Жуковский как первооткрыватель романтизма в русской поэзии

Путь Жуковского к романтизму

Конец XVIII тАУ начало XIX в. тАУ период чрезвычайно ускоренного по своему темпу развития русской литературы. Одно литературное направление в эти годы приходит на смену другому, когда то еще не успело исчерпать себя и сойти со сцены.

Путь Жуковского к романтизму не был прямым: он вошел в русскую литературу в самый разгар борьбы между сентиментализмом и реализмом, кроме того, в это время были сильны традиции классицизма. Классицизм и сентиментализм, предромантизм и образцы зрелой романтической поэзии, нравоописательно-бытовая реалистическая поэзия и проза (продолжатели традиции иронической поэзии, комедии, комической оперы, повести и романа XVIII в.) и зарождающаяся в 1820-е годы новая классическая реалистическая поэзия и проза в литературе долгое время сосуществуют, борются, но в то же время и перекрещиваются, вступают в сложное взаимодействие, а нередко и оплодотворяют друг друга.

Жуковский тАУ первый русский поэт, для которого внутренний мир человека явился главным содержанием поэзии. Рассудочность, дидактизм, риторика классицизма тАУ все то, от чего не свободен был даже Державин, - после Жуковского становятся решительно невозможными у сколько-нибудь значительного поэта. ВлЗаслуга Жуковского собственно перед искусством состояла в том, что он дал возможность содержания для русской поэзииВ», - писал Белинский. [1, VII, с. 223].

Представляется, что конкретно-историческое рассмотрение русского романтического искусства лучше всего может проиллюстрировать мысль о своеобразии форм, которые принимал романтизм в разных странах, о сложности и разнородности романтизма даже в пределах одной страны. Романтизм в России развивался отнюдь не автономно, не обособленно. Он находился в тесном взаимодействии с европейским романтизмом, хотя и не повторял его, и тем более не копировал. Хорошо известны слова Маркса о том, что романтизм явился Влреакцией на французскую революцию и связанное с ней ПросвещениеВ». [6, XXXII, с. 44]. Эти слова прямо относятся к западноевропейскому романтизму и косвенно, опосредованно тАУ к романтизму русскому. Французская революция и ее последствия, путем литературных и различных иных влияний и воздействий, наложили печать на русское общественное сознание начала XIX в. В известной мере это и определило широкое распространение романтических идей в русском искусстве.

Как отмечает исследователь романтизма в славянских литературах И.Г. Неупокоева, Влглубочайшее своеобразие места, занимаемого в европейском литературном процессе XIX столетия каждой славянской литературой, не противостоит тому, что литературы эти входят в европейскую и мировую художественную культуру и как определенная историко-культурная общность, как определенный историко-культурный ВлпластВ»тАжВ»[7, с. 240-241].

Русский романтизм был частью романтизма общеевропейского и в качестве такового не мог не принять в себя некоторых его существенных родовых свойств и примет, порожденных трагическим восприятием последствий французской буржуазной революции: например, недоверия к рассудочным понятиям, сильного интереса к непосредственному чувству, отталкивания от всякого рода систематизма и т. д. Таким образом, в процессе становления русского романтического сознания и русского романтического искусства участвовал и общий опыт романтизма европейского.

Однако для появления романтизма в России, помимо общих причин, были и причины свои собственные, внутренние, в конечном счете и обусловившие специфические формы русского романтизма, его особенный и неповторимый облик. ВлРомантизм, - писал Аполлон Григорьев, - и притом наш, русский, в наши самобытные формы выработавшийся и отличившийся, романтизм был не простым литературным, а жизненным явлением, целой эпохой морального развития, имевшей свой особенный цвет, проводившей в жизнь особое воззрениетАжПусть романтическое веяние пришло извне, от западных литератур и западной жизни, оно нашло в русской натуре почву, готовую к его восприятию, - и поэтому отразилось в явлениях совершенно оригинальныхтАжВ» [10, с. 233-234].

Русский романтизм был связан с западными литературами и западной жизнью, но не определялся ими вполне и всецело. У него были и свои особенные истоки. Если европейский романтизм был социально обусловлен идеями и практикой буржуазных революций, то реальные источники романтической настроенности и романтического искусства в России следует искать прежде всего в войне 1812 года, в том, что было после войны, в ее последствиях для русской жизни и русского общественного самосознания.

Передовому, мыслящему русскому человеку война 1812 года со всей очевидностью показала величие и силу простого народа. Именно народу Россия обязана была победой над Наполеоном, народ был истинным героем войны. Между тем как до войны, так и после нее основная масса народа, крестьянство, продолжала пребывать в состоянии крепостной зависимости, в состоянии рабства. Но то, что и прежде воспринималось лучшими людьми России как несправедливость, теперь представляется вопиющей несправедливостью, противоречащей всякой логике и понятиям нравственности. Формы жизни, основанные на рабстве народа, признаются теперь передовой общественностью не только несовершенными, но и порочными, ложными. Так появляется почва равно и для декабристов, и для романтических настроений. При всем существенном отличии поэзии Жуковского от поэзии декабристов, их реальные источники были общими тАУ как общим было, при всем отличии мотивировок и выводов, их отрицание Влмира сегоВ», романтическое противопоставление тому, что есть, того, что должно быть.

