валерий Брюсов. В разгар мировой войны возникла небольшая повесть из жизни VI века ВлРея СильвияВ» (1914). В ней предстает Рим, захваченный готами. Разруха, грабежи, пожары, голод. Жители то покидали город, то возвращались. На этом фоне развертывается судьба Марии, молоденькой дочери бедного переписчика рукописей. Девушка немного не в себе тАФ живет в мире преданий, мифов и видений прошлого. В таком состоянии она бродит среди руин вечного города. На развалинах Золотого дома Нерона находит старинный барельеф с изображением Реи Сильвии, дочери царя Нумитора. Приглянувшись богу Марсу, царственная весталка родила ему близнецов Ромула и Рема. Полубезумная Мария вообразила себя Реей. В разгромленном городе она встречает прекрасного юношу. Они сходятся, и она должна родить. Мария живет встречами с ним, но молодой человек исчезает. Ожидания напрасны тАФ юный гот убит. Окончательно сойдя с ума, Мария бросается в Тибр, как некогда легендарная Рея. Тем временем на Рим движутся дикие полчища лангобардов. Таков незавидный конец ВлзолотойВ» столицы некогда могучей Империи.
Описания исторических реалий, подробностей быта, достопримечательностей Рима, свидетельствуя о фундаментальных знаниях и богатом воображении автора, уже набившего руку на сочинении большого прозаического полотна (ВлРея СильвияВ» создана после ВлАлтаря ПобедыВ»), погружают читателя в апокалиптическую атмосферу осажденной крепости. В раздвоенном сознании Марии, в ее визионистских фантазиях идеальное прошлое сталкивается с бедствиями действительности, что и ведет ее в конечном счете к гибели.
Потрудившись, писатель может избежать в своем историческом сочинении натяжек и ошибок, но выше его сил отрешиться от Влразницы во времениВ», от изменений в менталитете, психологии разных поколений, от новых восприятий, обедняющих или, "скорее, обогащающих смысл фактов в животворном процессе чтения или созерцания. Здесь коренится источник силы и слабости любого произведения о былом, претендующего на художественность, поэтому немногого стоят упреки дотошных критиков в модернизации или архаизации, стилизации, необъективности, искажениях и т.п.; что уж тут говорить о сознательных версиях, римейках, парафразах, обработках и т.п. Фиксация промахов, разночтений, описок и прямых ошибок тАФ дело полезное и нужное, долг добросовестных составителей примечаний и комментаторов. Но есть и другая сторона. Глубокий экзегет видит в них зеркальное отражение сдвигов в сознании, идеологии, мировоззрении и самой действительности. История не стоит на месте, но знает и повторения. Классицизм, романтизм, реализм, символизм, импрессионизм, авангардизм повторяются в истории культуры, но они предстают на новом витке каждый раз по-разному, по-особому. Вот и весь несложный, но поучительный вывод, который напрашивается при чтении мелодраматической Влповести из жизни VI векаВ», написанной эрудированным автором, в начале века двадцатого. Мир литературный, как и реальный, неоднозначен и многополярен.
К тому же трагическому периоду мировых общественных потрясений, что и ВлРея СильвияВ», относятся ВлримскиеВ» романы Брюсова: ВлАлтарь Победы. Повесть IV векаВ» (1911-1912) и его незавершенное продолжение ВлЮпитер поверженныйВ» (1918). В них писатель поднимает все те же вопросы и темы тАФ поиски своего места на пике Влгрозового перевалаВ», сохранение достоинства, метания между бытием и бытом; предощущение тяжелой поступи рока; выбор между героизмом, подвигом и пассивностью; между эскапизмом, уходом в мир чувственных радостей и нравственным долгом. Следовало бы в связи со сходной моральной проблематикой и образной системой упомянуть и первый ВлбольшойВ» исторический роман ВлОгненный ангелВ» (1907тАФ1908), наполненный мрачной мистической атмосферой и любовными переживаниями, но он посвящен эпохе Реформации в Германии XVI в. и выходит за рамки нашей темы.
В затянувшуюся закатную пору Римской империи IV век новой эры предоставлял классической античности не только передышку, но даже открывал второе дыхание, раскрывал, казалось, новые горизонты. В этом веке, пояснял Брюсов, Влзаканчивалось объединение народов древности в единой греко-римской культуре, тАФ совершился великий переворот в религиозном сознании, приведший Европу от античного язычества к христианству; создалась та наука, которой потом жили почти целое тысячелетие, и то право, которое легло в основание юридических понятий всего нового мира; наконец, выработались многие такие основы государственной и общественной жизни, которые продолжают оставаться жизненными до последних днейВ» [13, 206]. Влюбленный в римскую старину, писатель принял недолгий подъем Римской империи в эпоху Юлиана за Влвремя высшего расцвета римской идеи, когда римский мир пожинал плоды посеянногоВ» [11, 544].