Русский романтизм знает, по крайней мере, два этапа в своем развитии, две волны своего восхождения. Первая волна, как мы уже отмечали, обусловлена была событиями 1812 года и последующих событий. Она породила романтическую поэзию Жуковского и поэзию декабристов, она же породила и романтическое творчество Пушкина. Вторая романтическая волна в России наступает после катастрофы 1825 года, после поражения декабристского восстания.

Главные, самые существенные отличия русского романтизма сводятся в основном к двум пунктам: отношению к мистике и мистическому в искусстве и роли в нем индивидуального, личностного начала.

Элементы мистического занимают важное место в поэтике европейского, и особенно немецкого романтизма. Первыми теоретиками романтизма в Германии романтическая поэзия практиковалась как универсальное средство познания жизни, постижение ее таинственных явлений и законов. К ирреальному, к мистическим откровениям они испытывали доверие неизмеримо большее, чем к прямым открытиям ума. ВлЧувство поэзии, - писал Новалис, - имеет много общего с чувством мистического. Это чувство особенного, личностного, неизведанного, сокровенного, должного раскрыться в откровении. Поэт воистину творит в беспамятстветАжВ» [9, с. 122].

Приверженность немецких романтиков к мистическому неизбежно ведет их к увлечению всем необычайным, чудесным, непостижимым, ужасным тАУ всем тем, что выходит за пределы обыденного и просто реального. Немецкий романтизм мог привлекать русских романтиков порывом к тайне, тягой в глубину, но не своей мистикой и пристрастием к необычайному. В русском романтизме, в отличие от немецкого, мистика, как правило, отсутствовала. Русские романтики не просто избегали мистики, но и относились к ней враждебно.

Не сверхчувственное, а действительно, постижимое не одним инстинктом, но и рассудком тАУ вот что привлекало русских романтиков в качестве поэтического материала.

Русский романтизм, в отличие от западного, никогда не противопоставлял себя просвещению и просветительской философии, основанной на абсолютном доверии к разуму. В этом смысле романтизм в России был как бы не вполне, не до конца романтизмом. Этим объясняется и отталкивание русских романтиков от мистического, и непорвавшаяся связь многих из них с поэтикой классицизма.

Другое, и, может быть, самое важное отличие русских романтиков от европейских заключается в заметно ослабленном в русской романтической поэзии индивидуальном, личностном начале.

Крайний индивидуализм и крайний субъективизм был характернейшей чертой многих европейских и, в частности, немецких романтиков.

Ирония для романтиков тАУ это абсолютное господство поэта над художественным материалом, над жизнью и историей, торжество творческой личности над тем, что представлялось неизбежным. Ирония тАУ это как бы ВлперепрыгиваниеВ» через самого себя, утверждение художнической свободы и творящей силы. С помощью иронии поэт единственным в своем роде актом освобождения ниспровергает власть реального. Точнее: романтическому поэту кажется, что он ниспровергает власть реального и одерживает над ним духовную победу.

Русским романтикам оказались чуждыми и в целом крайний индивидуализм западных романтиков, и порожденная этим индивидуализмом Влромантическая иронияВ». Чуждой была для них и другая особенность немецкого романтизма, связанная с резко выраженным в нем индивидуальным началом, - апология чувственности.

Апология чувственности и в искусстве, и в жизни тАУ это тоже утверждение безусловной свободы, ВлЯВ», только ВлЯВ» физического, недуховного, порою потаенного. Крайний индивидуализм недаром так часто соседствует с эротизмом. Романтики не только не стыдились чувственности, но при всяком удобном случае демонстрировали ее, играли в нее.

В трактовке любовной темы русские романтики были явно ближе к Канту и Шиллеру, нежели к романтику Ф. Шлегелю или Новалису. Для них эротомания была проявлением болезни, а не свободы. В своей любовной поэзии не только Жуковский и Веневитинов, но и Лермонтов, и Тютчев в сравнении с немецкими романтиками, кажутся предельно сдержанными и почти целомудренными. И дело тут даже не в свойствах русского романтизма, а в особенностях русской поэзии вообще. Мотивы общечеловеческие и социальные в русской поэзии всегда отодвигали на задний план мотивы чисто индивидуальные, и тем более тАУ индивидуально-плотские, эротические.

В современной типологической схеме русского романтизма творчество Жуковского принято называть созерцательным, этико-психологическим.

Первые стихи Жуковского тАУ самые ранние, ученические тАУ по видимой форме своей принадлежали русскому классицизму. Одический жанр, внебытовой, архаический язык, обусловленный жанром, высокая риторика и неприкрытый дидактизм тАУ таковы характерные признаки многих ранних стихотворений Жуковского.

ВлУмолкла брань, престали сечи, Росс на трофеях опочилтАжВ» - читаем мы в оде Жуковского 1797 года, посвященной Павлу I. Это совсем в стиле русских од XVIII в. тАУ притом скорее ломоносовского, нежели державинского типа. Но в этой же оде встречаются у Жуковского черты иной, совсем не классицистической, а сентиментальной поэтики:

ВлС улыбкой ангельской, прелестной,

В венце, сплетенном из олив

Нисшел от горных стран эфиратАжВ»

ВлО, Павел! О монарх любезный!

Под сильною твоей рукой

Мы не страшимся бурь, ненастья,

Спокойны и блаженны мытАжВ» [24, с.26]

Самое интересное здесь не простое смешение жанров и стилей, но выявление в этой оде внутренних тенденций всего творчества Жуковского. Для ранних произведений Жуковского характерен эклектизм - смешение приемов, средств различных эстетических систем (например, классицизма и сентиментализма).

Стихотворение ВлМайское утроВ» (1797 г.) носит характер поучения, но содержание этого поучения явно романтическое. Мысль стихотворения строится на характерной романтической антитезе: жизнь есть страдание, слезы; смерть есть вечный сон, успокоение, счастье:

Жизнь, друг мой, бездна

Слез и страданийтАж

Счастлив стократ

Тот, кто достигнув

Мирного брега

Вечным спит сном. [10, I, с.4]

Данное стихотворение является примером смешения эстетических систем классицизма и сентиментализма. При анализе стихотворения наблюдаются классицистические средства изображения:

1. абстрактно-идеальное изображение природы:

Бело-румяна

всходит заря

И разгоняет

блеском своим

мрачную тьму,

черныя нощи

2. употребление сложных эпитетов: бело-румяна заря.

3. мифологизмы: Феб златозарный.

4. славянизмы: черныя нощи, лик, бабочка лобызает нежно цветки, пчелка златая, мирный брег.

Конец стихотворения написан под влиянием сентиментализма:

Жизнь, друг мой, бездна

Слез и страданийтАж

Счастлив стократ

Тот, кто достигнув

Мирного брега

Вечным спит сном. [10, I, с.4]

Под влиянием Карамзина поэт меняет ВлгромогласнуюВ» лиру классицизма на ВлпастушескуюВ» свирель сентиментализма, культу рассудка Жуковский противопоставляет культ чувства и становится певцом чувства и сердечного воображения.

Именно Жуковский становится родоначальником романтизма, ВлКолумбом, открывшим Америку романтизмаВ»

Жуковский тАУ Влрусский Колумб, открывший Америку романтизмаВ»

Жуковский тАУ родоначальник романтизма в русской литературе. Его творчество тАУ ранний этап романтизма в России; этап, который был назван предромантическим. Субъективизм и стремление преодолеть рационализм тАУ общее для предромантизма и романтизма. Но у Жуковского с его религиозно-просветительскими идеалами нет, как и у предромантиков, ни крайнего индивидуализма, ни полного разрыва с рационализмом. Именно поэтому в немецкой литературе Жуковский в наибольшей мере сочувствовал Шиллеру, сохранившему в творчестве просветительский рационализм и пафос нравственного совершенствования. Венских же романтиков с их ВлутонченнойВ» романтически-мистической философией он в полной мере не воспринял. С другой стороны, Жуковский совершенно не понял Байрона, в котором ему были чужды не только революционная активность, но и романтический индивидуализм.

Становление романтического метода и романтического сознания в творчестве Жуковского происходило в разных направлениях: идейно-тематическом, жанровом, стилистическом.

Романтизм тАУ это не только особый метод изображения, но и система художественных воззрений на жизнь, общество, человека. Для романтизма характерен устойчивый комплекс понятий и представлений, который формирует романтические сюжеты, своеобразные романтико-лирические композиции, определяет свойства романтического героя. Этот комплекс романтических понятий, представлений в творчестве Жуковского находит постепенно все более полное выражение.