Брюсов жаждал доказательности своей концепции и, при любви к деталям, как всякий художник, веря в их убедительность, искал и находил нужный материал в первоисточниках (Авсоний, Симмах, Амвросий, Августин и др.) и в новой научной литературе (Г. Буасье, Т. Моммзен, Я. Буркхардт, Э. Гиббон, Р. Пишон и др.), стараясь не оступиться. Того же требовал и от других. Советуясь по ходу работы с известным петербургским профессором А.И. Малеиным, в одном из писем к нему (от 30 авг. 1911г.) сообщал: ВлПеречитывая ВлЮлиана ОтступникаВ» Мережковского, после внимательного изучения Аммиана Марцеллина, я нахожу у Мережковского столько анахронизмов и промахов против ВлэпохиВ», что сейчас боюсь буквально за каждое свое написанное словоВ» [14, 190].
Перенося свою продуманную точку зрения и недюжинные знания ВлэпохиВ» на страницы ВлповестиВ», Брюсов частенько теряет чувство меры и, как говорится, перебарщивает: заполняет листы подробными описаниями топографии Рима, его - улиц и площадей, известных и малоизвестных строений, памятников, дворцов, статуй, а то и перечислением складок одеяний или блюд для гурманов. Пространные разглагольствования героев пестрят скрытыми и явными цитатами из древних авторов. К месту и не к месту Брюсов употребляет латинизмы, доводя тенденцию до абсурда и безвкусицы, которая обнаружила себя во всей красе в почти неудобоваримом макароническом переводе ВлЭнеидыВ» Вергилия. Возьму для примера первый попавшийся на глаза отрывок из ВлАлтаря ПобедыВ»: ВлУ входа в вестибуле дворца меня встретил номенклатор, которому я показал мою диплому. Номенклатор записал мое имя в пугиллар..В» и далее в том же духе. На каждом шагу попадаются требующие специальных объяснений латинские слова в русской транскрипции: омикула, карленпш, папины, каррука, реда, пансиона, колобий, доместики, пугионы и т.п. Нужно сказать, самого Брюсова смущал вопрос, до какой степени допустимо ВллатинизироватьВ» родной язык. В этом он признавался в одном из писем к А.И. Малеину [14, 189]. Ощущая некоторую неловкость и необходимость объясниться с читателем, Брюсов предпосылает ВлАлтарю ПобедыВ» предисловие, где указывает на две особенности произведения. Это, во-первых, присоединение к беллетристическому сочинению научных примечаний исторического характера: ВлВ этих примечаниях я, прежде всего, имел в виду объяснить те, встречающиеся в повести черты быта и нравов IV века, которые могут быть непонятны или неизвестны читателю..Иные примечания сообщают и такие сведения, показавшиеся мне небезынтересными для читателя, которые непосредственного отношения к действию повести не имеютВ». Прилагался и список источников, которыми пользовался автор при составлении примечаний. Во-вторых, это необычное написание некоторых латинских имен и названий: Вл..В повести мне пришлось нередко употреблять латинские названия различных вещей и явлений, так как соответствующие им русские слова имеют не совсем то же значение. Этим названиям, по возможности, сохранены их подлинные формы, например, ВллегионарийВ» вместо обычного галлицизма ВллегионерВ», ВлреторВ» вместо ВлриторВ» и т.п.В». Автор обращает также внимание на свое желание сохранить оригинальные латинские ударения: например, Венера; писать ВлМартВ» вместо привычного Марс и т.п. Брюсов уже знает, как следует грамотно передавать по-русски некоторые латинские фонемы (что и стало нормой в последние годы): интервокальное ВлsВ» тАФ через русское ВлсВ», а не ВлзВ», лат. ВлсВ» тАФ через ВлкВ», но делал это непоследовательно и сохранял традиционные ВлцесарьВ», ВлЦицеронВ», хотя вдруг возникает ВлМекенатВ». Что же касается чтения дифтонгов или нынешнего транскрибирования сочетаний ВлtioВ» или ВлthisВ», то наш романист, не задумываясь, пишет ВлГрацианВ», ВлДиоклетианВ», ВлНамацианВ».
Сюжет ВлАлтаря ПобедыВ» развертывается в правление императоров-христиан тАФ Грациана (на Западе) и Феодосия (на Востоке империи). Язычество властно вытесняется христианством, но еще жива память о доблести и вере предков, особенно в среде патрицианской знати, утрачивающей свои власть и привилегии. О событиях, развивающихся в романе, который Брюсов упорно называет ВлповестьюВ», рассказывает его главный герой Децим Юний Норбан, привлекательный и состоятельный юноша из провинциального аквитанского городка Лакторы в Галлии (лицо вымышленное). Название произведения связано с реальным историческим фактом тАФ Влделом об алтаре ПобедыВ» (384 г.). Император Грациан своим указом, вопреки воле Сената, где еще не выветрился дух принципата, выдворяет из римской курии алтарь и статую богини Виктории, установленную там божественным Августом. В Сенате зреет заговор, цель которого тАФ устранить императора и восстановить прежние порядки.
Юний, прибывший в столицу Империи для завершения образования, поселился у своего дяди-сенатора и угодил в самую гущу дворцовых интриг. Среди его новых знакомых тАФ светская красавица Гесперия и случайная попутчица Pea, бедная христианская фанати
Вместе с этим смотрят:
"Грусть и святость" (Поэтическое богословие Николая Рубцова)
"Донские рассказы" Михаила Шолохова
"Живопись слова" в японской поэзии
"Записки из подполья" как исток философии экзистенциализма Ф.М. Достоевского
"Подпольный человек" Ф.И. Достоевского