Одна из самых распространенных в поэзии Жуковского тем тАУ тема трагедийности человеческого существования, одиночества человека, неизбежности для него страданий в несовершенном земном мире. Поэт восклицает: ВлДля одиноких мир сей скучен, а в нем один скитаюсь ятАжВ», ВлЯ бурный мир сей презираютАжВ» (ВлСтихитАжВ», 1803 г.); ВлтАжах, жизнь тому ужасна, кто во глубь ее прониктАжВ» (ВлКассандраВ», 1809 г.); ВлтАжотымает наши радости без замены хладный свет, вдохновенье пылкой младости гаснет с чувством жертвой леттАжВ» (ВлПесняВ», 1820 г.). [10, I, с. 357]. Эти мотивы у Жуковского звучат постоянно в стихотворениях разных жанров и разных лет. У романтизма Жуковского тАУ как и у большинства других романтиков тАУ не случайные, а сквозные и устойчивые поэтические идеи и мотивы. Таким сквозным, постоянным и устойчивым мотивом и был для Жуковского мотив трагедийности жизни. В. Г. Белинский писал: ВлтАжне Пушкин, а Жуковский первый на Руси выговорил элегическим языком жалобы человека на жизньтАжскорбь и страдания составляют душу поэзии ЖуковскогоВ». [13, VII, с. 190]. Задавая себе вопрос, что такое романтизм Жуковского, Белинский отвечал на него так: ВлЭто тАУ желание, стремление, порыв, чувство, вздох, стон, жалоба на несовершенные надежды, которым не было имени, грусть по утраченном счастии, которое бог знает в чем состоялотАжВ» [1, VII, с. 178-179]. О том, что отмеченные Белинским мотивы были существенно важными для Жуковского, говорят названия многих его стихотворений. В этих названиях дается с самого начала как бы заявка на романтизм: ВлЖеланиеВ» (1810 г.), ВлМечтыВ» (1810 г.), ВлМечтаВ» (1818 г.), ВлТоскаВ» (1827 г.), ВлСтремлениеВ» (1827г.)

ВлСчастье в нас самихВ» - это излюбленная положительная идея Жуковского и в значительной мере именно на ней строится одно из известнейших произведений его тАУ стихотворение ВлТеон и ЭсхинВ». Белинский относил эту пьесу, наряду с ВлУзникомВ», к наиболее романтическим созданиям Жуковского. ВлНа это стихотворение, - писал он, - можно смотреть, как на программу всей поэзии ЖуковскогоВ». [1, VII, с. 194].

За счастьем не нужно ходить далеко, оно в самом человеке тАУ такова основная мысль стихотворения ВлТеон и ЭсхинВ». И это программная и романтическая мысль, в ней выражена самая заповедная вера романтического поэта Жуковского.

Как многие другие произведения Жуковского, ВлТеон и ЭсхинВ» не только романтическое, но и дидактическое произведение. Свои любимые положительные идеи Жуковский настойчиво внушает читателю. Именно для выражения положительного ему так необходима форма поэтического урока и соответствующий стиль, хорошо отвечающий дидактическим целям - афористический: ВлтАжбоги для счастья послали нам жизнь тАУ но с нею печаль неразлучнаВ»; ВлтАжчто может разрушить в минуту судьба, Эсхин, то на свете не наше, но сердца нетленные блага: любовь и сладость возвышенных мыслейтАжВ»; ВлтАждля сердца прошедшее вечно, страданье в разлуке есть та же любовь, над сердцем утрата бессильнатАжВ» [10, I, с. 213].

Дидактична по своему характеру и заданию композиция ВлТеона и ЭсхинаВ». Самое главное говорится в конце, Влпод занавесВ» - это как заключительная мораль в басне:

О друг мой, искав изменяющих благ,

Искав наслаждений минутных,

Ты верные блага утратил свои тАУ

Ты жизнь презирать научился.

Все небо нам дало, мой друг, с бытием:

Все в жизни к великому средствотАж

В своих стихах Жуковский может походить и на классика и на автора сентиментального толка, но при этом он всегда остается романтиком, ибо его мысль, его уроки всегда отвечают романтическому строю идей. Положительные начала в поэзии Жуковского в значительной мере связаны с такими характерными вообще для романтиков темами, как темы поэта и поэзии. Темы эти в их романтическом преломлении близки друг другу, внутренне соотнесены между собой.

Дружба, которую воспевают романтические поэты, в том числе и Жуковский тАУ это дружба людей, одинаково мыслящих и одинаково чувствующих, равно присягнувших единой поэтической вере. Жуковский не только романтик, а первооткрыватель романтизма в русской литературе.

Проблематика творчества Жуковского: философское начало в лирике поэта

Философские основы русского романтизма носят общеевропейский характер. Вообще романтизм тяготеет к различным школам философского идеализма, и в первую очередь к религии. Романтики рассматривали материальное бытие как нечто низкое, пошлое. Они остро осознавали высокий смысл духовной жизни человека. Животворным источником их творчества была религиозная вера, христианство. Недаром В.А. Жуковский любил повторять: ВлПрав Зиждителя законтАжВ»; ВлЛучший друг нам в жизни сей Вера в провидениетАжВ»; ВлЗла Зиждитель не творитВ». ВлХристианство, - пишет В.Н. Аношкина, - становилось сердечной религией, религиозная вера сопровождалась экзальтацией чувств, эмоциональной экспрессией, драматизмом переживанийтАжВ» [22, с. 54].

В творчестве К.Ф. Рылеева, Ф.Н. Глинки, А.А. Бестужева и других представителей гражданского романтизма христианство, как правило, сочетается с освободительными идеями. Даже Пушкина юношеские увлечения вольтерианством не привели к атеизму. Основные его морали всегда были христианские. Он никогда не отрицал православных традиций. Его нравственные представления поэтически сочетались с народническими верованиями, а порой и суевериями. ВлСинтез преданности православной церковности и поэзии народной мифологии при условии все большего преобладания первого элемента характеризует творчество ГоголяВ». [22, с. 52] тАУ справедливо утверждает В.Н. Аношкина.

Художественный, в основном лирический способ философствования был присущ поэзии Жуковского, Тютчева, Баратынского, Лермонтова.

Недовольство действительностью в стихах Жуковского растет постепенно. Для романтиков в тоске заключено все очарование, так как тоска сродни мечте. Тоска является основой поэтического. Тоска тАУ порыв в глубину, особый иррациональный путь познания. Тоска - счастье несчастных. Мотивы тоски и стремление к безрадостности заключают самую высшую поэтическую радость (об этом сказал Гегель: ВлРомантическому искусству принадлежит блаженство в скорби и наслаждение в страданииВ»). В то же время во многих стихотворениях Жуковского встречается светское положительное настроение. Трагизму внешнего бытия поэт противопоставляет богатство и свет человеческой души, свет внутри себя. Поэт учит быть счастливыми в моменты бедствий, несчастий. ВлВ душе моей цветет мой райВ», - читаем мы в одном из ранних произведений поэта ВлСтихиВ», произведении, исполненном жалоб на одиночество и увядающую юность. В стихотворении ВлСветланеВ» на ту же тему говорится:

Лишь тому, в ком чувства нет,

Путь земной ужасен,

Счастье в нас и Божий свет

Нами лишь прекрасен [12, с. 42]

Об этом он заявляет не только в стихах, но и в письмах. Он писал к А.И. Тургеневу: ВлНаше счастье в нас самихВ» - это любимая положительная философская идея поэта. На ней строится большинство произведений, в частности, такой жанр, как баллада.

Жанровое своеобразие баллад Жуковского (ВлЛюдмилаВ», ВлСветланаВ», Вл12 спящих девВ» и др.)

С 1808 г. Жуковский обращается к жанру баллады, и этот жанр становится в его творчестве одним из основных. Образцом для Жуковского были баллады Бюргера, Уланда, Вальтера Скотта, Шиллера, Гете; в русской литературе тАУ ВлРаисаВ» Карамзина. Именно в балладах в наибольшей степени выразились романтические устремления Жуковского. Прозаический вариант балладного стиля находим в переведенных Жуковским для ВлВестника ЕвропыВ» фантастических повестях неизвестных авторов (ВлГорный дух УрВ», ВлПривидениеВ» - 1810 г.) Любопытны и интересны такие, например, строки одного из этих переводов: ВлКуда ты идешь? тАУ спросил у Траули голос, подобный звучному грохотанию грома. Траули поднял глаза тАУ обитатель утеса, грозный, угрюмый, огромный, как горная башня, перед ним возвышалсяВ». [11, с. 8-9]. С ритмической и с лексической стороны эти строки близки к стихотворной балладной форме. Почти все тридцать баллад Жуковского, созданные им за двадцать пять лет, в 1801-18033 гг., (за исключением ВлЭоловой арфыВ», ВлАхиллаВ», ВлУзникаВ», а также по существу оригинальных, хотя и написанным по чужим мотивам ВлДвенадцать спящих девВ») тАУ переводы либо переделки. Жуковский, как известно, называл себя Влпоэтическим дядькой чертей и ведьм немецких и английскихВ». [12, VI, с.541]. В первые годы работы над балладами Жуковский отдавал предпочтение немецкому поэту Бюргеру. Сравнивая Бюргера и Шиллера, Жуковский говорил: ВлШиллер более философ, а Бюргер простой повествователь, который, занимаясь предметом своим, не заботился ни о чем постороннемВ». [13, с. 40]. ВлЛеноруВ» Бюргера Жуковский и взял за образец в начале своего пути ВлбалладникаВ» (так называли его современники).

Особого внимания заслуживает цитата Резанова В. И., который со всей своей глубиной и проникновенностью в глубь содержания полностью отразил источники баллад разных авторов (как баллад Жуковского, так и западноевропейских авторов): ВлтАжисточники их тАУ мифология, история, рыцарство, монастырская жизнь, сцены из обыкновенной общественной жизни или произвольные вымыслы стихотворной фантазии. [14, с. 287]. К 1810 г. относится чтение Жуковским сочинений известного немецкого ориенталиста, профессора восточных языков в Йене и Геттингене И.-Г. Эйхгорна ВлВсеобщая история культуры и литературы новой ЕвропыВ». В первом томе его имеются не только многочисленные пометы, связанные с историей рыцарства, рыцарской поэзии и английской баллады, но и записи, свидетельствующие о целенаправленном внимании читателя к эстетике баллады. Так, на обороте нижнего форзаца Жуковский составляет список источников для собственного балладного творчества:

Для баллад

Persi reliques

Немецкие баллады Гольдстрит

Шиллер

Бюргер Walter Scott

Пфеффель

Своеобразным же итогом размышления Жуковского о балладе становится запись на нижнем форзаце:

Что такое баллада

Ее характер в ея происхождении

Ужасные повести

Трогательные

Что она есть

Что может быть

Английские

Немецкие баллады. [15, I, с. 132]

Представляется, что это лаконичное резюме выделяет важнейшие моменты не только осмысления Жуковским жанра баллады, но и его эстетического мышления вообще. Поэт пытается разобраться в происхождении баллады: ее связи с эпохой рыцарства, повестью, наметить ее национальные разновидности. Но, самое главное, он соотносит ее канон (Влчто она естьВ») с ее возможностями, а, следовательно, со своими поисками (Влчто может бытьВ»).

Первые две баллады: ВлЛюдмила и ВлКассандраВ» тАУ поэтическая и эстетическая параллель тАУ Бюргер и Шиллер, осознаваемая и эстетически выраженная самим Жуковским. Простонародность и литературность, живописность картин и благородство мыслей, чувственное и мыслительное начала, действующее и рефлексирующее обозначили два направления балладных поисков. Как следствие этого возникают оригинальные жанровые дублеты: ВлЛюдмилаВ» - ВлСветланаВ», ВлКассандраВ» - ВлАхиллВ». В них же определяются и тематические полюса: любовь, побеждающая смерть (ВлПустынникВ», ВлАлина и АльсимВ» ВлЭолова арфаВ») и тема преступления и наказания (ВлВарвикВ», ВлИвиковы журавлиВ», ВлГромобойВ»). Антитезы как отражение контраста настроений, колорита, как выражение столкновения страстей, становится организующим началом балладного мира Жуковского.

Все тринадцать баллад как эстетическая целостность прежде всего открыли новый мир идей и чувств, балладный мир. Главным в этом мира оказался новый характер ощущения. Герои баллад Жуковского - люди с пробудившимся чувством личности. Поэтому неслучайно в центре Влмаленьких драмВ» (Шевырев) оказывается столкновение человека с судьбой, своеобразный бунт против судьбы. Мотив рока, судьбы варьируется во всех балладах и закрепляется в системе поэтических формулировок. ВлЧас судьбы его приспелВ», Влвьет нити роковых сетейВ» (ВлИвиковы журавлиВ»), Вл<тАж> но року вздумалось лихому мне повредитьВ» ВлАлина и АльсимВ», Влроковое словоВ» (ВлЭльвина и ЭдвинВ»), Влроковая приготовлена стрелаВ», Влтак судил мне Рок жестокийВ», Влтайный Рок вас удержалВ», Влглас небес изрек судьбинуВ» (ВлАхиллВ») и т. д. тАУ эти и другие образы намечают природу конфликта, драматического столкновения в балладах. Как справедливо заметил А. М. Микешин, здесь развиваются Влуже с позиций романтической этики и эстетики традиции древнегреческой и классицистической трагедий с их утверждением духовного стоицизма человека перед лицом могущественного и неумолимого РокаВ». [16, с. 21]. Может быть, не случайно Жуковский обращается в этот период к античной теме в ВлКассандреВ», ВлИвиковых журавляхВ», ВлАхиллеВ», намечая как бы исторически точку отсчета в постановке данной проблемы.

Тема судьбы, рока определяет драматизм характеров и конфликтов. Земные желания и чувства героев, их мечты о счастье сталкиваются с неумолимой силой социальных обстоятельств и загадками бытия. Как следствие этого тАУ атмосфера борения жизни и смерти, бунта и смирения в балладах Жуковского. В отличие от героев античной и классицистической трагедии, герои баллад постоянно находятся в смятении чувств, вихре противоречивых настроений. Атмосфера бури, вихря, Влмятели и вьюгиВ» углубляет этот мятеж души, выраженный в такой системе определений: Влна распутии вздыхалаВ» Влбезмятежное незнаниеВ», Влв смутной думеВ», Влкак мутный океанВ», Влгроза души, ума смутительВ», Влзыблемый сомненьем тАУ меж истиной и заблужденьемВ», Влбледен, трепетен, смятенныйВ», Влно для души смятенной был сладок бури войВ», Влв смятенииВ», Влв какой борьбе в нем страстиВ», Влв ней сердце смутилосьВ».

Такое разнообразие оттенков страсти эстетически укрупняет конфликт. Герои баллад тАУ максималисты, которым не страшны Влмуки адаВ» и не нужны Влнебесные наградыВ». Мотив побега от судьбы, от вины материализуется в балладах в неистовых ритмах полета коня и плавного движения человека. Эти сцены не просто придают балладам динамизм, но и определяют столь важную для них проблему ответственности человека за свои поступки. Нельзя не согласиться с мыслью современных исследователей о том, что Жуковский в этих сценах показывает невозможность убежать от себя: от своей любви, греха и преступления, от памяти. Важнейшим моментом этической оценки Жуковского становится идея справедливости, понятая как идея нравственного суда.

Жуковский своими балладами 1808-1814 гг. вносит в русскую поэзию невиданный еще накал этической проблематики. По глубокому замечанию Р.В. Иезуитовой, Влкак одна из форм личностной поэзии баллада обнаруживает близость принципам романтического искусства с его этической стороны, характеризуется широким интересов к сфере морали и нравственностиВ». [18, с. 156].

В центре поэтических размышлений ЖуковскоготАУбалладника стоит проблема греха, нарушения общепринятых норм. С этой точки зрения баллады делятся на три группы. Первая группа тАУ баллады о любви, восстающей против предрассудков и запретов. Герои этих баллад, бросая вызов обществу, небу, оказываются победителями. Их любовь сильнее смерти, всяких фантастических испытаний (ВлЛюдмилаВ», ВлСветланаВ», ВлЭолова арфаВ» и др.). Вторая группа баллад тАУ истории без вины виноватых. Муки пророчицы Кассандры, всевидящего Ахилла приоткрывают трагедию рока в ее балладном варианте. Наконец, третья группа баллад тАУ драмы преступников тАУ отщепенцев, купивших счастье и преходящие блага Влужасною ценоюВ». Таковы герои баллад ВлАдельстанВ», ВлВарвикВ», ВлГромобойВ»тАж

В соотношении этих трех групп баллад, их перекличке открывается тема преступления и наказания, столь важная для последующей русской литературы. Экстремальные обстоятельства баллады заостряют ситуацию. Гибель духовно родственных душ влюбленных, для которых смерть лучше жизни в разлуке, оттеняет муки великих грешников, превыше всего ставящих личное благоденствие. Прекрасное ВлвместеВ» противопоставляется страшному разуму и одиночеству продавших душу. Тема анти индивидуализма звучит во весь голос именно в балладах.

Если в ВлАдельстамеВ» Жуковский лишь намечает мотив вины героя: ВлЯ ужасною ценою За блаженство заплатилВ», то в ВлВарвикеВ»и особенно в ВлГромобоеВ» этот мотив приобретает всепроникающий характер. Невинно пролитая кровь младенцев ведет к разрушению личности героев. От баллады к балладе Жуковский все отчетливее раскрывает муки совести грешников: ВлСтрашилищем ужасным совесть бродит Везде за ними вследВ» (ВлВарвикВ»), Вл<тАж> но жить, погибнувши душой, тАУ коль страшная отрадаВ» (ВлГромобойВ»). Он психологически точно, особенно в ВлВарвикеВ» и ВлГромобоеВ», передает отщепенство героев, их отторжение от жизни, природы. Во всем мироздании нет приюта преступникам. Грозным судией выступает в этих балладах природа тАУ покровительница влюбленных. Сравним: ВлВарвикВ» - ВлОдин Варвик был чужд красам природыВ», ВлПриюта в мире нетВ»; ВлГромобойВ» - ВлИ грешник горькие слезы льет: Всему он чужд в природеВ», ВлУвы! и красный божий мир, И жизнь ему постыла; Он в людстве дик, в семействе сир; Он вживе снедь могилыВ».

Весь этот комплекс этических проблем придавал балладам Жуковского живое современное звучание, о котором говорил еще Белинский: Вл<тАж> в балладах Жуковского заключается более глубокий смысл, нежели могли тогда думатьВ». [1, VII, 167]. Без выявления этой содержательности баллад вряд ли можно понять причины их воздействия на современников. Создавая балладный Влтеатр страстейВ», Жуковский прежде всего выразил конфликты своей эпохи и отразил ее эстетические поиски. Проблема прав и обязанностей личности, духовного пробуждения получила в балладах 1808-18014 гг. глубоко романтическое воплощение.

В основе поэтики баллад идея времени, как мерила жизни, ее нравственной ценности. Сам образ времени тАУ неумолимого судьи тАУ организует ритмико-интонационную структуру баллад. Убыстряющий темп диалогов, временные перерывы создают своеобразную партитуру действия. Поэту удается передать жизнь в разных временных измерениях, индивидуальное восприятие ее течения (реплики Людмилы и ее жениха, Минваны и Арминия, Адельстана и Лоры, Громобоя и его дочерей). Но главное в этом восприятие времени - этическая оценка. ВлЧасы стоят, окованы тоскою; А месяцы бегуттАжВ» (ВлВарвикВ»), ВлЗдесь судьба ему сулила Долгий, но бесславный век; он мгновение со славой, Хладну жизнь, презрев, избралВ» (ВлАхиллВ»), ВлОн мне будущее дал, но веселие мгновенья настоящего отнялВ» (ВлКассандраВ»), ВлИ невозвратные бегут Дни, месяцы и годыВ» (ВлГромобойВ»). Все эти поэтические формулы вносили в динамический мир баллады, где Влземля дрожитВ», Влс громом зыблются мостыВ», Влужасный вой и трескВ», ноты размышления о жизни, понимание того, что здесь, по словам Белинского, Влглавное не событие, а ощущение, которое оно возбуждает, дума, на которую оно наводит читателяВ». [1, V, с. 51].

Баллады Жуковского, передавая смятение чувств, мятеж души перед натиском судьбы, создавали особое состояние мироздания. Поэту удалось тонко и психологически достоверно передать переходность общества к новым представлениям о жизни и морали. Эти состояния переходности, пробуждения личности, ее метаний конкретизировались в мотивах сна-очарования, зыбкости бытия. ВлПрекрасный сон жизниВ», Влпрекрасные очарованияВ», Влсладкие сныВ» не просто контрастируют со Влстрашным сномВ», Вллживым сномВ», но и рождают романтическое двоемирие.

Любопытным его воплощением является в ВлСветланеВ» образ-мотив зеркала. Зеркало как бы соединяет сон и явь, ВлздесьВ» и ВлтамВ». В 4-6 строфах баллады идет создание Влзеркального мираВ»: Влзеркало с свечоюВ», Влв чистом зеркала стеклеВ», Влробко в зеркало глядитВ». Затем происходит незаметный и почти естественный переход в мир зазеркалья. Исчезает зеркало тАУ спутник быта и жизни, начинается зазеркальная жизнь тАУ сон-фантастика. Это состояние двоения быта поэт раскрывает как следствие смятенного состояния героев, тумана в их душах. Зыбкость, переходность чувств и картин природы в балладах передается целой системой понятий: Влзерцало зыбких водВ», Влсумрак туманаВ», Влстрах туманит очиВ», Влдрожащий светВ», Влотуманился потокВ», ВлнеботАждрожалоВ», Вли на месяце туманВ», Влзыблемый сомненьемВ», Влтрепетал <тАж> с звездами свод небесВ», Влкак дым прозрачный мглаВ», Влкак зыби туманаВ», Влмерцанье луныВ» и т. д.

В этой подвижности состояний, их зыбкости тАУ ключ к эстетике таинственного, чудесного в балладах Жуковского. Фантастическое у него глубоко психологично. Уже в работе над ВлКонспектом по истории литературы и критикиВ» он уделяет особое внимание этому понятию. Читая немногочисленные трактаты об эпической поэме (Лагарп, Вольтер, Бате, Блер, Тома), автор ВлКонспектаВ» последовательно проводит мысль об органической связи чудесного и обыкновенного. Для него чудесное тАУ не самоцель, а средство более яркого раскрытия героев, прием укрупнения изображаемого. Вот несколько характерных рассуждений Жуковского о природе чудесного: стихотворец не думает уверить навсегда в истине того чудесного, которое он представляет. Он только призывает его к действию, возвышает им своих героев и, если герои интересны, то и само чудесное, само по себе невероятное, делается интересным и приятным, и мы непринужденно ему верим. В противном случае, чудесное есть не иное что, как басня, противная своею несообразностью с истиною, противная воображению.

Чудесное должно украшать, разнообразить, но не быть главным предметом. Мы хотим видеть людей и можем интересоваться только людьми, потому что одни нам знакомы, но нам приятнее видеть с людьми случаи необыкновенные, нежели такие, которые мы и без поэта себе вообразить можем.

Чудесное не может помрачить натурального; напротив, оно его возвысит; только должна быть сохранена приличностьВ». [17].

Во всех этих высказываниях поэта очевидно его пристрастие к психологической фантастике. Чудесное у него тАУ не бегство от действительности, от натурального, а художественный принцип заострения ситуации, раскрытия характера в необычных, экстремальных положениях. Исследователи баллад творчества Жуковского (Р.В. Иезуитова, Л.Н. Душина) убедительно показали стремление поэта в балладах Влощутить жизнь на ее отлете от обыденного и передать те грани бытия, которые не ощутишь, пользуясь привычной логикой реальностиВ» [18, с. 13].

В

Вместе с этим смотрят:

"Грусть и святость" (Поэтическое богословие Николая Рубцова)

"Донские рассказы" Михаила Шолохова

"Живопись слова" в японской поэзии

"Записки из подполья" как исток философии экзистенциализма Ф.М. Достоевского

"Подпольный человек" Ф.И. Достоевского